сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 68 страниц)
Сложив все эти сведения, я осознала, что по моей вине господин Атос отправляется в очень рискованное предприятие, если не на верную смерть. Два других мушкетера были далеко, а, насколько мне было известно, иных друзей в городе у моего постояльца не имелось. Следовательно, он собрался в Ангулем лишь с одним слугой. На мой взгляд, в этот раз трезво оценивающий ситуацию, подобное решение было почти самоубийством. Не менее ужасным было то, что в этот раз я послужила тому причиной.
При этом, я была готова поклясться, что господин Атос был несказанно рад выпавшему на его долю случаю, и что собрался он послужить посыльным не только из-за преданности господину Арамису, но и одновременно будто предвкушая перспективу в очередной раз подвергнуть свою жизнь смертельной опасности. Зная уже господина Атоса, меня отнюдь не удивляло его намерение не дорожить своей жизнью. Чем же я думала прежде? Зачем мой безвольный язык не остался за зубами? Зачем я сломалась от «пытки», которая вовсе не была пыткой — господин Атос всего лишь сидел рядом, а я могла покрепче держать себя в руках и молчать, пока ему не наскучило бы присутствие немой. Зачем я ввязалась во всю эту галиматью, вмешивая в нее и господина Атоса?
Тут я пришла к выводу, что никогда не умела отказывать людям ни в чем, и что именно моя готовность удовлетворять чужие чаяния, то, что я считала добродетелью, на самом деле оказывалось наихудшим пороком. Мне вспомнились слова старого наставника из письма молодому графу: «Возлюби ближнего как самого себя», и я впервые осознала их глубокий смысл и мудрую правоту. Воистину, когда мы не любим самих себя, мы приносим ближним своим одни несчастья.
Господин Атос был человеком дела, и. однажды приняв решение, он не стал бы изменять ему. Отговорить его от авантюры, призывая к здравому смыслу, не представлялось возможным. Он уже убедил самого себя, что собрался исполнять дружеский долг, и не было никакого резона пытаться напомнить ему, что долг этот по сути являлся пособничеством падшей жене Потифара в ее предательстве собственного супруга. И хоть противоречивая мораль господ мушкетеров не в первый раз открылась мне, в этот раз она показалась особенно вопиющей. Но я знала также, что здравый смысл не в силах противостоять эмоциям, тем более разрушительным. Господин Атос же, хоть и не признавался в этом никому, без всяких сомнений имел серьезные намерения разрушить себя до основания, видимо питая надежды, что таким способом он избавит себя от преследующих воспоминаний. Метод, несомненно, действенный, только не менее толковый, чем выливание целой кастрюли супа, чтобы избавиться от накипевшей пены.
Молодые люди иногда не ведают, что творят, подумалось мне, но в какой-то степени на душе заскребло от осознавания, что сама я в молодости не была способна на сумасбродства, будучи олицетворением послушания и смирения, и вряд ли что-либо можно было изменить сейчас.
Мне чрезвычайно хотелось поговорить с кем-нибудь обо всем этом, но ни одна из моих товарок не разбиралась в благородных господах, а хозяин «Сосновой шишки», хоть и испытывал привязанность к моему покойному супругу и его кошельку, все же не был мне достаточно близким человеком. Я снова почувствовала всю глубину своего одиночества. Неужели за все свое существование я не нажила ни единого настоящего друга? Я даже прониклась некоторой завистью к господину Арамису, из-за которого господин Атос готов был идти на подобные жертвы. Тут я вспомнила господина кюре, который уже дважды помог мне, чтобы не сказать «спас». Я отправилась в церковь Сен-Сюльпис.
Найти отца Сандро не составило труда. Церковь в этот полуденный час была почти пуста, а господин кюре сидел напротив алтаря с книгой.
— Вы пришли помолиться, дочь моя? — спросил он, завидев меня.
— Увы, нет, святой отец, — отвечала я, — я пришла к вам за советом. Не будете ли вы так добры уделить мне несколько минут?
Отец Сандро отложил книгу, указал мне на сидение подле него и весь превратился во внимание.
— Могу ли я надеяться на вашу конфиденциальность, хоть я и не исповедуюсь? — на всякий случай спросила я.
После короткой паузы, святой отец ответил:
— Обещаю вам, что ни одно слово из тех, что вы мне доверяете, не станет достоянием общественности, — и мне показалось, что в его голосе прозвучала нотка сожаления.
— В таком случае, я поделюсь с вами одной историей.
По мере моего рассказа, господин кюре проявлял такое оживление, что едва мог усидеть, чуть ли не подпрыгивая при каждом повороте сюжета. Судя по всему, ему было не легко удержаться от проясняющих вопросов, но он всеми силами старался не перебивать. Когда я завершила рассказ, он погрузился в задумчивость.
— И чего бы хотелось вам, дочь моя? — неожиданно спросил он.
Я не покривлю душой, признавшись, что он был первым человеком за всю мою жизнь, задавшим мне подобный вопрос. Подлинный интерес к моим желаниям отозвался во мне незнакомой легкостью и вдохновил на ответ:
— Мне бы хотелось, чтобы господин Атос забыл об этой дурацкой затее, чтобы он не подвергал свою жизнь опасности почем зря.
Господин кюре посмотрел на меня так, будто я плохо выучила заданный урок.
— Разве вам этого хочется? Вы говорите о чужом вам человеке и о его жизни, а не о вашей.
— Но этот человек… — я хотела сказать «дорог мне», но осеклась, потому что помнила советы господина кюре выкинуть его из головы.
— Этот человек завладел вашей фантазией, и, поверьте, никто не поймет вас лучше меня, но у жизни свои законы, и мы не в силах влиять на чужие решения.
— Это неправда! — вскричала я. — Ведь из-за меня, из-за моей глупости он решился на эту безрассудную авантюру!
— До чего вы самонадеянны, дочь моя, — покачал головой отец Сандро. — Как это ни прискорбно, но вы всего лишь случайный повод, ничего более. Не будь вас, ваш постоялец нашел бы другую причину кидаться в омут головой, как, я уверен, найдет еще не раз за свою жизнь. Поэтому я спрашиваю вас еще раз: чего хотите вы?
— Я хочу… я хочу… — я запнулась. Чего же я, в самом деле, хотела?
До появления в моем доме мушкетера Атоса моя жизнь напоминала внутренний дворик, огражденный домами. Она ограничивалась сперва гостиницей близ Руана, а затем Люксембургским кварталом в Париже; церковью, рынком, кладбищем, лавками портного, мясника и торговца сырами, да соседними квартирами заказчиков. Совсем еще недавно я и представить себе не могла, что увижу вблизи настоящую герцогиню и настоящего графа, пусть и бывшего, и что встречи эти не ограничатся накрыванием на стол. Должно быть, я все же была женщиной счастливой, раз на смертном одре мне будет о чем вспомнить. Тем не менее я уже сейчас отчетливо понимала, что чем больше я узнаю мир вокруг, тем меньше мне его хватает. Во мне зародилось желание большего, и никакие увещевания о грехах, никакое умерщвление плоти не помогало отделаться от этого желания. Уже не в первый раз, не узнавая саму себя, я произнесла слова, о которых и помыслить не могла еще и год назад:
— Я тоже хочу отправиться в путь.
Господин кюре сперва посмотрел на меня с недоумением, а потом расхохотался, схватившись за свой объемный живот. Я не знала, обижаться мне или смеяться вместе с ним.
— Я должна понести ответственность, — пыталась я прорваться к слуху отца Сандро сквозь громкий хохот, — раз уж я солгала герцогине, это я обязана доставить ее письмо. Я, а не мой постоялец.
— Я смотрю, вы решили перещеголять в благородстве самого господина Атоса, — надрываясь от смеха, произнес господин кюре. — Дочь моя, но это… это ни в какие ворота не лезет!
— Но почему? Почему? — возмутилась я, при этом прекрасно понимая, почему.
— Да потому что вы… вы всего лишь хозяйка дома на улицы Феру, так сказать, эпизодический персонаж, и это не вашего ума дело.
Я не на шутку рассердилась.
— Ах, не моего ума? Так что же я по вашему должна быть свидетельницей того, как люди совершают губительные поступки и, сложа руки, за этим наблюдать?
— Именно так, наблюдать. Я же предупреждал вас: не вмешивайтесь не в свой стих.
— Да, святой отец, предупреждали. Но вам легко говорить, ведь вы уж точно не к этому стиху никакого отношения не имеете.
Господин кюре перестал смеяться и откашлялся, снова посерьезнев.
— Если каждая домовладелица начнет требовать права вмешательства в ход повествования, в сюжетах наступит первобытный хаос, — заметил он. — Посудите сами: слуги, привратники, трактирщики, лакеи, извозчики, все они имеют, что сказать по поводу поведения знатных господ. Но их удел -молчать. Представьте себе последствия болтливости горничной жены Потифара, которая могла бы распустила слух о том, что ее госпожа распутница и развратница? Потифар изгнал бы жену или казнил. Иосиф никогда не попал бы в тюрьму, а, следовательно, не оказался бы у трона фараона. Сыны Израилевы никогда не очутились бы в Египте и Священное Писание завершилось бы посреди книги «Бытия», на самом интересном месте. Что бы произошло, убери лакей Париса яблоко со стола, до того как его обнаружили пирующие? Троянская война никогда не приключилась бы, и не стало бы о чем слагать эпос Гомеру. Побойтесь бога, дочь моя, не искушайте повествование.
Все эти мудрые речи прошли мимо меня. Я мало что знала о Троянской войне, я знала одно:
— Отец мой, вы спросили чего я хочу, и я вам ответила. Вы можете помочь мне, а можете и не помогать, и это будет вашим решением. Вот и все.
Отец Сандро посмотрел на меня так, словно впервые видел, и в его взгляде снова появилась та необъяснимая нездешность, которую я уже наблюдала, и в которой мне виделось присутствие не то дьявола, не то ангела. Вероятно, господин кюре умел быть очень добр к тем, кого любил, и очень жесток к тем, кого презирал. На мое счастье я была в числе первых. Впрочем, кто знает, в чем заключается счастье? Он смотрел на меня испытующе, читая в моей душе как в открытой книге, но я почему-то не испугалась; я доверяла ему, хоть и знала о нем всего ничего, не больше, чем о господине Атосе.
— Я и не предполагал, что вы столь многообещающей персонаж, дочь моя. Не в моих силах избавить вас от ограниченного взгляда и закона единства времени и места, присущим повествованию от первого лица, но я могу понять ваше стремление сбросить те оковы, заковал вас… Творец судеб или которые вы сами по неопытности избрали. Вы хотите последовать дальше за сюжетом, а, оставаясь на улице Феру, не можете этого сделать.
И вот отец Сандро опять понес околесицу, которая отдаляла меня от цели, хоть я и не знала вовсе, каким образом собиралась преследовать эту цель.
— Почему вы разговариваете со мной загадками? — спросила я в отчаянии.
— Как же мне еще говорить с вами, дочь моя, если я не могу вразумить вас логикой? Как может почтенная женщина, одинокая вдова, не умеющая сидеть в седле, в одиночку отправиться в путь по дорогам Франции? Неужели вы не боитесь? Дороги опасны, любой желающий сможет обидеть вас, и некому будет вас защитить. Вы и десяти лье от Парижа не отъедете, как вас ограбят какие-нибудь разбойники. Вы только что размышляли о безрассудстве вашего постояльца. Чем же вы благоразумнее?
Отец Сандро был бесконечно прав, тем не менее я сказала:
— Мне нечего терять, отец мой, мне никогда уже не вернуть мою прежнюю жизнь, а будущая… что-ж, неужели я не имею никакого права быть ее творцом?
Отец Сандро красноречиво вздохнул, видимо, принимая некое решение, и сказал:
— Упрямая женщина. Вы ведете себя неуправляемо, но раз я не в силах повлиять на ваше решение, мне ничего не остается, кроме как поспособствовать вам. Хуже все равно не будет, раз вы проявляете подобное, противоречащее всяческим условностям, свободомыслие.
Я не поверила своим ушам.
— Неужели?! Вы поможете мне? Но как? — Я схватила руку господина кюре, намереваясь к ней приложиться устами, но он мягко отнял ее.
— Не надо пафоса, дочь моя, оставьте его отцу Виктору, — я удивилась, ибо не знала никакого отца Виктора.
— Кто такой отец Виктор?
— Ах, это мой коллега из кафедрального собора. От всей души желаю ему, чтобы коза гитаны обратилась к нему за помощью, — раздражительно бросил отец Сандро. — Но не будем тратить на него драгоценного времени. Слушайте же. Я дам вам экипаж и сопровождающего. Это проверенный молодой человек, опытный, честный и прямодушный, хоть и изрядная зануда. Он хорошо разбирается в картах, в истории и в политике, знает все дороги Франции и недурно стреляет. Он сумеет разыскать след путника на дорогах. Он поедет с вами и я накажу ему быть вам преданным спутником. Вы можете следовать за мушкетером, раз уж вас обуяла страсть к приключениям, но ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не пытайтесь вмешаться в то, что произойдет с ним в дороге. Постарайтесь оставаться незамеченными. Будьте его тенью, если вам так угодно, но ни за что не вставайте у него на пути. Обещаете ли вы мне это?
Просьба была странной, потому что какой толк следовать за господином Атосом, если я ничем не могла ему помочь в случае необходимости?
Отец Сандро, должно быть, угадал мою мысль.
— Дочь моя, — строго сказал он, — я знаю, что вы питаете греховное намерение быть ангелом-хранителем вашего постояльца, но не затем я согласился помочь вам.
— Зачем же тогда? — спросила я.
— Неужели вы ничего не поняли? — вопросом же ответил господин кюре, но, не дождавшись ответа, нетерпеливо поморщился. — Я человек корыстный, дочь моя, и ничего не делаю без собственной выгоды. Судьба господина Атоса интересует меня не меньше вашего. Будьте же моими глазами и ушами и мы расквитаемся. Взор и память — вот что мне от вас нужно.
— Но, в таком случае, почему бы вам самому не отправиться со мной в путь? — совсем обнаглела я.
— Ну уж нет, — покачал головой господин кюре, — я всего лишь собираю рабочий материал. Настоящие приключения еще далеко впереди и апрель еще не наступил. Итак, даете ли вы мне слово, что будете следовать моим указаниям?
Поскольку я разговаривала с умалишенным, у меня не было другого выхода, кроме как сказать «да». Отец Сандро удовлетворенно кивнул.
— В таком случае, я приведу вашего сопровождающего.
Святой отец удалился в сторону служебных помещений, а я осталась взирать на распятие, чувствуя, что, как обычно после бесед с господином кюре, меня начинает лихорадить. Я уж было начала жалеть о том, что затеяла, но тут отец Сандро воротился в компании молодого человека в сутане, выдававшей в последнем ученика богословской семинарии. Он был недурен собой, черноволос и черноус, а на его челе лежала печать умственного труда. Молодой человек производил самое благостное впечатление, и несмотря на некоторую бледность, присущую ученым, было ясно, что он упрям, находчив, смел и незауряден.
— Вдова Лажар, имею честь представить вам моего ученика и незаменимого помощника, брата Огюста.
— Маке, — буркнул помощник. — К вашим услугам, почтенная вдова, — молодой человек сухо поклонился. — Велю запрягать лошадей.
========== Антракт из черновиков семинариста ==========
День первый
Дороги размыты. Не много путников можно встретить на них в это время года и сельскими пейзажами любоваться весьма затруднительно. Вдова Лажар, особа еще не старая, но уже не способная похвастаться свежестью юности. В ней нет ровным счетом ничего приводящего в движение воображение. Она не покидала Париж лет десять и на все смотрит удивленными глазами младенца. Она напугана и восторженна. Говорить с ней не о чем, ибо она темна как и все средневковые мещане. При этом ею движет неосознанная страсть познать мир, и это было бы похвальным, если бы не было смешным. Я промок до нитки. Проследить за мушкетером — работа не из легких, но мне не привыкать. Гостиница «Три мушкетера». Полк уже снискал себе славу даже в провинции. Непременно, постоялец вдовы с улицы Феру остановится здесь, ведь это самое подходящее место для ночлега между Парижем и Орлеаном. Так и есть. Вот он входит в помещение с видом заведомо оскорбленного достоинства, вооруженный до зубов. Он подозрителен и видит врага в каждом. Не проходит и часа, как он ввязывается в драку с какими-то жандармами, имеющими самые благородные намерения. Никакой сдержанности ни у кого из этих дворян: шпаги в руки, трактир разгромлен, трое жандармов валяются в лужах крови, а господин граф как ни в чем не бывало садится за стол и пьет в свое удовльствие. Вдова переживает. Затем он удаляется на ночлег и мы со вдовой тоже поднимаемся наверх в комнаты нам приготовленные.
День второй
