сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 68 страниц)
Впрочем, автор не станет скрывать: вдова находилась всего на один шаг от того, чтобы прогнуться под главную черту собственного характера — она почти готова была войти в положение Анны, столько натерпевшейся от использовавших ее представителей мужского пола, что ненависть и жажда мести ее были вполне объяснимы, и, что гораздо хуже — понятны.
Читатель вполне может пропустить данный абзац, ибо он является умозрительным и нравоучительным, никоим образом не способствуя развитию сюжета. Но все же автор, кем бы он ни был (а внимательный читатель, наконец, начинает понимать, кем в самом деле является автор по профессии, если не по призванию), не удерживается от следующей ремарки. Три столетия спустя эта тенденция к сиюминутному сопереживанию, к которой была столь склонна наша вдова, назовется «согласующимся отождествлением». Но в этот раз хозяйка с улицы Феру твердо решила наступить на горло собственной личности и, сопротивляясь ей всеми силами, использовала то явление, что несколько столетий спустя назовется «дополняющим отождествлением» — вдова была верна намерению отождествляться с врагом собеседницы. И, благодаря сильному положительному чувству, что испытывала она к ненавистному Аннe человеку, в этот раз ей удалось. Из чего следует вывод, что бескорыстная любовь к объекту является главным орудием в борьбе с неземными чарами, а на самом деле c проективной идентификацией с пограничными личностями. Остерегайся пограничных личностей, дорогой читатель, если тебе дорог собственный рассудок. Не успеешь опомниться, как грань между тобою и другим сотрется, и ты, во власти неземных чар, сливаясь с несчастным, узреешь действительность именно в том ракурсе, в котором открывается она человекy с этим складом характера. Никогда не путай это чувство любовью, хоть разница между слиянием и любовью слишком часто не заметна не вооруженному теорией взгляду.
В очередном отчаянном поединке мадам Лажар победила саму себя.
— А ведь вы боитесь его, графиня, — сказала вдова, освобождаясь от ядовитого дурмана, густыми волнами навеваемого графиней де Ла Фер. — Боитесь как огня и хотите использовать меня лишь потому, что сами не способны с ним расправиться. Жертва боится палача, даже если не знает, где он находится. Особенно, если не знает, где он находится. Чем дальше он от нее, тем он ближе, всегда рядом, преследует в ночных кошмарах, терзает неизвестностью, и каждый миг кажется вечностью, ибо в каждый миг веревка впивается в горло, сухие сучья вонзаются в мясо и обдирают кожу до крови. Волосы путаются в листве. И в самом разгаре июля солнце позора нещадно опаляет лицо, хуже тысячи костров.
Вдова спохватилась, понимая, что увлеклась поэтикой. Будто в кривом зеркале исказившиеся черты Анны нарушили безупречную красоту ее облика. Дурман исчез, воздух обрел прозрачность. Напротив вдовы, слегка ее касаясь, сидела затравленная женщина с опустошенным взглядом белесых глаз.
— Я ничего и никого не боюсь, — прошипела она.
— Вы несчастны, — сказала вдова. И это выражение сочувствия было жестоким ударом по гордости Анны, для которой свидетельство ее уязвимости было наихудшим оскорблением. От вдовы и это не укрылось.
Она была в ударе. Устояв перед супругом, она устоит и перед супругой. Графская чета затянула ее в свои сети, передавая и ей долю той бури страстей, что бушевала в паре. Новые и заманчивые перспективы открылись ей в обычно незавидной роли третьего лица, в роли свидетеля. Могущество, которым наделила ее графиня, передалось ей. Быть третьим не обязательно значит оказаться на задворках. Напротив, третий видит то, что скрыто от двоих других, глядя со стороны, и поэтому наделен властью, пусть даже всего лишь властью знания. Всего-лишь? А разве есть на свете сила опаснее знания? О, да, мадам Лажар была в ударе.
— Он заставил вас усомниться в вашем всемогуществе, заставил вас испытать страх. Поэтому вы так ненавидите его.
— Я не боюсь никого, — повторила Анна, впиваясь пальцами в оправу зеркала.
— Вы опять лжете, — улыбнулась вдова, — а ведь мы уговорились ничего не таить друг от друга. Вы никого не боитесь, кроме него. Расскажите же мне о нем.
Чем так страшен этот человек?
— Вы не ведаете, о ком говорите. Это не человек, a чудовище.
— Он уродлив? Горбат? Кривой? Дряхлец? Следует ли мне закрыть глаза, когда я стану его обольщать?
— О, нет, вам повезло — дьявол наделил его красотой.
— Красивые мужчины не опасны, они слишком дорожат своей внешностью, что делает их уязвимыми. В чем же вы просчитались, сударыня?
— Вы не понимаете!
— Почему вы не отравили его, став графиней? Он ведь так доверчив. Одна щепотка яда — и дом ваш, и замок ваш, и имя ваше, навсегда.
— Он сам сатана!
— Даже сатана — всего лишь мужчина. А это не страшно, ведь так?
— У него нет сердца.
— Мужчина без сердца, который способен любить?
Левое веко Анны заметно задрожало.
— Он не любил меня. Лишь тешил свою гордость. Для него я была очередным трофеем. Анжер остался позади, ему было скучно, он слишком давно не воевал.
— Он женился на вас. Этот человек без сердца.
— У него не было другого выхода, потому что иначе трофей не допустил бы его в свою опочивальню.
— Он мог взять вас силой.
— Заядлому охотнику претит брать дичь, окруженную егерями. Кровь пылает от схватки и от погони.
— Вы знаете толк в охотах.
Анна, подобно одичавшей фурии, замахнулась и швырнула зеркало в стену. Стекло вдребезги разлетелось, осколки заплясали по паркету.
— Да вы до сих пор в его власти! — рассмеялась вдова. — В руках себя не держите, когда речь заходит о вашем супруге. Ненависть к палачу — сильное чувство, но страсть к палачу сильнее. Я нужна вам, потому что вы не его боитесь, а себя саму. Что-ж, теперь я понимаю вас. Вам страшно, что желание мести уступит влечению к сатане. Нешуточная борьба. Для победы вам нужен третий. Но что если и я попаду в его силки?
Вдова прищурилась.
— Вам это не грозит, — бросила Анна, глядя на осколки зеркала.
— Почему вы так думаете?
— У вас тоже нет сердца. Вы холодны, как скала. Не кровь течет в вас, а растаявший лед. Ехидна.
— Жаль, что вы разбили зеркало, — протянула вдова. — Мы бы еще раз глянули в него, отметив наше сходство.
— Довольно! — Анна встала с кушетки во весь свой высокий рост, сверкая глазами, и вдова поняла, что опять заигралась.
— Вы правы, — согласилась мадам Лажар. — Довольно. Где потайной выход, который вы обязались мне показать?
— Неужели вы возомнили, что я отпущу вас без всяких гарантий с вашей стороны? Вас, которой я открыла свою тайну?
— Как же мне доказать мою вам преданность? У меня ничего нет, кроме честного слова.
— Докажите, что вы исполните свои обязательства.
— Но это не в моих силах. Вы слишком подозрительны и не доверяете никому — ни мужчинам, ни женщинам.
— Мне нужны доказательства! — настаивала Анна.
— Расписка вас удовлетворит?
Анна презрительно ухмыльнулась.
— Я ведь и имени вашего не знаю. И не поверю вам, даже если вы его мне откроете.
— Справедливо, — согласилась вдова. — Как же нам быть?
— Тайна взамен на тайну, — улыбка Анны снова стала обольстительной. — Поверьте мне один из ваших секретов, чтобы и у меня был козырь, который я смогла бы использовать против вас, если вы вдруг решите изменить нашему договору.
Вдова задумалась. У нее было слишком много тайн, но ни одной стоящей.
— Хорошо, — сказала она. — Я поведаю вам один секрет. Ваш духовник, отец Огюст.
Анна настороженно опустилась в кресло. Вдова продолжила.
— Молодой человек, он недурен собой. Его волосы черны и волнисты, коротко острижены, не по светской моде. Он не носит эспаньолки, лишь усы. Смотрит будто исподлобья. Он серьезен, иногда чрезмерно, и любит рассказывать нравоучительные легенды, предпочитая Элоизу и Абеляра. На его челе лежит печать умственного труда. Он прекрасно разбирается в истории Франции и в генеалогии, и эти темы будоражат его. Он производит самое благостное впечатление, и несмотря на некоторую бледность, присущую ученым, ясно, что он уперт, находчив, смел и незауряден.
Лицо Анны ничего не выражало: она умело скрывала свою растерянность, еще не понимая, какой именно смысл несет это точное описание ее многообещающего нового знакомого.
— Вы знакомы с отцом Огюстом, — констатировала Анна. — И что с того?
— По тому, что я вам рассказала, не трудно догадаться, что и он знаком со мной, — ответила вдова. — Однажды я имела неосторожность оскорбить его и с тех пор он, подобно вам, взыщет возмездия. Если вы когда-нибудь захотите власти надо мной, вам следует обращаться к нему. Ему обо мне известно все. Он мой злейший враг.
— Как же мне быть уверенной, что вы не лжете, и что он не один из ваших друзей?
— Говорили ли вы когда-либо с ним начистоту, графиня? Исповедовался ли он вам, как вы ему?
Анна надменно вскинула голову.
— Как вы думаете, сударыня?
— Если мои догадки верны, а по вашему лицу я вижу, что не ошиблась, значит, он хоть раз, в пылу гнева или страсти, не помня себя, упомянул некую бессовестную вдову, нагло отобравшую у него власть над… впрочем это не важно, но от которой ему необходимо избавиться.
— Припоминаю, — сказала Анна, в забывчивости проводя пальцем по губам.
— Должно быть он говорил с вами о простой женщине, белошвейке, с которой однажды отправился в путешествие, вследствие которого вернулся в Париж опозоренным. И теперь он мечтает о мести.
— Если вы не подслушивали нас, откуда это вам известно?! — Анна подивилась услышанному.
— Я была той самой женщиной. Я разрушила все его честолюбивые планы.
— Он и впрямь ненавидит эту таинственную даму, но откуда мне знать, что вы и она — одно лицо?
— Посмотрите на меня внимательно. Разве я — не она?
Анна собиралась окинуть вдову еще одним холодным взглядом, но холодная дрожь пробрала ее саму. Ей показалось, что таинственная женщина истончалась, становясь все прозрачней, и словно воспарила в воздухе. Графиня де Ла Фер сморгнула. Ее собеседница все так же возлежала на кушетке в томной и безразличной позе, закинув руки за голову.
— Брат Огюст не рукоположен еще. Он обманывает вас, желая произвести впечатление, чтобы выпытать у вас как можно больше сведений, дабы извлечь из вас наибольшую выгоду. Теперь вы знаете. Используйте же его в своих интересах, но помните, что он всего лишь семинарист на службе у своего наставника. Неужели и это вам не было известным?
Это Анне пока не было известным.
— И все же несмотря на отсутствие сана, он влиятельный человек — вы и в этот раз поставили на беспроигрышную карту. Графиня, если брат Огюст в ваших руках, в чем я не сомневаюсь, я тоже в ваших руках.
Анна пристально посмотрела в глаза вдове — зеленые, золотистые, серые, карие. Странный морок опутал графиню де Ла Фер. Неужели она не выспалась, утомленная, в удушливых объятиях Шарля?
— Я вам поверила, — сказала она, успокаиваясь. — Отец или брат Огюст, кем бы он ни был, и кем бы ни были вы, но он в самом деле ненавидит вас. Вы дали мне противоядие. Да и в конце концов, я ничего не теряю. Если вы посмеете раскрыть мои тайны, если вы обманете меня, если не сдержите ваше слово… Сударыня, вы уже успели узнать меня. Вы немедленно покинете мой дом. Шарль завтра узнает, что вы угрожали мне, подкупили горничную, соблазнили его соглядатаев и удрали посреди ночи. Я умею быть убедительной. Пойдемте, я покажу вам как выйти отсюда на прилегающую к площади улицу. Наша следующая встреча будет у Ришелье, или, клянусь дьяволом, вы пожалеете о том, что я не отдала вас в руки Шарлю.
Анна направилась к дверям. Следом за ней вдова встала с кушетки, достала из-под подушек кинжал и, крепко держась за рукоять, скрыла оружие господина Атоса в складках парчи.
Две женщины спустились на первый этаж, прошли через людскую в подсобное помещение, а оттуда на кухню. Анна нажала на потайной рычаг и сервант с фарфором отъехал в сторону, открывая небольшую каменную лестницу, спускающуюся в узкий проход. В руках графини звякнул тяжелый ключ на железном кольце. Голые каменные стены были влажны. Зажженный факел освещал дубовую дверь в десяти шагах от ступеней.
Герцог Неверский был мастером конспирации и умел оставаться незамеченным, когда соискал общества содержанок в доме на Королевской площади.
Покуда графиня де Ла Фер спускалась по ступенькам, вдова Лажар задержалась на кухне и повторно сдвинула рычаг, затем проскальзывая в проход. Сервант вернулся на исконное место, заключая двух женщин в глухой и темный коридор.
Анна инстинктивно обернулась на скрип потайного механизма. Крик замер в глотке. На вознесенном над ней длинном клинке полыхали отблески света, отбрасываемого факелом. Графиня де Ла Фер застыла, скованная ужасом. Острие кинжала прижалось к ее груди, но не оно испугало ее — за короткую жизнь орудия куда страшнее благородной стали покушались на ее благополучие. Перед ней маячило бесцветное холодное лицо, лишенное всякого выражение, похожее на застывшую маску. Лицо древней старухи, все повидавшей на своем веку, и ничему более не удивляющейся. Даже обвинения не было в замороженном взгляде, лишь роковая неизбежность. Старуха пришла за ней.
— Час возмездия настал, — голос жуткой женщины был похож на скрип досок, которыми заколачивают гробы. Ледяной ужас скользкими щупальцами пробрался под кожу.
— Кто вы? — одними губами произнесла Анна. — Чего вам надо от меня?
— Вы не узнали меня, сударыня? Вы сами призвали меня. Я ваш ангел мщения.
— Что вы задумали?! Уйдите! Оставьте меня!
Анна прижалась к стене, но на нее наступала безликая тень. Зажатая между камнем и клинком, графиня де Ла Фер, наконец, закричала.
— Вы не заслуживаете его имени, — невозмутимо произнес ангел мщения, медленно протягивая к ней другую руку.
Перед глазами замерцал драгоценный камень. Отблески пламени плясали на синей глади, как болотные огни — пропащие души мертвецов. Сапфир оброс оправой и превратился в пряжку. Пряжка обросла шляпой. Шляпа покрывала голову человека, закутанного в плащ. Нет, он не смог убить ее, как не смогла бы она убить его, поэтому послал убийцу.
— Это он! Он послал вас! — охваченная невероятной жутью, Анна забилась как птица в силках, пряча лицо в холодном камне. — Трус! Подлец! Мерзавец! Он купил вас! Он заплатил вам! Сколько он заплатил? Тысячу пистолей? Две? Я заплачу втрое… вчетверо больше! Герцог заплатит! Он очень богат…
— Нет, — отрезала посмертная маска. — Никто не посылал меня, кроме Рока. К счастью, тот, чьей крови вы желаете, не знает, что вы живы. И не узнает никогда, покуда я жива. Ни один волос не упадет с его головы, ибо в моей воле покарать вас!
— Но за что?! — воскликнула Анна.
— За вашу ложь.
— Ложь?!
— За лицемерие.
— Но я не лгала вам!
— За боль.
— Боль? Но боль моя! — Анна сделала шаг вперед, но неумолимая рука схватила графиню де Ла Фер за горло и пригвоздила к стене. Острие впивалось в ее грудь, такое же неумолимое и безжалостное.
— За поруганную любовь. За муки. За шаги по ночам. За пятьсот бутылок моего вина!
— Вина?!
— Бургундского, божанси, анжуйского и четыре бутылки хереса. Я ваш палач и судия, — неожиданно звонким голосом сказала убийца. — Покайтесь в грехах своих.
— Но я ни в чем не виновна!
— Виновны! — вынес неопровержимый приговор судия. — Встаньте на колени!
Прогремел голос. Hеожиданно сильная рука крепче сдавила горло.
— Хорошо, я готова покаяться, — пролепетала Анна, хватаясь за последнюю надежду.
— На колени!
Анна повиновалась, сползая по стене. Ангел мести выпустил ее горло и обеими руками занес тяжелый кинжал над ее головой.
— Кайтесь же!
— Но… но в чем?
— Повторяйте за мной: я, графиня де Ла Фер.
— Я, графиня де Ла Фер, — поспешно зашептала Анна.
— Перед богом и людьми признаю свою вину.
— Перед богом и людьми признаю свою вину… в чем?
— В том, что опорочила светлое имя, разбив жизнь и судьбу супруга своего.
— О, боже, какая дешевая драма! — носительница светлого имени подняла насмешливые глаза на ангела мщения.
— Повторяйте! — острие кольнуло ее в лоб. — Или второе клеймо закрасуется на вашем челе!
— Хорошо, хорошо… перед богом и людьми я признаю свою вину в том, что я опозорила светлое имя и разбила жизнь и судьбу.
— Надругалась над сильными чувствами.
— Над чувствами сильными надругалась.
— Ввела в заблуждение, одурманила и ослепила.
— Одурманила, ослеп… но он сам так решил!
— Замолчите! Ни слова от себя! Повторяйте за мной! Проникнитесь! Возьмите, наконец, ответственность за содеянное! Рыдайте! Стыдитесь! Сожалейте о своих поступках! Повторяйте же!
— Что же повторять?
— Взяла подлогом.
— Взяла. Подлогом.
— Оскорбила и унизила.
— Оскорбила и унизила.
— Растоптала душу, сердце и навеки омрачила чело.
— Черте что, а не суд, — пробормотала Анна, в страхе за непорочность собственного красивого чела. — Растоптала я душу и сердце, растоптала!
— Повергла в прах чистые надежды.
— Да сколько же грехов на моем счету? Повергла в прах и чистые надежды.
— Графа де Ла Фер!
— Его самого. Графа де Ла Фер.
— Вы уедете из Парижа.
— Уеду, непременно уеду.
