Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 101 страниц)

Тщательно промыла спутанные лохмы, раздирая их пальцами. В глаза попало мыло, и Санса долго стояла, подставив лицо под струю горячей воды. Она почти потеряла счет времени. Когда обнаружилось, что поток стал менять температуру – видимо, она слила весь накопительный бак – Санса закрыла кран и вылезла наружу. Все вокруг запотело, как в бане, а на полу образовалась приличных размеров лужа – она не полностью убрала занавеску внутрь душевой подставки. Лужу она вытирать не стала – сама к утру высохнет. Отжала влажные волосы, протерла ладонью плачущее зеркало: оттуда на нее глянуло посвежевшее, с пылающими от горячей воды щеками лицо. Так-то лучше.

Завернувшись во влажное полотенце, Санса подхватила в кучку одежду и зашлепала обратно к себе. Дверь она оставила открытой – это была единственная открытая дверь в коридоре. Промахнуться было сложно.

3.

И все же, она умудрилась это сделать. Комната, в которой оказалась Санса, была больше. На окнах висели плотные шторы, а в одну из розеток в углу был воткнут маленький фонарик-ночник: из тех, что сами включаются, когда в помещении становится темно.

Это была спальня Сандора, и сам он, по своей старой привычке – она вспомнила только сейчас – спал на спине, подложив под голову руку. Она почти забыла, как он выглядит обнаженным. Картинки приходили к ней только когда она писала – и уходили, как только кисть или карандаш покидали ее пальцы.

Санса стояла в дверях и смотрела. Это, конечно, был не Уиллас. Тот исходно вообще вызвал у нее неприятие, граничащее с отвращением, и Санса поблагодарила Семерых, что в свое время не приняла предложение Зяблика. Уиллас был неплохо сложен, но он безобразно сутулился, даже спина казалась искривленной – за счет проблемы с ногой. У него были светло-каштановые волосы, почти песочные, а на груди рос странный прямой белесый пушок, что каждый раз вызывал у Сансы содрогания. И он брил себе подмышки. Это было настолько нелепо, что Санса просто не знала – плакать ей или смеяться, когда узрела весь процесс в ванной.

Когда она спросила Уилласа, сдерживая ехидные фразы, что лезли ей в голову, зачем он это делает, тот, даже вроде как обидевшись, пробормотал, что так гигиеничнее, и что мама приучила их всех четверых делать так с подросткового возраста. Санса не выдержала тогда и спросила, а где еще он себя подбривает, после чего Уиллас не сказал ей ни слова в течение часа и даже в кровати отполз от нее на максимально доступное расстояние, оставшись почти без одеяла. Только исключительно непристойные ухищрения ее по части секса заставили его сменить гнев на милость. Больше эта тема никогда не поднималась, но, наблюдая Уилласа с одноразовым станком, прилежно разглядывающего собственную подмышку в зеркало, Санса каждый раз уписывалась со смеху, прикусив язык.

Сандор такими проблемами явно не заморачивался, что, на взгляд Сансы, его совершенно не портило. С годами люди обычно грузнеют, а он, похоже, наоборот стал стройнее – что выходило из ее спутанных воспоминаний.

Возможно, это было как-то связано с тем, что он бросил пить – но теперь тело его, наполовину прикрытое одеялом, казалось более поджарым и мускулистым. Санса подумала, что, пожалуй, ей стоит уйти, и что таращиться вот так на спящего мужчину – который ее знать не хочет – напомнила она себе – глупо, да и вообще, он мог проснуться. И что она тогда скажет?

Тем не менее, она продолжала стоять и подпирать дверь. Одна ее половина тащила ее, как натянутая до предела резинка, привязанная к кровати в гостевой. Другая безнадежно рвалась вперед – под это небрежно свешивающееся на пол одеяло. В объятья этого спящего мужчины. Ее первого. Единственного, которого она реально хотела. Уиллас был потребностью ее интеллекта. Зяблик – птенцом, которым она заполняла нишу своего материнского инстинкта. Про Маргери и вспоминать не хотелось, хотя из трех имеющихся этот опыт был наиболее провокационным и заставил Сансу задуматься – а вообще, стоила ли игра свеч? Но когда она сейчас стояла тут, то понимала не умом, а всей своей сущностью – да, тысячу раз стоила.

Игра-то, может быть, и стоила, а вот унижаться перед ним она не могла. Он ясно дал ей понять, что все, что было в прошлом – перечеркнуто. Что она его больше не интересует. Сказал, что ни простить, ни забыть не может. И запер эту треклятую дверь – ей в лицо!

Постойте, дверь он запер – так как же она тогда вошла? Ходил в сортир или мыться и забыл? По привычке просто захлопнул дверь – он же один живет…

Нет, дверь была открыта. Значит, передумал? Что это – небрежность, пренебрежение к тому, что она тут, или же весьма недвусмысленный намек? Все это было так запутано, что Санса почти топнула ногой от злости.

Нафиг все эти сложности! Она взрослая женщина. Перед ней мужчина, которого она хочет. Хочет – значит возьмет. И потом посмотрим, что он там скажет насчет забыть. Если он сам не может забыть – она его заставит. Ей уже не шестнадцать, и опыта в альковных делах у нее прибавилось.

В колледже ее завкафедрой всем время твердила, что единственное реальное сравнение, что толкает человека вперед – сравнение с самим собой в прошлом. Если Сандор сравнит ее с тем, что она из себя представляла пять лет назад, она не сможет проиграть. И она не проиграет. Поэтому можно смело идти ва-банк. Санса бросила на пол грязные вещи и прикрыла дверь. От громкого щелчка Сандор проснулся и с недоумением уставился на нее.

– Пташка? Что ты тут делаешь? Какого Иного?

– Молчи. Ты позвал – я ответила. Похоже, нам предстоит небольшая работа по корректировке твоей памяти.

– Что ты имеешь в виду?

– То и имею. Не можешь забыть – я тебя заставлю.

Она опустила руки, позволив полотенцу упасть. Тряхнула мокрыми волосами, чтобы они рассыпались по плечам. Сандор едва слышно выдохнул и продолжал, слегка нахмурившись, смотреть на нее. Взгляда, впрочем, он не отводил. Санса восприняла это как положительный ответ и шагнула вперед, к кровати. Стянула с него одеяло – что бы он там сейчас ни думал, а плоть брала свое. Он хотел ее так же, как она жаждала его. Еще секунда – до долгожданных мнущих ребра объятий. Какой к Иным Уиллас! Теперь она дома, вернулась к истокам – замкнула круг, откидывая голову на смятую подушку, принимая его в себя.

Он запустил ей руку в спутанные волосы, еще сильнее отклоняя голову назад, и жадно, почти грубо поцеловал в шею. От этого прикосновения Санса тут же кончила, но продолжала вести его – долго, до собственного и его изнеможения, пока движения не стали почти механическими, а плоть не потеряла чувствительность. Наконец он тоже дошел до пика, вжимая ее всем весом в матрас, сжав зубы и царапая ей щеку отросшей щетиной. Она болталась на грани второго оргазма, когда он замер, резко откатился в сторону, подтянул к себе одеяло и отвернулся к стене. Все закончилось. Санса не знала, что означает это его поведение, но что-то ей подсказывало, что желаемого результата она не добилась. Возможно, стоило встать и уйти. Но это было бы слишком похоже на то – четыре года назад. Поэтому она лишь завладела вторым краем одеяла и, свернувшись калачиком, заснула.

Санса проснулась на рассвете – и вспомнила, что и раньше они оба спонтанно и одновременно пробуждались, когда вставало солнце, и встречали его собственным гимном жизни. Она перекатилась на спину – Сандора рядом не было. Что, это значило, что на этот раз сбежал он? Тоже еще, ассиметричный ответ. Санса приподнялась на локте и глянула на часы, стоящие на его тумбочке.

Половина седьмого. Можно было еще поспать – спешить ей некуда. Она услышала шаги и оглянулась в сторону двери. Куда он там ходил голый – отлить? Санса хмыкнула и поудобнее устроилась на подушке, наслаждаясь зрелищем. Все таки мужчина должен быть похож на мужчину, а не на макаронину с членом.

Сандор бросил на нее беглый взгляд и отвел глаза. Обошел кровать и сел со своей стороны, запустив руки в растрепанные со сна волосы, словно о чем-то размышляя. Санса смотрела ему в спину и все думала – стоит ли вылезать из-под одеяла и приближаться к нему? Хотелось обнять его за плечи, прижаться щекой к шее, туда, где сейчас болтались темные подстриженные пряди.

Заглянуть ему в лицо – тогда она поймет, о чем он думает. Но не будет ли это слишком нежно? Признаком слабости, откатом назад? Ну, нет. Не для того она вчера старалась.

Санса едва слышно вздохнула и осталась на месте. А он так и продолжал сидеть добрых пять минут, не оглядываясь. Потом внезапно потянулся к ней: Санса и сообразить не успела, что происходит, как он развернул ее к себе спиной, откинул одеяло и взял ее сзади – резко, почти болезненно. У нее никогда раньше не было ощущения, что ее трахали – так вот, сейчас оно возникло. И это не было приятно, что бы там ни говорили Змейки. Это было унизительно и обидно – Санса ощутила себя почти вещью, неодушевленным предметом, дыркой.

К счастью, все кончилось быстро. О ее удовольствии, конечно, не было и речи, да и партнер ее – или насильник – не похоже, что был сильно рад. Просто удовлетворение желания плоти. Ничего личного. Ничего лишнего. Он отпустил ее, встал, и судя по всему, стал одеваться. Санса лежала и кусала губу – лишь бы не расплакаться. А он оделся, пошел к двери и по пути бросил:

– Теперь ты знаешь, что такое, когда тебя имеют против воли. Тебе это понравилось, а, Пташка? Грязная игра – за грязную игру. И ничего личного.

Она кое-как встала через полчаса. Нашла в углу свои вещи, напялила их – внутри все саднило. Хорошо, что пешком идти было не надо. Тесные брюки врезались в промежность, а в мозгу было совершенно пусто. Забылась, блин. Она кое-как дотащилась до выхода и вышла на улицу, толкнув дверью в спину курящего на крыльце Сандора. Тот вскинул на нее глаза – сама беспристрастность.

– Ты готова ехать?

– Да. Отвези меня. Или нет, лучше я сама.

– Не стоит. Я отвезу. У тебя, должно быть, не выветрилось еще. Приедешь домой, пей побольше. Жидкости, в смысле, не спиртного.

– Дай прикурить?

– А вот этого как раз не надо. И так доза говна перешла разумные границы.

– Я с этим полностью согласна. Особенно сегодня утром.

– А я как раз считаю, что это случилось ночью. Что ты себе думала, а? Если потрясти кудрями и разоблачиться, то я растаю и потеку ручьем страсти к твоим стройным ногам? Что я, баб голых не видел? Что ты хотела этим доказать? Или показать? Что ты училась не в художественном колледже, а в доме терпимости? Если мне надо такую вот щелку, я еду в город и снимаю проститутку – за пристойную цену. Есть там вполне ничего девочки. Не хуже тебя, а то и лучше – в этом искусстве. Так что – не поразила ничем. Разве что несоответствием.

– Чему?

– Самой себе. Если ты думаешь, что стала лучше в постели, ты себе даже минимально не представляешь, насколько ты заблуждаешься. Это не то чтобы небо и земля – это небо и пекло. На тебя плохо подействовала столица, девочка. И приоритеты явно не те. Меня ты, по крайней мере, этим не возьмешь.

– Я тебя уже взяла. Как минимум, два раза. Ты же и потек, стоик хренов! И думай теперь, что тебе заблагорассудится. Я прекрасно провела время и отдохнула. Спасибо за услуги. Если надо, я буду знать, куда обращаться. А ты можешь и дальше бахвалиться своим клиентам-пропойцам, что спишь с северной наследницей – только на этот раз это будет правдой! Отдай мои ключи!

– Ты вообще в своем ли уме? Какие клиенты? Какие твои ключи? От чего? А, от шевви? Лови!

Он вытащил из кармана ее связку – со стрелой-брелоком на кольце – и небрежно бросил ей. Санса поймала ключи, не отвечая на его дурацкие вопросы – ишь, как навострился прикидываться шлангом – на ходу разблокировала машину и, скакнув на сиденье (родное, водительское) завела мотор и тронула послушную Импалу. Только доехав до конца выезда с полей, она сообразила, отчего ей так неудобно: она забыла подогнать под себя сиденье после Сандора. Он был настолько ее больше, что в этом положении Санса едва доставала кончиком кроссовки до педалей. Она повернула на дорогу, остановилась и поправила кресло. Открыла окно, закурила и поехала дальше, стряхивая пепел на убегающие назад футы дороги. Пошел он в пекло! Как хотела, так и вышло. Все равно последнее слово за ней. И не будет она плакать – слезы для слабых. Сильные не плачут. Даже когда проигрывают.

========== VIII ==========

The ponies run, the girls are young

The odds are there to beat

You win a while and then itʼs done

Your little winning streak

And summoned now to deal

With your invincible defeat

You live your life as if itʼs real

A thousand kisses deep

Iʼm turning tricks, Iʼm getting fixed

Iʼm back on boogie street

You lose your grip and then you slip

Into the masterpiece

And maybe I had miles to drive

And promises to keep

You ditch it all to stay alive

A thousand kisses deep

And sometimes when the night is slow

The wretched and the meek

We gather up our hearts and go

A thousand kisses deep

Confined to sex we pressed against

The limits of the sea

I saw there were no oceans left

For scavengers like me

I made it to the forward deck

I blessed our remnant fleet

And then consented to be wrecked

A thousand kisses deep

Iʼm turning tricks Iʼm getting fixed

Iʼm back on boogie street

I guess they wonʼt exchange the gifts

That you were meant to keep

And quiet is the thought of you

The file on you complete

Except what we forgot to do

A thousand kisses deep

And sometimes when the night is slow

The wretched and the meek

We gather up our hearts and go

A thousand kisses deep

The ponies run, the girls are young

The odds are there to beat

You win a while and then itʼs done

Your little winning streak

And summoned now to deal

With your invincible defeat

You live your life as if itʼs real

A thousand kisses deep

Leonard Cohen. A thousand kisses deep

Сандор II

Он смотрел, как девчонка села в свою похожую на сигару машинку и укатила. Не то чтобы Сандор о ней очень беспокоился, но все же гнилые мыслишки продолжали шевелиться где-то глубоко внутри его усталой головы.

Стоило ее все же отвезти – боги знают, сколько она вчера выпила – она же не сообщила. Какое же количество наперстков нужно одной пташке на грудь, чтобы налакаться до такой степени, что даже попытки залезть в постель к бывшему не будут казаться ничем иным, как детской игрой, Сандор не знал. Факт остается фактом: она напилась, он ее отшил, она из жажды реванша трахнула его, а он в отместку проделал то же с ней.

Вот и вся история. То, к чему они теперь пришли. Сандор вытащил еще одну сигарету и закурил. День задался: еще не было и восьми, а он уже был на шестой своей никотиновой соске. Здорово, ничего не скажешь. В этом долбаном мире, впрочем, и от рака легких умереть не жалко. Мир, который превратил их хоть и запутанную, но все же чистую историю в это уродство, другого не заслуживал. Жизнь смяла им кости, переворошила, сплющила все чувства в чудовищной мясорубке, называемой социумом, а теперь – вот вам котлеты с пташками: не изволите ли откушать?

Котлеты с пташками, песья отбивная под соленым и горьким соусом из морских водрослей. Как его семя на ее бедрах, как ее слезы после безобразной утренней сцены: непролитые, проглоченные данью ее новой женской гордости.

Он затушил бычок о крыльцо, сплюнул и пошел в дом. Кое-как доплелся до спальни, рухнул на кровать. Постель все еще пахла ей: тем, сто лет назад забытым и потом вечно недостающим ему запахом – свежей травы, весенней земли и чего-то еще неуловимого, то ли осенних листьев, то ли морского ветра. Аромат, что дурил голову и останавливал время – даже в этой пародии на любовь, даже сегодня.

Теперь ему только и оставалось, что валяться тут полутрупом и воображать, что он вернулся на пять лет назад, и всему еще предстояло случиться – и бездонной ее боли, и бескрайней их любви. А та оказалась не то чтобы ограниченной какими-то лимитами, но скованной своей же природой и формой, что на горизонте событий вдруг начала закручиваться, изгибаться сферой, замыкая их внутри и отражая истину только для тех, кто снаружи. Тех сраных богов, что жрут попкорн и замирают в ожидании самого романтического шоу мира – с встречами, расставаниями, соблазнениями и любовью через силу. И бессмысленными терзаниями немолодого уже человека, который, несмотря на этот факт, продолжал наступать на те же грабли и потом тратил время на идиотский анализ событий.

Для чего это все? Завтра все равно не будет – ну, не для них, по крайней мере. Каждый шаг вел все в том же порочном направлении. Вчерашняя выясняловка и сегодняшняя ночь не принесла им ничего, кроме новых обид и сожалений. Они перестали друг друга понимать, перестали друг друга чувствовать. Тыкались, как оглушенные ежи, запертые в темном пространстве, и пугались, и кололи друг друга до крови. Абсурд.

Это стоило прекратить. Сандор надеялся, что утреннее его поведение отшибет у Пташки желание переть напролом, не размышляя о методах и средствах. Он не то чтобы проделал это все сознательно, но этот ее взгляд утром… Боги! Довольная, даже гордящаяся собой, будто подвиг совершила! И смотрела так, словно так и надо, и ждала продолжения банкета. От Пташки там и правда не осталось ничего. В его постели притаилось какое-то новое перерождение Серсеи: молодая красивая хищница, берущая то, что ей надо, и готовая точно также его выбросить, когда надоест. Насколько он помнил, Пташка слишком много думала о других: это была отличительная ее черта. Эта рыжая сучка думала только о себе – что есть другие, она и не знала. Даже не подозревала.

Зачем он оставил открытой дверь, он и сам не знал. Сандор исходно предполагал, что может выйти что-то подобное. После его заявлений она не могла не попытаться. И на каком-то уровне ему было любопытно, что же она сможет предъявить. Но ее аргументация не имела никакого отношения к делу: если это была не Пташка, то и обсуждать было нечего. А это была не она. Перед ним предстала столичная штучка, ничего не стесняющаяся, наглая и уверенная в том, что стоит только протянуть руку к желаемому – и оно станет твоим. И она взяла.

У него не было женщины с конца зимы, когда он, случайно оказавшись в Гавани, решил, что стоит воспользоваться случаем и забрел в один из тех кварталов, где конкуренция была жестче, чем на любой из оживленных улиц города. Были там и молодые – те, что подороже и что редко выходили на работу без сутенера. Перекочевав из загона аутсайдеров в стан добропорядочных граждан, он действовал согласно их логике: исподтишка, украдкой – во мглу в поиске удовольствий.

Впрочем, он не стеснялся. Шлюха – ну и что? Эта, что на улице, хоть не скрывает, кто она такая. Когда Сандор ехал с утра домой, то раздумывал: может, ему взять да и жениться на одной из этих ночных бабочек? Те хоть в постели проверены, да и на каком-то уровне будут ему благодарны. Может быть.

Потом эти мысли показались ему кретинскими – да так оно и было. Много он был благодарен Пташке за то, что та делала из него рыцаря и пыталась когда-то тянуть к какому-то там свету? Ни фига – его это только раздражало. Пес останется Псом, равно как и шлюха – шлюхой. А Пташка будет и дальше скакать по разным веткам в поисках приключений и развлечений.

Чем ближе к лету, тем больше он задумывался – а не бросить ли все это к хреням и не податься ли на восток. Там искали наемников – праведным патриотам страны было неохота участвовать в захватнической войне, а его все же в пансионе муштровали как солдата… Иногда ему казалось, что в условиях отрыва от осточертевшей рутины все будет проще, определеннее. Приказы – и никаких размышлений.

В последнее время все начало надоедать, смысл жизни не проглядывался. Опять начались долбаные пробуждения в час волка. От нечего делать Сандор стрелял во дворе по банкам. Он на своей территории – что хочет, то и делает. Во всем нужна тренировка, а в меткости – особенно. В темноте и в неверном свете зари это было даже забавнее. Тяжелее прицелиться – приятнее попасть.

Надо было собираться на работу. Вчера он закрылся раньше, значит, сегодня надо как-то компенсировать. И выкинуть из головы эту рыжую соблазнительницу с ее прелестями. Что сделано, то сделано. И как сделано – тоже уже не изменишь. Да, она была хороша. Пташка всегда была хороша, а теперь – и подавно. Как Сандор и предполагал когда-то, она выросла и окончательно сформировалась, превратившись из миловидного подростка в яркую и заметную молодую женщину. Рядом с теми бабами, что бывали у него за последние годы, она искрилась, как алмаз среди булыжников. Но что толку от этого алмаза? Об его острые грани разбиваешься в кровь. Да и стремно подходить слишком близко, зная, что он тебе не по карману. Он же не Уиллас их сиятельство табачный королек Тиррел. Мысль об очкарике вызывала глухое бешенство. Он был достоянием Сансы Старк, но та же Санса Старк рисовала его, Сандора, в общем, кладя с высокой башни и на тогдашнего жениха, и на то, что подумают окружающие. И вместе с тем, откровенно глумилась над ним сейчас, то строя из себя недотрогу, то накидываясь на него в ночи, как сучка в период течки. Сколько Сандор ни пытался, свести это все воедино он не мог. Слишком много фактов, поступков, параметров, жестов, противоречащих один другому. У этой девчонки было слишком много костюмов. И слишком прихотливо она их меняла. Где там настоящее, а где наносное – хрен ее знает. Лучше и не пытаться понять. В постели с ним была незнакомка – ничего не напоминало ту трогательную нежность, которой он был обезоружен пять лет назад. Эта знала, что делать с мужчиной, доставляя удовольствие и ему, но прежде всего себе.

Она завела его неимоверно, – да и как было не завестись! Эта девица вышла из его предутренних снов – с лицом ангела, с темпераментом ведьмы.

Отдалась ему безо всякого стыда, в открытую, не скрывая своей похоти. Но, как и с Серсеей в свое время, имея ее, Сандор испытывал отчетливое ощущение, что имеют его. Это так отрезвляло, что в какой-то момент он уже не смог продолжать. В его постели будет только один мужик – он сам. И использовать себя он никому не позволит. Даже этой рыжей стерве, что прикидывалась Пташкой.

Так он оправдывал себя пока, смывшись от нее, спящей – на вид чистой воды ребенок, невинный и усталый, как много лет назад – ушел курить, в чем мать родила, в гостиную. Потом, успев замерзнуть и заскучать за десять минут, прошел обратно: проверить, а не приснилось ли ему все это? Сандор вполне допускал, что и такое возможно. Дурная голова и похоть что только не выдумают. Может, она спит себе в гостевой, куда он зашел глубоко за полночь – посмотреть на то, что осталось от Пташки. В комнате было так темно, что он был вынужден включить свет в коридоре и открыть настежь дверь. Она и не дрогнула. Спала, ровно лежа на спине, руки под одеялом – словно в гробу. Если бы не мерное движение груди в такт дыханию, можно подумать, что она и вправду только красивая кукла, восковая фигура, как те, давнишние в музее. Или что она мертва – уже много лет назад, а он, как дурак, все ходит вокруг и надеется услышать вздох, сорвавшийся с холодных губ. Все это были химеры, подумал он тогда и вернулся к себе. Запер дверь, но через несколько минут встал и приоткрыл ее. Порой призракам нужно приглашение – сами они слишком стеснительны. Пусть хоть химерой, покойницей, не теплом, холодом – но заглянет. Лишь бы это была она. Он забылся тяжелым сном, в котором искал в темной мутной воде ее тело, а находил только податливый воск, что плавился в руках и утекал меж пальцев обратно в море. А проснувшись, обнаружил перед собой ее во плоти: куда тут было устоять!

Когда Сандор поутру все же решил вернуться в собственную спальню, рассудив, что, как бы ни пришлось действовать, лучше это делать все же в одетом виде и уповая на то, что она еще спит, то, конечно же, обнаружил, что девица проснулась и с видом любопытной кошечки теперь взирала на него со смятой подушки, вся встрепанная, но от этого не менее желанная. Как она смотрела! Никто так не смотрел на него, даже Серсея. Словно он был ее неоспоримой принадлежностью – от самых последних закоулков его запыленной души, до тут же пришедшего в боевую готовность члена. Словно она имела на это право. После своего очкарика. После этой пакости с выставкой – явным очередным поводом над ним посмеяться. После той ночи и следующего утра с колечками! Берет, что пожелает, не спрашиваясь, распоряжается им, как хочет. Ну что ж. Берешь ты – будь готова получить то же в ответ. Постель – это всегда игра на двоих. Теперь очередь была за ним.

Унизить женщину не так трудно – достаточно обращаться с ней, как с самкой. Природа сотворила ее такой не для того, чтобы искать удовольствия, а чтобы продолжать род и давать самцу возможность спустить пар. Не брать, давать. И он взял, что хотел. Забыв обо всем остальном, выкинув из головы все мысли о том, что на каком-то уровне она еще, быть может, осталась прежней Пташкой. Задача двух тел решается просто, особенно если между ними кровать. Акт – назвать это чем-то другим не поворачивался язык – не принес ему никакой радости, кроме привычного ощущения опустошения, за которым не последовало ни успокоения, ни нежности – хуже, чем удовлетворять себя самому. Там хоть были мечты, картины перед глазами, а тут – жесткая реальность и больше ничего – места воображению не было. Не глядя на нее, он встал, оделся и вышел. В дверях бросил ей фразу, которую мусолил еще с ночи. Она подняла на него глаза, и Сандор с ужасом узнал этот взгляд – Пташкин. Так она глядела много лет назад на Джоффри и поначалу даже на него, до того, как все закрутилось. Она-таки добралась сюда, вернулась – а он в ответ сотворил с ней то, что ему и в страшном сне бы не приснилось. Она все смотрела, не моргая, а он, не помня себя, вылетел за дверь.

Если до этого там что-то еще и жило – между ними, то теперь уж наверняка умерло. Останется только этот прощальный взгляд – и возможные последствия. Он так и не смог задать ей вопрос о том, были ли у нее проблемы после той весенней ночи. По совести сказать, он боялся. Эта новая Санса вполне могла выпятить подбородок и заявить, что да, были, но что ей какое-то легкое недоразумение: это всего лишь аборт, и все так делают. Такою правду он слышать не хотел, а другой явно не случилось. А теперь все те же грабли. У него было, чем предохраняться, но она не дала ему времени даже ящик открыть. Что ж, это был ее выбор. В итоге это всегда выбор женщины.

Он прошел в гостиную, вытащил из буфета новую пачку сигарет – она явно ему понадобится. Захлопнул открытое с вечера окно – снаружи было солнечно, но ветрено: еще стекло, чего доброго, разобьется, пока он будет на работе.

По дороге обратно бросил взгляд на диван: там все еще валялись снятые рамки – картинка и фотография. Фотография, конечно, оказалась сверху – оттуда на него взирала вечная, теперь уже навсегда, видимо, потерянная Пташка. Да и не было, наверное, никогда никакой Пташки, а просто была девочка Санса Старк, что выросла из старых игрушек и теперь ищет новых ощущений. Новых стимулов для творчества. Он взял обе рамки, одну лицом к другой и сунул их, не глядя, за дверь чулана. Пока туда, а потом выбросит. Или при случае отдаст ей. Хватит иллюзий – слишком жестокой правдой они оборачиваются для них обоих.

Теперь он, по крайней мере, знает, как она выглядит с длинными волосами. Радости от этого знания не было никакого. Что за дебильная шутка судьбы: овладеть, чтобы потерять? Но такая была его жизнь. Такая судьба. Приходилось брать, что есть.

Сандор вышел на крыльцо, навесил на дверь замок – давно надо сменить эту идиотскую систему на что-то более современное, а то как в каменном веке – и зашагал в сторону дороги. Машина вчера осталась у лавки, но миля прогулки его не пугала. Заодно и голова проветрится. Время вновь восстановило свой бег – значит, надо было двигаться дальше. Выбора ему никто не предоставлял.

Комментарий к VIII

Вот такие пироги с Пташками. А теперь nota bene – всем, кто это прочел. И кто хочет читать дальше! Тут много было разговоров разных, что то, и что это. Поэтому в моей голове – и на пути этих товарищей возникла точка бифуркации. На тему будущего. Следующих глав две. Они взаимозаменяемы. Первый вариант будет возможно ближе тем, кто любит клеймить Сансу. Второй – длиннее и извилистее – для тех, кто не ищет легких путей. Поборников эволюционного развития событий, как я. Следующей порцией я выложу оба. А вы подумайте, что и как и кого, за что и куда. Спасибо за внимание!

========== IX – 1 ==========

Вариант1

Не надо отпевать меня, любить. нести

Надрывно. Я теперь хожу сама

Тебе бы слиться, спиться, справиться, спасти

Терзаясь, вешаясь, сходя с ума

С путей накатанных и ненавистных:

Еда, поллюция, рассвет, мигрень

Я мотылёк над лампой. Я не приз твой,

Сгорю, как хочется, воронкой– в тень

И в темя тебе, ангел, обоснуем

Вот жизнь, вот койка, вот – дверной проем

За ним, как раньше: осень ты – тебе весну я

Всегда не вместе и опять вдвоем

Утонем в темени, взлетаем в белом

под простынью сырой в рассвет

Ловлю строфу, с тобой я стала смелой

Я пела, пепел превращая в свет.

1.

Санса

Она доехала до усадьбы, но идти туда Сансе совершенно не хотелось. Везде зависали эти окаянные воспоминания. А делать ей было совершенно нечего: как в этом треклятом доме, так и вообще в этом городишке. Скорее бы уж были готовы бумаги! Джон так и не позвонил. Значит, надо было достучаться до него самой и, возможно, заставить его приехать и заняться всей этой мурой самолично. Толку все равно, конечно, было мало – подписывать сам договор о купле-продаже придется ей. Но, возможно, легче было уехать домой сейчас и вернуться через две недели, или когда там выйдет, уже на самолете. Это имело смысл – уж лучше так, чем торчать тут и каждый день встречаться с этим ублюдком. В этой дыре куда ни иди, а все равно придется тащиться мимо его мерзкой лавчонки.

Она зашла в дом, умылась и заскочила в туалет. Потом решила, что ей надо переодеться после всей этой гнусности – а те вещи, в которых она была вчера, сжечь. Кинув грязные тряпки в угол, Санса прошла в душ и проторчала там с полчаса под прохладной водой – ее то бросало в дрожь, то, напротив, становилось слишком жарко. Вода не помогала, настроение только ухудшилось. Чем более остервенело Санса намыливала до сих пор горевшую от чужих прикосновений кожу, тем более грязной чувствовала себя внутри. Наконец ей пришла в голову отличная мысль – не будет она тут сидеть! Сейчас переоденется и поедет в город, там позавтракает, как человек: теплыми булочками, беконом и нормально сваренным кофе, а не этим растворимым пойлом. Нечего зализывать себе раны – да и нет никаких ран. Как говорила циничная Ним: лишь бы не порвалось. А с этим было все в порядке. В чем-в чем, а в габаритах, странным образом, они с этим уродом всегда совпадали. Это, впрочем, не имело значения. Закрытая книга, прочитанная история со смутным началом и бездарным концом. Хорошо, когда книги можно читать с последней страницы – тогда сразу поймешь, что и начинать не стоит. Этот том можно было сжечь в камине, как мусор. Мусор и есть.