Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 101 страниц)

– Вот нет. У меня уже есть место и есть постель – и есть, с кем ее делить. Меня же не гнали, как тебя, Ланнистер. По крайней мере, пока. Надо ловить момент…

– Удачи!

– И тебе. С Робертом. Или с мышами…

2.

Oh, God, I havenʼt read your book

I’m sure it was divine

Especially the part where

You turned water into wine

Oh, God, I want you to clear my mind

It’s covered up with dirt

And I want to taste your skin

One time before I taste the earth

Oh, God, I apologize

Didn’t knock when I arrived

Oh, God, I apologize

Didn’t say goodbye last night

Oh, God

Now I guess, you have your way

As I taste the earth today

Now I guess, you have your way

As I taste the earth today

Kʼs Choice – Elegia

2.

Сандор тихо и медленно поднялся по лестнице. В доме царила тишина. В этой треклятой избушке даже не тикали часы – ничего не демонстрировало признаков летящего времени. Только он был тут лишним – внутри, в голове, безнадежно и неумолимо отщелкивало, секунда за секундой – вперед, вперёд, вперёд… Он зашел в их спальню. Тут тоже было тихо, слишком тихо – не слышно было даже ее дыхания… Сандор наощупь добрался до ванной, зажег там свет, что слегка осветил комнату. Ага. Не слышно ее дыхания, потому что Пташки тут и нет. Постель смята, но пуста. Как и кресло. А больше тут и прятаться негде. Ну не в шкаф же она залезла? Сандор подошел к окну, отодвинул занавеску. В сливочно-желтом свете фонаря падали мокрые тяжелые хлопья. По поляне неверными – судя по следам – шагами бродил Ланнистер, периодически поднимая запорошенную снегом голову, словно в поисках ответа, к мутному красноватому небу. Пусть себе его ходит. Но где же Пташка? Спустилась вниз, в кухню? Но тогда бы он ее должен был заметить. В домике не то что было очень много мест, где можно спрятаться… Может, пошла в гости к Тарт? Ага – и они там сидят молча и смотрят друг на друга… И вообще, поздновато для дружеских визитов… Сандор глянул на прикроватные часы – полпервого ночи. Мда.

Он вышел из спальни, для верности прошел по коридору до двери Бриенны – там все было тихо – и обратно. На всякий случай заглянул в комнату, что отвел себе на эту ночь. Там Пташка и обнаружилась – дремлющая поперёк кровати поверх одеяла – в ночнушке и белой кофте, свернувшая клубочком от одиночества и холода необжитой комнаты. К тому же в их спальне Сандор днем топил камин, а тут даже воздух был какой-то спёртый и леденящий. Сандор осторожно поднял спящую под коленки и под шею; голова Пташки упала ему на плечо, словно это была не девочка, а кукла. Отнёс ее в спальню, уложил на кровать, кое-как выпростав из-под нее одеяло, накрыл по самый подбородок. Пташка все спала и никак не реагировала на все его телодвижения. Это Сандору не показалось подозрительным – в конце концов, свои пару бокалов она выпила. Да еще, похоже, и заела таблеткой от головы: вон, на столе стоит пузырек, даже не стала закрывать.

Сандор разделся, улегся рядом с неслышно сопящей Пташкой. Она лежала на боку, и он уткнулся по обыкновению ей в затылок. Девочка продолжала сопеть, даже не дернувшись. Эко ей спится! Сандор легко обнял торчащие из-под складок одеяла плечи – холодные. Уж не простыла ли? Он очень осторожно пощупал Пташке лоб. Тоже ледяной, как и все остальное. Ему самому cтало холодно и слегка не по себе. Пташка едва слышно застонала – снится ей, что ли, что-то? Видимо, опять один из ее пресловутых ночных кошмаров. Сандор потряс ее за плечи – легко, словно она могла сломаться от неосторожного движения. Никакого толку. Тогда он развернул ее – спиной на подушки – холодея от внезапной догадки. Включил лампу возле кровати – ее свет бил Пташке в лицо, но она даже не пыталась заслониться – ничего. Бледная, как привидение – даже губы словно выцвели – под синеватыми веками движутся беспокойные глаза – кошмар продолжается. И этот раскрытый пузырек с лекарством продолжал мучить Сандора. Он приподнял девушку над подушкой, посадил и уже резко потряс. Ничего. Седьмое пекло, да что же она учудила?

– Пташка! Просыпайся уже! Ты слышишь меня!

Шептать он перестал уже давно и сейчас осознал, что просто орет. Пташке, похоже, было все равно. Скорее уж он разбудит Бриенну через коридор…

На тумбочке стояла бутылка с водой. Недолго думая, Сандор, прислонив заваливающуюся девочку к своему плечу, освободив руки, набрал в пригоршню холодной воды и плеснул ей в лицо. Это возымело действие – хотя не столь радикальное, как он ожидал. Пташка не проснулась, но завозилась, нахмурив свои тонкие брови и бормоча: «В чем дело?»

– Пташка, не спи! Не спи, слышишь! Что же ты наделала…

– Почему не спать? Мне хочется…

– Сколько ты проглотила этих гребаных таблеток? Отвечай мне, или я тебя оболью опять.

– Не надо. Холодно. Я не помню… Сколько-то…

– Но зачем? Тебе жить надоело?

Пташка подняла не слушающуюся руку, словно отгоняя от лица мух. С трудом открыла глаза – зрачки по-прежнему заполняли всю радужку, даже еще хуже, чем вечером.

– Я не знаю. Что-то нашло. Было так… тоскливо… хотелось заснуть. На подольше.

– Ты почти добилась того, чтобы заснуть вечным сном. Так сколько было таблеток?

– Не помню, говорю же тебе. Пятнадцать? Двадцать?

Сандор застонал. Двадцать? Он потянул ее с кровати. Кое-как поставил на ноги.

– Куда? Куда ты меня тянешь?

– В душ. Тебе нельзя спать. Ты добилась ровно противоположного – спать тебе вообще не придется. И еще – дай подумать – ага. Это потом. Пошли в ванную.

Она не сопротивлялась, но и не помогала. Седьмое пекло, какого хрена ей вечно неймется? И верно говорят: самоубийца однажды – самоубийца вечно. Еще до конца не зажили эти кретинские шрамы на запястьях – а она уже туда же, но другим методом. Объективно, жизнь у нее кошмарна, но не до такой же степени…

Он запихал ее в душ, прямо в ночнушке. Вода поначалу шла теплая, но Сандор решительно выкрутил кран на холодную. Пусть лучше простынет, чем перекинется. Пташке этот маневр не понравился, и она даже потянулась к смесителю, чтобы отрегулировать его.

– Фиг тебе. Будешь мыться так.

– Но холодно же! Меня трясет.

– Зато проснулась. Еще и не так затрясет сейчас. Мы только начали…

– Что ты еще собираешься со мной делать?

– Ничего. Придется попить немого водички.

– Что?

– Надо вымыть из тебя эти таблетки. Извини.

– Но я не буду.

– Нет, будешь. Или сама, или я заставлю. Силой. Ты жить хочешь?

– Не знаю. Наверное.

– Тогда придется слушаться. Или знаешь что – мне надоело. Стой сама под душем.

Он отпустил ее, вышел в комнату, через пару минут вернулся. В одной руке был кувшин для воды, в другой – пистолет.

– Вот тебе две альтернативы. Хочешь свести счеты с жизнью? Сделай это чисто. И быстро. Пистолет надежнее таблеток или тупого лезвия. Этого ты хочешь? Вперед. Я тебе сам все покажу. И потом закопаю. Под елкой или под сосной предпочитаешь?

Пташка смотрела на него с ужасом. Даже глаза начали приобретать осмысленный вид. Сандор не осознавал, что он почти орет.

– Или ты выпьешь этот треклятый графин с водой и прочистишь свой дурацкий желудок – от блевни еще никто не умирал – по крайней мере, от блевни в вертикальном положении – или вперед – в райские кущи – вот тебе оружие. Но уже без дураков. Тебе надо сделать выбор – дальше играть в прятки со смертью я тебе не позволю…

Пташка еще раз посмотрела на него – виноватым, несчастным взглядом – и мокрой рукой коснулась кувшина.

– Очень хорошо. Вылезай оттуда. Вот тебе полотенце.

Сандор положил пистолет на подзеркальник, закутал дрожащую девочку в полотенце – вода лила с нее ручьями. Помог ей кое-как вытереться, но мокрую ночную рубашку снять не позволил.

– Тебе в ней гадко – вот и прекрасно. Не даст спать. А теперь приступим в следующей фазе…

Налил полный кувшин воды – на вскидку нем было около галлона. Дал ей стакан.

– Начинай. Надо выпить все…

Пташка бросила на кувшин тоскливый взгляд:

– Но это же дико много.

– Нет, это просто вода. А «дико много» – это твоих гребаных таблеток. Ты спорить еще будешь?

– Нет, не буду. Прости.

Она выпила залпом два стакана. Потом третий – уже с трудом. На четвертом ее начало выворачивать. Сандор помог ей кое-как устроиться перед сортиром, убрав от лица мешающие волосы. Держал за плечи. Вытирал полотенцем бегущие слезы. И не забывал бдительно впаривать ей между приступами тошноты очередной стакан воды – пока большая часть еще не успевших раствориться полностью таблеток не оказалась снаружи. В какой-то момент Сандор обернулся, почувствовав на себе чужой взгляд – и обнаружил стоящую в комнате Бриенну. Отлично. На спектакль – и зрители. Бриенна, похоже, тут же просекла, что тут происходит – и беззвучно прошептав: «Пойду сварю кофе» – вышла.

Наконец вода в кувшине закончилась – а у Пташки стал вид совершенно мокрого, измученного цыпленка. Тогда он оставил ее в покое, опять запихал в душ – на этот раз теплый – помог снять мокрую ночнушку. Пока она отмокала под душем, пошел поискать ей какую-нибудь сухую одежду.

В комнату вернулась Бриенна с двумя чашками кофе.

– Одну – вам. Другую – ей, когда вылезет из душа…

– Спасибо. Вот ее тряпки. Не могли бы вы…

– Конечно. Вы кофе пейте, а о ней я теперь позабочусь. Мне тоже приходилось это проделывать уже. Вы отлично справились…

– Отлично бы я справился, если бы этого не допустил…

– Она еще молода. Такие моменты бывают у каждого. У нее не самый лучший период в жизни. Если бы не вы, подозреваю, он был бы еще хуже… Так что винить себя вообще не за что. Это, конечно, тяжело – но после такой встряски она, скорее всего, больше этого не повторит. Достаточно почувствовать дыхание смерти на щеках, чтобы испугаться. Будем надеяться, она испугалась…

– Да уж. А где Джейме?

– Дрыхнет на диване…

Оба в унисон улыбнулись. И даже призрак Роберта не помешал!

– Мне надо перекурить, я что-то зарываюсь. Оденьте, пожалуйста, эту горе-самоубийцу, а то еще простынет. Я скоро вернусь…

Он вышел за дверь, спустился по лестнице. Прошел в полутьме мимо спящего Джейме (у подножья дивана возились две маленькие мышки), распахнул дверь в снегопад.

Мокрые хлопья смешивались с дождем – похоже, начало теплеть. Сандор закурил и только теперь заметил, что руки у него дрожат, словно с перепоя. Треклятая девчонка! Надо увозить ее отсюда, пока еще что-нибудь не учудила…

Он вышел на поляну, погулял туда-сюда по следам Джейме. Снег залеплял лицо и тут же таял, стекая холодными ручейками за шиворот. Сандор был даже этому рад. И ему хорошая промывка не помешала бы. По крайней мере, промывка мозгов. Подмокшая сигарета потухла, и он, стряхнув воду с лица, закурил следующую. Это было еще не все. Предстала еще третья фаза – приятный разговор… Очередная ночная, выносящая мозг беседа. Может, вывести ее сюда и говорить здесь? По крайней мере, точно не заснет… А он сможет курить… Да хрен с ними, с сигаретами – у нее же мокрая голова. Нет, нельзя. Придется идти внутрь.

Сандор вдохнул и поплёлся к дому, раздраженно убирая мокрые волосы от лица. Вокруг, казалось, начался всемирный потоп – белоснежное превращалось в серое, снег уходил в землю, а деревья словно превратились в водопады. Сандор толкнул дурно открывающуюся, отсыревшую и разбухшую дверь – зато перестала скрипеть – и вошел в сонный, тихий, кажущийся таким спокойным дом.

========== XVI ==========

Играю в прятки с собою…

Надежды седеют прядки…

Сквозь синее и голубое,

Здесь только мои порядки.

Здесь горечь следы петляет,

Скользя приглушенно рядом

И из-за угла стреляет

Под сердце мне льда зарядом.

Беззвучное безразличье

Во мгле приоткроет ниши,

Ослепнув его величьем,

Я музыки дней не слышу.

От тела – огрызки тени,

От памяти – смутный шелест.

Упругость чужих мгновений

И запах промокшей ели.

И выпитая усталость…

Мы так на усталость падки.

Да что ещё нам осталось,

С собой проигравшим в прятки?

Санса сидела на кровати, цокая зубами о кружку с кофе. Спать уже не так хотелось, хотя голова была как-то по странному пуста – словно ее тоже промыли, заодно с желудком. Бриенна стояла у окна: время от времени она поворачивалась, кидая на Сансу настороженно-доброжелательный взгляд. Хотя бы она ее не осуждает.

Санса вздохнула и сделала еще один глоток остывшего уже кофе. После галлона воды что угодно покажется нектаром. Гортань была нафиг разодрана, голос стал сиплым, как при ларингите. Говорить она даже не пыталась – получалось какое-то воронье карканье. Но Санса подозревала, что в эту ночь ей-таки придется задействовать осипший голос – когда вернется Сандор.

Она поежилась. Он него разило таким бешенством, когда он уходил, что Сансе и теперь поневоле становилось жутко. Ну что же, он прав – и она это вполне заслужила… Санса сама не знала, что на нее нашло. Не то чтобы она хотела свести счеты с жизнью – просто вдруг на нее навалилась такая душевная усталость, что захотелось куда-то деться, забыться, впасть в летаргический сон. Все было так сложно, смутно, неясно, непредсказуемо – и то, что ждало их вовне и, самое неприятное – то, что происходило между ней и Сандором. Но что с этим делать, Санса не знала. Ей не хватало опыта, не хватало поддержки кого-то, знающего эту жизнь лучше, видевшего больше. А единственным взрослым в доме был как раз Сандор. Ну не с ним же советоваться по поводу того, как ей себя вести с ним же самим? Абсурд… Вот разве что сейчас у нее есть шанс. Санса взглянула на Бриенну. Она казалась не слишком опытной в любовных делах – но это может быть видимостью. Зато она была – как это – позитивной и вроде бы честной. Сансе она показалась хорошей. Можно было и рискнуть…

– Э-э… (голос упорно не желал слушаться – казалось, что говорит старуха, у которой, к тому же, сошли на нет все голосовые связки) Бриенна?

– Да? Тебе что-нибудь еще принести? Попить? Может, поесть?

– Нет, спасибо, я ничего сейчас не хочу. Желудок еще беспокоится. Кофе-то еще не допила… Я хотела спросить… То есть, поговорить…

Бриенна слегка поморщилась, но отвернулась от окна, опершись руками о подоконник.

– Да, конечно. Я в твоем распоряжении…

– Откуда вы знаете… ну, как действовать в таких ситуациях? Ну, если кто-то решает…

Бриенна вздохнула.

– Был опыт такой. Два раза. Оба раза – с одним моим товарищем в столице. Он очень ранимый, очень переживает свои любовные неудачи. И каждый раз, когда у него случается очередной разрыв отношений – а не везет ему капитально – вечно не на тех натыкается – он зовет меня – утешать его. А несколько раз – ну, в общем, он попытался… ну, ты сама понимаешь… один раз, как ты – наглотавшись каких-то таблеток…

– Да я не пыталась покончить с собой. Просто очень устала… Я запуталась. Сама не знаю, зачем это сделала… это ведь даже не снотворное – просто обезболивающее и успокоительное. Как-то машинально вышло. А потом я испугалась – но уже было поздно… И вдруг стало так спокойно – ну вроде как когда бухаешься в снег – и понимаешь, что надо вставать, иначе замерзнешь, но вокруг вроде как не холодно – и тебя клонит в сон…

Бриенна улыбнулась. Улыбка у нее была на удивление приятная, открытая, преображающая ее лицо, озаряя его каким-то внутренним светом.

– Да, я понимаю. В твоем случае – полагаю, пары таблеток бы хватило, чтобы хорошенько выспаться – то, что тебе было необходимо… Остальное – расстроенные нервы и общая сложность ситуации. Тебе надо больше держать себя в руках – все же ты не одна. Если находит такое, проще довериться другому, нет?

– Ага.

– Ну вот, мой приятель тоже пытался позвать на помощь. Но почему-то обычно первым делом звонил своему бывшему… ммм… другу – ну, тому, кто его кинул. И после этого начиналась истерика с выяснениями отношений, которая кончалась этими вот трагическими жестами. После он уже звонил мне – один раз. А второй – ночью – мне позвонил его бывший друг с просьбой проверить, что там происходит. Первый раз это были, как я сказала, таблетки. И все вышло, как с тобой – скорую он мне не разрешил вызывать. Только там доза была больше – он, правда, все же не девочка, а взрослый мужчина…

– Ваш приятель – гей?

– Да. Воды ему понадобилось больше. И еще я его молоком напоила – для нейтрализации действия лекарства. Молоко, как выяснилось, он ненавидел еще больше, чем воду, так что все отлично промылось. Тут я в первый раз порадовалась своей неженской стати – а то тяжело таскать мужика из ванной и обратно…

Бриенна невесело засмеялась. Санса тоже улыбнулась – из вежливости, вспомнив, как Сандор не далее, как час назад, перекладывал ее то с кровати на кровать, то в душ.

– А второй?

– Со вторым было хуже. Тут он уже вознамерился и вправду свести счеты с жизнью. Мне звонить не стал. После очередной разборки по телефону с любовником запер дверь, отключил связь и вскрыл себе вены на обеих руках. Потом только спохватился, что надо было это делать в теплой воде. Пока он ковырялся с ванной, заливая все вокруг себя кровищей, я успела приехать, сломала дверь и, надавав ему по роже, перевязала кое-как – потом отвезла его в больницу. Он очень сопротивлялся. Там его оставили на неделю, – переведя в психиатрическое отделение. И это возымело на него действие: посмотрел, как другие живут – те, у кого реальные проблемы, а не любовная тоска. А потом – еще полгода индивидуальной терапии у специалиста и еще какая-то групповая вещь – ну, из тех, где садятся в круг и говорят по очереди… Этого я уже понять не могу – но он говорит, это здорово помогло… что он перестал чувствовать себя так, словно находится в вакууме, да еще и друзей там нашел.

– А я как раз могу понять. Вакуум – это так тяжело. Иногда мне кажется – я готова бежать на улицу и просто орать в воздух обо всем, что со мной происходит. Но никому нет дела…

– Вот это неправда. Многим есть. Мне – есть. Знаешь, я была знакома с твоей матерью. Очень давно. Она еще жила тогда на юге, до замужества. Ей было лет пятнадцать. Мне – семь. Мы с ней столкнулись в одном элитном пансионе, куда отец отправил меня на каникулы с моей гувернанткой. Она была там с родителями. Прекрасное место в горах. Меня там начали дразнить – как обычно – на второй же день – компания из местных и приезжих детей. Я набила паре мальчишек морды – я уже тогда была выше многих моих одноклассников и уже привыкла себя защищать… Но популярности мне это не прибавило. Как-то в очередной раз я отфыркивалась от недоброжелателей в парке возле пансиона – гувернантка ушла вздремнуть после обеда – и тут пришла твоя мать – она там гуляла с блокнотом, какие-то листочки зарисовывала – ну, и заступилась за меня, хоть реально такой надобности не было – я бы их сделала и так. Но уж как вышло. С тех пор мы с ней много времени вместе проводили. Я таскалась за ней как хвост. Просто влюбилась в нее. Она была очень обаятельной, красивой, милой – настоящая леди, не то что я. И умела говорить с людьми – так, чтобы ей начали доверять… Я ей доверилась. Это были очень хорошие каникулы – я там пробыла целый месяц. Мы обошли вместе все окрестности, осмотрели все обрывы, все пещеры, прошли вброд босиком все горные ручьи, облазили все самые опасные деревья. Она была уже почти женщина – и все же, когда никто не смотрел, не стеснялась вести себя, как девчонка. Она уехала раньше меня – и для меня это было настоящим горем – плакать я тогда уже разучилась, но от этого легче не становилось. Мы обменялись адресами, чтобы писать друг другу – и она даже написала пару раз, но мне было так неловко – казалось, что я навязываюсь – что я не ответила. А потом услышала от кого-то, что она вышла замуж – за твоего отца. Даже расстроилась – брак по расчету, слияние капиталов и все такое. Мне казалось, она заслуживает большего. Она говорила тогда в горах, что у нее есть ухажер – и так мило краснела.

– Ухажер? Это, наверное, был Мизинец. Он за ней приударял в юности. Вот ведь ирония судьбы, правда?

– Да ты что? Это тот самый, что потом с тобой все это проделал? Невозможно поверить…

– Да-да. Но все же это так. Люди вообще гадкие.

– Но не все. Встречаются и хорошие…

Санса взглянула на Бриенну. Хорошо ей, если она в это еще верит…

– Не знаю. Мне кажется, снаружи – как дикий лес, в котором живут дикие твари – и каждая хочет тебя сожрать. Каждая тварь – голодна, на своей лад. Потому все, что остается – сидеть в собственной клетке, не ропща, и молиться, чтобы прутья выдержали напор извне.

– Не проще ли выйти из клетки и дать бой? Умирать, так действуя…

– Вам хорошо говорить, вы взрослая, вы сильная, – профессия у вас есть, жизненный опыт…

Бриенна горько усмехнулась.

– Знаешь, в какой-то области у тебя уже больше опыта, чем у меня…

– Что вы хотите сказать?

– У меня никогда никого не было. Мужчины, я имею в виду. Никогда не было настоящей реальной истории. Только те, что я сама себе выдумывала. Я много раз влюблялась – исподтишка, скрывая все до последнего. Я понимала, что шансов у меня нет. И еще – боялась, что кто-то захочет использовать эту ситуацию – мои чувства – для достижения своих целей. У отца довольно крупная продюсерская компания, я в чем-то выгодная невеста. Но выходить замуж, зная, что тебя берут за наследство – нет, лучше уж никак. Лучше одной. И так проходит моя жизнь. Я прихожу домой поздно – до последнего сижу в офисе, домой не тороплюсь – зачем? Живу я отдельно от отца – его жизнь в сто раз более полноценна, чем моя – домой приду, покормлю кота, поужинаю сама с собой, включу телевизор – чтобы создать хоть какую-то видимость присутствия. И так каждый день – спокойно и тоскливо. Иногда выходы в свет – профессия обязывает, не то, чтобы сильно уж нравилось, но все же разнообразие. Иногда – езжу к своему приятелю, ну, к тому, про которого рассказывала. В последнее время, впрочем, меньше – мы как-то отдалились друг от друга: он стал более самостоятельным, менее депрессивным, а я отдала себе отчет, что на самом деле испытываю к нему не совсем дружеские чувства. Все мои влюбленности – одна сплошная неприятность, одно сплошное разочарование и чем дальше – тем гаже и безнадёжнее. И главное – я не знаю, что такое – когда оно взаимно. Должно быть, особое ощущение… Так что во многом я тебе завидую.

– Не надо. Взаимность, не взаимность… Много радости она мне принесла, эта любовь? Не знаю, не уверена. Я бы все поменяла, от всего бы отказалась, только бы вернуться на несколько месяцев назад, и чтобы все были живы – мама, брат, дядя Роберт… Я слишком дорого заплатила за свои чувства… А ему – много радости она принесла ему? Что-то я сомневаюсь… помимо того, что… ну, не важно, да просто одной меня за глаза хватит. Работу потерял, почти в бегах, да еще и малолетняя дура-самоубийца на руках, от которой никуда не деться. Все это слишком… Но оно не обязательно должно быть так… Мне кажется, у вас с Джейме…

– Ой, это уже вообще абсурд. Что это за история – я вообще не понимаю. Зачем ему все это? Зачем ему я понадобилась? Ну, добро бы, только ради фильма его – но он, похоже, просто в качестве благотворительности подступается… Я почти рада, что у меня случились эти месячные – этот товарищ мне точно не по карману – а потом, если это все окажется дурной шуткой – не знаю, выдержу ли…

– Мне кажется, он благороднее, чем вы его себе представляете. Да и устал он от красавиц из света – это видно. По-моему, он ищет что-то реальное – не этот мишурный суррогат. И мне кажется – у вас вдвоем мог бы быть шанс. Ну хоть дайте ему попробовать – потому что все же, если оно настоящее – оно того стоит. Вам-то никто не мешает – вы оба взрослые, свободные – ничего на вас не висит…

– Кроме долга. И чести.

– Долга по отношению к кому?

– К самой себе. Нет ничего – ну хоть не падать в собственных глазах…

– Не слишком ли дорогая цена за это уважение к себе – отказ даже от мысли, от надежды на счастье?

– Возможно, ты и права. Надо проще к себе относиться… Я просто привыкла жить так. Это – мои доспехи…

– А мне мама всегда говорила, что доспехи леди – вежливость. Ну, мне от них толку не было – все равно пробили до плоти… Какая тут вежливость, если все, кому не лень, только и делают, что исподтишка тебя используют… Разве что благодарить за то, что да, спасибо, что обратили внимание – сил уже нет, но польщена…

– Не бери в голову. Все же не все. Кто-то ведь должен быть нормальный…

– Ну вот вы. И Джейме, наверное, тоже.

– И Сандор?

– И он. Тут, скорее, я его использую. Или нет. Ну, не знаю. Все очень сложно…

– Мне кажется, все, что чего-то стоит – сложно. Иначе жизнь бы была невероятно скучной.

Санса задумалась. Сложно ли?

– Нет, не обязательно. На самом деле, сложно стало потом. Поначалу все было необычайно просто. Натурально. Правильно… Словно кто-то нас вел друг к другу. Пока мы не подошли вплотную – когда уже перестали ощущать себя как отдельные единицы, превратившись в одно целое. Вот тогда и начались сложности. Быть одним целым – прекрасно. И страшно – потому что нет уже ни барьеров, ни защиты. Деваться некуда, и пути назад уже нет. Я не знаю. Если бы я знала, как оно будет – согласилась бы я на это? Наверное, да. Чтобы хотя бы знать – что такое бывает… Даже если оно потом будет отнято. Все равно…

– Вот видишь. Поэтому ты впереди меня, сестренка…

– Ну вы тоже – хоть попробуйте, а? Я знаю, страшно. И прекрасно, волшебно и завораживающе…

– Ага. И потом больно падать…

– Ну конечно, больно.

Санса выпрямилась. Она почти перестала дрожать.

– Падать больно. Но если падаешь с высоты, хотя бы знаешь – ты летал…

========== XVII ==========

Маленькая девочка со взглядом волчицы,

Я тоже когда-то был самоубийцей,

Я тоже лежал в окровавленной ванне,

И молча вкушал дым марихуаны,

Ты видишь, как мирно пасутся коровы,

И как лучезарны хрустальные горы,

Мы вырвем столбы, мы отменим границы,

О маленькая девочка со взглядом волчицы.

Спи сладким сном, не помни о прошлом

Дом, где жила ты, – пуст и заброшен,

И мхом обрастут плиты гробницы,

О, маленькая девочка со взглядом волчицы.

Крематорий – Маленькая девочка

Дверь приоткрылась. Бриенна нервно кашлянула и отошла от окна. Санса боялась оборачиваться. Может, это Джейме проснулся? Он еще ее не ругал… Но нет, судя по выражению лица Бриенны – это тот, с кем она сейчас так страшится разговаривать.

Санса таки оглянулась. Сандор стоял в двери, не глядя на нее – он смотрел куда-то вперед, между окном и Бриенной. Та прошла мимо, виновато оглянулась на Сансу, прошептала едва слышно: «Я правда думаю, вам надо поговорить. Я буду у себя в комнате, если что…» и вышла. Сандор легко кивнул ей, зашел внутрь и закрыл дверь. Санса вжалась в кровать – словно ее сейчас будут бить. Ну, бить вряд ли – но морально высекут. Да что там – она уже сама своим поступком себя отлично высекла – чего уж тут бояться? И все равно она боялась, просто цепенела от ужаса…

Он подошел к окну – туда, где только что стояла Бриенна. Раскрыл окно, подняв его вверх – там за двумя слоями стекла оказалась тонкая металлическая сетка – от комаров, что ли? Ну, комары им сейчас явно не страшны. Снаружи все лилось, плакало, хлюпало. Видимо, этот кусок зимы подходил к концу. Хорошо это было или плохо – Санса пока не знала, но чувствовала – грядут перемены, словно ветер в одночасье переменился, и повеяло совсем уже не тем, что было актуально сутки назад.

– Ну и что мы теперь будем делать? После всего этого бреда, что ты сотворила, а?

– Не знаю. Прости…

– Опять просишь прощения. Ты бы его у себя прежде всего попросила. А потом – у сестры и братьев. Я тут – последняя проблема. А первая – ты не отдаешь себе отчета в том, что творишь. Ты заигрываешься в своей трагической роли, и тебя несет в такие дали, где даже я тебя не найду. Зачем? Ну скажи, зачем ты все это придумала? До приезда Ланнистера и Бриенны что, что-то было хреново, или я не допонял? К чему все эти кривляния, жалкие подражания Серсее, «пойду курить», игры в «не смотри»? Что ты хотела этим сказать? Что я тебе надоел? У тебя отлично это получилось, и это закономерно. Тогда зачем ты после кривишь душой, бросаешь на пороге эти признания в любви, тащишься помирать ко мне в спальню – издеваешься, что ли? Ты уж определись. Я приму любое твое решение. Реагируя в меру своей испорченности, разумеется. Собственно – вариантов у меня мало. Почти вообще нет. Но сначала ты скажи, а потом послушаешь, что мне есть тебе сказать… Так будет честно.

– Я, ну… я не хотела. Я не хотела даже и сводить счеты с жизнью. Не хотела помирать, как ты выразился. Я просто очень устала…

– Ага, и решила отдохнуть – вечно, что ли?

– Ну, я не знаю. Я запуталась. Гости, выпивка, новости эти…

– К вопросу о новостях – скажи мне, ты теперь за каждую смерть будешь винить себя, а? Может, тебе начать читать сводку криминалистики, чтобы уж не мучиться поисками? Вот еще один отбросил копыта – ага, посыплем голову пеплом. И еще – каждый раз, когда ты винишь себя, почему-то обрушиваешь на меня снежную лавину. Я что-то не секу – как это связано? Объясни хотя бы.

– Я сама не понимаю. Это как когда что-то случается, мне становится стыдно за то, что нам так хорошо. Наверное, это связано с тем, что произошло на море. Помнишь? Мы были так счастливы – а в это время там Мизинец проделывал весь этот ужас с моей мамой. И теперь как-то по аналогии. Если что-то случается – мне кажется, это оттого, что мы с тобой ничего вокруг не замечаем – потому что непростительно счастливы…

– Непростительно? Где это видано, чтобы за счастье просили прощения? И у кого?

– Ну, у всех…

– Пока ты будешь просить прощения у всех – от нас уже ничего не останется. И так-то…

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что сказал. Тебе все это рано. Я был рад обманываться – и обманывался. Успешно или безуспешно – не мне судить. Но больше не буду. Пора с этим всем завязывать.

– С чем?

– Послушай, тебе надо расти. Вся эта история тебе не по возрасту. Ты рвешься стать взрослой – и не можешь. Просто не успеваешь. А я, как говно, все это допускаю – потому что мне так было комфортно. Но комфортно быть перестает, и я больше не намереваюсь тебе подыгрывать. Мы не будем больше играть в декаданс, изображать страшные красивые сказки с плохим концом. Я не стану смотреть, как тебя ломает, как ты сама себя калечишь неизвестно ради чего. Ты хочешь будущего? Ты и к нему не готова. Все, к чему ты готова – это плыть по волнам истерики, время от времени выныривая – краткими промежутками просветления. Я устал рваться на тряпки, чтобы подтереть тебе слезы. Надо сделать, чтобы их не было вовсе – слез. Поэтому я решил: хватит. Я беру паузу. Длинную паузу. Ты хочешь, чтобы было какое-то будущее? Чтобы у нас оно было? Тогда возьми себя в руки. Прекрати балансировать между жизнью и смертью. Или ты живешь – или нет. Тебе придется тоже решить это. Независимо от меня. По сути, это не имеет ко мне отношения. Я не буду больше этим «спусковым крючком». Я не желаю им быть. Это ружье не может стрелять бесконечно. Патроны уже давно кончились…