Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 101 страниц)

А если что случилось – ведь она может и не узнать. Случись какой-нибудь занос, какая-нибудь дурацкая авария (не дай боги, Сандор таки пересел на мотоцикл) – кто потрудится ей сообщить? Она же ему никто. Ни жена, ни подруга, ни родственница. Санса думала о тех ящиках, похожих на аптечные, куда аккуратно укладывали дожидающиеся своей очереди тела – и внутри ее все так холодело, что в морге у Михаэля показалось бы тепло. Он отгоняла кощунственные мысли: «Он жив, просто забыл про телефон – успокойся, дуреха», – и продолжала звонить, все также безрезультатно.

Под вечер третьего дня наконец в телефоне что-то щёлкнуло – на том конце связи взяли трубку. У Сансы так заколотилось сердце, что зашумело в мозгу и она не нашла ничего умнее как продолжать орать «Алло, алло». Ей ответил незнакомый женский голос – низкий, с акцентом. Санса растерянно спросила, кто это. Ее неведомая собеседница, похоже, не понимала вопроса, и вскоре в ухо Сансе запищали короткие гудки. А после она больше не могла дозвониться – записанный голос оператора продолжал ей твердить, что номер не активен.

Ну вот и порвалась и эта короткая ниточка. Санса напоминала сама себе загнанного зверя. Она на автомате ходила в школу, даже находила в себе силы односложно отвечать на болтовню Ранды и перекидываться фразами с Зябликом. Тот настолько зачастил ее провожать и встречать, что про это знали уже все домашние, и каждый реагировал в меру своей испорченности: Джон радовался, что не надо было работать у кузины шофером, Арья поднимала ее на смех, Бран в сотый раз переспрашивал марку машины, Лианна предлагала пригласить Зяблика на чай, а Рейегар вообще ничего не говорил, по привычке загадочно молча и держа свои мысли при себе. Но ездить с ним ей никто не запрещал. Санса уныло подумала, что будь на его месте Сандор на байке, реакции были бы совершенно другими…

Потом Санса начала замечать, что домашние словно кружат вокруг нее в каком-то непонятном, неразъяснённом танце. В воздухе повис топор. Причем, кто-то что-то явно знал, а кто-то просто действовал по наитию. Бран похоже был также не в курсе, как и она сама. Арья прикидывалась всеведущей, но и ее похоже обошли информацией. Вот дядя – знал. Джон, по-видимому, тоже. Насчет тети Санса сомневалась – просто по тому, как с ней в принципе обходился дядя – если можно было чего-то не говорить, он предпочитал держать ее в неведении. Но Лианна, как и сама Санса находилась «на волне» и нутром чувствовала любую фальшь, любую недоговоренность.

Когда Санса почувствовала этот заговор молчания – внутренне приготовилась к очередному удару. Лучше быть во всеоружии. Или хотя бы в броне. Что это было связано с Сандором, сомнения не возникало. Больше у нее никого не было. Спрашивать – выпытывать она не решалась. Продолжала тянуть время, наблюдая и все больше сжимаясь в пружину.

Дети тоже что-то почувствовали. Эйк и Рейелла – чуткие и нервные – липли к матери, как неоперившиеся еще птенцы прячутся под надежное крыло от надвигающейся грозы. Рикон забился, как волчонок, в угол. Странным образом, подпускал он к себе только Арью – от Сансы же шарахался как от зачумленной. Видимо образ старшей сестры на каком-то уровне закрепился у него с потерей близких – и теперь он старательно пытался избегать любых эмоций, связанных что с ней, что с ее возможными бедами.

Санса же продолжала бездействовать, прокручивая в голове варианты поведения и возможные шаги для прояснения ситуации. Ничего путного в голову ей не приходило – мозги словно усохли, уменьшились до точки невозврата и залипли где-то на линии горизонта, за которым царила гнетущая неизвестность.

В школе тоже дела шли не очень. На уроке рисования Санса, непрерывно размышлявшая о происходящем вместо этюда с розой и кувшином исчертила весь свой лист крестами и черными деревьями. Учитель рисования недоуменно покосился на ее творение, но говорить ничего не стал, только напомнил, что этюд можно взять домой и доработать. На литературе Санса почти час просидела над сочинением на тему куртуазной любви средневековья и в итоге положила на стол преподавателю накатанное в полубреду стихотворение, не имеющее никакого отношения к теме.

Ну не чистый же лист класть, в самом деле!

Ночи были хуже, чем дни – тут неизвестность оборачивалась самыми лютыми и дикими кошмарами. Она все брела в мертвецкую – мимо кладбища, проходя бесконечные развилки. В морге ей предстояло опознать Сандора – это она знала точно, поэтому и тащилась медленно, как на плаху. Вокруг бушевала весна, а за углом ее ждал муж – Зяблик, недовольно бибикая клаксоном.

Санса в ужасе проснулась – клаксон, как выяснилось, действительно принадлежал машине Зяблика – она опять проспала и теперь опаздывала в школу. Наскоро одевшись и умывшись, она выбежала в осень – и попала в зиму. Зяблик, ожидая ее, ходил вдоль подъездной дорожки по своим собственным шагам – след в след, все больше утаптывая мягкий белый снег, превращая его в серую слякоть. Увидев Сансу, он просиял и галантно отворил ей дверцу машины, оставив свое бессмысленное брожение. Он попытался было заговорить о чем-то, но кошмар так вывел Сансу из душевного равновесия, что та и не стала заморачиваться чтобы казаться вежливой и поддерживать беседу. Так в молчании они и доехали до школы. Сегодня была пятница – завтра предстояло весь день сидеть дома с мрачно молчащими родственниками. Сансу эту расстраивало еще больше чем надобность посещения учебного заведения.

В школе ее ждала озадаченная Ранда. Отослав недовольного Зяблика под предметом «женского разговора», на перемене она потрясла перед Сансой помятым листочком.

– Что это, можешь мне объяснить?

Санса глянула на лист: это было ее злополучное стихотворение.

Вслепую, на цыпочках, чувствую звук.

У меня нет глаз – лишь время и слух

На стенах, как вены, сплетения рук

Разъятий, объятий, все жесты – как пух,

Как кольца змеи, как усталая сталь

Что бредит несбыточностью выходных

Шепну ей: ты не виновата, мне жаль,

Нам из глубины все пути не видны.

Мы все здесь как пешки: статисты любви

Пустые бутылки долой со стола!

Ты – память, я – звук, отзовись, позови,

Напомни, как пела, дышала, была!

Где эхо звенело, где бился закат

В предсердии пламенем – на двоих

Где все сожаленья – о завтра тоска

Непрожитым: для твоих и моих.

Где первым рассветом ослепла навек,

Глаза – как засвеченный негатив

И тщетно дрожанье оплавленных век,

Касанья ресниц надоевший мотив.

Я – в белом, и комнате нету конца,

И снег, словно вата, шаги заглушил

Услышала бы – но не вижу лица.

За нас кто-то снова узрил и решил.

– И что это?

– Откуда ты это взяла? – Санса попыталась выдрать из цепких рук Ранды злополучный стих, но не тут-то было, та спрятала его за спину и прижалась к стене.

– Откуда, откуда… Мистер Лукас интересовался. Все ли с тобой в порядке. У тебя отсутствующий вид. Ты словно спишь с открытыми глазами. На рисовании вместо баночки с цветком начиркала веточек с крестами. Ты что? Говори уже, что случилось!

Санса оглянулась. За их разговором, привлеченные шумом следили две девочки и Грейджой стоявшие рядом.

– Давай потом. После.

– Ну нет, так ты от меня не отделаешься. Давай так: ты приходи сегодня ко мне ночевать. Пусть Джон тебя отвезет. У меня отец типа едет в однодневную командировку. Знаем мы его командировки: такая длинноногая дылда с крашеными патлами. Можно подумать, если я хожу в школу, значит, я клиническая идиотка. Впрочем, пусть лучше так, чем легально. А то, кто его знает, еще жениться задумает. Хочешь, я попрошу его – он позвонит твоим, подтвердит, что ты действительно идешь ко мне, а?

– Ну, давай.

Санса подумала, что дружеский совет ей не повредит. А то это молчаливое самозаточение грозило медленно, но верно свести ее с ума.

– Ну и отлично! – обрадовалась Ранда, – выпьем вина, потреплемся за жизнь, и ты мне все расскажешь. Погоди, адрес тебе напишу. Ты уже возле моего дома была, ну для Джона, значит.

Она накарябала на листке со стихом адрес, вернула его Сансе.

– Учитель то наш, «А» тебе поставил. Сказал правда что-то не совсем про куртуазную любовь вышло. Но то про любовь, дескать, нет сомнений… Ты еще и стихи пишешь, артистка ты наша?

– Да не пишу я. Это случайно наползло.

– Значит повод был. Ну, вечером. Пойдем, а то Зяблик вон мается…

Когда Санса возвратилась домой, там уже знали про ее предстоящую ночевку – Ройс уже позвонил и заверил, что все будет в порядке. Лианна с видимым облегчением отпустила племянницу, сопроводив ее большой коробкой шоколадных конфет и несколькими материнскими советами одним их которых было: «Не напивайтесь там – знаю я эти девичники»

Джон отвез ее после ужина – все так же в тягостном молчании. Санса на этот раз пребывала в размышлении, что можно, а что нельзя говорить Миранде и даже не стала заморачиваться на тему. Беспокоил ее еще и Зяблик: тот тоже узрил злополучный листок со стихотворением, прочел его два раза и после стал нетипично задумчив. Вопросов он, впрочем, не задавал – а Санса только этому радовалась – он же не Ранда, с ним нельзя откровенничать. И так нервный. Да еще – кажется там было что-то большее чем просто дружба, с его стороны. Ну и зачем ему про все это знать? Иное знание – только душу раздирает. Санса вспомнила, как горько ей было, когда она узнала про Сандора и Серсею, поэтому решила – Зяблика она от этого сбережет.

Миранда жила на девятнадцатом этаже. Отец ее уже отбыл – просторная модерновая квартира была полностью в их распоряжении. Они побродили по комнатам – Санса оценила вид из окна во всю стену – даже мурашки шли по спине: так было прекрасно и страшно смотреть на город, расстилающийся под ними, искрящийся тысячами огней, живущий неведомой жизнью.

Ранда задумчиво почесала нос и задымила ментолом – прямо в комнате.

– Да ты что? Хоть бы на балкон вышли!

– Нафиг. Отец прямо тут курит. А на балконе нас ветром сдует. Надо бы застеклить одну из лоджий, а отцу все недосуг. Зато до сук. Уф! Не люблю его любовниц.

Объективно понимаю – надо, но ничего не могу с собой поделать…

– А что, их у него много?

– Не то, чтобы много. Но часто меняет. Мать так и не может заменить. Хоть она была толстая как пышка, и языкатая и похотливая как я. А у него все фото дивы. Никакой оригинальности…

– А что случилось с твоей мамой?

– Да ничего. Сбежала просто. Я маленькая была. Где она теперь – Иные ее знают. Да и все уже равно – перегорело. Я по крайней мере знать не хочу. И говорить про это тоже не хочу. А вот про твои стишки – да. Рассказывай…

Повествование свое Санса закончила за полночь. Они уже к тому времени выпили бутылку белого вина и выкурили почти всю пачку ментоловых Рандиных сигарет. Подруга лениво выковыривала из коробки очередную шоколадную конфету – с кокосом.

– Да… ну вот это роман! А то я думала: какие-то банальные шашни с учителем. Или с чьим-нибудь папой – знаешь ли, и такое бывает. А тут тебе настоящая баллада – как у мистера Лукаса на уроке. Круто! И ужасно. То, что случилось с твоими родными, чудовищно… Но Санса, тем более, тем более стоит держаться за эту вашу любовь! Какого хрена! Стоило пройти весь этот кошмар вместе, чтобы теперь разбежаться ради каких-то тупых предлогов типа «вырасти – набей свои шишки»! Я бы этому твоем Сандору с радостью набила бы шишку – и не одну. Вот урод! Прости, сорвалось…

– Да нет. Ты права. Ну теперь, когда ты все знаешь – скажи, что мне делать?

– Хм. Не бездействовать – это точно. Это последнее дело. А ты тупишь, дорогая – у тебя же два крутых компьютерщика под боком. Твоего братца полгорода знает – он уже дважды подвесил школьную сеть по всей округе в прошлом году. Да и сестра твоя тоже может помочь – раз тем более она в курсе. Я бы не стала лезть к родным – хрен их знает. Потом они все равно взрослые – тут же начнут пороть тот же вздор что и твой горе-любовник. Про «подрасти, поберечься, подождать» Все лажа – нафиг ждать-то? Сами же знают, как жизнь скоротечна. И все равно несут эту чушь – словно хоть сами в нее поверить… Вот мой муженек вообще помер – а все считал, что у него есть право на завтра. А назавтра получил лишь лаковый гроб и поцелуй от жены в лобик – в разлагающийся на глазах лобик. Бее. Короче, подключай брата и сестру – и ищи его. А если надо можно и пуститься на поиски. Ну нафиг тебе эта школа?

– Я хочу пойти учиться после нее.

– Ну ты прямо вообще пай-девочка. Хорошо, отыщешь его, поженитесь и иди себе обратно в свою любимую альма-матер. Если меня – вдову престарелого развратника взяли, то уж девушку, состоящую в законном браке, то возьмут точно. Особенно если твой дядя будет продолжать отстёгивать этой старой стервятнице Уэйнвуд кругленькие суммы. Им очень нужна твоя личная жизнь! Им деньги нужны.

– Да кто мне даст разрешение на брак?

– А тебе оно и не нужно. Ты уже была замужем. В этом, по крайней мере, смысле ты приравниваешься в правах к совершеннолетней. Ты же уже овдовела, мать! Ну зачем тебе бумажка от опекуна? Бред вообще… Я специально узнавала – я тоже в таком же положении. Так что можно и не в эти притоны свободной зоны, а в любой муниципалитет. Или там в церковь – не знаю. Как тебя нравится больше…

– Мне нравится быть с ним – и все.

– Ну и действуй, а не разводи слезы-сопли…

– А как же родственники?

– Ну что – родственники? Войдут в положение. Надо же будет племянницу вернуть. Или вот что: окажись в «положении» сама – тут же размякнут. Родишь одновременно с теткой – вот весело-то будет!

– Да ну тебя! Еще не хватало. Мне же всего шестнадцать!

– Ну и что? Можно подумать, в шестнадцать рожать нельзя… Да потом как ни торопитесь, родишь то уже почти в семнадцать…, – Ранда засмеялась, – Ну не хочешь, как хочешь. Но хоть молодчика-то найди. А то чепуха выходит… Ну не прогонит же он тебя!

– А он может. Он такой…

– Упрямый как пень? Что-то я сомневаюсь, подруга. Особенно после всего и вынужденной этой разлуки. И воздержания тоже. Тоже мне, стоик. – Миранда фыркнула и потянулась за очередной конфетой. – И вообще. Понять бы, куда он делся. Не в твою ли сторону поехал? Знаем мы стоиков этих…

В эту ночь Санса наконец-то заснула мирно. Ранда уступила ей спальню, а сама ушла в отцовскую. Занавесок в комнате не было – панорамное окно бросало в комнату странные отблески далеких огней. Прямо у нее в ногах расстилалось розоватое низкое городское небо, обложенное снеговыми тучами. Сон уже начал прилипать к ресницам, а Санса все стряхивала его, пытаясь насладиться забытым чувством покоя, что охватило ее после выпитого вина и разговора с подругой. Все будет хорошо… снег сыплется за окном… всё будет хорошо… Спи…

========== II – Интермедия 10 ==========

Интермедия 10

За дорогой, над старой усадьбой,

Небо скрылось в свинцовости млечной.

То ли похороны, то ли свадьба

У земли в тишине вековечной.

Хруст шагов по замерзшему насту

Приглушается снега величьем.

Я вступаю в безмерную касту

Таинств ночи и дней безразличья.

Лес пространство кольцом обнимает,

Вдалеке словно нет и прохода.

Шаг испуганный вечность ломает

На границе пройденного года.

Нет надежды, что за поворотом

Есть реальность и есть продолженье

Той дороги, что выбрал мне кто-то

В ограниченном передвиженье.

Есть надежда остаться навеки

Частью зимней гармонии строгой,

Где – ни образа, ни человека,

Лишь свинцовая даль за дорогой.

И объятья зовущие снега,

Притяженье иных измерений,

Одиночества верного нега,

Боль падений и взлет озарений.

1.

Пока Санса ночевала у подруги, дома разыгралась нешуточная буря. Все домашние заняли позиции вокруг кабинета. Ближе или дальше – не имело значения: штормило так сильно, что качка ощущалась на любом отдалении. Дети не спали в кроватях: Эйегон – накрыв голову подушкой, чтобы не дай боги чего не услышать, Рейелла – лежа вытянувшись в струнку, закрыв глаза – подавая пример выдержки трусишке-брату.

Рикон знал, что Бран сидит за компьютером и поэтому был вынужден в своем углу, завешенном плакатами с супергероями, притворяться, что спит. Но спать не моглось, пока из противоположного конца этажа доносились голоса: виноватый – дядин и трепещущий от негодования – тетин. Рикон беззвучно пошлепал ладонью по одеялу, и лежащий на полу Лохматик тенью запрыгнул на кровать, распластавшись колбасой рядом с хозяином. Рикон уткнулся в теплую темную шерсть верного приятеля – так может хоть заснуть удастся…

2.

Арья уселась, как обычно, на подоконнике в коридоре – она не считала для себя нужным делать вид, что ничего не происходит. Сидела, чертила пальцами по стеклу, и размышляла, что от всей этой глупой любви одни неприятности. Уж она то ни за что не попадется в капкан. Бедная Санса – вот же не повезло человеку, когда эмоции превалируют над разумом. Время от времени Арья смотрела вниз, в окно, где Джон уже второй час чистил снег и с растерянностью думала о том, что же ей все же делать со вчерашним почтовым уловом. Пусть Санса вернется для начала домой – а там видно будет. Еще две недели назад она спросила бы у Джона – но теперь это было совершенно невозможно. Она почти надумала пойти к Брану, но вспомнила о том, что он размазня, и что вообще, чем меньше народа знает, тем надежнее спрятан секрет. Тем более, Бран мог и Сансе растрепать – с него станется. Пусть себе пока полежит. И неплохо бы понять, чем сердце успокоится у старших. Арья вздохнула и вновь принялась дышать на стекло и рисовать узоры.

3.

Джон даже снаружи не мог укрыться от злых голосов родителей. Вокруг царила неземной тишина: свежий, влажный снег словно впитал в себя все звуки, как в ватное одеяло. Даже чирканье лопаты по дорожке звучало как-то наполовину приглушенно, словно почти до предела скрутили на «нет» и громкость и эхо. Дорожка уже была вычищена – дальше только до асфальта скрести. Все равно до завтра еще нападает. Он вздохнул и поплелся разметывать подъездную дорогу – завтра по любому надо было ехать за Сансой.

Джон чувствовал себя кругом виноватым. Арья вторую неделю неизвестно из-за чего смотрела на него волком. Теперь еще и Санса прибавится. После того, как Джон, без надобности притащившись в школу за кузиной раньше времени, обнаружил там наблюдателя: здоровенного, мрачного как туча бородача на байке, он рассказал обо всем отцу. Тот посоветовал ему держать язык за зубами и не говорить ни матери, ни особенно самой Сансе. Тогда Джон понял, что наблюдатель и был тот самый пресловутый Клиган, что протаскал девчонку всю осень неизвестно где, и делал там с ней неизвестно что, а она еще, похоже, к нему неравнодушна. Это в голове Джона уж совсем не укладывалось – как можно было влюбиться во что-то столь непривлекательное? Про девочек он вообще ничего не знал: вечно у них какой-то бред в голове! Джон покосился на Арью, сидящую на подоконнике в коридоре. Она, внимательно за ним наблюдающая, тут же сделала вид, что даже и не смотрит в его сторону, подышала на стекло и принялась разукрашивать его завитушками.

И эта туда же. Ну ей-то он что сделал? Или напротив чего-то не сделал? Иные их разбери!

Больше же всего Джон чувствовал себя виноватым за нынешний скандал родителей. После того, как он сегодня еще раз поговорил с отцом по поводу того, что ему тяжело скрывать правду от матери, которая видела его насквозь и уже засыпала вопросами на тему того, что случилось, Рейегар сказал, что да, он прав – Лианна имеет право знать. Что он поговорит с ней сам, и чтобы сын не заморачивался и не беспокоился. А теперь из этого всего вышел скандал: мать нервничает – а ей это противопоказано. А отец как всегда берет все на себя – и ему то больше всех и достается: отдувается за всех.

Лучше бы он молчал, идиот! Надо было, возможно, сказать самой Сансе – но это Джон посчитал категорически неправильным – из субъективных соображений. Ему страшно не понравился тип на мотоцикле: не должна его сестра, со всеми ее достоинствами, уже натерпевшаяся, измученная до предела вошкаться с этим обгорелым чудищем. К чему ей вообще все это?

После смерти Робба Джон словно заступил на его место: Санса для него всегда оставалась обидчивой девочкой с рыжими косичками, которую в детстве так просто было напугать – не чета Арье. Теперь, когда он – единственный из детей в их расширенной семье, кто был старше ее – следовательно, должен заботиться о ней. Так, как бы сделал Робб. А тот бы ни за что не отдал сестру на растерзание этому не внушающему доверие персонажу. Санса говорила, что он хороший – но много она понимает! Влюбленная дурочка…

И все же женщины – загадка! Ну как такое было возможно? Джон всегда считал Сансу слегка поверхностной: любовь ко всяким красивым сказкам, изящным вещам, глупым песням – от последней, впрочем, она потом удачно избавилась, пересмотрев свои музыкальные вкусы. Все это складывалось в картину не предполагающую в качестве кавалера уродливого охранника в два раза ее старше. Скорее уж это должен быть фат вроде Гарольда Хардинга, бывшего одноклассника Джона, которого тот на дух не переносил. Но как раз, похоже, с Хардингом было все однозначно. После папиного концерта Санса, стоящая рядом с ним, так глянула на смазливого мерзавца, что тот даже перестал лыбиться. Джон тогда не без злорадства подумал, что даже у таких говнюков как Гарри случаются проколы, и что, похоже, у сестрички хватало проницательности распознать суть этого придурка. Сейчас же он размышлял о том, что, возможно, проницательность Сансы помогла ей пробиться через брутальную внешность Клигана и что-то там разглядеть.

Тогда получается, что он и тут неправ. Просто одна сплошная неудача. Но было еще и другое соображение. До того, как она ударилась в нарочитый игнор, Арья весьма недвусмысленно намекнула Джону, что вздохами и взглядами у Сансы с ее «похитителем» не обошлось. Тогда это было проще осознавать – имея в голове абстрактные образы. Тогда Джон подумал, что Санса уже не ребенок, что половина его одноклассниц к этому возрасту уже побывала под мужиком, и что не стоит даже заморачиваться. Но потом, когда он увидел в аэропорту ее: худую, жалкую, трогательную, с этими темными волосами и прозрачными тоскливыми глазами, ему стало тошно от того, что все это спровоцировал какой-то мерзкий хрен. Теперь, когда он лицом к лицу столкнулся с виновником всего этого безобразия, мозги начали наполнять самые отвратные картины, ее – и его: их вместе. Хотелось кому-нибудь свернуть шею. Желательно, Клигану. Джон и сам не понимал, почему его так разбирает – но подозревал, что, когда Рейелла войдет в возраст, будет еще хуже.

Он с остервенением воткнул лопату в снег. От женщин одни неприятности. И Арья еще… По поводу нее Джон не беспокоился – не было в округе девчонки, умеющей лучше за себя постоять, чем Арья Старк. Вот ей скорее было бы свойственно влюбиться – всем назло – в какого-нибудь дикого байкера. Но ей это все неинтересно, это он знал наверняка. Арья презирала любые проявления «сопливых сантиментов». Когда Джон заметил, что отцовский коллега по выступлению – какой-то специально приехавший из-за границы псих – альтернативщик – таращится на его младшую кузину, то про себя весело похихикал, представив себе, как он вечером ей об этом скажет, и каковы будут ее реакции. Но и тут он сел в лужу. Арья только нервно хмыкнула и ушла к себе, не приняв словесной дуэли.

Джон дошел до края дороги, упершись в гараж. Голоса в доме вроде затихли. Для верности ему стоило еще подчистить края обочины, где уже наросли ледяные башни сплющенных, подтаявших за день, а теперь схватившихся вместе морозом комьев снега. Идти в дом пока они не закончат спорить, он не хотел. Джон в который раз вздохнул. Ну хоть Рейеллу он понимает. Пока…

4.

Бран уже два часа тупил в экран, бесконечно переписывая один и тот же совершенно никчемный кусок программы для одного приятеля с форума. Программа не клеилась: кнопки на виртуальной панели управления, что Бран конструировал, не желали становиться прозрачными. Это не имело значения: функционально они фурычили, а внешний вид – это лишь бантики. Программа слежения за сложным лабораторным хардом, дающая возможность управлять им из дома, дистанционно, была настоящей конфеткой для любителя.

Но как в доме начался этот скандал, Бран тут же потерял концентрацию. Он даже подумывал, не вставить ли в уши затычки, но отмел эту идею сразу. А вдруг он пропустит что-то важное? Отсюда слышны были только фразы Лианны – ее звонкий голос разносится по дому как колокол. Что отвечал Рейегар, Бран не слышал, но по паузе между тирадами тети, понимал, что тут была реплика дяди. Общая направленность была ясна – Рейегар что-то сделал через голову тети, чего она не одобрила. Похоже, это каким-то образом было связано с Сансой. Бран подумал, что может, Санса хотела уехать искать своего ухажера, а дядя ей не разрешил? Или, может, речь шла о звонках?

Что Санса созванивается каждый вечер со своим другом, знал весь дом: от приходящей помощницы по дому до Рикона. Кстати, спит этот надоеда? Бран глянул через плечо. Брат лежал, уткнувши рыжую башку в шерсть Лохматика. Вот урод, опять затащил пса в кровать! Ну хоть так пусть спит. Первые полчаса, после того как Бран упихал младшего брата (разрешив ему не мыться и не чистить зубы) в постель, Рикон отвлекал его глупыми вопросами в стиле: «А что ты делаешь?», «А как ты думаешь, долго они еще?», «А позови Арью, а то мне скучно…» пока Бран не рявкнул на него. Рикон замолчал, но Брану тут же стало стыдно что он наорал на пацана зазря. Все равно программа на писалась, в воздухе висел топор, – может стоило поболтать с братом, вместо того, чтобы выпендриваться перед компом?

В последнее время Рикон очень сошелся с Арьей – и она, странным образом, не огрызалась в своем привычном стиле. Иногда Бран даже грустил, что Рикон вот так не цепляется за него. Ну как он мог быть героем для младшего брата – никчемный калека со странным компьютерным хобби? То ли дело Арья – с ее шпионскими штучками и фехтованием! Или даже Джон… Но Джон последние три дня ходил с таким видом, как будто на него разом обрушились все печали мира. Арья тоже смотрела в сторону, словно не хотела встречаться взглядом ни с Браном ни с Сансой. Похоже и тетя была внутри информационного отцепления. До сегодняшнего вечера. Похоже, вечер для откровений между супругами был выбран тоже не случайно – для разговора Рейегар словно подгадал то время, когда Сансы не было дома. Поэтому он, большой нелюбитель отпускать детей тусоваться вне дома, вдруг неожиданно дал добро на ночевку племянницы у подружки по школе.

Теперь и Санса его обошла. Нежная мечтательная сестричка натворила, похоже, дел. Мало им было трагедий с родственниками, так еще и дополнительную тоску на себя нагнала. С другой стороны, Бран сильно сомневался увидели бы они ее еще когда-нибудь, не отправь ее к тетке ее друг. Видимо, не совсем пропащий был человек, несмотря на пугающую внешность и жутковатую семейную историю, что они с Арьей вычленили из сведений, имеющихся в интернете. Бран, в общем, доверял Сансе: у нее всегда было чутье на людей. Он в принципе привык ей доверять – как старшей сестре и как одному из немногих людей, кто проводил с ним время после его тупого падения. С Арьей он никогда не был чересчур близок, – видимо, слишком уж они были близки по возрасту, – скорее конкуренты, а не партнеры. Братья оба стали его чураться: то ли смотреть было слишком тошно, то ли наоборот, слишком жалко. А Санса держалась так, словно ничего и не произошло: шутила, ненарочито подкалывала, возила его гулять, пока не появилась электрическая, позже им самим модифицированная коляска. Вела себя почти как обычно и не дала младшему брату удариться в тоскливую депрессию. Потом уже наладились и выровнялись отношения и с остальными – когда все привыкли, и его ущербность стала само собой разумеющейся. Но Бран помнил те первые полгода – и теперь, что бы там ни натворила Санса, ни за что бы не кинул в нее камень. Она имеет право на свою жизнь и на свой выбор. Больше всех других. Потому что реально после смерти отца на нее свалилось больше всех: мать и опустевший дом. Кто он такой, чтобы ее судить? Кто они все такие, чтобы ее осуждать?

Бран глянул на Лето, лежавшего ковриком возле колес его коляски. Тот приподнял ухо и взглянул загадочными янтарными глазами на хозяина. Хорошо ему. Голоса все еще звучали в кабинете – теперь уже и Рейегар перешел на крик. Бран вздохнул и уткнулся в программу.

5.

– Ты – сделал – что?

Лианна смотрела на мужа так, словно не узнавала его. Нет, он все тот же: длинные волосы, темно-синие, почти лиловые глаза – красив как бог и как бог же безжалостен. Только что он поведал ей – спокойным, почти будничным голосом, что «имел беседу третьего дня с Сандором Клиганом и убедил его не искать встречи с Сансой».

Лианна не верила своим ушам. Она была импульсивна, могла наговорить кому угодно гадостей, если ее выводили из себя (манера поведения несколько сгладившаяся с годами, особенно после появления младших детей).

Но чтобы так, продуманно, спокойно и со знанием дела парой фраз разрушить возможное будущее двух людей – этого она понять не могла. И не могла поверить, что ее муж – нежно любимый, обожаемый практически до дрожи в коленях, загадочный, замкнутый – раскрывающийся до конца (как ей казалось) только с ней, за закрытыми дверями спальни – теперь смог такое совершить – причем без всякой мысли посоветоваться с ней. Лианна не нашла ничего умнее как спросить его об этом.

– Но почему ты… почему ты мне не сказал?

– Я говорю тебе сейчас.

– Нет, я имею в виду, почему ты не сказал мне что ты собираешься беседовать с… ну с этим Клиганом?

– Слушай, Лианна, если ты его защищаешь, то не тушуйся хотя бы, когда произносишь его имя.

– Я думала, тебе неприятно слышать эту фамилию.

– Ты не представляешь, до какой степени. Но это имеет мало отношение ко мне. И прямое отношение к твоей племяннице. А что касается того, собирался ли я с ним беседовать – нет, не собирался. Все вышло случайно. Я ждал детский автобус, прогуливался вдоль Кленовой – когда подъехал он. Видимо, для этого товарища посещение нашего дома тоже вышло спонтанно. Похоже, он просто свернул с какого-то там пути и заехал повидаться с Сансой. Я сказал ему, что это нецелесообразно. Что девочка только успокоилась и начала приходить в себя. Что если она его увидит – все опять вернется в исходную точку. Ты же понимаешь – это правда. Только это я ему и сказал. Ты меня не одобряешь, вижу?

– Но Рейегар, все это верно, ты как всегда прав, но боги, ты же понимаешь – сказать такие слова человеку, который находится в подобном положении… отчаявшемуся, притащившемуся сюда за сотни миль только чтобы повидаться с…