Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 101 страниц)

Впереди была развилка: одна дорога вела к гостинице, другая – на шоссе. Пес бросил на Пташку быстрый взгляд и повел машину в сторону шоссе. На полдороги он остановился.

«Какого Иного я делаю? Чистый бред сумасшедшего… Что за наваждение?»

Не было просто сил даже на то, чтобы дышать. Ее присутствие и мерное посапывание его душили – словно весь кислород доставался лишь ей… Рыжие, с золотым отливом ресницы Пташки задрожали. Пушистые, сияющие своей ровной, чистой линией брови нахмурились, словно Пташка во сне решала особенно трудную задачу. Она опять зашептала опухшими от слез, бледно-розовыми, с кровавой трещинкой посредине, губами «Обещаю…»

Пес резко развернулся и поехал обратно на развилку, а оттуда свернул к гостинице. Там он припарковался поближе, заглушил мотор и пошел разбираться с читающим за стойкой журнал администратором гостиницы. Бдительная Серсея, как выяснилось, позвонила и туда. Администратор кротко предложил Псу забрать свой ключ и заодно ключ от Пташкиной комнаты.

Что они все, сговорились сегодня на каждом шагу искушать его немыслимыми соблазнами? В пекло все!

Пес взял оба ключа, пошел отпирать Пташкин номер, заклинил дверь Пташкиной шлепкой, что нашел у порога, и отправился к машине, за хозяйкой комнаты. Бережно, стараясь, как только возможно, не разбудить ее. «Не просыпайся!» – он бы этого просто не выдержал. «Боги, Иные бы вас побрали, дайте мне какой-нибудь знак, что вы хотя бы иногда меня слушаете», – сделайте так, чтобы она не проснулась, пока он не закроет эту дверь, оставив ключ внутри, на подушке, возле ее щеки.

Пташка вздохнула легко, словно ветерок, ее дыхание коснулось его опаленной щеки. Он поднял ее – тяжелую и теплую, и, почти не замечая ее веса, пошел вперед: через скрипнувшие двери – Пташка нервно вздрогнула и вцепилась в его рукав – через коридор, по грязноватому паласу, мимо с любопытством глядящего на них администратора, прямо к ее двери.

Там он тихонько положил ее на кровать. Пташкино дыханье на минуту прервалось – Пес замер. Она тоненько, по-ребячьи всхлипнув, вновь задышала ровно, отвернувшись лицом к окну. Пес провел рукой по вспотевшему лбу. Вот, все. Почти все.

Он вышел прочь, забрал ее тряпки из машины, снова вернулся в ее номер, положил вещи на кресло, а телефон – на тумбочку у кровати. Туда же ключ. Потом, вдруг вспомнив, вытащил из кармана брюк ее вчерашний лифчик, что подобрал ночью на берегу. Тонкая ткань все еще пахла ей – морской солью, слезами, пряным запахом ее кожи. Так, лифчик тоже на кресло. Он оставил себе только металлическую пластинку, на которую она наступила под фонарем. Формально, он ничего не крал. Просто нашел ее первым…

Он вышел, не оглядываясь, тихо, но плотно закрыл за собой дверь, так, чтобы щелкнул замок. И осел на ковер. Теперь можно было и сдохнуть тут, как и полагается верной собаке.

Пташка за дверью вскрикнула, как раненый зверек. Пес, шатаясь, встал, и зажимая руками уши, побрел в холл. Сумку в номер – хоть тут повезло: его номер в противоположном углу коридора. Бутылку – туда же: по пути купит еще. Пес взглянул на телефон: проверить, сколько времени. На экране высветились три пропущенных звонка от Серсеи. В пекло тебя, вместе с сынком и гостями! В самое последнее – седьмое, то, что заледенело от тоски и запаха белых лилий. У него сегодня загребучий выходной! И он уже начался…

========== VI ==========

Сансе снился кошмар. Просыпаться было нельзя, она дала слово, что не проснется… Липкие руки хватали ее за одежду, душили за шею, десятки узловатых рук вылезали, как корни, из земли, на которой она сидела и ждала – кого? Знала только – что-то, предельно важное для нее. Руки, прижимая ее к земле, хватали за ноги, от их прикосновений ступни сводило судорогой. Одна из рук вылезла прямо из ствола дерева, к которому Санса прислонилась спиной, и начала безжалостно щипать, крутить ей кожу на боку. Санса взглянула в отчаянии на небо – был полдень, и солнце должно было быть в зените, но оно уже садилось за горизонт, и лес, что был вокруг, погружался в мертвенную, томящую полутьму. Сухое дерево, возле которого сидела Санса, – ей казалось, что, когда она добрела до него из чащи, дерево было свежим, покрытым сочными зелеными листьями, а теперь на сухих, побелевших от дряхлости, сбросивших все, даже кору, ветках, не было и намека на зелень. Желто-белые, больше похожие на кость, чем на древесину, седые ветви окрасились кровавым цветом угасающего дня, молчаливый багряный огонь пожирал их, и дерево пылало, как свеча, отбрасывая на ее протянутые в мольбе к нему руки зловещие отблески цвета артериальной крови. Две новые руки вылезли из ствола и сдавили ей виски, словно металлическим обручем. «Ты должна проснуться, ты должна, – стучало у Сансы в голове, – проснись – и все кончится, проснись – и я заберу тебя домой.» «Нет, нельзя: если я проснусь, я уйду, позабыв, зачем я здесь оказалась. Я пришла в этот лес, чтобы простить.» Или чтобы проститься? С кем? Жесткая, пахнущая какой-то мастикой рука повернула ее голову набок, провела пальцем по коже, – щека отозвалась саднящей болью. Пясть схватила ее за подбородок и с силой стукнула об острый сучок виском. Санса отключилась – и проснулась.

Она лежала на своей кровати. На одеяло через балконную дверь падал косой красноватой блик отражения низкого солнца в оконной раме. Снаружи было еще светло, но чувствовалось скорое приближение сумерек. Санса лежала в неудобной позе, уткнувшись виском в угол тумбочки. Ноги онемели, правая еще ныла от сводящей ее судороги. Санса попыталась пошевелить стопой, чтобы снять спазм, и не смогла. Она приподняла голову и посмотрела на свои ноги. Они были обуты во что-то жесткое и неудобное. Сапоги? Как она оказалась в сапогах? Что за глупые шутки? Как она вообще здесь оказалась?

Санса попыталась напрячь словно набитую ватой голову, силясь вспомнить, какой сегодня вообще день, почему она спала днем, одетая и обутая? К тому же вещи явно были с чужого плеча.

Санса потерла онемевшей со сна рукой щеку и вдруг почувствовала от рукава рубашки, закапанного чем-то коричневым, странный, но знакомый ей запах. Который почему-то ассоциировался с лавандой, но при этом не имел с ней ничего общего.

Лошади! Санса резко вскочила, воспоминания нахлынули на нее всемирным потопом, вмиг разрушая покой и одеревенение, которые сопровождали ее пробуждение. Ноги, совершенно застывшие в глупых сапогах, не желали слушаться, и сперва Санса едва не упала. Но таки доковыляла до ванной. Ступни зудели, словно от покалывания сотен мелких иголочек. Ей срочно надо было в туалет…

Морщась от боли в боку, Санса стащила, наконец, треклятые сапоги, сняла через голову испорченную блузку и кое-как высвободилась из тесных штанов. Боги, как же ноет этот синяк! Санса рискнула наконец заглянуть в зеркало: на спине, пониже талии, расплылся багровой тучей безобразный кровоподтек. Место удара распухло, кожа вокруг жуткой блямбы уже местами начала синеть.

Для начала Санса решила помыться: ей казалось, что запах лошади въелся в кожу навечно. Стоять долго под душем она не смогла: от теплой воды бок разнылся пуще прежнего. Она вылезла из душевой, кое-как вытерлась. Правая рука поднималась с трудом, провоцируя новые вспышки боли.

Санса прошагала в комнату, к чемодану, где в пластиковой прозрачной сумке лежали разные лекарства, которыми щедро снабдила ее мать перед отъездом. Там совершенно точно была мазь от ушибов. И еще какие-то болеутоляющие таблетки, которые мать сунула ей на случай болезненного лунного кровотечения. Сумка нашлась на микроволновой печи сверху, на небольшом подносе, и Санса, не желая больше страдать, высыпала все лекарства на крышку открытого чемодана. Мазь обнаружилась сразу, и Санса тут же выдавила себе на синяк с полтюбика.

Она искала таблетки, но попадалась лишь всякая дрянь: какие-то лосьоны для тела, ремешок от часов, паспорт, крем для рук… О, вот и коробка с таблетками. Она выпила две, одну проглотила так, другая не желала лезть в пересохшее горло, и Сансе пришлось нестись обратно в ванную, запивать ее водой из-под крана.

Проглотив злосчастную таблетку (она оцарапала пищевод, и теперь саднило еще и в горле, – ну и ладно, зато отвлекает от боли в боку), Санса глянула на себя в зеркало. Лицо бледное, как у покойницы, глаза красные и опухшие от слез и пересыпа, на щеках серые разводы, какие бывают у маленьких детей, когда они трут грязными кулачками лицо. Царапина от ветки тоже распухла, как след от удара хлыстом, и теперь из нее сочилась какая-то мерзкая жижа. Санса вздохнула, и сжав зубы, стала тщательно намыливать лицо. Щеку драло. Закончив с этой мазохистской процедурой, Санса еще и зубы почистила – во рту, даже после выпитого ею стакана воды, был неприятный кисловатый привкус.

Она аккуратно сложила в пакет разбросанные на полу грязные вещи: изодранные при падении бриджи, закапанную кровью блузку, совершенно мокрое от пота белье, носки…

Вдруг Санса резко выпрямилась. С утра, когда она искала вещи, прозрачная сумка определенно была в чемодане. Санса помнила это, потому что перед глазами вдруг всплыла нелепая картинка: пластиковая сумка с лекарствами в углу чемодана, – и висящий на ней одинокий полосатый носок, где-то потерявший свою пару. А затем Санса ушла второпях из номера, потом вернулась назад, за носками, но в чемодан уже не залезала, – чистые висели на батарее в ванной, она третьего дня выстирала все свое белье и развесила его.

Что-то было не так. На душе у Сансы скребли кошки, вдруг стало тревожно и не по себе, словно за ней наблюдал кто-то невидимый. Санса начала судорожно одеваться, глянув мельком на кресло. Там лежала аккуратной стопкой ее утренняя одежда. Джинсы, майка. Стоп, а что тут делает вчерашний лифчик, хотелось бы знать? И где ее телефон? Телефон лежал на тумбочке, рядом с ключом от номера. Кто-то, видимо, тот, кто доставил ее сюда, захватил из усадьбы еще и ее вещи. Что ж, тут все сходились, ничего странного. Наличие лифчика слегка настораживало, но только слегка. Может, его нашла прислуга и просто положила вместе с остальными ее вещами в ту кучку тряпок, что она оставила на кровати в спальне Серсеи? Тапок почему-то не было. Видимо, захватить обувь ее перевозчик забыл. И в этом тоже не было ничего странного. Но вот сумка? Для чего тому, кто принес ее сюда, понадобился ее баул с лекарствами? Может, он (или она) хотел посмотреть, есть ли у нее, чем лечить ссадину? Это было наиболее разумным объяснением.

Но на душе у Сансы было неспокойно. Она взглянула на телефон. Никаких пропущенных звонков не было.

Сансу не покидало чувство чьего-то присутствия, оно давило на нее, словно в темном углу затаился незримой тенью зловещий незнакомец и теперь смотрел на нее, мечущуюся по комнате. И ждал, ждал своего часа. Санса галопом пронеслась к шкафу, распахнула дверцы – там никого не было, только болтались на вешалке джинсы и внизу стояла вторая пара обуви – матерчатые кеды. Санса, боясь оглянуться, схватила в охапку кеды, подцепила с тумбочки ключ и рванула из номера в освещенный коридор. Позади тихо скрипнуло окно. Санса захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, словно хотела не дать тому, что было позади, выбраться.

Слегка успокоившись, Санса пошла в холл, где стояли уголком красные диваны, окружившие стеклянный столик со старыми журналами для посетителей. В холле никого не было, даже стойка администратора пустовала. Санса плюхнулась на один из диванов, поджала под себя одну ногу и задумалась. Для того, чтобы перестать паниковать, стоило все же восстановить последовательность событий сегодняшнего дня.

Санса помнила все до того момента, как начала задремывать на лошади. Потом воспоминания начинали путаться. Она упала, там была какая-то птица, – лошадь сбежала… Она пошла искать кобылу и потом…

Санса грызла заусенец на большом пальце, едва замечая, что прокусила палец до крови. Там были двое. Тут возникло странное ощущение, что ее память раздвоилась: две параллельные линии событий переплетались и путались. Они хотели ее изнасиловать, – и это им удалось? Или нет? Как она оттуда сбежала? Санса машинально отметила про себя, что, кроме разорванного при падении пояса бриджей, никаких других настораживающих признаков не было. Значит, она таки смогла сбежать? Вопрос был в том, как? После были только отрывочные воспоминания, картинками выныривающие из глубины памяти.

Лошадь – это она помнит. Из леса она выбралась верхом. Но это была вроде не та кобыла, что раньше привезла ее туда. Она плакала, долго: об этом говорили опухшие глаза. И еще – черная грива лошади… да, это она тоже помнит.

Какая еще черная лошадь? И вспышкой – во всей этом шторме слез и страха – мужской силуэт на фоне выгоревшей травы. Лица она не видит…

И потом – провал, полный. Странные сны о замках и рыцарях. Потом этот безумный кошмар про руки, от которого она почему-то боялась пробудиться. Не просыпаться было дико важно – это ощущение Санса до сих пор буквально чувствовала кожей…

В общем, какая-то картина вырисовывалась, но она, как разбросанный по большой комнате паззл, кусочки которого затерялись под коврами и шкафами, зияла досадными прорехами, которые крайне мешали увидеть критические для общего понимания детали. Ну уж, что есть.

Была еще эта сумка. Что было совершенно точно: в комнате кто-то побывал, и, возможно, там даже побывало несколько посторонних. Идти в номер Санса не собиралась: а вдруг этот кто-то решит вернуться? Кто знает, как он туда попал. Пока она посидит тут, а дальше будет видно.

Идти к тетке в такой час не хотелось. Вид у Сансы был непотребный, тут же начнутся расспросы, а пока она сама не поняла, что и зачем произошло, была не готова отвечать на вопросы. Да и что она ответит? Что не знает, как вернулась в гостиницу? Что прилетел ангел о шести крылах и вынес ее на руках из леса, посадил на лошадь, а потом, уже без лошади, принес в гостиницу, попутно захватив ее вещи из теткиной усадьбы? Кстати, возможно, тетка знала о том, что случилось, больше самой Сансы. Нет, визит в усадьбу она отложит до завтра. Тем более, там были еще эти гости. И Пес…

«У него сегодня выходной», – всплыла в мозгу взявшаяся из ниоткуда мысль. Откуда она это знает? Наверное, он сам сказал…

Пса Санса не помнила с отбытия из конюшен, он там куда-то делся и, кажется, за ними не последовал. Псу в таком виде Санса уж совсем не хотела показываться. Кто знает, что он про нее подумает… Бессмысленная пустышка, попавшая в очередную нелепую ситуацию, до того пустоголовая, что даже не может удержать в памяти события одного дня? Но все так и есть.

Санса рассеяно продолжала грызть ногти, глядя на полыхающий красным закат за стеклянными дверями гостиницы.

– Кхм, у вас все в порядке?

Санса обернулась. За стойкой появился флегматичный администратор.

– Да, то есть не совсем. У меня с утра случилась неприятность, я упала на прогулке с лошади, сильно ударилась и теперь не могу вспомнить, что было с мной потом.

Санса решила пойти ва-банк. Возможно, администратор видел, кто и когда ее доставил в гостиницу. Лучше спросить у клерка, чем выяснять у тетки или гадать тут на кофейной гуще. Вернее, на заусенцах. Санса решила пока не говорить ему о своих подозрениях насчет посторонних в комнате. Пусть сначала прояснится общая картина.

Администратор изобразил на лице огорчение.

– О, мне так жаль, что вы упали. Надеюсь, вы не слишком сильно страдаете…

– Нет, мне уже стало лучше, я приняла таблетку обезболивающего и все скоро придет в норму.

«Я чертовски страдаю, болван, пока ты тут лепечешь все свои глупости! Говори уже, что было дальше?!»

– До обеда была не моя смена, мисс, но я могу спросить моего коллегу, что дежурил в это время. Если вы подождете пару минут, я уверен, что смогу вам помочь.

– Да, конечно, большое спасибо!

«Какого же Неведомого ты медлишь, ждешь, пока наступит завтрашний день?»

Санса от напряжения начала стучать пяткой по краю дивана. Администратор зашел в подсобное помещение за стойкой и уже говорил по телефону. Санса вытянула голову в надежде что-то услышать, но все было тщетно, тем более, за окном зверски ревел вентилятор промышленного кондиционера. Снаружи краски заката сменялись с кроваво-красного на более мягкий оранжевый.

Наконец, администратор вернулся.

– Да, я все выяснил, мисс. Вас принес высокий мужчина где-то в районе часа дня. Он взял у моего коллеги ключ от вашей комнаты, чтобы вас не тревожить и отнести в ваш номер. Когда вас доставили, вы спали, мисс. Ваша тетя звонила нам и предупредила о неприятности, что с вами случилась, и просила во всем содействовать вашему сопровождающему. Тот мужчина отнес вас в вашу комнату, потом доставил туда ваши вещи и ключ и захлопнул дверь снаружи. Все заняло не больше пяти минут. Надеюсь, мой коллега не совершил ничего предосудительного, мисс, выдав ваш ключ постороннему. Мы обычно такого не практикуем, ключи выдаются индивидуально, только в руки наших гостей. Тот мужчина, вы знаете, он тоже наш постоялец, хотя и недавно прибывший. Он сказал моему коллеге, что вы себя неважно чувствуете, и он не хочет вас будить. Если вы чем-то недовольны или хотите написать жалобу, вы вольны это сделать, но…

– Нет, я совершенно не хочу писать жалобу, все нормально. А вы случайно не спросили, как он выглядел, тот мужчина?

– О, это мой коллега сказал сразу, мисс. Очень запоминающийся тип. У него половина лица повреждена ожогом. Очень высокий, крупный мужчина с длинными черными волосами, мисс, и с обгоревшей щекой.

– Теперь мне все ясно. Все в порядке: это человек, работающий в охранной службе моей тети. А как вы сказали, он тоже здесь сейчас проживает?

«С какой еще радости Псу жить в гостинице?»

– О да, мисс. Ваша тетя забронировала и оплатила ему номер до конца недели.

– И, хм, он сейчас у себя? Не могли бы вы ему позвонить и попросить его выйти в холл? Скажите ему, что его спрашивает Санса Старк.

– К сожалению, мисс, я никак не могу этого сейчас сделать. Его нет в номере. Сразу после того, как он вас принес, он выгрузил свои вещи из машины в собственную комнату, а потом уехал. Может, вы хотите передать ему сообщение, мисс? Моя смена скоро кончается, но я могу оставить поручение коллеге, что меня сменит… Если вы хотите вернуться в свой номер, я или мой коллега можем сообщить вам, когда вернется ваш… эээ… друг.

– Нет, спасибо, я подожду его здесь, в холле. Уверена, что он скоро вернется. Вы мне очень помогли, сэр, я вам искренне благодарна.

– Всегда к вашим услугам, мисс…

Санса отвернулась к двери и задумалась. Итак, в гостиницу ее доставил Пес. Стало быть, и из леса, от насильников, ее выволок тоже он. Теперь Санса вспомнила еще несколько моментов того часа – вспышкой: какие-то чудовищные коряги, обступившие ее со всех сторон, остающиеся позади, пока они выходили – выезжали? – с поля. Он, что ли, нес ее на руках? А как же черная грива? Что это была за лошадь? Этого Санса никак не могла припомнить, как ни напрягала мозги. Наверное, черная грива ей приснилась во сне, а Пес каким-то образом нашел ее лошадь и поехал искать ее саму. У Пса, как выяснялось, было много талантов, а самый главный: появляться в нужном месте в нужный час. Теперь Санса была почти уверена, что именно Пса она видела там, рыдая посреди поля, именно его силуэт она запомнила. Теперь ей было совершенно необходимо с ним переговорить. И где его носят Иные? Ах да, у него же выходной… А что он делает по выходным?

Этого Санса не знала. Она вообще, похоже, мало о нем знала. Есть мнение: меньше знаешь, лучше спишь. Санса сидела и размышляла, стоит ли лезть с расспросами к такому человеку. Понравятся ли ему ее вопросы? Понравятся ли ей его ответы? И главное: к чему это все может привести? Вопросы, ответы – все это означало одно: чем больше они друг про друга знают, тем крепче связь. А связь уже была, хоть и странная, неоднозначная, отвергаемая то одной, то другой стороной, но была. И с этим приходилось считаться.

Санса решила, что будет сидеть до упора. Деваться ей, по ее мнению, было все равно некуда. В номере было страшно, на улицу идти – тоже жутковато, особенно после сегодняшнего происшествия. Санса вспомнила, что вообще сегодня ничего не ела, кроме йогурта и кофе с утра. Но даже соблазн купить в гостиничном автомате шоколадку-другую или чипсы был не настолько велик, чтобы перебороть себя и пойти в номер. Кошелек, как и телефон, остались на тумбочке.

За окном вечерело. Закат догорел быстро, – пламень еще теплился в сизом небе, играя умирающими переливами рыжины, как, бывало, теплится уже потухший бенгальский огонь, на первый взгляд уже остывший, но, если приглядеться внимательно, не отводя глаз на другие источники света, когда вокруг лишь бархатная тьма, – можно заметить и лукавую игру огня, и волшебное мерцание тепла, перебегающее и змеящееся по угольной черноте, играющее в прятки с тенью. Ты тихонько дуешь на него, – и он подмигивает тебе уже последними искрами пламени.

Санса вздохнула и поменяла позу, опершись локтями на спинку дивана, а коленками – на влажное матерчатое сиденье. Теперь она была лицом к лицу с дверью – уж точно не пропустить. Разве что она заснет. Нет, хватит уж, выспалась! Так, пожалуй, заснешь – и проснешься на том свете. Спать она не будет вообще. По крайней мере, не в своём номере.

Дверь открылась и пропустила в гостиницу пожилую даму в дизайнерских джинсах с вышивкой, сидящих на ней мешком, и в футболке с древом жизни. Из двери пахнуло магнолиями, самшитом и сигаретным дымом.

Санса сняла со вспотевших ног кеды и опять уставилась на двойное стекло входной двери. Древо жизни на майке у старушки неприятно напомнило Сансе о ее недавнем кошмарном сне.

Почему все же она не хотела просыпаться? Мысль эта постоянно звучащим, непрерывно повторяющимся мотивом, проходила через все ее сегодняшние сны, как нить, на которую нанизывались красные, синие, сиреневые и черные бусины отрывочных образов. Без нити не было бы снов, их целостности, состоящей из разнообразия, – они раскатились бы по углам ее сознания. Не просыпайся – иначе все пропало. И что-то связанное с лошадью, той, неведомой…

Стоп, вот оно! Конь, которого звали Неведомый, что напугал ее кобылу на конюшне.

Санса охнула и закрыла ледяными ладонями лицо. Вот и нашлась пропавшая коробка с кусочками паззла. Все они мирно лежали в этом забытом укромном месте и теперь спешили занять свои места: липкие руки на ее бедре, оторванная пуговица Серсеиной блузки, оцепенение и слабость Сансы, невыносимое чувство вины за происходящее (опять сама виновата!), за собственную глупость и беспечность, вороной конь, медленно выезжающий из-за кустов, и лицо ее спасителя. Да, его лицо! Как она могла это забыть?

Казалось, он ненавидит с немыслимой, осязаемой, испепеляющей яростью все вокруг. И ее в том числе. А может, именно ее? Что напомнила ему эта звериная сцена в лесу, какие болезненные воспоминания пробудила и всколыхнула?

Санса сползла попой на сиденье дивана и обхватила себя руками. После того, как он вывез ее, он даже не хотел на нее смотреть… Она была ему противна. Она была всем противна: и Джоффри, и Серсее, и Псу, и даже собственной матери. Никчемное, слабое существо, вечно вляпывающееся в неприятности, и тащащее других вслед за собой в эти злоключения.

А она – она еще после этого заснула на плече у Пса. Боги, боги… Действительно, просыпаться не стоило. И теперь она тут сидит со своим нытьем, жалобами и детскими страхами, с намерениями вывалить всю эту кучу надуманного бреда на откуп постороннему взрослому мужчине, который и смотреть-то на нее не хочет.

Санса начала сползать с дивана, чтобы вернуться к себе. Хватит уже виснуть на других. Хватит рыдать и канючить! «Тоже мне, метод!» Сейчас она поднимется, пойдет, откроет свою дверь и не станет бояться и накручивать себя. Все это – лишь повод в который раз перевалить свои проблемы с больной головы на здоровую. Санса попыталась было попасть холодными ногами в кеды, когда за спиной взвизгнула, раскрываясь, входная дверь, и на этот раз теплый ветерок снаружи принес запах сигаретного дыма, костра и тяжелый дух крепкого спиртного. Она обернулась.

– Пташка?

Конец первой части.

========== Часть вторая. I ==========

День прошел. Я ехал вечность

В никуда и ниоткуда.

Вновь закат охватит плечи

Лихорадкой, как в простуду.

Глупая пылит дорога, —

Пылью, сединой и пеплом.

Много за спиной. И много

Впереди, где боль окрепла.

Жуть и темнота беззвучья

Льнут к вискам сильней, чем прежде.

Проклятый я иль везучий,

Что узрил твой светоч нежный?

Светляком средь лихолесья

Промелькнула и пропала.

Нужно ли теперь возмездьем

Душу жечь и ждать запала?

Может, проще кожей сбросить

Память, прошлое, личину,

В рыжую зарыться осень,

В небо упустить причину

Света, горечи, прозренья,

Осознания и страха

Что порог с прильнувшей тенью

Нынче обернется плахой?

Мысль одна мне нынче ближе

Что пока в глазах, сквозь камень,

Отблеск твой. Я болью вижу.

Я живу. Не тень, но пламень.

Пес гнал машину совершенно бездумно, на автомате. Солнце то выныривало из-под пелены дымки, то тонуло в ней, едва сверкая краями, как уходящая на дно монетка, брошенная в мутную воду фонтана.

Времени, судя по всему, было около часа. Часов у Пса отродясь не было. Они хронически душили и раздражали его своим присутствием. В юности он было пробовал бороться с этой своей странностью, но каждый раз, когда шел в кабак, через полчаса после его первого стакана, агрегат, отмеряющий время, неизменно оказывался на столе, содранный с руки привычным жестом. Да там и оставался, даже когда хозяин был уже далеко.

Пес быстро плюнул на это дело, поняв, что плетью обуха не перешибешь, и все его благие намерения успешно мостили дно самой глубокой из семи преисподних. Напившись, он мог без проблем ориентироваться на местности, мог драться, стрелять почти так же метко, как в трезвом виде, водить машину, но он совершенно не помнил, как снимал треклятый браслет, и лишь зря тратил деньги на покупку очередной тикалки.

Тогда он привык определять время по солнцу – когда оно было. Через некоторое время ему уже перестало требоваться задирать голову к небу – он чувствовал время внутри себя, словно кто-то зашил ему под кожу часы, которые он, при всем большом желании, уже не мог ни снять, ни потерять.

Возникала дилемма: отогнать машину к конюшням и потом пешком дойти оттуда до развилки «аэродрома», или же завернуть туда сразу, загрузиться вином, потом уже отогнать автомобиль на конюшню и идти гулять, куда глаза глядят. На пятачке были расположены здешние достопримечательности: маленький магазинчик с минимальным набором продуктов и большим ассортиментом крепких напитков, винная лавка, которую держал местный житель, продавая там продукцию со своих же виноградников, и обшарпанный ангар-дискотека.

Раньше гигантский ангар принадлежал какому-то чудиле, что устроил в помещении частную лётную школу, а когда он окончательно разорился и спился, помещение перекупил местный бонза – владелец рынка – один из тех, кто частенько посещал дом Серсеи. Он сделал в ангаре дискотеку, чем вызвал восторг у местной молодежи и большое негодование у приезжих отдыхающих, которые в своих домах на берегу совершенно не желали каждый вечер слушать долбеж танцевальной музыки, неизменно просачивающейся через хлипкие стены ненадежного сооружения. Возле ангара, завалившись на одно крыло памятником романтическому безумию, стоял древний кукурузник, весь исчерченный граффити, с выломанными дверями и продавленными кожаными сиденьями, на которых любили догоняться местные наркоманы. Одно шасси у кукурузника было отломано – то ли кто-то позаимствовал его, чтобы сделать тачку для перевозки мусора, то ли, может быть, оно было утеряно в те времена, когда кукурузник был еще небесным обитателем, а не ржавеющей грустной железякой.

Дискотека быстро приобрела статус «культурного центра» – там ошивались все, кому в ночи некуда было податься, там ты мог на халяву выпить и даже найти себе на вечер компанию: под стенами дискотеки вечно болталось с полдюжины шлюх неопределенного возраста. Внутрь их не пускали, но, учитывая теплый климат, в этом обычно и не возникало надобности – они обслуживали прямо у стен, в чахлых кустах жимолости или на приступке у мусорных баков. Если кому-то хотелось романтики, всегда существовала роскошь продавленных сидений самолета.

Одним летом – Пес помнил это хорошо, потому что именно тогда Серсея впервые вывезла свое семейство в эту усадьбу, и даже Роберт, помнится, пробыл тут какое-то время – дом по соседству с ними снял какой-то псих-скульптор. Скульптор загорелся идеей сделать из старого кукурузника инсталляцию в духе современности: продырявить, покрасить в кислотный цвет и начинить надувными куклами из магазина интимных развлечений. Он даже начал было вести переговоры с владельцем ангара. Выяснилось, что самолет принадлежал неизвестно кому – по сути, после смерти прежнего владельца-летчика, он перешел к его наследникам, но где были эти наследники и почему они не оприходовали бедный самолет, оставалось тайной. Местные жители и завсегдатаи дискотеки пришли в страшное волнение: дискотека носила неформальное, но гордое имя «Аэродром», а какой же будет аэродром, если забрать самолет, к тому же под такой похабный проект? По этому поводу возле винной лавки было проведено собрание, на котором народ торжественно решил, что предъявит хозяину дискотеки ультиматум: или он отказывает в продаже говнюку-скульптору, или вся братия завсегдатаев его заведения объявит бойкот и начнет ездить на развлечения в город, где на этом нагреют руки конкуренты.

Пес в тот вечер сопровождал Роберта к винной лавке – тому было безумно скучно с домашними, и он при первой же возможности ушел «прогуляться». Роберт в тот вечер отлично повеселился: он выпил в лавке бутыль самого дорогого выдержанного вина, трахнул наиболее миловидную из пристенных шлюх – разумеется, в кабине бедного «яблока раздора» – и после громким голосом объявил во всеуслышание, что такой гнусной дыры, как местный культурный центр, ему еще видеть не приходилось. В толпе, пришедшей на сходку, конечно, нашлись те, кого задели столь обидные слова, и Роберт завершил свою прогулку, устроив грандиозный мордобой на площади перед кукурузником. Тут даже Псу, что до этого момента наблюдал за действами хозяина с лавочки под старой акацией, попивая вино (Роберт почти силой всучил ему бутыль – при исполнении не полагалось, но Роберт не желал пить в одиночку), пришлось-таки включиться в драку. Тоже неплохое развлечение – отлично помогает расслабиться после дня, проведенного в обществе Джоффа.