Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 101 страниц)

– Так ты подумаешь о той вещи, что я сказал?

– Да. Я обещаю. Я дам тебе знать, скоро.

– Что, секретничаете? – весело подмигнул доктор, – Ох, уж эта молодежь! Все тайны, тайны. Когда доживаешь до моих лет, уже и сил на это нет.

– Не всем же так не везет, доктор! – ехидно бросил Аррен. – Некоторые будут избраны богами и уйдут на небеса молодыми. Так говорит этот ваш святоша, что приходит по воскресеньям. А вам остается только мучиться и завидовать…

Он прошел мимо Сансы к дому, не оглядываясь. За ним последовал недоумевающий – или притворяющийся таковым доктор.

Санса подняла с земли свою сумку и побрела к выходу, огибая отбрасывающий ледяную тень даже в такой жаркий денек особняк. В голове у нее был сумбур, и она едва ли замечала, куда идет. Сзади ей побибикали. Она обернулась и увидела Джона на корвете, что остановился у обочины.

– Ты тащишься, как черепаха. Подвезти тебя?

– Ага. Спасибо. Что-то устала.

– Еще бы! Все хорошо? А то у тебя такой вид, словно ты экзамен завалила. Что, Зяблик клевался?

– Нет, не клевался. Наоборот. А экзамен я сдала. Кажется…

– Ну поздравляю, сестричка. Отстрелялась! Отец сказал, ты что-то хотела? Он мне позвонил…

– Я хотела, чтобы ты тоже посмотрел мои наброски. Я статистику подсчитываю. Мне надо на днях отправить портфолио на творческий конкурс в столицу, в колледж. Ну, это наш последний шанс. Ты же завтра улетаешь…

– Хорошо, авось успеем перед обедом. Отец повел младших на какой-то день открытых дверей в их новую школу. Ну или что-то в этом роде. Арья еще час будет на тренировке. Так что время есть. Поехали…

Он тронул послушный корвет, а Санса уставилась на ряд кленов, что, ускоряясь, побежали мимо.

У нее вдруг возникло ощущение, что жизнь ее, до сих пор пребывавшая в оцепенении зимней спячки, вот именно так медленно, но ощутимо разгонялась. От этого чувства стало жутко и тревожно – захотелось вдруг спрыгнуть, затормозить, спрятаться. Но, судя по всему, было уже поздно. В конце концов, она сама хотела, чтобы все сдвинулось с мертвой точки. Иногда желания исполняются…

========== III ==========

Все тайное в мире становится явным,

Из черного переходит в седое

В неспетое. Мы первые среди равных,

Последние, кто еще за грядою.

Спина неожиданно запламенеет

Предательством, всаженным между крыльев

В чем мы провинились? Любили сильнее

Других? Прах становится пылью

Дорог неизведанных, где не успели

Познать, что украдено беспристрастно,

Развеянных песен, что мы не допели,

Надежд, что растоптаны были напрасно.

Я чувствую время. Сбиваюсь в погоню

Ты так далеко – я отстала на годы.

А путь мой в тумане, как в саване, тонет,

Двоится в безумии непогоды.

И я замираю в попытке полета.

Бьет ветер в лицо. Я дрожу, как в запое

А там, вдалеке, слышу сдавленный клекот

Стервятников, что кружат над тропою.

Санса III

1.

Они доехали до дома, и Санса вылезла. Пока Джон заводил машину в гараж, она поднялась наверх, тихонько прошла мимо комнаты Лианны – оттуда раздавалась негромкая музыка – наверное, тетя малышку укладывает – и направилась в свою. По дороге наткнулась на целый выводок хаски – теперь, когда в доме появились мелкие щенки Эйка и Рейеллы, все волкообразные предпочитали почему-то кучковаться вместе. Теперь на лестничном пролете перед мансардой Санса обнаружила Призрака, Ним и Лохматика, занимавших почти все пространство. Лето, наверняка, сидел у Брана – он редко покидал комнату хозяина. Она осторожно обогнула хвост черного Риконова пса – тот не отличался хорошими манерами и мог и тяпнуть, если на него наступить – и отворила свою дверь.

В углу были грудой свалены наброски – в последний месяц она вообще не бралась за карандаш – разве только чтобы графики строить. Ее работу по живописи – несколько местных пейзажей, писаных акварелью – учитель рисования принял на «ура» и поставил высший балл, попросив один из рисунков для своего кабинета – на память. Санса с радостью подарила его – ей не хотелось вставлять их все в портфолио, хотя по технике они были, безусловно, наиболее зрелые. Но уж больно тяжелым грузом лег на ее память последний период времени – ей не хотелось начинать новую жизнь со старых черных пятен.

В комнату едва слышно постучали. Санса тихонько прошептала: «Войдите», и Джон просунул кудлатую голову (тетя так и не смогла победить в битве за стрижку) в дверь, отпихивая собак, норовивших пролезть в комнату, и спросил:

– Можно? А то я подумал, может, ты переодеваешься?

– Нет, нет, заходи. Хотя ты прав, может, и стоило бы. Наконец-то больше не надо ходить в треклятой форме! Знаешь что, ты пока смотри, – наброски там, в углу – а я быстро пойду в ванную и там напялю что-нибудь поуютнее. Так даже лучше. А то я вечно начинаю комментировать…

Она сцапала со стула футболку и джинсы и зашла в ванную. Ополоснула лицо. Солнце так сильно сегодня пекло, что она даже слегка загорела, пока шла домой: кожа порозовела, и весь нос уже усыпало веснушками. Санса по-быстрому переоделась, пихнув ненавистную форму в корзину для грязного белья. Надо бы сжечь эту гадость. Но, с другой стороны – может, Арье потом понадобится. При мысли о младшей сестре в голубой короткой юбочке Санса захихикала. Едва ли она найдет общий язык с этой формой – не говоря уже о директрисе.

Та была очень любезна с Сансой в последние ее посещения консультаций. Видимо, именно по причине наличия младших сестры и брата, которым в следующем году уже надо было идти в старшую школу. Ага, стервятница своего не упустит. Но было сомнительно, что Рейегар захочет отдавать племянников в эту школу. Арье и в публичной хорошо, а Бран так блестяще сдал свои тесты в этом году, что никто даже не стал поднимать вопрос о надобности его перехода на очное обучение.

За дверью было слышно, как Джон шелестит бумагой. Нужно было отобрать десять самых лучших работ и запихать их в паспарту. С тремя Санса уже определилась. Был очень хороший портрет Рейегара с Эйком и борзыми. Зимний пейзаж с изображением засыпанного снегом красного клена, что она набросала в первые дни своего тут пребывания. Ее собственный автопортрет перед зеркалом – как всегда, в черно-белом, лишь волосы натурального цвета. С остальными была беда. Две акварели с портретами Лианны, между которыми она не могла выбрать: один был в последние месяцы беременности, с огромным животом и по-особому светящимся взглядом будущей матери, второй – уже с малышкой, дома, у окна. Это была последняя ее работа. Ну не пихать же их обе. Рейегар хотел забрать и тот, и другой и повесить их у себя в кабинете. Санса обещала дяде отдать наброски после завершения возни с конкурсом – работы, наверняка, отдадут обратно.

Карандашный портрет Арьи в форменной толстовке школы фехтования – та страшно плевалась и говорила, что Санса специально делала из нее «овцу с томным взглядом» Тут, как раз, надо было спросить Джона. Портрет Дени, сделанный с фотографии. Портрет матери – по памяти… Пейзажи, наброски, скетчи…

Санса смотрела, как кузен перебирает ее бумажки. Он отложил портреты матери, Дени, набросок с Арьи, те три, которые задумала для себя сама Санса. Неожиданно из-под низа выглянул еще один отдельный конверт, извлеченный с чердака. Санса вытащила его только позавчера и еще не решилась открыть и посмотреть. Она была почти уверена, что ничего дельного там нет. Джон неторопливо перебирал то, что там имелось. Хмыкнул на портрет Арьи/Сансы: «Это что, ты нарисовала среднее арифметическое? Занятно. Только сестре своей не показывай». Долго рассматривал набросок, сделанный по памяти: Серсея и Мирцелла на веранде.

– Очень красивые они. И очень похожие. Словно одна – копия другой.

– Так и есть.

Потом ему попался еще один портрет, набросанный углем: дядя Роберт. Она сделала его с фотографии, что нашла в компьютере, в горах. Там он был еще молод, с крошечным Томменом на руках и с Мирцеллой с огромным бантом на макушке, стоящей слева от отца

Джон долго смотрел на этот набросок. Потом промолвил:

– Я помню его. Мы несколько раз пересекались – когда я у вас гостил, зимой. Странный тип. То напивался и орал песни, то сидел, как истукан.

– Ага. Так и было.

Сансе стало не по себе. Она вспомнила, что так и не отдала тете то письмо, что было найдено в компьютере. Может, и не стоит? Его распечатка валялась в ее столе, среди каких-то бумажек и рекламок из разных колледжей.

– Я думаю, этот не надо. Но вот тех двух Ланнистерш – возможно. Очень уж броские. Погоди, а это что?

– Не надо, Джон!

Но было уже поздно. Он добрался до тех четырех, что она рисовала с Сандора. Два незаконченных – один в полный рост (Санса поблагодарила про себя Семерых, что не стала рисовать его без одежды) и в профиль, еще одна жалкая попытка изобразить его на Неведомом – на изображении лошади Санса увязла. И был еще последний – помятый и жеваный – тот, что она нарисовала тогда, в гостинице. Когда он спал. Джон разложил их все четыре перед собой. Санса тушила горящие щеки о ледяные ладони, нервно переминаясь за его спиной. Наконец, кузен взял тот, единственный, что был закончен.

– Вот этот очень хорош. Тебе стоит его добавить. Видно, что было сделано… с чувством… И очень похоже на оригинал. Я видел его несколько более заросшим, с бородой, но…

Джон неожиданно замолчал и бросил на Сансу испуганный, почти затравленный взгляд. Но та уже впитала информацию и сейчас судорожно пыталась анализировать, что же именно он сказал.

В комнате на несколько минут повисло тяжелое, как топор, молчание. Казалось, они резко шагнули назад, в ноябрь, когда Санса почти кожей ощущала присутствие какой-то недоговоренности, но спросить боялась. Потом все как-то развеялось, хотя не до конца. После посещения Таргариенов жизнь как-то успокоилась, словно вошла в новую колею, и Санса начала потихоньку выздоравливать от всего ужаса, что лежал позади. Отстраняться, забывать, вычеркивать прошлое, день за днем. А теперь оно, казалось, вновь нахлынуло на нее – темной волной, грозящей затопить, казалось бы, ровную тропу под ногами. Санса спросила чужим, высоким голосом:

– Джон? Где ты видел его? Когда?

– Ну… мы видели его вместе с тобой в этих изысканиях Брана…

– Джон, пожалуйста! Достаточно уже вранья. Я знаю, когда и как он выглядел. И когда отрастил бороду.

– Хорошо. Я давно хотел тебе это сказать. Я видел его тут. На мотоцикле. В тот день, когда, ты помнишь, твоему Зяблику стало плохо в школе и ты отвезла его домой. Я приехал за тобой – раньше, чем надо. Видел, как вы садились в этот Арреновский лимузин. Решил не мешать. А потом мимо меня прошел мужчина. Я почти был уверен, что узнал его. Трудно такого с кем-то перепутать. Вот только борода эта… А потом он сел на здоровенный такой мотоцикл и уехал.

– И что он видел?

– Да все. Он приехал раньше меня. Когда я припарковался, его мотоцикл уже стоял на соседней улице. Он тоже за тобой наблюдал. Там есть такая будка, техническая. Мы там сигареты в свое время прятали. Он стоял за ней, смотрел. Потом ушел, когда вы уехали. Ну и все. Больше я его не видел.

– А почему мне не сказал?

– Потому что трус. Но я пытался. Помнишь, мы с тобой гуляли, под снегопадом. Уже после этого письма. Ну вот. Я уже хотел было рассказать, но ты была такая… Сказала, что тебе уже все равно. И я решил, что, пожалуй, и не стоит…

– Джон, этим своим «не стоит», ты, возможно, сломал не одну жизнь.

Санса подошла к окну. Мысли метались, как в клетке. Сейчас она вспомнила, что тогда у нее было ощущение, что за ней наблюдают. Но она была слишком сконцентрирована на Зяблике… Боги, Зяблик! Предложение… Нет, сейчас она не будет об этом думать.

Санса взглянула на Джона, что сидел над ее набросками с убитым видом. Рука ее потянулась к столу, где лежало письмо Роберта. Вот пусть поест своей же каши. Потом она остановила себя – все же, так или иначе, это перевернёт его жизнь навсегда. В большей степени, чем ее. И, заодно, жизнь всей семьи: от Рейегара до Висеньи. Потом, надо уметь прощать. Или хотя бы пытаться.

– Джон, я не буду это дальше обсуждать. Мы сделаем вот что. Ты сейчас отвезешь меня в аэропорт.

– Куда?

– В аэропорт.

– И куда ты полетишь?

– Мне надо в столицу. И срочно. Вообще, мне надо было туда полгода назад, но, благодаря твоему «не стоит», я слегка опаздываю.

– Тебя не выпустят без бумаги от мамы.

– Этим я и собираюсь заняться, пока ты одеваешься. И никому ничего. Помни!

Она взяла злополучное письмо из стола и торопливо, не глядя на Джона вышла из комнаты.

В городе бликов у всех свои тайны

Плотные маски, вуали и пассы.

Я – вновь прибывшая, ставшая крайней

Мыкаюсь между храмом и трассой.

То ли за истиной, то ли от вьюги, -

То ли бежать, то ли прятаться в ивы.

В этой реальности мы друг для друга

Снами летим за окно торопливо.

Горечью дыма на вздохе последнем

В фильтре теряемся сигаретном.

Отблеском рыжим под облаком бледным,

Таем приметой в краю неприметном

Вечером маску сдираю я с мясом

Где там лицо? Повстречавши – не вспомнить.

Кто я тебе? Ни пароли, ни пассы

Нам не известны. Мы местным не ровня.

Как я узнаю тебя? Лишь по крыльям

Срубленным с плеч. На двоих – только пара.

По сапогам запыленным, по милям

Дней за спиной в ожиданьи удара.

На перекрестке, гонимые зовом

Пересечемся – зимою, весною?

И не приметим друг друга мы снова

В масках, сплетенных чужою виною.

2.

Санса тихо зашла в комнату Лианны и Рейегара, что была на втором этаже, напротив Арьиного убежища и рядом с детской. Она бывала здесь не очень часто: ей казалось, что спальня супругов – место интимное, и нарушать сакральность этого семейного храма нехорошо. Висенья спала в своей кроватке. Лианна дремала у раскрытого окна в почти таком же кресле-качалке, что была у Робина. От шороха Сансиных шагов она открыла глаза и с недоумением посмотрела на племянницу.

– Санса? Что-то случилось? Твой экзамен?

– Нет, это не экзамен, тетя. Что-то случилось. Мне нужно разрешение на вылет. Не международное, внутри страны.

– Что? Боюсь, что не поняла.

– Я объясню. Постараюсь покороче. Джон сейчас мне рассказал, что осенью видел тут Сандора. Ты знала?

Лианна опустила голову.

– Можешь не отвечать. Полагаю, что и дядя был в курсе. Вряд ли вы не делитесь информацией, зная вас. Я только одно хочу спросить – за что?

– Это, дорогая, вопрос скорее не «за что» а «почему», или, еще вернее, «зачем».

– Про «почему» и «зачем» я хорошо знаю и так. Чтобы я жила хорошо. Чтобы выучилась в школе, стала умная. Страшно продолжать… Удачно вышла замуж. Забыла об этом недоразумении… начала жить. Ну, что там еще, в этом списке банальностей? Нет, надоело. Ты тоже себя не утруждай. И так все ясно. Я вот тебе принесла…

Санса небрежно бросила листок тетке на колени. Та взяла со столика очки и углубилась в текст. По мере прочтения, лицо ее менялось: от виноватого к скорбному и несчастному.

– Я почти отдала его Джону. Почти. Хотела, чтобы все вы узнали – каково это, когда за тебя решают другие, и какие бывают последствия от всей этой закулисной возни и дешевых тайн. Мне стало жалко Джона. И всех остальных детей. Вас – нет. Я вам страшно благодарна за то, что приютили моих сестру и братьев, но я тут жить больше не смогу. Либо поеду в колледж, либо… ну, это уже не важно. Может быть, мне пришла пора вернуться домой, на север. Я еще подумаю. В любом случае, сейчас я еду в столицу. Заодно и рисунки завезу на комиссию. Сэкономлю на посылке.

– Зачем тебе в столицу?

– Переговорить с одним человеком, что объяснит мне все более подробно и верно. Тут я правды искала – и не нашла. Пойду копать в других местах, в надежде, что в столице люди менее лживы.

– Санса, ты должна понять – я за тебя отвечаю…

Санса улыбнулась. Судя по выражению лица Лианны и по тому, как она вздрогнула и передернула плечами, улыбка вышла именно такой, как ей хотелось.

– Да вы с дядей и за себя-то ответить не можете. Все по углам прячетесь. А мне не нравится в углу – и я хочу из него, наконец, выйти. Будь что будет.

– А как же письмо? Ну, то, что он тебе прислал?

– Я уже ни в чем не уверена. Вдруг это тоже какая-то ложь, уловка? Но даже если нет – лучше пусть он меня прогонит, чем я буду тут с вами жить и каждый день думать о том, что и из-за кого я потеряла. Я так не могу. И не хочу. Лучше рискнуть. Ты подпишешь мне разрешение?

Про письмо думать не хотелось. Она подумает об этом в самолете. Потом. Или в столице. В конце концов, именно за этим она туда и летит – выяснить вторую часть истории.

– Да. Сейчас. Дай мне листок – вон оттуда, из принтера. Когда ты едешь?

– Сейчас же. Джон отвезет меня в аэропорт. Арью придется встретить кому-то еще.

– Я сама ее встречу. Или позвоню Рейегару. Это неважно. Может, лучше узнать, когда рейс? И потом, я не понимаю, к кому именно ты едешь. Не к Баратеонам, надеюсь?

– Нет, не к ним. Хотя они не сильно хуже вас. Тоже любят тайны и интриги. Все та же песня. Как скучно… А рейс – да фиг с ним. Мы живем в крупном городе. Отсюда в столицу, наверное, по пять рейсов пускают, улечу и я.

– Как хочешь. Вот твоя бумага. Я уже писала такую, когда Арья летала на сборы по фехтованию в сентябре. Проблем быть не должно. Не хочешь проститься с сестрой?

– Я потом свяжусь с ней. Она-то со мной не простилась, когда ей пришла охота удрать, пока ты рожала. Так что перебьётся.

– А с Браном?

– Я не хочу больше лжи. Вы же все знали. Ну и обсуждайте теперь, что и где. И думайте, стоила ли игра свеч. Спасибо.

Санса взяла разрешение, кратко его просмотрела – вроде, все было в порядке. Пора было заканчивать и ехать – пока кто-нибудь еще не вернулся домой. Лианна искоса глянула на нее снизу вверх.

– Я уверена, с этой бумагой не будет проблем. Я внизу написала свой телефон. Если возникнут вопросы – пусть звонят. Тебе нужны деньги?

– Благодарю, у меня есть кредитка. И еще немного наличности. Справлюсь. Прощай.

Лианна встала и сделала шаг к племяннице. Санса отступила к двери. Еще не хватало родственных объятий! Тетка понурила голову и пробормотала:

– Надеюсь, ты все же передумаешь и потом вернешься. Когда выяснишь, что тебе нужно. Мы всегда тебе рады.

– Я уже это слышала, тетя. И знаю цену вашему радушию. Нет, спасибо.

– Прости нас, пожалуйста… Мы хотели уберечь тебя от разочарования.

– Вам не удалось. Я разочарована. В людях вообще, и в вас в частности. Это мне уже не в новинку – но все же, хотелось верить, что исключения существуют. Похоже, нет. Очень грустно, хотя и закономерно. Но это ничего. Поцелуйте за меня Рикона. Я напишу ему потом…

Она развернулась и вышла. Забежала в свою комнату, быстро собрала то, что было необходимо. Сгребла все свои рисунки в большую переноску с ручкой и ремнем. Потом заглянула на чердак. Там ей тоже было нужно кое-что. В итоге, она спустилась вниз с переноской на плече, небольшой спортивной сумкой и рюкзаком. Джон уже маячил в дверях. Он взял у нее сумку.

– Поехали?

– Да, прямо сейчас.

– Не пойдешь к Брану?

– Лучше не надо. Потом позвоню ему. Или напишу. Или он сам меня найдет – в камерах…

Санса горько улыбнулась. И ступила за порог. Дом мелких шпионов и больших неудобных тайн. Пора была с этим заканчивать. Дорога уже маячила перед ней – смутная, но вселяющая хоть какую-то надежду. Этого чувства она не ощущала уже много месяцев. Надежда – и свобода. Свобода от всего и от всех. Еще бы найти где-нибудь свободу от себя самой – и дело будет сделано.

Санса поставила переноску как можно аккуратнее за спинку кресла и села. Бросила рюкзак под ноги. Глянула на дом. Из окна в коридоре на нее смотрела Лианна. Санса отвела взгляд и бросила Джону:

– Поехали. Нет надобности тут задерживаться.

Кузен резко тронул корвет, и у Сансы возникло отчетливое чувство дежа-вю: когда-то, в другой жизни, она вот так же спешила против времени, пыталась нагнать то, что уже ушло за горизонт событий. Как выйдет на этот раз? Это было неизвестно.

Загадывать наперед она уже разучилась. Знала, как это глупо. Надо было просто идти дальше и самой узнавать, что там – впереди. Другого рецепта просто не было. Мимо опять понеслись клены, знакомые здания, потихоньку переходящие в незнакомые кварталы и дороги. Вот так, да – и никак иначе. Главное – не бояться. В конце концов, бояться было глупо – хуже уже было все равно некуда. Да и потом, Санса вдруг отчетливо почувствовала, как сильно ей надоело всего страшиться. Все равно никогда не предскажешь заранее, кто нанесет тебе тот, финальный, удар в спину.

Она глянула на Джона. Тот вел машину, вцепившись двумя руками в руль, и Сансе стало смешно. Вот он точно ничего не знает про страх и как с ним обходиться. Ей стало жаль кузена, но к этому чувству примешивалась изрядная доля ехидства и горечи. Он не знает, но узнает. Все рано или поздно узнают – придется и ему.

Санса вновь порадовалась, что не отдала ему письмо Роберта. Играть в демиурга она была пока не готова. Может быть, когда-нибудь – но не сейчас. Да и уподобляться родственникам не хотелось. Она снова уставилась за окно, где ровной полосой летели черные весенние вспаханные поля, над которыми тучами кружило воронье и грачи. Новая весна – и новая жизнь, как бы то ни было, ждущая ее где-то за поворотом…

========== IV ==========

Вот сброшено кожей еще перепутье

Еще одно перекрестье, мой милый

Едва ли бы здесь оказались, не будь я

Такой легковерной, не слышащей силы.

Метаться устала. И все оглянуться

Боюсь, а приходится. В прошлом – ответы

Застыли травой подо льдом, и все мнутся

Билеты чужие на брод через Лету.

Нас много, и все мы толпимся, нагие

Кто вправо, кто – влево. Кто ждет, кто решает

У берега пред переправой. Шаги я

Услышала первой, надежды лишаясь.

Я больше не прячусь, мне правда честнее

Твоим завещанием – так ты чуть ближе

Пред временем стражем стою, цепенея

И слепну от взгляда. И неба не вижу.

Не знаю, каким направлениям верить.

Вода за кормой холоднее могилы,

Вдали пар клубится над бездной, как перья

А мгла за спиной пьет последние силы.

Внезапным порывом, как брошенный камень

Тону. – мне бы берег узнать за туманом

Хоть вплавь, хоть ползком. Путь заказан не нами

А правда двоится под маской обмана.

Бриенна.

1.

Уже надо было начинать собираться. Если бы тут был Джейме, она надела бы платье – потому что за френчи она получала еще больше насмешек. Но Джейме был далеко, и неизвестно, захочет ли он вообще теперь ходить на все эти приемы. Бриенна заметила, что, несмотря на постепенно, вместе с силами возвращающуюся к нему характерную самоуверенность, он стал жестче, и там, где раньше бы схохмил, теперь мог и ввязаться в ссору. Комментарии других стали его задевать. В золотом доспехе Ланнистера была пробита брешь – и серьезная. Непонятно, что его подкосило больше: искалеченная рука или нарочитое предательство Серсеи, так и не доехавшей до «любимого брата». Тирион, надо отдать ему должное, прискакал, как только узнал – несмотря на то, что сообщили ему поздно, уже к тому времени, когда Джейме выписали из больницы. Надо сказать, что присутствие младшего брата здорово разрядило обстановку.

По возвращении из госпиталя Джейме заперся в съемной квартире-студии Бриенны, отказываясь выходить и что-либо предпринимать. Хорошо, что хоть одежда у него в гостинице осталась (Бриенна, прожив в этом же отеле три дня, переехала в снятую на неопределенный срок квартиру, захватив барахло Ланнистера с собой). Все его щегольские пиджаки и свитера висели теперь на нем, как на вешалке – бесконечный отказ от еды не мог не сказаться. Вообще, как заметила Бриенна, Джейме медленно, но верно тонул в каком-то океане апатии. А карлик смог каким-то образом сдвинуть ситуацию с мертвой точки, прежде всего, довольно ехидно обсмеивая старшего брата, в том числе, и на предмет его увечья. Бриенна и помыслить себе не могла о таком, боялась лишний раз напомнить Джейме о его руке. Возможно, именно из-за этого нарочитого замалчивания в квартире и воцарилась эта атмосфера безжизненности и тяжести, что чувствовалась и днем, и ночью. А Тирион со своими скабрезными шутками вытащил Джейме из пучины самооплакивания, напомнив, в общем-то, что бывают проблемы и посерьезней отрезанной конечности. Про руку Тирион прокомментировал в духе: «Теперь будешь баб на жалость брать. Это чувство у них развито еще лучше, чем падкость на красивые физиономии и блондинистые космы. А потом сделаешь себе роботоруку и выйдешь на новый уровень ролей. Это все-таки прогресс: от принцев и смазливых мерзавцев до падших богов и суровых мстителей с металлической конечностью. Режиссеры сэкономят на спецэффектах – а ты и тут себе выгоду урвешь, братец! »

Бриенна от такой отповеди вся внутренне сжалась и приготовилась к большой разборке, но каково же было ее удивление, когда Джейме, молча выслушав все тирады Тириона, вдруг захохотал, как бешеный и даже начал отшучиваться. Вечер после приезда младшего Ланнистера они провели в ресторане – впервые после увечья Джейме вышел в люди. Тирион отлично отвлекал брата от повышенного внимания досужих дурней, что с интересом осматривали красивого, бросающегося в глаза мужчину без правой руки. Многие помнили еще и репортаж по телевидению – одна девушка даже подошла за автографом, чем вызвала полную растерянность Джейме – левой рукой он расписываться не умел. И тут ситуацию разрулил Тирион. «Я за него распишусь – я тоже знаменитость. А вообще, мы всегда так делали – брат мой, за ненадобностью, так и не научился грамоте. А за него пишу я. Особенно это хорошо получается, когда на каракули вдохновляют такие шедевры, как вы». Девушка удалилась, смущенная и польщённая, а Джейме шепнул брату, что тот напрасно расходился, потому что барышня, похоже, вообще была переодетым мужиком. Тирион пожал плечами: «Все имеет право на существование, мой друг. Кто мы такие, чтобы осуждать кого-нибудь? Ты посмотри на нас! Отпрыски лучшего семейства в стране! Один без руки, другой – ну, почти без всего, а третья – однозначно без сердца. Выродки!»

Скорбный, обросший бородой Джейме привлекал внимание – но карлик притягивал больше взглядов. Тирион не без гордости заявил: «Отруби ты себе еще и ногу, я все равно буду заметнее тебя, братец. Стоило сразу играть по-крупному и научиться жить без головы. Тебе она без надобности. Вот мне она нужна – я туда думаю. А ты бы стал звездой в одночасье.» Джейме хмыкнул и занялся едой. Через полчаса Бриенна перестала сжиматься от каждой остроты Тириона и тоже начала наслаждаться ужином.

Они покинули паршивый городишко через несколько дней. Следствие, по всей видимости, зашло в тупик. Их несколько раз посещал Сэм Тарли, в последний свой визит со сконфуженным видом сообщивший, что вся группа мерзавцев, похоже, дала деру куда-то за кордон, отлично заметя следы. Он продолжал работать над этим делом, но особых надежд, кажется, не питал. Джейме мрачно сказал, что, так или иначе, новая рука у него от поимки садистов не отрастет, поэтому раньше это произойдет или позже – уже не имеет значения.

Две недели назад Бриенна таки уговорила жившего у нее Ланнистера поехать в один небольшой городок за восточным морем, где были отличные рекомендованные им знакомыми специалисты по имплантам и протезированию конечностей. Джейме сопротивлялся до последнего, говорил, что это бред, и он не хочет стать живым экспонатом музея робототехники, но Бриенна ничего не хотела слышать. Денег у него хватало, – а тратить их было особо некуда. Она бы сама поехала с ним, но под весну на нее навалилось с полдесятка проектов разной степени срочности – многие из них висели еще с зимы, когда она большую часть времени проводила с Джейме, который скучал дома над сценарием своего фильма. Теперь дела надо было разруливать, и Джейме пришлось лететь одному. Тирион подхватил работу над незаконченным текстом – сегодня перед дурацким раутом как раз надо было забежать к нему и обсудить пару вопросов, которые Бриенна не хотела доверять телефону.

Итак, обычный набор: пиджак, рубашка, которую надо было еще погладить, и брюки. Лишь бы на приеме не было Серсеи. Та теперь демонстративно не ходила туда, где появлялись Джейме с Бриенной или даже одна Бриенна. Впрочем, после скандальной истории с Джоффри и последующим расследованием жуткого дела на море, Серсея вообще избегала выходить в свет слишком часто – появлялась только на закрытых вечеринках, рассказывая всем желающим, что все это – чудовищный поклеп и попытка опорочить ее семью. Как это было принято на приемах, все сочувственно кивали и пели слова подбадривания, а как только вдова Баратеона поворачивалась спиной, шипели, что поделом досталось гордой и надменной Ланнистерше, и что она вполне это заслужила. Бриенна считала, что такого не заслуживает никто, и пресекала на корню все обсуждения или попытки втянуть ее в подобные разговоры. Потом, она помнила – Джоффри был еще и сыном Джейме – а тому, наверняка, было бы неприятно, если бы его сестру и отпрысков обсуждала его же женщина втайне от него. И потом – были еще Мирцелла и Томмен, которые уж точно ни в чем не виноваты и не должны были отвечать ни за брата, ни за грехи матери с отцом, кем бы он ни был.

2.

Бриенна со вздохом взялась за ненавистную глажку. Только она включила утюг, в дверь позвонили. Она никого не ждала – тем более, время было уже позднее: в половину седьмого редко кто заходит без приглашения. Разве что какие-то соседи забежали по делам кондоминиума.

Выдернув из сети шнур уже нагревшегося утюга, Бриенна поплелась к двери и открыла, как всегда, забыв спросить, кто там. На пороге обнаружилась молодая девушка, обвешанная сумками. Бриенна не сразу сообразила, кто это, и лишь когда глаза чуть-чуть привыкли к полутьме коридора, по копне рыжих волос поняла, кто перед ней.

– Санса? Какими судьбами? Проходи!

Санса молча зашла внутрь, сняла с себя свои баулы и выжидающе уставилась на Бриенну. Та жестом пригласила ее в залу, размышляя, не валяется ли там чего неподходящего, и выбросила ли она пустую бутылку из-под ликера, которую они распили третьего дня на двоих с приятелем – каждый плакался о своем, что было теперь более равновесно.

Санса прошла в комнату, села на диван, подогнув под себя ногу. Бриенна поморщилась – диван был новый, со светлой обивкой. Что-то говорило ей, что не стоит сейчас делать девочке по этому поводу замечаний. Как и ни по какому другому. Что-то было такое в ее лице, что настораживало.

Санса подозрительно огляделась вокруг, задержала взгляд на картинах на стенах и на фотографию Джейме, что теперь красовалась у Бриенны на модерновой металлической полке с киносправочниками. Хозяйка поймала брошенный в этот угол взгляд и, как всегда, пошла красными пятнами. Стоило убрать фотографию в спальню. Или вообще держать где-нибудь в альбоме.