Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 101 страниц)

Санса и возмутилась, и, вместе с тем, ей стало дико смешно. Идет себе человек, курит, а вокруг него – всемирный потоп. А ему хоть бы что, знай, ладонью сигарету прикрывает. Чтобы огонек не погас. Вот ведь олух… А с самого льет уже вовсю – он сам стал частью дождя. И, похоже, ему все равно… Санса хихикнула.

– Ты чего тут веселишься?

– На тебя любуюсь. Тебе там не мокро?

– Слегка. Но пока терпимо. А что ты тут торчишь? Я думал, ты уже собираешь своих кукол в старом номере, перекладываешь папиросной бумагой привидения, чтобы не запылились, обкладываешь ватой чудищ и скелеты в шкафу… У тебя ведь есть скелеты?

– В шкафу? Нет.

– А жаль. С ними бы было веселей. Скелеты в шкафу отлично помогают скоротать дождливый вечер. Особенно, когда нельзя ни пить, ни курить.

– А что, ты серьезно думаешь это воплотить в жизнь?

– Что – не пить или не курить? Нет, пожалуй, несерьезно. А если честно – даже и не думал.

– Я так и подозревала. Но чтобы пить – или там не пить – для начала нужно войти. А вот с этим проблемы, как видишь.

– Какие проблемы? Ничего не вижу.

– Дверь замерла. Я кое-как проползла, но ты, боюсь, не сможешь. Слишком уж вырос.

– А, вот я и чувствую, чего-то мне недостает в восприятии пейзажа. Чавканья треклятой двери, конечно же! Может, и хорошо, что она сломалась?

– Так-то оно так. Но ты же снаружи. И это проблема.

– Никакая это не проблема. Отойди.

Санса отступила ко внутренней двери. Та тут же раскрылась – вот тебе и чавканье. Сандор налег ладонями на одну из половинок двери, лицо его сосредоточенно напряглось. Дверь отъехала на пару футов, издав крайне неприятный скрежет.

– Вот и вся твоя проблема. Пойдем.

Они вошли в холл. Из коридора уже спешил возмущенный администратор.

– Мисс, я не могу больше ждать вашего… Как вы вошли?

– Обычно, через дверь.

– Но она же…

– А я ее чуток подвинул. Самую малость. Но чинить ее, полагаю, надо все равно.

– С-с-спасибо. Я немедленно этим займусь.

– Нет, лучше немедленно заняться нашим номером. А то как-то мокровато.

– Да, сэр. Конечно. Номер готов. Вы хотите забрать ваши вещи из старого?

– Ах да, вещи. Пташка, забери свои вещи. Ну там… уже обсужденные скелеты…

– Скелеты, сэр? Какие скелеты?

– Те, что в шкафу. А вы не в курсе? У нее полный шкаф скелетов обнаружился. Поэтому и номер меняем… Уж не обессудьте… Они стучат зубами по ночам и мешают девочке спать… Но все же, где новый номер?

– Ах, номер, да… Он на втором этаже. Справа по коридору, в самом конце.

– Седьмое пекло, никогда не любил лифты… А пониже ничего нет?

– Не слушайте вы его, все хорошо. Мы принесем вам ключи от старых номеров. Как соберемся. Спасибо!

Санса возмущённо оттащила Сандора за локоть от стойки.

– Какого Иного ты устраиваешь? С тебя льет! А ты решил пошутить…

– Но ты видела его лицо? Боги, оно того стоило…

– Хватит ржать, пошли.

– Куда еще? С тобой, впрочем, хоть на край света.

– Опять! Ты что, уже выпил?

– Ни капли. Я трезв, как стекло. Правда, слегка подмокшее стекло… Кстати, о стеклах. Серсея велела свезти на мойку машину. Можно подумать, она недостаточно помылась. Может, лучше сразу в море? Тогда еще и салон тоже помоется…

– Да что на тебя нашло? Ты никаких таблеток не ел? Или там волшебных грибов?

– Я вообще ничего не ел. Очень давно.

– Как не ел? И не обедал?

– Нет, обедал, но мало. И плохо. И на кухне.

– Я придумала: мы сейчас закажем еду в номер. Всю жизнь мечтала это сделать. А платить все равно будет тетя…

– Отличный план, по-моему.

– Тогда иди за вещами. И мои тоже не забудь: то, что там осталось.

– Хорошо. Тогда отпусти мой локоть…

– Ой, извини! Я забыла. Я не специально… Договор… Прости…

– Хорошо, прощаю. Мы все же пока не в номере.

– А не в номере тебя трогать можно? Это уже кое-что…

– Не обольщайся. Я уже ухожу.

– Иди-иди. До нового номера.

– Тебе не нужна помощь с вещами, кстати?

– Нет, там же один чемодан. И тот с колесиками. И еще лифт. Довезу как-нибудь.

– Только не застрянь в лифте. Терпеть не могу лифты, Иные бы их побрали. Не хотелось бы на ночь глядя тебя оттуда вытаскивать…

Санса сняла мокрые туфли и дошла до номера босиком. Все же, этот номер продолжал пугать ее. Она быстро включила свет, вошла и начала зашвыривать в чемодан свои малочисленные пожитки. Остальное было в мешке, брошенном на полу Серсеиного кабриолета… На сбор ушло несколько минут. Санса зашла в ванную, собрала белье с батареи, захватила свои банные сумки и флаконы и вышла, погасив за собой свет. Так, что еще? Скелеты – то есть, джинсы, в шкафу. Драные, но не оставлять же их… И еще остатки еды в холодильнике. И сумка, та самая, из-за которой весь сыр-бор и начался… Что же в тебе особенного, сумочка?.. Почему именно ты начала прыгать? Сансу опять передернуло. Она торопливо бросила сумку в чемодан, кое-как застегнула его – в молнию попал проклятый непарный носок и не желал вылезать. Ладно, и так сойдет. Она в последний раз оглянулась на зловеще опустевший номер, на трепещущую от потока включенного кондиционера занавеску… Нет, по этому месту она точно не будет скучать. Санса погасила свет и захлопнула дверь.

В коридоре Санса было уже рванула к лифту, но, вспомнив кое-что, вернулась обратно. Она легонько постучала в соседнюю дверь. Раздался знакомый уже дикий кашель, потом хриплый голос спросил:

– Кто там?

– Оленна, это Санса, ваша соседка.

– А, северянка…

Оленна открыла дверь. В зубах у нее была зажата сигарета без фильтра.

– А вы разве… Вы разве не бросили? Вы же больны.

– Дитя, выше собственной головы не прыгнешь. Я прожила чертовски долгую жизнь. Даже самой противно. Так что, если мне становится особо тошно, – я все же курю. К счастью для меня – и к несчастью для моего сына, это происходит весьма редко. Я не люблю ностальгировать. Я люблю просто вспоминать. А тут что-то накатило. Дождь этот… Тоска… Но ты что-то хотела сказать, милочка?

– Да. Я переезжаю в другой номер. Тут рядом живет моя тетка, она велела мне не оставаться одной. Вот и дала мне своего охранника. Она за меня беспокоится.

– Ах да, Серсея Ланнистер. Королева благотворительных балов и отвратительных закусочных канапе. Не повезло тебе с теткой… Едва ли ее вмешательство можно назвать беспокойством…

– Вы ее знаете?

– Не лично. Боги уберегли пока. Сталкивались пару раз, но не лицом к лицу… Но наслышана, и весьма. Удачи тебе с ней… Она тебе точно пригодится…

– Спасибо! Я пойду, а то у меня ноги мокрые. Ещё увидимся, может, за завтраком.

– Конечно, дорогая. Спокойной ночи! А, вот еще что. Этому своему другу – ну, твоему охраннику – передай от меня вот что: времени мало. Когда оно того стоит, времени всегда мало. Так что пусть не щелкает клювом…

– Я не очень понимаю, о чем…

– А тебе и не надо. А вот ему – да. От себя-то не убежишь. Ты просто передай – а он, я уверена, поймет, о чем я. Тебе еще рано про такое знать. Ты маленькая, сколько тебе – шестнадцать?

– Да, почти. Будет в следующий вторник.

– Вот и хорошо. Тогда и станешь большая. А пока – можешь спокойно спать. Прощай!

– До свидания. Спокойной ночи!

Но старуха уже ушла к себе в номер, звонко захлопнув дверь. И выкурить долгожданную сигарету не успела – вот, весь пепел от сгоревшего табака упал на ковер… Сансе стало грустно – словно свет в холле стал как-то тусклее. Она взялась за ручку чемодана и потащила его к лифту, попутно оставив на стойке ключ от старой комнаты. Шаг был сделан.

Номер был и впрямь «люкс». Это уже были не комнаты – апартаменты. Цветы на столе – розы. Какие-то кресла. Здоровенный диван посередине. Дверей нет – вся площадь, как студия, разделяется лишь арками. На одной половине – огромная двуспальная кровать с кучей мелких подушек, наваленных там и тут, – на этой можно и поперек спать.

За аркой, в темноте, виднелась кровать поменьше. На одном из кресел валялась мокрая черная рубашка Клигана – сам он, судя по звукам, был в ванной. В одной из ванных – их тут было две…

– Пташка, ты? Сейчас я выйду.

– Хорошо. Я пока тоже переоденусь.

– Там твоя пижама на… Седьмое пекло, я, кажется, бросил на нее свое мокрое тряпье… Прости…

– Ничего страшного.

Санса уныло разглядывала то, в чем она должна была сегодня спать. Другой пижамы не было. Так что даже спасительный мешок не помог бы. Она, как могла, встряхнула мокрый комок и развесила пижаму на стуле возле отдушины кондиционера. Может, успеет высохнуть.

За окном уже стемнело. У них теперь был отдельный роскошный балкон с плетеными креслами, столиком, на котором уже валялись пачка сигарет и зажигалка, и зонтиком от солнца – где бы его еще сыскать, то солнце? На такой балкон и лезть приятнее как-то. Не то, чтобы ей это было надо, но все же…

Однако, было очень обидно, что придется еще несколько часов сидеть в проклятом платье. Бок драло невыносимо. Надо поесть и принять таблетку, что прописал врач.

Сандор вышел из ванной, вытирая мокрые волосы полотенцем. Рубашки на нем и на этот раз не было. Санса отвела глаза. «Только не красней, глупая девчонка, не смей!». Но уши уже начали гореть…

– Прости меня за пижаму, Пташка, я совершенно забыл, что бросил ее на кресло. Чертовски хотелось курить… Ну, хочешь, я схожу за мешком в машину.

– Не надо, ты же опять промокнешь. Потом, там тоже нет пижамы. Она была одна.

– Вот хренова тряпка! Что ж такое! Не знаю, ну, хочешь, я дам тебе свою рубашку какую-нибудь. Чистую, разумеется. Она тебе будет вроде ночнушки. Зайчиков у меня нет, конечно…

– С чего ты взял, что я люблю зайчиков? Терпеть не могу. Они дурно пахнут…

– Ну, я подумал, что если ты не любишь крабов, то зайчиков-то наверняка. Или птичек.

– Птичек люблю. Жареную курицу, к примеру. Очень хочется есть. Давай рубашку, а я выберу еду. А то, пока не принесут, не переоденешься…

Сандор покопался в сумке, что привез с собой, и бросил Сансе бледно-голубую рубашку.

– Возьми эту. Никогда ее не любил. Страшно жмет в подмышках…

Ужин принесли довольно быстро – количество еды даже несколько удручало. Поднос им поставили прямо под дверь, торопливо постучав. Сандор сам забрал поднос, а Пташка ушлепала босиком в ванную – переодеваться. Сандор было решил, что даму, хоть и переодетую в его рубашку, стоит подождать, но зверский голод не давал покоя. В конце концов, еды, похоже, хватит на всех…

Когда свежая после душа Пташка вышла из ванной в длиннющей его рубашке («И впрямь, как ночнушка», – подумал он рассеянно), Сандор уже успел съесть половину жареной курицы и теперь лениво ковырял салат. Пташке его рубашка шла куда больше. Ей, впрочем, шло совершенно все. В своем серебристом платье она неприятно напоминала Сандору Серсею, хотя какие тут могли быть сравнения? В его рубашке она казалась еще чище, еще невиннее, чем даже в этой своей куцей пижаме. Пижамные влажные шорты – они, видимо, меньше пострадали от его небрежности – теперь робко выглядывали из-под края рубашки.

«Смотри в свой салат. Не на ее ноги. Не на ее длинную шею, слишком хрупкую для жесткого воротника». Пташка наклонилась голову вниз, причесываясь, и Сандор мысленно застонал. Из-под края воротника сзади виднелась нежная, с напряженными от наклона мускулами, шея. Под неровно обрезанными прядями модной стрижки, рыжел когда-то подбритый, а теперь уже заросший мягким, завивающимся в колечки пушком, затылок. На шее слегка выдавался один из позвонков. Пташка наклонилась ниже, встряхивая непослушными волосами – позвонок выпятился еще сильнее, и под тонкой тканью рубашки натянутым луком стала заметна линия позвоночника. «Смотри – в – свой – салат!»

– Ты что же, съел половину курицы? Ничего себе, у тебя и скорость… Да и аппетит ничего себе. Неудивительно, что такая огромная рубашка на тебя не налезает.

– Это не рубашка огромная, это ты – маленькая.

– Я…

– Ой, все! Только не говори, что ты не маленькая. Большая. И, чтобы стать еще больше и перерасти гигантскую песью рубашку, начинай есть…

– Вот это с удовольствием!

Пташка лопала курицу почти так же прожорливо, как и он. Она съела остатки грудки и крыло и довольно откинулась на спинку кресла. Сандор смотрел на нее из-под полуприкрытых ресниц.

– Вот еще помидоры – и все. И вон то пирожное. Больше в меня не влезет. Иначе и вправду – рубашка порвется…

– Погоди, у нас есть еще шампанское. Этот хмырь со стойки, чтобы загладить свою вину, прислал нам бутылку с запиской.

– А мне разве можно? И еще, я таблетку выпила…

– Это же просто болеутоляющее, если я правильно понял. Нет, не хочешь – я отлично выпью сам!

– Ну нет, я тоже пострадала от этой двери! И еще уронила твою куртку в лужу…

– Ты уронила мою куртку? В лужу? Больше не дам ее тебе!

– Это мы еще посмотрим!

– Смотри, как она расхрабрилась от курицы. Не начнешь кусаться?

– Нет, кусать я уже ничего не могу. Но шампанского выпью.

– За новый номер!

– Ага. И скелеты в шкафу!

– Чьи?

– Ну твои, конечно. Я же маленькая, какие у меня могут быть скелеты? О, я что-то вспомнила! Тебе передала привет моя соседка. Я к ней зашла попрощаться. И еще она передала тебе послание.

– Мне?

– Ага. Что-то вроде загадки. Хочешь послушать?

– Я весь – внимание.

– Она сказала, что времени мало. Что… погоди, дурацкое шампанское дало в голову… а, вот: когда оно того стоит, времени всегда мало. И – ой, не могу, смешно! – чтобы ты… ха-ха… не щелкал клювом!

– Что бы я понимал в этой галиматье! У тебя не скелеты в шкафу, а мумии… Ну тебя и твою старуху совсем! Пойду курить…

– Налей мне еще шампанского! И я тоже пойду курить.

– Вот оно, началось! Спаивание малолетних и их же скуривание. Никуда не пойдешь! Сиди тут. У тебя, по-моему, и ноги уже не ходят.

– А вот и ходят! Нет, не очень, вот проклятые ноги!.. Я еще могу пройти по прямой…

– По-моему, это овал. Хватит тебе шампанского. Ешь лучше свое пирожное…

Когда Сандор после перекура вернулся в комнату, Пташка, свернувшись в клубочек, спала на кресле. Даже пирожное не успела доесть. Он осторожно отнес ее на большую кровать. Накрыл двумя одеялами. Она сонно потерла себе переносицу рукой, повернулась на бок, положила ладонь под щеку и мирно засопела. Сандор с минуту смотрел, как на нежном, почти прозрачном виске, у корней осенних волос, там, где пряталась родинка, похожая на просяное семечко, едва заметно пульсирует голубоватая жилка…

Он наклонился к ней так близко, что его лица коснулись короткие рыжие пряди. «Никаких прикосновений!» Он вдохнул ее запах – море, магнолии, еще как будто свежая трава… Ничто на свете не пахло так сладко и так желанно! Сандор отстранился, погасил лампу и ушел курить.

Он проснулся от смутного ощущения, что что-то не так. Инстинкты редко его подводили. И правда: там, в темноте, где-то страшно далеко – и страшно близко – безнадежно и жалко всхлипывал ребенок.

Какой еще ребенок? Где он находится, седьмое пекло? Это Пташка, вот кто.

В две секунды он был у ее кровати. Девочка билась в длинной простыне, как запутавшийся в силках зверек. Он легонько тряхнул ее за плечи, сажая в кровати. Ее тяжелая голова упала к нему на грудь. Плечи сотрясались рыданиями…

– Тихо, ты тут всех перебудишь! Это только сон…

– Нет, нет, не надо, не трогайте, я не хочу! Я больше не хожу в юбках!

Она вцепилась ему в шею тонкими ледяным пальцами. Сандор осторожно притянул ее худенькое тело к себе. Пташка горела, словно ее лихорадило, а рубашка вся вспотела.

– Не уходи! Они вернутся!

– Кто? Кто вернется?

– Ты не понимаешь! Они. Они поднимали мне юбку ракетками! Но я больше не ношу юбку, я же обещала! Ты слышишь меня, я обещала!

Она стукнула его по плечу кулачком, и Сандор при слабом свете ночника с ужасом увидел, что глаза у нее открыты – крыжовенная зелень почти исчезла, зрачки так расширились, что Пташкины глаза казались черными.

– Я обещала. Но я все время просыпаюсь… А времени мало, его мало… Я больше не стану спать…

– Нет, станешь. Прямо сейчас. Это просто кошмар. А ты уже проснулась. Никого нет. Только ты и я. Никого в этом мире. Никаких ракеток. Спи. У тебя все время этого мира… Спи… А я буду тут.

– И оно стоит того? – пробормотала Пташка сонным голосом.

Она расслабилась, руки сползли вниз, но, когда Сандор попытался переложить ее на кровать, она вдруг, всхлипнув, обняла его холодной рукой за талию, положив щеку ему на колени. Тогда он подвинулся к ней ближе и так, откинувшись на подголовник кровати, просидел до рассвета.

И не было в те три часа на этом свете человека несчастнее и счастливее Сандора Клигана…

========== X ==========

Руки Полины, как забытая песня под упорной иглой.

Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над ее головой.

Сонные глаза ждут того, кто войдет и зажжет в них свет.

Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.

И все эти годы я слышу, как колышется грудь.

И от ее дыханья в окнах запотело стекло.

И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.

В ее хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.

Я знаю тех, кто дождется, и тех, кто, не дождавшись, умрет.

Hо и с теми, и с другими одинаково скучно идти.

Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет

Того, что никогда не сможет произойти.

Пальцы Полины, словно свечи в канделябрах ночей,

Слезы Полины превратились в бесконечный ручей,

В комнате Полины на пороге нерешительно мнется рассвет,

Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.

И все эти годы я слышу, как колышется грудь.

И от ее дыханья в окнах запотело стекло.

И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.

В ее хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.

Наутилус Помпилиус. «Утро Полины»

—

Сансе не хотелось просыпаться. Солнечный луч пробивался сквозь сомкнутые веки, окрашивая смутные обрывки предутренних снов в оранжевый. Почему-то саднило в горле, словно она долго кричала или плакала. Очень хотелось пить. Санса лениво подумала – может, на тумбочке есть бутылка с водой? Она не обратила на это внимания с вечера. Кажется, она не помнила, как и где заснула…

Эта мысль разбудила ее. Как, опять? Это уже начинает превращаться в традицию. Санса вытянула правую руку из-под одеяла и осторожно, чтобы не разбудить надоевшую боль в боку, на ощупь попыталась определить наличие воды на тумбочке. Так, это телефон… часы… а это, кажется, то, что она искала… Мысленно благодаря за такую милость всех известных ей богов, Санса утащила бутылку к себе под одеяло, осторожно отвинтила крышку и, привстав на подушке, все еще не открывая глаз, глотнула…

Боги, как же хорошо… Вода была слаще любого нектара. Санса всегда любила пить воду, чистую, без примесей, – не сок, не всякие там продукты химического производства страшного цвета и немыслимых вкусов, а именно воду – без газа, холодную, как февральская сосулька, сорванная с обледенелой крыши втайне от мамы и тут же расхрумканная ноющими от холода зубами, тающая во рту привкусом приближающейся весны.

Санса машинально отметила про себя – надо позвонить маме. Она продолжала глотать прохладную воду, с недовольством размышляя над тем, что горло почему-то саднило с каждым глотком все больше… И нос какой-то был неприятный. Боги, она что, простудилась? Похоже, это было именно так.

Санса сдалась и открыла глаза. Солнечный свет тут же проскользнул к ней поближе и повис мотыльком, вечно устремленным вдаль, на ее склеившихся от сна ресницах. Санса недовольно пощупала себе лоб – вроде, не слишком горячий. День был солнечным, ярким, – один из тех августовских дней, когда мир просто кричит вокруг тебя до предела насыщенными красками – и даже тени, казалось, становились четче, жирнее – наливались материальностью.

Санса села на кровати и огляделась вокруг. И что тут ночью происходило? Она помнила, что пила шампанское. Мало, но уплыла с него, похоже, быстро. От шампанского Сансе всегда сносило голову – и именно за это она его не любила, в отличие от всех ее подружек. Оставалось только надеяться, что ее отключка состояла в том, что она просто где-то заснула, а не буянила почем зря. Бывает ведь и такое.

В комнате был относительный порядок. Сансин мешок наконец-то добрался до комнаты и стоял, прислоненный к одному из кресел. Никах следов дебоша видно не было. Даже поднос с остатками вчерашнего ужина исчез.

Сансе стало неловко. Что за дурь! И она еще все время твердит, что уже, ах, вы подумайте, взрослая! А сама напилась, уснула, где придется, – и, похоже, ее опять отнесли в кровать, как ребенка, уснувшего на диване под родительский тихий разговор. Отлично потренировалась в самоконтроле!

На душе стало тоскливо, и Санса шлепнулась обратно на кровать, плашмя на спину. Бок тут же взорвался болью. Ах, ты, проклятая дрянь! Когда же он пройдет, Иные его забери!

Санса чихнула. Еще и это – реакция на пылинки, что изящно закручивались в маленькие вихри, порхая в солнечном луче, или более неприятные последствия ее мокрых ног? Санса чихнула еще раз. Видимо, все же простуда.

Она сползла с кровати. Сходила в ванную – голова слегка кружилась, и как-то по-странному ныли ноги. Санса кое-как поплескалась водой– после душа ее тут же начало трясти, и она поспешила в кровать, напялив ту же самую рубашку, что ей дал Сандор. Историю с рубашкой Санса помнила довольно четко – ну да, сначала была рубашка, потом они ели – кстати, есть хочется здорово – а потом уже было шампанское… А потом она заснула. А потом? Сансе казалось, что было еще какое-то потом, но она была совершенно не уверена, что это был не сон.

Ей приснился очередной кошмар – такой четкий и удивительно реалистичный, что стало воистину страшно. Она была на берегу. Море билось в шторме – его почти черная, блестящая, как мазут, поверхность кипела и закручивалась в водовороты. Она стояла и смотрела на все это немыслимое бурление, и еще было страшно – но, как обычно бывает в снах, она не могла даже двинуться с места – ноги словно застряли, затянутые зыбучими песками. Море казалось разумным – и враждебным. Оно знало, что Санса не может сдвинуться с места – и ждало своего часа. Когда настанет прилив. За спиной слышались крики чаек. Или это не чайки? Нет, это кричат и скрипуче смеются ее школьные приятели. «Прикрой срам, прикрой срам!» Какой срам? Санса в ужасе глянула на ноги: они и вправду по щиколотку ушли в песок – на ней было серебристое бальное платье, а сзади стоял тот рыжий мальчишка с теннисной ракеткой размером с хорошее копье.

Нет, постойте… лицо мальчишки расплывалось, заменяясь на другие черты – теперь это был Джоффри – а вокруг него танцевали безликие тени. Своей чудовищной ракеткой он задрал ей юбку до самых плеч и зашелся в истерическом злобном хохоте.

Тени вторили ему. Санса пыталась дергаться, пыталась вырваться из плена песка – но тщетно. «Прикрой срам», – продолжали скандировать дети-чайки. И тут нет никого, кто бы мог ее спасти, вытащить из песка, обнять за плечи и увести подальше от бурного моря и этих полулюдей-получудовищ. Никого, кто бы сказал пару грубых слов паршивцу с ракеткой… Она была совершенно одна – да и бежать было некуда. Позади – толпа недочеловеков, впереди – черная бездна бушующего моря. Она не могла определить себе, что же страшнее…

А потом – потом ее выдернуло из песка, потащило по можжевеловым кустам, что вдруг выросли на берегу, переходящем в школьный двор, где в чудовищном танце переплетались дети-птицы, тени и еще какая-то нечисть.

Страх отпустил Сансу. Но надо было сказать. Надо было предупредить. Прилив отрежет им путь отступления. Неровная линия берега загибалась полумесяцем слева. Он дойдет до того места, где они стоят.

Стоят с кем? С братом? Было что-то до боли знакомое в этом запахе. Не то, не то. Ее уже так обнимали раньше…

Но времени так мало. Его почти нет. Прилив уже начал подбираться к их ногам. Санса боялась за себя, боялась за своего спасителя, которого она так и не успела разгадать. Она плакала, что-то кричала – если бы она не надела юбку, все бы было иначе. Потому что она нарушила обещание. Какое? И этого она не могла вспомнить. Какой мерзкий сон…

А потом вдруг стало спокойнее, и сон ушел, и все вокруг нее тоже рухнуло в смутное серое небытие. «Спи, у тебя есть все время этого мира. А я буду тут…»

Видимо, все это тоже было частью сна. Никаких доказательств того, что это могло быть и реальностью, Санса не нашла. А если? Нет. Этого быть не могло. И потом был договор. Был самоконтроль.

Санса чихнула еще раз. Как бы то ни было, спросить напрямую у единственного свидетеля, что мог знать правду, она не решится. Это было слишком неловко. «Я, случайно, не просыпалась от ночного кошмара, сэр? Вы, случайно, не обнимали меня этой ночью? Я, право, так вам обязана…» Фу! Нет, не будет она спрашивать. А сам он тоже не скажет…

Обдумывая все это, Санса попутно решила для себя, что уж раз ей сегодня нездоровится, то и будет она лежать в кровати. Хватит бегать. Ну кому она нужна? Только неприятности сплошные. Она взяла трубку и набрала номер тетки.

Серсея подошла не сразу. Она была в городе, вспомнила Санса.

– Да, здравствуй, голубка! Как твои дела?

– Доброе утро, тетя. Все хорошо. А у вас?

– Отлично, спасибо. Вырвалась вот ненадолго – зашла в салон, а то волосы стали, как воронье гнездо. Этот парикмахер Джоффри совершенно не умеет работать с длинными волосами. Вот и пришлось искать помощи на стороне… И как я не подумала, надо было тебя взять с собой! Поразвлеклись бы, поболтали бы по-женски… Джоффри дома нет, у него утренний концерт в сорока пяти милях езды, в соседнем городке. И Бейлиш с ним поехал.

– А… а Пес?

– Тоже там. Он-то куда денется. Это же его песья работа. Кстати, не докучал он тебе?

– Нет, нисколько. Мы поужинали, а потом я спать легла. Очень устала.

– Ну и хорошо. Послушай, может, мне за тобой все же заехать к обеду? Ну, сходим в какой-нибудь ресторан… Я тебя совсем не знаю, хотелось поближе с тобой познакомиться, просто по-человечески поболтать… Ну, что?

– Я… я, собственно, поэтому и звоню. Я простудилась вчера, ноги промочила. Тут дверь в гостинице заело, ну, и я простояла на улице. Не очень хорошо себя чувствую, хочу сегодня полежать в кровати. Простите, тетя. Мы можем как-нибудь в другой раз поболтать.

– Да, конечно. Ни о чем не беспокойся. Отдыхай. Увидимся завтра. У тебя есть лекарства?

– Да, от простуды у меня все есть, спасибо!

– Вот и замечательно! Отдыхай, лечись. Передам тебе вечером с Псом баночку меду. Старый дурак, что держит винную лавочку возле этого самолетного притона, делает отличный мед…

– Спасибо!

– Ну, пока!

И Серсея повесила трубку. Санса облегченно вздохнула, позвонила вниз в буфет и заказала себе завтрак в номер.

Потом набрала номер матери.

Мать тоже подошла не сразу. Было ощущение, что она только что проснулась. Голос был сонный и какой-то протяжный.

– Мама, привет!

– Санса? Что ты так рано звонишь? Что-то случилось, детка?

– Мама, сейчас уже десять утра. Нет, все хорошо. А у тебя?

– И у меня. Только вот голова опять болит.

– Я тебя разбудила, что ли? Прости, пожалуйста.

– Ну, да. Это ничего. Если уже десять, то давно надо было встать… Хорошо, что разбудила.

– Ну, тогда расскажи, что у тебя и как.

– У меня? Да все у меня прекрасно. Как обычно. Вот только спится что-то. Это, наверное, таблетки…

– Таблетки? Какие еще таблетки, мам?

– А, эти, ну, успокоительные. Это мне психолог насоветовал. Чтобы кошмары не снились.

– Мам, ну зачем это еще?

– Потому что по ночам надо спать. А не рыдать. И не смотреть каждый день один и тот же кошмар. Как ты не понимаешь?

– Я понимаю. Очень даже, уверяю тебя. Но все же таблетки…

– Я их редко пью. Не каждый день. Когда особенно тошно.

«Я прожила чертовски долгую жизнь. Даже самой противно. Так что, если мне становится особо тошно – я все же курю…» – вспомнилась Сансе.

– Мам, пожалуйста, давай я приеду, а? Отпразднуем вместе день рождения. И никаких там таблеток! Будем друг друга утешать. И вместе не спать.

– Нет, не надо билет из-за меня менять. Я не разрешаю! В конце концов, я – мама. Вот и слушайся!

– Ну, мам…

– Нет. Осталось и так полторы недели. Гуляй пока. Кстати, как там твой визит к врачу прошел?

– Ой, не напоминай! Меня осмотрели. Всю. Ну и меня опять стошнило…

– Бедный мой зайчик…

– Мам, я уже не зайчик.

– Прости, очень большая барышня. И вправду, большая… Ну, и что врач?

– Да ничего. Сказал, синяк заживет через неделю, примерно. Дал мазь и таблетки. Вроде твоих. Обезболивающее и успокаивающее. Я одну выпила, а все равно кошмары снились. А бок болит, но не так сильно.

– Ну, лечись. И не налегай на таблетки. А то с твоим-то желудком не стало бы хуже.

– Не буду, если ты не будешь.

– Договорились. А еще что происходит?

– Да ничего. Вчера был дождь, я промокла и теперь у меня нос течет. Дома сегодня буду. Джоффри увлекся теннисом. Его возит на игры твой старый приятель, Петир Бейлиш.

– Петир там? Как интересно…

– Что интересно, мама?

– Это же… Нет, ничего. Просто давно не виделись с ним.

– Он милый. Говорит, я на тебя похожа. А еще меня переселили в другой номер. Из-за всех этих падений, ночных кошмаров и прочего я нервничаю, когда остаюсь одна. Ну, помнишь, как было, когда мне семь стукнуло, а Арья болела ветрянкой и спала с вами. Короче, тетя меня с понедельника заберет к себе, когда Бейлиш уедет. А пока ко мне приставили телохранителя Джоффри, чтобы он за мной следил. Он живет в смежной со мной комнате… У меня теперь такая громадная постель, что я могу спать на ней по диагонали. Или поперек.

– Постой-постой, какой телохранитель Джоффри? Клиган? Тот, что с обожженным лицом?

– Да, он. А что?

– Нет, так. Он мне очень не понравился, этот тип. Я видела его однажды, когда мы три года назад ездили в столицу. Помнишь, когда ваша тетя Лианна с вами оставалась?

– Ага, помню. Когда Джон Роббу нос разбил на Рождество. Хорошие были каникулы…

– Да, у нас несколько хуже. Мы останавливались у Баратеонов. Роберт тогда рассказал нам про свое новое приобретение. Кстати, не знаю, чего ради его Роберту насоветовал как раз Петир. Очень неприятный индивидуум этот Пес, соответствует как раз данной ему кличке. Было ощущение, что находишься рядом с диким зверем. Да и история его, скажем так, не очень-то хороша.

– История? Какая история?

– Ну вот, я тебе и рассказываю. Погоди. Он воспитывался в приюте. В закрытом пансионе для мальчиков. А попал он туда, потому что отец совсем спился. И еще была эта история с их сестрой…

– У Сандора есть сестра?

– Была. Она умерла. Совсем девочкой. Наверное, нехорошо, что я рассказываю тебе такие ужасы, но это реальный мир, моя дорогая. Ее изнасиловали, очень жестоко, прямо рядом с их домом. И убили. От лица вообще ничего не осталось. Ей было пятнадцать, как тебе. Это как раз то, про что мы тебя всегда предупреждали…

– И что было дальше?

– У этого самого Пса есть старший брат. Его, кажется, зовут Григор. Он его старше лет на десять. Он полицейский, кажется, следователь. Нед его видел однажды, по одному делу, когда был в столице. Сказал, что такого раньше не встречал. Он огромный, очень сильный. В его управлении его прозвали Горой, за размеры. Ему даже машину делали на заказ – в обычной он не помещается…