Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 101 страниц)

– Что?

– Вот тупой, у нее же день рожденья. Завтра. Или нет, кажется, послезавтра. И я решил ее дефлорировать – в качестве подарка. Уверен, она будет рада. Ну, и вообще – должен же я узнать, на чем меня женят. Может, она какая-то не такая…Не хочется брать кота в мешке…Рыжего кота…

Джоффри заржал и двинулся к выходу. Сандор так и остался стоять в холле. Какого Иного? Не стоит тут стоять с такой рожей, ты, хороший лжец. Как славно… Еще одна тема для размышления… Ага, он будет размышлять в своей каморке, а Джоффри тем временем…

– Привет!

Боги, а вот и она. Новое платье – неужели старуха расстаралась? В нем она кажется еще взрослее. И еще соблазнительнее… Для Джоффри, – все для него…

Горничная принесла Пташке кофе и поднос с едой на заднюю веранду, и та поспешила позавтракать, подгоняемая Серсеиными понуканиями с улицы. Сандор в раздумье – идти туда или не стоит, все же решил не рисковать и вышел на улицу. Хозяйка критически оглядела его.

– Ну вот, так лучше. Но уж очень вид кислый. Опять ты вчера нажрался?

– Нет.

– Тогда с чего? Тошно смотреть на тебя. Впрочем, как и всегда. Не отходи далеко, сейчас уже поедем. Мирцелла, малышка, иди уже садись. Ты выпила таблетку от укачиванья? Нет, Томмен – это совсем не то, другой пиджак. Какая ты все же бестолочь, я же тебе дважды сказала…Мухой переодеваться!

Сандор мотался туда-сюда, с тоски закурил и вдруг обнаружил, что ноги сами принесли его к веранде. Пташка уже допивала кофе. Вокруг припухших (держи себя в руках) губ отпечатался след от сливочной пены, которой горничная щедро украсила напиток. Вот же наказание…

– Пташка, слышь, у тебя все хорошо? Ну – старуха, я вижу, дала тебе таки платье. Очень идет. А как твое самочувствие?

Она подошла и свесилась из раскрытого панорамного окна веранды. Рыжие волосы почти касались его лица… И вправду, духи… Или это она сама по себе пахнет так?

– Привет, моя радость. Все отлично. Просто замечательно…

– Не называй меня так, седьмое пекло. А вдруг кто услышит?

– А как мне тебя называть? Любимый?

– Да что ж такое. Все. Я ухожу. Будь внимательна. Потом надо поговорить.

– И еще кое-что надо. Поцелуй, ну маленький! Пожалуйста. Иначе я не выдержу дороги.

– Еще и шантаж, очень в твоём стиле. Никаких поцелуев. И не смотри так.

– Как так?

– Сама знаешь, не прикидывайся. Лучше оставь притворство до машины. И не садись рядом со мной. Сядь с Мирцеллой.

– Почему мне не садиться рядом с тобой? Что за вздор?

– Потому что могут догадаться. Ты такая вся…

– Нет, уж ты, пожалуйста, объясни мне. И вообще, поднимись сюда, а то я не стану с тобой разговаривать…

Сандор нехотя поднялся на веранду. Она тотчас повисла у него на шее.

– Да что ты делаешь, Иные тебя побери! Не висни на мне… Вообще не подходи…

– Как это? Почему? Никого же нет…

– Потому.

– Я не… Ой… Прости…

– Ничего. Но делай, как я сказал. Иначе никаких сил не хватит.

– Хорошо.

– Кстати, Джоффри думает, что ты в него влюблена. Может, имеет смысл ему подыграть…

– Джоффри думает – что?

– Что ты в него втюрилась. Поэтому будь предельно осторожна. Остальное – потом.

– Ты пугаешь меня.

– Хорошо. Возможно, так ты будешь осмотрительней себя вести… Думаю, мне имеет смысл вообще сесть спереди. Сейчас поговорю с хозяйкой. Выдержишь там одна?

– Ради тебя постараюсь.

– Ага. И ради себя тоже… Люблю тебя все же…

– И я… уже соскучилась… Ужасно, что вечером не сможем увидеться…

Сандор повернулся к ней, хотя уже почти сошел с крыльца…

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… Оленна сказала… надо отдыхать…

– Вот старая ведьма! Но она, в сущности, права… Да и все равно – тут нельзя вообще даже разговаривать. А не только…

– Ну, можно было бы уйти куда-нибудь…

– В лес, что ли? Или на пляж – крабов кормить? Что может быть романтичнее песка в заднице…

– Ты дурак.

– Безусловно. Умный бы с тобой не связался на свою голову…

– Умный бы не стал убегать. И поцеловал бы…

– Хорошо, ну один раз.

Он настиг ее за один шаг. Он Пташки пахло кофе и этими ее духами – терпкими и сладкими… Просто погибель… (так, никаких рук) Он отстранился.

– Ну все, Серсея орет. Время. Веди себя примерно. И помни – ты влюблена в Джоффри.

– Нет, в тебя. Но я буду стараться…

– Пожалуйста уж…

Серсея бушевала у террасы. Томмен так и не надел нужный пиджак, напялив вместо этого спортивную куртку. Ей пришлось подниматься с ним и искать самой – а хозяйка была на пятидюймовых шпильках. Ох, не выйдет у него этот номер с машиной…

– Опять ты… Ну, что еще?

– Я… я хотел извиниться…

– За что?

– За вчерашнее… Очень голова болела с похмелья… Как и сейчас… Просто нет мочи…

– Ну и что?

Видно было, впрочем, что Серсея была польщена этим его жестом смирения… Что за глупая баба – это самодовольство начисто лишает ее разума…

– Можно мне сесть спереди? А то еще укачает… Вы же знаете, у меня есть эта проблема…

– Ага, как у маленькой девочки. В пекло тебя, садись… Еще не хватало, чтобы тебя вывернуло на наши выходные платья… Какой же ты убогий, все же… И как я так долго тебя терплю, ума не приложу…

– Извините…

Гордость – славная штука. Но в эти игры можно играть только в одиночестве… Вот, Пташка уже прилетела. Как хороша она в черном… И садится, конечно, рядом с Джоффри… Как настоящая влюбленная девочка…

Сандор смотрел на них в боковое зеркальце… Как она ему улыбается… Пожалуй, так и поверить можно… У Джоффри такой вид, словно ему дали придушить крольчонка – весь сияет, проклятый…

– Здесь можно курить?

Шофер кивнул. Ну, хоть что-то…Единственный плюс среди миллиона минусов этого чудовищного, только начинающегося путешествия…

========== IV ==========

Обнимала, целовала, умывала водой,

Укрывала одеялом, согревала бедой,

Засыпала в обнимку, просыпалась одна,

Засыпала снегом из приблудного сна -

Женщина всегда она

Женщина…

Научилась драться за придуманную честь,

Научилась пить, когда хочется есть,

Научилась петь, когда нечего пить,

Научилась любить, когда незачем жить -

Женщина всегда она.

Научилась без слов различать голоса,

Научилась глазами побеждать глаза,

Научилась играть на рваной струне,

Покупать весь мир, не спросясь о цене -

Женщина всегда она.

Полюбила танцевать под звуки тишины,

Наглоталась яда от полной луны,

Разбила пальцы в кровь о стальную любовь,

Во всех рифмах заменила хрен на морковь -

Женщина всегда она

Женщина всегда она

Женщина всегда она, шуба-дуба-брейк-данс,

Женщина, forever женщина.

Ольга Арефьева. Женщина

Санса III

В лимузин ее посадили, конечно же, рядом с Джоффри – с другой стороны очутились Мирцелла и Томмен, а напротив – Серсея, в углу у окна притулился несчастный фотограф. Сандор умудрился-таки выбить себе место спереди, и теперь Санса видела через стекло, отделяющее салон от кабины водителя, его абрис и руку с сигаретой, небрежно свисающую из опущенного окна. Хорошо ему там. Хорошо было бы сидеть рядом с ним. Хорошо было бы вообще тут не сидеть… Оказаться где-нибудь за тысячи миль, одним, без свидетелей. На всю жизнь… Санса вздохнула и покосилась на тетку. Та, сперва настороженно за ней наблюдавшая, теперь, казалось утомилась этим занятием и взяла в оборот беднягу-фотографа, который теперь с унылой миной на лице показывал ей последнее снятое на маленьком дисплее его до до нелепости громоздкой камеры. Санса обернулась к окну и заметила, что на нее смотрит Джоффри. Что там Сандор сказал – ей полагалось изображать влюбленную девочку? Санса стрельнула глазами в кузена, опустила ресницы и улыбнулась. Ну что, купится он на это? Она почувствовала, как его рука легла ей на копчик. Омерзительно. Рука вроде была теплая, но Санса вдруг вспомнила, как в детстве, во время той самой поездки на юг, когда они с Арьей делали «ангелов», в душе как-то вечером ей на шею заползла многоножка. Санса помнила, как сначала замерла: мозг отказывался анализировать происходящее и, казалось, просто выключился на несколько секунд. А потом, когда от головы пришел ответ – насекомое – Санса заорала так, что, казалось, вся душевая кабинка заходила ходуном, мама примчалась из спальни, отец – с улицы, выбил запертую дверь, и перед ними предстало удивительно зрелище – Санса с ужасом, в диком темпе вылезающая из всей одежды, что на ней была. Многоножка давно убежала, видимо, испугавшись не меньше самой Сансы, но с тех пор посещения ванной стали проблемой – по крайней мере, пока они были на юге. Она до сих пор помнила это ощущение чужеродной враждебности существа, что неизвестно зачем вступило с ней в контакт. Вот и теперь Санса испытывала подобные чувства. Хотелось больше всего на свете стряхнуть эту руку. Но сделать это означало подставить и себя, и Сандора. И Санса терпела. Потом, видимо, самому Джоффри надоело, и он небрежно убрал ладонь, вытащил из кармана телефон и начал искать какую-то музыку. Санса даже не посмела вздохнуть – но подумала, что если бы эта чужеродная рука не исчезла с ее тела – еще бы минута – и она завизжала. Вместе с облегчением от этого минутного ощущения свободы навалилась еще и дремота – видимо, и вправду не выспалась – глаза закрылись сами собой – интересно, хочет ли Сандор спать так же, как и она…

Сансу разбудила чья то рука, трясущая ее за плечо, не слишком настойчиво.

– Санса, проснись, приехали… – будила ее Мирцелла. Мы уже дома…

Неужели этот кошмар закончился? Санса медленно вылезла из машины – ноги одеревенели, а спина странно ныла чуть пониже талии. Она уныло потащилась по песчаной, почти розовой по цвету дорожке… Краем уха услышала разговор:

– Пес, ты куда? За винищем своим треклятым?

– Да, мэм. Как обычно.

– Ну и вали себе кулем. Чтобы через час был тут. На ужин приедут несколько человек из города. Лучше бы тебе быть.

– Хорошо, не проблема…

Значит, он уходит. Тогда можно пойти еще поспать. Надо спросить, куда ее поселят…

– Стой, а кто заберет Сансины вещи? Мы про это забыли…

– Да, и вправду. Ну, я тогда могу сгонять. Она пускай тоже едет. Надо же собраться…

– Санса, голубка, поезжай с Псом, заберете твои вещи из гостиницы…

– Хорошо, тетя…

Она так же медленно потащилась к кабриолету, который Сандор уже начал заводить. Шаг, еще шаг, теперь – сесть…

– Ты что, спишь, что ли?

– Сплю.

– Ну вот. Тогда пристегнись, пока окончательно не вырубилась…

– Хорошо…

Она пристегнулась, и еще ворота не успели закрыться, как ее накрыло крылом сна…

На концерт они приехали примерно за сорок минут до начала. По уму бы надо было появиться раньше, пройти прогон и познакомиться с ребятами из местных, что пели в «разогреве», но Джофф был столь же капризен, сколь и избалован, пел он все равно под фонограмму – по крайней мере, на большинстве концертов – а расшаркиваться перед «быдлом» ему было неохота. Санса проспала весь путь – ее растолкала Мирцелла, когда Джоффри с мамочкой уже успели выгрузиться и убежать вперед. Маленький Томмен тоже мирно сопел с выпавшей из ослабевших рук книжкой. Мирцелла весело щебетала о том, как ей было непривычно сидеть между двух спящих. Видимо, ей было приятно, что ее взяли с собой хоть на какое-то мероприятие – ну не все же с бонной гулять по лесу и заниматься иностранной грамматикой и правилами слитного и раздельного написания глаголов с частицами. Санса тупо хлопала ресницами – чем больше она спала, тем больше ее тянуло задремать обратно. Какой-то коматоз. Они растолкали Томмена, вылезли из машины и побрели за собравшим наконец свои баульчики и мешки с объективами фотографом. Их посадили на центральные места в тех двух рядах, что были сидячими и находились слегка сбоку от основной толпы. Все девочки-поклонницы были в разных майках с изображением Джоффа. У одной стоящей неподалеку девчонки, по виду младше самой Сансы, на руке была тату с его именем, увитым сердечками-розочками. Боги, что за ужас? Как могут они так любить, почти боготворить чужого, по сути, постороннего человека, про которого ничего не знают, кроме тех глупостей, что печатают молодежные журнальчики и всякие интернет развлекательные издания? Монстра, которому нравится причинять людям боль разными способами? Но их много – а она тут такая одна, с мятежными мыслями. Может, они правы – и их слепая любовь имеет право на существование? В конце концов, они все были влюблены в мечту – о прекрасном принце, что в их вечерних грёзах приходил, приоткрывая дверь, брал их за руку и уводил в счастливую даль. Или что-то еще? Может, они мечтали о том, чтобы попасть на его эксклюзивные вечеринки, сидеть с ним рядом, вдыхать его запах, наслаждаться обществом… Чем они хуже самой Сансы? Нет, это она скверная. Она порочнее их. Все они мечтают о несбыточном, как и сама Санса каких-нибудь два года назад – а она взяла в оборот взрослого мужика, соблазнила его, всю ночь занималась с ним неизвестно чем, а теперь сидит тут, судит других, а сама только и думает, как бы найти минутку и уединиться с ним где-нибудь за сценой, подальше от любопытных глаз… Санса стала сама себе противна. Почувствовала себя грязной, недостойной даже сидеть тут с этими девочками, с Мирцеллой, с интересом оглядывающейся по сторонам – ее редко брали на крупные концерты; все ее знакомство с творчеством брата сводилось к выездам в частные клубы и сидения, как, впрочем, и сейчас, в VIP зоне.

Вот отстрелялся последний мальчик для разогрева, и на сцене появился Джоффри: весь в зеленом, довольный, сияющий почти неподдельной радостью. Его любовь к садистским развлечениям перехлестывало только его тщеславие. Врубили музыку, он запел – старательно корча рожи и раскрывая рот в такт незатейливой музыке. Санса поглядела по сторонам и заметила Клигана, мрачно прислонившегося к какой-то неработающей колонке рядом со сценой. Он смотрел в землю и беспрестанно затягивался своей вечной сигаретой, так, словно ему вместо воздуха были нужны никотин и дым. Санса тут же забыла свои умозаключения по поводу собственной порочности и уставилась на него, прикидывая, когда бы это встать и продвинуться – ну, например, в туалет? Лучше бы тетка была здесь – а то кто ее знает, где она сейчас… Сандор сам говорил, что с ней особенно надо держать ухо востро. Не хватало еще нарваться именно теперь, да на такой глупости. Она потерпит. Они оба потерпят… Смотри-ка, он уже не стоит, а присел на эту колонку – одна нога на земле, а вторая небрежно болтается вдоль здоровенного динамика. Боги, какой контраст с вычурным, неестественным, кривляющимся Джоффом…

– Санса, Санса, ты меня слышишь? Куда ты смотришь?

– Я опять задремала, Мирцелла. Это все погода. Я, наверное, метеочувствительная…

– Ааа. А я говорила Томмену, что эта серия песен у Джоффа даже ничего. Но музыка все равно лучше этих слащавых текстов…

– Мне вообще все это не нравится. И эти дурехи тоже. Посмотри, как они извиваются… Лучше бы я остался дома. Там хоть можно было бы из лука пострелять по мишеням, пока мамы нет… И вообще, мне нравится иностранная музыка…

– Это потому, что ты не понимаешь ни слова.

– Ну да, а тут чего хорошего? Одна любовь-морковь… Фигня.

– Томмен, я маме скажу, что ты говоришь пакости.

– Ну и говори, ябеда. Вон она идет как раз. Иди, жалуйся.

– Вот нарочно не буду.

– Ну и молчи тогда. Слушай про свою “морковь”…

– Санса, а тебе нравится?

Санса очнулась от раздумий и взглянула на болтающих между собой брата и сестру. Их разговор напомнил ее былые времена и собственных братьев. Было страшно тяжело об этом думать, особенно теперь. Ее прежняя жизнь, казалось, отодвинулась еще дальше

– Что, музыка? Не совсем мой жанр. Я люблю потяжелее…

– Это где лохматые мужики рычат всякие странные вещи и ломают об коленку гитары?

– Ага, Мирцелла, такие, вроде нашего Пса. Смотрите, а вот он сидит. На колонке… И непохоже, чтобы ему нравилась эта ваша морковь. Потом спрошу, какая музыка ему по душе. Уж Сандор-то знает, что надо слушать… А не глупые девчонки…

– Томмен, ты такой дурак. Он же телохранитель. А телохранители не слушают музыку.

– Почему? Что у них, ушей нет?

– У Пса и так одного уха толком нет. Но не поэтому. А просто у них времени нет. Они же должны охранять…

– Тогда нашему Псу повезло. Он же сторожит певца! И музыку может сколько угодно слушать…

Рядом с Сансой раздражённо уселась Серсея.

– Сил нет с этим фотографом. И еще вдобавок организаторы все напутали со списком и очерёдностью песен. Словно и не говорили об этот только вчера вечером. Ослы. Как же тяжело, когда тебя окружают дураки… Ну, как вы тут? Все хорошо? Томмен, вытащи ногу из-под задницы, это неприлично. И сядь прямо.

– Мама, мне скучно. И Джоффри фальшивит…

– Что? Ах ты, негодяй! Ради всего святого, говори тише…

– А я и так тихо. Но это правда. Даже отсюда слышно. Когда он подпевает в микрофон своему собственному голосу, что записан – ему же и врет. Вот особенно справа из колонки слышно. Ну, мам! Я же правду говорю.

– Ты лучше свою правду молчи. А то я с тобой дома по-другому поговорю…

– Тетя, можно выйти? Очень нужно в туалет. Где он тут?

– Если бы сказала чуть раньше, голубка, я бы отвела тебя в гримёрку Джоффри, там есть нормальный санузел. А тут – только уличный. Кажется, где-то там, возле беседки… Ну, или подожди до антракта.

– Нет, мне нужно сейчас. Уличный отлично подойдёт

– Ну, как знаешь…

Когда она дошла до беседки, то он уже был там. Мрачный, настороженный, глядящий мимо нее.

– Ты что?

– Ничего. Как ты?

– Неплохо, только спать все время хочется. Как здесь гадко.

– Да уж, это тебе не морской пляж… Крабов нет, лифчиков тоже – одни окурки и гондоны. Он тебя трогал?

– Кто?

– Не придуривайся со мной. Я и так на взводе. Не надо было мне садиться спереди, о чём я только думал… Но ты не ответила. Итак?

– Что?

– Трогал?

– Ну да. Руку положил на талию. Ненадолго. А потом не знаю – я заснула.

– Руку… Мерзость такая. И как тебе?

– Отлично. Вспомнила, как на курорте в детстве на меня села сороконожка…

Сандор не выдержал и расхохотался.

– Вот это моя девочка. Иди сюда.

– Ты же говорил, «не подходи, не висни, не дыши в мою сторону…»

– Мало ли что я говорил. То было давно. И неправда. Смотреть на тебя и не прикасаться – невыносимо. Особенно при мысли, что кто-то другой…

– Никто. Никого никогда нет. Только ты. Я всё смотрела, как ты сидел на колонке и думала: может, лес – и не такая плохая идея…

– А как же твоя старуха?

– Мне больнее от того, что ты меня не трогаешь…

Когда Санса вернулась, Серсея недовольно на нее покосилась.

– Ты что, голубка, и вправду куришь? О тебя пахнет табаком.

– Нет, тетя, около уборной была очередь, и девочки там курили. А ветер дул на меня…

– Ну-ну… Не хотелось бы, чтобы твоя мама мне потом предъявила претензии на тему твоего морального облика.

– Моего – чего?

– Если тебе хочется курить – кури себе – только домой сперва вернись. Тут – не смей…

Когда концерт наконец-то кончился, они поехали на званый обед с импресарио в город N. От бесконечной дороги Сансу помучивало, поэтому обед она не запомнила. Был какой-то нелепый суп из акульих плавников, плавающих, как куски жира, в белом бульоне. От этого вида ее замутило еще сильнее. Сандора и шофера оставили в лимузине. Вкусным было только абрикосовое со взбитыми сливками мороженое, поданное в мельхиоровом блюдце на тонкой ножке. Джоффри уже разрешалось пить вино за обедом, и он порядочно наклюкался, восхищенный собственным успехом. Серсея с улыбкой смотрела на него и покачивала головой, пропуская мимо ушей дифирамбы импресарио.

Можно было уйти в машину раньше, но там был шофер. Может, пойти пройтись? Позвонить ему по телефону? Ах да, она не знает его номера. Пойти в машину, вызвать его наружу, сказать, что у нее срочные покупки (гель для потрескавшихся от поцелуев губ, ага).

Нет, все это был бред. Серсея то и дело глядит на нее. Да и обед подходил к концу…

Санса вышла и направилась в туалет – хоть умыться, чтобы так не клонило в сон. Когда она выходила из уборной, ее отловил Джоффри. Прижал к стене, дыша в лицо кислым винным духом.

– Ну что, влюбленная, давай посмотрим, на что у тебя хватит духу. Что у нас здесь?

– Не смей! Как ты можешь? Тут же люди…

– Ну, а мне насрать. И тебе должно. Это просто мусор под ногами. А ты принадлежишь мне. Значит, я тебя возьму. Когда захочу. Даже здесь, если мне понадобится.

– Лучше все же не здесь. Тут грязно.

– А ты права. Нет, в грязи я не хочу кувыркаться. Я же не какой-то там… пес… Мы подождем. До спальни. Я зайду к тебе вечером… Что скажешь?

– Приходи. Но только у меня… я…

– Ну что еще?

– Месячные. Лунная кровь.

– Фу. Нет, тогда теки себе. Потом. Еще не хватало пачкаться. И так-то придется…

– Прости.

– Хорошо. Но заканчивай быстрее свои гадости. Я не люблю ждать.

И он отодвинулся, убрал руку из-под ее юбки, демонстративно помыл руки в маленькой раковине напротив гардеробной. Пронесло… Сансу начало тошнить еще больше. Добраться бы до туалета…

В машину она села бледная, едва держась на ногах. Сандор, что стоял рядом – на этот раз Серсея села впереди – беззвучно спросил у нее: «Как ты?»

– Все хорошо. Поспать бы…

Через минуту она, прижавшись к нему плечом и чувствуя знакомый запах, отключилась.

========== V ==========

Украденное время

Радость моя, небрежно

Солнце зашло за лес

Что нам до жизни прежней -

С верой наперевес?

Дрогнут во сне ресницы, -

Где ты, в какой дали?

Мне бы тебе присниться,

Жажды не утолив.

Радость моя, не нами

Будет решаться день

Бьется судьба волнами,

Нас загоняя в тень.

Память сожмется в точку

Родинкой у виска.

И не хватает строчки

Уха коснуться мочки

Найденным возле кочки

Перышком колоска…

Пташка спала. По своему обыкновению, пытаясь подтянуть коленки к груди – ей мешало слишком узкое платье, и она беспокойно крутилась, скованная ремнём безопасности. Сандор уже начал понимать ее особенности – похоже, этот странный коматоз наползал в качестве защитной реакции на стресс. Хорошо, тогда в лесу – все понятно. Ну, а сегодня-то что? Или какая-то мерзость произошла, пока он, как сардина, был заперт в этой Серсеиной словно растянутой на дыбе консервной банке? Джоффри? Мальчишка нажрался вина за обедом – и его, как обычно, разбирало на всяческие пакости. По крайней мере, можно было предположить. В лимузине он лениво отфыркивался от матери, которая нежно пеняла ему за «несдержанность». Что это значило, Сандор понятия не имел… А Пташка – сказала, что все хорошо, но ведь могла и солгать… Чтобы его, Сандора защитить от правды. Боги – его! Женщины все поголовно безнадёжно храбры, если речь заходит о близких. Или безнадежно глупы. Память услужливо подсунула картинку – Ленор, которой еще не было и 13, загораживает собой маленького Сандора от хватившего лишку старшего брата – еще до шашлычницы: ему шесть. Поднимается с земли в их маленьком саду, вытирает с разбитых губ кровь. Сандор уже попался, как щенок, в руки брата – и тот старательно накручивает ему ухо – то, что впоследствии исчезнет от ожога. Сандор всего-то играл в коридоре с машинкой – пока Григор дрых на диване в гостиной – и чересчур громко изобразил, как тачка врезалась в косяк входной двери. Ухо проходило еще неделю. Ленор не ходила в школу три дня – пока не зажила губа. Сандор, пока она прикладывала ему лед к уху, одновременно держа тающий кусочек у своего разбитого рта, злился и плакал, говоря ей беспрестанно – «Ты не должна была… это я – мужчина, я обязан тебя защищать! Вот я вырасту – и покажу ему!»

И вот он вырос. И что? Еще одна девочка в расход? А его «обязанности»? Да, он защищает – за деньги – мерзавца, который швыряется подсвечниками. Как мило. Как он там сказал – дефлорировать? Седьмое пекло, дефлорировать!

Сандор притормозил. Ему однозначно нужна пауза – а то машина, похоже, начала чересчур разгоняться. Пташка беспокойно шевельнулась на своем сиденье. Он глянул на нее мельком, отстегнул ремень и осторожно притянул ее к себе. Да, так заметно лучше. Побыть эгоистом хотя бы минуту. Сделать то, что неправильно…

– Мы уже приехали? Сандор, что?

– Уже приехали. Спи.

Но Пташка зевнула, уткнувшись ему в плечо, вздрогнула, обняла его за шею.

– Где мы?

– Да нигде. Просто на дороге. Скажи мне, что случилось в ресторане?

– Ничего. Меня стошнило.

– Почему?

– Ну, укачало, наверное.

– Тебя тоже укачивает? Вот повезло. Что-то я раньше этого не замечал… А что Джоффри?

– Ничего.

– А ведь ты врешь. Я же говорил, что врать ты не умеешь. Рассказывай.

– Не хочу. Противно. Отстань. Не хочу говорить об этом.

Сандор слегка отстранился. Пташка отвернулась к окну, не глядя на него. И так быстро-быстро трясла ногой, упирающейся в дно машины; смотреть на ее коленку было все равно как на иглу швейной машинки.

– Прекрати это.

Он положил ей одну руку на дергающуюся коленку. Другой повернул к себе упирающийся подбородок.

– Не опускай глаз. Скажи мне правду. Мы же обещали, помнишь?

– Помню. Но это так мерзко. Хватит того, что мне мерзко. Зачем тебе про это знать? Когда кому-то рассказываешь, оно словно растет. Особенно человеку, что тебе дорог. Я не хочу. Лучше забыть. Все равно же ничего не случилось. Я все уладила сама.

– Что именно ты уладила сама?

– Неважно. Главное, что оно кончилось. Не будем об этом больше, хорошо?

– Ладно. Пока. То есть, я еще докопаюсь до сути. Непременно.

– Потом. Я устала, и мне нехорошо.

– А я тебя опять мучаю, мой солнечный луч. Прости…

Пташка подняла на него глаза, как-то слегка оживившись. На бледных щеках даже появилось какое-то подобие румянца.

– Откуда ты знаешь?

– Про что?

– Про луч. Меня так мама называет.

– Догадался. Видимо, ты на него похожа. Такой рыжий, закатный луч…

– Опять ты за свое. Я покрашу эти треклятые космы. Ненавижу.

– Что, волосы? Почему это? Они у тебя замечательные…

– Это точно – не заметить сложно… А я так устала от этого. Хотелось бы стать невидимой…

– Могу тебя понять. Мне тоже, временами…

– Представь себе – мы бы оба стали невидимками. И тогда были бы свободны. Ушли бы от них всех…

– Куда?

– Да куда угодно. Хоть вдоль берега…

– Да, но одно условие – чтобы я мог видеть тебя.

– А я – тебя… А больше ничего не надо…

– Договорились…

Как и когда так вышло, что они опять оказались прижатыми друг к другу? Как получилась, что поцелуй – кто там помнит про треснувшую губу – длился так долго, что начался дождь, а они все не могли друг от друга оторваться – а вода лилась и лилась, словно небо оплакивало горькую их любовь, струями смешивая черные и рыжие пряди, как художник, забывая промыть кисть, макает ее в новую краску – и на бумаге рождается двухцветный штрих – печальной радугой, напоминающей об осени и сгорающих в огне, терпко пахнущих листьях…

========== VI ==========

Я открою тебе самый страшный секрет

Я так долго молчал но теперь я готов

Я – Создатель всего что ты видишь вокруг

А ты, моя радость, ты – матерь богов

Этот город убийц, город шлюх и воров

Существует покуда мы верим в него

А откроем глаза – и его уже нет

И мы снова стоим у начала веков

Матерь богов, матерь богов

Мы гуляли весь день

Под мелким дождем

Твои мокрые джинсы

Комком лежат на полу

Так возьмемся скорее за дело

Матерь богов

Мы в который уж раз создаем этот мир

Ищем вновь имена для зверей и цветов

Несмотря ни на что побеждает любовь

Так забьем и закурим, матерь богов

Я рождался сто раз и сто раз умирал

Я заглядывал в карты – у дьявола нет козырей

Они входят в наш дом но что они сделают нам?

Мы с тобою бессмертны – не так ли, матерь богов?

Матерь богов, матерь богов

Мы гуляли весь день

Под мелким дождем

Твои мокрые джинсы

Комком лежат на полу

Так возьмемся скорее за дело

Матерь богов

​

Nautilus Pompilius – Матерь богов

​

1.

К тому времени, когда они наконец доехали до гостиницы, дождь перестал. Крышу они-таки закрыли, хотя оба были изрядно подмокшие. Санса смущенно поправляла прилипшее к груди платье – поцелуи поцелуями, но почему, ради всего святого, вся одежда, включая нижнее белье, куда-то сползла, или, наоборот, задралась? У Сандора рубашка оказалась почему-то выправленной из штанов, а пуговицы были почти наполовину расстегнуты. Это она сделала? Матерь всеблагая, а ведь Санса ничего такого не помнила. Как наваждение. Очень сладкое, надо заметить… Зато сонливость как рукой сняло.

Во что превратились губы – сплошная катастрофа. Но надеяться на их выздоровление не приходилось – и слава небесам… Как вернется домой – все пройдет. Кроме души…

– Так, Пташка, дуй в номер, и собирай свое барахло. Я подожду тебя в коридоре…

– А ты почему не пойдешь? Что еще за шутки? Вообще, мог бы помочь…

– Я тебе там так помогу, что мы до утра не вылезем наружу. Знаю я эти дела. Иди-иди. И не надо взглядов. Не поможет. Сказал – значит, не пойду. Вот закурю, наоборот. Чтобы невкусно было целоваться…

– Не надейся. Мне с тобой всегда вкусно целоваться. Я даже к табаку уже привыкла.

– И это очень скверно, надо заметить. Еще одна история из серии “дурных влияний”

– Какой ты несешь вздор! Вообще, это я во всем виновата. Я тебя совратила. И использовала.

– Ага. Если бы меня всегда так “использовали“… Ты понимаешь, глупая девчонка, что, несмотря на всю эту пакость вокруг, ты делаешь меня счастливым? Безмерно. Что меня до усрачки пугает. За такие вещи, как я привык, надо будет платить…

– Тебе не кажется, что мы уже заплатили? Вперед?

– Нет, седьмое пекло, оно не так работает. Ничего мы пока не заплатили. Но, боюсь, заплатим рано или поздно. Лучше, конечно, поздно.

– Нет, лучше ехать без билета… Зайцем. Это щекочет нервы…

– Вот ты какая, тебе уже подавай острых ощущений?

– Ага. Это приятно. Как целоваться за сценой, пока Джоффри ноет свою хрень, ничего не подозревая…

– Пташка, знаешь ли, это – опасная тропа. И весьма. Нет, что-то в этом есть, безусловно… Но такие штучки ставят тебя в зависимость – а зависимость – это всегда дерьмово. В итоге ты будешь гоняться именно за ними, за этими острыми ощущениями. А прочее тебя уже не удовлетворит. Понимаешь, что я имею в виду?

– Понимаю. Но я гоняюсь не за острыми ощущениями. А за тобой. Тебя мне более чем хватает…

– Это пока что…

– Откуда такая бездна оптимизма? Он просто заразителен. Пойду, пожалуй, собирать вещи…

Санса демонстративно вышла из машины, не оборачиваясь. И все же мог бы помочь…Как досадно, что он не идет, просто до слез… Это же последний шанс остаться вдвоём – а он решил поиграть в святошу. Вот упрямое чудовище…

– Пташка!

– Ну что тебе?

– Не плачь! Еще есть обратный путь…

– Иди в пекло!

– Я уже давненько там…

Санса зло шлепая ногами по мокрой поверхности асфальта и не менее промокшему ковру в предбаннике – и откуда тут-то берется вода? – проследовала в холл. Ей было слышно сквозь рев заводящегося мотора, как Сандор хохотал. Вот дурень, честное слово… Упрямый, как осел, дурень. Надо было бы его послать – но чемодан… И обратный путь… Санса облизнула пересохшие губы, на которых уже начинали образовываться корочки. Надо бы их все же чем-то помазать…