Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 101 страниц)

Опять же, Висенья быстро нагоняла своих более удачливых соседей по роддому – набирала вес, округлялась и развивалась не хуже других, несмотря на все опасения родителей. Через две недели она, на руках отца, впервые переступила порог родного дома, окружённая восхищенными братьями, сестрой и кузенами. Потихоньку все успокоилось. Лианна каким-то чудом умудрилась начать кормить малышку грудью – несмотря на то, что в больнице та была на специальном искусственном питании. Рейегар было начал спорить (Санса слышала их вечерние разговоры, пока укладывала старших детей спать) – но Лианна была непреклонна: раз уже рожать нормально ей не дали, то уж с этим она постарается. И так оно и вышло: муж махнул на нее рукой, и тетка, после нескольких дней стараний, специальных техник и монотонного жужжания молокоотсоса из-за закрытой двери, наконец, торжественно приложила дочь к груди. После этого Висенья так быстро пошла в рост, что Рикон начал ворчать, что это младенец будет поперек себя шире.

Младшие были в полном восторге от появления малютки. Эйк и Рейелла перестали, наконец, быть младшими и очень ответственно выгуливали своих новых щенков, двух оставленных детей Солнца и Луны, что были подарены им отцом на первый день весны. Они делали успехи – Санса мыла пол у них в спальне не чаще двух раз в день. Дядя предложил и Сансе оставить себе щенка – одна из помета нравилась ей больше других: белая с черной спинкой, неожиданным окрасом выделяющаяся среди семерых рыжих, белых и серебристых братьев и сестер. Но потом она, поразмыслив, что вскоре уедет в колледж как минимум года на три и вынуждена будет бросить свою питомицу так надолго, что та по возвращении ее и не признает, решила все же не брать на себя ответственность – и, главное, не вешать ее на дядю с тетей, которым и так хватало дел в связи с ожидающимся прибавлением в семействе.

Она с сожалением отказалась, и черная спинка досталась бойкой десятилетней блондинке, дочери одной из бывших учениц дяди. Санса же помогала кузенам возиться с их щенками, учить их и выводить. Помощь оказалась особенно актуальна на период пребывания Лианны в больнице: Эйк был забывчив, и его белый Ураган чаще, чем сестра, дул на ковре, а Рейелла, напротив, с раннего утра начинала давать всем нескончаемые указания, как часто надо выводить ее нежно палевого окраса Змейку, пока она в саду. Эйк героически предложил выгуливать еще и Ним, но тоскующая хаски отказывалась выходить с кем бы то ни было, кроме Сансы.

2.

Арья исчезла на второй день пребывания Лианны в госпитале, уже после родов. Бран явно что-то знал, но говорить отказался – сообщил только, что с ней все хорошо. Санса и Джон не стали настаивать – а Рейегару было не до того. Тем более, на старших детей упало все хозяйство, включая готовку и заботу о младших. Санса кое-как, беспрестанно залезая в интернет за советами, справлялась с завтраком: обед и ужин обычно готовила кухарка. Вечером, от нечего делать, она даже несколько раз пекла печенье с Рейеллой и Риконом. Получилось, к слову, вполне ничего: они даже отнесли порцию своей выпечки Лианне.

Через пять дней Арья вернулась: так же неожиданно и без объяснений, как и пропала. Позвонила и попросила встретить ее в аэропорту. Джон взял отцовский корвет и поехал за кузиной. Санса старалась себя чем-то занять: но тревога за сестру не оставляла ее в покое с момента, как она обнаружила отсутствие Арьи и ее рюкзака. Та даже записки не оставила. Вещей, впрочем, она тоже почти не взяла, что означало явно не долгосрочную поездку. Санса предполагала (судя, как всегда, по себе), что речь, вероятно, шла о таинственном мальчике, с которым Арья где-то занималась музыкой: впрочем, об этом сестра молчала как партизан. Она переговорила с Лианной и попросила за младшую сестру: что, если Бран говорит, все в порядке, то скорее всего так и есть, и чтобы Рейегар уж сильно на Арью не накидывался, когда та вернется. Санса понимала, что вся ругань может привести лишь к обратному результату. Особенно это правило работало в отношении Арьи.

Это день запомнился Сансе особенно четко, и она частенько потом вспоминала его, сама не зная почему. Он лег каким-то новым этапом в ее жизни, хотя сама она ничего особенно в этот день не делала, только, как обычно, помогала другим.

Сестра вышла из машины, может, слегка более потрепанная и осунувшаяся, чем обычно. Она, видимо, нашла время и на себя: ранее белая, длинная прядь, болтающаяся возле левой щеки, теперь приобрела розово-фиолетовый оттенок (едва ли старшие одобрят подобный экстремизм во внешнем облике), а в одной ноздре красовалось металлическое колечко. Это, насколько помнила Санса, уже обсуждалось между Рейегаром, Лианной и Арьей, и сестра получила категорический отказ от дяди с мотивацией «ты хочешь это сделать, потому что так делают все». Но, как обычно, она поступила по-своему. Лианну идея пирсинга в носу, похоже, только позабавила, но, как и всегда, по непринципиальным вопросам она предпочла не спорить с мужем.

Арья, как ни в чем не бывало, зашла в холл и кивнула сестре. Санса в полном изумлении смотрела, как сестра с невозмутимым видом скидывает пыльные, изрядно сбитые ботинки (казалось, что она порядочно прошла в них пешком с того времени, что Санса видела их в последний раз, пять дней до этого) и любимую кожаную куртку, что она носила, похоже, все сезоны напролет.

– Есть что поесть?

– Хмм… есть вчерашняя курица. Вареная, из супа.

– Я хоть сырую съем. Мяса не видела уже три дня. Можешь погреть? Только быстро, а то Джон сказал, что он сгоняет в университет за какой-то там папкой и потом вернется за мной – поедем к тете. Как, кстати, она?

Санса, уныло и неумело отковыривающая куриную ногу от тушки, что плавала, словно какой-то неведомый материк, в холодном бульоне, окруженная желтыми, похожими на острова, кружками жира, откликнулась из кухни:

– Неплохо. Очень даже. Начала вставать. Ходит к Висенье, сидит возле нее в отделении интенсивной терапии …

Пока она говорила, мерзкая куриная нога соскользнула с вилки и обдала Сансину светлую кофту тучей жирных брызг. Выругавшись про себя нехорошим словом, Санса снова принялась выуживать мясо из бульона.

– А как вновь прибывшая мелкая?

– Висенья? Хорошо. Ее отключили от искусственной вентиляции, теперь учится дышать сама.

Арья зашла в кухню, и Санса еще раз поразилась ее ввалившимся, обведённым синеватыми кругами глазам, что от всего этого казались еще темнее – почти черными. Что она, не спала все это время, пока была не дома? Санса вспомнила про то, как она сама выглядела во время своей непродолжительной любовной истории. Ну да, излишества… Ну, при определенных похожестях, все же, у нее никогда не было такого напряженного и какого-то неудовлетворённого усталого вида. Впрочем, она не Арья, да кто ее знает, чем сестра там занималась. Может, просто умотала с друзьями на какой-нибудь панк-фестиваль: курила там и квасила – а сказать теперь боится – чтобы не ругали за «стадность»…

– Полезное умение. Ну, как там моя кура?

– Греется. Ты можешь пока умыться…

– Нет, я сперва поем.

Пока Арья поглощала курицу, Санса-таки решилась спросить:

– И где ты была?

– Много где. А что?

Санса возмущенно раздула ноздри. И она еще спрашивает!

– А то, что ты нашла самый подходящий момент, чтобы смыться! Мы тут с ума сходили…

– Это очень привычное состояние для этого дома. И от меня оно не зависит. А момент, и вправду, подходящий. Никто не побежал в полицию заявлять о пропаже, нет ведь? Все были при деле, а я, меж тем, могла заняться своими в кои-то веки.

– Я тут сбилась с ног с детьми, дядя и тетя страшно волновались за тебя!

– Я почти уверена, что они про меня и не вспоминали. Ну кто думает о пятнадцатилетней дылде, когда под боком недоношенный младенец? Я тебя умоляю. А потом, Бран знал, куда я поехала. Если что – он бы сказал. И мне он звонил. Так что, все было под контролем…

-Я рада, что ты такой классный контролер. Я могу спросить?

Арья, обгладывавшая косточку, глянула на сестру.

– Ну, валяй.

– Ты была с мальчиком?

Арья почти поперхнулась и так громко захохотала, что забрызгала стол курицей.

– С мальчиком? Ну, ты скажешь! В каком-то смысле, да. Но не в том, что ты подумала. Совсем не в том…

– Но… я думала…

– Ты думала неправильно. Это не было романтическим побегом. Не надо всех судить по себе. Это была сугубо деловая поездка. Я, скажем так, попыталась отдать долг.

– Успешно?

– Нет. Совсем нет. Сплошная неудача. С горя вот покрасила себе прядь – символично, что в фиолетовый. И нос проколола.

– Дяде это не понравится.

– Мало ли что ему не понравится! Мне найдется, что ему ответить, не беспокойся. Ты, вообще, за него поменьше бы беспокоилась, и побольше за себя!

– О чем ты?

– Да уж так. Потом как-нибудь. Спасибо за курицу!

Арья облизала жирные пальцы и, глянув на сестру через плечо, вышла в холл. Потом вернулась, взяла из холодильника бутылку газированной воды и сказала:

– Спасибо, что выводила Ним! Очень тебе обязана! Младшие тебя не очень доставали?

– Нет. Мы приучили щенков не гадить в доме. И даже научились готовить печенье!

– Надо мне почаще убегать, авось готовить начнешь! Ты уже и курицу не боишься…

– Заткнись, а то брошу в тебя твоей же обглоданной костью!

– Я тоже рада тебя видеть, сестричка! Пойду, а то там Джон подъехал. Ты с детьми?

– Ага. К Брану зайди. Он там в наушниках занимается иностранным языком.

– Сейчас. Спасибо!

В тот вечер Рейегар вышел с Арьей на вечернюю прогулку. Вернулись они оба очень недовольные. Дядя заперся в своем кабинете, а Арья, сославшись на усталость, ушла к себе. Через полчаса Санса, едва слышно постучав, зашла к сестре, – занести чистое полотенце. Арья спала поперек кровати, даже не раздевшись. На ней была незнакомая майка с маяком и надписью: «Гордость Лебяжьего Залива.» Это туда она ездила? В Лебяжий Залив? Санса подумала, что рехнулась бы, если бы пришлось жить в городе с таким названием. Сбросилась бы с этого самого «гордого» маяка. Она потихоньку прикрыла сестру одеялом и вышла.

3.

С тех пор никаких разговоров Арья вести не пожелала. Санса была слишком озабочена предстоящими экзаменами, чтобы думать о том, зачем Арье понадобилось тащиться в городок с таким идиотским названием. Захочет – сама расскажет.

Плюс Сансу очень беспокоил еще и Зяблик. Теперь уже стало понятно, что ни в какой колледж он не поедет. С зимы у него участились приступы судорог, сахар скакал практически постоянно, плюс, возможно, в связи с этим обострились все его странные проявления. В последний раз, как они занимались, Зяблик устроил Сансе капитальную истерику, утверждая, что она нарочно прикидывается, что ничего не понимает. Для Сансы системы матриц, что он пытался ей втолковать, были совершенно непонятны – словно с ней говорили на иностранном, прежде никогда не слышанном языке, да еще и требовали немедленного синхронного перевода. Она сбежала от Аррена почти в слезах, уповая на то, чтобы ей не попалась эта тема на экзамене. К счастью, ей сильно повезло и задания давались вразбивку, охватывая почти все пройдённые темы: большую часть она смогла решить. По крайней мере, ей так казалось.

Миранде, судя по всему, тоже повезло. Вид у нее был до неприличия довольный: хотя она еще сидела за своим заданием, когда Санса сдала свой листок.

У Миранды, впрочем, теперь всегда был такой вид. Она-таки добилась успеха с учителем словесности, и только мольбы ее отца дали ей возможность сдать экзамены. Тем более, злополучный препод из-за нее ушел из семьи и сделал Ранде предложение. В колледж она ехать не хотела, и предложение было принято «на ура». Теперь оставалось только дождаться развода и готовиться к свадьбе.

После этого Миранда стала меньше времени проводить с друзьями и больше – со своим будущим мужем. Тот снимал квартиру в центре, недалеко от дома Ройсов, и, помыкавшись с месяц, доставая отца и скандализировав соседей побегами на отцовской машине в ночь (она-таки сдала на права), Ранда, наконец, перебралась к суженому вместе с баулами и кошками. Теперь они с Сансой изредка созванивались, но, честно говоря, обеим было не до того.

Санса добралась до дома. По тротуару бродил Рейегар, на груди у него в «кенгурушке» крепко спала Висенья, прижавшись толстой щечкой к отцовскому пиджаку.

– Привет!

– Тебя можно поздравить, мисс абитуриент?

– Да! Последний долой – ненавистная математика – надеюсь, никогда ее больше не увижу! Спасибо! А где Джон?

– Он поехал забирать какие-то дополнительные документы у своего босса. Даже в последний день перед отъездом мотается… Я тут встречаю младших.

– А Арья, что, еще в школе?

– У нее тренировка. Джон отвез ее туда.

– Понятно.

– Бран дома за компьютером, а Лианна спит. Я и унес малышку, чтобы дать ей отдохнуть без писка над ухом. Эта маленькая обжора дома никак не желала угомониться, а на улице сразу задрыхла.

Рейегар нежно дотронулся до пушистой, похожей на одуванчик макушки спящей дочери. Санса в который раз поразилась тому, как вечно витающий в облаках – или еще где-то – дядя мог так быстро привязаться к кому-то столь материальному, категоричному и требовательному.

Висенья была настоящим домашним тираном – на ее писк прибегал весь дом, и даже Бран прикатывал в своей коляске. Кстати, у Брана на шее в той же самой «кенгурушке» маленькая негодяйка отлично утрясывалась. В последнее время ее начали мучить колики и ее частенько сдавали именно Брану: тот редко ложился спать раньше полуночи, а основные проблемы начинались почему-то именно вечером. Пока Висенья задремывала от ритма катающейся от стола и обратно коляски, Бран измышлял свои сложные программистские задачи. Рикон уже давно махнул рукой и ушел спать в комнату к близнецам: там ему поставили гамак на подставке, и все трое семилеток каждый вечер тянули жребий, кому выпадет честь сегодня спать «по-пиратски».

– Она так хорошо спит! Дядя, тебе идет «кенгурушка»…

– Я думал, это неудобно, а нет, ничего. Почти не чувствую веса. И обе руки свободны. Хоть на виолончели играй!

Санса засмеялась, представив себе картину.

– Если у нас там тихо, я пойду догуляю до Робина. Надо же его поздравить с тем, что его бездарная ученица все же просочилась через игольное ушко. Через полчаса вернусь.

– Ага. Будем обедать. Тебе зачем-то нужен был Джон, я не понял?

Рейегар отбросил от лица длинную прядь, выбившуюся из «хвоста» и Санса заметила, что все же волосы у него в некоторых местах явно седые, особенно спереди. В полумраке дома это было почти незаметно, но вот на ярком солнечном свету было отчетливо видна разница в оттенках.

– Ага. Он обещал мне помочь отобрать наброски на конкурс. Я уже у всех, по– моему, спросила, кроме него. А учитывая, что он завтра улетает, надо поспешить…

– Хорошо, я напомню ему, как он вернется. Я не думаю, что в последний вечер он куда-то удерет, но все же…

– Спасибо, дядя! Удачной прогулки!

– И тебе того же! Робину привет!

– Ага, непременно.

Санса оглянулась на дом, что лениво трепетал занавесками в открытых окнах и зашагала вдоль кленов вверх по улице. Мимо нее пролетали первые мухи, привлеченные сладким запахом распускающихся листьев. Теперь весна пришла окончательно, вступила в права, безвозвратно прогнав зиму. И после всего этого ужаса и тьмы предыдущих месяцев Санса наконец почувствовала, что может дышать в полную силу. Ей, так же, как и новорожденной Висенье, пришлось учиться этому – заново.

========== II ==========

So here we are

Under a moon

And a sky full of stars

But Iʼm looking at you

We are forever

One perfect kiss

That makes us immortal

For a second that is

Sixteen for good

Sixteen forever

I hear you whisper

Soft and unreal

What if this was our last night?

How would that make you feel

Iʼll never find time

To return what you give

So, itʼs a good day to die

Even better to live

Sixteen for good

Sixteen forever

So here we are

Raising a glass

The moon casting shadows

onto the grass

We are forever

We are that light

We are immortal

We are tonight

Sixteen for good

Sixteen forever…

Kʼs Choice. Sixteen

Санса II

Пока Санса дошла до особняка Арренов, она запыхалась – дорога все время шла в гору. Солнце припекало вполне по-летнему: она сняла форменный пиджак, оставшись в белой блузке. Бледную кожу на руках тут же обсыпало мурашками. Санса задумчиво поковыряла круглый шрамик на внутренней стороне запястья. Она не могла вспомнить, откуда он взялся. Был в прошлом году какой-то эпизод с Джоффри и с его самокруткой, но там он был вовремя остановлен. Да и сторона была не та, что она помнит. Наверное, просто где-то поцарапалась и не заметила.

Под окном Робина во всей красе заневестилась яблоня, вся в бледно-розовом облаке душистых лепестков, скрывающих ее кривой, покалеченный временем и садовником ствол. К туфлям Сансы тут же прилепилось несколько влажных, овальных, нежных, почти прозрачных лепестков. Она отломила небольшую веточку от яблони и заправила ее себе за ухо – пропустив между отросшими торчащими во все стороны волнистыми прядями. До колледжа надо бы сходить постричься. Ну или хоть привести в порядок это безобразие. Санса вспомнила то, как три месяца назад ровняла волосы Зяблику и улыбнулась. Он все же временами бывает очень милым – когда хочет…

Робин обнаружился на кресле-качалке во внутреннем дворе, под голыми еще дубами. Он задумчиво смотрел на лужок, усыпанный фиолетовыми крокусами. Кресло его почти остановилось. Санса тихонько подошла поближе и легко толкнула качалку. Та неприятно захрустела по бетонной поверхности, что покрывала все пространство возле дома, резко переходя в крайне искусственную по виду, вечно изумрудную траву луга.

Зяблик обернулся и лицо его озарилось бледной улыбкой.

– Привет! Как экзамен? Я свой онлайн сдавал. В качестве присмотра приехала сама Уэйнвуд.

– Привет! Экзамен, на мой взгляд, отлично! Все прошло гладко. А у тебя как?

– У меня в порядке. А за тебя я рад! Знал, что ты справишься!

– А позавчера ты говорил совсем не то…

– Ну, тогда я думал по-другому. Тогда меня все злило. А еще – но это я думаю и сейчас – я боялся…

Санса присела на краешек нагретой солнцем бетонной плиты рядом с креслом Зяблика и вытянула ноги, почти касаясь носками туфель травы.

– Чего ты боишься?

– Что теперь ты сдашь экзамены и уедешь.

Санса вздохнула. Ну что тут ему скажешь?

– Да, Зяблик, боюсь, что все будет именно так. Не могу же я сидеть тут вечно!

– Почему?

– Да потому, что мне надо учиться… И тебе тоже, к слову…

– Я не могу.

– Чего не можешь?

– Учиться. Уехать.

– Ну, можно и не уезжать. С твоими баллами тебя уж точно могут взять в местный университет. Пойдешь заниматься математикой своей любимой.

– Я ее не люблю. Просто понимаю. Математика скучная. Я хотел бы…

– Что?

– Да ничего. Расскажи, что там, в школе. Как Ранда сдала? Она мне больше не звонит никогда.

– Пока не знаю. Но вид у нее был довольный. Ты знаешь, что она выходит замуж в июне?

– Знаю. Ты говорила. За этого вредного учителя литературы. Но он же совсем старый. И у него двое детей. И жена… Как она может выйти за него, если у него уже есть жена, а?

Санса легонько покрутила головой. Ну просто как ребенок временами. Или прикидывается?

– Робин, но есть же развод. Ты про это знаешь?

– Про развод? Знаю. Это когда ты идешь в холодную контору где всегда пахнет мастикой и мертвыми цветами, и там неприятная тетка говорит, что теперь ты свободен и ничего никому не должен. И ты в это веришь.

– Боги, Зяблик, откуда ты это взял?

– Не помню. Кто-то рассказывал. Или само пришло…

Санса от возмущения даже вскочила и вышла на луг. Туфли тут же утонули в мягкой, сырой, еще не просохшей до конца от таяния снегов почве. Ну испачкается, да и ладно! Все равно потом только домой…

– Ты знаешь, тебе приходят в голову очень странные образы, Зяблик. Что значит «ничего никому не должен »? Просто люди расходятся, потому что перестают друг друга любить…

– Люди не перестают друг друга любить. Они просто забывают о том, как именно они любили. И никто им не может напомнить. Потому что это только их секрет, понимаешь?

Зяблик глянул на нее очень серьезно своими темными запавшими глазами. Сансе показалось, что за последние дни он еще похудел.

– Понимаю. Но ведь люди иногда могу полюбить и кого-то другого.

– Ну и что? Чему это мешает? Для этого надо уходить, что ли? Любовь всегда разная. И каждого отдельного человека ты любишь по-другому, за другое и вопреки другому.

– Очень сложно. Что же ты, имеешь в виду, что можно любить двоих сразу?

– Полагаю, да. А ты сама поразмысли!

Санса наклонилась и сорвала один из лиловых крокусов. К щекам тотчас же прилила кровь. Или это от мыслей так некстати вдруг вспыхнули уши?

– Я подумаю. А тебе бы хотелось быть одним из таких, которых любят обоих сразу?

– Если бы меня хоть немного любили, да. Иной раз и капля может сломать гору. Это как мое лекарство. Один шприц инсулина – и я живу дальше. А если его не вколоть…

– Нет уж пожалуйста, Зяблик! Как, кстати, твое самочувствие? Ты показался мне бледнее, чем обычно.

– Я не очень хорошо спал. Все думал.

– О чем?

– О разном. Я засыпаю рано, а просыпаюсь в четыре и валяюсь не меньше часа. Все мысли лезут. Час волка.

– Что?

– Я в статье прочитал, что этот период назывался «час волка». Что на это время, – примерно от четырех до пяти утра, – приходится наибольшее число самоубийств. Что-то не то включается в мозгу и не дает нам покоя.

– Как странно. Я уже не первый раз про это слышу…

Зяблик вдруг занервничал и вскочив с кресла, вышел на луг, к Сансе. Она мельком оглядела его. Действительно, страшно худой. Ноги как у скелета. Страшно представить, что у него там, под одеждой…

Он подошел к ней, взял у нее из рук уже измятый цветок и начал методично обрывать прозрачные, сиреневые, пронизанные темными жилками лепестки, оставляя только желто-оранжевую сердцевину.

– А кто тебе это говорил?

– Так, никто. Один знакомый. Давно.

– Значит, и его тоже мучают мысли. Может, такие же, как и у меня…

– Едва ли. Зяблик, ты ужасно худой. Ты вообще ешь?

– Конечно. Недавно съел три печенья и выпил сок.

– А что-то более солидное?

– Так ведь скоро обедать! Поешь со мной? Дяди, правда, дома, но мы можем уйти от них на балкон.

– Нет, сегодня не могу, извини. Завтра Джон улетает на север, у нас семейная трапеза. Может, в другой раз? На неделе, ладно? Я теперь свободна, могу, когда хочешь, приходить.

– Это значит, что ты вообще перестанешь появляться. Как Миранда. Теперь я тебе не нужен. Математику же ты сдала.

Санса подняла голову: ее сердитый взгляд пересекся с совершенно безнадежным взором Робина. Тот глаз, впрочем, не отвел.

– Ты что же, думаешь, что я только из-за математики сюда хожу? Ты же мой друг! Сам, что ли, не понимаешь? У меня почти нет друзей: ты да Миранда. А тебя послушать, так это что-то вроде обязаловки. Математиков у меня и дома хватает! Но мне нравится с тобой общаться. Ты необычный. И не врешь…

Напряженный взгляд Зяблика слегка прояснился, глаза заблестели.

– Ты правда так думаешь?

– Я, заметь, тоже стараюсь не врать. Правда. И вот еще что…

Санса подошла на шаг ближе и легко, чуть встав на цыпочки – он был выше ее на голову – поцеловала Робина в холодную щеку, шепнув ему на ухо:

– Это за то, что поддерживал меня все эти месяцы. За то, что не задавал вопросов. Ты очень хороший друг…

Зяблик вдруг слегка дернулся и перехватил ее губы своими. От него пахло ванилью и немного лекарствами.

Целоваться он не умел совсем. Просто замер, словно испугавшись своей собственной дерзости: уста на устах, дыханье смешивается с дыханьем. Санса почувствовала, как его ледяные пальцы едва коснулись ее затылка, словно лист с дерева упал. Она вздрогнула и отстранилась.

Зяблик опустил ресницы как ребенок, что ждет наказания. Потом, когда понял, что ни возмущения, ни пощечин не последует, медленно поднял глаза.

– Все-таки я решился. Хотя бы буду знать, что это. И как это.

– И как же?

– Странно. Мокро. Пугающе. Перестаешь владеть собой. Словно растворяешься. Мне понравилось. Если я умру завтра, хотя бы не умру нецелованным…

Санса шагнула еще ближе и на этот раз сама поймала его губы, еще полураскрытые от недоговоренной фразы. Нельзя, чтобы он думал, что то, первое, было поцелуем. Откуда-то из глубины сознания выскользнула мысль что в поцелуях, как и вообще в любви, всегда есть тот, кто должен учить. Теперь была ее очередь.

Зяблик все же решился дотронуться до нее: холодная рука легла Сансе на талию. Он прижал ее к себе с неожиданной силой и какой-то странной безнадежной порывистостью, словно кто-то собирался ее отнять, уволочь.

В процессе поцелуя, на который Робин медленно, но верно начал отвечать, Санса подумала, что он совсем не так плох. Ей не было так противно, как с Гарри в тот далекий вечер на море. Не было так страшно и чужеродно, как с Джоффри. Страсти, впрочем, она тоже не испытывала. Было приятно, странно и еще – она как бы смотрела на себя со стороны. Словно все это происходило не с ней. Вот стоит рыжая девушка в белой блузке и форменной юбке и учит целоваться нескладного костлявого длинноволосого юнца. А тот начинает входить во вкус и прижимает девушку к себе все ближе – так, что она начинает чувствовать грудью его выпирающие ребра. Кажется, для первого раза хватит…

Санса отвернула голову влево, и Зяблик уткнулся ей носом за ухо, вдыхая запах ее волос и дрожа всем телом. Так они простояли еще минуту. Потом он отступил, вытер ладонью рот.

– Санса Старк, я должен тебе сказать…

– Зяблик, пожалуйста…

– Нет. Решил, так и ладно. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Прошу твоей руки.

Санса закрыла ладонью пылающее лицо. Вот оно. Доигралась. Надо было оставить все, как есть. А он перепутал жалость и сочувствие с любовью. Прямо как она год почти назад…

– Зяблик, я не могу. Это неправильно.

– Что тут неправильного? Я тебя люблю. Ты – ну, может, хоть немножко. Потом у нас есть дружба. Сама же сказала. Этого должно хватить.

– Хватить на что?

– На тот отрезок, что нам суждено пройти вместе. Я уже все обдумал. Долго я все равно не протяну. Доктор говорит, каждый следующий припадок может завести меня в кому. Так я проведу последние месяцы в компании единственного человека, которому до меня есть дело, а ты потом унаследуешь хоть часть моего богатства. Сразу, а не через годы. Я оставлю тебе завещание. Дяди, конечно, будут судиться, но у тебя умные родственники и знают, как с этим иметь дело. Будешь жить по соседству с собственной тетей и ходить к ней в гости. Заберешь братьев и сестру сюда. Будет очень весело – и ты станешь свободной. Независимой женщиной. Сможешь жить, как хочешь. И с кем хочешь…

Зяблик отвернулся от нее, прошел к своей качалке, взял валяющуюся там бутылку с водой, с трудом попадая пальцами куда надо, отвинтил крышку, сделал пару глотков, поперхнулся и закашлялся.

Санса смотрела, как по его почти что мальчишеской щеке – щетины там почти не было, только мягкий пушок – стекает на шею капелька воды. Робин закрыл бутылку, бросил ее обратно на кресло и продолжил, периодически откашливаясь:

– Я все понимаю. Вы думаете с Рандой, что я глупый, но это не так. Я знаю достаточно. Думать о твоем прошлом я не могу – мне от этого почти физически больно. Но отдаю себе отчет в том, что запретить тебе любить кого-то еще я тоже не в силах. Поэтому я просто об этом забуду и дам право тебе решать. Что и как. Потом. А сейчас: ну просто сделай вид, что ты моя. Ну хоть в чем-то. Я не могу требовать от тебя – ну, ты сама знаешь…

Робин неожиданно пошел красными пятнами. Это было настолько непривычно, что Санса просто растерялась и подумала, не позвать ли ей из дома доктора.

– Я не уверен, что вообще в состоянии… Но если ты согласишься, мне бы хотелось, чтобы мы хоть спали вместе. В одной кровати. Как по-настоящему. Если я должен скоро умереть – ну хоть рядом с тобой. Все не так обидно.

– Зяблик, что ты еще выдумал – насчет смерти! Выбей это из головы! Ты не умрешь. Я этого не позволю. Будешь жить лет до ста и всем им еще покажешь, а?

– Ну да, – Робин попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и странной.

– А про замужество – я просто не могу. Я вообще не выйду замуж. Это так страшно —даже думать об этом. Не хочу. Если ты и вправду желаешь, чтобы я была рядом, мы можем просто чаще видеться.

– Это совсем не то, ты же понимаешь! Нет, мне нужна жена. Чтобы она была моя. Чтобы я был ее. А никто другой, кроме тебя, на эту роль не годится. И я не хочу.

– А как же колледж?

– Ну, хочешь, подай документы в наш универ. Даже я подам. Будем учиться вместе. Ради тебя я готов попробовать. Я даже пойду в парикмахерскую, если потребуется. Подстригу лохмы, буду чаще есть, стану сильнее. Доктор говорит, мне надо спортом заниматься. Ага, научусь боксировать, чтобы бить морды грейджоям всяким. Я хочу сделать так, чтобы ты мной гордилась, понимаешь?

Санта глянула на Зяблика. Тот так и остался с красными щеками. Вообще, его было не узнать: глаза блестят, руки, обычно безвольно висящие по бокам, словно их девать некуда, энергично жестикулируют. Он сейчас был почти красив – не мужской, а какой-то трогательной, почти детской красотой. Словно она, Санса, заразила этого меланхоличного мальчишку жаждой жить.

Только вот беда – в ней самой этой жажды ровно настолько, чтобы бороться с искушением покончить со всем этим сразу. И все – дальше она вообще пока не мыслит. Откуда брать силы, чтобы пускаться в эту новую авантюру, было совершено неясно.

– Зяблик, я правда не могу…

– Не давай мне ответ сейчас, ладно? Просто подумай об этом. Ну, неделю. Спокойно, наедине с собой. За закрытой дверью. Чтобы никто не подслушивал мысли. Я подожду. Будешь готова – придешь и скажешь. Я очень буду надеяться. Но ты про это не заморачивайся. Взвесь все хорошенько…

Зяблик опять подошел к повесившей голову Сансе. Легко тронул ее щеку пальцами.

– У тебя должно быть все хорошо. И так и будет. Обязательно.

Потом он резко отступил и сказал совсем другим, своим привычным капризно-неприятным тоном:

– Ну что еще, доктор?

Санса оглянулась. Из многостворчатой двери холла вышел доктор Мойе. Санса почти не сомневалась, что он подглядывал. А, возможно, и подслушивал: она давно заметила, что тот был слишком уж любопытен.

– Мастер Робин, пришла ваша тренер по физиотерапии. Придется вас прервать. Мисс Санса, вы можете подождать тут, если вам это приятно. Вы останетесь на обед?

– Нет, я сейчас ухожу.

Санса глянула на телефон. Прошло уже больше сорока минут. Надо было возвращаться.

Она бросила быстрый взгляд на Зяблика. Тот злобно покосился на доктора и потом опять перевел тоскливый взгляд на Сансу.