Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 101 страниц)

Пташка, похоже, решила поиграть в то же самое. Ну, объективно: ей было с чего. Субъективно же Сандору хотелось взять ее за худенькие плечи и тряхнуть раз-другой – чтобы неповадно было. Что ей, смертей мало? Тоже мне, нашла подходящие игры для нынешнего возраста и ситуации. Еще не хватало. Сандор еще раз взглянул на ее руку. Потом осторожно повернул и другую, лежавшую на груди поверх одеяла. Следы были на обеих запястьях, но и там, и тут – уже зажившие. Похоже, Пташка излечилась сама… Возможно, лучше было даже и не заводить об этом разговор…

Однако все это было, хоть и скверно, но не объясняло ее сегодняшнего срыва. Сандор встал, напялил на себя штаны, нагнулся за ее почеркушками, раскиданными по комнате. И впрямь, Пташка, как ни старалась, не смогла поймать сходства. С одного из рисунков вполоборота улыбалась черноволосая молодая Серсея. С другого – задумчиво смотрела Пташкина вылетевшая из окна мать – еще одна Пташка, блин. Кто был на третьем, Сандор не знал, но решил, что, судя по смутному сходству, видимо, это была младшая сестра – более вытянутое лицо, упрямый подбородок, сумрачные глаза под темными широкими бровями. Да, это вам не Пташка – волчонок. Сандор покрутил головой, вновь глянув на портрет Кет. И как она умудрилась родить таких разных дочерей? И все же было у них что-то общее: в прищуре глаз, в упрямстве сжатых губ. Такие, как эти три, умирают, но не сдаются. И его девочка тоже.

Последний рисунок был еще в блокноте. Сандор глянул – и опешил. Она нарисовала себя со спины – и это было его воспоминание о ней, одно из самых ярких, запретных и щемящих. Тот первый вечер, когда он потащился на берег выкурить сигарету подальше от светлых очей Баратеонов и застукал Пташку купающейся голышом в закатном море. Откуда она-то сама могла знать, как выглядела со стороны? А картинка, меж тем, почти точно и полностью соответствовала тому, что помнил сам Сандор. Вот маленькая ведьма! В его мозгах копается, как в шкафу с нижним бельем, а в свои – не пускает! Иные бы взяли всю эту путаницу!

Сандор подцепил брошенную на стул рубашку, застегнулся, бросил взгляд на девочку, мирно спящую в сбитой после их бурных развлечений постели – и тихо вышел за дверь.

2.

Он прошелся по улице, закурил. Слегка моросил дождь – почти неразличимый взглядом, словно в воздухе висела серебристая дымка. Очень скоро Сандор с омерзением почувствовал, что сигарета промокла и вот-вот потухнет. Он выкинул ее прочь, пошел под навес, взял другую. Тут тоже были такие же отвратительные цветочные горшки, как и на юге. Вообще все похоже. Двери эти чавкающие. Разница лишь в том, что можно было попасть в холл как снаружи, так и изнутри – в комнате было две двери. Удобно, если надо от кого-нибудь удрать. В их ситуации никогда не знаешь, что будет через секунду. К вопросу о – зачем он вообще ушел из номера? Выкурить мокрую сигарету? Посмотреть на цветочные горшки с хризантемами, так их растак? Что за болван – она там спит, а он тут бегает туда-сюда мимо запертой двери – тоже мне, счастливый обладатель – и сокрушается о том, что не может заглянуть ей в голову, в единственное место, куда он еще не залез. Неужели нельзя было просто быть? Быть с ней, без этих мучительных терзаний и смутных измышлений, никуда все равно не ведущих? Сам же давеча кидался лозунгами о скоротечности момента, а теперь вот торчит тут, словно боится ее…

Все было так, но что-то в сегодняшней манере Пташки напрягло Сандора настолько, что загадка была, похоже, обязательной к разрешению. Он просто не мог там находиться – спящая в большой кровати девочка была, как Сфинкс – дальше не пройдешь. Поэтому он поджал хвост и сбежал. “Ты даже не Пес – ты шакал.Тьфу!”

Если все равно он тут, снаружи, надо было где-то пожрать. Загадки загадками, но нельзя же голодать сутками. Сандор прошелся вдоль дороги – машину заводить не хотелось – набрел на неприметную забегаловку, с покрытыми клетчатой бумагой столиками, притулился в одном из углов, Заказал флегматичной официантке, мерно жующей жвачку и, как и другие вокруг, не отрывающей взгляд от телефона, омлет, пару сэндвичей и кофе. Официантка, к его счастью, так и не взглянув на его приметную физиономию, кивнув, удалилась. Сандор отвернулся к окну, из которого были видны лишь бесконечные кукурузные поля и серая лента окружной дороги, пересекаемая эстакадами. Кукурузные угодья были уже очищены от урожая и теперь служили лишь для того, чтобы навевать тоску. Сандор вспомнил, как он в те незапамятные времена, когда Ленор еще была жива, и от семьи оставались еще какие-то жалкие огрызки, однажды съездил с отцом и сестрой – Григор тоже потащился, но, к счастью, встретил прямо на парковке своих двух одноклассников и свалил с ними квасить – на яблочную ферму одним ясным сентябрьским утром. День вышел отличный. Неважно, что отец за пару часов, сидя за столиком под тентом, так наклюкался, что машину в обратный путь пришлось вести его приятелю по цеху (за руль рвался Григор, но он тоже был датый, поэтому его не пустили). Отцовский друг, вывезя свою семью на воскресный отдых, попытался поделиться энтузиазмом с приятелем и порадовать бедных сирот – его детей. Шашлычница была еще впереди, хоть и не за горами – пока еще другие дети не стали от него шарахаться и обзывать чудовищем, пока он еще был со всеми наравне. Сандор вдоволь наскакался на батуте босиком, пару раз шлепнувшись, чем вызвал смех Ленор, снимавшей его на отцовскую старую камеру. Первым вытащил темно-красное яблоко из бочки с водой зубами, обогнав белокурого увальня который был его на голову выше. А главное: попал три раза подряд в тире в цель и выиграл приз – дурацкого розового зайца, которого тут же и подарил красивой девочке в зеленых резиновых сапогах, наблюдавшей за ним, пока он целился. Потом Сандор сообразил, что надо было подарить этот приз Ленор, но он так смутился от своей победы, что просто не знал, куда себя деть. Потом, девочка была сказочно хороша: медноволосая, с сияющими голубыми глазами, вся в мелкой россыпи веснушек – и старше его примерно на год. После того, как Сандор, побагровев, сунул ей мягкую игрушку, она тоже вспыхнула, как маков цвет, чмокнула его куда-то между ухом и пылающей щекой и убежала к хохочущему рыжеволосому отцу, издали наблюдавшему эту картину. Когда она наклонилась к нему, Сандор почувствовал, как от нее пахнет: яблочным соком и пончиками. Это было чудесно – особенно когда ее кудряшки задели его щеку и шею, впервые всколыхнув в нем еще смутно дремлющее где-то мужское начало.

Потом они с Ленор – она слегка подразнила младшего брата за сцену в тире, обзывая «дамским угодником», чем почти довела его до слез – поехали кататься на тележке, что тащил унылый белесый ломовик, на обзорную экскурсию по ферме. В процессе они слезли – потому что доехали до лабиринта в сухой кукурузе. Сандор обязательно хотел его пройти, и Ленор тоже не терпелось посмотреть, хоть она и напустила на себя важный вид: ей уже было двенадцать, и она считала себя взрослой женщиной – не чета визжащим кругом малявкам. Они не стали брать карту, углубились в сухие шелестящие стебли на свой страх и риск. Сандор бежал впереди, вскоре Ленор отстала – она двигалась не так быстро, как он. В какой-то момент она окликнула его – но откуда, Сандор не мог понять – со всех сторон плотной стеной стояли серые колосья. Он крикнул: «Погоди, добегу до конца лабиринта и вернусь за тобой – тут уже близко! Стой на месте!» Он припустил вперед, за пять минут добравшись до кромки поля – дальше уже не было проложенных в дебрях кукурузы хитроумных дорожек, лишь бежевая стена сухих стеблей, спускающаяся под откос к ближнему лесу. Выцветшие, длинные, похожие на тонкие сабли листья тоскливо шелестели в полном безветрии, и Сандору вдруг стало не по себе – от гнетущего одиночества, внезапно накатившего на него в этом тупике. Он развернулся и побежал обратно искать Ленор. У него была цель, чего же ему бояться? В конце концов, он – мужчина, меткий стрелок и защитник сестры.

Он нашел ее на круглой вытоптанной площадке. Она сидела на жухлой траве и теребила коричнево-рыжий кукурузный початок. В середине пятачка уже поставили на шесте щерящееся тыквоголовое чудище – хоть до Праздника Жатвы было еще больше месяца. Руки и ноги чучела были из кукурузных стеблей, и оно зловеще ухмылялось, шелестя конечностями на слабом ветерке.

– Я уже подумала, что ты потерялся, и мне надо тебя искать.

– Нет, ничего подобного. Это ты потерялась. А я тебя нашел.

– Пусть так. Ты спас прекрасную даму от злого чудовища.

– Да где тут чудовища?

Ленор опустила глаза и продолжила ковырять кукурузу. На шее у нее алело неизвестно откуда взявшееся пятно.

– Сестричка, у тебя на шее что-то.

– Это слепень. Он напал на меня, когда ты убежал. Я поэтому и задержалась…

– Ты его прибила?

– Нет, он улетел. Не больно, уже почти прошло. Сейчас дойдем до машины, я заклею пластырем.

– Как здорово здесь, да? Я обожаю лабиринты.Так классно искать выход.

– Лучше бы его не терять…

Да, теперь, спустя больше двадцати лет, Сандор отчетливо понял, что имела в виду сестра, сказав, что лучше было не терять выход. Искать его вслепую иногда переставало доставлять удовольствие.

Ему наконец принесли еду. Хотя бы теплое. В два приема расправившись с омлетом, Сандор принялся за сэндвичи. На вкус так себе. Он заметил на соседнем столике забытую кем-то газету. С верхней страницы – Иные его забери – лыбился его бывший подопечный. Сандор оглянулся: не похоже, чтобы кто-то претендовал на газету – и торопливо забрал ее себе. Боги, что за сопливое название! «Юное дарование находит свою вторую половину». Итак, Джофф нашел Пташке замену: темноволосую смазливую – на взгляд Сандора, слишком приторную – внучку старой ведьмы Оленны. Сандор с самого начала подозревал, что въедливая мумия не просто так оказалась в гостинице. Такие люди вообще просто так нигде не оказываются. У них всегда есть конкретная цель. Как вот и у говнюка, что был на фотографии, с самого краешка – сама скромность. Гребаный Пташкин супруг, мерзкий Мизинец. Даже смотреть на него Сандору было невмоготу – и какого хрена он с первого дня не предупредил девчонку? А теперь он и представления не имел, как ее от него отмыть. Бейлиш был весьма прилипчивой заразой – одной воды с мылом будет явно маловато. Ну, на худой конец, есть и пушка…

Он перелистнул газету. Опаньки! Тут была статья про Робертов бордель. Какой-то старый козел-политик был там обнаружен, и в весьма нескромных обстоятельствах. Бордель закрыли. Вот, небось, Серсея бесится. Такой жирный кусок вырвали из дохода. Их счастье, что они подцепили в родственники сыночка Оленны Тирелл – табачного «короля». Авось заткнут свои дыры и отвяжутся от Пташки. Может, все же попробовать позвонить Роберту и убедить его помочь дочери покойного друга с избавлением от Мизинца? Роберт и сам Мизинца не жаловал, говоря, что тот, конечно, полезная, но гадина. Сандор пролистал газету до конца, рассеянно дожевывая последний сэндвич и запивая его все еще горячим кофе. Так, а вот и новости с юга. Статейка про расследование на побережье. Итак, игра началась. Григор уже на месте. Скоро, надо полагать, он выйдет на их след. Сандор вспомнил, как быстро и безошибочно находил его старший брат во время школьных побегов. Надо было отсюда убираться, добраться до домика Серсеи и там затаиться на время. Убийства на нем уже два меж тем. Городская сирота умерла в больнице. Так, свидетельства: жертвы Джоффри, которым позолотили ручку. Все вело к нему, к Сандору: дело было проще простого. А еще он сбежал из-под подписки о невыезде, вооруженный, по пути захватив наследницу с севера в качестве заложницы. Не то убил, не то спрятал. Классная история. Достойная его внешности, страшная сказка. Теперь он знал ее название. Даже ему придумали очередную приятную кличку: «тень из оврага». Григор, что ли, постарался? Седьмое пекло! Тут, может, и не ограничатся даже пожизненным. Для особых случаев был сладкий укольчик или поездка на молнии… Последний аттракцион в этом диком луна-парке. Сандор доел, бросил на счет, что лежал на столе, бумажку, что предполагала щедрые чаевые – продолжай смотреть в свой телефон, милашка, особенно когда тебя посещают серийные убийцы – и, забрав газету, вышел под так и моросящий дождь. Надо было будить Пташку и валить отсюда. Стоп, а не прочла ли и она тоже это приятную сводку? Это бы многое объяснило… И, конечно, ничего говорить не стала – чтобы его не расстраивать. Глупая, маленькая его защитница. Это уже не ночные кошмары – с этим она не справится… Сандор на ходу развернул газету: да, вот она, там, где пропавшие. Теперь он знает, как она выглядела раньше. Длинные волосы шли ей до невыносимости, а еще ей было к лицу счастье – тут она была обычной девочкой – видимо, этот кадр был сделан еще до смерти отца – красивой, невинной, с открытой улыбкой. Не было в ней ни надлома, который теперь присутствовал в каждом ее жесте, ни этой духовной распластанности и неуверенности, что застыла бездной в глазах. Сандор свернул газету, сунул ее в карман. Надо было торопиться. Увезти ее отсюда, как порядочному маньяку – в укромное логово, чтобы там безнаказанно мучить. По дороге он решит, звонить ли ему Роберту и как дозировать информацию. Времени почти не осталось – а перед ним мили лабиринта, в котором бродят разные чудовища. Если он не боялся их в семь лет – уж теперь-то было и вовсе позорно. Сандор прошел по кромке кукурузного поля и свернул к гостинице.

========== XI ==========

Свет мой, усни,

Накрылся тяжелой чашей

Злого заката

Трепещущий пламень-путь.

Все, что мы зрили —

Нынче уже не наше,

Словно мы в долг у жизни

Берем чуть-чуть.

Спи, ты теперь моя, —

Когда ты не смотришь.

Мир на уже не детском

Твоем челе.

Ветер в ветвях вздохнет.

Ты тихонько вторишь…

Тише, дитя, чтоб ветер

Не осмелел.

Тише, вдали туман,

И тоскуют волки,

Пролитый воск луны —

Сквозь рванину туч

Снов твоих морщит гладь

И саднит без толку

Там, где дыру в груди

Твой пробил мне луч.

Если из нас кому-то

Придется выжить,

День за тобой.

Уступаю и не виню.

Путь мой сквозь чащу

Все человечье выжег.

Тем и дышу, что от ветра

Твой свет храню…

Когда он зашел в номер, обнаружилось, что Пташка уже встала, привела себя в порядок – и теперь недовольно бродила по комнате в поисках своих листочков.

– Привет! Встала уже?

– А ты где был?

– Гулял.

– Так дождь же.

Сандор провел рукой по мокрым волосам. И вправду.

– Ну, дождь. Я все же не из сахара, авось не растаю.

– Растаешь ты вряд ли. Хотя, кто знает. Но вот заново простудиться – можешь. Помнишь, в прошлый раз ты тоже ходил под дождем? Хоть зонт бери, если тебе так приспичило.

– Пташка, я не понял, ты что – ворчишь, что ли? Ушам своим не верю! Если трехчасовые развлечения в постели так на тебя действуют, я к тебе близко не подойду больше.

Она удивленно подняла на него взгляд. Пташка сидела на кровати и пыталась пригладить ей же самой скомканные страницы, что он давеча поднял и бросил на подоконник.

– Я не ворчу. Я беспокоюсь о твоем здоровье. Таскать тебя на плечах из машины было тяжеловато, знаешь ли. Не хотелось бы повторять. Я, конечно, знаю, что ты бесчувственный чурбан, но невозможно все время совершать ту же ошибку. В следующий раз я просто оставлю все, как есть. Ты будешь сгорать от лихорадки – я и пальцем не пошевелю. Нет, лучше разденусь догола и пойду плясать под проливным ливнем!

Боги, да она опять почти плачет. Беда… Сандор подошел к Пташке, у которой уже начали дрожать плечи, присел перед ней, поднял ее упрямый подбородок.

– Если ты проделаешь такое, никакая лихорадка не помешает мне восстать,

чтобы насладиться зрелищем… Прекрати. Я знаю, что ты для меня сделала, и не буду больше шляться под ливнем, коли это тебя раздражает. Хорошо?

– Можешь шляться, сколько угодно. Мне-то что за дело? Не забудь потом еще, когда снег пойдет, попрыгать снаружи. Я думаю, ждать уже недолго…

– Этого никто не знает. Но ты права.

– Про что, про танцы под снегом?

– Нет. Нам надо ехать. Надо добраться до загребучего убежища Баратеонов до того, как начнется даже самый мало-мальский снегопад. Несмотря на то, что у нас теперь есть машина, горные перевалы под снегом – не лучший вариант.

– Я вообще не хочу туда ехать. Это обязательно?

– А что такое?

– У меня дурные предчувствия. И вообще, это дом Джоффри.

– Это не дом Джоффри, это избушка Роберта. Ты что-то и против него имеешь?

– Нет, не имею, даже напротив – из всего семейства Баратеонов он мне наиболее симпатичен. Но все же его жена – Серсея – мало ли что с этим домом.

– Да что там может быть? Ну, грязь, наверное. Мыши. Скорее всего, масса пустых бутылок от вина… Это не самое страшное в мире, поверь мне.

– Мыши? МЫШИ???

– Боги, Пташка, ты еще и мышей боишься?

– Естественно. Они отвратительные. Когда я была маленькая и мы поехали зимой на дачу, мышь ночью залезла ко мне в постель и запуталась в моих волосах. Я чуть не умерла от ужаса…

Сандор захохотал, представив себе сцену. Бедная мышка…

– Прекрати ржать! Это совсем не смешно. Мыши переносят всякие болезни…

– Ты меня уморишь! За нами гоняются самые большие мерзавцы этой треклятой страны, а ты беспокоишься о мышах! Нет, с тобой не соскучишься, правда.

– Не хочу с тобой говорить. И не поеду в эту мышиную дыру.

– Пташка, если ты боишься мышей, я самолично буду всю ночь тебя стеречь и гонять злых грызунов от твоих прекрасных черных кудрей. Они, правда, столь коротки, что навряд ли мышки покусятся на их неприкосновенность и захотят использовать их как спальню. И вообще – теперь это моя собственность. Мыши боятся Псов, знаешь ли.

– Лучше заведем кошку.

– Да, и корову заодно уж. И картошку посадим, как и собирались… И тебе придется научиться готовить – после целого дня работы на поле я не потерплю неумелую хозяйку в доме. Кто-то должен готовить жратву. Или мне придется дрессировать мышей на сей предмет? Запеканка из сыра на свечном сале…

– Бе. Мерзость какая. Но я готова попробовать. Не запеканку из свечей, а готовить. Если ты не боишься отравиться…

– Нет, я боюсь, конечно. Но кто-то должен лечь грудью на амбразуру. Лечить меня ведь тоже придется тебе…

– Вот ты гадюка, все-таки.

– Ага. А тебе придется бегать с тазиками.

– Я больше не желаю про это слушать. Хочешь ехать, давай собираться. А где еще мои рисунки? Я лучше их заберу…

– Какая-то часть в ванной. Ты же их сама выбросила в корзину. Кстати, все очень хороши. Особенно тот, где ты себя в море нарисовала. Я хотел тебя спросить – как тебе удалось? Так оно и было, но ты-то себя со стороны не видела…

– Для этого есть знание анатомии и воображение. Потом, я все же знаю, как выгляжу. Ну, хотя бы могу представить…

– Ты себя малость истощила на этом рисунке. Ты слегка покруглее.

– Ты хочешь сказать, что я толстая, Сандор Клиган?

– О, боги, нет, только не этот извечный женский вопрос! Ты не толстая. Ты худая. Но не НАСТОЛЬКО худая.

– Не выкручивайся. Я уже в майки не влезаю. Я толстею. Ужас какой.

Сандор притворно схватился за голову:

– Пташка, ты совсем дурочка, или прикидываешься? Ты не толстеешь, ты растешь, седьмое пекло! И что там тебе полагается, тоже растет. Ты уже почти взрослая женщина – если забыть твои разговоры о мышах и закрыть глаза на неумение готовить.

– А это тут при чем? Мышей все женщины боятся…

– Ну, не все. Небось, твоя сеструха не боится…

– Арья? Что ты! На даче она тогда пыталась их приручить… Фе…

– Ну вот видишь. Ты бы тоже могла попробовать. Ты отлично приручаешь всяких бестий. Я, Мизинец…

Это он, кажется, зря сказал. Пташка встала с каменным лицом, просочилась между ним и кроватью, умудрившись не задеть его коленей своими. Бросила на него укоризненный взгляд и молча ушла в ванную. Сандор понадеялся, что не запястья пилить. Он начал собирать барахло в сумку. Что тут: всякие тряпки, Пташкины джинсы, что он стащил с нее этим утром – в сумку их. Из кармана выпала коробка, раскрылась. Кольцо? Так, очень интересно, откуда у нее такие вещи…

– Пташка! Поди сюда на минутку. Тут один вопрос возник.

– Опять про Бейлиша? Не хочу об этом говорить.

– Может, и так. Подойди, пожалуйста.

Она высунула голову из ванной. Сандор осторожно взял кольцо двумя пальцами. Судя по виду, дорогая безделушка.

– Откуда у тебя вот это, можешь объяснить?

– Ты шаришь по моим вещам?

– Я не шарю по твоим вещам. Я всего лишь поднял твои штаны, что валялись на полу, а из них выпало это. Пожалуйста, скажи, откуда ты взяла сегодня такую занятную вещицу? Утреннее свидание с поклонником? Или с кем-то еще?

– Я взяла ее из рюкзака. Это подарок Джоффри. На день рожденья. Я видела по дороге ювелирку, хотела сходить и продать. Мне не нужны его подарки. Но там было закрыто… Я не понимаю, в чем ты меня подозреваешь? Что я украла его? Я не страдаю клептоманией, и мне не нужны побрякушки. Я подумала, что деньги нам скорее пригодятся… А ты нападаешь на меня с какими-то нелепыми обвинениями…

– Прости. Мне просто показалось странным его присутствие в твоём кармане. У Джоффри – вернее, у Серсеи – хороший вкус. Хотя в здешней ювелирке его вряд ли оценят. Прибереги его до крупного города. Там продашь и сможешь купить себе новый телефон. Позвонишь, скажешь Серсее спасибо за подарок. И за ключ от домика.

– Ну уж нет. Кстати, я, кажется, додумалась, как найти телефон Арьи. Ты сказал, в домике есть интернет?

– Да.

– Ну, тогда проблем быть не должно. Оттуда и позвоню.

– Прекрасно.

– Я пошла платить за номер. Дашь мне денег?

– Отличный вопрос. Если только ты не пойдешь покупать новую краску для волос. Я как-то устал от превращений.

– Зачем это? Потом, тут нет парикмахерской.

– Это обнадеживает.

Он протянул ей свой конверт с деньгами. Пташка, не глядя, сунула его в карман и вышла в ту дверь, что вела в холл.

Сандор положил блестящее колечко обратно в коробку, закрыл ее. Она реагировала так спокойно, что трудно было заподозрить ее во вранье. Беда была в одном – Сандор знал, что именно Серсея собиралась дарить Пташке на день рожденья. Он сам видел пресловутый фамильный медальон, который Серсея потащилась упаковывать в город. Сам возил ее туда. Или Джоффри решил выпендриться и приготовил свой собственный сюрприз, втайне от матери, или же Пташка сейчас ему солгала, причем хладнокровно и, главное, с непонятными мотивами. Он еще раз открыл коробку, посмотрел на кольцо. На задней его части была гравировка, что-то на какой-то тарабарщине. Латынь? Сандор не замечал в Джоффри любви к античности. Но зато знал другого товарища, что этим грешил. Он бросил мерзкую вещицу обратно в коробочку, запихнул ее подальше в сумку, словно это помогло ему выкинуть все это из головы.

Он дособрал остальные шмотки, проверил ванную. Кажется, Пташка забрала все свои листочки. Вон как аккуратно сложила их все. Его портрет лежал сверху. Сандору вдруг стало тошно. Что за игру она ведет? Почему вокруг одни лжецы? И она тоже… Такая искренняя, такая чистая в своей наивности… Какой он все же идиот…

Пташка – или Алейна? – вошла в комнату. Тихо прикрыла за собой дверь.

– Все, готово. Возьми свой конверт. Ты уже все собрал? Тогда можем ехать. Только в сортир забегу.

– Хорошо. Никаких проблем?

– Нет, никаких. А сколько ехать в этот домик?

– За пару суток доберемся.

– Тогда нам придется еще раз остановится где-то. Опять на день – или на ночь?

– Какая разница? Решим по пути.

– Мне, честно говоря, больше нравится традиционное время для сна. И вообще.

Правда, днем спать приятнее – особенно вместе. Все видно.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь. Остановимся, когда остановимся. Сейчас тебе обязательно это надо знать? У тебя какие-то планы?

– Какие планы? Что ты злишься? Я просто спросила. Чтобы знать, хоть примерно. Ну и вообще.

– Я не злюсь.

– Ладно. Поехали, а то уже совсем стемнело. Надо торопиться.

Он взял сумку, вышел первым, не оглядываясь. Пташка медлила внутри. Опять ритуалы прощания. Как же ему все это надоело. Он раздраженно закурил. Хотелось надраться. Вусмерть. Ну ничего, вот доберутся до домика, там он сможет догнаться. Забыть про колечко. И про вранье. Возможное вранье. Сандор совсем запамятовал о том, что сам решил ей лгать напропалую по поводу их будущего. Теперь его волновало только то, что Пташка вела с ним двойную игру – его злило то, что это было до усрачки больно и обидно. Но выпытывать правду у нее ему не хотелось. Это было ниже даже его песьего достоинства. Сама решила врать. Посмотрим, к чему это приведет. Он зло затушил окурок в горшке с хризантемами, побрел к машине. Сел, завел двигатель. Им надо было заправиться, Машина почти на нуле. Пташка наверняка побоялась останавливаться с ним, больным. Да и наверняка она не умеет заправлять машину. Надо бы ее научить…

Как же может быть такое – ее жертвенность, все ее трогательные жесты – и потом – ушатом холодной воды – эта ложь? Все бабы такие – взять хоть Серсею. Чем, собственно, Пташка лучше? Да ничем. Привыкла изворачиваться, вешать родным лапшу на уши. Так же, как делал Джоффри с матерью. А у Пташки теперь нет матери – только он. Вот ему и врет. Надо побыстрее сплавить ее к тетке. Пусть ищет свой номер, звонит сестре, и он ее доставит, куда следует. Когда они в следующий раз остановятся, он позвонит Роберту. Сандор уже раздумывал о том, как сказать об этом своем решении Пташке, но, ввиду последних событий, ничего он ей говорить не обязан. Пусть хранит свои секреты. А у него будут свои. Он глянул в окно. Вот она. Красивая до тошноты, до боли в висках. И походка стала как у женщины – довольной собой. Удовлетворённой. Еще бы. И повадка, увы, тоже. Его имеет, ему же и врет…

Она села в машину. Улыбнулась ему.

– Поехали?

– Да, едем.

Он тронул машину. Их путешествие продолжалось…

Конец шестой части

========== Часть седьмая – I ==========

Берег моря был недалеко, —

День пути, мгновение в веках.

На душе беззвучно, нелегко,

Ни во что не верится пока.

Ни во что не верится уже,

И рассудок слепнет средь химер.

Не в твоем ли смутном мираже

Я бреду в переплетенье вер?

Не в твоей ли тягостной тиши

Мне неметь, чураясь темноты?

Сжалься, путь мой нынче заверши,

Отреши от мира суеты.

Отреши от мытарства веков,

Завяжи глаза покровом дня

И путем усталых берегов

Доведи до пропасти меня.

Благодатью снизойди ко мне

И в полет бросок мой обрати

Дай забыть о кровожадном дне,

Сожаленьем не стучи в висок.

И в последний миг, в последний раз

Небеса рассветом распахни,

Отвори надежду без прикрас, —

Хоть на этот раз не обмани.

Часть седьмая. В ловушках лжи.

Они ехали уже седьмой час. Пару раз останавливались на площадках для отдыха, где Сандор вылетал из машины, как чертик из коробочки, и тут же начинал бешено смолить свои несчастные сигареты. По подсчётам Сансы, он умудрялся выкурить штуки три, пока она ходила в туалет, причесывалась-умывалась и покупала кофе и кексы себе в дорогу. Сам он пил только кофе, есть отказывался под предлогом: «От еды клонит в сон». Санса попробовала было поспорить, но он так на нее взглянул, что она запнулась на середине фразы и больше к аргументу не возвращалась. В какой-то момент Санса предложила ему смениться. Он фыркнул.

– Смотри-ка, Пташка заделалась водителем…

– Между прочим, я вела машину три часа.

– Наше счастье, что мы выжили. Что ты не заснула и не заплакала. Нет уж, спасибо. Жизнь моя не многого стоит, но я еще не рехнулся, чтобы сажать за руль тебя. Такие варианты проходят только когда я в отключке. А сейчас – можешь отдыхать.

Это было так нарочито по-хамски, что Санса даже не захотела спорить. Сегодня Сандор явно решил быть говнюком. Ну что поделаешь? Все началось с того злосчастного кольца, будь оно неладно. И почему ей пришло в голову его сохранить? Надо отдать должное мужу – вот так подкинул проблем. Такой изящный способ раздуть между ними вражду. И не кольцо, на самом деле, виновато – а то, что до конца Сандор ей не доверял. Ну правильно ведь делал, в сущности. Но все равно это Сансе было очень неприятно – казалось, она ничем не заслужила такого отношения. Теперь от него веяло таким холодом, что Сансе и в голову не приходило пытаться приблизиться. Это все его прошлое – и неумение верить людям. Но ей-то что делать теперь? Вероятно, самое худшее, что она могла – это начать ему лгать. Теперь сама все испортила.

Разговаривать они тоже не разговаривали. Несколько раз Санса пыталась затеять какую-то беседу, но он отвечал односложно, нехотя, а на третий раз и вовсе включил радио и начал искать «какой-нибудь намек на загребучий прогноз». Санса перестала ломиться и в эту дверь. Периодически она засыпала, потом опять просыпалась и неизменно видела его сумрачное лицо, слегка подсвеченное отблесками проносящихся навстречу досужих фар. На нее он не смотрел. Лишь коротко кивал, когда она решалась промямлить, что ей нужно в туалет или попить. Словно ему было противно на нее глядеть.

На шестом часу Санса проснулась после очередного перегона и собственного тяжелого видения. Сны она видела редко – за те жалкие обрывки минут отключки, которые она себе позволяла, они просто не успевали захватить ее. На этот раз кошмар все же успел ей завладеть – Санса стояла перед зеркалом, что бесконечно сменяло ее отражения: Пташка вся в слезах, Алейна с холодным прищуром, мама, Робб, отец, Арья – и еще, и еще – но не было ее. Санса смутно пыталась сообразить, чего же именно ждет она от отражения, и что оно не хочет ей показывать. Лица замелькали быстрее, превращаясь в фонари за окном. Она проснулась, судорожно втянула воздух.

Они стояли на очередной площадке для отдыха. Во рту пересохло. Санса потянулась за бутылкой с водой, но не нашла ее и глянула на водительское сидение. Сандора не было. Санса дернулась, отстёгиваясь. Вышла на улицу. Ее тотчас же хлестнуло по лицу ледяным ветром – они уже поднялись высоко, предгорья медленно, но верно превращались в горы. Осенний воздух звучал тоскливым аккордом палых листьев, стоячей воды и ожидания скорого снега. Санса поежилась. Сколько времени, интересно, сейчас? Она глянула на почти севший телефон. Половина пятого утра. Она услышала шаги, насторожилась. Сандор медленно подошел к машине. Вот и ее бутылка. Что это, он перешел на воду?

– Ты пробудилась, я вижу. Доброго тебе утра.

– Спасибо. Ты ходил есть?

– Нет. Я же сказал – не буду есть, пока за рулем. Иначе срубает.

– А когда мы остановимся?

– Мы уже остановились, если ты не заметила.

– Я имела в виду гостиницу. Когда ты спать собираешься?

– Сейчас. Мы не поедем в гостиницу. Я посплю в машине.

– Чего?

– Ты спросонья плохо, что ли, слышишь, Пташка? Говорю, буду спать в машине.