Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 101 страниц)

2.

Видимо, когда Санса уже задремала, Сандор таки пришел. Иначе как было объяснить ее чудесное перемещение в кровать? И еще – Санса отлично выспалась, не было ни кошмаров, ни страхов перед окружающей ее ночной тьмой. Все было спокойно, ровно, уютно. Значит, в эту ночь она была не одна. Ночник, когда она проснулась, был погашен. Больше никаких признаков чьего-либо присутствия не было – но Сансе и не нужны были материальные доказательства – она знала, что он был тут, с ней. Это была та частичка большой непреложной истины, что пронизывала ее отношения с Сандором. Ничего не надо было доказывать или выдумывать – это все требовалось лишь для того, чтобы разубедить себя в уверенности того, что их союз правилен. Санса привстала, глянула на часы, что стояли на белой деревянной тумбочке возле кровати. Половина двенадцатого, матерь всеблагая! Она вскочила с постели, рванула в ванную. Так всю жизнь проспишь… Через десять минут уже одетая Санса осторожно выглянула из-за двери. В коридоре стояла девушка-горничная, обметая метелкой из перьев картины. Ее дикий синяк уже начал зеленеть. Сансе стоило предложить бедняжке свою мазь, но она, конфузясь поднимать неудобную тему, так и не решилась ничего сказать.

– Доброе утро, мисс! Вы хорошо спали?

– Слишком уж хорошо, спасибо! А где все?

– Ну, это смотря кто. Молодой хозяин с друзьями собирались на конюшню – кататься. Хозяйка, кажется, уехала в город, она отправилась раньше, чем я пришла из флигеля… Мисс Мирцелла и мастер Томмен ушли гулять в лес с гувернанткой. Вы хотите завтракать? Я уже все убрала, но могу сварить вам кофе.

– Если тебя не затруднит. Пожалуйста.

Санса позавтракала и, решив, что раз все равно никого нет – видимо, и Сандор уехал с Серсеей в город – то она приступит к поиску сокровищ. В выполнении своих планов Санса всегда была как одержимая. В ее голове возникал откровением, словно посланным свыше, четкий, как картинка, путь – и он мучил ее, пока не был пройден до конца. Первым делом надо было отправиться на пляж – пока никого не было. Санса, сама не очень уверенная в том, что она собирается там делать, вернулась в дом и напялила купальник. Потом взяла свою тетрадь, сунула ее в рюкзачок и босиком, держа в руках вещи и тапки, зашагала в сторону моря.

На берегу Санса отыскала с полдесятка камушков, две плоских темно-синих ракушки мидий, но все это ее не удовлетворило. Тогда, после недолгого раздумья, она полезла в воду, достаточно прохладную, чтобы кожа загорелась, а в ушах зашумело. Через пару минут, попривыкнув к температуре, Санса набрала побольше воздуха в легкие и нырнула, стараясь достигнуть дна. Вода была прозрачной, но все, что ей попадалось – лишь водоросли и медузы… Это было все не то, и Санса уже было собралась подниматься к поверхности – легкие начинало жечь от недостатка воздуха – но вдруг заметила под большим подводным камнем недалеко от берега оранжевую ракушку, поросшую накипью актиний – бывшее жилище рака-отшельника. Это было то, что надо. Она с трудом выковыряла брошенное жилище из мелкого, как пыль песка, сломав при этом два ногтя – это было неважно, главное – цель была достигнута – и вынырнула наружу. На берегу ее ждал неприятный сюрприз. На песке расположилась группа друзей Джоффа – среди них были и те двое, что были на дюне в день ее бунта – они же когда-то присутствовали при попытке ее изнасилования – то есть, были непосредственными участниками действа. Теперь Сансе стало смешно, что она их так боялась. Она не спеша вылезла на берег. Юноши пялились на нее изучающе, а девочки – две богатенькие и вполне симпатичные наследницы из города – похоже, смотрели с завистью. Санса так же неторопливо уселась на песок рядом со своими вещами и убрала свои сокровища в рюкзак.

– Что это у тебя там, сестрёнка? Игрушки для младших братьев-сестер? Что, бабок не хватает на настоящие вещи, что ты начала собирать дары природы? Могу подарить…

– Спасибо, братец, есть вещи, что за деньги не купишь. Это материалы для одного моего проекта. На тему «Как я провел лето». Для школы.

– Ну, ты прилежная ученица, однако! Всегда знал, что ты зануда. Если мы поженимся, ты будешь за меня учиться в колледже…

– Если мы поженимся, я скорее удавлю тебя во сне, чем помогу тебе хоть одним словом. Тебе и так все дается слишком легко. Хорошо бы тоже хотя бы когда-то включить мозг. Если он у тебя вообще есть… Вот мы и посмотрим. Когда тебя выгонят из колледжа, обещаю не смеяться… Нет, вообще-то не обещаю…

Джоффри подошел к ней – лицо пошло пятнами от гнева, рот кривился. Что он, будет драться? Ну не перед своими же друзьями? Санса спокойно смотрела на него снизу вверх. Публика молчала, затаив дыхание, наблюдала.

Джоффри присел с ней рядом на корточки. От него пахло травой.

– Слушай, дрянь, попридержи язык. А то ты сильно поплатишься сегодня вечером. Я вижу, твое кровотечение закончилось – раз ты купаешься. Это ненадолго. Мы все исправим, когда я тебя навещу сегодня. После ужина. Уверен, ты будешь очень ждать, а?

– Не сомневайся. Я уйду ночевать в лес.

– Мама тебе не разрешит.

– А я не стану спрашивать. Нет, я просто запру дверь. Не будешь же ты ее ломать?

– Не будь столь уверена. Могу и сломать. Как и твою долбаную девственность. Вопрос в том, насколько я буду к тебе нежен. Или не буду. Так что лучше умерь свой пыл.

– А я вообще тут не собираюсь оставаться. Вы портите весь вид. Тут запахло падалью. Я уже ухожу – воцаряйся! И я тебя не боюсь – чтобы меня напугать, мало трепотни, как и прокушенной губы. Как бы тебе тоже что-нибудь не прикусили, придурок. Веселись!

Санса встала, помахала ручкой оторопевшей компании и, подхватив свое барахло, пошла к дому. Сердце колотилось как бешеное, но Санса была страшно собой горда. Пусть знает, что она не лыком шита. Не стоит даже об этом думать. Досадно, конечно, что так неудачно открылось ее вранье про цикл, но на этом этапе Сансе было все равно. Она уже набрала такую скорость в полете, что ничто не могло ее остановить. И у нее был план, который нужно было выполнить. Сейчас ей это казалось жизненно важным. Если Джоффри все же припрется, ему придется взламывать дверь. И найти пустую комнату.

В доме Санса оделась, вытерла влажные волосы, зашла на кухню, где горничная укутывала столовый фарфор с готовыми блюдами в толстые полотенца, чтобы еда не остыла. Девушки переглянулись, улыбаясь друг другу. Санса взяла себе бутылку воды и большое яблоко из плетеной корзинки, что стояла на одном из столов необъятной кухни.

– Мисс, если вы хотите поесть, я могу вам подать обед. Я уже все подготовила к подаче на стол, но, поскольку никого нет, я решила всё это завернуть. Чтобы не остыло. Я сейчас ухожу – у меня с полудня до завтра – выходной, пойду домой в город. К родителям. Так что вы скажите, если хотите пообедать сейчас, пока я тут…

– Нет, благодарю. Я же совсем недавно позавтракала. Хочешь, пойдем вместе? Я тоже иду пройтись… Только вот положу кое-какие вещи. И вот еще что. Давай я тебе дам мазь для лица, хочешь? Мне уже не нужна. А она быстро лечит…

– Спасибо, мисс. Я буду вам очень признательна.

– Тогда сейчас схожу за ней и принесу тебе. Жду тебя на террасе.

Санса сбегала в комнату, взяла забытый там телефон, выложила ракушки и камни в чемодан, попробовала еще раз набрать матери. Ничего. Просто никто не подходит. Перед Сансой мелькнуло безжалостным, как бритва по незащищенной плоти, видением крыло самолета на взлёте. Она сунула телефон в карман и, взяв обещанный тюбик, выскользнула из комнаты.

Девушки вдвоём пошли по пыльной дороге, жмурясь от солнца и болтая. Без формы горничная – ее звали Лея – казалась почти такой же девчонкой, как Санса. У них было всего два года разницы. Теперь Лея, как оказалось, зарабатывала себе на съем комнаты в городе, куда она ехала учиться на преподавателя младших классов в довольно крупном хорошем колледже. Горничная была очень взволнована – она получила стипендию от округа, и это давало ей очень хороший шанс вырваться из привычного окружения и заодно помочь семье и брату-инвалиду, что жил на домашнем обучении с пожилыми уже родителями. Слушая это, Санса вдруг поняла, что завидует этой девушке, перед которой открывалась вся жизнь – порой простым людям живется легче, чем таким, как сама Санса. Никто не очерчивает рамки, статус, не налагает никаких обязанностей, сердцу никто не приказывает – все в твоих руках. В определенном смысле, Лея была куда свободнее Сансы – она была вся в предвкушении полета, что уже холодил ее расправленные крылья: еще неделя – и мир перед ней. А Сансе предстояло вернуться в прежнюю клетку. Или запереть себя в новую, еще более тесную. Она подумала, не о Лее ли говорил Сандор как-то, обдумывая альтернативный Сансе вариант. Да, с Леей он был бы счастливее… Невеликое она приобретение, по совести сказать. Только горечь и неприятности – а теперь еще и разлука, с этой точки дня все более кажущаяся неизбежной…

Девушки расстались на развилке – Санса пошла дальше, к конюшням, а Лея свернула в сторону города. Сансе подумалось, что не зацикливайся она на своих страхах и переживаниях, эту дружбу можно было бы начать гораздо раньше. И ее пребывание здесь стало бы куда приятнее.

За час она обернулась, дойдя до леска, где упала. Там она собрала несколько уже начавших желтеть листьев клена, перо сойки и несколько барвинков с поля, где она тогда скакала как бешеная. На дюну Санса не пошла – слишком далеко, ноги уже начинало ломить от быстрой ходьбы и пройденных миль. Она углубилась в лес, где нашла большой пень, поросший кислицей, и собрала несколько цветков. Потом повернула в сторону пятачка с магазинами. Неспешно добралась и туда. В коллекцию добавились веточка с сердцевидными листьями шелковицы и ее собственная бумажка от мороженого, которую она тогда уронила под скамейку. Еще она нашла там оборванный билетик концерта на дискотеке, где побывала с Гарри. Поразмыслив, Санса не стала его брать. Включать этот эпизод в свою книгу воспоминаний ей не хотелось. Она залезла в разбитую кабинку самолета, оторвала от оборванной обивки кресла кусочек черной кожи, спрятала и его к своей коллекции бесценных сокровищ.

Теперь у нее было почти все. Недоставало бархатцев, до которых сегодня она уже боялась не дойти. И какой-то вещи с волнореза. Санса рассчитывала найти там пару перьев чайки – они бы подошли отлично. От гостиницы осталась несчастная железка, на которую она наступила в тот, первый вечер, и которую заныкал себе Сандор. И еще у нее была целая роза, заложенная между страниц книги, что она пыталась читать в тот знаменательный вечер, когда произошел их первый откровенный разговор… Рисунок комнаты особенно удался Сансе – она смогла припомнить все детали, форму подушек на их кровати, то, как падал солнечный луч через окно…

Когда Санса завершила свое паломничество – она таки дошла до гостиницы, нашла по пути на волнорезе два пера чайки и сорвала несколько бархатцев в одном из вазонов. Пришлось ждать, пока клерк – тот самый, что хвалил ее платье – не уйдет в подсобку. Драть цветы у входной двери средь бела дня казалось Сансе слегка неприличным – но отказываться от идеи она не собиралась. Она успешно проделала свой номер и затем зашла в гостиницу спросить про Оленну – как ни глупо это было, Санса уже успела соскучиться по злоязычию ехидной старухи – тем более, та вечно подкидывала ей хорошие идеи. Тут вышел прокол – клерк сказал, что пожилая мадам уехала в город. Сансе ничего не оставалось, как поблагодарить очкарика и отправиться восвояси.

Когда она дошла до усадьбы, она обнаружила Джоффа, с сонным видом сидящего на террасе вместе с матерью и сестрой. Мирцелла читала. Томмен стрелял из лука в саду.

– Привет, голубка! Где ты все это время пропадала?

-Да просто гуляла. Я редко тут выходила, а тут чего-то захотелось…

– Ты, наверное, устала и голодна. Там обед в кухне. У нашей дуры-горничной выходной, приходится самим. Пойди, возьми, что хочешь. Прикажи поварихе – она, по-моему, готовит ужин – подогреть тебе еду. Не стесняйся…

– Спасибо, тетя. Я только положу вещи.

– Да-да. И, вот что, Санса. Я приготовила твое серебристое платье – горничная постирала, но забыла погладить, а я подумала, что тебе захочется надеть его с утра – все же это твой день рожденья. Надо быть красивее всех. Завтра вечером будет прием в клубе – тот, что сорвался в начале месяца, я приурочила его к твоему дню рожденья. Будут кое-какие тебе уже известные гости, еще, вероятно, приедет Бейлиш – мы ждем его завтра с утра. Стилист Джоффа причешет тебя после обеда. И я хочу поговорить с тобой завтра наедине. Я созванивалась сегодня с твоей матерью – и у нас есть для тебя новости. Хорошие, не пугайся. Я хочу только кое-что дообсудить с твоим дядей Робертом, а дозвониться сегодня ему не смогла. Так что сможешь мне завтра уделить полчаса, скажем, после завтрака, ладно? Не забудь.

– Да, тетя, конечно… (она дозвонилась матери! И когда только? Почему же ей мама не перезвонила? Наверное, все выяснится завтра… Может, это у нее самой телефон неисправен?)

– Ну все, иди, иди ешь, а то у тебя вид усталый. Томмен, не смей стрелять по моим цветам! Я выброшу этот твой лук!

– Мама, у меня разболталась тетива. Где Сандор? Нужно, чтобы он наладил…

– Почем я знаю, где этот олух? По-моему, пошел за выпивкой опять. Недолго продолжался его период воздержания… Ну что можно хорошего ждать от такого типа…

Санса побрела в дом. Зачем ему опять понадобилась выпивка? Понадобилась настолько, что он даже не захотел с ней повидаться – а они не разговаривали со вчерашнего вечера… Может, он и не приходил ночью – а она сама доползла до кровати, просто не помнит этого. Глупая голова – вечно принимает желаемое за действительное… Она весь день только и думает о нем, и от каждой мысли вспыхивает – а он, как приехал, сразу побежал за бухлом – он думал о винище, а вовсе не о Сансе. Дурак и лгун. Она зашла в спальню, заперла дверь, бросила в угол свой дурацкий рюкзак – такой полный, чудесный, деятельный, волшебный день и так мерзко кончался… Есть расхотелось. Санса свернулась клубочком на краю постели, продолжая всхлипывать… Возможно, все это безумие у нее в голове – продукт ее бурного воображения, а вовсе не отражения реальности… В действительности, все гораздо прозаичнее. Есть кровать. Есть стол. Выпивка. Что там еще нужно мужику…Сигареты? Другие женщины – как скоро надоедает одна, и взгляд начинает притягиваться к другим? На пятачке возле этой его дурацкой лавки вечно толпятся всякие девицы… Как раз сейчас открывается эта кретинская дискотека. На ловца – и зверь… Да, так оно и есть. А она тут себе напридумывала любовь до гроба, у нее при каждом поцелуе в ушах играла вся самая прекрасная музыка мира, а для него она была всего лишь приятным эпизодом – одной из многих – не первой и не последней, рядом с Серсеей, возможно, с Леей, и кто знает, со сколькими еще… Да, он говорил ей, что больше никого нет – но он мог и солгать. И это был бы не первый раз. И даже не второй…

Санса смотрела, как садится уже не такое жадное солнце…Снова наползли сумерки, а она так и лежала, в полусне, в полубреду, голова кружилась от голода – но теперь она бы ни за что не пошла на кухню. Зачем? Может, надо отпереть дверь? Пусть приходит Джофф и делает с ней, что хочет. Какая разница? Какое значение имеет ее плоть? В душе было настолько никак, что даже хотелось каких-то эмоций, потрясений, лишь бы выйти из этой серой пустоты… Она уже спит? Сколько прошло времени? За окном сияла луна, освещая белую мраморную плоть подоконника и темный силуэт домика-ночника – никакой свет не освещал его сегодня – все волшебство кончилось, детство прошло. Завтра ей стукнет шестнадцать… Или, может, уже сегодня? Эта мысль подняла Сансу с кровати. Она должна спросить. Так нельзя. Она имела право знать. Он должен ей хотя бы это… Она, не зажигая света, сходила в ванную, плеснула на заплаканное лицо водой и тихо вышла в темный коридор. На прощание глянула на часы – было без четверти полночь.

========== X ==========

Не гони меня прочь, я знаю, -

Ты за дверью немой не спишь

Ты виною пьян – вспоминая

Встреч украденных свет и тишь.

Но бессмысленны все терзанья.

Жизнь – песок, а любовь – вода.

Подари мне одно лобзанье,

Уходящий, как навсегда.

Мы теряемся в светотени

Ты – и долг, я – и воровство.

Мне б еще пару рук сплетений,

Стук шагов, там, на мостовой…

Тень ресниц твоих на бумаге

Дай хоть миг – мне же вечность стыть!

У окна, где багрянцем флаги

Жгут под осень твои мосты…

Санса шла по застеленному ковром коридору. Ей казалось, что не только ее шаги бухают, как удары молотка по наковальне, но даже стук взбесившегося сердца отражается от стен, словно удары колокола. В ушах шелестело – она не могла расслышать ничего, кроме себя самой – может быть, весь дом уже проснулся, а она все еще пытается красться… Как глупо… Впрочем, двери не открывались, свет не зажигался – ее глаза привыкли к тьме, она начала различать смутные очертания не слишком знакомой обстановки. Вот стена – она кажется близкой – а протягиваешь руку – и касаешься пустоты… Видимо, это не стена, а ее тень… Но откуда тень – света-то ведь нет?

Санса разглядела на стене более темные прямоугольники – картины. Вот и двери. Справа – спальня Серсеи, напротив – гостевая, в которой спит теперь Мирцелла. В обеих комнатах свет был погашен – иначе из-под двери был бы виден тонкий луч, который она заметила в спальне Джоффри. Санса поначалу решила подождать – но потом отвергла эту мысль. В пекло Джоффри. Ей надо было знать сейчас. Она осторожно прошла мимо запертых дверей – кабинет Серсеи. А где же спит Сандор? Как глупо – она же ни разу не была у него, даже не интересовалась, где, собственно, он проводит свои вечера и ночи. Санса поздравила себя с последовательностью – она так переживала за то, где он пропадал каких-то два часа, но даже не удосужилась спросить, где и как он живет. Отлично. Очень любящий жест.

Она добралась до лестницы, и ей вспомнилась Лея с синяком на лице. Если она так шибанулась днем, то что же будет с Сансой, если она скатится с этих ступеней ночью? По крайней мере, будет приятно осознавать, что она сломает шею из-за любви…

Мертвой хваткой вцепившись в перила, Санса стала медленно спускаться вниз – сползая на каждую ступень, как ребенок – одну ногу вниз, пока не коснется ступней твердой поверхности, а потом туда же вторую. Передышка – успокоились – и следующий шаг. Так она добралась до пролета, где лестница поворачивала влево. Села на покрытую толстым ковром площадку, задумалась. В верхней части лестницы она насчитала 17 ступеней. Семнадцать попыток сверзиться вниз. Семнадцать упущенных возможностей умереть молодой. Семнадцать подаренных ей шансов не узнать правды. И все их она пропустила. А впереди было еще столько же – или больше. Если она пройдет и это второе испытание – куда дальше? Санса напрягла память, пытаясь вспомнить расположение помещений внизу. Направо – узкий коридор, ведущий в кухню. Там еще была лестница вниз, в подвал и туалет, в который Санса однажды ходила, когда тот, что в маленькой столовой, оказался занят. Прямо – выход на веранду – там не было больше ничего, кроме распахивающегося тебе навстречу светлого пространства. Значит, оставался коридор слева, где Санса никогда не была, и откуда – гипотетически – был доступ в трехместный гараж, приделанный одним боком к дому. И, видимо, там же была комната Сандора. Ну вот, теперь, когда цель была обозначена, можно было продолжать путь. Санса вздохнула и снова вцепилась в перила.

Нижний пролет был на одну ступеньку короче. Вот и пол, наконец. Санса села на последнюю ступеньку, пытаясь унять колотящееся, как после забега, сердце. В доме было тихо, лишь где-то в глубине кухни что-то мерно шлепало – видимо, работала посудомоечная машина. Так, тут бы можно было даже включить подсветку в телефоне – внизу никто не спал. Кроме него. Но вдруг Серсея встанет, выйдет к перилам и захочет поглядеть вниз? Или Джоффри? Ну что за бредовая мысль. Внизу было чуть светлее – из входной застекленной витражной двери падал лунный свет, так же смутно обозначены были не обремененные дверями арки, ведущие в гостиную и в маленькую столовую. Нет, обойдемся без фонаря. Санса повернула от лестницы и вошла в длинный узкий коридор, в конце которого ярким холодным светом зияли окна веранды, бросая лунный прямоугольник на пол коридора. Она миновала поворот на кухню. Вот он – коридор – даже проход налево. Тут было страшно темно, и Санса для надежности – учитывая, что пути она не знала, это было вполне благоразумно – вела рукой по левой стене, в правой держа на всякий случай телефон. Она прошла всего несколько шагов, как стена под рукой кончилась, и пальцы скользнули по деревянной поверхности двери. Вот и ручка. Санса решилась-таки посветить телефоном и нажала кнопку. Она была в очень узком коридоре – ей в темноте он казался необъятным, а тут была буквально пара шагов до следующего поворота, видимо, ведущего к переходу в гараж. Больше вариантов не было, и Санса, холодея от ужаса, повернула ручку, легко толкая дверь коленкой. Ничего. Заперта. Ни света, ни звука. Да что происходит? Может, его и там нет? А где он тогда? Может, постучаться? Санса костяшками помертвевших пальцев едва слышно тронула поверхность двери. Ничего. А нет, вот что-то она, кажется, услышала…

Дверь отворилась – в комнате было темно, пахло виски, и до чёртиков накурено, просто дым стоял столбом – в незадёрнутое окно падал косой лунный луч, и седые клубы, похожие на духов, причудливо танцевали в его голубом пространстве. Клиган молча пропустил ее в комнату, запер за ней дверь и так же, зловеще, не говоря ни слова, прошел к маленькому столу, где стояла бутылка и полупустой бокал, и грузно рухнул на единственный стул.

– Пришла таки, надоедливая маленькая Пташка? Ну, здравствуй. Пить будешь?

Он был очень пьян. Даже пьянее, чем тогда, в гостинице. Слова выходили из его уст медленно, словно каждое из них он должен был продумать и взвесить.

– Нет, пить я не буду. Где ты пропадал все это время?

– Где пропадал? О, в разных местах. Самых причудливых. А что тебя это так озаботило?

– Мне просто было интересно.

– Да ну? Тебе всегда интересно. Такая маленькая любопытная птичка, что любит совать свой клювик, куда не надо. Крутящаяся там и сям. Вертящая хвостом где ни попадя. Что тебе теперь интересно? Ты пришла задавать мне страшные вопросы в стиле озабоченных жен? «Где ты был?» «С кем пил?» «Не изменял ли?» «Отчего от тебя так пахнет?» И в этом роде. Это так забавно и трогательно, что я, седьмое пекло, выпью за твоё здоровье! Ура заботливой Пташке, что так беспокоилась о судьбе Пса, что даже осмелела настолько, чтобы сунуть свой чистенький нос в его грязную конуру. Или что, ты пришла за порцией бесплатной любви? Извини, я сегодня слегка не в форме. Нет, ради тебя я, конечно, могу постараться, но результат может быть весьма плачевным… Уж не обессудь…

– Ты омерзителен. Я ухожу.

– Нет уж, раз пришла – сиди. Хотела поговорить – поговорим. А то мне что-то надоело говорить с луной. Она мерзкая, эта луна – все время подглядывает. Как этот твой любимый Бейлиш.

– Он не мой любимый.

– А кто твой любимый? Как там Джоффри? Канделябры еще целы? Где эта проклятая емкость? В стакан надо еще умудриться попасть, это еще сложнее, чем прицелиться в очко – в сущности, стакан мне не нужен…

Он начал пить из горла. Пил долго – Санса с ужасом смотрела, как тускло отсвечивающая бутылка поднимается все выше.

– Вот, так лучше. И так, о чем то бишь мы? Ах да, Джоффри… Удалось ему… как это слово, забыл, смешное такое… нет, не смешное… что-то с фиалками… Нет, не то. Ах, вот, дефлорировать! Вот что он хотел сделать. Дефлорировать тебя. Как подарок. На загребучий день рожденья. Он уже случился? Ты теперь взрослая женщина – тебя и не надо вот то самое – нет сил больше его выговаривать, это треклятое слово… ну, ты меня поняла…

– Я не понимаю, о чем ты.

– А я думаю, отлично понимаешь. Ну да, я забыл – вру у нас только я. А ты – сама честность…

– Если ты будешь меня оскорблять, я уйду.

– Да, и оскорблять можешь тоже только ты. Как это типично. В сущности, все бабы одинаковые, что малые, что старые. И никуда от них не деться. Все утро носи мешки за этой стервой Серсеей – а вечером хочешь расслабиться – и опять, смотри-ка – по твою душу уже пришли, глаза сверкают, рот превратился в булавочную головку от укоризны. Ну давай, укоряй. Я тебя слушаю.

– Я беспокоилась…

– Ага, ты, Иные тебя подери, так беспокоилась, что пробегала по всей округе шесть загребучих часов! Седьмое пекло, шесть! Что ты там делала, собирала гербарий на память с каждого долбаного дерева, о корни которого споткнулась?

Это было слишком грубо. И слишком правдиво. Даже в дымину он все равно ее чувствует…

– Мне надо закурить. Будешь, заботливая ты моя? Нет, не моя. Джоффрина. Но все же…

– Буду.

– Тогда обслужи себя сама. Что-то я как-то устал слегка…

– А где?

– В куртке. Куртка где-то на кровати. Если только не сбежала… Возможно, под твоим прелестным задом…

Санса привстала, осмотрелась. Вот куртка, валяется в изголовье. Она залезла в карман. В одном нащупала зажигалку и еще какую-то коробку, слишком мелкую для пачки сигарет. В другом обнаружились и сигареты. Она достала одну, закурила, протянула пачку Клигану. Он, однако руки не подал, лишь кивнул в сторону стола.

– Так, хорошо, продолжим…

– Можно открыть окно? Очень надымлено…

– Окно? Чтобы позвать сюда твоих друзей, летучих мышей? Нет, этот номер не пройдет, малышка. Пусть накурено, зато мы здесь одни. Не тронь окно. Не нравится моя конура – скатертью дорога – вали.

Он пошарил по столу, добрался до сигарет, долго маялся, вытаскивая одну, прикурил, с отвращением сплюнул прямо на пол – видимо, поджег сигарету не с того конца. Со второго раза попытка увенчалась успехом.

– Хорошо. Раз мы теперь курящие, можно продолжить приятный разговор. Что ты там говорила? Про Джоффри? Не, к херям, не хочу про Джоффри. Давай сменим тему. У тебя же, седьмое пекло, день рожденья! Родилась Пташка, возрадуемся же!

Санса вскочила, рванула к двери. К несчастью, та была заперта на ключ, а не на щеколду.

– Отопри! Я не хочу больше тут оставаться, в это прокуренной клоаке. Выпусти меня.

– О, смотри-ка, Пташка хочет на волю? Но ведь это притворство. Пташка только и делает, что рвется в клетку. В долбаную золоченую клетку. Там ее быстро оприходуют. Жила-была Пташка, она родилась, она прыгала – жаль, что недолго, – почти совсем не пела и от этого умерла. Ее похоронили и жили долго и счастливо до конца времен. Тебе нравится твоя сказка, девочка?

– Нет.

– Это потому, что ты боишься правды. А правда – она такая… Жестокая. Не для Пташкиных нежных ушек и слабеньких мозгов.

– Я не боюсь правды. А вот ты, похоже, боишься. Иначе бы не наклюкался так.

– Это ты права. Я – дерьмо. Поэтому и наклюкался. Не боишься, говоришь? Тогда слушай – я расскажу тебе другую сказку. Жил-был Пес. Он был такой идиот, что умудрился влюбиться в Пташку. От этого его кретинские мозги съехали набекрень окончательно. Он не пил. Не ел. Думал только о ней. Сбежал от хозяйки, чтобы поискать для своей девочки подарок на день рожденья – из денег, что ему дали за то, что он хорошо трахал другую – вот ведь, ирония долбаной судьбы. Когда он вернулся домой, выяснилось, что сигареты кончились, а Пташка сбежала в неизвестном направлении часа как три. Тогда Пес обезумел, отпросился у постылой хозяйки и рванул искать беглянку. Сначала только заглянул за сигаретами. А там ему поведали… да… веселенькие новости…

– Что тебе сказали? Что?

– Что в округе полиция. Потому что возле дороги нашли труп. Труп молодой девушки. И что за пару часов до этого лавочник видел двух барышень по дороге в город: рыжую племянницу Ланнистерши и горничную из усадьбы.

Санса открыла рот и забыла, как он закрывается. Что он вообще закрывается… Лея?

Она встала и подошла к Сандору, который сидел, закрыв лицо ладонью. Положила ему руку на плечо – через рубашку он был как печка.

– Не тронь меня, седьмое пекло. Сядь на свое гребаное место. Я еще не закончил.

Санса послушно села. О конце истории она уже догадывалась.

– Ну, вот. Пес рванул на дорогу – туда, где уже понаехали копы, и все было отрезано. Пес не любил копов – тяжелая наследственность и личные антипатии. Но ему надо было знать. И он пошел. Как дурак. Там его живенько взяли в оборот. А что, а где? Про алиби не поверили. Точное время убийства было неизвестно. Предупредили, взяли подписку о невыезде. И отпустили на все четыре стороны. Он так и не узнал, кто был в черном мешке….

– Сандор…

– Отвяжись. Ты хотела правды – так слушай свою долбаную сказку. Он дошел до пятачка. Там зашел в известную винную лавку. И там гнусный старичок-хозяин поведал ошалевшему Псу, уже похоронившему тупую девчонку, что поработила его скудный разум, что ее-то как раз видели. Примерно за полчаса до этого. Ковыряющей какие-то ошметья под лавкой на улице. Тогда Пес слегка успокоился. Это было вполне в духе Пташки. Поэтому он купил бухла и немедленно нажрался. А потом продолжил. И еще. Доплелся до дома, получил нагоняй от гребаной львицы, заперся в каморке и вот – Пташка прилетела пытать правду… Тебе понравилась твоя сказка, солнечный лучик? Что-то ты погасла – видимо, от слез… Моя сказка тебя не растрогала, что же ты не плачешь? А я вот плачу, долбаное седьмое пекло, хоть и пьяными слезами… Потому что это невыносимо страшно – когда ты радуешься, что труп, что нашли в овраге – опять в овраге, растреклятое седьмое пекло – принадлежит неплохой тетке, которую ты знал. Потому что ты был готов к совершенно другой новости… И ты сидишь и благословляешь небо за то, что погиб хороший человек. Это так мерзко. В такие моменты перестает хотеться жить…

Санса подошла, обняла его сзади за шею. Он не сопротивлялся. Просто сидел, повесив тяжелую голову. Санса прижалась мокрой щекой к затылку. Как же страшно. Как больно. Возможно, если бы они вместе дошли до города, этого бы не случилось…И все – никакого педагогического колледжа. Никакой комнаты… И синяк уже так и не пройдет… Она упала с лестницы – и ударилась, а Санса осталась жива. Чудом…

Сандор вдруг подтащил ее к себе, уткнувшись лицом ей в живот. Несмотря на всю боль, что Санса сейчас испытывала, в теле запорхали знакомые бабочки… Это безнадежно…

– Ты понимаешь, что я думал, что потерял тебя? Я, все это время маявшийся мыслями, что надо заканчивать весь этот бред, что пташкам не место рядом с псами, на минуту представив что там, в этом овраге, можешь лежать ты… с… нет, не могу…даже сейчас… почувствовав то, во что превратится жизнь без тебя – а это длилось всего-то час – и словно целую вечность – когда старый дурак сказал, что видел тебя, я даже не помнил, что было дальше и как я очутился на улице… Это безумие – и я радовался, я был счастлив, как никогда в жизни – а милую малютку, которой этот сраный говнюк разбил лицо долбаным канделябром, уже начали жрать муравьи в кустах… А я ликовал – потому что единственное, что имело значение – это то, что ты все еще дышишь со мной одним воздухом… Тогда я понял, какое я на самом деле дерьмо… Не пить было слишком для этого вечера, прости меня… Я знаю, что у тебя день рожденья, и я, как всегда, все испортил… А ты этого не заслуживаешь… Как не заслуживаешь ты и этого кошмара с Джоффри… Я завтра отвезу тебя на самолет. Поменяю тебе билет. И ты полетишь к маме, туда, где тебе и место. А я хотя бы буду знать, что ты жива… Этого уже довольно, чтобы существовать дальше…