Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 101 страниц)

2.

В конце его пребывания в тоскливом городишке Псу случайно повезло – болтаясь по городу на мотоцикле он наткнулся у одного самого что ни на есть непотребного крысятника на группу явно заезжих байкеров. Забегаловка была чем-то вроде помеси андеграунд клуба и дискотеки. Музыка его не интересовала – хотя, как выяснилось, она в этом местечке была очень неплоха – тем паче что играли вживую. Это вам не мяуканье покойного Джоффри.

От нечего делать Клиган остановился возле курящих мотоциклистов – к счастью все они по возрасту были в его весовой категории, или даже старше – никаких вам молокососов. Он уже устал от молодежи: дальше стоишь – целее будешь. Завязался вполне приемлемый мужской разговор – о дорогах, маршрутах, стоящих местах – никаких упоминаний о бабах или идиотских расспросов. С улицы группа перекочевала в клуб, на который, они, как выяснилось, набрели почти случайно, по старой наводке неприсутствующего приятеля. Жили они рядом, сняв на всю компанию помещение в каком-то полузаброшенном доме – удобств было по минимуму – зато много места, и никакого контроля и жалоб на шум.

В клубе они здорово приняли – потом незаметно перекочевали в берлогу к байкерам – где обнаружился ящик виски и несчётное количество пива.

В процессе выяснилось, что все байкеры – поголовно семейные люди и оказались тут по причине ежегодного совместного выезда на какой-то там слет. Все это было несколько странно – пес понятия не имел, чем и как живут подобного рода личности. Один из байкеров оказался его коллегой – работал охранником в каком-то частном клубе. Остальные подвизались кто-где: кто механиком, кто сразу на нескольких работах, кто успешно шоферил, а один сообщил, что является владельцем небольшой булочной и счастливым обладателем только что разродившейся супруги и девочек-тройняшек, чем вызвал, видимо, привычный пятиминутный гогот с кучей идиотских шуток и не менее идиотских комментариев.

До Пса никто не докапывался – народ просек, что нового приятеля не тянет на откровенность, а в подобном кругу лезть с вопросами к человеку, который явно не желает растекаться мыслью по древу считалось дурным тоном. Пара кратких пояснений по роду деятельности и надобности поездки – отогнать мотоцикл хозяину – успокоила народ. Парочка поначалу кидала на Клигана настороженные взгляды – ему не хотелось выяснять причину: была ли виной его обожженная рожа или же шустрики видели телевизионный репортаже о «деле у моря». В любом случае он больше не в розыске, а значит – вопрос был снят.

В первый вечер все прошло гладко – они просидели, квася, дымя как паровозы (все кроме одного были до невозможности курящие, как и сам Клиган) лениво перекидываясь шутками и громогласно травя байки о дорожных курьезах – до полпятого утра.

Пес тоже кинул пару рассказов в общую копилку – про старика винодела – экс грозу дорог и еще один курьезный случай произошедший с ним на парковке лет пять до этого. Молчать как пень все время выглядело бы некрасиво и даже слегка враждебно. А внеся свою лепту в общий разговор он тут же почувствовал, как спало некоторое напряжение, с начала пьянки висевшее в воздухе, из серии: а ты чего вообще и из какой преисподней приперся. Особенно байкеры заценили чудесное преображение старого коллеги по увлечению – и тут же принялись обсуждать похожие случаи, когда легенды трассы приручались и подпадали под каблук к красоткам. Эта тема была Клигану неприятна, и он откланялся, отдавая себе отчет, что стоит весьма нетвердо, а идет странным образом перманентно закашивая влево. Тем не менее, до своей коморки он таки добрался. В эту ночь обошлось без терзаний и кошмаров – более того, неожиданная компания приятно отвлекла и позабавила Пса. Это был первый нормальный разговор он уже не помнил с какого времени. Вопрос был в том, что считать за нормальный разговор. Старика байкера? Древнюю мумию Оленну? Фата Ланнистера? Они пришел к выводу, что последний человеческий разговор у него был все же сравнительно недавно: с Бриенной Тарт в столице.

Поразмыслив, Клиган на пьяную голову решил, что ей все же надо позвонить – а то нехорошо выходило. А дальше – никаких разговоров – только отповедь треклятого беловолосого музыканта. У него до сих пор сжимались кулаки при мысли о той знаменательной встрече, в буквальном смысле слова перечеркнувшей его жизнь.

И потом – и до – и после – и всегда – разговоры и неразговоры несла в себе Пташка – единственная, что знала и даже скорее чувствовала его досконально, изучившая каждую хренову прореху его памяти, каждую особенность его мировоззрения. Нет, ее нельзя было считать за собеседника. Это было так же глупо как говорить, что его пропитые мозги ведут диспут с не менее пропитой занюханной душонкой. Санса Старк уже давно вросла в него так основательно, что Клиган перестал ощущать, где вообще кончалась она, и начинался он сам. И несмотря на все произошедшее после, ситуация не изменилась ни на йоту. По крайней мере с его стороны. С его – никогда. С ее – должно быть, она его ненавидит. Проклинает, пытается забыть. Забудет – и прекрасно. Он дал себе мысленного пинка за то, что опять сбивается на Пташку. Выкурил сигарету и завалился спать в надежде на то, что неожиданные пробуждения сегодня ему не грозят – равно как и шум треклятого текстильного завода – потому что уже настала суббота.

По части завода он оказался глубоко неправ – мерзкое учреждение, как оказалось, работало до обеда и в субботу тоже. Но Пес все равно проснулся лишь к двум пополудни, вышел курить на привычную лесенку и обнаружил под дверью толстенный желтый конверт – документы все же до него добрались. Теперь можно было ехать дальше. Беда в том, что после общения со вчерашней компанией, ему банально захотелось позволить себе еще один человеческий вечер – а не нестись оголтелым призраком неизвестно куда и неизвестно зачем. В конце концов, спешить ему было некуда, а так приятно побухать ему вряд ли представится случай – в ближайшие сто лет.

Так что решив сегодня никуда не трогаться, – комната была оплачена до завтрашнего дня – Клиган просмотрел полученные документы – а то хрен его знает – и написал корявый смс нотариусу о том, что письмо ему пришло. Звонить старому пню не хотелось, а то он постоянно начинал свою нудную песню на тему того, что стоило определиться с приоритетами – и выставить дом на продажу, пока он окончательно не упал в цене. Но поскольку будущее у его клиента прослеживалось весьма туманно, рано было принимать такого рода шаги, хотя для себя Пес конечно вопрос уже решил – что угодно, но только не жить в этой запыленной клоаке, наводнённой ну если не призраками, то весьма болезненными воспоминаниями. Но и выставлять дом на продажу ему было не к спеху. Деньги ему были пока не нужны – еще оставалась изрядная сумма от Серсеиных «премиальных» – да и временами нужнее просто банальное пристанище – мало ли что. Как ни крути, а эта дыра была единственным домом, что у него имелся.

Отписав нотариусу, Клиган захватил с собой три бутылки вискаря, стоящие тесной группой на подоконнике и отчалил к своим новым приятелям. Вчера они условились встретиться на квартире у компании – и похмелиться там, чтобы потом провести вечер в клубе.

К тому времени, как Пес добрался до берлоги байкеров – после того, как основательно позавтракал – или пообедал в местном кафе – народ уже изрядно похмеленный, весело обсуждал события посещенного ими слета. День пролетел незаметно – к пяти они забурились в клуб и заняли там самое удачное место возле сцены – расположившись на трех проваленных диванах. Все байкеры были как на подбор здоровые, массивные и бородатые – кроме одного дохляка, неприятно напоминающего Псу одновременно о Пташке – лысеющей огненной шевелюрой – и о Мизинце – мерзким, прищуренным, хитреньким взглядом постоянно бегающих карих глаз.

Если не считать этого товарища, с остальными Клиган чувствовал себя вполне в своей тарелке – как по габаритам, так и по повадкам. Вечер шел приятно – на сцене сменилось уже несколько молодежных коллективов, бренчащих вполне качественный музон. Эль лился рекой – и в этом клубе на счастье можно было курить в помещении. К полуночи компания продвинулась в сторону хаты – тем более в клубе началось какое-то подобие танцулек под какую-то кислотную музыку, что в сочетании торкающего по глазам стробоскопа совершенно не располагало к мирным беседам. От мельтешения света у Клигана заболела голова и он с облегчением вышел на воздух, который после сизой пелены прокуренного помещения даже показался почти свежим. Они, не спеша и гомоня, дошли до съемного помещения и устроились как вчера в круг прямо на полу – за неспешной трепотней под виски.

Сегодня тема разговоров незаметно переползал на женщин – дорожные приключения, шлюх и радости залетных супружеских измен. Клиган предпочитал отмалчиваться и слушал, чаще чем надо прикладываясь к бутылке и стараясь не сильно углубляться в отголоски собственных мыслей на тему прекрасного пола. Мужики от души балагурили – по-видимому им редко удавалось так гастролировать вдали от жен. Тем более, похоже было что и жены у них всех были ушлые. Один из товарищей заметил, что неизвестно чем там еще занимаются их супруги в отсутствие кормильцев – чем вызвал дружный хохот у всех членов коллектива. Клиган некстати вспомнил о патлатом юнце, что облапал Пташку на крыльце ее школы и ему стало совсем мерзко. Он подумал, что стоило бы сменить тему – или свалить, поскольку мужики раздухарились не на шутку – того и гляди пойдут искать себе приключений на свои бородатые головы. Неожиданно тощий хрен, похожий на Мизинца, бросил в его сторону ехидную реплику. Остальные замолчали, в ожидании реакции:

– А ты, наш незамужний друг, видать специалист по молоденьким?

Клиган напрягся. Заявление было похоже на провокацию, и он на пьяную голову не очень понимал, как на это правильно реагировать. Вечер стремительно катился под откос. В мозгах долбилась песня, что пела одна из групп, что сегодня выступала в клубе:

«…Все, что я получила

Было холодным и белым

Тот, кого я любила

Робким был и несмелым

Все что случалось однажды

Это всего лишь зима

Зима…. Зима…»

– Что ты собственно имеешь в виду, друг?

– Да что уж там! У тебя явно проблемы другого порядка чем у нас. Хорошо быть холостым и свободным.

– Иди ты на хер! С чего ты взял этот бред про молоденьких?

– На хер можешь смело идти сам. Или еще куда подальше. А насчёт молоденьких – все просто как пареная репа. Ты так таращился на ту миленькую златовласку, что таскала нам пиво, что только ленивый не обратил на это внимание. Посмотреть там, конечно, было на что, не спорю. Да и та певичка – что чирикала про снег – такая черноволосая кудряшка – тоже была вполне ничего. Ну ты и сам заметил – даром, что ли, глаза на нее пялил. Не, брат, я тебя не осуждаю, упаси боги! Как говаривал один мой клиент: Carpe Diem

– Что?

Эта фраза отдалась в затуманенном мозгу Пса чем-то очень знакомым и неприятным. Где он это уже слышал?

– Это латынь, мой незамутненный знаниями брат. Значит – «лови момент». Когда я шоферил и возил разную шушеру по городу, был у меня такой пассажир. Периодически появлялся и всегда вызывал из парка только меня. Хороший был клиент, щедрый и обязательный. Всегда шутил. И шарил в латыни и всяких еще словечках. Я некоторые перенял. Жаль, что теперь он исчез. Видать, запалился где-то. Я отвез его в аэропорт – недавно, с месяц назад – и больше не видел. Ну вот. Ежели тебе приперло – лови этот самый момент. Неудовлетворенная похоть до добра не доводит, хе-хе. А то может это любовь – и где-то тебя ждет хорошенькая курочка в школьной форме? Это конечно странно – при такой-то роже – но чего в этом мире только не случается…

Клиган вскочил. Дальше он смутно помнил, что произошло. В себя он пришел только на заваленном хламом балконе, куда его вытащил почти такой же здоровенный как его покойный братец, лысый толстяк по кличке Буйвол – в компании он шел за босса.

– Остынь, братец. Джефф, конечно, дерьмо, но не стоило тебе так заводиться от его болтовни.

– Джефф?

– Ну да. Тот тип, которому ты, похоже, сломал челюсть. Уймись. Помахались и хватит. Эко тебя проняло!

– Отпусти меня! Все! Я в порядке. Просто хотелось его заткнуть. Мне жаль, что так вышло. Я, пожалуй, пойду. Тем более, завтра пора трогаться в путь.

– Пожалуй, да. Но ты не парься и не бери в голову. Я сам его не слишком-то люблю – но он из нашей старой компании – приходится звать и его на слет. Уж не обессудь.

– Нормально. Я сам найду выход. Спасибо за душевную – до последнего часа – компанию.

– Бывай, брат. Было приятно познакомиться.

Клиган молча отсалютовал оставшимся в комнате байкерам – двое в углу приводили в порядок рыжего кретина Джеффа – и вышел на лестницу. Да, с головой у него явно не все было в порядке. И чего он так взбесился? Чистой же воды дурь. Вот они – треклятые последствия – как там этот урод сказал – «неудовлетворённой похоти». И добро бы его кто-то реально ждал – так нет. Впереди была только очередная дорога. После драки хотя бы глупая песня про снег отвязалась. На улице его неприятно накрыло дождем – и воспоминанием о давнем бешенном дне Пташкиной скачки на берегу. На треснутых часах на углу улице стрелки ехидно показывали три часа и восемь минут. Начинался час бдений.

Пес протаскался под дождем еще час – в надежде перепрыгнуть время бессонницы и мерзких мыслей. В голове начала долбиться другая песня из репертуара той же группы из клуба:

«Проходят шеренгою боги,

Развенчаны, скрыты в годах,

Где раньше сплетались дороги,

Что нынче молчат в городах.

И строятся звезды в шеренги

На пыльных чужих небесах,

И тают слова, словно деньги,

И кружится осень в лесах…»

К четырем он все еще не протрезвевший, промокший и с усилившейся мигренью доплёлся до съемной квартиры и даже не взглянув на Пташкину фотографию, рухнул на неудобную кровать. На его счастье на этот раз Неведомый сжалился над ним и сон пришел быстро и безболезненно – не принеся с собой ни мыслей, ни картинок. С утра он собрал манатки и убрался из осточертевшего фабричного тусклого городка. Не сильно раздумывая, взял направление к югу – к побережью. Колеся по стране, он неожиданно добрался до оставленного позади моря – но на этот раз, оно лежало у него впереди.

========== XI ==========

Неожиданно наползло

Налетело в шелках восточных

Астры, паданцы, – снов крылом,

Смутным образом стылой ночи.

Запах терпкий осенних строф

Рыжим золотом в снежно белом

В завихренье зимы ветров

Листопад распростерся смелый

Я смотрю – и не узнаю

Лица пришлые в призме пестрой

У калитки одна стою

Я не берег, я – дальний остров.

И потоками чертит снег

Неуместность далеких красок.

Новым днем захлебнулся век,

Тонкой вязью по краю масок.

Было проще в тиши, в плену

Ватных лап декабря седого

Осень вновь возвернет вину

Хрупким льдом по тропе садовой.

На замёрзших моих щеках, —

Не снежинки, а позолота

А под сердцем – твоя рука

Тронет пламенем мглы оплоты.

Санса

1.

Санса оторвалась от тетрадки и в который раз потрогала свой затылок – со дня стрижки он все время казался ей патологически незащищенным. Она уже неделю была на домашнем обучении – как выяснилось, Рейегар позвонил директору сразу после их примечательного разговора за ужином – и имел со старой стервятницей долгую беседу, результатом которой стал Сансин перевод в экстернат и даже небольшая скидка в оплате что директор любезно предложила сама – видимо, за издержки и нервотрепку. Сансе составили план учебы, который она получила в понедельник по электронной почте. Ей полагалось являться на консультации пару раз в неделю после окончания учебных часов – в один день по гуманитарным дисциплинам, в другой – по точным.

Ей оставили все учебники и даже выдали дополнительные книги и пароли на сайтах для самостоятельного обучения и тестирования по школьной программе. Пока все шло хорошо – без надоедливого вставания по утрам, ненавистной пытки школьной формой – и главное – каких бы то ни было отвлекающих факторов в лице сверстников – как врагов, так и друзей. Пока Санса ощущала по большей части облегчение от отсутствия чересчур осязаемого фронта непонимания и гнетущего осуждения в ее адрес со стороны основной части одноклассников. Ее немногочисленные друзья – собственно, их было всего лишь двое – Миранда и Зяблик – были конечно крайне опечалены ее «дезертирством» – как ехидно выразилась Ранда. С подругой, впрочем, Санса регулярно созванивалась – после того, как она сама отказалась от посещения школы ей конечно стало внезапно дико любопытно, что там происходит. Ранда же охотно делилась новостями и сплетнями и лукаво намекала на то, что ее план по «обработке» учителя словесности успешно продвигается вперед.

С Зябликом было значительно сложнее. Когда он услышал от Сансы – когда в понедельник утром по обыкновению приехал за ней на лимузине – что больше она не будет его сопровождать и почему это произошло, то побледнел так, словно ему выпустили несколько литров крови за несколько минут. Сансе даже стало страшно, что он опять грохнется в обморок – но, когда она положила ему ладонь на костлявое плечо, Зяблик неожиданно сбросил ее руку, поджал губы и развернувшись, залез в машину, не говоря ни слова. Сансе стало жутко и неловко – словно она подглядела что-то такое, что ей не положено было видеть и со стыдом впервые отдала себе отчет, как тяжело вероятно было Сандору выносить ее весьма похожие подростковые сцены и истерики.

Час спустя ей позвонила возбужденная Миранда и рассказала, что Зяблика только что увезли на скорой с приступом эпилепсии – после того, как он неожиданно разбил нос Грейджою на перемене и потом устроил скандал в кабинете директора. Санса схватилась за голову, понимая, что все это спровоцировано ей – и ей одной. И похоже, Ранда все-таки была права – болезненный мальчишка напридумывал себе неизвестно чего и, по-видимому, действительно был в нее влюблен. Санса не знала, что ей и думать и не понимала, что пугало ее больше – его нездоровье или очевидная неадекватность. На самом деле она минимально не представляла, как ведут себя влюбившиеся в первый раз мальчики. Мерилом для нее был единственный мужчина, которого она знала – слишком зрелый, чтобы сравнивать его с Зябликом – и она сама.

Сопоставлять Робина Аррена и Сандора Клигана было настолько же глупо как проводить параллели между высоченной сосной, растущей за домом у Таргариенов, в которую этой весной попала молния и теперь она безнадежно пыталась справиться с напастью, и чахоточным базиликом, что Лианна пыталась вырастить в горшочке на кухонном подоконнике – его неизбежно то заливали водой, то вовсе забывали поливать – и результатом был длинный бледный, мающийся нехваткой света стебелёк, на котором уныло торчали три кривеньких листика.

Если все ее чувства к Сандору напоминали немыслимый циклон, который существовал уже давно помимо нее, жил по своим собственным законам, крутя ее внутри своей воронки как безвольную щепку, то все, что она могла испытывать к Зяблику больше было похоже на легонькое дуновение карманного вентилятора, что можно было выключить в любой момент и что был слишком слабым, чтобы даже хоть как-то минимально повилять на температуру ее тела не говоря уж о том, чтобы высушить испарину со лба или заставить ее вздрогнуть от неожиданного порыва подобия ветра. Как она не могла не любить первого – независимо от того, насколько серьезно старалась сопротивляться стихии, так же не могла и помыслить себе полюбить второго – даже если бы попыталась.

Зяблик пугал ее своей неприспособленностью, своей странной от нее зависимостью, всеми этими неведомыми ей напастями, кроющимися за его болезненно-бледной кожей, не тронутой ни солнечным светом, ни человеческим теплом. Ее чувства по отношению к этому жалкому мальчишке даже было трудно сопоставить с тем, что она испытывала по отношению к Брану. Покалеченный брат был тем не менее сильным и упрямым, как все из их семьи, он продолжал сопротивляться – в меру своих возможностей и даже часто превозмогая те лимиты, что диктовало ему его нынешнее положение.

Зяблик же словно плыл по течению как выдранный с корнем из почвы безвольный цветок – только вытащив его из бурного потока жизни и приблизив вымокшие лепестки вплотную к лицу можно было ощутить почти незаметный аромат – смазанным признаком какой-то теплящейся глубоко внутри жизни. Можно было попытаться высушить его, найти ему теплое безветренное местечко где-нибудь на солнечной опушке, зарыть безвольные корешки в мягкую почву – и все же никто не гарантировал, что даже сидя возле него круглосуточно и укрывая его листьями от ночных холодов, одним утром ты бы не обнаружил что все до сих пор сохранившиеся листья завяли, а стебелек безжизненно распластался по земле. Попытка конечно не пытка – но беда в том, что и пробовать Сансе не хотелось.

И все же, преодолев все свои сумбурные мысли и наползающее на нее леденящее отторжение, граничащее с физическим отвращением которое испытываешь, когда касаешься чего-то чужеродного, в среду с утра после завтрака, воспользовавшись тем, что все родственники куда-то уехали или ушли, за исключением Брана, засевшего в кабинете Рейегара и пытающегося «вылечить» словивший вирус компьютер дяди, Санса оделась потеплее – на улице был сильный восточный ветер – и выскользнула из дома, направившись вниз по Кленовой, по направлению к мрачному особняку, в котором за пять блоков от дома Таргариенов проживал Зяблик Аррен.

2.

По дороге к своему удивлению Санса наткнулась на мрачную Арью с рюкзаком на одном плече, болтающуюся на углу пересечения Кленовой и Соснового переулка.

Та заметила сестру и, не говоря ни слова, запихав руки в карманы черной мотоциклетной куртки – копии той, что когда-то купил для нее Сандор и что осталась в домике в горах – шаркая тяжелыми ботинками зашагала в футе от нее. Так, в молчании они прошли один квартал, пока Санса наконец не решилась спросить, что, собственно, младшая сестра делает на улице в учебное время.

– Ты тоже болтаешься тут неизвестно зачем – хотя я слышала, как с утра ты говорила тете, что собираешься засесть за реферат по истории. Сама же хвасталась, что такая ответственная – а не прошло еще и недели, как ты ушла в экстерны – и уже слиняла от добросовестных занятий.

– Арья, мама всегда говорила, что «сам дурак» – не аргумент.

– Ну и пусть. Мне все равно. Если тебе можно – то и мне тоже.

– Вот и нет. Мы с тобой в разных весовых категориях.

– Я не понимаю – ты что, намекаешь, что я жирнее тебя? Так даже дождевой червяк и тот по сравнению с тобой – толстяк!

– Не дури. Я не о том. Спасибо на добром слове, кстати. Я заканчиваю школу и у меня всегда были отличные отметки – а ты с трудом шаришь в литературе и до сих пор думаешь, что грибы – это животные.

– Сама ты бледная поганка. Типичный пример млекопитающего гриба. Зато я в математике на три корпуса впереди тебя – и всегда была. Не говоря уже о физкультуре, экономике и планировании домашнего хозяйства. Да и с датами по истории ты всегда путалась. Ты только красивые балладки и запоминаешь. Трень-брень, вечная любовь…

– Какая глупость! С тобой говорить – надо иметь глухие уши и язык без костей!

Они прошли в молчании еще пару минут. Потом Арья, глядя исподлобья на сестру, все же нехотя промолвила:

– Что ты думаешь по поводу приезда младших Таргариенов?

Санса с изумлением воззрилась на хмурую девчонку:

– А, вот что тебя волнует! И что на этот раз – опять будешь пытаться подложить ужей в постель к Визерису?

– Да я бы с удовольствием. Визерис – конечно редкостная дрянь, но где сейчас найдешь ужей? Они все спят. И подвязочные змеи тоже. Как вариант – мои ядовитые улитки. Правда боюсь, что Визерис еще более ядовитый. И потом он наверняка их раздавит – если они сами не отравятся от приближения к его бледной тушке. Он конечно не Джоффри – но тоже мелкий садист в своем роде. Но не он меня беспокоит.

– Ты про Дени, верно?

Санса вспомнила про то, что рассказывал ей Бран про тот дурацкий случай в парке этим летом. Что Джону нравится Дени, было известно еще со времен, когда и она и младшая сестра Рейегара носили косички – а Джон и Робб придумывали всякие неприглядные способы чтобы позлить или напугать девчонок. Арья никогда ничего не боялась – и, похоже, именно это на каком-то этапе затащило ее в мальчишечий лагерь, тогда как они с Дени стабильно занимали место по другую сторону баррикад. Санса встречалась с младшей Таргариен примерно раз в два года – та изредка приезжала к брату – а их родители, считая, что чем больше детей, тем веселее каникулы, в таких ситуациях посылали всех старших отпрысков на несколько недель к тетке. Санса не то, чтобы считала Дени своей подругой, но и неприязни к ней не испытывала. Та была уж очень робкой и явно затюканной Визерисом – тут Арья была безусловно права – тот страх, что читался в сине лиловых глазах хрупкой, как фарфоровая дорогая кукла, белокурой девочки был сродни тому, что она заметила в раскладе Джоффри и его младших брата и сестры. Мирцелла даже казалась побойчее.

Но вдали от старших братьев – потому что Дени даже Рейегара умудрялась опасаться – она неожиданно начинала раскрываться. Когда она забывала о том, что ей полагалось по статусу быть чинной и благовоспитанной, синие глаза начинали искриться, в голову приходили самые неожиданные и самобытные идеи – так что они умудрялись порой обставить даже вредных мальчишек с не менее вредной маленькой, но удаленькой Арьей.

Нет, Санса не считала ее подругой – но быть ее союзником было удивительно удобно, плодотворно и приятно. Так же как, видимо, быть ее врагом могло повлечь за собой необратимые последствия. О чем она и собиралась напомнить сейчас Арье. Из трех отпрысков Эйериса Таргариена, младшая девочка впитала в себя больше жизнеспособности и смекалки чем оба старших сына вместе взятые. Иногда рядом с ней Санса чувствовала себя неполноценной неженкой – хотя поначалу, в первые дни совместного времяпрепровождения напротив ощущала себя почти Арьей. Но потом Дени начинала раскрываться – и демонстрировала истинную свою сущность – тогда как Санса, обычно не имеющая привычки рисоваться или притворяться, оставалась безнадёжно позади. Это было немного досадно – но каждому свое.

Санса не была завистлива – поскольку считала, что ей и так по жизни повезло. Теперь она несколько изменила мнение, но привычка довольствоваться тем, что у нее есть, укоренилась. Поэтому когда Санса услышала от тетки, что сфабрикованный зловредным Визерисом брак Дени неожиданно заиграл новыми красками – похоже, что молодые супруги умудрились друг другу все же понравиться – она не могла не порадоваться за приятельницу и родственницу. А Визерис, привыкший полностью властвовать над сестрой, оказался не у дел. Дени, обретя покровителя в лице мужа, перестала слушаться брата и начала стремительно взрослеть и примерять на себя новые роли. Лианна была очень довольна этим союзом – несмотря на грустные снобистские заходы мужа – и считала, что хоть и посыл Визериса был, мягко говоря, некрасивым, важно в итоге было то, к чему он привел. Поэтому она, подбираясь издалека, уговорами и философскими рассуждениями таки убедила мужа помириться с младшим братом. Результатом являлся этот нынешний визит – жест доброй воли со стороны двух упрямцев-Таргариенов.

Арья меж тем не хотела ничего принимать в расчет. Глядя на носки собственных ботинок, топчущих заснеженную мостовую, она упрямо твердила, что Дени – лицемерная ломака и притворяла, и что приезд Таргариенов тут же разрушит то хрупкое равновесие, что установилось в последние дни в доме. Санса мало верила, что Арье реально есть дело до «равновесия», но подозревала, что дело совсем в другом, хотя и боялась спросить об этом напрямую, щадя чувства сестры. Все проблема была в Джоне – и нынешнем их разладе, видимо во многом спровоцированным летним эпизодом и дальнейшим накручиванием всего этого Арьей. Но как можно было втолковать все это сестре – если она даже ни сном ни духом не желает признаться в том, что банально ревнует Джона к Дени. В итоге Санса решила, что единственный метод помирить этих двух дурней – почаще твердить им обоим о том, что Дени счастливо замужем. Авось Джон от тоски потянется к Арье, а ее младшая сестра, тщательно скрывавшая свою сердобольность, все же не захочет бросать Джона в грустях.

Едва ли было хорошо им потворствовать – хотя понятно было, что племянник с тёткой – это все же не совсем то, что кузены. Если связь двоюродных братьев-сестер все же кое-где принималась, то союз прямых родственников через поколение был вообще совсем немыслимым и непотребным.

– Арья, ты же понимаешь, что никто не может запретить им приехать – братьям и сестрам надо иногда видеться. Подумай сама, если мне кто-то захотел повидаться с Браном и Риконом – или с тобой.

– Можно подумать, что ты хочешь меня видеть. Ты шарахаешься от меня как от чумы.

– Нет, дело не в этом.

– Ну как же, да. Я не хотела. Не хотела читать это дурацкое письмо. Всё вышло случайно.

– Знаю. Но это все равно тяжело. Я почувствовала, что все против меня. И ты. Когда мы с тобой наконец созвонились – пока я была в горах – я была так рада. Даже счастлива, можно сказать. Словно нам с тобой дали еще один шанс – объединиться и объясниться.

– Вот и объяснились, – мрачно пробубнила Арья.

– Ну в чем-то так оно и есть. По крайней мере мы в каком-то смысле друг друга поняли. Знаешь, мне так надоело, что все за меня решают – что нужно, а что – не нужно. Ну я еще могу понять – старшие. Это им положено по статусу. Но ты – мне казалось, ты на моей стороне. А и ты туда же.

– А я и была на твоей стороне. И сейчас тоже… Просто меня бесит, что ты тратишь силы и выворачиваешься наизнанку из-за такого дерьма!

– Арья!

– Но ведь это так. Он повел себя как дерьмо! А я ты меня пытаешься заставить про это молчать!

Санса невесело усмехнулась.

– Чего уж там молчать. И так все знают. Даже Рикон и близнецы.

– Верно, знают все. И молчат. Чтобы тебе не было еще больнее. Ну и я тоже хотела того же. Ты сама – попади я в такую ситуацию – стала бы мне давать такое письмо?

– Нет. Наверное, не стала бы.

– Ага. Начала бы прятать меня под своими крыльями, пытаться защитить. Ну и я впервые попыталась сделать то же самое. Но я же не Пташка.

– Ты – точно не пташка. Ты – дикобраз. Захочешь подойти – а не тут-то было. Вот и с Джоном…

– При чем тут Джон! Он просто зануда, который только и знает, что меня поучать. А сам-то…

– Ага, а сам смотрит на Дени, да?