Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 101 страниц)

Сандор сел в кровати. Голова все же кружилась…

Пташка подошла к нему – глядя застенчиво и лукаво:

– Как ты себя чувствуешь? Я так боялась за тебя…

– Если ты сейчас уйдешь на это дурацкое седалище, почувствую себя хуже, и ты сможешь гордиться, что уморила меня своей любовью к искусству. Покажи рисунок.

Она села рядом с ним на кровать, положила ему голову на плечо.

– Эй, я тебе не кресло!

– Ах, простите, сударь, я вижу, меня тут не хотят.

– Тебя всегда тут хотят. Хочешь доказательств?

– Нет, сейчас, пожалуй, я хочу завтрак. Но запомню твое предложение. Не уезжай из города…

– И не надейся. Давай свою картинку, что ты так старательно прячешь. Зубы мне ты не заговоришь…

Пташка нехотя протянула ему листок. Ее пальцы были черны от графита, и даже на щеке был темный след, словно она убирала волосы за уши. Рисунок был почти закончен и пугающе точен.

– Что ж, ты удачно выбрала точку обозрения. Эта моя лучшая сторона. Ты хорошо рисуешь.

– Спасибо.

– Это не комплимент. Рисунок твой мне не нравится. Я вообще не понимаю, зачем он нужен, что за странная на тебя нашла прихоть. Рисовать надо то, что красиво, а не всякую гадость, я так считаю.

– Я рисую, то, что я считаю красивым. И то, что люблю.

– С чем тебя и поздравляю. Потом повесишь в супружеской спальне – назло Мизинцу… Ну прости, я не хотел…

– Ты все испортил. Зачем ты смеешься надо мной? Мне обидно, знаешь ли…

Пташка смяла тонкий лист бумаги, над которым просидела все утро, и дёрнулась с кровати.

– Пусти меня. Пойду завтракать.

– Ну нет. Я-то еще не позавтракал.

На поцелуй она не ответила. И все же плакать не разучилась – вон, на рыжих, выкрашенных темной тушью ресницах уже задрожали слезы.

– Ты все о рисунке? Боги, Пташка! Это же полное безрассудство! Ну зачем тебе это? Мало мне треклятого зеркала, так ещё и ты туда же. С тобой я забываю, что я такое, а ты тут мне решила напомнить… Очень жестоко…

– Ты не понимаешь… Если… Если нам придется расстаться – это единственное, за что я смогу уцепиться…

– Это меня и пугает. Не надо тебе цепляться… Ты – как птичка, которую выпускают из клетки. А она прячется за прутья и не хочет лететь…

– Ты – не прутья. Ты – наоборот, то, что за окном. Ты – моя свобода, мой выбор. То, что не навязали, что не впарили нарочно. Как ты не понимаешь? А еще заводишь эти глупые разговоры о рисунке. Да для меня наша с тобой история – единственный просвет в этом царстве тьмы и ужаса. Если бы не она – я бы уже там утонула. Ты не представляешь, как я была близка…

Сандор содрогнулся, вспоминая плато.

– Представляю. Поэтому прости меня. Забирай свой потасканный рисунок – теперь у него более потрёпанный вид, прямо как у оригинала. Ты его еще подожги там-сям, вообще получится шедевр реализма. Обещай, что не будешь показывать его школьным подружкам…

– Вот этого не обещаю. Они все от зависти лопнут. Это вам не мальчики-одуванчики из параллельного класса. А потом, мои подружки все питали – в отличие от меня, заметь – странную тягу к брутальным мужчинам.

– Ах, вот как это называется…

Сандор захохотал.

– Право слово, Пташка, хрен разберёт, что у вас в головах. Я думал, это тебя вкус подводит, а это, оказывается, общее место. Жуть. И чему вас учат в школе в этой долбаной? Я еще когда сам учился, подозревал, что ничего хорошего там поведать не могут. И вот теперь я воистину в этом убедился… Это же рассадник странных идей и еще более странных зависимостей…

– В этом не могу с тобой не согласиться. И еще – я вряд ли вернусь в школу…

– Еще как вернешься… Вот запихаем Мизинца на полочку, под стеклянный колпак, и пойдешь в обратно за парту как миленькая… А нет – буду стоять за дверью – чтобы не сбежала…

– Так я согласна…

На этот раз поцелуй получился что надо. Пташка со своими черными волосьями казалось, стала еще смелее – и вместе с тем сама себя смущалась. Это было донельзя трогательно – и возбуждало еще сильнее…

– Ты, кажется, хотела завтракать…

– Что? Потом…

Правильно. Кому он нужен, завтрак…

Через четверть часа он-таки спровадил ее за дверь.

– Иди-иди. Я еще не полностью оклемался. Ты меня угробишь, невозможное создание… От тебя невозможно оторваться – а если мы хотим выехать к вечеру, лучше бы мне еще поспать – голова все равно, как котел. А ты иди ешь. А то эта твоя временная прошлая немота, похоже, и аппетита тебя лишила… Так опять останешься без груди… Я как-то слышал, как Серсея объясняла Мирцелле, что если резко худеешь – то как раз в тех местах…

– Ну, мне не привыкать…

– Не нужно. Ступай. Мне нравится твоя фигура… Да идиоту только она не понравится…

– А ты знаешь – ты первый заставил меня задуматься, что я красива…

– Ну ты даешь! А как же Джоффри? Я думал, ты просечешь – чем больше ты ему нравилась, тем гаже он нападал…

– Фу, не говори о нем, а то аппетит испортится…

– Так вали.

– Ты – бессмысленный грубый мужлан. Я ухожу. Нет, знаешь что – не пойду. Сначала помоюсь. И тебе, к слову, не помешало бы. Ты ночью весь вспотел – мне даже пришлось с тебя майку стаскивать…

– А, вот как она очутилась на кресле… Моя заботливая девочка. Как тебе удалось сладить со мной?

– Я тебя укротила. Одомашнила.

– Одурманила, ты хочешь сказать? Как бы ни было, я и так тащусь за тобой, как идиот. Почему как, впрочем? Идиот и есть. И в ванную тоже пойду…

– Пташка, ты в курсе, что у тебя с волос течет лиловая краска.? Это очень странно выглядит. Точно ты – образ на бумаге…

– Сам ты образ. Просто краска не вся вымылась… Не трогай, а то у тебя тоже все руки будут в ней…

– Какая разница… И не только руки, возможно… Лиловой краски я не очень боюсь… Хотя – Пес в лиловых пятнах – это еще более странно, чем рыжая пташка, покрашенная в синий цвет…

– Он не синий, он черный…

– Синий, черный… Хорошо, что хоть ресницы остались, как были… На память… Знаешь что – с тебя в качестве штрафа за это безобразие в душе – рисунок. На этот раз себя нарисуй – и не отпирайся, уверен, что сможешь. В том же ключе – мне на память… Только в исходном цвете, не черной…

– Я думала, я тебе нравлюсь такой…

– Ты мне нравишься. Точка. Цвет меня мало беспокоит – но в оригинале ты мне нравишься больше. Так ты взрослее – и жёстче. И это меня не радует. Спасибо твоему мерзкому мужу…

– Знаешь, Алейна – она сильнее меня. И может делать то, что не могу я. Но, когда я с тобой – она поневоле исчезает. Алейна не умеет любит – это ее сила и ее слабость…

– Тогда включай Алейну и дуй есть. А то завтрак уберут…

Пташка вытерлась – с его небольшой помощью, оделась – сама, это ему было не с руки – и ушла. Сандор вышел из ванной и опять уставился на ее рисунок. Зачем все же? На своей картинке Пташка изобразила спящего мужчину – Сандор не знал за собой такого тотального спокойствия – ему казалось, что в голове вечно бушует рой нехороших мыслей, что, как злые осы, портят все вокруг. Это было не так, как он сам видел себя в зеркале. На рисунке был он – не было сомнения в пойманном сходстве – и все же Пташка нарисовала его почти красивым. Глупая девочка. Это было очень странно – он спал, ему снилась Пташка, а она тем временем рисовала его лицо. Понятно, почему он вышел таким благообразным – на нем ее отсвет. Когда Сандор смотрел на свою физиономию в зеркале, он видел там только собственное уродство – и вечно маячащий призрак Григора… Она же преображала его… Такая маленькая рыжая фея, притворяющаяся черной чертовкой… Сандор усмехнулся, плюхнулся в кровать. Спать все равно хотелось. Когда им еще удастся отдохнуть… Чем дальше в лес, тем ближе запах зверя. Он не сомневался, что их след уже взяли. Скоро и охотнички пожалуют. Будут им тогда картинки. Так что, пока дают – надо спать… Реальность зарябила, завернулась рыжим локоном – и он провалился во тьму. Спящий мужчина с непривычно спокойным челом – и его слегка помятое, но удивительно точное изображение, валяющееся возле кровати на кресле. Такую картину обнаружила Санса, вернувшаяся из буфета. Ее трясло. И было почему. В качестве приправы к завтраку ей достался разговор с любимым мужем…

========== VII ==========

Как трудно

Спускаться с небес

И в нищенстве тратить алмазы

На хлеб плесневелый.

На окнах – разводы от скуки,

На гвоздике – крест,

Как трудно с любовью судиться

И пачкаться мелом.

Как трудно

Спускаться с небес

И жить каждый день,

Забывая полеты и встречи,

Усталою тенью скользить

В новорожденный лес

И крыльев не чувствовать там,

Где сутулятся плечи.

Как трудно

Спускаться с небес

И видеть свое отраженье

В измятой постели,

И знать, что такое потеря,

Разлука и стресс,

И прятаться в доме пустом

От черемух метели.

Как трудно

Спускаться с небес,

Идти по земле наугад

Без конца и начала.

И ставить свое безголосие

Наперевес

И думать, о чем же тогда

Я себе отвечала…

Он подсел к столу, когда Санса закончила с яичницей и кисла над тыквенной булочкой. Как всегда, небрежно-элегантно – расстегнув дорогущее пальто, бросив на стол зажигалку. Она еще не подняла глаз – а уже знала, кто сидел напротив нее. Мята и вишневый табак. Самые ненавистные теперь запахи на свете.

– Ну здравствуй, дорогая! Не дёргайся – тот мешок, в который мне полагается тебя посадить, я, кажется, забыл в машине. Можешь совершенно спокойно доедать завтрак. У тебя, похоже, хороший аппетит – силы возвращаются? Тяжелый день, полагаю, бурная ночь… Кстати, черный тебе к лицу – надеюсь, это не траур, а просто смена имиджа. Ты кажешься взрослее – в таком виде тебя даже можно будет брать с собой, не боясь осуждения общественности…

– Я не буду с вами разговаривать.

– Опять игра в молчанку? Тебе еще не надоело? Со мной интереснее беседовать – хоть молчать я тоже умею, не в пример милейшему Сандору. Он уже выздоровел, или ты все еще таскаешь его на себе? Смотри, не надорвись – мне нужна здоровая супруга.

– Я вам не супруга.

– Нет? А мне кажется, очень даже. Такие птички, как ты, долго в девочках не задерживаются – кто-нибудь, да перехватит. В этот раз мне повезло больше. Твоя мать мне не досталась, тем хуже для нее. Перед ней теперь раскрыта вечность – а перед нами – будущее. Как же не радоваться? Покойники нужны, чтобы напоминать нам о том, как жизнь скоротечна…

– Не смейте говорить о моей матери!

– Почему? Не я же ее из окна выбросил. Хочешь проверить – пожалуйста: я был в другом конце страны.

– Вам и не нужно. У вас достаточно «инструментов». Вопрос в том, не кто ее столкнул, а кто подтолкнул…

– И это, конечно, был я, ты хочешь сказать? Когда ты говорила с матерью в последний раз без страха – не ожидая получить в лицо истерику или, напротив, апатию? Почему ты не поменяла билет, при том что твой чудесный отпуск у Баратеонов был воистину адским? Или ты наслаждалась каждой минутой в обществе нашего юного друга, поклонника жестоких игр? Я тебя умоляю! Твоя мать в последний год – это верх неадекватности, и я тут совершенно ни при чем. Смерть твоего отца – случайная, кстати – и слишком хорошо развитое воображение твоей родительницы – вот что является истиной причиной ее полета. Да и ты не заигрывайся, моя милая – а то рискуешь оказаться в той же палате. Не то, чтобы я этого хочу, но мне совсем не нравятся эти твои игры с бритвами. Клиган, надо полагать, и не заметил, да? И ты еще удивляешься, почему я хочу тебя забрать… Он же тебя не стоит – потому что даже не пытается понять, кто ты на самом деле. Торчит с тобой в одной комнате какую неделю – и не видит ничего дальше собственного носа, да и тот нечетко. Ну, объясни мне ты, дорогая, как можно не заметить такого рода вещи, как располосованные запястья у любимой женщины? Я вот заметил, хоть и издалека. Ну что, нечем крыть? Толкни мне какую-нибудь очередную напыщенную речь про настоящих мужчин… Я не знаю, может, у настоящих мужчин в ходу то, что их женщины пилят себе вены в ванной, пока они сами погружены в наверняка исключительно глубокие измышления на тему отсутствия половой жизни или тягот недельного алкогольного воздержания. Девочка моя, этот твой Пес настолько погряз в своих насущных проблемках, что на тебя у него просто не осталось времени… Хоть сядь посреди комнаты со столовым ножом у горла – он едва ли заметит… Или пустится в замысловатые размышления на тему: «а стоит ли?» – ведь вмешиваться в жизнь других – это неправильно!

Санса, сама не отдавая себе отчета, закусила очередной несчастный заусенец… Действительно, она и сама себя спрашивала, как это Сандор умудрился не заметить этих ее глупых порезов. Тем более, они были сделаны для того, чтобы их заметили. Но не может же быть прав Мизинец! В его устах все звучало плоско и пошло, картина выходила крайне неутешительной: двое – истеричный, депрессивный подросток со склонностью к играм в самоубийство и закомплексованный изуродованный мужик, бесконечно разрывающийся между низменными желаниями и жалкими попытками сделать все, как полагается. И каждый сидит себе в своем углу, ковыряя собственные шрамы – а общей является, по сути, только постель. Санса ужаснулась, встряхнула головой, чтобы отогнать эти тревожащие мысли. Это все Бейлиш. Он так извращает факты, что все встает с ног на голову.

– Ну что, ты размышляешь над истинностью мои слов, надеюсь? Я тебе привез новости – что мне за это будет?

– Я не позову Сандора чтобы он отвинтил вам вашу злоязычную голову.

– Ой-ты, всеблагая матерь, какой пафос! Уверен, что не позовешь. Он, небось, и не знает про тот наш милый телефонный разговор? Что так? Боишься сцен ревности? Если он начнёт драться – ты знаешь мой номер. Кстати, не стоит больше меня записывать. Это вынуждает меня идти на личный контакт – а я не уверен, что всегда это могу проделать. Сейчас я, скажем так, проезжал мимо – по пути было – дай, думаю, повидаюсь с дражайшей супругой…

– Говорите свои новости и убирайтесь.

Бейлиш картинно вскинул руки:

– Как грубо. Этот молодчик на тебя дурно влияет, моя милая. Придется всерьез заняться твоим перевоспитанием. Я уже начинаю жалеть, что дал тебе это время. Может, все же, мешок был бы кстати. Ну да ладно. Ты большая девочка – сама поймешь, когда время остановиться. Я же не Сандор Клиган. Увозить тебя силком я не хочу. Жду твоего добровольного шага в мою сторону. Скажем так, у тебя не больше месяца. Потом я начну расстраиваться – и ты, как преданная супруга – не очень верная, но это все впереди – начнешь неминуемо расстраиваться вместе со мной…

Ну да, новости. Хотел тебе сказать, что Баратеоны официально положили на тебя с высокой башни. Произошел альянс: Джоффри объявил помолвку с девицей Тирелл – да-да, не удивляйся – твоя старая знакомая приходится ей бабушкой. Не напрасно же она пасла семейство Серсеи так долго. В эту пятницу состоялось торжество – о, сколько роскоши и лести, и лжи было пролито… Пара удивительно хорошо смотрится. Не знаю, имела ли ты счастье видеть новую пассию своего кузена – вот, привез тебе газетку. Там еще есть любопытная статейка про расследование известного тебе дела в приморском городе. Из столицы приехал следователь: еще бы – две смерти – та девочка, косноязычная, тоже, говорят, скончалась от внутренних повреждений в больнице. И еще есть пара свидетельств от девушек из города. Все указывает на некоего господина, в прошлом телохранителя на службе у столичной знаменитости. После убийства горничной и увольнения этот друг пустился в бега, да еще и прихватил с собой следующую жертву. Жива она или мертва, никто не знает. Семья в горе: все ищут пропавшую девочку – и это после недавней двойной трагедии – просто мор напал на семейство Старков. Не иначе как сглазили…

Санса сидела ни жива ни мертва. Вот оно как! Бедная тетя…

– А что, разве Серсея не сказала тете Лианне…

– Боги упаси, девочка! Серсея Баратеон ненавидит Лианну всеми фибрами своей души – ты этого не знала? Папа тебе не рассказывал? Они там когда-то не поделили Роберта. Лианна выскочила замуж за молодчика с белыми патлами, нарожала ему кучу белесых же детей и, кажется, весьма довольна своей участью. А Роберт – ну, ты сама знаешь – похоже, так и не оправился от предательства бывшей возлюбленной. Женился на Серсее, которая была меж тем в курсе всей печальной предыстории. И как все злопамятные женщины, предпочитает ненавидеть не собственного бесхребетного супруга, а винить во всех бедах никогда не виденную ей женщину – даже не соперницу… Так что там с разговорами полный швах. Вроде как Лианна звонила Роберту, просила приехать и все объяснить. Серсея пришла в бешенство и запретила ему даже помышлять об этом. Ну вот, он сидит и квасит, пока все идет своим чередом. Обычно такого рода переговорами занимался твой опечаленный супруг – но я теперь там не при делах: Серсея очень зла на меня за тебя, дорогая моя. Она, конечно же, поворотится еще в мою сторону – надо только подождать. Сейчас ей это делать нерезонно. Когда почувствует выгоду от союза с Тиреллами – надеюсь, все же преисполнится хоть какой-то благодарности. Хотя Серсее свойственно приписывать все заслуги себе, а неудачи – другим. Такова уж ее натура. Так что видишь, на какие жертвы я ради тебя иду…

– Да, жертвы ваши велики… Жаль, что только напрасны…

– Уверен, что ты того стоишь. Еще пара-тройка недель – когда тебе окончательно осточертеет наш живодер-неудачник – или когда его наконец сцапает полиция (хотя я предпочел бы первый вариант – а то как бы не стал он в твоих прекрасных аквамариновых глазках этаким героем-мучеником) – ты, наконец, займешь положенное место рядом со мной. Закончишь школу дома – хотя я с удовольствием посмотрел бы на тебя в какой-нибудь форменной одежде – наверняка будет замечательное зрелище! Потом пойдешь учиться в колледж. Что тебе нравится – рисование? Станешь самой известной богемной дивой этого поколения – со своей студией в столице, известными клиентами, заказами – делай, что хочешь, лишь бы ты была счастлива, любовь моя. Талантов у тебя хватает – не достает лишь огранки…

– Мне это все не нужно.

– А что тебе тогда нужно? Ты сама-то это знаешь? Сперва определись с приоритетами… Мотаться с твоим этим дурнем по придорожным мотелям? Эту идеальную жизнь ты себе рисуешь? Ну хорошо, представь себе ситуацию: на меня свалится кирпич – а ты станешь свободна – и что тогда? Выйдешь за него замуж? До того, как он загремит на пожизненное, или после? Будешь ездить к нему на свидание в тюрьму – держать его за руку через решетку? Очень романтично. А когда тебе надоест быть женой без мужа – тогда ты запоешь по-другому, и захочется того, что есть у остальных – дом, детей, достаток… И не надо сверкать на меня глазами. Все этого хотят. Тихую гавань, так сказать. Я тоже, кстати. Просто я мыслю шире. И тебе того же советую. Боюсь, тебе просто не хватит этого мирного счастья – и ты тоже захочешь больше, но будет поздно. А твоя природная старковская честность не позволит тебе избавиться от постылого мужа: тем более, он, бедняга, будет за решеткой, да еще за дела, которых не совершал. Ты будешь клясть себя и бегать налево, и потом клясть себе вдвойне. И когда он выйдет – за примерное поведение – годам, этак, к пятидесяти – что ты сможешь ему предложить? Все то, что ему не нужно, да и тебе тоже? А что он сможет дать тебе? Загубленную жизнь, что прошла даром, зазря, полностью мутировавшую личность, горечь, опустошение, а возможно, еще и ненависть – ведь причиной его заключения будешь опять же ты. Думаешь пара десятков лет за решеткой не может сломить человека? Даже самые стойкие столько не выдерживают. А Клиган – не стоик, он – размазня, и ты это знаешь не хуже меня. Иначе почему я до сих пор с тобой разговариваю? Где он сейчас? Спит сном праведника? Это просто смешно.

– Зря вам смешно. Вы просто не можете меня понять. И его тоже. Да и зачем вам?

– Тебя я понять и вправду не могу. А вот Клигана —отлично понимаю. В кои-то веки выпала счастливая возможность, девушка на него запала – вот ведь удача! Но ведь ему проще бы было, если бы ты не была наследницей из богатой семьи. Ему бы хватило любой простушки, горничной там, официантки какой-нибудь… Подобная тихая пристань ему как раз по карману – по размеру. И он был бы счастливее. А ты втянула его в страшную игру. И он уже за нее начал платить. А когда его братец закончит с расследованием в приморье и пойдет, как гончая, по его следам – тут уж все ставки будут открыты. Я с интересом посмотрю на это. Не уверен, правда, что тебе захочется на это взирать. Давай лучше по-хорошему закончим это дело. Ты побалуешься еще пару недель – потом просто пошлешь его – и вернешься в лоно семьи. А там уже я найду способ объяснить все твоей тете. Ей и так хватает дел: свои подрастают – охота возиться с проблемной девицей. А Клигана чуть-чуть помурыжат в полиции – ну, потом отпустят, наверное: можно это устроить. Или сплавлю его куда-нибудь за границу. Пусть катится, лишь бы подальше. Он уже давно готов к тому, что ты от него откажешься – что, скажешь, не так оно? Ну вот и осчастливь его – пусть найдет свое песье спокойствие с какой-нибудь ему подобной. Вы же просто несовместимы… На самом деле, смотреть противно. Хотя я все равно смотрю…

– Но как?

– А вот это уже тебя не касается. У меня есть свои источники, милая. И свои секреты. Которые я храню. Когда будем женаты подольше – я тебе расскажу. А пока – думай, прикидывай, делай ставки. Мне, увы, пора. С тобой так хорошо – но что-то ты мне не кажешься счастливой. Уж и не рассчитываю на нежный супружеский поцелуй. Хотя, знаешь, сначала тебя надо хорошенько отмыть от Клигана. Не люблю запаха псины. Так что все эти милые утехи оставим на потом. Жду не дождусь… А пока тебе – обещанный подарок.

Бейлиш небрежно бросил на столик небольшую коробку.

– Я тебе задолжал. Все же ты моя жена. Ну вот, небольшая безделушка, для развлечения. Не понравится – выкинь. Потом купим еще. Это только мелочь. Настоящий подарок – это наш с тобой брак. И он себя еще окупит, уверен. А теперь прости и позволь откланяться… Дела, дела…

Бейлиш встал, забрал свою зажигалку, подошел к Сансе и шепнул ей на ухо, так, чтобы не слышала копающаяся в углу официантка:

– Очень ты эффектна в черном цвете, радость моя. Мне, ей-богу, нравится. Хотя, вижу, что рыжина еще осталась – ресницы, например. Очень мило. А в других местах ты тоже покрасилась? До сих пор помню твою мать – чудо была как хороша, когда я лишал ее невинности… С тобой этот номер не пройдет, но мы же не формалисты, верно? Уверен, и там у нас все будет хорошо… Прощай, дорогая… Жду тебя всегда…

Он небрежно чмокнул ее в щеку и удалился.

Сансу трясло. Почему она не стала с ним спорить? Почему половина из того, что он сказал, так больно по ней вдарила? Неужели это была правда? Это пугало ее больше всего. Она видела, как Бейлиш вышел из гостиницы и сел в очередную темную машину. Отсюда было не видно, был ли там кто-то еще, или он был один. Ее супруг сел на водительское место, поэтому определить было невозможно. Санса дождалась, пока он отъедет – потом открыла коробку. Обручальное кольцо – ее размера, и видно, что недешевое. Не золотое и не серебряное – а что-то другое – белое золото? Неровные полосы металла, искусно выделанные, похожие на сухие ветки – или кости – усыпанные мелкими блестящими камешками (Санса предположила, бриллиантами) – переплетаясь, держали в середине здоровенную черную жемчужину. Кольцо было красивым, завораживающим – и отвратительным, в то же время. Она еще с минуту посмотрела на него, потом закрыла коробочку, сунула ее в карман. Взяла и оставленную Петиром газету.

Что она теперь скажет Сандору? Ничего, как и сказал муж? Видимо, и тут он был прав. Санса понимала, что это нехорошо, осознавала, что любая, даже самая маленькая ложь встанет ледяной стеной между ними. Но начало уже было положено – первые блоки она установила своими руками, когда включила телефон. Что теперь было делать, она не знала. Чувствовала лишь одно – что если сейчас не выйдет отсюда и не спрячется куда-нибудь, то осядет прямо тут, на потертом линолеуме буфета, и начнет тоненько выть и качаться – чтобы отвлечь себя от всех этих лживых слов, что заполнили ее разум. Надо было от них избавиться. Если бы у Сансы под рукой был топор – она бы с радостью оттяпала себе голову – только за то, что ее уши слушали все это хитросплетение продуктов нетривиальных мозгов Бейлиша – и за то, что язык не решился возразить, а жалкий умишко не нашел правильных аргументов… Она вновь предала себя. И предала его. Невмешательством, покорностью. А еще возомнила себя взрослой от того, что выкрасила волосы и проехала сотню миль на дурацкой тачке. Она была смешна. Ее протесты ничего не стоили. И все будет так, как сказал Бейлиш. В какой-то момент ее возненавидят все, и Сандор тоже. Так, как ненавидит она сама себя…

========== VIII ==========

Оставь меня дома, захлопни дверь,

Отключи телефон, выключи свет.

С утра есть иллюзия, что все не так уж плохо,

С утра есть сказка со счастливым концом.

Иду в поход – два ангела вперед!

Один – душу спасает, другой – тело бережет.

Собака выла всю ночь под окном —

Мы все прекрасно знаем, что случается потом.

А она, закончив дело – под чужое окно,

Развенчивает сказку со счастливым концом…

Но вера осталась, и надежда живет!

Я знаю, что любовь никогда не умрет!

Лишь дай мне иллюзию, что все не так уж плохо

И расскажи мне сказку со счастливым концом…

Пойду в поход – два ангела вперед!

Один – душу спасает, другой – тело бережет.

Последний поход – два ангела вперед!

Один – душу спасает, другой – тело бережет…

Чиж и Ко Поход

Сон без сновидений – наконец-то – и пробуждение. Сандор проснулся от ощущения, что за ним наблюдают. Ну конечно – она вернулась. Сидит в том же кресле, что и раньше. Что-то чиркает. Вокруг на полу валялись скомканные бумажки. Опять, что ли, рисует? Сандор смутно понадеялся, что не его. Ее склоненную голову освещал рассеянный свет, падающий из окна – казалось, в комнате пошел снег, и Пташкина макушка покрылась серым серебром.

– Эй, художник, что на этот раз ты изображаешь?

Она подняла на него глаза. Растерянность, тоска, даже отчаяние. Да что еще такое?

– Я не могу. Не получается…

– Что не получается?

– То, что ты просил. Я не могу себя нарисовать. Я уже десятый раз начинаю с начала, наверное. Уже бросила рисовать с зеркала – видишь, – она подняла вверх свой сотовый. – Теперь рисую похабным образом, с фотографии – и все равно – не могу. Не могу поймать. И это при том, что уже рисовала автопортреты сто раз… Это все не я. Извини…

– Ну, вот еще. Подумаешь, важность. Потом. Тебя просто переклинило на этих рисунках. Отдохни. Ты же все утро с ними сидишь… Иди сюда.

Она словно нехотя слезла с кресла, бросила блокнот на пол. Подошла к кровати, глядя себе под ноги. Села на краешек, как чужая. Сандор продолжал недоумевать – ну неужели это она так из-за рисунков расстроилась? Совершенно другой человек, нежели каких-то пару часов назад. Опять погасили свет внутри. И он в который раз подумал о том, как же она нестабильна, и тут же проклял себя за эту мысль. Она же еще ребенок. Девочка, играющая во взрослую – с проблемами, которые и не каждой женщине по плечу. И не все он может взять на себя – особенно те, что у нее в голове. Кто ее знает, что она себе сейчас думает? Расстраивается из-за рисунков? Отличница, тихоня, перфекционистка – наверняка Пташка привыкла быть впереди других, получать лучшие оценки, больше похвал – оцениваться по достоинству. А тут жизнь загнала ее в аутсайдеры – неудивительно, что она тонет. И он, в свою очередь, не способствует – хотя бы одним своим присутствием в ее жизни.

И в который раз Сандор с отчетливостью осознал, насколько Санса Старк реально от него далека, и как важно – когда все закончится – будет отослать ее к родным, заставить встроиться в ту колею, которую ей предоставило право рождения и предыдущая ее жизнь. Она имела на это право – на еще один шанс начать сначала. Их история – все лишь обрывок страшной сказки: названия книги уже не вспомнишь, и нет ни конца, ни начала, только этот бессмысленный кусочек бумаги с текстом – подует ветер, прольется дождь, и строчек уже не разобрать… Все уйдет в осеннюю хмарь, в предчувствие близящейся зимы – они расстанутся, и она излечится – со временем. А ему предстоит и дальше искать свой путь – может быть, все же не пожизненное, а что-то будет еще и для него, там, за поворотом? Нельзя же все время бежать от самого себя. Теперь, впрочем, ему предстояло бежать больше не от себя, а от нее. От его единственной точки опоры, что болталась где-то там – между крашеной черной макушкой и рыжими ресницами, с которых медленно сползала тушь, размазанная забывчивой ее рукой: теперь она была похожа не то на панкушку, не то на енота.

– Пташка, у тебя краска с ресниц слезла. Ты что же, седьмое пекло, плачешь из-за этих твоих рисунков? С ума совсем сошла! Я отберу у тебя блокнот и карандаши! Не нужен мне твой портрет никакой, ты же сама рядом. Тем более не нужен, если ты так из-за этого киснешь… Хрен с ним. Хрен со всем. Важно, чтобы ты была спокойна. И тебе, и мне. Все остальное – вздор.

– Не говори так со мной! Я этого не стою!

Ну вот, теперь дождь и снаружи, и внутри. Полились потоки. Сколько она уже не плакала? Сандор подумал, что стоит принести из ванной полотенце. Большое.

– Почему это ты этого не стоишь? Я, наверное, плохо тебя хвалю. Не умею я этого. Представь себе, что твой загребучий учитель рисования наговорил тебе массу комплиментов. А мне нравится все, что ты делаешь. Как ты стараешься. Как ты взрослеешь. И то, что ты еще такой ребенок. Даже этот твой распухший нос и лиловые волосы – и то не менее чудесно. Ты – это подарок судьбы, который я совершенно не заслужил. Кто знает, надолго ли это – поэтому думаю, не стоит портить себе жизнь и тратить время, что нам отведено, на всякие там глупости и комплексы. Ты сама же мне это говорила как-то. Есть у нас пара минут – ну проживём их так, как будто перед нами вечность. А там – будь что будет, и загадывать не будем. Все равно оно того стоит…

Тут Пташка просто зашлась в рыданиях, рухнув на кровать и уткнувшись в подушку. Да седьмое ж пекло! Казалось бы – ан нет. Ну да, женщины – особенно шестнадцатилетние женщины – всегда думают, что любовь до гроба и все такое: жили счастливо и умерли в одни день – и попробуй с ними поспорь. Видимо, дело в этом. Не стоит и связываться. Настанет момент – и она сама почувствует, что время пришло. Пока же – пусть верит в свои сказки…

Сандор подозревал, что эта потребность у нее чисто для того, чтобы прийти в равновесие на каком-то формальном уровне – опять же, если взрослый сказал, она и поверит. Для уже настолько потрепанной жизнью девочки, Пташка была все же удивительно наивна и доверчива. Что ей не скажешь – все принимает за чистую монету. Значит, ему придется лгать. Ну, не впервой. И опять же – ложь во благо. Она должна быть спокойна – чтобы избежать игры в молчанку, истерик, неадеквата и всего того, что он насмотрелся за последние недели. Сказка так сказка… Сандор легко погладил ее по голове – как настоящую птицу по черным, встрёпанным перьям – чтобы не спугнуть…