Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 89 (всего у книги 101 страниц)

Так далёко ты. Все же здесь ты, мой свет,

Ты здесь.

Вот твой след незаметный– пером из крыла

В пыли.

От ресниц твоих – бабочек нежная занавесь

По холодной стене ускользнет

От моих молитв

Так беззвучно без пенья, и все же

Звенит слезой,

То ли ветром по крыше, ручьем вдалеке

Твой глас

Я стою у двери. А дорога иной стезей

Вдаль тебя унесла

От моих ненасытных глаз.

Я молчу в темноту. Отражений в пустом окне

Нет в помине. Все тени слились и с огнем ушли.

Помолчи же и ты – так далёко ты – обо мне,

Хоть на миг покаяния верностью ниспошли.

4. Сандор.

Он проснулся от того, что где-то далеко звенел колокольчик. Не понимая, что это, Сандор вскочил с кровати и тут же задался себе вопросом: а где, собственно, он находился? Комната была ему смутно знакома – она даже частенько снилась ему в предутренних кошмарах. Слегка опустевшая, обшарпанная, но сомнений не было – это было логово Серсеи Ланнистер, а сам он был на море, в хреновой Закатной Гавани. Про мысли о закате он тут же вспомнил почти все – кое-что выпадало из памяти, как после приличного перепоя.

Он огляделся – а где же его неиссякаемый колодец дури – Пташка? Опять нырнула в душ – или пошла искупаться в ледяном море – остыть после бурной ночи? Одежды ее не было и следа, ну, видимо, было зачем выйти.

Сандору и голову не пришло беспокоиться – после вчерашнего он, с некоторой робостью ждавший ее первых слов, когда они наконец смогли остановиться и перевести дух, убедился, что она все та же прежняя Пташка – может, чуть более уклончивая и задумчивая. Но это все сотрется и излечится временем – на этот раз оно на его стороне. Больших доказательств ее любви и прощения было трудно требовать – а ведь он даже не извинился перед ней за треклятое письмо и весь этот бред с недоведенной до ума поездкой в Серебряные эти Ключи, Иные бы их забрали!

Сейчас об этом думать не хотелось – слишком спокойно у него было на душе – редкий случай в жизни Пса. Означало ли это, что пора было вновь возрождать к жизни беднягу Сандора? Он полагал, что выбора у него нет – Пса, вместе с бородой, стоило отправить в небытие.

Кстати, о бороде – мотоцикл он оставил в кустах, чуть дальше дома Серсеи – нынешнего Пташкиного владения. Стоило его забрать, завести на участок и вытащить оттуда хотя бы часть барахла. Бритва, к примеру, ему бы очень пригодилась. А потом – когда он выяснит, куда же все-таки подевалась его рыжая хозяйка – надо было доехать – возможно, вместе – до старикана в винной лавке и, наконец, вернуть ему его заслуженную «малютку».

Для выполнения всех этих далеко идущих планов хорошо было бы понять, где его штаны. Те отыскались на полу, под окном. А вот с рубашкой было сложнее – видно ее нигде не было. Сандор перевернул всю постель – если бы там было еще, что переворачивать! Рубашка, как выяснилось, завалилась за целлофан, что он вчера разодрал, с той стороны, где лежала Пташка. А на ее месте – казалось, что дурацкий Серсеин матрас еще хранит форму ее тела – обнаружились два маленьких предмета – не их ли звон он принял во сне за колокольчик?

Сандор натянул рубашку, все еще не понимая, зачем Пташке понадобилось снимать с себя кольца, да еще и разбрасывать их по кровати. Насколько он помнил, побрякушки чаще всего оставались на ее тонких пальцах даже ночью – иногда она даже случайно царапала его этими своими фигурными железяками. Он, наконец, справился с пуговицами, откинул жиденький плед в сторону и взял одно из колец в руку, чтобы получше разглядеть фитюльку – иной раз зрение начинало давать сбой. Это был гладкий ободок, казавшийся большеватым для лапок Пташки. На внутренней стороне шла какая-то гравировка. Кольцо показалось Сандору уже виденным прежде – только где и когда, он не мог припомнить – вместо этого память подсовывала ему эпизод, как он вручал Пташке в аэропорту свой убогий подарок. Последняя ее радость перед расставанием – конфеткой перед гильотиной…

Последняя радость – его постепенно начало затапливать холодной волной понимания того, что именно произошло и почему он нашел на матрасе эти бирюльки. Сжав в кулаке первое колечко, он потянулся за вторым – пальцы казались чужими, а в глазах вдруг на секунду потемнело – давление, что ли, скачет?

На ладонь лег серебристый ободок – такой простенький, почти до неприличия. В середине был не огранённый, неправильной формы, похожий на каплю камень (он вспомнил его название – аквамарин), а над ним – росчерком – силуэт летящей птицы.

Вот и все. Размышлять на тему не приходилось. Все было и так предельно ясно – Пташка попросту улетела. Больше не окольцованная – никем. Видимо, ей все это просто надоело. Сандору тут же стало понятно происхождение второго кольца – это был венчальный символ треклятого Бейлиша – напоминанием о браке, в который он не вступал. Что же – она выбрала свободу. От Бейлиша, от обязательств. От него.

Это не было странно – более того – вполне предсказуемо. Но зачем же тогда была нужна вся эта драма с встречей на закате? Эти терзания на берегу, и то, что последовало потом…

От воспоминаний от прошлой, только что ушедшей в небытие ночи, обо всем том, что они вместе проделали, как именно все это было, о том, что он ей наговорил, Сандору стало так невыносимо тошно и стыдно. Не было на земле большего дурня, чем кобель, что, радостно звеня цепями бежит к хозяину, который как раз собрался его усыпить. После полугода всего этого невыносимого бреда и пьянства и последующего тяжелого выхождения из запоя, всех этих ночных терзаний, хныканья на замызганную фотографию в ненавистный час волка, бессмысленного отбытия из Лебяжьего Залива в это забытое богом место – ради кретинского обещания, данного старому дурню в винной лавчонке, и не менее кретинских надежд, достойных прыщавого юнца в период пубертата, он, очертя голову, бросился в эту новую сценку, разыгранную девчонкой на берегу – а она всего лишь решила с ним попрощаться – перед окончательным разрывом! Очень хитроумным, достойным ее не сдохшего супруга способом – ночью любви и кучей приятных словечек, что у него хватило ума ей наговорить! Теперь, небось, она смеется – и у нее будет, что вспомнить!

Он с ужасом осознал, что всю эту треклятую восхитительную ночь – боги знают, сколько раз он ее трахнул – они не предохранялись. У него были отличные шансы стать отцом – а у его ребенка – родиться и прожить под чужой фамилией всю свою жизнь. Как было у Ланнистеров. И у Таргариенов. Будь они все прокляты – эти мерзкие выродки аристократической помойки – и Баратеоны, и Ланнистеры, Таргариены… и Старки…

Словно странники в ночи

Мы по улице прошли

И расстались навсегда

Словно странники в ночи

В чем был смысл этих встреч

Я не знаю хоть убей —

Мы расстались навсегда

Возле желтых фонарей

И пошли своим путем

словно странники в ночи

Не жалея ни о чем

словно странники в ночи

Но я верю мы умрем

Чтобы встретится опять

И по улице пройти

И друг друга не узнать

И пойти своим путем

словно странники в ночи

Не жалея ни о чем

словно странники в ночи.

Nautilus Pompilius. Странники в ночи

5. Пес

Он с ненавистью выкинул две железяки в открытое окно и, поднявшись, побрел к выходу. Ночь закончилась, наступило утро – а вместе с ним и прозрение. Никакой любви, никакого освобождения. Никакого Сандора. Сандора отлично усыпили, приласкав нежной рукой. По земле теперь оставалось тащиться только Псу – цепей у него больше не было, было не за что держаться, не на что выть. Он спустился вниз, пнул кота, пригревшегося на солнце – можно подумать, кто-то давал вшивой твари такое право! Париям не полагается нежиться на терраске у аристократии – для них есть более подходящие места. Помойки, сортиры – кстати, не мешало бы отлить – что он и сделал, не отходя от дома – какая, собственно, разница? Винные лавки, пустыри с мусором. Туда он направится, вот именно.

Клиган ударом ноги открыл калитку и, выйдя на освещенную солнцем дорогу, поморщился – начинала болеть голова. Пес никогда не любил солнца. Надо было отсюда валить. Опять запиликали-зазвенели колокольчики – или это его цепи у него в голове звенят – порвавшись?

Нет, это был телефон, валяющийся без дела в кармане куртки. Пес вытащил треклятый аппарат и чуть было не хватил его о камень у дороги. Остановила только одна мысль – а вдруг это она? Может, все это какое-то чудовищное недоразумение, может, она сейчас, щебеча в идиотскую трубку на другом конце связи, все ему разъяснит, и пройдет голова, и не надо будет опять учиться ненавидеть весь мир и ее – прежде всего ее – это так хреново у него выходит!

Но нет – номер был незнакомый и еще более незнакомым показался ему мужской голос в трубке:

– Сандор? Сандор Клиган?

Чем-то знакомым отозвалось это обращение в гудящей, словно с похмелья, голове Пса.

– Да, это я. А вы кто?

– А я дядя Сансы Старк. Таргариен.

– Ага. Седовласый музыкант? Что вам теперь от меня угодно, сударь?

– Хочу предложить вам сделку. Честную, на этот раз.

– На этот раз? – Пес хмыкнул, – Ну, после такого начала я даже вас выслушаю. Валяйте.

– Видите ли, Санса поступила в столичный колледж, а мне, по некоторым причинам очень не хочется, чтобы она там училась. И я подумал – может, вы все еще заинтересованы в том… Ну, чтобы сопровождать ее.

– Сопровождать? Куда это? В Пекло, что ли?

– Пока я не сказал для вас ничего обидного, так что незачем так кипятиться. Сопровождать по жизни.

– Вы хотите подкинуть мне вашу шлюшку-племянницу, чтобы я не ней женился и сделал ее честной женщиной – а заодно и избавил от тлетворного влияния столицы – а ну как вытворит чего похуже, чем запрыгивать в постель с Псом и опозорит не только себя, но и вас? Надо полагать, что жить я с ней должен подальше и потише – и побыстрее ее обрюхатить, чтобы не рыпалась куда не надо. Вы, может, еще и приплатите мне – в качестве приданого?

Рейегар на том конце замялся, промолчав с полминуты. Потом неохотно процедил:

– В общих словах – да. Все именно так. Я думал – приплачивать вам не придется, коль скоро вы ее любите – но, если нужно, я, конечно, дам за ней все, что полагается приличной девушке ее круга. Дом, машина, счет в банке – возможная работа для вас.

– Очень заманчиво. Но вынужден отказаться. Меня это не интересует.

– Позвольте спросить – почему?

– Потому что я больше не цепной Пес. Я завязал. И с цепями, и с хозяевами, тем более с хозяйками. Я больше не продаюсь. Если бы мне приспичило – я бы выбрал Серсею Ланнистер – она в постели лучше, чем ваша племяшка. Но пока предпочитаю остаться сам с собой – один. Целее буду.

– Понятно. Обсуждать ваш тон мне кажется неуместным – но все же, последний вопрос – а как же ваши чувства? Те самые, про которые мне так упорно говорила моя супруга? И сама Санса тоже. С ними вы тоже завязали?

– С ними – в особенности. Пташка здесь больше не живет – она свободна. Как и я. Прощайте.

Он сунул в карман телефон и, добравшись, наконец, до мотоцикла, завел старушку Харлей – вот уж повернее всяких там пташек будет.

Закурил, да так, зажав в зубах сигарету, и рванул прочь от треклятого мавзолея всех придушенных чувств этого мира.

За пять минут он добрался до винной лавки и постучал по косяку носком ботинка. Хозяин, попыхивая трубкой и отдуваясь, как бегемот – вот уж кто не меняется – вышел на порог. Он бросил мрачный взгляд на Клигана, нежный – на свою вновь обретенную «малютку» и пробубнил:

– Исцарапал и запылил моего коня. Девчонку тоже потерял, но зато приобрёл идиотскую бороду, которая идёт тебе, как корове седло.

– И тебе привет, старик!

– Отгони байк на задний двор, да заходи.

– Лады.

Он зашел к виноделу через чёрный ход – в ту самую комнатушку, где когда-то девчонка, изрыдавшись, заснула за швейной машинкой.

– Приехал, значит? Ну не осёл ли? Делать тебе нечего, что ли?

– Я привык отдавать долги, дед.

– Рыцарствующий осёл, еще хуже. Ну, отдал и хорошо. Теперь твоя совесть чиста, а дорога – свободна. А куда ты девочку дел, рыцарь?

– Улетела. В теплые края. Туда, где на деревьях растут золотые булки, любопытный ты наш.

– Неудивительно. Будь я на ее месте, я был тоже от тебя улетел. И даже не к золотым булкам. А просто подальше от мглы и поближе к свету.

– Чего?

– А ничего. Для такого сопляка и алкаша у тебя слишком уж густая, грозная тень. Холодно, поди, в ней.

– Этого я не знаю.

– Да ты вообще, как я посмотрю, ничего не знаешь. Куда потащишься теперь, хоть знаешь?

– Нет.

– Вот то-то и оно. Если хочешь, могу дать тебе работу. У меня виноградники загибаются, а сам я уже не очень. Там такой здоровяк, как ты, пригодился бы. Но есть одно условие.

– Какое еще?

– Увижу, что ты пьешь – вышвырну. Как собаку. Не нужны мне киряющие работники на винограднике. Не солидно.

– Нет базара. Я и так в завязке.

– Мое дело предупредить. Значит по рукам?

– Да. Я не буду пить, если ты не будешь заставлять меня читать стихи. Или слушать их.

– Лучше бы ты молчал совсем, если сказать нечего. Лопатой, я надеюсь, ты работаешь лучше, чем языком. И топором тоже.

– Считай, что я сам– топор.

– Ну ладно, человек-топор. Жить можешь у меня, если хочешь – дом большой. Да не этот. Тот, что возле посадок. – старик глянул на него выцветшими глазами и откашлявшись, фыркнул:

– А пока помой-ка ты мотоцикл, рыцарь печальных дорог. Очень уж измазал его.

– У меня путь был долгий, дед. Но помою, если скажешь, где воды набрать.

– Вода во дворе. И тряпки тоже – под раковиной возле крыльца. А насчет долгого пути – я вообще не уверен, что оно того стоило.

Пес уже ушел на задний двор, но воротился и переспросил:

– Не понял. Что стоило? Умыкать девицу? Точно теперь знаю – нет.

– Да не девицу, экий ты все же ишак! Путь. Девица-то стоила – да где она теперь? Да и сам-то ты – хуже только стал. Путь твой получился себе дороже.

– Дед, я путь не выбирал.

– А стоило бы. Давно пора начать. А пока начинай мыть. Все люди должны работать. Или пути не те выбираются…

Старик, не глядя на него, ушел к себе в лавку – там как раз хлопнула дверь, а Пес, вздыхая и стаскивая с себя зачем-то напяленную на дороге куртку, потащился на задний двор, к Харлею.

Хорошо, что солнце тут светило только чуток – освещая угол сараюшки. От чересчур яркого света у него слезились глаза – а если долго таращиться на солнце, можно и вообще их сжечь! Вот потеха – обожженный слепой урод! Лучше все же тень – привычнее и надежнее. Он подтащил мотоцикл ближе к дому – в прохладный сумрак и принялся за работу.

Конец одиннадцатой части

Комментарий к XI

Приношу свои извинения за несостоявшийся хэппиенд. Мне виделось так – увы и ах. Боюсь, что многие мой выбор пути не одобрят. В свое оправдание могу сказать лишь одно – эпилог за мной, и есть у товарищей еще один маленький шанс. Один на миллион. Как у них выйдет, я пока не знаю и с интересом жду возможности за ними подглядеть. Спасибо, что читали!

И вот это тут повешу. Тихонечко. Видите, я не эксклюзив.

https://vk.com/wall19949070_98

========== Часть двенадцатая – I ==========

Часть двенадцатая. Игра в дурака.

Мы встретимся на перекрестке снов,

Сверкая уродством ролей-обнов.

И вроде бы вечность и еще один день. —

А словно вчера.

И первый шаг как выстрел в гортань, —

Чем молвить – проще слететь с моста.

Прорезью в бездну липкая тень,

В прошлом дыра.

Ветер и дождь поют с наших губ.

Я – лицедей, ты – по прежнему груб,

Бездомен. Я карты прикрою рукой.

Ход за тобой.

А ты бросишь даму платком ото лба,

Да, такая жизнь, такая судьба…

Куришь знакомо влево:

Дым – голубой.

Судьба это сказка, химера, бред,

Плацебо, что наносит вред.

Есть воля и есть искусство шагов

Назад и вперед.

Но как утомляет ходить с ферзя,

Привычно пиная ногой «нельзя»

Нет рыцарей, знаю, и нет богов,

И тонок лед.

Но, боги, которых взаправду нет,

Скажите, хоть бы один ответ

Из вежливости, ну хотя бы шаг

На месте?

А ты продолжаешь мне про судьбу

Про гордость и честь и про ворожбу,

Про то, что наверно не просто так,

Мы вновь не вместе.

Наверное. Я устала ждать

И рваться на флаги. Моя беда

Что вовремя душу себе спасла

От жажды спасать.

Здесь каждый себя оправдает сам,

И смерть – просто руки, а не коса

Пустые, уставшие в два крыла

Держать небеса.

Пролог

Машину стоило заправить. Санса гнала свою Импалу далеко за восемьдесят, всегда по левой полосе, перестраиваясь, когда считала, что ее задерживают. Ей нравилась скорость.

У большинства ее друзей были тачки с претензиями: какие-то выписанные из-за восточного моря диковины, заряжающиеся от электричества, кабриолеты формата пятидесятых годов прошлого века, внедорожники, куда можно было смело запихать небольшого слоненка. Ей было все равно, кажется ли она банальной: от машины требовалась маневреность и надежность. “Старк, ты тривиальна», – фыркнула как-то Змейка, глядя на ее серенький шевви. «Я тривиальна, пусть так, – спокойно согласилась Санса, – а ты ради оригинальности можешь ездить хоть на дромедаре. Только не заморозь его, когда наступит зима.»

До городка оставалось еще семьдесят с лишним миль. Она приоткрыла окно и закурила. Ветер тут же начал трепать ее собранные в «хвост» волосы. Это было неважно – ей не нравилось, когда в салоне был дым. Встречный воздух ревел в небольшое отверстие, оставленное для циркуляции воздуха.

Санса поморщилась и загнала стекло вниз, до самого основания. Чем меньше дырка, тем больше шума. Хочешь, чтобы тебя оставили в покое – раскрывайся до конца. Все – наружу. Все – в себя. В себе. Если самое потаенное лежит на поверхности, никто и не заподозрит, что у тебя есть секреты. Все люди умеют смотреть – но видеть умеют лишь единицы.

Она свернула на ближайшую бензоколонку под брендом «Окли» – развевающаяся на ветру стилизованная под старину хламида, вроде плаща, с тремя звездами – короной в том месте, где импровизированный плащ, теоретически, закрепляется на шее.

Эта заправка могла бы принадлежать Серсее, если бы дела Ланнистеров все так же шли в гору. Но по вдове Баратеона, так и не вышедшей замуж, здорово ударила эта восточная война: после смерти мужа она вложилась в заграничные нефтеразработки, а теперь импорт был приостановлен из-за вяло текущих в зоне ее интереса военных действий. Денег у семьи не хватало даже на то, чтобы покрывать расходы на дела внутри страны. Контракты с Ланнистерами были заморожены, месторождения переданы в аренду другим заинтересованным, а один из северных участков Старков, на который Серсея уже пятый год пыталась наложить лапу, ушел к новой фигуре на поле: выходцу из народа, известному под небрежной кличкой «Бард». С этим быстро раскручивающимся ушлым выскочкой имел дело Джон – вроде как, на самом деле его звали Манс, и он был приятен – как может быть приятен волкодав, что сидит у тебя на хвосте. Она продала тот участок ему – лишь бы не Серсее – и раздумывала, не продать ли второй. Ей и так хватало забот – последняя выставка вымотала ее до предела, хоть и принесла свои очевидные плоды. В конце концов, она не деловая женщина, она художник.

Санса вылезла из машины и, втянув носом резкий запах – ей нравилось, как пахнет бензин – занялась заправочным автоматом. Капля топлива из вытащенного тяжелого «пистолета» попала ей на туфли. Санса нетерпеливо надавила на рычаг на ручке наконечника, и шланг ожил и зафыркал. Теперь главное – не отпускать руку. «Пистолет» был тяжелый, локоть сразу же заныл от неудобной позы – профессиональные болячки. Говорят, у программистов болят запястья – от бесконечного движения мышкой (надо спросить у Брана). У нее часто ныло предплечье – от многочасовых упражнений с кистью.

Автомат щелкнул, но Санса встряхнула «пистолет» и дожала рычаг второй раз. Она точно знала, что в бензобаке Импалы еще осталось место.

Заправляться по такой цене – уж тогда под завязку. В Окли были удивительно низкие цены – это, отчасти, и заставило ее иметь дело с Бардом. Санса не выносила толстосумов, что, захватив в свои руки половину Союза, при этом умудрялись накручивать цены на топливо – можно подумать, что деньги им понадобятся в пекле!

Когда «пистолет» дернулся во второй раз, она неторопливо (расставив пошире ноги: туфли, конечно, не новые, но зато любимые и еще послужат – к чему их портить?) перенесла наконечник заправочного шланга на место, в его прямоугольное «гнездо», дождалась выдачи чека, засунула его вместе с кредиткой в задний карман джинсов и направилась к магазинчику – прикупить себе напитков на дорогу.

В придорожной лавке была небольшая очередь. Санса взяла себе из холодильника бутылку ледяной воды с газом: после того, как ей удалили гланды в прошлом году, все ангины сошли на нет, и она могла себе позволить пить охлажденные напитки.

Она пристроилась за пожилым мужчиной и, рисуя пальцем узоры на запотевшей поверхности стекла, что держала в руке, изучала, что покупает ее предшественник. Мужичок набрал шоколадок – дети, что ли, у него в машине? – и взял себе банку содовой и пачку сигарет. Санса прищурилась. Такие сигареты когда-то курил один ее знакомый. Больше, чем знакомый – из прошлой жизни.

Крепкий табак, не самый дорогой, но и не самый дешевый. Разумный компромисс. Она наблюдала, как мужчина расплачивался, вытаскивая из кармана клетчатой рубашки мятые пятерки. Рука у нее замерзла, и Санса, поставив бутылку на прилавок, высвободила кредитку из объятий смятого бензинного чека. Свои сигареты она покупала со скидкой прямо со склада через Уилласа.

Они до сих пор остались в хороших отношениях – с ним трудно было ссориться. У семейства розанов вообще была та особенность, что отцепиться от них было необычайно трудно. Если в случае с Маргери это приобретало характер патологии, то Уиллас просто был милым – избавляться полностью от его присутствия в ее жизни Сансе не хотелось. Ну, не получилось – у кого не бывает? А бросаться такими знакомыми было глупо. Тем более, даже для такой умеренно курящей, как Санса. Заказ сигарет через интернет через знакомых утомлял и ее, и знакомых. А двадцать один ей исполнится только через неделю – тогда можно будет себя поздравить с возможностью покупать спиртное и табак в открытую. Санса усмехнулась и протянула кредитку девчонке за кассой. Пить она все равно не пьет, а сигарет ей хватит на ближайшие полгода.

Совершеннолетие – это только цифра.

Сама она себя ощущала лет, как минимум, на сорок. Глава семьи – глава клана, с висящими на ней братьями и сестрой. Формально это звучало ужасно. Реально же все были при делах. Арья перла, как танк, по спортивной линии. Бран закопался с головой в учебу в своем дальнем университете – как хотел, так и сделал.

Рикон по-прежнему жил с Лианной – одним из ее детей. Санса время от времени встречалась с ним и с теткой – на нейтральной территории. Как она и обещала, назад она так и не вернулась. Даже во время поездки на похороны Зяблика Аррена четыре года назад останавливалась в гостинице. И больше не обмолвились ни единым словом с Рейегаром. Если кто-то берет у тебя слишком много, самое глупое – это прощать долг. Санса Старк долгов никому не прощала – за одним единственным исключением. За четыре года она так и не услышала от Петира Бейлиша никаких вестей. Возможно, потому что соблюдала условия пакта. А может, и его подгреб под себя Неведомый – если ему не противно было пачкаться об такую падаль.

Замуж, впрочем, ее пока никто не звал – за исключением бедняги Уилласа. Но с ним все было слишком запущенно, чтобы играть в грязные игры брака по расчету. Браки не имели никакого отношения к любви – а что Уиллас ее любил, у Сансы сомнений не возникало. Лучше было выйти замуж за Лораса – вот уж образец выгодного слияния семейств – и ничего личного. Старшему же отпрыску семейства Тиреллов она не могла дать того, что он заслуживал, как ни старалась. А он ревновал ее – дико, до зубовного скрежета: к подругам, к подушке, к картинам.

Особенно к картинам. Но в творчестве Санса не умела кривить душой – там все ее маски слетали автоматически. Она рисовала как умела и что умела. И что хотела. И это никогда не был Уиллас Тирелл. Это всегда был один и тот же человек – даже в деревьях, скалах, полях и дорогах, что она отобразила в своем последнем цикле. Человек, на которого она потеряла все права много лет назад.

Это был еще один долг. Санса вздохнула, расписалась на чеке – даже за такую мелочь приходится ставить привычные закорючки. На картинах она расписывалась иначе – и ее подпись стоила сотни, а по результатам последней выставки крупных работ – иногда уже и тысячи. На это можно было жить. Покупать воду. Платить за бензин. Вносить ежемесячную мзду за автомобиль, приобретенный в рассрочку. Снимать дом в столице.

С домом ей повезло – Тирион Ланнистер по старому знакомству брал за свой «улей» не больше, чем если бы она арендовала однокомнатную студию рядом с колледжем.

Карлик уже третий год жил за границей, а Санса поддерживала порядок в его драгоценном детище, используя все пространство «улья» как мастерскую. Свет там был феерический, и места хватало даже для полета ее фантазий.

Библиотеку Ланнистер частично взял с собой, периодически отправляя своей съемщице коротенькие любезные письма с длинным списком нужных ему томов. Тогда Санса набивала пыльными книгами очередную коробку и ехала на почту. Там ее уже знали и шутя называли «книжным контрабандистом» Остальными же книгами Санса с удовольствием пользовалась – они очень пригодились ей во время ее трехлетней учебы в колледже. Там была своя библиотека, и неплохая, но на каждую нужную ей книгу записывалась как минимум половина ее же однокурсников.

Колледж был позади – а она привычно жила в столице, периодически размышляя о переезде на север. Это была ее родина – и все же ее туда совсем не тянуло. После двух месяцев, проведенных в пустом доме Старков по возвращении с похорон Зяблика, Санса до сих пор думала о родительском оплоте с содроганием и не могла даже оставаться там ночевать. Это был самый пустой и самый черный период в ее жизни. Конец старой жизни.

Окончательный, завершающий аккорд, взятый на грани возможностей руки, выламывающий неловкие пальцы в попытке охватить все клавиши бытия. Закрыть все. Перечеркнуть все. Прозвучать какофонией, раздирающей слух.

Новое пришло неожиданной тишиной, лишенной всякого настроения – просто отсутствие звуков, где очень тихо, почти неслышно начали звучать первые робкие ноты. Новое началось с приходом письма из колледжа, поездкой на экзамен и неожиданным и приятным бонусом получения стипендии от округа. В августе Санса с облегчением заперла тяжелые двери дома на севере, отдала ключи остающемуся там Джону и села в самолет, уносящий ее на юг, в столицу. По иронии судьбы, последний экзамен – этюд на вольную тему – был назначен в день ее семнадцатилетия – и сдала она его более чем удачно, разрушив, таким образом, традицию неприятных и страшных сюрпризов на день рожденья. Санса изобразила лежащую внизу долину с игрушечными домиками и виноградниками, а на переднем плане – носки собственных ботинок, съезжающих в пропасть. Ей даже хватило времени, чтобы набросать гирлянду из черных и багровых листьев, рамкой обрамляющих ее картинку.

Ее работа понравилась единственной женщине-доценту на кафедре – она тоже была новенькой – и Санса была зачислена на экспериментальный факультет графики и сценографической живописи на полной стипендии с предоставлением платного общежития. Так начался новый путь в ее жизни – странный, неровный и пока себя оправдывающий. Дел было так много, что времени задумываться не было. Отчаяние накатывало только длинными ночами – когда соседка по комнате сладко сопела носом в подушку. Первые полгода она жила с одной из подруг Маргери, пустоголовой трещоткой Эллой, пока та не пожаловалась в секретариат на то, что Санса тайком курит в окно и мешает ей спать тем, что по ночам хлопает дверью. Тогда стажерка-магистрант подселила ее к собственной младшей сестре. Так Санса сошлась с обширным семейством Змеек – многочисленных дочерей выходца с юга Мартелла. Почти все они были от разных матерей, и две из них учились в одном колледже с Сансой. Это своеобразное семейство и составило основной круг ее общения – когда оно было ей необходимо. По иронии судьбы, их тетка Элия была первой женой Рейегара Таргариена – той самой, что погибла в аварии, подрезанная машиной Горы. Сансе было с ними просто – по большей части, из-за того, что все сестры решительно отрицали какой-либо смысл присутствия мужчин в их жизни.

Единственным эталоном для Змеек был их отец: красавец, путешественник и отчаянный прожигатель жизни: его слава побила даже вянущие лавры Джейме Ланнистера, потерявшего руку и ушедшего в тень. Когда Санса уставала от воинствующего феминизма своих новых подруг, она навещала Бриенну. Та всегда была ей рада, хотя и заводила порой неприятные разговоры о прошлом. О долгах. Оплаченных и нет. Сансе казалось, что ее задолженности были давно под чертой подведенных итогов: баланс был сведен к нулю, умножен на ноль, и она ничего никому не была должна. Как и ей тоже. Все было чисто. Стерильно. Безжизненно, как в морге в Мертвой Заводи.

Она забрала кредитку и воду и вышла на улицу. Воздух был тяжелый и сырой – чувствовалось приближение дождя, или даже грозы. Санса подняла голову – по небу бежали с тревожащей взгляд скоростью свинцовые тучи. Внезапно налетел ветер и хлестнул ее по лицу ее же рыжим хвостом. Санса отвела волосы от лица, сняла со спутанных прядей резинку и вновь собрала всю копну в кулак – на этот раз закрутив ее в плотный пучок – некрасиво, но удобно. За спиной послышался хохот – она обернулась. У одной из заправочных узлов, рядом с потрепанным Джипом цвета грязи стояли два сопляка: тощий с белыми патлами и еще более невзрачный и прыщавый брюнет. Они как раз заканчивали заправлять свою развалюху и блондин, приставив к причинному месту сочащийся бензином «пистолет», сделал в ее сторону несколько непристойных движений вполне конкретного значения. Санса улыбнулась, отвернулась и прошла к машине. Хорошо, что в этом округе разрешено ношение оружия.

Она тронула Импалу и через милю, заметив, что Джип следует за ней, съехала на островок отдыха, где как раз не было ни одной машины.

Карманный Зиг Зауэр ей подарили Змейки на прошлый день рожденья – вместе с каким-то чудом сотворенной лицензией – после того, как Санса, любящая вечером пройтись по городу, не ограничивая себя кампусом, дважды чуть не попала в переделку. Она отходила на курсы стрельбы и даже периодически попадала в цель. Но арбалет ей нравился больше. В особенности потому, что срабатывал тихо.

Пистолет был нужен на крайней случай, – когда она была не в машине и не дома. Он прятался, как пачка с носовыми платками: от рюкзака до кармана джинсов и служил своего рода гарантом, что она вернется из очередной прогулки куда не надо. Во всех остальных случаях арбалет был надежнее: во-первых, на него не нужна была лицензия, во-вторых, прицелиться из него было легче – чтобы поразить цель наверняка, а в-третьих, да – он стрелял почти бесшумно. Минус его был в размере и некомпактности – но какая разница, что у тебя валяется на заднем сиденье, не говоря уже о шкафе в прихожей, в особенности если ты -самостоятельная девушка, которую редко посещают незнакомые с твоим стилем жизни люди?