Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 101 страниц)

Пес позволил себе оглянуться и на минуту и бросить на Пташку быстрый взгляд – по-видимому, она в спешке забыла надеть лифчик, и влажная, чересчур тесная футболка туго облегала грудь, выставляя на обозрение весь рельеф, до последней неровности и мельчайшей тени. Пес откашлялся и двинул вперед – нельзя медлить, нельзя оглядываться, иначе его хваленый самоконтроль может дать осечку, а тогда уже он не остановится.

Наваждение становилось слишком сильным, а Пташка была слишком близко, настолько, что он слышал ее прерывистое от волнения и желания угнаться за ним дыхание. Пес шел быстро – подальше от пропасти, довести ее до треклятой гостиницы и бежать во тьму. А там, за бутылкой, он расставит все по местам, там он, возможно, успокоится.

Пес совершенно забыл про назначенный сервис у Серсеи, и теперь тащился, неумолимый, как сам Неведомый, вперед, во тьму. Судя по звукам, Пташка шла босиком. В какой-то момент она сдавленно вскрикнула и остановилась. Пес вынужден был снова оглянуться. «И что она не может идти спокойно, пекло ее побери?» Так и ему скатиться с катушек недолго. Пташка, похоже не понимает, в какую ситуацию попала.

Пес начал было мысленно ее проклинать и тут же остановился – уж ее-то обвинять было не в чем. И все же Клиган на короткий момент возненавидел и ее, и Серсею, и Джоффри за весь этот беспокойный ад, что творился нынче в его похмельной голове. До одури хотелось закрыться в своей каморке и пить, пить, пить до полного забвения.

Пес оглянулся, пытаясь понять, что происходило за спиной. Они остановились ровно под фонарем – одним из тех немногих, что уцелели в сражении с пьяными играми молодежи. Пташка стояла, как рыцарь, преклонивший колено перед прекрасной дамой, и что-то разглядывала у себя на ступне. Она, разумеется, так и шла со своими тряпичными тапками через плечо. Пес мысленно проклял себя за взятый темп. Девчонка, при всей ее длинноногости, едва доходила ему до плеча, – стоило сбавить скорость и проверить, обута ли она. Ага. Вытерла ли нос, не замерзла ли, а также поинтересоваться, не хочет ли она мороженого? Седьмое пекло, вот путаница!

Пташка, меж тем, оторвала свой взгляд от пыльной ступни и взглянула на него – снизу вверх, впервые не отводя глаз. Пес дернулся как от удара – ему показалось на миг, что она, как он и страшился, читает его, как открытую книгу. Боги, его мысли – их невозможно было скрыть, и права была, как всегда, Серсея, высмеивая его. Барьеры рухнули, и прятаться было больше негде. И незачем.

В желтом свете фонаря глаза ее казались серыми, как узкая полоса неба вдали за деревьями, что еще хранила поцелуй ушедшего солнца. На секунду (или ему вновь показалось – он и рад, и не рад был обманываться) между ними словно вычертился луч – и он, не моргая, глядел на нее, не в силах порвать связь. Тонкие ее, слегка нахмуренные светлые брови расправились, как шелковистые крылья бабочки расправляются в покое. Пташка вдруг показалась ему страшно, до невыносимости близкой, – он перестал понимать, где кончался он и начиналась она, а мысли их, казалось, слились воедино. От этого ощущения, больше, чем от какой-либо физической близости в его жизни, Пса затопило почти осязаемое чувство тепла. И голода.

Боги, как он изголодался по ней: по ее телу, но больше по ее душе, по тому, что скрывалось за этим ясным взором, за чистым белым лбом с родинкой на виске. Пес был готов рухнуть перед ней – носом в мягкую пыль, и принести все мыслимые и немыслимые обеты на свете, и остаться там, остановить это мгновенье, эту ночь, этот фонарь, окольцевавший их пятном желтого мутного света секундный союз. Но мгновение прошло – Пташка опустила глаза, ее пушистые рыжие ресницы прервали дрогнувшую связь, и Пса скрутило внутри от страшной боли осознания того, что самый светлый миг его жизни прошел.

Но Пес на то и Пес – дав себе самого решительного внутреннего пинка, он проскрипел, чтобы Пташка уже обулась и не валяла дурака. После чего отвернулся. Сил не было. Совсем. Пес кожей ощущал, что от него осталась одна оболочка – все остальное куда-то делось, провалилось в семь преисподних, жалкие остатки его дурной души повисли каплями обиды на длинных золотистых ресницах. Пташка от резких его слов – он продолжал что-то ей вещать, сам не понимая, что говорит – дернулась, как от порыва холодного ветра, и яростно принялась обуваться. Пес, не зная, куда себя девать, закурил, – что ж, хорошо, легкие у него пока остались, можно продолжать их гробить. Он шагнул во тьму – все внутри протестовало – и побрел дальше. Пташка, спотыкаясь и шаркая, потащилась за ним.

До гостиничной парковки он больше ни разу не оглянулся, а когда из темноты возникли окруженные пятнами фонарей стеклянные двери гостиницы, уже решил отойти в сторону и идти обратно – там его ждали остатки эля и холодные объятья Серсеи. Пташка, косолапя, прошлепала к дверям, и уже была готова скользнуть в открывшуюся стеклянную пасть, но оглянулась через плечо, бросая на Пса грустный, прожигающий его насквозь, доверчивый взгляд. Пес проклял себя с полсотни раз, и, продолжая проклинать, решительно направился к замершей на пороге Пташке.

– Сядь где-нибудь, гляну твою ногу, не ровен час, еще гангрена начнется.

Пташка, как примерная школьница, тут же села на край идиотского горшка с чахлыми цветами, видимо, служащими украшением гостиницы. Автоматическая дверь жадно чмокнула резиновыми губами и больше уже не открывалась.

Пес преклонил колено перед Пташкой. И опять другой уже фонарь заключил их в свой странно интимный желтый круг света. Вокруг молчала влажная тьма – ветерок стих, и повеяло запахом сырости и дальних магнолий.

Пес посмотрел на свои руки и заметил, что они дрожат – вероятно, организм уже не выдерживал разлуки с алкоголем. Итак, либо действовать, либо уходить – пауза затягивалась. Пес бережно, как только мог, взял девочкину маленькую ступню в руки. По позвоночнику пробежали искры, пах налился тяжестью, перед глазами поплыли было черные круги – до падения был только один шаг – все это было слишком! Пес окатил себя холодным душем мыслей о том, что ждало его дома – вдохнул – непотребная полуобморочная истома отступила. «Думай о Серсее, проклятое животное, только о ней!»

На узкой пыльной подошве розовела неглубокая царапина, но крови не было, да и заноз не наблюдалось. Пес повернул Пташкину ногу к свету, уже спокойно изучая подошву и пятку на предмет заноз. Тут Пташка вздрогнула, покрылась гусиной кожей и одернула ногу, как потревоженный зверек. Пес заставил себя встать.

– Ничего нет. Просто мелкая ссадина. В номере промой ногу теплой водой с мылом и перекисью, что ли, ее залей. Есть у тебя перекись?

Пес говорил нарочито грубовато, безнадежно пытаясь за ерничаньем скрыть неловкость момента. Получалось плохо. Послушная обычно Пташка вдруг бунтарским жестом подняла опущенную голову и опять – это было, как дежа-вю – уставилась прямо ему в лицо немигающим взглядом своих затягивающих в омут прозрачной зеленоватой голубизны глаз. Опять эта непонятная связь, которую невозможно было измыслить за минуту до этого, но которая сейчас, в этот миг, была единственной отсекающей все и вся реальностью – реальностью для него и для нее. На этот раз в Пташкином взгляде промелькнуло что-то новое – вызов? Она, кажется, начинает играть…

Пес в очередной раз за этот вечер содрогнулся и первым отвел взгляд.

– Найдется.

И странная насмешка в голосе. Или призыв? Она усмехнулась уголком рта, непривычно, по-женски лукаво и как-то цинично. Пес занервничал. Все вокруг опять начинало катиться куда-то под откос, – и он уже не владел ситуацией.

Девочка росла на глазах. Пора было сваливать, сейчас, пока не поздно.

– Спасибо за заботу.

Опять эта треклятая усмешка. Седьмое пекло! Она что, брала уроки у Серсеи?

– Не за что. Ты посылка, тебя полагается доставить в целости и сохранности. – Пес нарочито хамил, смущенный и огорошенный. – Должен же я был удостовериться, что тебе завтра не придется отрезать ногу. Лети в постельку, птенчик!

Он заставил себя повернуться лицом во тьму, туда, к той дороге, что лежала перед ним. Тело словно одеревенело и не желало слушаться. Он шагнул за порог светового пятна и отсек себя от тепла, неожиданно оказавшись во тьме, как в ледяном омуте. Пес побрел вперед, слушая в ушах бешеный ритм собственного сердца.

Дальше, иди дальше. Не смей оглядываться – кто оглянулся, тот пропал. Он —то уж точно.

Пташка все еще стояла на пороге – его слух был настроен на нее, как камертон, он словно до сих пор слышал ее дыханье. Только отойдя от фонаря на десять шагов, Пес позволил себе оглянуться. В этот момент Пташка развернулась и зашла в гостиницу. Дверь взвизгнула, разойдясь перед стройной девичьей фигуркой, казалось, слепленной из света, как огонек свечи, который венчала корона невыносимо ярких волос, и закрылась с мерзким влажным шлепком. Теперь у него не было иного пути, кроме тропы во тьме.

Пес кое-как дотащился до дома. По пути внезапно, как волна, накатила усталость. Было чертовски поздно. Но упрямый Пес, не желая идти домой, потащился в другую сторону, дошел до винной лавки, что работала, похоже, круглосуточно и купил себе на вечер бутыль вина. Он хлебнул из нее по дороге, и еще раз – возле калитки. Теперь можно и к Серсее.

Дом привычно для этого времени молчал, слуги уже ушли во флигель на ночь, лишь в спальне Серсеи было заметно какое-то движение у плотной бежевой шторы. Пес, не заходя к себе, прошел прямо к хозяйке, оставив свою бутыль возле порога ее спальни. Она стояла у приоткрытой шторы в длинном халате, казалось, в задумчивости, но Пес инстинктивно понимал, что она слышала его приход и все это была игра, поза.

Он взял ее прямо там, у окна, грубо, безо всяких там прелюдий и нежностей. Чем-чем, а нежностью между ними не пахло. Все длилось быстро, возможно, минуту. Она кончила первой, вздрогнула и застонала. Он довел дело до конца, отпрянул от нее, развернулся и ушел, не оборачиваясь, на ходу застегиваясь и подхватив драгоценный жбан с вином.

Все его дела на сегодня были окончены, долги – оплачены.

Его ждала темнота…

========== V ==========

Санса проснулась поздно и теперь лениво потягивалась в кровати – торопиться было все равно некуда. За окном была дымка – солнце, как тусклая медная монета, еле проглядывало сквозь белесые тучи. Возможно, стоило еще поспать. Или позвонить маме.

При мысли о звонке Санса тут же вспомнила, почему не позвонила ей вчера. Охнула, вспыхнула и заползла обратно под смятое во сне одеяло. Может, ей все это приснилось: и купание, и вся эта путаница с Псом, – да, наверняка – слишком уж все казалось призрачным.

Санса вынырнула вновь и вытащила из-под одеяла ногу – усевшись в позе лотоса, она внимательно изучила свою ступню. Вот и царапина, уже затянувшаяся нежной тонкой новой кожицей. Значит, все было? Было.

Звонить матери сразу же расхотелось. Но Санса волевым решением взяла телефон и стала набирать знакомый номер. Дома трубку никто не взял, и озадаченная Санса, продержав звонок до тех пор, пока не пошли короткие гудки, бросила трубку и перезвонила матери на сотовый. После некоторого недолгого времени – оператор еще не перевел звонок на автоответчик – мать вяло спросила, кто говорит. Удивленная Санса сообщила, что она – это она. Мать, на секунду замявшись, сказала, что да, у нее все в порядке, только приболела. Нет, ничего серьезного, какая-то летняя простуда. Что очень болит голова, поэтому и не взяла трубку городского. Что она перезвонит сама, ближе к вечеру. А сейчас хочет поспать. Санса мысленно пожала плечами и завершила звонок.

Спать резко расхотелось. Санса пошла в ванную, и только там ее настигла мысль, что мать, пожалуй, впервые в жизни не задала ни единого вопроса про нее, Сансу. Обычно разговоры сводились к вопросам вроде: «Ну, как там ты?» А тут – ни намека. Санса поздравила себя с непробиваемым эгоизмом: человек болен – нельзя же постоянно думать о дочери, тем более о дочери взрослой.

К вопросу о взрослости: Санса вспомнила еще и про забытый на берегу лифчик, и тут же уныло засосало под ложечкой предчувствием неприятных разговоров. И, как будто поймав ее мысли, зазвонил телефон. Санса гигантскими скачками понеслась в комнату, полагая, что мама таки решила поболтать. Но на связи была не мама. Из трубки раздался мурлыкающий голос тетки. Та почти никогда не звонила Сансе (и так каждый день видятся), поэтому звонок ее заинтриговал: ну не из-за лифчика же на песке Серсея названивает ей с утра, пусть и не столь уж раннего.

– Голубка, ты уже проснулась? Прекрасно. Как спалось? У меня к тебе небольшая просьба: не могла бы ты сегодня прийти пораньше, скажем, через час. У нас гости, приехавшие из столицы, которым не терпится с тобой повидаться. А еще Джофф придумал организовать для всех конную прогулку и не мыслит ее без своей любимой троюродной сестрички. Ты ведь умеешь ездить верхом? Хорошо. А костюм мы тебе подберем – у Мирцеллы найдутся лишние сапоги, а все остальное, в сущности, не имеет значения. Приходи, мы тебя ждем!

Санса, и так весьма озадаченная самим фактом звонка тетки, пребывала в состоянии легкого ступора. Кто были таинственные гости из столицы, которым не терпелось с ней повидаться? Санса, поразмыслив с минутку, пришла к выводу, что это может быть только дядя Роберт. Остальных родственников она не знала.

Существовали также и два брата Серсеи, которых Санса еще не видела, но какое им может быть до нее дело? Один из них, брат-близнец тетки, был известным актером – слишком известным, чтобы интересоваться какой-то девчонкой и ехать ради нее из столицы, незамедлительно призывая ее на ковер. Другой был персонажем еще более любопытным: любимец богемы, меценат и писатель, а самым примечательным было то, что он был карликом.

Нет, определенно это был дядя Роберт. Хотя конная прогулка и дядя Роберт казались Сансе едва ли совместимыми в одном контексте. Боги, конная прогулка!

Санса с детства дико боялась лошадей. Вместе со своими братьями и сестрой она ходила некоторое время на начальный курс верховой езды. Старший брат лошадьми не заинтересовался, его тогда больше увлекали всякие мотоциклы, а младшая сестра умудрилась обставить ее за первую же неделю. Санса, почувствовав себя страшно униженной, наотрез отказалась продлевать занятия.

И теперь она чувствовала: ей это может стать боком. Одежды подходящей не было в принципе. В чемодане Санса нашла только шорты и майки, одинокий носок и еще один летний спортивный лифчик – взамен оставленному на берегу.

Санса еще смутно надеялась, что другой лифчик все же к ней вернется, но надежда, как известно, умирает последней – вот и ее надежда тоже таяла на глазах.

В узком гостиничном вечно пахнувшим чем-то странным шкафу нашлись две пары джинсов, постиранные за небольшую плату в бельевой гостиницы – был тут такой сервис. Санса могла бы, конечно, стираться и у тетки, но одалживаться ей не хотелось, а нарываться на шутки Джоффа по этому поводу – тем более.

Санса съела йогурт из мелкого холодильника, больше похожего на тумбочку – но и то хорошо, что имеется, не питаться же ей только шоколадками и чипсами. Гостиничный завтрак она проспала: тот завершался в девять, а сейчас уже было начало одиннадцатого.

Выбрала из своих маек содержащую наименьшее количество глупых картинок – нашлась одна старенькая в серо-синюю полоску, мать давно хотела ее выбросить, но Санса не соглашалась: ее очень давно привез из какой-то поездки отец. Спортивный лифчик немыслимо жал во всех местах – Санса почти почувствовала себя барышней в корсете. Итак, джинсы – хорошо, что сегодня не жарко – и вперед.

Она даже не заглянула в зеркало, причесываясь. После вчерашних экспериментов даже собственный вид в зеркале вгонял ее в краску.

Уже выходя из номера, пришлось возвращаться обратно – за носками. Серсея что-то говорила про сапоги, на босу ногу это было бы неудобно.

По дороге Санса налила себе в автомате в холле большой стакан кофе с молоком и теперь потягивала его, пыля по привычной тропинке. Вот тут она вчера наткнулась на острую штуку. А Пес смотрел на нее. Санса нагнулась, чтобы разглядеть, на что же она вчера наступила. Железяки она там не нашла, зато обнаружила слегка в стороне целую кучу окурков, словно кто-то долго стоял тут и выкурил, как минимум, полпачки. Она мотнула головой, словно отгоняя неуместную, жужжащую в мозгу, как муха, мысль. Мало ли кому в ночи захотелось пройтись. Да и горящих фонарей было немного…

Дойдя до сплошного забора, Санса сбавила шаг. Тетка, похоже, была в благодушном состоянии – разыгрывался очередной акт нескончаемой пьесы, и послушной племяннице сегодня, видимо, выпала не немая роль. Ругать ее за вчерашнее, по крайней мере, тетка явно не собиралась – не до того было. Джофф будет увлечен своими конями и позерством – есть шанс, что и от него можно будет не ждать сегодня подножек. Чем больше Джофф скучал, тем каверзнее становились его нападки. Сегодня намечался необычный день.

Оставалась одна и очень весомая проблема – Пес. Санса тяжело вздохнула и села на траву. Опять начало неприятно тянуть живот, а кофе вдруг показался ей изрядно переслащенным.

Пес. Что делать с Псом, было совершенно непонятно. Санса чувствовала себя нашкодившим щенком. Или подростком, которого поймали за кражей помады.

Однажды, подбитая на это подружками, она стащила из магазина бижутерии сережки-гвоздики в форме летящих голубей. Мать нашла их в тот же вечер. Санса подозревала, что заложила ее младшая сестра-вредина. Отец, нарочно пораньше приехав с работы, на следующий день отвел ее в тот магазин и заставил прилюдно объясняться и извиняться. За сережки она заплатила из своих карманных денег, которые копила на татуировку колибри на копчике. Но самым ужасным были не деньги – стыд. Санса пылала, как помидор, до самого дома, а потом, запершись в комнате, пока все дружно сидели в столовой, два часа прорыдала в подушку, сгорая от прожитого и еще не оставившего ее унижения. Тогда она чувствовала, что ее словно изваляли в смоле и в перьях и провели в таком виде по городу. Урок запомнился навсегда.

Теперь, странным образом, у Сансы были похожие ощущения. Словно она взяла без спросу что-то чужое – а теперь оно так прилепилось к ней, что придется идти и представать перед его законными хозяевами в таком виде.

И все же помимо законных хозяев, был еще и сам Пес. Его-то Санса и боялась больше всего. Сама не зная, почему. Вчерашнее поведение казалось ей теперь самым постыдным. А еще Санса подсознательно чувствовала, что что-то там было, в глазах Пса, и, возможно, даже не то, чем обычно провожали ее досужие мужики где-нибудь на станции или в магазине – глядя на нее с тем, что в миру называется похотью. Было что-то еще – про что знала только Санса и сам Пес. И теперь она, как тяжелый сундук на плечах, тащила этот страшный секрет, а самым досадным было то, что, возможно, она сама себе все придумала. И Санса, со всей этой неразберихой в голове просто не знала, куда прятать глаза, если она наткнется сегодня на Пса.

Калитка хлопнула. Возле забора стоял невысокий, средних лет мужчина. Одет он был просто, но с той небрежной элегантностью, до которой Джоффри было, как до звезды небесной. Он не спеша достал из кармана пачку бумажек для самодельных папирос, так же неспешно вытянул одну – пальцы работали привычно, без труда отделив тонкую бумажку от других ее товарок, и насыпал в нее табак из черной с оранжевым упаковки. Последним жестом он ловко вставил в конец папиросы фильтр – и закрутил ее в трубочку. Санса в первый раз видела кого-то, столь бережно возившегося с какой-то самокруткой. Джоффри и его приятели тоже этим баловались – но, по сравнению с их топорной работой, элегантный незнакомец был виртуозом.

Меж тем, мужчина закурил – и до Сансы донесся странный и ароматный запах: было похоже одновременно на корицу, черешню, и еще какой-то шоколад, который Санса уже однажды пробовала, но не помнила, где и когда.

От незнакомца ее скрывал куст жимолости, в изобилии росшей вдоль дороги. Санса понаблюдала за курящим мужчиной еще немного – он стоял, слегка прислонившись к забору и смотрел куда-то в никуда, в серо-серебристое, затянутое дымкой небо, и, казалось, эта картина вызывала у него самое искреннее восхищение. Во всяком случае, на его лице с небольшой острой бородкой играла легкая усмешка сфинкса – кому или чему она была адресована, было неясно.

Санса, в душе благодарная незнакомцу за то, что тот отвлек ее от мятежных и запутанных мыслей, вновь углубилась в свои терзания. Однако, надо было уже вставать и идти – чего доброго, тетка опять позвонит – а если ее обнаружат под забором со звонящим в руке телефоном, не оберешься дополнительных неприятностей. Можно подумать, у нее их было недостаточно.

Санса выглянула из-за куста. Незнакомец исчез, но не было слышно, как хлопнула калитка. Наверное, просто тихо закрыл. Санса поднялась, как правильная девочка, забрала свой мятый стаканчик из-под кофе и с неохотой потащилась к калитке.

Вдруг на плечо ей легла рука. В беспокойном мозгу Сансы тут же вспыхнула мысль – Пес. Она стремительно повернулась и ее настороженный взгляд упал на незнакомое лицо человека, недавно стоявшего у калитки. Мужчина молча смотрел на нее слегка прищуренными серо-зелеными глазами и улыбался с таким же выражением лукавого восхищения, с каким только что смотрел в туманное небо.

– Итак, Санса Старк. Ну здравствуй, малышка.

Санса продолжала глядеть на мужчину, стоявшего перед ней, в полном замешательстве, глупо хлопая ресницами, не зная, что ответить.

– О, прости, дорогая, я забыл представиться. Петир Бейлиш, давний друг семьи твоей тети.

– О-о-очень приятно познакомиться, – только и смогла выдавить Санса.

– А подошел я к тебе, поскольку у меня не возникло сомнений на счет того, кто ты. Видишь ли, ты поразительно похожа на мать, какой она была в этом возрасте. Тебе ведь пятнадцать?

– Почти шестнадцать. А вы знали мою мать? А где…

– О да, я ее знал. Мы росли рядом, бок о бок. Твоя мама ничего тебе не рассказывала о своем приятеле детства? Нет? Ну, может, еще расскажет.

– Мама иногда рассказывала нам о своем детстве, но я не могу припомнить…

– Это ничего. Мы с твоей матерью были добрыми друзьями. Я очень любил семью твоего деда. Они, можно сказать, заменили мне семью – со своей мне не так повезло, как твоей маме. Зато мне повезло встретить ее – много лет назад… Но давай пройдемся. Теперь, когда мы познакомились, надеюсь, ты не станешь бояться, что я унесу тебя в темный лес.

Санса сдавленно хихикнула. Тут и леса-то нет. Господин Бейлиш вызывал у нее в душе самые противоречивые чувства. Но было не похоже, что он врет. Скорее всего, он действительно знал ее мать.

– Простите, сэр, я хотела сказать…

– Для тебя – только Петир, дорогая, обойдется без формальностей.

– Д-да. Хмм, Петир, а вы знали моего отца?

– Только заочно. Лично с твоим отцом я, к несчастью, не встречался. Мы мало общались с тех пор, как твоя мама вышла замуж. Она, надо полагать, была очень занята всеми вами – ведь у тебя, если не ошибаюсь, есть старший брат и младшие братья. Ей, вероятно, было не до влюбленных в нее мальчишек-приятелей.

– Да, и младшая сестра. А вы, сэр… то есть, Петир, вы были влюблены в мою маму?

– О, да! Да еще как! С самой первой встречи. А она была красавицей, твоя мама. Прямо как ты. Да и как могло быть иначе – с такими-то родителями. Видно, что ты взяла от них лучшее.

– Петир, а у вас есть семья?

– Нет. Пока мне не выпало счастье найти свою половину. Пока. Вот и приходится ездить по старым друзьям, чтобы погреться у настоящего семейного очага. Как тебе живется у твоей тети, кстати?

– Я живу в гостинице, сэр. А вообще, очень хорошо. Тетя очень добра, дом красивый, а еще море…

– А-а, так ты здесь не живешь? Жажда независимости? Ну что ж, достойно уважения. Другие бы на твоем месте не замедлили воспользоваться ситуацией и сблизиться со столь почтенным семейством. А как ты ладишь со своими троюродными кузенами? И мы же договорились, помнишь? Только Петир.

– Да, сэр, то есть, Петир, я хотела сказать. Я… мои троюродные братья и сестра очень милые. Мирцелла и Томмен замечательные, и они напоминают мне моих братьев и сестру.

– Бедняжка, ты, наверное, очень скучаешь по своим младшим. Да и по старшему брату тоже. Он, как я понимаю, учится за границей?

– Да, очень скучаю, конечно. Да, он учится за границей.

– Тогда тебе, понятно, было радостно было познакомиться с Джоффри. Как вы ладите с ним?

– Очень хорошо, сэр. То есть, Петир. Джоффри – он очень талантлив. И вообще, очень милый. И его друзья тоже. Мы хорошо проводим время, купаемся…

– Да, да, море, солнце и песок. Что может быть лучше для романтических юных сердец? Я помню, как это бывает. Хотя тебе, наверное, кажется странным слышать это из уст седого хрыча. Но память держит меня на плаву.

– Ну что вы, сэр, – ой! – Петир. Вы вовсе не хрыч.

А вот волосы его и вправду наполовину седые, хотя лицом он кажется младше ее отца, да и матери тоже.

Мать очень постарела и осунулась после смерти мужа.

– Кстати, как она поживает, твоя мама? Такая чудовищная, несправедливая трагедия с твоим отцом! Я соболезную и тебе, и всей твоей семье.

– Я… Спасибо, Петир. Ничего. Нам всем страшно не хватает его. И маме, конечно, тоже.

– Не сомневаюсь. Кет здорова, я надеюсь?

– Вообще то да, сэр. То есть, Петир. То есть, не совсем. Я разговаривала с мамой пару часов назад, она приболела, что-то вроде простуды.

– О, как жаль! Что может быть ужаснее летней простуды?! Надеюсь, она скоро поправится. Все будет хорошо.

«Нет, не будет, седьмое пекло!», – вдруг зло подумала Санса. Что за мания у взрослых вечно говорить, что все будет хорошо? Ничего не будет! Куда уж хуже?

На ее лице, видимо, отразилась часть ее мыслей, по крайней мере, Петир, мельком взглянув на нее, участливо взял ее под локоть и дружески похлопал по руке.

– Ничего, ничего. Все в мире проходит, пройдет и это. Ты уж мне поверь. Время никогда не останавливается, а, стало быть, и мы не должны. К вопросу о времени – однако, мы задержались, твоя тетя уже волнуется, вероятно. Что там у нас – конная прогулка? Боги, никогда не любил лошадей.

– Я тоже, сэр. То есть, хотела сказать, Петир. Я давно не ездила верхом.

– Ну, ты-то справишься. Ты словно создана для всего красивого: для скачек на резвых конях по полям, к примеру. Тебе, наверняка, очень будет к лицу костюм для верховой езды – при твоей фигуре, впрочем, тебе пойдет что угодно.

Петир оценивающе оглядел ее – всю, от кончика носа до пяток. Санса почувствовала себя очень неловко. Даже взгляды Пса не были столь откровенны.

Потом, в глаза бросалась разница в поведении: Пес от своих взглядов конфузился ещё больше самой Сансы, словно не мог держать себя в руках, а Петир Бейлиш, похоже, смущаться совершенно не собирался. Он глядел на нее с неприкрытым восхищением, и Санса в душе поблагодарила обстоятельства и тетку, за то, что была, по крайней мере, не в привычных коротких шортах. Впрочем, от взглядов Петира, она чувствовала себя так, словно стояла перед ним голой. Она ощутила, как уши начинают гореть.

– Я смутил тебя? Прости, дорогая. Но тебе надо учиться спокойно принимать комплименты. Уверяю тебя, ты услышишь их еще немало. Кстати, прости за интимный вопрос: у тебя, кажется, были раньше длинные волосы? Я как-то видел у твоего дяди Роберта вашу семейную фотографию.

– Да, сэр. Я постриглась не так давно.

– Что ж, тебе очень идет. С этой стрижкой ты похожа на озорного эльфа. И все же, я ностальгирую по тем временам, когда девушки ходили с разлетающимися по ветру длинными волосами. У твоей матери были чудесные длинные волосы, почти того же оттенка, что и у тебя. Она никогда их не заплетала, ходила с распущенными, и я украдкой, катая ее на раме моего велосипеда, зарывался носом в рыжие пряди. Она всегда пахла свежестью, как пахнет только что срезанная трава на лугу. И еще осенними яблоками. А ты… – Бейлиш на мгновение закрыл глаза, приблизился к шее Сансы и принюхался. – М-м, ты пахнешь морем. И свежим снегом. А еще… постой, ты же не куришь, надеюсь?

– Нет, что вы, сэр. Это… – Санса замялась: говорить, что ее обкуривает Джоффри было нельзя, потому что Серсея не разрешала ему даже прикасаться к сигаретам, боясь, что это может испортить голос. – По вечерам тетя дает мне в провожатые телохранителя Джоффри, чтобы он доводил меня до гостиницы. По дороге он иногда курит.

– О, как любопытно! Милейший Сандор Клиган, он же Пес. И как ты его находишь? Не обижает, не кусается? Пес, порой, бывает резковат, но человек он надежный. Бедняга.

При упоминании о Клигане Санса совсем смутилась. Что тут скажешь?

– Нет, он очень корректен. Я рада, что он меня провожает. Одной было бы страшно идти в темноте. Все же, путь не очень близкий.

– Не сомневаюсь. Я очень рад, что он служит хорошо. Я, знаешь ли, дал ему рекомендацию на эту работу. Хорошо, что он оправдывает мои ожидания. Я знаком с его братом – вот уж колоритная фигура! Он работает в полиции. На работе его прозвали Горой, и, надо сказать, есть за что. Все они в этом семействе отличаются отменным ростом, но Григор – это что-то выдающееся. Даже Пес, поставь его рядом с братцем, покажется изящным юнцом.

Они дошли до забора, и Петир галантно отворил перед Сансой калитку. Во дворе царила суета. Из дома вышла Серсея, уже одетая в великолепный костюм для верховой езды: черные бриджи и бледно-зеленый пиджак. На веранде сидел с приятелями Джоффри, весь в красном. На открытой террасе маячили трое незнакомых Сансе мужчин. Все они курили, но Пса, вопреки ожиданиям, там не было. Пустившееся было в галоп сердце Сансы разочарованно притихло. Пес всегда был рядом с Джоффри, было неясно, почему он отсутствует теперь, да еще и когда вокруг такая толпа народа.

– А, Санса, здравствуй, голубка! А мы уже было начали волноваться.

– Боюсь, что это моя вина, Серсея. Я перехватил Сансу у калитки, и мы с ней немного побеседовали.

– Ах, вот оно что, Бейлиш. Налаживаете старые связи? Ну и как вам показалась Санса? Не слишком похожа на мать, не правда ли?

– Боюсь, мадам, не могу с вами согласиться. Я сразу понял, кто она такая, увидев Сансу. В определенных ракурсах она просто копия матери. Кстати, вы разве не хотели подобрать девочке костюм для прогулки верхом?

– Да, Санса, дорогая, поднимись наверх. Там, в моей спальне, приготовлены для тебя вещи. Поспеши переодеться, а то мы и так припозднились. Надо полагать, нас заждались на конюшнях. Бейлиш, вы в этом костюме поедете на прогулку? Не боитесь испортить его? Да и лошадью он пропахнет. Может, вам одолжить что-нибудь из вещей Джоффри? Он, по-моему, вас уже перерос.