Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 100 (всего у книги 101 страниц)

– Я поняла. Спасибо. Теперь я знаю хотя бы, почему Арья так изводила меня тем, что Уиллас мне не подходит. Она, вероятно, держала кулаки за тебя.

– Едва ли это так, – засмеялся Сандор. – Работать с ней было одно удовольствие. Таким количеством говна меня не обливали даже во времена пансиона. Тебе до нее ой как далеко, Пташка, даже учитывая все твои заходы про толпы любовниц. Порода, конечно, определённо чувствуется, мда… Уж не знаю, как ты умудрилась так долго водить меня за нос пять лет назад, прикидываясь цыпленочком. Сейчас, конечно, сходство прослеживается больше – с этой твоей надоедой-волчицей. Но дело свое она знает. Сработала четко, без лишних вопросов и, главное, быстро. Он уже собирался переезжать. Но не успел…

– Как это было? – спросила Пташка бесцветным голосом, глядя в сторону отмели.

– Едва ли тебе нужно знать подробности. Он не мучился так, как твоя мать. Ему не было больно, как твоему брату. По совести сказать, я его пожалел. Это была чистая смерть. Чистая и быстрая. Всем бы так. Он ее уж точно не заслужил. Но пытки – это не по моей части. Я просто закончил то, что должен был сделать. Что, по сути, уже было сделано по бумагам. И не только по бумагам… Мы много чем заплатили за эту мнимую смерть…

– Я рада, что он умер. Это нехорошо, но я рада, – так же бесцветно шепнула Пташка. – Я все время думала, что рано или поздно он до меня докопается, начнет вмешиваться… Я знала, что ушла в то утро не из-за Бейлиша. И не из-за этого письма. Но, не будь этого письма – я, возможно, вернулась бы. Решимость оставила меня где-то возле волнореза, там, где раньше была скамейка, которую так любила Оленна Тирелл. Но это письмо – он словно дышал мне в спину. Меня одну бы он не тронул – а тебя я потерять не могла. Лучше было отказаться самой – лишь бы…

Он притянул ее ближе, обнял, крепко прижимая к себе. Все же девчонка девчонкой – хоть и хорохорится. Ее конский хвостик щекотал ему ладонь – а на затылке сейчас, как и раньше, когда она была коротко стриженая, вился колечками золотистый пушок – жалко было трогать его руками – разве что тихонько дуть ей на шею или целовать. Или сначала дуть – а потом целовать…

– Ты плачешь, что ли? Ну, с чего? Никто никого не терял, все тут. Успокойся. Тоже мне, алмазная леди… А говорила, что больше не хнычешь.

– Когда я одна – не хнычу, – всхлипнула Пташка, протаскивая вверх руку с платком. – Но с тобой, видимо, я расслабляюсь. Этого я не знала. Я же давно…

– Что, не расслаблялась? Ну, уж прям. А когда ты меня дрючишь своими подковырками – по мне, так отлично расслабляешься. Вид у тебя очень довольный.

Пташка улыбнулась и взглянула на его. Вот так лучше. Уже похоже на что-то человеческое.

– Нет. Для шуток мне надо собраться. Это как лук натянуть – да так и оставаться в состоянии натянутой тетивы. Тогда можно попадать в цель. Настроиться на собеседника…

– Наметить жертву, ты хочешь сказать? Вот кого надо было посылать по душу Бейлиша. Я слишком устарел для этого. Ваши с сестрой изощренные пытки кого угодно доведут до добровольного самосбрасывания с башни. Я буду иметь это в виду, когда возникнет надобность.

– Ну, нет. Ты мужчина – это твое мужское дело.

– Что, гнобить?

– Нет, сбрасывать с башни.

– А твоё что тогда – подбирать кости внизу и плясать на них?

– Нет. Мое дело стоять на крыше и писать картину падения. Ты же помнишь – я художник.

– Лады, художник. Если ты не будешь живописать кровью жертв – я готовь нарыть для тебя пару добровольцев для сбрасывания. Как насчет твоего экс?

– Тебя?

– Нет, Уилласа.

– Блин, Сандор!

– Да, забыл, договор. Ты почти сутки не вспоминала про мои мужские достоинства и про штабеля любовниц. Прости. Сбросим с башни старину Гэйвена – он потянет за двоих. Заодно и домик не надо будет продавать.

– Но я хочу его продать! – Пташка отстранилась и мрачно посмотрела на Сандора снизу вверх. – Я ненавижу этот дом. С ним у меня связаны одни лишь кошмары. Я безобразно там сплю. Мне мерещатся шаги по лестнице – и я думаю, что это либо Лея считает ступеньки и ищет ту, с которой она не падала, либо…

– Либо Джофф пришел поиграть в теннис, да? Ну, теперь припиши к своим призракам экс-муженька – пускай они сами с Джоффри разбираются – тот с ракетками, а Мизинец со своей латынью. А про дом – ну, разное там было. Та ночь – последняя – была не так уж плоха. Ты помнишь?

– Не помню, – Пташка опустила ресницы и еще раз вытерла платком нос. – Я все выжгла из того времени, вычеркнула. Я даже забыла, как ты выглядишь – не могла представить твоё лицо.

– А как же картины? Их за тебя призраки рисовали?

– Нет – это был единственный способ. В эти моменты у меня словно связь с тобой налаживалась. Ну, мне хотелось так думать. Уиллас был в своем праве, ревнуя. Каждый мой рисунок – как разговор с тобой. Но я заканчивала – и нить рвалась. Как паутина на ветру.

– Ну ладно, ладно. Забыть, как я выгляжу – это не так плохо. Я бы сам не отказался. Что там для этого надо сделать? Жечься еще раз я не готов, а вычеркиваться – не уверен, что знаю, как это делается…

– Вычеркиваться – забываться…

– Ты хочешь забыться? Я знаю отличный способ…

– Я как раз подумала о том, что становится холодно, – Пташка взглянула на море и вздрогнула. Он подошел ближе и обнял ее за плечи. – Закат догорел. Пойдём в дом?

– Забываться? Пойдем. Ты уверена, что это не рано? Ну, та ночь…

– После той ночи и впрямь надо бы позабываться. Поздно бы не было.

Сандор поднял ей подбородок и с недоумением взглянул на ее внезапно побледневшее лицо.

– Да ты о чем?

Пташка отвернулась и прижалась холодной щекой к его шее.

– Неважно. Это разговор не на сегодня. Завтра.

– Ты пугаешь меня.

– Да это не страшное, – он почувствовал по голосу, что она улыбнулась. – Просто новое. Вероятно. Неважно. Завтра. Все завтра. А теперь пойдем. Я замерзла.

Так – вдвоём, не отпуская друг друга – они и прошли ко входу. У двери Сандор ее отпустил. Пташка с недоумением на него покосилась.

– Только не неси меня через порог, пожалуйста. Было уже. Уж точно не тут.

– А я и не собирался. Только дверь открыть. Да и не протиснемся мы тут в обнимку. Не тут – я с тобой согласен. Пусти-ка меня вперед.

– Так дамы же обычно идут первыми, – улыбнулась Пташка.

– Это у бейлишей и уилласов они идут первыми. А у Псов-охранников стоят за спиной и ждут, пока квадрат будет зачищен.

– От кого? От ракеток?

– Нет, от крабов и улиток. И крыс. Пошли, вроде все спокойно. И вправду – не люблю я этот дом… Надеюсь, ты не в спальне Серсеи спишь?

– Нет, в спальне Джоффри.

– Час от часу не легче, – застонал Сандор. – Лучше бы ко мне пошли.

– Потом. Всему свое время. А еще – туда слишком далеко идти, – Пташка развернулась – они почти дошли до покрытой все тем же противным ковром лестницы – и положила прохладную руку ему на шею, под воротник рубашки. – Я изголодалась по тебе. Слишком много времени потрачено зазря…

Это уже выдержать было трудно. Он взял ее на руки – легкая, как перо, тяжелая, как сама земля – и понес свою добычу наверх.

– Ты же обещал! – шепнула ему на ухо Пташка.

– Что? Через порог я тебя не переносил. А это совсем другое. Это называется лестница.

– Очень ты умный.

– Ага. И выносливый.

– Это мы сейчас увидим… А пока взялся нести – так неси – там еще семнадцать ступенек…

– Спасибо, что не двадцать одна, – проворчал Сандор.

– А в общей сложности их тридцать три. Шестнадцать и еще семнадцать. Когда у тебя день рожденья?

– Весной. В мае.

– Не тогда…

– Нет. В конце. Да что же ты так дергаешься? Вот эта комната?

– Эта, да. Можешь меня уже отпустить.

– Нет, не могу. И не хочу. А то еще сбежишь. На крышу. А тогда только самому впору сбрасываться с башни…

– Тут нет башни. И я не хочу на крышу. Я хочу, чтобы ты не отпускал меня. Никогда.

И он не отпускал. Ни когда раздевал, ни когда она раздевала его. Сандор только на минуту от нее оторвался – когда вспомнил, что на этот раз запасся средствами предохранения и полез за ними в карман куда-то вечно исчезающих брюк. Пташка, опершись на локоть, с интересом наблюдала за ним. К счастью, в комнате было почти темно. Уж на что Сандор не любил сам процесс – но хуже этого было только то, когда на тебя еще и кто-то смотрит. Особенно твоя женщина.

– Что? – обернулся он к ней с раздражением.

– Ничего. Я… Нет, ничего. Спасибо. Я знаю, что мужчинам это портит удовольствие…

– Ну, может, чуточку. Ну, или не чуточку, но… ради того, чтобы просто поспать с тобой в одной кровати, я готов надеть на голову чёрный пакет для мусора. А это – фигня. Так надежнее. Не хочу делать вещи на авось.

– Не надо мешок. Особенно для того, чтобы поспать. Я люблю на тебя смотреть. Люблю, как ты дышишь и как дергаешь бровью. И что у тебя вечно такой вид, словно ты удивлен. Как у ребенка. Спокойный, расслабленный. По жизни я редко тебя таким видела. А когда ты спишь – эта жизнь тебя словно отпускает, – она вздохнула и сдвинула брови. – И мне становится немного страшно, и хочется тебя поцеловать, этот твой удивлённо приоткрытый рот – и не отпускать – но я боюсь тебя разбудить. И потому смотрю. Так что мешок – нет, пожалуйста…

Мешок, не мешок – что там портит удовольствие? Может, и хорошо, что портит – иначе бы он кончил сразу. Сандор с трудом себе представлял, что можно завестись от слов – но, кажется, этот был тот самый случай. Или как она сказала – слишком изголодался. И он всеми силами старался оттянуть момент – потому что хотел войти с ней в унисон. Это была такая ночь, когда все должно было получаться синхронно.

И у них получилось. Когда он уже был готов сдаться, даже не услышал – почувствовал, как ускорился ее ритм – весь, от сердца до движений, и тотчас взлетел к ней. На последнем вздохе перед падением вверх, головокружительным и бесконечным. И это было не так, как в ту ночь в его спальне – что-то вернулось на круги своя – словно с этой частью отсутствующей вычеркнутой природы Пташка нашла саму себя – в этой ее ипостаси.

Расцепляться пришлось быстрее, чем обычно – проклятущая резинка не давала расслабиться. Когда Сандор пришлепал из ванной, обнаружил, что Пташка так и заснула в той же позе, в которой он ее оставил – только обняла себя руками, прикрывая грудь, изрядно подросшую за четыре года на столичных хлебах. Он тихо лег рядом, устраиваясь, как они обычно спали: у нее под головой в качестве подушки его рука, его ладонь у нее на груди, носом в ее макушку – все. Пташка положила ладошку на его руку – сейчас он вспомнил, что она всегда так делала – и прошептала – то ли во сне, то ли это был уже его сон:

– Люблю тебя. Больше всего, больше всех…

– И я тебя. И еще сильнее.

Слышала ли она? Это было неважно. Он мог повторить это и завтра – утром, вечером, днем. Шаг навстречу – и еще один. Стоило ли спать? Сандор мучительно отодвигал этот временный переход в ничто – он все еще боялся, что может проснуться один. Но и на этот раз, похоже, выбора ему никто не предоставлял. Он сделал свой ход – а она примет решение и скажет ему об этом. Завтра… А пока вот она – его – и волосы пахнут морем и солью, и свежей травой. Водой, которую она так и не одолела… Или уже да? Волны – и вот она луной пляшет в чёрной воде… Сандор прижал Пташку крепче к себе, а она, вздрогнув, вдруг потеряла его ладонь, ощупывая рукой подушку впереди себя. У нее были другие сны и другие страхи. И только потом, успокоившись, на долю секунды скользнув обратно в реальность, она подтянула руку обратно и нашла то, что искала. Ей не нужны были кольца – только его ладонь.

========== XIV ==========

The birds they sang

at the break of day

Start again

I heard them say

Donʼt dwell on what

has passed away

or what is yet to be.

Ah the wars they will

be fought again

The holy dove

She will be caught again

bought and sold

and bought again

the dove is never free.

Ring the bells that still can ring

Forget your perfect offering

There is a crack in everything

Thatʼs how the light gets in.

We asked for signs

the signs were sent:

the birth betrayed

the marriage spent

Yeah the widowhood

of every government —

signs for all to see.

I canʼt run no more

with that lawless crowd

while the killers in high places

say their prayers out loud.

But theyʼve summoned, theyʼve summoned up

a thundercloud

and theyʼre going to hear from me.

Ring the bells that still can ring…

You can add up the parts

but you wonʼt have the sum

You can strike up the march,

there is no drum

Every heart, every heart

to love will come

but like a refugee.

Ring the bells that still can ring

Forget your perfect offering

There is a crack, a crack in everything

Thatʼs how the light gets in.

Ring the bells that still can ring

Forget your perfect offering

There is a crack, a crack in everything

Thatʼs how the light gets in.

Thatʼs how the light gets in.

Thatʼs how the light gets in.

Leonard Cohen Anthem

Санса.

1.

Утро было воистину великолепным – тихим, светлым и теплым. Санса вышла на улицу в тонкой спальной майке, что накинула на себя, выскользнув из комнаты. Сандор спал – как обычно, на спине, только руки на этот раз не под головой, а раскинуты в стороны – будто в полете. Ну, неудивительно, что он не заметил ее ухода – спали они реально мало. Каждая их ночь – и раньше, и сейчас – была как последняя. Прекратится это когда-нибудь – этот странный надрыв? Санса задумчиво побрела в сад, босая, морщась от острых камушков, которыми были засыпаны края песочной дорожки. Вдалеке – где-то на кухне или в гостиной – она слышала, как завибрировал на столе телефон. Боги, началось. Надо пойти и выключить гуделку – еще Сандора разбудит. День рожденья она не любила еще и поэтому. Каждый, даже те, кого она не слышала месяцами, считал своим долгом позвонить и наговорить ханжеским голосом или написать что-нибудь торжественно-банальное. В такие моменты Санса чувствовала себя надгробным камнем на собственной могиле. И ни фига не уйдешь – невежливо, а все равно подойдут и скажут. Она замерла возле ствола акации, рассеянно ощипывая уже желтоватые мелкие листья, свисающие монистом ей на плечи – дожидаясь, когда вибрация в доме наконец закончится. Ей необходимо было подумать – словно что-то вело ее наружу, в рассвет. А если Сандор проснется – там будет не до размышлений. Он был так настойчив, так щемяще-нежен, что Санса терялась, смущалась, и неосознанно отключала самоконтроль, державший ее в жестких рамках, как в корсете, все последние четыре года. Мда, теперь, похоже, не до корсетов…

Она обошла сияющий какой-то утренней, ясной свежестью, какая бывает лишь в августе и начале сентября, сад. Понюхала флоксы, что посадили ее арендаторы. Такие когда-то росли у матери за городом. От ностальгического сладковатого аромата, напоминавшего о детстве, у нее даже слезы навернулись на глаза. Санса подобрала с земли опавший, похожий на крошечный зонтик цветок и пошла дальше, крутя его между пальцами. Что-то она начала часто плакать. Не к добру это. А еще двадцать один! Это все это воссоединение с Сандором – она потекла, как сосулька под весенним солнцем. Еще пара дней – и от ее хваленого самообладания ничего не останется… Надо было как-то держать марку, а то четыре года – коту под хвост. Псу, вернее.

Она полностью обошла сад, на колючем кусте, что зацепился за ее майку, нашла четыре ежевичины и съела их, недовольно разглядывая дырку на подоле. Если заштопать – будет видно. Лучше наделать еще дырок, разрезать ткань между ними, обметать все и соединить шнурочком. Ага. Дорогой, распусти мне подол – а то он становится тесен.

Санса дошла до террасы и села на крыльцо, отряхивая ступни от камешков. С каждой минутой становилось все теплее. Она понятия не имела, сколько времени – но, похоже, еще рано. Санса встала и пошла в сторону пляжа – посмотреть на солнце. Так станет яснее. Часов в доме не было – клиенты все забрали с собой. Единственным источником информации о времени был телефон, но его проверять Санса не хотела: там, наверное, уже скопилось с полдюжины сообщений, на которые придется отвечать. Потом. Наверху, правда, спал еще один определитель точного времени – но его будить хотелось еще меньше. Пусть себе спит. Сейчас она погуляет – и пойдет к нему греться.

На берегу было тихо – даже чайки не смели сейчас нарушать всю торжественность момента. Солнце уже поднялось над краем воды, но все еще казалось сонным, словно пока не определилось: лениться ему или, ускоряясь, лезть вверх, в синие, расчерченные тонкими, желтоватыми полосками перистых облаков небеса. От огромного темно-оранжевого, похожего на красный зимний апельсин шара на почти гладкой, розоватой поверхности моря расплескалось радужное пятно – растекающееся по всей восточной стороне заводи. Санса вздохнула. Он прав – она вылечилась. Смотрела на море – и не боялась. Сегодняшний рассвет словно перечеркнул, затмил тот, четырехлетней давности, на который она боялась оглядываться, пока бежала от себя самой. Так же, как эта ночь в каком-то смысле заслонила ту мерзкую ночь и утро, о которых было больно вспоминать. Санса села на влажный песок, натянув рубашку на тут же покрывшиеся мурашками колени. Линию облаков разрезал белый след далекого, спешащего куда-то реактивного самолета. Санса глядела, как этот идеальный шрам – четко рассекающий пополам небо и бегущий трещиной к горизонту – наливается красновато-оранжевым светом встающего солнца. Как даже такое мерзкое явление, как летящий по каким-то нехорошим делам военный самолет, могло сотворить такую красоту? Не нарочно, конечно – но от этого завораживающая картина не становилась менее реальной – или менее ослепительной. Свет будто лился, просачивался по капле в этот росчерк небрежного пера. Солнце становилось все ярче – а шрам постепенно стирался, таял, пока от него не осталась лишь тонкая прозрачная полоска кружева, сквозь которую просвечивала густая синь августовского неба.

Санса встала и подошла к кромке воды. Никакого сердцебиения, никакой дрожи – почти неожиданно. Волна лизнула ей ноги прозрачной пеной, смывая песок и веточки, прилипшие к ступням за время ее утренней прогулки. Вода была очень теплой – предыдущие дни стояла такая жара, что даже уже по-осеннему прохладные ночи не могли остудить всю эту необъятную ширь – пока еще нет. Санса скинула майку, бросив ее подальше от линии прибоя. Сегодня был самый подходящий для этого день. Самый подходящий час. Если это надо было сделать – то время пришло. Она уже научилась слышать эти странные отстукивания где-то внутри, словно жизнь сама давала ей подсказки – сейчас надо делать именно это, потому что потом будет поздно, момент будет упущен. Санса не склонна была верить во всякие там глупости вроде теорий о заранее написанной судьбе, силе рока и в этом духе – она была почти уверена, что свой путь человек мостит себе сам. Но собственной интуиции она доверяла. Есть те вещи, до которых разум не добирается по каким-то причинам – как ее страхи, например. Но другие ощущения и силы – ее же собственные – могут. Значит, не стоило их недооценивать.

Она зашла по колено в воду и заставила себя расслабиться – чтобы прошла непрошеная дрожь. На это ушла еще пара минут, но Санса успешно себя победила и двинулась дальше. Возможно, ей стоило раздеться полностью: в конце концов, это ее пляж – может и голой купаться, если захочет. Но потом она вспомнила про медуз, что могут вполне попасться ей на глубине – еще не хватало обжечь себе задницу в день рожденья! Хрен с ними, с трусами. Она же не для красивой картинки полезла в воду! Да и трусы у нее вполне ничего – куплены Сареллой в каком-то моднющем магазине прошлой зимой. Даже если кому-то понадобится за ней наблюдать – не стыдно. Но вокруг не было ни души. Только далеко в поднебесье, мимо медленно поднимающегося из пелены смятых простыней облаков солнца, летали туда-сюда какие-то маленькие черные птички. Санса глубоко вдохнула и, рассекая теплую, перламутровую воду, бегущую мелкими морщинками от берега, поплыла. Было не страшно. Не тяжело. Казалось, она могла достичь горизонта, отдохнуть там, уцепившись на его закругленный край, и поплыть обратно на берег. Ей было куда возвращаться – и было зачем.

Вода сама несла ее от берега. В какой-то момент Санса увидела слева край волнореза и поняла, что надо возвращаться обратно – иначе сил может не хватить. Останавливаться было жалко – даль так и манила ее. Она четыре года не плавала – четыре года не подходила к воде. Даже вместо бассейна ходила в тренажерный зал и на технику самозащиты. Теперь за один день все не компенсируешь… Санса вздохнула – будет у нее еще время. Она откинулась назад и, искоса бросая взгляд на неяркое ещё солнце, поплыла на спине к берегу. Вода заливалась в уши и пела какую-то свою собственную песню. Было спокойно – казалось, можно так и заснуть на волнах. Из воды мы вышли и сами – как вода… Санса на полминуты закрыла тяжелые веки – сквозь ресницы солнечными мотыльками рябили солнечные лучи. В какой-то момент она почувствовала, что ее начало сносить – она двигалась не от горизонта, а почти параллельно ему. Санса выровнялась и бросила взгляд налево, на далекий волнорез. Ей еще надо было плыть – до берега было далеко. Через десяток футов она перевернулась и ушла в волну – под водой получалось быстрее. Вынырнула она уже на отмели, когда сквозь зеленую прозрачную толщу воды углядела темные пятна камней, глубоко уходящих в песчаное дно.

2.

Baby, Iʼve been waiting,

Iʼve been waiting night and day.

I didnʼt see the time,

I waited half my life away.

There were lots of invitations

and I know you sent me some,

but I was waiting

for the miracle, for the miracle to come.

I know you really loved me.

but, you see, my hands were tied.

I know it must have hurt you,

it must have hurt your pride

to have to stand beneath my window

with your bugle and your drum,

and me Iʼm up there waiting

for the miracle, for the miracle to come.

Ah I donʼt believe youʼd like it,

You wouldnʼt like it here.

There ainʼt no entertainment

and the judgements are severe.

The Maestro says itʼs Mozart

but it sounds like bubble gum

when youʼre waiting

for the miracle, for the miracle to come.

Waiting for the miracle

Thereʼs nothing left to do.

I havenʼt been this happy

since the end of World War II.

Nothing left to do

when you know that youʼve been taken.

Nothing left to do

when youʼre begging for a crumb

Nothing left to do

when youʼve got to go on waiting

waiting for the miracle to come.

I dreamed about you, baby.

It was just the other night.

Most of you was naked

Ah but some of you was light.

The sands of time were falling

from your fingers and your thumb,

and you were waiting

for the miracle, for the miracle to come

Ah baby, letʼs get married,

weʼve been alone too long.

Letʼs be alone together.

Letʼs see if weʼre that strong.

Yeah letʼs do something crazy,

something absolutely wrong

while weʼre waiting

for the miracle, for the miracle to come.

Nothing left to do…

When youʼve fallen on the highway

and youʼre lying in the rain,

and they ask you how youʼre doing

of course, youʼll say you canʼt complain —

If youʼre squeezed for information,

thatʼs when youʼve got to play it dumb:

You just say youʼre out there waiting

for the miracle, for the miracle to come.

Leonard Cohen The miracle to come.

Отдышавшись – в глазах было темно от долгой задержки дыхания – она распрямилась и обнаружила в паре десятков футов Сандора, стоявшего по колено в воде. Без рубашки, но в джинсах. Вид у него был озабоченный, если не сказать рассерженный. Санса запрокинула голову и звонко рассмеялась – прямо в небо. Смеялась так долго, что закололо в боку и опять закружилась голова – она поскользнулась на скользком камне под ногой, шлепнулась и чуть не нахлебалась солёной воды. Пока безнадежно пыталась встать, Сандор добрел до нее – промочив штаны уже до бедер – и рывком вытащил ее из воды.

– Чего ты ржешь? Утонуть решила?

– Ржу потому, что ты уж очень хорош! Ну на кой хрен ты полез в море в брюках? Меня спасать? Ты хоть плавать умеешь?

– Плавать я умею. Как-то. Но, Пташка, седьмое пекло, я не могу уже эти твои уходы выносить! Ну что за детский сад? Ты предупредить не могла? Вещи на месте, даже ботинки – телефон на столе звонит непрерывно – а тебя нет нигде. Странно, что я вообще надумал эти штаны надеть. Что попалось, то и напялил.

– То есть, кроме штанов, на тебе вообще ничего нет? – Санса опять прыснула и, наступив на тот же самый скользкий от водорослей камень, чуть было не шлепнулась обратно в воду. Спасла только железная хватка ее насупленного возлюбленного.

– Уймись. Или я сам тебя туда окуну. А то это уже истерика какая-то! Совершенно не смешно. Мне не нравится, когда ты вот так исчезаешь. Ассоциации нехорошие возникают…

– Прости. Ну прости, я не подумала, – Санса утерла мокрое от слез лицо и, зачерпнув пригоршню воды, умылась. – Я, честно говоря, рассчитывала только по саду погулять и обратно вернуться. Не спалось как-то. А потом пошла на берег – хотела посмотреть, как солнце всходит, и как-то само понеслось. Мне хотелось поплавать. И я давно собиралась это сделать. Это был последний шаг – в сторону моря. И еще – мне было важно сделать это в одиночестве. Потому что то – четыре года назад – тоже случилось наедине с самой собой.

– Что случилось? – Сандор бросил на нее быстрый взгляд – слишком быстрый и слишком горько-подозрительный, чтобы его не заметить.

– Когда я стерла за своей спиной все, что меня тут держало. Отрезала пуповину. Море, и все вокруг, и…

– И меня, понял. А теперь каждую нить приходится отдельно привязывать. Пташка, ты слишком любишь широкие жесты. Вот и сейчас – ну куда ты поперлась голая в холодную воду?

– Да она теплая. Ты через свои джинсы не чувствуешь просто.

– Ну, конечно. Я такой нечувствительный, блин. Вылезай давай. Хватит тут с голой грудью щеголять, соседям на радость.

– Да ты что? Они же… ну ты понимаешь, не интересуются…

– Те, что слева? Мда… ну все равно, незачем.

– Сандор, я иначе отношусь к обнаженному телу. Я же художник…

– Вот именно. Художник, а не модель.

– А кто тогда модель, ты, что ли? Тебя в голом виде эти товарищи слева больше заценят… Спасибо хоть, что штаны надел…

– Ну, хватит. Дуй на берег.

– Нет, не пойду. Пока ты не скажешь, зачем сюда пришел, – Санса подбоченилась, сдвинула брови (что, вероятно, выглядело не очень с голым торсом) и отступила назад – подальше от коварного камня.

Сандор уставился на нее с растерянностью и привычно потер бровь. Нервничает. Сансе стало его жалко, но она продолжала хмуриться.

– И?

– Ну… Хотел тебе сказать про телефон.

– Сандор Клиган! Кончай вешать мне лапшу на уши! Тебе до этого телефона так же фиолетово, как и мне. Фиг с ним. Ты свой-то на полдня вырубаешь…

– Но сегодня твой день рождения…

– Вот именно. Мой. Как хочу, так и провожу. Могу я сделать себе подарок и выключить эту гадость вообще? Или утопить его…

– Ну, не знаю.

– Это не причина лезть в воду в штанах и без трусов. Говори мне правду.

– Не знаю. Я испугался. И не стал ждать. Ты сама говорила, что ждёшь от меня шагов…

– Ага, в воду – спасать меня в брюках. И потом, когда это я говорила такое?

– Не говорила? Ну, я чего-то перепутал тогда… – вид у него был совершенно беспомощный – при том, что он возвышался над ней, как скала. Санса улыбнулась.

– Не говорила. Но думала все время. Ты у нас теперь мысли читаешь, экстрасенс доморощенный? Это все виноградники… Труд облагораживает человека…

– Это точно. Копаешь себе, и думается…

– Что, о шагах по волнам?

– Ну, как-то. О шагах вообще. Я почувствовал, что ты их от меня ждешь… Наверное.

– Так и есть. И пока у тебя все получается. Раньше ты просто ждал – как тогда, на берегу, вон там – помнишь?

– Еще бы. Мое самое лучшее воспоминание. Самое чистое. И самое недозволенное.

Санса глянула на него с удивлением:

– Почему недозволенное?

– Ну… Считается, что когда взрослые мужики пялятся на купающихся в голом виде шестнадцатилеток, это не есть хорошо. Особенно если девочка так невинна, как ты была, а мужик так отвратен…

– Ну, вот еще. Я была далеко не так невинна, а про твою отвратность мне уже надоело слушать, если честно. Если бы ты повнимательнее слушал, что говорили на моей выставке, а не концентрировался на том, что бубнил мне Уиллас – сам бы убедился, что не только я такого мнения. Меня потом несколько моих коллег умоляли дать номер модели, что я использовала для работ.

– Хм. Женщины, я надеюсь?

– Не надейся. Женщины и два мужчины.

– И что ты сказала?

– Что у меня с тобой эксклюзивный контракт.

Сандор фыркнул:

– Вот уж воистину. Теперь я знаю, в чем мое призвание. Брошу виноградники и уеду на легкие хлеба в столицу!

– А они отнюдь не легкие. Попробуй поваляйся четыре часа в одной и той же позе – без ничего, особенно зимой.

– Да ну тебя! Нет, лучше уж плесень и паразиты.

– Какие еще паразиты?

– Я не имел в виду Уилласа – не беспокойся. Блин, Пташка, прекрати – вода соленая, жжется!

– Сам ты прекрати! Договорились же. А то я опять начну вынюхивать твои приключения. Подружусь с Джейлой – она мне массу интересного сможет рассказать, а?

– Ничего она не сможет рассказать. Она от меня кружку прячет Венделлову – думает, я сорвусь. Вот про это ей скажи. Мать у нее спилась – местная шлюха была. Вот она и задумала всех спасать от алкоголизма – и меня тоже.

Санса задумалась. А правда, сколько он уже в завязке?

– Как давно ты не пьешь?

– С сегодняшним будет тысяча пятьсот шестьдесят четыре дня.

– Боги, ты что, отмечаешь каждый день?

– В каком-то смысле. Алкашом никогда не перестаешь быть, Пташка. Просто это надо держать в памяти. Всегда. Каждый день – в плюс. И каждый день может стать последним: сорвешься – и отсчет обнулится. Так что да – это моя персональная коллекция.

Санса опустила голову. Она никогда не понимала всей серьезности этой его борьбы. Просто воспринимала это как должное. А меж тем ничего он никому не должен. Это была его личная битва, если он кому-то обязан своими победами – то только себе.

– Ну что ты скисла? Тут нечего разводить тоску. Это просто данность. Пойдем-ка на берег, а?

– Я хотела сказать тебе спасибо.

– За что это?

– За твою отвагу – в этой войне.

– Я делал это не для тебя, – резковато сказал Сандор и отвернулся. Санса поняла, что эта ее реплика на каком-то уровне его задела, что она была сугубо эгоцентричной, и что зря она это сказала. Нет, не зря.

– Я знаю, что не для меня. Но это не мешает мне быть благодарной.

– Хорошо сказано, девочка. Ты и вправду повзрослела.

– Ты мне так и не ответил на вопрос.

– На какой именно?

– Зачем ты сюда пришел?

– Чтобы вытащить тебя из воды, полагаю. Я беспокоился. В чем-то, можно сказать – боялся.