Текст книги "Это было у моря (СИ)"

Автор книги: Maellon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 101 страниц)

– Что ты скалишь зубы, волчонок? Весёлого тут нет. То есть совсем ничего.

– А я и не скалю зубы. Я просто смотрю.

– Ты ставишь эксперименты. Меня достали все эти ваши изыски – я не лабораторная крыса для семейства Таргариенов!

– А я не Таргариен, я – Старк!

– Она тоже Старк, – Пес мрачно кивнул в сторону книжной полки. – Но ее эксперименты почти меня угробили. Все эти песенки, эти перья. Весь этот загребучий лунный свет! Вернешься к ней, передай…

– Ничего я не буду передавать. Я не почтовый голубь тебе!

– Вернешься к ней – передай – я вне поля ее деятельности. Я от нее излечился – пусть помнит.

– Тебе надо, сам и передавай. И я сомневаюсь – насчет излечения. Что-то непохоже…

– Не тебе судить! Вы все такие умные! Такие – сбоку, справа, слева. Со всех сторон. Я смотрю только вперед. И я не читаю романов – предпочитаю жить.

– Видела я, как ты предпочитаешь – и как не читаешь. А фотография все там.

– Да. Все там. Но не тут. Да, больше не тут. Нечего ей на меня смотреть. Если я не могу на нее смотреть – пусть и она не смотрит. Пусть смотрит на своего этого птенчика-колокольчика. Как его?

– На Зяблика?

– Вот-вот. Зяблика. Привязывает его к себе, стрижет ему волосы… Седьмое же распроклятое пекло – ну на кой хрен ты приехала? Теперь я знаю больше – значит, спать придется меньше.

– Не вижу связи.

– И зря. Это потому что ты дура.

– Если бы ты не был пьян, Пес…

– То ты бы перерезала мне глотку, да? А так тебе меня жалко? Ну да, я же эксперимент. Я и забыл. Ты должна меня соблюдать. Нет, наблюдать. Так, вроде. А потом что? Побежишь к сестричке докладывать? Только скажи ей – сюда пусть не суется. Мне ее и так хватает – в трех лицах. Мне не нужна ее жалость. Не нужны ее подачки. Ведите свою игру там, подальше – Старки, Таргариены, женитесь, разводитесь, смешивайтесь в экстазе. Обменивайтесь масками. Я от своей избавился. Маску – вместе с лицом. Теперь я человек без лица.

– Ты мало похож на человека. – бросила Арья, старательно пытаясь не заснуть, свернувшись клубочком на диване, подальше от песьего сквозняка из окна и табачного дыма.

– И вправду. Не человек – Пес. Но больше не ее. Свой собственный.

– И хорошо тебе от этого?

– Очень хорош. То есть хорошо. Учти это. Сам по себе. Без луны на поводке. Вообще без луны. Не надо ее нам. У меня есть маяк. Свое собственное зубастое море. То есть, это маяк зубастый – но не суть. Больше мне ничего не надо. Все на месте, все при местах…

На какое-то время Арья все же задрёмывала, потом опять просыпалась – картина оставалась одна и та же. Она потеряла ориентиры во времени – за окном стало равномерно темно. Пес смотрелся в окно, как в зеркало, дымил, стряхивал пепел мимо пепельницы, тушил очередной окурок. Арья с досадой обнаружила, что телефон сел, а часы она с собой не взяла. Огляделась в поисках хоть какого-нибудь циферблата в конуре Пса. Но не тут-то было. Часов Клиган, похоже, не держал из принципиальных соображений. Как же он на работу-то успевает?

– Эй, Пес, где у тебя часы?

– Что? – оторвался от созерцания темного окна Клиган.

– Часы. Такая штука со стрелками. Или с цифрами. Или тебе вообще нет дела до времени?

– Мне до него – нет. Ему до меня, к сожалению, есть.

– Кому?

– Твоему загребучему времени. Оно сидит у меня в голове. Изводит тиканьем днём и ночью. Я не могу от него избавиться. А после того, как исчезла она – оно стало лишь громче. Я ненавижу время. Ненавижу твою сестру. Только она умела его остановить. Время боялось ее. Мое время. А теперь оно лишь дразнит меня – и идет еще быстрее. Ускоряется, как какой-то мерзкий поезд. Вышел из пункта А в пункт Б. По дороге попал в аварию и слетел с рельсов – прямо в море. С тех пор это не поезд – а ковчег…

– Пес – ты бредишь! Кончай пить и скажи мне, где можно посмотреть время.

– Пить я не собираюсь кончать. Вот тебе, видимо, хватит – если уж о времени заныла. И не надо его смотреть – я тебе так скажу. Сейчас четверть первого. Может, чуть больше.

Арья скептически хмыкнула:

– Вот ведь хренов фокусник. Ну, и как мне это проверить? Погоди, вот подключу телефон к зарядке – не поленюсь – и гляну.

– Давай, экспериментатор. Валяй, проверяй.

Арья нехотя слезла с диванчика, нашла в стене у двери розетку, подсоединила туда блок питания, что взяла с собой, и, присобачив кое-как на ощупь шнур к телефону, умудрилась его включить. Часы на панели показывали двадцать минут первого. Арья помотала головой. Нельзя не отдать ему должное. Полезный талант.

– Да, ты был прав. Признаю. Очень удобно, заметь себе.

– Очень. Особенно когда не хочешь знать, что оно идет, это время. А оно топает у тебя в голове. Если тебе так нравится– забирай его себе, это проклятье. Мне уже хватило.

– Погоди, а дядюшкин бренди не помогает, что ли?

Клиган повернулся к ней и недобро ухмыльнулся:

– Ах, вот откуда ты взяла бухло – у дядюшки сперла? Я был лучшего о тебе мнения, волчонок. То есть, ты хочешь сказать, что мы догоняемся бренди Таргариена – и все для того, чтобы ты могла меня расшевелить на предмет откровений? Вот уж ирония судьбы, седьмое пекло! Лучшего ты ничего придумать не могла! То-то я смотрю, что от этого напитка мне только более тошно становится. Спасибо, удружила.

– А что тебе дядя? Чего ты так на него взъелся?

– Да ничего. Он весь такой из себя благородный. Почти шестикрылый посланец небес. Весь белый, строгий такой – прям на картину просится. Не подкопаешься. Даром, что чужих баб уводит, даже с сюрпризом. Опять же – игра в благородство…

– Ты о чем вообще?

– Да так. Об истории. Это неважно.

– Постой, Пес, ты что, с ним разговаривал? С ним, а не с тетей?

– С твоей тетей я никогда не разговаривал. Видел ее мельком. Ее и этого вашего брата. Брендона, кажись.

– Брана.

– Ну, я и говорю. Ты на свою тетку смахиваешь, кстати.

– А дядя?

– Он попытался мне вправить мозги, появившись, как летучая мышь-альбинос из темного переулка. Малость побазарили.

– И?

– И ничего. Потом я уехал.

– Ты приехал, чтобы уехать, это ты хочешь сказать? Или для того, чтобы побеседовать с моим дядей? Что ты, у него просил Сансиной руки? А он тебе отказал?

Пес отвернулся и допил то, что у него оставалось в стакане, тут же плеснув себе еще добрую порцию «ядовитого» бренди.

– Можно сказать и так. Отказал – точно. Это был такой ход судьбы, если хочешь знать. Случай бросил за нас кости – и я проиграл. Не встреться мне твой дядя на перекрестке – я, скорее всего, не сидел бы тут с тобой. Когда я отправил Пташку к тётке, я думал, что смогу выдержать эту разлуку – ради ее же блага. Но не смог. И понял, что она тоже загибается. По телефону так казалось. И тогда я не выдержал, дал слабину – не из-за нее – она внутри стальная, это я знаю, и выдюжит еще и не такое. Из-за себя. И вместо того, чтобы ехать на север, потащился на восток. Зачем – я сам толком не знал. Убрать это долбаное тиканье из головы. Остановить время. Лечь у ее ног и остаться там – ни на что не надеясь. Да просто увидеть ее лицо! Я все ждал, что она будет преследовать меня во снах, но она, как и Ленор – да, у меня тоже была когда-то сестра – оказалась капризнее чем я думал. В своих кошмарах я видел каждую долбаную рожу: от Восточного моря до Узорных Гор на севере, на котором я никогда не был – но она меня избегала. Один только раз. И то, для того, чтобы опять меня покинуть, одного на этой загребучей земле, на которой я ничего никому не должен, и никто ничего не должен мне. Без нее было так пусто! Так проклятуще никчемно! И я решил рискнуть. Ну и проиграл. Твой дядя оказался лучшим игроком – или лучшим провидцем. Такой швали, как я, далеко до древней мудрости – будущее в вашей крови, не в моей. Он успешно напомнил мне о моем месте и о моем песьем долге. Куда нам от долга – а должен я только одному человеку на этой идиотской земле – твоей сестре. И к ней-то мне было как раз и нельзя. Потому что должен. Потому что обещал. Ей я, правда, тоже много чего обещал. Но, видимо, во мне еще не умер человек – а человек всегда врет. Особенно легко это получается с женщинами. Они почему-то так хотят верить и вверяться – даже таким никчемным лжецам, как я. Ты, волчонок, почти что не женщина – ну или как там. Уже – еще – поди тебя пойми! Недоженщина – не то, что твоя сестра. Короче, если какой-то хрен начнет тебе говорить, что он будет вечно с тобой и нет силы, что сможет его от тебя оторвать – не верь. Таких сил предостаточно. И, в основном, они все сидят в голове – или в том, что ниже пояса. Долг, честь, всякие страхи – а долг и честь – это, прежде всего, страхи, обойдут на прямой любую бабу.

– Спасибо тебе за недоженщину, Пес! Мне и не нужно никому верить. А уж тем более мужикам! Что ты обещал дяде?

– Я сам недо – неизвестно что. Недочеловек. Недозверь. Но то, что обещал – сдержу. Хотя бы это. Просто потому, что я неизвестно что мужского пола.

– Твой мужской долг тебе важнее Сансы?

– Важнее нее нет ничего. Но, чтобы быть с ней – надо быть мужчиной – она в этом так нуждается! А если я перестану быть мужчиной, то навечно потеряю даже малейшую на это надежду. Даже право надеяться.

– А ты понимаешь, что это твоя игра в благородство ее почти разметала по всем Серебряным Ключам – странно, что она еще не пошла по рукам или не бросилась под поезд!

– Понимаю. Не понимаю, но чувствую. И все равно. Ставки уже сделаны. Для нее нет пути назад – только вперед.

– А ты?

– А я и дальше буду сливать в унитаз свое время в надежде, что оно будет тикать потише.

– Ткнуть бы тебя мордой в этот унитаз!

– Меня куда только не тыкали мордой, волчонок! Даже в огонь. Но в уходящее время – ты права – больнее. И обиднее. Но ничего уже не сделаешь. Каждому – свое. У нее – ломающий крылья разбег. А у меня – темные закоулки и бряцающая цепь.

– Она только в мозгу и бряцает, твоя цепь – раздраженно бросила Арья, слезая с дивана и направляясь в сортир.

Пес горько усмехнулся:

– В чем-то вы все-таки похожи, волчонок. Твоя сестра тоже мне сказала как-то почти то же самое, что сейчас ты.

– Что именно? – Арья так заинтересовалась, что даже не заметила, как уронила плед, в который куталась.

– Сказала, что мои цепи проросли мне в мозг. Что это уже не исправишь. Что все, что мне надо – это повиноваться.

– И? Так оно и есть, впрочем. А кому ты теперь повинуешься?

– Не знаю. Я хотел бы повиноваться только ей. Но привычка берет свое. Достаточно услышать хозяйские нотки в голосе – и я отыгрываю. Даю обещания – и должен их держать.

– Должен – так держи. А мне надо отлить – иначе я сейчас навещу твой шкаф. Надоел ты мне со своим нудежом. Лучше бы ты, Пес, ее украл, сестру мою – женился бы на ней и заделал ей пяток детей. Она была бы счастлива – а ты бы держал обещания, которые тебе в масть, а не которые из тебя хитростью выманили. Заодно, создали бы альтернативу этому оплоту богов в Серебряных Ключах. Я бы, возможно, переехала к вам. А то меня тоже утомило все это вранье. Да и Бран, скорее всего, последовал бы моему примеру – особенно если бы вы поселились на севере.

– Легко держать те обещания, что тебе приятно выполнять. Не раскатывай губу – не бывать этому никогда.

– Хозяин – барин. В твоём случае хозяин – это патологическое упрямство и боязнь жить.

– Тебе, кажется, моча в голову дала. Иди, иди. Своих тараканов я буду сам считать.

– Смотри, не обсчитайся – они у тебя тут сотнями бегают, по вылизанному твоему полу. Одинокий, блин, волк. Одинокий Пес!

– Одиноким родился – таковым и помру. Поскорее бы уж. А потом, я не могу.

– Что?

– Она не вдова. Тогда. Теперь.

– Пес, ты упился! Что ты хочешь сказать?

– Что хотел – то и сказал уже. Это не твоя битва. Может быть, потом.

– А чья?

– Моя. Только моя.

– Тогда разомнись перед битвой и прогуляйся – у тебя совсем башку снесло от дядиного бренди. Таргариеновское пойло тебе и вправду не в масть.

– Прогуляться – почему не прогуляться, вправду. А ты, может, пока заснешь и заткнешься, наконец. Свое условие я выполнил – а ты завтра полетишь к любимым родственничкам. И больше сюда не суйся, волчонок. Мне не нужна компания.

– Тебе не компания нужна, а психиатр. Или компания алкашей в завязке. Чтобы на цепь в твоих мозгах капали – авось, заржавеет и сломается.

Пес встал, забрал бутыль и сигареты и молча, не оглядываясь, вышел. Арья вздохнула, побрела в сортир. Потом вернулась и устроилась на своем диване – раздумывая, не занять ли кровать, пока хозяина нет. Пока она раздумывала – сама не заметила, как заснула.

Проснувшись уже под утро, Арья обнаружила себя на кровати – опять под двумя одеялами. Она не очень хорошо помнила, что именно делала в предыдущую ночь. Возможно, она все же решила стащить у Пса кровать – и так и сделала. Сам Клиган спал на кресле. Арья внимательно изучила его – пока была возможность. Тут ей пришло на ум, что в спящем виде он больше походит на зарисовки Сансы – особенно на одну из них, где сестрица изобразила его как раз в этом виде – дремлющего и спокойного. А может, это потому, что не видно взгляда – тот придавал этой, в общем-то, не самой некрасивой на свете физиономии – если не считать его дикого ожога – какую-то особую враждебность и тоску, от которой брала оторопь. А если бы выражение глаз было другим? Арья подумала, что об этом надо спросить Сансу – в какой-нибудь параллельной реальности. Она, вероятно, видела и другие взгляды у Пса – в те времена, когда он переставал быть Псом и на время прикидывался Сандором.

Пес, меж тем, тоже начал просыпаться и потер рукой лицо. Арья заметила, что все костяшки пальцев у него были разбиты. Что это еще за бред?

– Проснулась? Собирай манатки, отвезу тебя в аэропорт.

– Ты что, чокнулся? Ты же, небось, еще не протрезвел!

– Это же Лебяжий Залив – кому придет в голову меня контролировать? Или тебя отвезу я – или никто. Выбор за тобой, волчонок. Рейс в полдень А сейчас уже десять.

– Хорошо. Собирать мне особо нечего. Я поеду, если ты ответишь на вопрос.

– Опять условия? Какая же ты надоеда! Последний.

– Ладно. Что у тебя с руками?

Пес с недоумением глянул на свои ладони. Пожал плечами:

– Тебе-то что? Немножко подрался.

– С кем? С зубастым фонарем?

– С маяком. Он уже не зубастый – весь обтек. Но не с ним. С горой. То есть, со стеной. Да какая разница?

– Ты болен. Болен на голову так конкретно.

– Ты же мне это посоветовала.

– Ага. А ты же у нас послушный – сразу побежал исполнять.

– Ну хватит стеба. Ты спросила – я ответил. А теперь собирайся и поехали.

– Ты бы их хоть промыл, что ли. А то заразишься от стены.

– Чем – каменной болезнью? Ох, неплохо бы. Но это вряд ли. Хватит мне зубы заговаривать. Еще не успеем…

Они все же успели. Пес гнал свой байк так, что даже бывалой Арье стало не по себе, и она была вынуждена ухватиться за талию Клигана – вытертый ремешок перед задним сиденьем доверия не вызывал. Он привез ее в небольшой аэропорт за час до вылета. Дыша перегаром на тетку за стойкой, что-то ей втирал. Та морщилась, но кивала, и потом, что-то набив в своем планшете, пропустила Арью на рейс. Когда она оглянулась, пройдя металлоискатель, Клигана уже след простыл. Арья была уверена, что тот захочет что-нибудь сказать на прощанье – или, например, передать нежный привет сестре. Но и тут она ошиблась. Все вышло не так, как она планировала.

Назло себе – на память о поездке и в особенности о собственной бессмысленной самонадеянности, Арья прошлепав туда-сюда мимо магазинчиков в свободной зоне, купила себе майку с тем самым потерявшим зубы маяком и глупой надписью про гордость. А потом – бессовестно расплатившись сделанной специально для ее прошлой сентябрьской поездки на сборы карточкой – внесла в собственную внешность некторые изменения – вот Рейегар порадуется! Уж очень хотелось ему насолить…

Арья села в самолёт со ощущением того, что миссия ее бездарно провалилась и что этот вояж еще больше запутал карты на столе. Для Сансы – которая рано или поздно выйдет на правду, для Клигана, что узнал кучу ненужной ему информации – в итоге, она сама раскрылась в большей степени, чем планировала проделать это с ним – и для нее самой. Но сделанного было не воротить – самолёт взлетел и через несколько минут, развернувшись в воздухе, взял курс на восток. Внизу мелькнул точкой ржавый песий маяк, и Арья в этот момент решила для себя, что правду она пока прибережет. Большую часть – на время. Некоторые вещи – насовсем.

========== VII ==========

В последний месяц лета я встретил тебя,

В последний месяц лета ты стала моей,

В последний месяц лета речная вода

Еще хранила тепло июльских дождей.

И мы вошли в эту воду однажды,

В которую нельзя войти дважды.

С тех пор я пил из тысячи рек,

Но не смог утолить этой жажды.

Первая любовь была слепа,

Первая любовь была, как зверь.

Ломала свои хрупкие кости,

Когда ломилась сдуру в открытую дверь.

И мы вошли в эту воду однажды,

В которую нельзя войти дважды.

С тех пор я пил из тысячи рек,

Но не смог утолить этой жажды.

В последний месяц мы распрощались с тобой,

В последний месяц мы не сумели простить.

В последний месяц лета жестокие дети

Умеют влюбляться, не умеют любить.

И мы вошли в эту воду однажды,

В которую нельзя войти дважды.

С тех пор я пил из тысячи рек,

Но не смог утолить этой жажды.

Nautilus Pompilius – Жажда

Санса

1.

После телефонного разговора с сестрой Санса оборвала связь – больше она слышать ничего не хотела. И так было слишком. Слишком много, слишком больно. Она сама искала правды – сама ее и получила. Что теперь было делать со всей этой бесформенной грудой обломков, осколков и разбитых надежд, которые теперь невозможно было собрать воедино (да и незачем было) – она не знала. По сути, она сейчас понимала, что ко всей этой горе фактов, рассказов, чужих домыслов она была просто не готова. Ей думалось, что правда будет представлена в виде какой-то законченной книги, где сутью, словно нитью, проходит вся их история и где ей все будет понятно. И, может быть, даже приятно. Но было совсем не так. Это было наваждением – как ждешь новенький, сверкающий эмалью, веселенький автомобиль, предвкушаешь запах его новеньких скрипящих кожаных сидений и незапятнанную блестящую гладь окон – а вместо этого получаешь груду металлолома, из которого тебе предлагают собрать собственное транспортное средство.

Санса не хотела ничего собирать. Она хотела готовое обвинительное заключение – даже не читать вслух – судить. Это оказалась еще тяжелее, чем просто смотреть со скамьи. Своих же судишь – не чужих! Но когда выяснилось, что осуждать и приговаривать ей придется собственную любовь, Санса замерла и отступила. Отступила, пряча взгляд и теряя все свои аргументы и претензии. Обвинительное заключение не выдерживало критики, свидетели перешли на сторону подсудимого, а прокурор медлил и брал паузу за паузой. Все было в ее руках – а руки дрожали. И не спрятаться было ни за париком, ни за судейской мантией. Это был только карнавал – но приговором, как всегда, была смерть. Честнее было бы выйти из-за трибуны и встать рядом с обвиняемым – плечом к плечу, рука об руку. Но на такой подвиг Санса была, как выяснилось, не готова. Поэтому она просто сбежала из зала суда, заслоняясь собственной тенью как щитом от слишком жёсткой истины. А когда оказалась на улице, в тумане – поняла, что двери, что закрылись за ней, больше не откроются. Она вышла из своей же собственной сказки – в чужую. Куда тут было идти – она не знала. Но за свои поступки надо было отвечать. Она теперь взрослая – и путь, что лежал впереди, начинался у дверей и вел в неизведанные еще дали. В конце концов, она сама туда рвалась.

Санса прошла из гостиной и приоткрытую дверь хозяйской спальни, где Бриенна, уже одевшись, собиралась на какой-то прием. Оставаться одна Санса не хотела и боялась. В тишине ее бы начали догонять оставленные позади мысли, что, словно призраки, толпились теперь у дверей в ожидании своей очереди. Поэтому надо было всеми правдами и неправдами увязаться за радушной хозяйкой, у которой не хватило бы духу на решительный отказ. И Санса решила рискнуть:

– Бриенна, можно я пойду с тобой?

Бриенна, шёпотом ругаясь, перекладывала из увесистого рюкзака в некое подобие барсетки внушительных размеров кошелек и какие-то бумаги – бедная сумка уже раздулась до необычайных размеров и явно не собиралась закрываться. Она бросила свое полубезнадежное занятие, выпрямилась и с удивлением взглянула на Сансу.

– Что? Ты уже закончила с телефоном?

– Да, я поговорила с сестрой.

– И что там?

– Потом. Я сейчас не готова это обсуждать. Просто возьми меня с собой.

– Куда? – Бриенна смотрела с таким недоумением, словно Санса, как минимум, попросила ее спрыгнуть за компанию с крыши высотки.

– Ну, на прием.

– Но как же я тебя возьму? Ты же не одета… К Тириону еще, положим, ты поехать можешь… Но на раут в таком виде могут даже и не пустить, с них станется…

Бриенна критически осмотрела Сансу и ее одежду.

– Нет, в таком виде решительно не годится! Магазины уже все закрылись… А размер у тебя такой, что ничего из моего мы на тебя надеть не сможем – в любой моей хламиде ты просто утонешь. Хотя, постой. Если убрать эту майку – и надеть сверху, скажем, белую рубашку – ну, в принципе, учитывая, что ты все -таки в туфлях (Санса зачем-то прилетела в черных низких лодочках) и в черных джинсах – может и сойти. Хорошо! Давай попробуем!

Бриенна нырнула в свой не слишком большой гардероб и вытащила оттуда белую сорочку и темный шнурок галстука.

– Ну вот как-то так. Лучше бы тебе, полагаю, помыться. Освежиться. Сможешь сделать это быстро? И потом надень вот это – она не прозрачная, так что надевай прямо на майку. И подвяжи ее, что ли. А то она тебе до колен дойдет.

Санса забрала рубашку, благодарно кивнув хозяйке и метнулась в ванную. Через десять минут она, приглаживая мокрые волосы, благоухающая любимыми Бриенниными духами, вышла оттуда – уже в новой рубашке, которую она завязала не очень тесным узлом на талии.

– Да, так сойдет. Поехали, поехали тогда! А то мне непременно надо к Тириону – отдать ему флэшку Джейме. Там старые правки этого его сценария.

– А что, дело движется? – боязливо спросила Санса.

– Да, и очень неплохо. К лету, возможно, будет даже искать кандидатуры на главные роли – если все сложится. У меня даже спонсоры уже нарисовались. А ты не хочешь попробовать себя в актерстве?

– Нет, спасибо. Лицедей из меня, прямо скажем, никудышный. Да и не мое это. Мне бы в колледж поступить.

– Ну, как знаешь. Внешность у тебя очень яркая – могла бы сделать себе неплохую карьеру. Ну, да это дело такое – не хочется, значит – не надо. Надо то, к чему душа лежит. Ты нас еще всех удивишь по части искусства – я в это верю!

– Спасибо. Ну что, едем? – Санса взглянула на себя в большое зеркало, едва ли замечая, что она там увидела. Поправила черный шнурок, овивающий слишком широкий воротник рубашки.

– Да, да. А то времени почти нет. И вот что, Санса, – Бриенна явно собиралась поднять этот вопрос раньше, но, похоже, что-то ее смущало, – на рауте ты можешь встретить своих старых знакомых.

– А именно?

– Серсею, например. Или ее детей. Они иногда появляются и отдельно от матери.

Санса почувствовала, что у нее запылали уши. Ну, все один к одному! Старые воспоминания, встречи из прошлого – тени за дверью сгрудились в кучу и ждут ее. Ничего – она не боится. После всего того, что они сами с собой и с друг другом сделали – чем ей может навредить какая-то Серсея?

– Это ничего. Она же не будет скандалить на публике!

Бриенна покачала головой:

– Едва ли. У Серсеи неприятностей и так хватает. Да и редко она сейчас выходит в свет. Это я так, на всякий случай тебя предупреждаю. Кто предупрежден – тот вооружен…

– А Тирион? Он тоже поедет на прием?

– Это уж совсем вряд ли. Если бы он ехал – я бы знала. Но нет, вроде бы, этот он решил пропустить. У него сейчас хватает дел. Он и сам говорит – вместо того, чтобы тратить время на глупости, лучше поработать в тишине, глядя в лица собственных героев, а не на всякую досужую шушеру, транжирящую на платья деньги родителей. Он выходит только когда ему становятся нужны новые впечатления для писанины. И он прав. Мне по работе положено – а то бы тоже ни за что не пошла.

Они вышли на лестничную площадку, гася за собой свет. Санса нервно комкала в руке одолженную у Бриенну черную сумочку-клатч, куда положила свои документы. Бриенна вызвала лифт, и они поехали вниз – с двадцать седьмого этажа, в подземный гараж – за машиной.

Дом за плечами

Дразнит перламутром,

Как раковина

Зябкого моллюска.

И впереди закат,

А за спиною утро,

И шаг неровен

По дороге узкой.

Я вне политики,

Вне подозрений

И безразличьем собственным

Довольна

И в маскараде

Звонких уверений,

Я – развлеченье,

Мне уже не больно.

Как ветер пустоши

Скользит по травам,

Я прикасаюсь тенью

К будням смутным.

И черный омут

Псевдопереправы,

Уж не страшит

Слепо и безрассудно.

Лишь предрассветный

Холод перламутра

Горбатит плечи

Безнадежным зовом,

Сметает с мыслей

Рисовую пудру,

Лишая душу

Призрачного крова.

2.

Пока они ехали по городу – у Бриенны была темная легковушка, незаметная в потоке таких же черных и серых машин – Санса решилась-таки спросить про Джейме. Она хотела сделать это сразу, но в начале, посреди всех этих ее псевдотерзаний обсуждать такое Сансе показалось неуместным. А теперь момент был правильный – тем более, они едут к младшему брату Джейме. Ей очень не хотелось расстраивать Бриенну – даже при ее адекватности и спокойствии, тема все равно была крайне болезненной и животрепещущей и, возможно, не очень подходила для муссирования перед светским раутом.

Но, вроде, все было нормально. Видимо, Бриенна была готова к такому вопросу – и даже ждала его. Она начала рассказывать, и на какой-то секунде повествования Санса вдруг поняла, что было бы непростительной ошибкой не задать этот вопрос. Именно это – а не неуклюжее любопытство могло бы навечно оттолкнуть от нее Бриенну.

История, конечно, была чудовищна. Почему за грехи мерзкого Джоффри должен был платить Джейме, Санса никак не могла взять в толк. Но потом, по некоторым фразам и намекам, до нее это вдруг дошло, и она ужаснулась. Этот мир полон неприятных открытий – и все они для нее начались в доме Баратеонов-Ланнистеров. Как такое было возможно в принципе – Санса не вникала. Она вспомнила о своих братьях, об Эйке и Рейелле, и ей стало настолько тошно, что просто не было сил об этом думать. Потом с отвращением поймала себя на мысли, что она осуждает, не зная подноготной. Вспомнила себя саму – и Сандора. Об этом было размышлять было еще тяжелее, чем о кровосмесительных связях, и Санса просто оборвала весь поток сознания на эту тему, стараясь более внимательно вслушиваться в негромкую, какую-то совсем будничную речь Бриенны, которая рассказывала о реабилитации Джейме и его отношениях с Тирионом.

Из того, что она услышала, Санса поняла, что младший Ланнистер – человек очень непростой, и ей еще больше захотелось на него взглянуть и познакомиться. Особенно заинтересовывал тот факт, что его терпеть не могла Серсея. Серсея, впрочем, вообще мало кого любила – и из своих родственников тоже. Как она могла проигнорировать увечье столь любимого брата – а если там было что-то еще, так тем более – Санса понять не могла. Все это лежало за пределами очертаний ее реальности. Какой-то параллельный мир. Впрочем, как в последнее время выяснилось, некоторые параллельные миры находятся в столь близком соседстве, что порой нити событий начинают переплетаться.

Когда Бриенна закончила – эпизодом о том, как Джейме капризничает по телефону, рассказывая, как пугают и ужасают показанные ему импланты, которые шевелятся сами по себе (Санса живописно это представила и искренне посочувствовала Ланнистеру, но не улыбнуться тоже не смогла) – все, что ей оставалось делать – это прощебетать что-то учтивое на тему, что все у них будет хорошо. Бриенна кивнула, не отрывая взгляда от дороги. Санса посмотрела на ее спокойное и сосредоточенное лицо, на то, как уверенно двумя руками держала она руль и подумала, что да – непременно будет хорошо – иначе и быть не могло. И еще повторила это Бриенне – на этот раз совершенно искренне.

Когда они подъехали к дому Ланнистера, было без малого восемь. Бриенна запарковалась на дорожке перед очень странной конструкцией. Дома, по сути, было два. Передний – небольшой и вполне банальный: низкий и приземистый домик-колбаса – с уютной открытой верандой и красной черепичной новой крышей – таких было полно в каждом городе – маленьком или большом. Второй, который соединялся узким коридором с первым, был явным новостроем с претензиями. Конструкция походила не то на обсерваторию, не то на улей, не то на вкопанное в землю яйцо: по спирали змеилась широкая сплошная полоса окон, в верхнем ярусе переходящая в витраж. Строение было из светлого некрашеного дерева с солнечными панелями по бокам от закругленной крыши, в которой тоже – прямо на «темечке» было, судя по всему, стекло.

Санса стояла, задрав голову, и изучала оригинальное сооружение, когда ее едва заметно тронула за плечо Бриенна, что, наконец, закончила с машиной.

– Что, занятно? Не спрашивай, зачем это ему надо – по-моему, человеку просто захотелось выпендриться.

– Он это купил или сам спроектировал?

– Сам. Ему досталась приличная часть наследства отца, но, похоже, Тирион очень расстраивался, что фамильный особняк отошел Серсее. Джейме сказал, что отец так решил, потому что у Серсеи, формально, на тот момент у единственной была своя семья – но что подспудно сделано это было назло Тириону. Они не ладили: отец и младший сын. Можно сказать, враждовали.

– Это очень грустно, – сказала Санса, глядя на маленькие каштаны, посаженные вокруг «улья», – не представляю себе, каково это – быть не в ладах с собственным отцом.

– Поверь мне, это случается чаще, чем хотелось бы… – мрачно бросила Бриенна.

Они позвонили в дверь (ручка, явно новая, была сделана в форме льва с круглыми, как у обезьяны, глазами) Им долго никто не открывал. Санса уже начала недовольно приплясывать – она поехала без куртки, а вечера все еще были прохладными. Бриенна, заметив ее телодвижения, шепнула:

– Он ходит не очень быстро, а дом большой. Его кабинет в новой части постройки.

– Ага, – Санса обняла сама себя руками за плечи – рубашка была тонкая. Она и забыла, что карлики, должно быть, двигаются медленнее, чем другие. У них в школе на севере была девочка с теми же проблемами, что у младшего брата Джейме, но она училась на три класса младше, и Сансе не приходило в голову заводить с ней знакомство – только исподтишка таращиться, как она ковыляет по школьным коридорам. Помнится, эта картина всегда вызывала у Сансы чувство болезненного недоумения и сочувствия, смешанного с нетерпением и желанием поскорее избавится от тревожащего разум зрелища. На девочку хотелось одновременно и смотреть, и помочь и ей и спрятать ее куда-нибудь подальше, чтобы не терзала взгляд.