Текст книги ""Фантастика 2025-1". Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Юрий Москаленко

Глава 19

Дженни, у тебя кошмарное платье, сними его немедленно!

Евротур (EuroTrip)

Вроде заснуть не мог, а проснулся Сашка неожиданно от тычка по рёбрам чем-то острым.

– Дурень, хватит меня щупать. Просыпайся и убери руки с моей груди, – ещё один тычок по рёбрам.

– Ань! Перестань, больно же, – отодвинулся Сашка.

– А ты брось меня лапать, – кикимора повернулась сначала на спину, а потом и лицом к дурню. При этом высвободилась немного из-под одеяла и прелести свои детские плюгавенькие засветила.

– И пялиться брось. Где тут у вас удобства, как ты их называешь? – шишига одеяло натянула по самые ноздри.

– М… Горшок под кроватью, а если на улице, то с той стороны флигеля, домик такой под часовенку замаскированный. Коричневый.

– Горшок⁈

– Горшок. Вынесут потом.

– Отвернись. Я голая.

– Сашка послушно отвернулся, – промямлил Кох и на самом деле перевернулся на другой бок.

– Ой, платье всё ещё мокрое. Что делать? Холодно.

Сашка хотел повернуться и порешать проблему, но тут зажурчало с той стороны, и он передумал.

– Это что тут творится⁈ – рыкнули от двери. За журчанием Кох и не услышал, как Машка поднялась по лестнице на второй этаж. Скрипели, наверное, ступени, но вот не услышал. Машка была не та, не переводчица, а та, которая богатырь – девица, и которую купили для ухаживания за болезным Санькой. Но девка попалась боевая и с командирской жилкой, и за эти пару недель из помощницы превратилась в хозяйку дома. При этом каждый день про неё Кох узнавал что-то новое и некоторые факты, если честно, поражали.

– Что это тут за Джульетта на горшке?

– Ты читала Шекспира? – повернулся удивлённый Сашка. Шишига «Джульетта» с горшка не соскочила, но из-за подушки видны были только худенькие плечики.

– Был у барыни перевод на французский. Чего, спрашиваю, эта шкирля на барском горшке восседает? Кто тебя сюда запустил, и чего ты голая? – Как-то сразу опознала в Анне Машка крепостную.

– Так ты и французский знаешь? – что Машка вполне по-немецки шпрехает Виктор Германович уже выяснил.

– Я и на машинке могу, – послышалось.

– Я и веник могу принесть! Ты кто такая?

– Успокойся, Маша. Это Анна. Она меня из озера спасла и вылечила потом. Она лекарка. Теперь будет у нас жить. Если вы подругами не станете, то я… То я… нефиг. Маша, найди Анне одежду у неё платье мокрое. И это, её откормить нужно. Вон она какая худая. В лесу жила, кореньями питалась.

– Вот как? Лекарка? Лекарка – это хорошо. Пойдём лекарка, я тебе из старых платьев Ксении Сергевны, что подберу, там сундук полный её детских платьев. На тебя как раз будут. Ох и худющая ты. Ничего, как Александр Сергеич сказал, так и сделаем. Откормим. Колобком будешь кататься.

Вторичное появление Машки Сашка встретил уже в спортивной одёжке. Шастать по двору и дорогам осенью во фраке – это полный перебор, потому, из куска материи, что была найдена в сундуке у матушки – княгини, тёмно-синего цвета довольно тонкое сукно, Машка сшила ему по эскизам и словесному поносу что-то типа спортивных штанов на верёвочке с такими же тонкими верёвочками на щиколотках. С резинками сейчас всё плохо. Куртку сшить Машка не смогла, всё же швеёй профессиональной не являлась. Поэтому, нашли его старый фрак, обрезали фалды и из получившегося материала лишнего сделали вставки и вместо лацканов соорудили стоячий воротник мягкий. Вышло коряво. Но ходить, разрабатывать ноги, пусть и на виду у нескольких человек дворни, никто Сашке в таком прикиде запретить не мог.

В этом костюме он и встретил Машку, почти на пороге столкнулись. Та поднялась опять почти бесшумно по скрипящей под остальными лестнице. Ещё одно необычное умение у бой девахи.

– Брыкается лекарка. Александр Сергеич, вы приструните её. А то ведь зашибу.

Сашка спустился под причитание Машки, и в гостиной был приятно поражён. Анна в старом чуть коротком ей платье Ксении таком зеленовато-жёлтом с зелёными рукавами и белыми кружевами на вороте смотрелась на пятёрку, и походила больше на лесную нимфу, а не на кикимору. Волосы ей расчесали, и они каштановыми волнами ниспадали на плечи. Худоба в пышном платье и не видна была почти, только впалые щёки и огромные жёлтые глаза говорили, что в девочке тридцать кило. Ну, тридцать пять, может. А ведь она чуть выше Сашки, в котором сейчас метр шестьдесят с копейками.

– Красивая, – сообщил фее лесной Сашка.

– Я в этом платье себя как дура чувствую, не удобно мне. Воланы эти на рукавах. Кружева, шею давят. И грудь голая.

– Аня, ты красивая. Не придумывай. Носи. Потом пригласим портного, и он тебе попроще сделает платье. А кружева. Ну кружева можно и отпороть, наверное, но лучше этого не делать, тебе это платье идёт, ты словно фея из леса прибежавшая. Сейчас сказки будешь рассказывать и лечить всех травами. Всё, пойдёмте завтракать. Я проголодался, а потом пойдём самогон варить. Сегодня первую партию кальвадоса нужно получить. А то скоро брага на кукурузе подойдёт. Перекиснет ещё.

Сидели и из фарфоровых чашек попивали китайский зелёный чай с мёдом и пирожками с малиной. Вкуснятина.

– Аня, а как та деревня называется, где бабку Аглаю… Ну как деревня называется, куда вас барыня привезла, что в Туле вас купила, – Сашка не забыл обещание выкупить девушку и дать ей вольную. Сейчас, когда можно было эту операцию под кодовым названия «Свободу лесным обитателям» уже начинать он вспомнил, что кикимора ему ни название деревни, ни фамилии барыни не говорила.

– Откуда я знаю⁈

Бабам! Интересная новость.

– А как же так? Ты не знаешь, как называется деревня, в который жила?

– Я там не жила, а одну ночь на сеновале пряталась. Дорогу до Басково смогу показать. Далеко это, почти три дня шла.

– Нда Не просто всё оказывается. А как фамилия твоя и бабки? – Должны же документы оформляться, что-то такое было в «Мёртвых душах».

– Александровы мы. А барыни той не знаю. Вроде Марфой звать, что-то про Марфу кричали мужики, что с колами нас с бабушкой Аглаей убивать пришли.

– Ну, хорошо не Ивановы. Даже не знаю с какой стороны теперь и распутывать этот клубок.

– Нужно мне с кем-то пройти назад той дорогой, которой я в свой лес пробиралась.

– Тогда нужно чуть подождать. Агафон вернётся с ним и поедете, – Письмо от сестры и зятя вчера пришло. В том числе там сообщалось, что Агафону сделали операцию в Туле и он выздоравливает.

 Он любил и страдал. Он любил деньги и страдал от их недостатка.

Илья Ильф Евгений Петров «Двенадцать стульев»

Все видели какую-нибудь передачу про Францию или Португалию, где рассказывают про виноделие. И у всех в головах отложилась картинка. Стоит огромная четырёхсотлитровая бочка дубовая, в которой пять лет вызревает коньяк. Или экзотика – кальвадос грушевый. А что не так? Да, нет, всё так. Единственная оговорка… А зачем нужна дубовая бочка? Понятно для…

Пусть будет так. Особенности состава и особым свойствам дубовой древесины позволяют обогатить алкоголь приятным вкусом, ароматом и придать красивый коньячный цвет. Присутствующий в дубе танин свяжет и осадит вредные соединения, которые имеются в любом самогоне, хоть в промышленном, хоть в домашнем. Правильно заготовленная и обработанная, древесина дуба может придать алкоголю самые разнообразные вкусовые оттенки: цветочные, ванильные, дымные, черносливовые, вишневые. При этом древесина дуба имеет целебные свойства, которые она частично отдает при настаивании алкоголю.

А теперь немного физики. Чтобы процессы шли все эти полезные нужен контакт дуба со спиртом или с самогоном. Чем больше бочка, тем меньше соотношение площади поверхности к литражу. То есть, те же процессы, которые идут в показанном ролике в огромных бочках пять лет в столитровой бочке пройдут за три года, а в пятнадцатилитровой за два, скажем, и качество коньяка будет не хуже. А даже лучше. Ещё можно поиграть температурами. Нагревать воздух вокруг бочки, и тогда древесина будет отдавать спирту танины и цвет, и охлаждать, и тогда она будет их впитывать. Несколько раз за год сыграть таким образом и ваш коньяк будет гораздо ароматней и красивей. Далее, не говорится в том ролике, но перед тем, как заливать спирт или самогон в бочку её обжигают изнутри. Тогда и процессы все нужные идут лучше и можно ещё и привкусами поиграть. При незначительной прожарке бочки алкоголь приобретет ванильно-ягодный привкус и аромат; при средней – карамельно-миндальный; при сильной – шоколадный с дымком.

И вывод. Который знают все самогонщики и изготовители домашнего коньяка – дубовая бочка – это от тупости и бедности. Лучше всего для производства коньяка или кавальдоса, да и любого виски, подойдёт дубовая щепа. Её только предварительно нужно прожарить в духовке при температуре в 150 градусов пару часиков.

Со щепой ещё ведь нужно и не переборщить. Да, можно создать настоящий бульон, и ещё и подогревать его время от времени, и тогда весь процесс получения коньяка займет месяц, скажем, а если держать дольше, то он станет жёстким чересчур и горьким, и цвет будет чересчур насыщенным. Но и слишком быстро настоять не получится. Настойка не обретет в полной мере целебных свойств, а цвет коньяка не получится насыщенным. Оптимальный вариант Кох знал, он не одну сотню литров на своей даче коньяка произвёл с кальвадосом и раздал друзьям и соседям. Нужно взять пять – десять грамм прожаренной дубовой щепы на литр самогона. Выстаиваться при таких соотношениях коньяк должен полгода. Ну и чуть добавками не грех поиграть. Можно добавить немного мёда, можно жжёного сахара. Есть рецепты, где нужна гвоздика и душистый перец, есть с кориандром и зверобоем. И обязательно нужно раз в день открывать ёмкость и давать коньяку или виски подышать, а то появляется запах затхлости. Между самогоном и крышкой обязательно нужно оставить воздушную прослойку, а открывать емкость ежедневно на один час.

Опыт, как говорится, не пропьёшь. Был нюанс. Все эти рецепты предполагались для стеклянной тары. А если нет? На счастье Сашки, выход нашёлся сам. Даже не нашёлся, а нашёл его сам.

Стоит Сашка перед бочками с сидром и решает в голове проблему тары, и тут приходит управляющий Андрюха и приводит прилично одетого мужика. Купец эдакий с окладистой бородой и в хромовых сапогах начищенных. При кафтане из хорошего сукна тёмно-серого.

– Вот, Александр Сергеич, привёл раба вашего. Выкупиться он хочет.

– Я раб Господу токмо…

– Да, молчи ты!

– Подожди, – Кох остановил рукой перепалку купца этого с Павлидисом, – Как тебя звать?

– Изотовы мы, а звать Акинфий, – чуть поклонился «раб».

– Акинфий Изотов. Как-то мать говорила, про тебя должно быть, что в крепостных есть чуть не купец, лавку и мастерскую держит в городе. Про тебя?

– Я разговора того не слыхал, и лавки у меня нет. А вот мастерская есть. Бондари мы. На всю Тулу наши бочки славятся, – степенно как уважающий себя купец пояснил Изотов.

У Сашки сразу планов громадьё в голове выстроилось. А чего, дурень он думкою богатеет. Решил часть своих думок Виктор Германович озвучить.

– А чего лавки-то нет?

Акинфий Изотов снял… А чёрт его знает как эта шапка называется? Пусть будет малахай. Есть же такое слово? Акинфий снял малахай, почесал под горшок подстриженную голову, потом сунул руку в бороду и её помял.

– Так не мильёнщик. На жизнь хватает, а вот на лавку… Да и что продавать в той лавке? У меня и так все бочки расходятся без лавки.

– За какую же сумму ты выкупиться хотел?

– Я ежегодно уже пять лет матушке вашей княгине Наталье Андревне платил налог в сто рублёв по договорённости. А теперь хочу разово отдать пятьсот рублей на серебро с тем, что вольную получить для себя, сына Кольку и всех девок и баб наших, – Акинфий достал из-за пазухи свёрток, завёрнутый в кусок белого материала, и развернул. Там был приличный такой кирпичик облигаций. Были они синего цвета. Все. Так как в СССР традиции царской России по цвету купюр сохранили, то нужно понимать, что это были пятирублёвые ассигнации. Пятьсот рублей – это сто бумажек? Хрена с два, неуёмное печатание не обеспеченных ни товаром, ни золотом, денег привело к тому, что сейчас курс был двадцать семь копеек серебром за ассигнационный рубль. Итого Изотов должен был принести чуть не две тысячи рублей или четыреста пятёрок. Именно так пачка и смотрелась. Весомо эдак. Экие, мать его деньжищи.

Человек, который вчера потерял бумажник – знай, семь тостов было за твоё здоровье!

Дальнейший разговор Кох перенёс в дом. Разговор серьёзный и на ногах его говорить не стоит. Не нищеброды же. Солидные люди. Люди расселись в гостиной за столом, и Машка, которая дылда, принесла им пирожков вечных малиновых и поставила чашки. Из-за шторы выпорхнула кикимора в барском наряде и уставилась глазищами на Изотова.

– Садись, Анна, с нами почаёвничай. У нас с Акинфием разговор серьёзный будет, а ты посиди послушай, подкрепись.

– Указом от 1824 года крестьянам дозволяется производить торговлю и промышленность, но не иначе, как со взятием особых свидетельств, – выдал Андрюха Павлидис едва они уселись.

– У купцов гильдии же есть… – начал было Санька, но грек уже понял, о чём тот хочет спросить и выбежал вперёд паровоза.

– Так же, как купцы, торгующие крестьяне на разряды поделены указом тем. Первый разряд даёт права купца 1-й гильдии, второй соответствует 2-гильдии третий – 3-й. Вот только платить за свидетельство крестьянин должен в разы больше, чем купец. Так, купец 3-й гильдии платит двести двадцать рублей, а крестьянин 3-го разряда четыре тысячи рублей. Это на серебро.

– Ага, – Виктор Германович ткнул пальцем в бородача, – ты выкупишься. Станешь вольным, запишешься в купцы и сэкономишь тысячи рублей, – правильно понял Павлидиса Сашка и сурово глянул на Изотова.

Акинфий сник, бороду в стакан макнул, понял, что не видать ему вольную. И напрасно.

– Смотри, Акинфий, у меня к тебе предложение есть. Тебе надо открыть лавку в Туле… Две лавки. В одной будешь своими бочками торговать и прочими туесками. Нужно подумать, что крестьяне наши смогут для твоей лавки производить. Хоть веники берёзовые для бани. А во второй лавке ты будешь продавать лекарственные зелья. С хлебным вином сложности всякие. Там государственная монополия и откупщики, не с нашим калашным рылом в их свиной ряд залезать. А вот лекарственные настойки спиртовые продавать можно. И отвары всякие, для полезности спиртом разбавленные. Типа рюмочной. Пришёл покупатель в лавку твою лекарственную и говорит: «А налей мне, милой, четок настойки боярышника». (Четвертинка, она же четок, она же чекушка по сей день имеет объём 0,25 литра). А второй следом подходит и достаёт серебряный рубль, и говорит гордо: «А мне, любезный, вон из того штофа два шкалика заморского лекарства плесни – яблочного кальвабоса». «Сам ты кальвабос», – отвечаешь ты этому любителю. – «Сие лекарство хранцуское называется кальвадос, и оно от всех болезней душевных помогает». (Кружка либо штоф вмещает 1,2 литра или 3 фунта воды. Это 2 водочных бутылки, 1/10 ведра, 10 чарок или 20 шкаликов; в полуштоф соответственно входила ровно бутылка пива или водки).

– А калашники тут причём? – странный вопрос задал Акинфий.

– Хм. Калашники? Ну Это я так для связки слов в предложении.

– Дурень он! – махнула на него пирожком кикимора. Часть малины выплеснулась на спортивные штаны Сашки.

Вообще, в отличие от довольно многих людей, что слышали или употребляли эту поговорку, Кох знал, кто такие калашники. Это просто калачники, то есть люди, которые продают элитный белый хлеб для господ – калачи. И первоначально там никаких свиных рыл не было. Вместо свиных звучало: «с мякинным рылом», то есть, с дешевых с мякиной смешанным хлебом. Сразу и понятно всё становится, нельзя хлеб для бедных продавать рядом с хлебом для богатых. Очевидно, сейчас еще в ходу старый вариант пословицы. Потому Акинфий и не понял.

– Что вы такое говорите… барышня. Очень разумное предложение! – Аж вскочил бондарь.

– Не слушай её, Акинфий. Это Анна с голоду. Не хватает питания мозгам, вот и несёт чушь всякую. Чушь, Анна, это турецкое слово, «пустой», переводится.

Так, что Акинфий Изотов откроем на паях такие лавки? – погрозив кикиморе пальцем, вернулся к разговору Виктор.

– Хм, я бы с радостью, вашество, но все деньги, что были, в выкуп вложил, даже занял под продукцию готовую, – опять скуксился бородач, ну хоть снова не макнул её в чай.

Деньги. Вот придумали люди себе на беду. Не было бы денег, как бы всё хорошо тогда было. Да!⁇

А деньги появились. Не прямо уж мильоны, но чуть появилось. Спасибо «немцу» управляющему – Рыжову Кузьме Ивановичу. В «кладе», про который он рассказал, и который в тот же день «кладоискатель» Андрюха Павлидис нашёл, было почти две тысячи рублей ассигнациями и двадцать пять десятирублёвок золотых Александра первого. Кох слышал, что царь этот был скромняга и свои портреты на монетах не чеканил. Ну, или боялся, что не фотогеничный, смеяться люди над ним будут и обзывать там «курносыми рублями». Эти десятки золотые были из этой же оперы. На аверсе изображён герб Российской империи – двуглавый орёл, который располагается в центре. А вокруг воспроизведена крестообразная композиция из гербов Московского, Казанского, Сибирского и Астраханского царств. В сумме, если на серебро переводить, получилось восемьсот рублей. Если добавить пятьсот выкупных рублей от бондаря, то получится тысяча триста рублей. По нонешным временам вполне себе деньги. Дом двухэтажный в Туле стоит столько. Уж на лавку должно хватить. А большего пока и не надо.

– Найдём деньги Акинфий. Главное, чтобы у тебя желание было купцом первой гильдии стать.

Глава 20

Мир держится на уловках. Играют все. И тут важен живой талант. Дар от рождения, то, чего не даст никакой диплом.

Воды слонам ! (Water for Elephants)

Инструктаж купца будущего затянулся на обед и даже на «five o’clock tea», «файв-о-клок». Чай, между прочим, как Сашка от сестры в Туле узнал, ноне не больно дёшев. Меры веса чуть не те, но чего уж сложного перевести. Так вот, сестрица, ожидая пока кухарка разольёт по чашкам бледно-жёлтый напиток посетовала, что цветочного чаю два фунта стоит шестнадцать рублев на серебро.

– А сахар? – поинтересовался у прижимистой (от бедности) родственницы Сашка.

– Сахару голову в 10 фунтов (четыре кило) если покупать, то будь добр выложить шестнадцать рублей девяносто копеек, а если голову сахара в 15 фунтов – двадцать пять рублей тридцать копеек. Мы чай на развес берём, а вот если коробку китайского жасминового брать в китайской же коробке, то аж сорок рублей на серебро.

Сашка мысленно присвистнул. Ведро водки восемь рублей, а такое же количество сахара обойдётся в пятьдесят рублей. И это при том, что Машку огромную они купили за сорок рублей, так она два языка знает. Где Машка умница и где коробка китайского чая? Так ещё и зелёного. У кикиморы Анны из травы всякой лесной вкуснее получается.

Во время разговора с бондарем пришла Коху мысль в монголоидную голову. Он её туда – сюда покрутил там, да и озвучил.

– Акинфий, смотри… Я не специалист, и в городе не жил никогда. М… Вот люди богатые, да и просто не бедные, покупают же водку и вино в бутылках стеклянных.

– Вестимо, – потянулся за последним пирожком с малиной будущий купец. Гад. Ребёнка, в смысле, кикимору, опередил.

– Нда. А вот если их скупать у питухов этих и разливать в них наше лекарство. Закажешь в типографии этикетку, и будешь клеить на бутылку. Там название и рецепт, ну, там «шкалик перед едой» или «полшкалика перед сном». Будут же покупать? – Сашка ткнул пальцем в пустое блюдо из-под пирожков, подозвав ходящую туда-сюда и подслушивающую взрослые разговоры Машку. Шпионка, блин.

– Да и так и эдак покупать будут. Особливо ежели чуть дешевле, чем в монополиях и кабаках.

– Ну, это понятно, просто нужно же и для богатых иметь товар.

– А вон чего! То есть в бутылках дорого продавать? – вытер вспотевший от поедания горячего пирожка лоб Акинфий, – Так, а где бутылки брать. Не слышал, чтобы в Туле их выдували.

– Плохо. Стоп. А вот выпил человек вина заморского или водки там, куда он потом бутылку девает?

– Не знаю. Я не пью вообще. Грех это.

– А узнай. Может, их купить у слуг можно или у самих любителей выпить? Можно нанять пару мальчишек, пусть они оббегают все дома в Туле и спрашивают у дворовых или слуг, кухарок, про пустые бутылки и покупают, ну, скажем, за десять копеек серебром. Зато хранцуское лекарство кальвадос можно не за рубль фунт продавать, а за два рубля бутылку.

– Хитро. А чего. Найму парнишек. Беспризорных хватает в городе. У храмов трутся. Воровать не будут ли?

– Выбери. Раз полно, да и пригрей. Дай место в сенях там. Вырастут помощниками станут, да и богоугодное дело – сироте помочь, – Машка принесла новую порцию пирожков сладких и чаепитие возобновилось.

– Спаси господь, тя Александр Сергеич, и точно, то будет богоугодное дело. Там, у ворот, зачтётся. Так и сделаю.

– Стоп. И мне парочку парнишек подыщи. Есть у меня работа.

– Конечно, непременно.

Работа и действительно была и ею все три… все два села и одна деревня – Заводи занимались засучив рукава. Есть среди прочих обязанностей крестьян крепостных барщина. Со времён бедного Павла Петровича первого положение о крепостных крестьянах не изменилось и по-прежнему количество дней в неделю на барщину равнялось трём, причём помещик не мог заставлять крепостного работать на него в воскресные дни, в двунадесятые праздники, день апостолов Петра и Павла, в дни св. Николая и в храмовые в каждом селении праздники; строжайшее за сим наблюдение возложено было на губернское начальство через посредство местной полиции. Ну, Виктор Германович сильно и не злобствовал. Он дал всем крестьянам задание – накопать корней лопуха. От каждого двора ведро. Хоть за час накопай, хоть до снега. Дворов, между прочим, оказалось в трёх селениях сто три. Больше всего в Болоховском пятьдесят четыре двора. Когда давал такое указание через Андрюху и старост, то думал, что махом всё принесут. Хренушки. Понял свою ошибку. Нужно давать точные сроки и должен быть пряник. Вновь собрал старост и переиначил задание. За собранное ведро корней лопуха – освобождение от одного дня барщина на усмотрение самого мужика и десялик серебром. И срок седмица. Вот тогда повалило. Весь дом в Болоховском завалили корнями. Даже пришлось опять девок нанимать в селе, за тот же десялик, всё промыть и порезать на кусочки. Теперь сохнет.

Следующей работой Кох объявил сбор малинового листа. Нужен мешок опять от одного двора. Ну и десялик за труд. Уже распробовавшие халяву крестьяне снарядили детей в лес и на берег реки. За пару дней завалили мешками с листьями малины. Анна ругалась. Их же сушить надо, а где такую прорву высушить? Хорошо бабье лето помогло. Почти высохли листья разложенные прямо на дворе, и в палисаднике. Перед дождями успели собрать и занесли в дом и баню. Там досушивали под ворчание Машки, что дом в сеновал превратили.

Теперь на повестке стояли листья и плоды шиповника, как раз созрели уже.