Текст книги ""Фантастика 2025-1". Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Юрий Москаленко

Событие пятьдесят третье

Тяжело найти попутчика в Рай! – Постоянно приходится спорить, с ним, о правильности направления.

Федор Радецкий

На этом эпический вечер не закончился.

– Мартын Мартынович, скажите же нам, что бы было, если бы то, что делали госпожа Серёгина и неизвестный нам князь Болоховский, использовали доктора по всей стране? – а видно, что Виельгорский на своём умеет настоять.

– Я не знаю. Нужно найти больных и попробовать их лечить этими методами, и если будет положительный эффект, то учить этим методам других докторов.

– У меня сестра и брат умерли, тысячи людей погибли в стране, потому что доктора в Туле вместо того, чтобы учиться и помогать Анне Тимофеевне и князю Болоховскому они приняли это в штыки и не дали ему распространить свой метод на всю Россию. Они преступники и должны быть осуждены и отправлены на каторгу. Они виноваты в смерти моих родственников и тысяч, а то и миллионов людей во всей России.

– Вы слишком многого хотите от людей, Михаил Юрьевич. Люди всегда склонны к заблуждениям и к отстаиванию своих заблуждений. Они учились в университетах эти врачи. Их там учили именно этим методам лечения. Они делали своё дело. Мы с Сашей, с князем Болоховским, на них не обижаемся.

– Да, вы философ Анечка. А этот ваш Саша, он же князь Александр Сергеевич Болоховский, великий учёный. Он создал лучшую в мире азбуку, и книги для чтения. Я перевожу с английского детские книжки, и им очень далеко до книг князя Болоховского. Какой университет он заканчивал? – Остановила перепалку хозяйка дома.

– Никакого. Он учился по книгам.

– Удивительно.

– А вы заметили, господа, что наш гость – дархан Дондук всё время молчит? – вдруг вырос перед Сашкой Пушкин.

– Дархан, а вы знаете князя Болоховского? – переключилась на Сашку Софья Сергеевна.

– Моя знать. Моя друг. Моя хотит домой. Усталя. Долгая дня. Усталя, – Сашка старался говорить всё это с каменным лицом.

– Как к вам обращаться дархан? – не отстал от него Солнце русской поэзии.

– Так обращаться. Дархан обращаться. Дондук обращаться.

– Дархан Дондук нам нужно провести ещё партию в шахматы. Я должен отыграться, – Пушкин точно на обезьяну похож. Маленький. Лоб, челюсти. Руками машет.

– Чиего ставитя? Два стих про война, я два стих про война. Как напишешь новыя приходи или зови. Я тоже писать. Потом играть, потом читать.

– Александр Сергеевич, а ведь это вызов! – Глинка хлопнул Пушкина по плечу. – Соглашайся. На такой поединок можно половину Петербурга собрать.

– Я этим займусь, господа! – воскликнула княгиня. От пыла на ней даже чепец набок сбился. Не бабка, а гусар настоящий.

Тут ведь повезло. Все собираться начали, кто своего кучера велел растолкать и запрягать, кто отправил слугу позвать извозчика, а им с Анькой никуда ехать не надо. Повезло. Особняк князей Мещерских находится на той же Грязной улице, через три дома от их съёмных покоев. На улице хорошо. Снег идёт. Не так чтобы валит стеной, но крупные белые снежинки летят и летят и почти ветра нет, такой новогодний вечер. Они с Анькой даже умышленно прошли мимо 14 дома чуть дальше, а потом повернули и… опять прошли мимо. Замечательная погода. Прям не хочется в дом заходить. Ещё бы мимо возки всякие не ездили почти непрерывной вереницей и вообще идиллия. Сашка задумался. А сколько нужно возков с продовольствием чтобы прокормить почти полумиллионный город.

Когда в армии Сашка служил, то норма или суточный паёк солдата составлял 2,27 кг/сутки (общевойсковой паек). Ну, в царской армии поменьше. Пусть будет полтора кило. Столько же возьмём на штатских. И на полмиллиона человек. Умножаем. Получится 750000 кило. Если возят обычными санями или телегами, то не больше 450 кг утянет лошадка. Разделим эти тонны на 450 и получим почти 1700 повозок продовольствия каждый день.

Не мало. А дрова? А воду? И всякие разные материи и свечи. И навоз вывозить надо. Тоже сотнями тонн. Не простое мероприятие сейчас обеспечить снабжение такого города. Читал Кох, что Крымскую войну проиграли из-за невозможности снабжать армию. Ворогам на кораблях проще, чем нам через всю страну и безжизненные степи.

– Сашка мы третий раз мимо дома проходим.

Событие пятьдесят четвёртое

Времена сейчас такие. Никогда не знаешь, откуда за тобой камера подглядывает.

Харуки Мураками

Ванька младший на попе ровно не сидел. Да и вообще не сидел. Некогда было. Не для того его везли за тридевять земель и тридесять вёрст, да кормили в дороге пюрешкой с котлетами и пирогами с малиной, чтобы он на попе сидел. Ванька носился по городу. Хотя носился не то слово. У него был рваный темп. Мог стоять почти на одном месте по полчаса, а потом мог час носиться по улицам, чтобы вновь стоять. Наверное, был более простой способ вычислить нужную Виктору Германовичу типографию, но он его не знал. Потому Ванька и исполнял сейчас обязанности шпика. Или мента из наружки. Он вставал ранёхонько, одевал специально для него сшитый в Туле перед отъездом полушубок, валенки новые тоже, треух на голову, и выходил на улицу. Там он пристраивался к уличному мальчишке, торгующему газетами, и наблюдал за ним. Продавец газет, накричавшись про всякие новости и продав газеты, бежал либо в редакцию газеты за новыми, либо прямо в типографию за ними же. Ванька записывал адреса и переходил на другой участок города. Неделя и все издательства и типографии Санкт-Петербурга были с Ванькиных листочков переписаны в блокнот Сашкой аккуратным почерком. Потом в дело вступила Анька, она обошла все эти адреса под видом человека, который хочет в газете объявление дать. В результате список уменьшился до трёх адресов. Тут опять настала очередь Ваньки – шпика. Он по целым дням шлялся мимо этих зданий и наблюдал как там работают, в смысле графика, много ли народа входит и выходит и главное – как происходит окончание рабочего дня. Как закрывается типография? Один сторож остаётся либо вообще замок вещают? И вот из всех адресов у Сашки остался один. Эта была совсем маленькая типография, весь штат состоял из девяти человек, и поздно ночью почти под утро, когда там заканчивали печать утреннего номера газеты, в здание вообще оставалось двое – пожилой мужик с чёрными, как у негра, руками и второй – помоложе, явно начальник, так как он и выдавал потом газеты мальчишкам и принимал у них деньги. Чем в это время занимался пожилой было непонятно, возможно, ждал, чтобы если потребуется допечатать тираж. Но этого события ни разу за время наблюдения не произошло.

Сашка диву давался. Нет, он слышал, что люди в это время работают далеко не по восемь часов, но рабочий день этих двоих вообще чуть не двадцать часов составлял, восемнадцать так точно. В десять часов утра где-то типографию закрывали, а в два часа уже вновь собирались все сотрудники, в том числе и эти двое.

Маленькая типография нужна, так как Сашка задумал листовки напечатать. И содержание листовок будет таково, что полиция получит команду типографию найти, а через них найти заказчика. Вот и искал Кох маленькую. У него будет четыре часа, чтобы набрать текст, отпечатать несколько сот экземпляров и свалить до двух дня, когда рабочие вновь явятся. Совсем уж дураком Сашка не был и понимал, что по кое-каким вещам можно типографию выявить. Износ шрифта, сам шрифт чуть другой. Отколотая палочка на литере какой и полиция, если её и стимулировать будут, то обязательно найдёт. Но информации при этом получит ноль. Кто-то взломал замок и проник аспид, прощения просим, господа полицейские, сторожа поставим и замок понадёжнее, хоть и накладно сие, и так еле концы с концами сводим.

Теперь осталось найти только человека или парочку, которые умеют работать на типографском оборудовании.

В дело опять вступил Ванька. Он покрутился несколько дней у самой большой типографии и вычленил человечка, выходившего оттуда с грустной рожей. Человек был всё с теми же чёрными руками. Ванька проследил за ним и дошёл до барака, в котором рабочий жил. Но Сашка Ваньку на этом не отпустил шляться без дела по городу. Та же задача, только у другой типографии. Там наоборот шпик обнаружил человека, который туда несколько дней подряд приходил и выходил с грустной физиономией и с шапкой руках. Этого Ванька тоже проводил до жилья – небольшого домика на окраине города.

Сашка бросил монетку и выпал орёл, а значит второй товарищ, который, судя по всему, ходил наниматься на работу и неудачно. Наняв извозчика, он отправился по адресу. Понятно вышел немного раньше. Зачем давать повод полиции, хотя она и так не должна выйти на Сашку. Он переоделся в европейское платье, нацепил на подбородок накладную бороду, а на голову рыжий парик, купленные в магазине париков. Борода на верёвочках, конечно, сразу видно, что бутафорская. Но это если стоять рядом с человеком и его рассматривать, а кто же даст кучеру ходить возле окликнувшего его на улице укутанного в шубу человека и присматриваться к его бороде. Сел, назвал адрес и поехали. И только при высадке кучер видит пассажира, но Сашка и тут подстраховался рубль набрал пятаками, чтобы кучер математикой был занят, а не рассматриванием лица пассажира.

Событие пятьдесят пятое

Значительная часть моей жизни прошла с русскими. Сначала я училась готовить их блюда, а потом попробовала водку, один из самых здоровых алкогольных напитков.

Марлен Дитрих (1901–1992) – немецкая и американская актриса

Интересные эти шпионские игры затянулись почти на месяц. И всё это время Сашка с Анной не взаперти в квартире Радищева сидели. Не прятались. Хоть иногда и хотелось. Отнюдь. Нарасхват были. И первым к ним стукнулся тот самый главный трактирщик Санкт-Петербурга Павел Васильевич Палкин. Одет был не по моде. Не хвостатый фрак, или не менее хвостатый сюртук, на плечах, а просторный, без особых украшений, кафтан с камзолом, тоже не сильно золотом изобилующим, под ним. Золото всё же было. Вошли уже в моду карманные плоские часы. Висела цепь такая приличная, не якорная, но всё же. А в камзоле, который вскоре должен превратиться в обычную жилетку, чуть укоротившись, был кармашек для золотых швейцарских часов. Ещё на безымянном пальце правой руки, где обручальное колечко должно находиться, был приличный перстень с красным камнем, возможно, и рубином.

О визите ресторатора – купчины третьей гильдии Афанасий Александрович Анну предупредил и сам проводил пришедшего в занятую постояльцами половину второго этажа.

– Анна Тимофеевна, не привык я с женским полом-то разговоры разговаривать, но уж больно господин полицмейстер хвалил ваши закуски, не удержался, решил зайти. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

– Заходите, Павел Васильевич, неправильная у вас пословица. Лучше один раз попробовать, чем сто раз увидеть. Чего на еду смотреть? её нужно дегустировать, – иностранным словом выпендрилась Анька.

Сели чинно за стол и Варпу, она же Варька, рыжая сгрузила с подноса салатики оливье на стол. К салатикам был подан хлеб горячий ещё. Пришлось и тут позаимствовать рецепты из будущего. Был Бородинский, как бы, с семечками и разными кориандрами для присыпки и тмином, молотым внутри. Второй был белым с добавкой мелко порубленной кураги, еле удалось у одного единственного продавца найти на рынке. В него тоже семечек цельных добавили и разбитые косточки (ядрышки) абрикосов, раз уж курага продавалась с косточками.

Купец чинно уселся, огладил небольшую бородку и стал пробовать салат. На хлеб сразу внимание обратил, а после и в салате стал ковыряться, ингредиенты в нём высматривая.

– Горошек, яйцо, а это картофель, морковь, а это колбаса немецкая. Чего только нет⁈ А ведь вкусно получилось, уважаемая Анна Тимофеевна. Я, если честно, не хотел идти, у меня другие цели поставлены. Ко мне в трактир теперь ходят охотники поесть на масляной неделе блины, в Великий пост уху и расстегаи, в летнее время ботвинью и прочее – смотря по времени года. Русской исконной пищей посетителей привлекаю. А главное наше отличие – дешевизна и быстрота обслуживания. А ещё всегда фиксированная цена.

Как понял Сашка из дальнейшего рассказа Палкина, трактир предлагал, как сказали бы в будущем, «комплексные обеды». Стоили они 60 копеек, один рубль и 1 рубль 43 копейки в зависимости от количества блюд. В самом дорогом их было семь.

Потом Варька принесла салат из крабовых палочек. Собираясь удивлять столичных жителей, Сашка захватил с собой консервированный горошек и кукурузу. Перед дорогой их пересыпали в бочонок и заморозили. Теперь потихоньку расходовали, но вскоре бочонки опустеют, а из сушёных кукурузы и гороха такой мягкий продукт не получить. Так что салат был одним из последних, кукуруза, увы, заканчивалась. Крабов в Питере не найти, так что купили раков, порубленные кто отличит? Рис белый тоже оказалось не просто найти, он почти весь был бурый. Про длинный вообще никто не слышал из торговцев. Всё же у одного торговца рис был почти белым. Сашка весь его у мужика забрал. На китайца не походил товарищ ни разу, армянин скорей, но на великом и могучем разговаривал без акцента.

– А этот ещё лучше получился. Тает во рту. Ел бы и ел. Правильно господин Радищев вас хвалил. Продадите рецепты, Анна Тимофеевна⁈ Тут, я понимаю, весь секрет в соусе, не едал такой, приятный вкус. И ведь в обоих салатах один соус то, а вон как по-разному играет. Удивительно⁈

– Не всё ещё, Павел Васильевич. Варпа, пиццу заноси.

– Твоя чего не пьёшь? – дархан Дондук ткнул пальцем в рюмочку с бехеровкой, – Твоя – дурень.

– Павел Васильевич, вы его не слушайте. Он на русском мало слов знает. Дархан предлагает вам попробовать вот эту настойку. Вы будете приятно поражены.

– Дурень, значит, – усмехнулся купец и хлобыстнул не ту рюмку, на которую указала Анька, а соседнюю. Всего их пять стояло перед купчиной с разными напитками. Ну, купец крайнюю и взял. А там абсент семидесятиградусный.

– Ох, лободырный этот дорхан твой, Анна Тимофеевна! – выдохнул Палкин через минуту. Сидел воздух хватал и глаза пучил, – Что это за отрава.

– Ех, дурень. Малый пить. Мало глодать. Солью заедать. Тебе тот говорить, ты этот пить. Этот тоже пить, но малый глодок, – калмык закрыл глаза и покачал головой. Потом вновь стал чётки перебирать.

– Варька неси салат с сухариками, – такую порцию абсента нужно срочно зажевать. Это был последний на сегодня салат. Ничего особого: копчёная колбаса, кукуруза, огурцы солёные, яйца, твёрдый сыр и главный ингредиент сухарики. Зажарили ржаной хлебушек, мякоть, и чесноком с солью натерли, ну и всё опять под майонезом.

– Твоя не дури. Тот пей.

Бехеровку купец взял с опаской, понюхал и сделал маленький глоточек, и опять глаза выпучил. Не от крепости. Сорок градусов это не семьдесят. От необычности вкуса. Всё же немец Бехер, что её придумал был великий человек.

– Так что, Анна Тимофеевна, продадите рецепты? Пятьсот рублей за все даю. Серебром, – Палкин потянулся к карману.

Купчина прилично осоловел. Калорий кучу сожрал и плюс пять рюмочек крепких напитков, да всего по пятьдесят грамм рюмочка, но их пять. К бехеровке и абсенту добавились грушевый и яблочный кальвадос и настойка на можжевеловых ягодах. Ну, типа джин самодельный.

Ягоды можжевельника сушеные 10 грамм, плюс 3–5 горошин кориандра и чуть ивовой коры. Это на пол-литра. Заливаешь и в тёмное место, потом ивовую кору на третий день убираешь и настаиваешь ещё две недели. Процеживаешь и готово. Вроде бы у русских и так можжевеловая водка была, но Сашка как-то хотел её в Туле купить, да так и не нашёл. Может по усадьбам бабушки и ставят, но точно без кориандра. Где бы они его взяли?

– Твоя дурень. Зачем рецепты. Анька – купец. Три ресторации. Тула две и Москва один. На паях. Анька рецепты и напитки, ты покупать дом. Небольшой, второй этаж пять комнат. Не шесть. Много. Приглашать самых знатных. Я приглашать. Анька приглашать. Пробовать блюд. Пробовать это, – Сашка ткнул в пустые рюмочки, – модно. Престижно. В Туле за месяц номера заняты. Дорого очень. В Москве за два месяца. Ты дом покупай. Анька гостей и рецепты, Анька одежда девок, что еду носят. Потом траты папалам, и деньги папалам. Потом, открываешь второй. Потом, в Варшаве. Потом, в Париже и Берлине. Моя – умный. Твоя думай. Деньги есть. Ум нет.

Купец «да», не сказал, «нет» тоже не сказал и явился уже без приглашения сам через три дня.

– Моя тоже умный. Моя на паях делай! – и заржал на дархана Дондука указывая.

Событие пятьдесят шестое

Я все время холеры пил самые крепкие бургонские вина, ел много говядины с перцем и солями, не давал никак себе долго голодать – и не ел за раз много и был совершенно здоров.

Александр Иванович Герцен (1812–1870) – русский писатель

На следующий день после ресторатора, или трактирщика пока, пришёл гость знакомый и даже ожидаемый.

Аньку позвали во дворец. Лейб-медик Мандт рассказал о купчихе Николаю, а княгиня Шаховская императрице Александре Фёдоровне, что некая Анна Тимофеевна стихи смешные рассказывает, вот почитайте, тут мы попытались на немецкий перевести, но это не главное – она утверждает, что может справиться с чахоткой.

– Ники, мне тут Софья Сергеевна про травницу рассказала, которая может лечить чахотку. Может велеть позвать её к «Адини» (Александра Николаевна – младшая дочь Николая I и его жены Александры Фёдоровны, названная в честь своей матери Александры Фёдоровны. Умерла от туберкулёза).

– А знаешь, Шарлотта, мне тоже наш лейб-медик рассказал о купчихе, которая говорит, что сможет помочь Адини. Но я не верю всем этим шарлатанам. Денег просить будет и мучить бедную девочку, – огромный почти двухметровый Николай встал из-за бюро. Работал. Вообще, император работал по 18 часов в сутки.

– А вдруг. Ну, Ники, – по щекам императрицы покатились слезинки.

– Хоро… Хорошо, Шарлотта, мы позовём эту купчиху, но я буду рядом, и если она…

– Ники!

– Я буду рядом. Я не дам ей обидеть Адини.

– А моя? – поклонился, сложив руки лодочкой, Сашка.

– Кх. Я так понял, что это Александра Фёдоровна настояла, а сам Государь не верит в шаманов и знахарок. Нет, дархан, вас не пригласили.

– Когда? – Сашка старался изображать восточное спокойствие. Не очень получалось, даже слова коверкать забыл. Как там, минуй нас барская любовь.

– Через три часа. Я прибыл на карете.

– Анька, Анна Тимофеевна – не есть лекарь. Травница. Моя с ней поговорить. Твоя жди в карете.

Когда главный конюший империи ушёл, Сашка усадил Аньку на пуфик и попытался успокоить.

– Ань. Это просто больная чахоткой девочка. Стадия ранняя. Если отвезти в Крым и там жить несколько лет, пить кумыс и есть много мяса, то чахотка почти пройдёт. Плюс твои травки.

– А моль?

– Я почитал книги по пчеловодству, что нам присылают и повспо… и подумал. Пришёл вот к такому результату. Бабочка эта на моль похожая ничего не ест, зато она по ночам забирается в пчелиные ульи и откладывает там яйца. Из яиц вылупляются гусеницы и сразу начинают всё подряд есть и пергу, и мед, и восковые соты. Написано, что они там гробят всё около месяца. А потом окукливаются. Именно пока они не окуклились, ещё ползают, гусениц собирают, заливают водкой и получают настойки. Это и есть лекарство. Я не знаю, вылечит ли оно, но хуже точно не сделает. Сколько пить не знаю? Но раз водка, то не сильно много, и нужно разбавлять. Девочке всего десять лет. Или одиннадцать? Неважно. Говори, пять лет Крыма, твои отвары и пасека огромная рядом, чтобы молей хватало. Мёд и маточное молоко пчёл тоже не повредят. Ни в коем случае не бери денег и отказывайся от званий и наград. Двор это какое змеиное кубло. Ни мне ни тебе попадать туда не надо. И последнее, скажи, что тебе виделся сон вчера. И там зимний сгорит через год. Полностью сгорит из-за печей. Пусть у Демидова потребуют асбест, и всё тщательно изолируют. Помнишь, как мы сделали в твоём ресторане. Всё. Иди переодевайся, кольца все до единого сними. Никаких цепочек и серёг. И платье попроще. То розовое надень.

Событие пятьдесят седьмое

А я говорю: чтобы нашими людьми руководить, надо с утра немного принять. Не для удовольствия. Просто чтобы понять своих трудящихся.

«Правила жизни Михаила Жванецкого»

Выжил шталмейстер Виельгорский случайно. Виктор Германович всегда теперь на лавке возле кровати держал заряженный пистолет. С дуэли ещё, вернее, с того момента, как за ним полиция охотиться начала. Посеешь привычку пожнёшь, чего-то там. Характер? Ну насчёт характера – это вряд ли, а паранойю пожал. Даже здесь, в Питере, пистоль заряженный лежал прикрытый рушником на лавке.

Аньку Михаил Юрьевич привёз назад не скоро и всю в слезах. Не скоро – это часа через три. Но для Сашки они тянулись как века. Вскакивал, как мимо окон проезжала карета. Снег уже вполне позволял на санях путешествовать по городу, но Виельгорский приехал за Анькой в карете, разный звук от колёс и полозьев по снегу. Так, как проедет карета мимо дома, Сашка сразу к окну и вниз смотрит. Нет, и эта мимо. Долго ли коротко ли, а подъехала та самая карета с короной на крыше, запряжена в тройку гнедых коней. Херня, у Сашки сейчас выезд круче. Нет вензелей и короны на крыше, зато его тройка вороных фризов всяко выигрышней смотрится. Хреновые наследники у герцога Бирона, он создавал – создавал конюшни с элитными лошадьми, скупая со всей Европы, а наследники всё профукали. Карету Сашке, присланный кучером, мужичок отремонтировал вполне себе, кожу поменял, оси с колёсами и передок полностью, зато сейчас не стыдно сесть. Будут уезжать, так и за семьсот, а то и восемьсот рублей можно будет продать, полностью и покупку и ремонт оправдав.

Карета остановилась, из неё выскочила кикимора в узнаваемой беличьей шубке и следом, как бы догоняя её, широкими шагами поспешил к крыльцу Михаил Юрьевич.

Коху такая прыть сразу не понравилась. Через десяток секунд дверь отворилась и в фойе вломилась заплаканная Анька. Прямо дорожки слёз на щеках.

– Ань?

И тут снова дверь открывается и входит Виельгорский.

Сашка посмотрел на Аньку ревущую, на генерала это лошадиного и решил пристрелить сволочь эту. Уже даже к лавке шаг сделал. Шталмейстер пожал плечами, сник как-то головой. Потом мотнул ею и стал поворачиваться. Ох, как Сашке захотелось бахнуть ему пониже спины, чтобы умирал долго и в мучениях. Но тут Виельгорский разворачиваться раздумал и опять стал к лесу передом.

– Я не знаю… Все было нормально… Да, Государь не верит в знахарей и травниц. Но он вообще ничего не сказал. Молчал весь приём. В конце только самом проговорил: «Вы свободны, госпожа Серёгина», и ушел.

Виельгорский ещё раз боднул головой и вышел, пятясь задом. Это его от пули в задницу и спасло. В лоб стрелять Кох не стал, да и сказал вроде шталмейстер, что никак не обидел Аньку Николай Палкин.

Сашка посмотрел в окно, как садится в карету Виельгорский, и подошёл к Аньке. Та лежала в шубе на лавке в комнате маменьки Афанасия Александровича. Виктор Германович её как куклу приподнял, перенёс в следующую спальню, освободил от шубы и сапожек, и лёг рядом на кровать, поглаживая кикимору по голове, как маленькую девочку.

Вскоре рыдания перешли во всхлипывания, а после и просто в сопение.

– Ань, чего случилось-то? Там тебя обидели? – кикимора помотала головой сопли по монголоидной рожице размазывая.

– Бу-бу-бу.

– Понятно. Так им и надо. А можно чуть подробнее? Виельгорский уверял, что не было бу-бу-бу. Соврал, сатрап? – Сашка повернул к себе заплаканную рожицу и протёр слёзки.

Анька мгновенно из обиженной барышни превратилась в злобную кикимору.

– Дураки они все!

– Солидарен. Стих есть у какого-то поэта, что на Руси всё зашибись, только умных людей у власти не хватает.

 
В то время очень сильно
Расцвел России цвет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет.
 

Всё, Ань, давай рассказывай, а то до инфаркту меня доведёшь.

Кикимора посопела в обеды дырочки полные соплей, вытерла их кулаком и выдала:

– Они тупые все, Сашка. Вот как ты говорил, с длиннющим «У», так и есть. Тууупые.

– А вот с этого момента поподробнее…

– Дурак. Ну, в смысле – дурень. Ладно. Приехали мы во дворец и долго не пускали нас, куда-то бегали военные. Потом запустили, велели раздеться…

– Раздеться⁈

– Нет, шубу и шапку снять с платком. И пошли мы с Михаилом Юрьевичем по залам. Красиво. А пол какой. Эх, я тоже хочу такой пол. Картины на стенах в золотых рамах. Вазы всякие. И возле каждой двери два военных стоят в белых мундирах или в зелёных. Возле одной из дверей нас остановили и велели ждать. Сказал офицер по-французски, что Государь занят и у него генералы. И спросил, а это что за прачка с вами, Михаил Юрьевич.

– И ты?

– А я ему и говорю, это ваша жена на прачку похожа, на немецком. Das ist Ihre Frau, der Herr sieht aus wie eine Wäscherin.

– И?

– А ничего. Он тууупой, немецкого не знает, видимо.

– Ну, чёрт с ним, дальше, что?

– Дальше вышли все, а последним высокий мужчина в зелёном мундире. Очень высокий. Ты ему в попу плюнуть не достанешь. Не обижайся, твоя же поговорка. Он и оказался Николаем. «Пройдёмте», – говорит, – «Михаил Юрьевич», а на меня даже не посмотрел. Долго шли по всяким комнатам красивым потом по лестнице на следующий этаж поднялись. Там тоже всё красиво и потолки все в облаках и ангелочках. Зашли в комнату, там три женщины, этот немец – лейб-медик Мандт и девочка лет десяти в смешных панталончиках. Девочка бледная. Сашка, она точно больна туберкулёзом и давно. Прямо прозрачная вся. А кожа, как самая белая бумага, и глаза грустные такие. Ну, этот Мартын Мартынович и спрашивает меня на немецком, мол что скажите госпожа Серёгина о её императорском высочестве?