Текст книги ""Фантастика 2025-1". Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Юрий Москаленко

Соавторы: Эльдар Сафин,Андрей Шопперт,Александр Карпенко,Татьяна Орлова,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 123 (всего у книги 378 страниц)

Глава двадцать первая

Господи! Ну, у кого мне спросить совета? Растревожил меня Рой, разбередил душу. Волей-неволей мысли то и дело возвращаются к нашему последнему разговору.

Нет, я не герой. Я хочу жить. Хочу вопреки всему. Хочу, несмотря на то, что заведомо знаю – настоящей жизни лишился навсегда. Как бы ни рвалось мое сердце домой, башка холодно просчитывает шансы уцелеть в этом отчаянном предприятии и всякий раз с точностью арифмометра выдает неутешительный итог: от нуля они слабо отличаются.

Но ведь не ноль! Моим детям все равно расти без отца. А вдруг? А если? Ну, все-таки? Я, наверное, ничего бы не пожалел за возможность еще раз, открыв калитку, увидеть: бегут по тропинке меж застарелых кустов сирени две мои дочки и сын с радостным криком: «Папа!» – и, повиснув на мне все сразу, вперебой начинают выпаливать последние домашние новости.

А на пороге – жена, теплая и не причесанная со сна, улыбается, завязывая поясок халатика. Открою дверь, и кот спрыгнет с печки, подойдет, здороваясь. Блеснет снизу вверх колдовским зеленым золотом глаз, без разбега, с места, взлетит ко мне на плечо, мягко потрется щекой о щеку.

И самовар уже фырчит, закипая, моя любимая чашка ждет на столе…

За это все можно отдать. Все, кроме жизни. Шура, говорю себе, жизнью ты и так рискуешь, порой не раз на дню. За что? За двадцать пять процентов надбавки к зарплате? Стоят они того? А такая возможность – стоит.

Нет, отвечаю. Там – другое. Психи воюют с нами, Мы – профессионалы, на чьей стороне – знания и опыт. В деле, предложенном Роем, в положении родимой клиентуры окажусь я, затеяв незнакомые игры с отлично владеющими своим ремеслом солдатами. Навык, приобретенный на войне, – за них, не за меня. Оторвут башку, будь уверен.

Но до чего ж стало здесь тесно! Нечем дышать. Тяжек воздух вертящегося мира. Хочу домой! Как мне быть?

– Все зависит от тебя, – раздалось над ухом негромко, – от того, насколько в действительности тебе необходимо вернуться.

– Жизненно! – воскликнул я и только потом сообразил, что кто-то прочел мои мысли. Кто?

Ну, конечно. Она это проделывает не впервые. Та, Которой Принадлежит Ночь, присела передо мной, совершенно как домашняя кошка, собрав все лапы в пучок на крошечной площади придорожного камня, выглядывающего из белой пены мелких пушистых цветов. Великолепная шерсть переливается серебряными волнами. Мудрые очи обратили синюю бездонную вечность в глубь меня.

– Здравствуй, моя замечательная. Какими судьбами? Ведь сейчас день! Разве ты можешь являться при свете солнца?

– Не явилась, Са-ша. Просто пришла, прибежала, как все, ногами. Это правда, я теряю почти всю силу в таком положении – ее мне дарует ночное светило. Но я сочла своим долгом показаться тебе, человек с именем прибоя.

– Долгом?

– Долгом, обязанностью – как нравится. Я хочу предостеречь тебя.

– От чего, Лина?

– От тебя самого. Видишь ли, самые сильные желания имеют свойство исполняться. Не любые, а, как ты выразился, «жизненно необходимые». Те, что полностью овладевают человеком. Бойся, как бы не исполнилось твое.

– Бойся? Чего же мне бояться? Я только о том и мечтаю!

– И зря. Мне кажется, человек, достаточно знакомый с капризами той своенравной дамы, что зовется Судьбой, должен знать: все имеет свою цену.

– Я готов платить.

– Разве уже объявлено, чем платить придется? А если цена окажется непомерной? Сможешь ли жить, когда расплатишься? И если да, то кем ты станешь, заплатив?

– О чем ты?

– Дай Всемогущий, чтобы этот вопрос навсегда остался без ответа. Я и так сказала больше, чем следовало. Просто ты мне дорог. – И, отвернувшись, не прощаясь, бесшумно и мягко пошла к деревьям.

Не исчезала она впервые, а просто уходила. Я глядел ей вслед и думал не о тех словах, что были адресованы мне, а о том, что даже ее походка похожа на твою…

Легкое прикосновение чего-то к сапогу заставило меня очнуться. Опустил глаза: подле моих ног на траве лежал колючий шар. Ежик! Откуда он здесь взялся, да еще вдобавок задолго до заката? Ежи – существа ночные, до сумерек обычно из норок не вылезают.

Опустился на корточки, разглядывая. Патрик перевесился из кабины, громко удивляясь:

– Господи! Сто лет не видел!

Присоединилась начальница:

– Что еще за штука? Вроде тут таких зверей не водилось. Ребята, вы не знаете, кто это?

Я аккуратно поднял гостя с земли. Очутившись у меня в руках, он зашевелился и, похрустывая иголочками, не дожидаясь уговоров, развернулся, дотрагиваясь до пальцев короткими лапками. Из-под чуть сбившейся набок колючей челки выглянула острая мордочка, подергивая носиком. Глянул мне, совсем по-человечьи, прямо в глаза с легкой печалинкой, словно желая сказать что-то.

Меня вдруг захлестнула волна горячего безумия: неспроста! Оставив водителя объяснять доктору, что это за непонятное и колючее тут появилось, я, стиснув ежика в руках, метнулся с ним в кусты, сбивчиво бормоча:

– Ежишка, милая, ежишка моя, ты пришла! – и начал рассказывать, плача, маленькому существу, тепло прижимающемуся мягким животиком к моим ладоням, все-все.

Я шептал, как тоскую, как мне здесь одиноко, поведал о своих воспоминаниях, клялся, клялся в любви снова и снова. Вздумай Люси посмотреть, чем я занят, она бы срочно полетела обратно в машину брать у диспетчеров номер наряда на госпитализацию и просить прислать фельдшера на замену, а мне пришлось бы провести ближайшие несколько месяцев в комнате без дверей, но с зарешеченными окнами.

Но я об этом не думал, выплескивая из души скопившиеся там уныние и горечь.

Чуть выговорившись, забеспокоился:

– Ежишка, милая, ты почему пришла? Просто соскучилась по мне, любимая, или произошло что-нибудь? Плохое? Может, заболела? Дома неприятности? Что стряслось?

Ежик тихо лежал на ладошке, не пытаясь ни уйти, ни свернуться, помаргивая грустными глазками с чуть подслеповатым прищуром. Ты, когда снимаешь очки, всегда так прищуриваешься ненадолго.

– Любовь моя, я не смогу ничем помочь. Я слишком далеко. Если сумеешь переслать мне свою боль – отдай, я заберу с радостью. Или о чем-то предупредить хочешь?

Ну, подай же знак, в чем дело? Дай понять как-нибудь, прошу.

Молчит. Почудилось или нет, что глазки заблестели влажно?

– Хорошая моя, не беспокойся. У меня все в порядке. Я о тебе постоянно помню. Наверное, всегда помнить буду. Только бы с тобой ничего не случилось!

Я положил ежика на землю у подножия тонкого дерева со странной золотисто-красной корой и вытер тыльной стороной ладони глаза. Отнял ладонь от лица: его уже нет.

Произнес в пустоту:

– Спасибо, что заглянула, ежишка. Я люблю тебя. Будь счастлива.

Пиная сухие листья, двинулся в сторону автомобиля. Ни тени сомнения, кем был мой гость, не возникло. Я нес в себе совершенную уверенность, что этот визит – не случаен. Знать бы ответ: к добру аль к худу?

Люси при виде меня подпрыгнула на окошке, взмахнула лапкой и с бодрым видом вознамерилась ляпнуть дежурное ехидство. Но, видать, прочла на моем лице, что такой поступок не ко времени, и тихо ретировалась.

Я не сел в кабину, предпочтя укрыться от нежеланных сейчас разговоров в салоне. Прямо в халате и сапогах рухнул на носилки, глядя в потолок и вынося себе клиническую оценку. Вынес.

Ну и пусть. Сумасшествие, оказывается, субъективно вовсе не страшная штука.

Тень лица на потолке растаяла, обернувшись тяжелым мороком черных сновидений.

Глава двадцать вторая

Я оторвал голову от носилок, с трудом разлепил глаза. Патрик защелкивал на место трубку рации. Начальница бросила теребить мой рукав и молча начала засовывать в карман фонендоскоп. Работа была нелегкой, поскольку размер «слухалки» явно не рассчитывали на врача-грызуна.

– Что там?

– Аллергия.

– На что?

– У меня? На непрофильную работу. А после двух часов ночи – и вовсе на любую.

Два ночи? И прислал же я, однако! Зевая во весь рот, перелез поближе к начальнице.

– Чешется?

– Ой, сил нет, как зудит!

Вопрос в общем-то излишний. Руки, плечи и живот дедка поверх сыпи покрыты явственными следами расчесов. Только вот настораживает то, что многие из этих следов явно несвежие. Да и сыпь какая-то странная…

С аллергией я знаком не понаслышке. Многие наши психиатрические препараты ее вызывают. А уж раздражающее их действие на кожу испытал на себе любой сколь-нибудь долго трудившийся в психушке.

Всех впервые поступающих туда на работу опытные коллеги инструктируют:

– У нас тут дурдом и все по-дурацки. В нормальных местах люди после того, как в сортир сходят, руки моют, а здесь обязательно до того помыть не забывай.

Молодежь хихикает, принимая мудрые советы за очередной розыгрыш. А зря. Очень скоро они убеждаются на собственном опыте, что речи старших вовсе не были шуточкой в порядке прописки вроде классического вопроса о том, какое лекарство быстрее подействует.

Не знаете? Не может быть. Это развлечение практиковалось, еще когда Парацельс на горшок проситься не умел. И меня в свое время не миновало.

Удочка, на которую попадаются все. После того как больные расфасованы по койкам и дежурная смена в полном составе гоняет чаи, с новенькими заводится разговор о недавней учебе. В процессе беседы мягко и к месту задается на первый взгляд невинный вопрос:

– Слышь, мы тут подзабыли, а у тебя еще в голове наука свежа. От чего быстрей эффект наступает – от снотворного или мочегонного?

Молодежь долго и старательно ищет ответ на потолке и в собственном затылке. Не вычесав его оттуда, признается в своем невежестве.

– И чему вас там учат? – удивляются старожилы. По прошествии некоторого времени новичку сидеть становится неуютно. Сколько-то поерзав, он смущенно извиняется, поспешно вылезает из-за стола и быстрым шагом, а то и бегом направляется в сторону туалета. Медперсонал вослед ему хором громко констатирует:

– Значит, мочегонное.

Вот и те, кто не внял рекомендациям по порядку мытья конечностей, ерзать начинают. Покуда сыпь только на руках, еще полгоря. А когда в других местах…

Ну да, сыпь. Аллергическая – розовая, выпуклая, как ожог от крапивы. Ее в обиходе так «крапивницей» и называют. А у дедка – скопления ярких мелких точек. Неравномерные притом. Где-то гуще (на руках до локтей – так сплошь), где-то реже, на спине и вовсе чисто.

– Давно это с тобой, милый?

– Да порядком уже. С месяц або два. Поперед на руках только, опосля и дальше пошло.

Это к вопросу об обоснованности ночного вызова. Haглядная иллюстрация. Ну-ка, еще пробный камушек:

– Куда обращался?

– Не-е. Думал, само пройдет.

– Видишь – не проходит. Что раньше не вызвал?

– Вас не хотел беспокоить…

До чего они все предсказуемые – аж тошно! Люси вытянула мордочку, силясь разглядеть характер непонятных высыпаний, перескочила с моего плеча на стол, велев старикану положить руки на клеенку. Подошла поближе к растопыренным костлявым кистям с бурыми, коротко обгрызенными ногтями и вдруг отпрыгнула, словно ее щелкнули по носу. Хвостик мышки завился странной петелькой – нашим давнишним условным знаком, говорящим: «Моим действиям не удивляться и вопросов не задавать».

– Так, уважаемый. С твоим заболеванием дома оставаться нельзя. Поедешь в больницу. – Приостановилась на секунду, ожидая, не возникнет ли возражений.

Не возникло.

– Сейчас мы вызовем особую бригаду специалистов, которые доставят тебя на место. С кем живешь?

– Один… Старуху Господь прибрал.

– Это хорошо, что один.

– Что ж тут хорошего, милая? Тяжко ведь, пособить некому. Все сам. А скажи, пожалуйста, что со мной такое?

Люси сделала вид, что оглохла. Вместо ответа она повернулась в мою сторону:

– Шура!

– Слушаю, госпожа доктор.

– Возьми из ящика стерильный бинт. Ага, молодец. Сложи большую толстую салфетку. Да, да, так. Теперь обильно смочи ее спиртом. Я сказала, обильно. Не жалей. Ага. Теперь отрежь второй кусок и сложи еще одну. Нет, мочить не надо. Первую разложи на крышке ящика. Второй возьми доктора и перенеси на первую.

Видя, что петелька на хвосте не разворачивается, я молча выполнил все указания. Начальница, оказавшись на проспиртованной тряпочке, потопталась и принялась аккуратно и внимательно протирать лапки, хвостик и брюшко. По завершении сих непонятных действий перескочила ко мне на плечо и проинформировала больного:

– Жди, приедут. Когда не знаю, но сегодня – обязательно.

– Мне бы поточней. Сутки-то только начались. Это сколько же ждать?

– А сколько ты ждал, прежде чем нас вызвал? Еще чуток потерпишь, – слегка нахамила Рат, – и чтоб из дома ни шагу! Не застанут на месте – разоришься штраф платить. Шура, в машину!

Оставив озадаченного дедка куковать у окошка, мы залезли в кабину. Общаться с диспетчером начальница пожелала сама.

– Зенит, нам инфекционную перевозку по адресу.

– Ваш диагноз, один-девять?

– Скабиес.

Чесотка?! Так вот что углядела Рат на руках у дедка – входные ворота между пальцами, где чесоточный клещ внедряется под кожу.

– Пауль-Борис один-девять, что бы вам самим не отвезти? Инфекция в соседнем секторе.

Люси смешно сморщила лобик, отчего шерсть на всей ее головке встопорщилась, а шкурка пошла складочками. Задумалась, как бы отмазаться. Подсказываю шепотом: «Время», – и делаю вид, что мою руки.

Маленький доктор схватила на лету:

– Зенит, время на санобработку медперсонала даете?

Действие этих простых слов на диспетчера оказалось волшебным.

Лизавета сразу поняла, что искать, где помыться и во что переодеться, мы способны бесконечно. Не говоря уже о дезинфекции самой машины. На родной моей станции «Скорой» это был вопрос практически неразрешимый. Если помыть автомобиль еще кое-как удавалось – в самом ли инфекционном отделении, уговорив ли какую-нибудь сознательную больную из нашего маленького местного дурдома за пару сигарет, то как продезинфицировать персонал – не знал никто. То есть такой случай как бы и не предусматривался. Выкручивайся, как знаешь.

А как именно? Да всяко. Если все в той же нашей больничке по ошибке случалась горячая вода – хорошо. Оставалось только за чистой одеждой домой прокатиться – мне за двадцать верст, водителю за пятнадцать, но в прямо противоположную сторону. Взяв одежку на смену, возвращались отмывать свои усталые тела.

Нет воды (а это как правило) – значит, вынесет жена тазик да мыло во двор – мойся, муженек, только в дом этих блох (вшей, клещей – нужное вставить) не носи. Права, безусловно. Пару раз плясал нагишом на зимнем холодном ветру, потом, запаковав грязное в мешок и бросив на улице, еще час дома горячим чаем отогревался.

Пилот домой приедет – там та же картина. На базе диспетчеры нас и не ждут уже, тоже изворачиваясь как можно без единственной психперевозочной бригады.

Умница Лизавета мигом рассчитала, что тут у нас жен с тазиками нет, и сказала:

– Добро, один-девять, высылаю перевозку. Ждать будете?

– Еще чего не хватало!

Салат из помидоров с брынзой, сбрызнутый кислым вином и заправленный оливковым маслом, в высшей степени съедобен, холодное пиво весело пенится в высоких стаканах. То, что нужно в такое жаркое утро несправедливо разбуженной бригаде.

Бумажные тарелочки, подложенные под стаканчики, украшала реклама некоего ресторана на Коровьем волоке. Открытое кафе на три столика, в котором мы завтракали, являлось его филиалом.

Выбор блюд тут был невелик, но выглядели они и пахли одно другого заманчивей. Приветливая полногрудая деваха, одна управлявшаяся в заведении, настойчиво приглашала нас не обойти своим вниманием сам ресторан, буде нам случится проезжать мимо.

Мой удивительный доктор забавляла ее чрезвычайно. В течение всей нашей трапезы она не отходила далеко от столика, наблюдая, как мышка, устроившись рядом с моей тарелкой, бодро и аккуратно лопает. На десерт я и Люси взяли чашку сливок, взбитых так плотно, что холмик, покачивающийся высоко над краями посудинки, даже не пытался опадать. Патрик решил, что у него в брюхе пиво со сливками не уживутся, и вместо десерта жевал длинный сандвич со светлыми ломтиками жирной рыбы, аппетитно украшенный кудрявыми салатными листочками. Деваха, заправлявшая кафе, привела последний, неотразимый аргумент в пользу посещения головного предприятия по заправке пустых животов:

– А еще всем работникам «Скорой помощи» хозяйка предоставляет очень существенные скидки. До тридцати процентов!

Услышав такое, я немедленно выдернул из-под Патрикова бокала рекламную картоночку, сложил ее вчетверо и прибрал в нагрудный карман.

Начальница одобрительно кивнула и снова подступилась к чашке со сливками, не зная, как их трескать. Чайные ложки в кафе отсутствовали напрочь, со столовой она не могла справиться. Пришлось помогать – зачерпывать пышную пену, пахнущую ванилью, и класть ложку на стол, где она немедленно опустошалась.

За этим занятием я не услышал приближения машины, отреагировав уже только на голос:

– Пани Рат, это вы меня напрягаете?

Люси промычала что-то утвердительное, без отрыва от сливок. Я дал вместо нее необходимые пояснения, и Войцех, угрюмо кивнув, повернулся к своему автомобилю.

– Обожди, куда ты? Перекуси, здесь вкусно и недорого.

– Некогда.

– Ну хоть кофе выпей. Угощаю.

– Забот бардзо много. – Фельдшер инфекционной перевозки в подтверждение своих слов продемонстрировал пухлую пачку перевозочных нарядов и, раздраженно хлопнув дверью кабины, отбыл.

Мышка подняла перепачканную мордочку. Аппетитно облизнувшись, мечтательно произнесла, глядя вслед фургону Войцеха:

– Три вещи есть в свете, на которые можно смотреть бесконечно, и никогда не надоест.

Патрик поинтересовался какие.

– Вода, небо…

– И огонь?

– Не-а. И то, как другие за меня работу делают.

Глава двадцать третья

База встретила нас непривычной суетой. Народ кучками стоял во дворе и за оградой, горячо обсуждая неведомо что. Сотрудников собралось раза в три больше обычного и прибывали еще. За нами начала выстраиваться целая очередь транспорта «Скорой помощи», многие объезжали нас по обочине, норовя встать поближе к зданию станции. Вылезающий из него народ оживленно присоединялся к группам беседующих, махал руками, приветствуя встреченных знакомых.

В стороне, заехав задними колесами на клумбу, воздвигся административный джип, напротив – черно-белый полицейский автомобиль, медленно проворачивающий сигнальные огни на крыше. Наш главврач что-то объясняла двоим плотным мужчинам в одинаковых темных костюмах, наглухо удушенным жесткими белыми воротничками и строгими узкими галстуками. Под пиджаками слева у обоих наблюдались некие солидных размеров образования. Судя по почтительным жестам державшихся сзади патрульных, то было немаленькое полицейское начальство.

Машины «Скорой» все продолжали подъезжать. Такое их количество мне доводилось видеть прежде лишь на похоронах, когда все свободные от дела медики купно с подавляющим большинством тех, кто, предположительно, обслуживал вызова, собирались на площадке у кладбища, чтобы проститься с очередной жертвой мира, где мы работаем. Мира, откуда нет выхода даже после смерти. И не рассказывайте мне про рай. Нам и в раю занятие сыщется.

Послышались вопли сирен – протяжно-мяукающие, с подвыванием, не похожие на звук наших, скоропомощных. Среди автомобилей началось шевеление. Водители, чертыхаясь, переключали передачи, с рыком и вонью перегазовывали, расчищая проезд для новых гостей.

Ими оказались еще с полдюжины полицейских патрульных крейсеров, пара темных лимузинов с приклеенными магнитами алыми мигалками и три грузовика – два с солдатами, один с полицией. Последним подъехал черно-белый броневичок, из заднего люка которого выскочили двое парней со злющими овчарками на поводках. Тут же возникли рев, рычание и лай, около броневичка полыхнул язык пламени, раздался чей-то истошный визг:

– Да уберите же, наконец, Зинку! Она полиции мешает.

Разинув рот, дивился я на все это безобразие. Что, в конце концов, происходит?

– Пойдем, начальница, выясним, что за дела?

– Шур, сходи один, будь добр.

– А ты чего?

Люси помялась, но все же ответила честно:

– Что-то уж больно суматошно. Боюсь, раздавят.

Действительно могут. Я уже настолько привык к своему невероятному доктору, что часто забываю, что она изрядно отличается от меня (или я от нее как смотреть).

Поплутав в лабиринте скопившихся автомобилей, выбрался к ближайшей кучке народа, тронул крайнего за рукав:

– Чего сыр-бор палим?

– А, – махнул рукой тот, – население шутки шутит. Позвонил какой-то олух и сообщил, что в одной из машин заложено взрывное устройство. В пятнадцать часов – долбанет. Вот собрали всех. Искать будут.

– С чего это в нашем начальстве человеколюбие взыграло? Ну, рванет. Ну, еще пару могил на болотах выкопают. Им-то что за убыток? Мы и так тут мрем мал-помалу. Вон сколько новеньких набрали – я уже по рации слышал, линейную пятьсот шестьдесят какую-то кликали.

– Ага, когда б в тебе одном дело было – да хоть сгори ты синим пламенем. Они за другое боятся – мало ли, где взрыв случится? Кто там рядом окажется? Не дай бог что – неприятностей же не оберешься. Может, ты у главнокомандующего Жувре на вызове будешь, а тут твой тарантас и шандарахнет!

– Да я только оттуда.

– Вот видишь!

– Что ж так бестолково: собрали всех в кучу? Как понять – на миру и смерть красна? А ну взаправду рванет – то бы одна машина, а тут полпарка со зданием «Скорой» вместе. И полиции тоже достанется. Рассредоточь по одной да проверяй сколько влезет.

– Он меня спрашивает! – оскорбился собеседник. – Я тебе чем на ногу наступил? Начальство толще, ему небось виднее, как взрываться положено.

Вернувшись в транспорт, я доложил Рат о результатах расспросов. Мышка загрустила.

– Ну вот… Пока суд да дело – это сколько ж мы тут проторчим не жрамши? А потом еще всю работу что за это время скопится, добрых полсуток разгребать.

– Ты что, думаешь, вызова принимают?

– А ты думаешь, нет? И не надейся. Где ты видишь хоть кого из диспетчеров?

Я внимательно несколько раз обвел глазами двор. Никого из наших дородных ухоженных дам во дворе не наблюдалось.

– Похоже, ты права. М-да, попали. Слушай, а может, сбегать? Времени до взрыва полно, у нас же там еще фунта три икры в холодильнике.

– Если не съели. А что, здравая мысль. Ну, попробуй.

– И кипяточку наберите, пожалуйста. – Патрик сунул мне в руки пустой термос. – А то скучно без горяченького.

Просочившись сквозь толпу народа, шмыгнул в приоткрытую дверь станции и потрусил к столовой. Мельком скосив глаза, за стеклом увидел: диспетчеры трудятся вовсю. Все новые и новые бумажки с вызовами ложатся одна на одну, заполняя стол. Ой-ой, однако…

В грудь мне уперлось что-то твердое. Я резко затормозил, обнаружив, что сей предмет – автоматное дуло. Прямо передо мной, загородив проход, стоял, широко расставив ноги, коренастый крепыш в алом берете спецбригады полиции.

– Осади, парень, куда прешь, – бросил он мне беззлобно.

– Брат, пусти в столовую кипяточку набрать, – потряс я термосом.

– Какой, к бесу, кипяток! Вы щас на воздух взлетите, а он – чаи гонять.

– Вот потому и гонять. Неохота помирать на пустой желудок. Сам прикинь, на том свете не покормят.

– От шустряк. Ну, давай, только шибче.

Бегом полетел я на кухню, налил, безбожно напустив на пол здоровущую лужу, полный термос из страдающего аденомой простаты ведерного чайника, натряс в него сверху порядочно заварки из забытой кем-то на подоконнике пачки приличного чая, закрутил, выволок из холодильника икру (маскировка сработала, и ее никто не тронул), уцепил полбуханки чужого хлеба. Если рванет, искать не будут.

Полицейский уже образовался в дверях:

– Живее, черт тебя!

Я глянул на часы:

– Ну что ты все погоняешь? До взрыва еще сорок минут. Вполне можно успеть суп разогреть и пожрать по-людски.

– Не, ну ты точно психованный.

– Ага. Мне по должности положено.

– Как это?

– Да я с психбригады.

Полисмен покивал сочувственно – мол, беда, что сказать, – и почти уже мирно изрек:

– Ладно, проваливай.

Что я благополучно и сделал.

Бригада встретила прибытие харчей и термоса громкими аплодисментами, суля изобразить в честь моего подвига золотую мемориальную надпись на борту вездехода.

– Выше или ниже слов «Санитарный транспорт»? – поинтересовался я.

– Конечно, ниже. Выше окна начинаются. Не хватит места в подробностях описать, как ты под дулом автомата геройски чужие булки воровал. Только вот есть проблема в связи с увековечиванием твоей беспримерной отваги.

– Какая?

– А вот взорвемся сейчас, и писать негде будет. Никто о тебе, Шурик, не узнает. Так что – Патрик!

– Слушаю, мэм.

– Как ты полагаешь, если подать чуток вперед, ты сможешь вдоль оградки носом во-он к тому взгорочку развернуться?

– Одну минутку.

Потерзав несколько времени рычаги с педалями и раскидав, к немалому возмущению пилотов соседних автомобилей, изрядно жидкой грязи, наш водитель в конце концов выполнил требуемое.

– Молодец. А теперь постарайся, не особо привлекая внимания, за взгорок переместиться.

На нас никто и не смотрел. Общее внимание было всецело поглощено действиями полиции, переворачивающей вверх дном содержимое кабин и салонов скоропомощного транспорта. Добротно выученные овчарки, помогая, без команды заскакивали в машины и обнюхивали все уголки в поисках взрывчатки, потом ныряли под днище и проверяли там. Время от времени то одна, то другая из них напряженно брехала, облаиваемый фургон тут же охватывался плотным кольцом алых беретов, но всякий раз то оказывалось забытое кем-то в салоне или кабине штатное оружие.

Старший фельдшер помечала номера бригад раззяв в блокнотике – не иначе, окажутся очередными кандидатами на «соответствующие выводы» администрации с отдельным подарком в виде снятия надбавок к зарплате.

Никем не задержанные, завернув за холмик в полумиле от здания «Скорой», мы обнаружили там еще пяток машин. Четыре из них принадлежали коллегам-психиатрам, уже начавшим на травке пикничок, пятая – Рою, разлегшемуся, широко раскинув ноги, на вершине горушки и изучающему бестолкню в мощный полевой бинокль.

Что ж, естественно. Быстрее всех сориентировались в обстановке и приняли меры к тому, чтобы уцелеть, те, кому не привыкать воевать. Рат удовлетворенно пискнула:

– Ага. Вот и приятная компания для обеда. Шура! Всю икру не бери – отложи половину во что-нибудь.

Коллеги радостно встретили наше появление.

– Ха, а мы тут только что обсуждали, что такой коньяк, – мадам Натали помахала фигурной бутылкой, – с котлетами, яйцами да сырыми сосисками употреблять – сплошная профанация. Теперь вопрос снят.

Ольгерт уже подбрасывал в широких ладонях моего доктора, целуя ее в крошечный носик и сетуя, что, не рассчитывая на встречу, не припас пивка.

Джонс, согнув голыми руками здоровенный шуруп, вкручивал его вместо штопора в пробку благородного напитка.

Рой, отложив бинокль, легко сбежал с холма.

– Тупорыло ищут. Если там и впрямь взрывное устройство, окажется навряд ли найдут. Кого по три раза трясут, а кого – совсем не досматривали. Хоть бы номера записывали. Только нет там ничего.

– Почему так уверен?

– Серьезные люди заранее не звонят – когда жахнет, тогда и берут на себя ответственность. А уж если почему-то необходимо оповестить о взрыве заранее – то не за полдня же! Нельзя давать время на поиски – азбука террориста. Опять же – где заявление о целях акции, где требования? Чем с собаками бегать, лучше б опросили бригады – не было ли конфликтов на вызовах. Может, обиделся кто и решил чуток жизнь отравить. Не на вас ли, господа психиатры? Слышал я, у вас понятия о медицинской этике весьма любопытные.

Компания принялась дружно возражать и оскорбляться, кто-то выкрикнул:

– Что ж ты, деликатный наш, тут хоронишься, коли считаешь, что розыгрыш? Иль жмет все-таки?

Рой ответил, словно не слыша издевки в голосе, вполне серьезно:

– Ну, во-первых, один шанс из тысячи все же существует, и пренебрегать им нельзя. Тот же псих ваш, к примеру, сдуру не только что за год позвонит плакаты о взрыве поразвесит. Вы бы все-таки проверили свои автомобильчики, а? Во-вторых… Это, скажем так, мои проблемы. Не хочется мне что-то к себе в машину полицию пускать. Им там не все видеть надо, а прятать лениво.

– Тоже мне, секретный агент, – пробормотал Хосе, на всякий случай заглядывая под днище фургона своей бригады, – великие тайны скрывает…

– Невелики, да есть. – И, повернувшись ко мне. Рой выразительно подмигнул.

До меня дошло. Да у него ж взрывчатка в машине! Да, десантничек зря словами не бросается. У него, похоже, уже давно все готово к осуществлению его безумного самоубийственного плана.

Я, глядя Рою в глаза, медленно покачал головой. Тот в ответ пожал плечами – твое дело, мол, и тихо добавил:

– Тебя с ответом не торопят.

Пришлось отвернуться и сделать вид, что смакую коньяк. Неплох напиток, хоть и далеко ему до того, что довелось попробовать раз в грязной придорожной таверне на задворках этого мира. Мне вдруг остро захотелось заглянуть туда как-нибудь еще.

Нет, все-таки я очень люблю вкусно поесть. Дома, бывало, и сам к плите встать не брезговал, к удовольствию супруги и детей. Дома… Хороший стол, бутылочка доброго винца, неспешный приятный разговор… Не на мине сидючи, бренди холодной котлетой заедать!

Все, что можно, выпили и съели. Вдоволь посудачили о больных, насплетничались о коллегах и начальстве. Начал было кто-то:

– Вот, помню, там, у нас…

На него хором цыкнули:

– Не порть отдых!

Шоферам – тем проще. Старый раздолбанный автомобиль – тема для бесед неисчерпаемая. От их оживленной кучки то и дело слышится:

– Крестовина… трамблер… со старого «форда» снять… продувай не продувай…

До чего у них жизнь интересная!

Бросил куртку на траву, пристроил свернутые брезентовые носилки вместо подушки, объявляю:

– Как взорветесь – разбудите.

– Не укладывайся, Шура, не укладывайся, – затеребила меня Люси, похоже, там процесс близок к завершению.

Взял у Роя бинокль, выглянул, любуюсь.

Полиция уже, убрав оцепление, расходится по автомобилям, сопровождаемая рыком и клубами дыма, извергающимися из пасти дракончика Зинки, недовольной тем, что ей приходится сидеть прикованной цепью к ограде. Кому-то она-таки изловчилась порвать брюки, внеся в общий шум свою лепту в виде отборной брани, каковой ее долго поливал перепуганный полисмен.

Нарисовалась во дворе старший диспетчер Лизавета с огромной стопой бумажных четвертушек в когтистых лапах и, грациозно помахивая хвостом, отправилась обходить ряды машин «Скорой помощи», распределяя работу по бригадам. За ней поспешала Руфь с журналом приема вызовов, помечая, кому и во сколько они переданы.

– Ну что, пора и нам к базе?

– Обожди, покуда Лиза закончит. Сильно трудиться рвешься?

– Нашу работу за нас никто не сделает.

– Мы ж тут не всем составом. Значит, кто-то там, в куче, застрял. Вот пусть и едут. Как это? Кто не спрятался – не моя вина. Лишь бы линейным помогать не сунули.