Текст книги "Вопреки року (СИ)"

Автор книги: Master-of-the-Wind

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 103 страниц)

– Что ты хотел этим сказать?!

– Спроси сына. Или племянника. У меня нет ни сил, ни желания говорить об этом.

Искусник ушел, оставив озадаченного дядю одного. Никто не препятствовал ему, не пытался остановить, спросить или же высказать свое недовольство. Нолдор смотрели сквозь него, словно не замечали. Или не хотели замечать.

Мысли об отце сменились раздумьями о брате. Что если Финьо прав? Если Майтимо жив и страдает в плену у Моринготто? С другой стороны, Кано был прав – нельзя вести остальных на верную смерть из-за призрачной надежды. Разве что самому надо было, как почти сразу попытались Амбаруссар… Только он все равно б выбрал остаться с сыном, случись ему снова принимать подобное решение.

Тьелпэ… живой, вместе с ним, это главное. Память услужливо показала ему несколько ярких и таких светлых картин, что сердце невольно сжалось и почти пропустило удар. Лехтэ… как она могла? Почему оставила их, отказалась? И тут же иная мысль пронзила его – как она одна в Амане? Как пережила холод и тьму?

Вышедший из-за облака Исиль скользнул лучом по одинокому нолдо, ярко сверкнув на кольце, заставив путника посмотреть себе на руку и нежно погладить металлический ободок.

***

Шум нарастал. Становился не просто роем гудящих голосов, а толпой отчаянно споривших нолдор. Нолофинвэ вышел из шатра, оставив спящего Аракано на целителей:

– Что происходит?

К порядку призвать удалось почти сразу, но нелегко – собравшиеся в любой момент были готовы продолжить прерванную дискуссию.

Как оказалось, они узнал новости от Артафиндэ, вернувшегося вместе с верными чуть позже Искусника и Финдекано. Первым делом он поделился услышанным с братьями и сестрой. На возмущенно-яростные голоса Ангарато и Айканаро прибежали остальные. Рассказ повторили, и нолдор тут же разделились на поверивших старшему арафинвиону и сторонников идеи, что его обманули. Сам же Финдарато попросил его не беспокоить и, оставшись один, принялся вспоминать, что именно он увидел, находясь на берегах Арамана, и что успел подумать, прежде чем горькая мысль о предательстве вытеснила все остальные.

***

Финдекано мерил шагами опушку леса, куда направился, как только простился с фэанарионом. Беспокойство за брата сменилось другой не дающей покоя мыслью. Он был уверен, что Майтимо жив. Горькие, но разумные слова Макалаурэ убедили его лишь в одном – поддержки ни от кого не будет. Ни отец, ни братья, ни кузены не поддержат его, да и вообще вряд ли поймут. Значит, придется отправляться одному. От этой мысли стало немного жутко – идти в Ангамандо, не с армией, не с отрядом… но тайно, значит, и не должны заметить.

О том, что его могут схватить, нолофинвион старался не думать, предпочитая представлять, как обрадуется спасенный друг и уж точно расскажет ему всю правду о произошедшем по эту сторону моря. А если все услышанное им сегодня окажется правдой, то это поможет вновь сблизиться Домам нолдор. Решено – он уйдет один, тайно. Только заглянет к младшему брату на прощание и оставит отцу записку.

Меч, нож, лук, стрелы, фляга с водой, немного еды, арфа…

Финдекано с удивлением посмотрел на взятый с собой инструмент. Зачем его руки сами потянулись к нему? Кому он собрался играть?

Зато, если ее нести открыто – проще будет выйти из лагеря, меньше вопросов зададут, куда собрался в полном снаряжении.

Времени на долгие объяснения в записке не было, так что Нолофинвэ остались ожидать лишь пара строк.

«Ушел за Майтимо. Вернусь, как только представится возможность. Поверь, это важно для всех нас.

Финдекано»

Прикрыв небольшой дорожный мешок и лук плащом, нолофинвион вышел из шатра, который делил с отцом.

Ненадолго остановившись у палатки Аракано, он прислушался к голосам целителей, доносящимся из нее и, убедившись, что брату стало лучше, направился к выходу из лагеря, открыто неся арфу. Дозорные, конечно, поинтересовались, зачем ему нужно в лес одному и ночью, но, увидев инструмент и получив заверения, что ненадолго, пропустили.

***

Куруфинвэ вернулся к своим поздно. Или рано. До восхода Анара оставалось несколько часов. Искусник сразу направился к сыну – убедиться, что тот в порядке.

Тьелпэ спал, безмятежно и крепко, улыбаясь и ровно дыша. Захотелось как в детстве взять его на руки, покачать, спеть колыбельную. Поправив одеяло, Куруфинвэ чуть слышным шепотом начал, казалось, почти забытый мотив. Когда-то так Лехтэ укладывала их непоседу спать. Тьелпэ шевельнулся и, не открывая глаз, взял отца за руку.

– Не уходи.

– Хорошо. Я рядом. Спи, – ласково проговорил Искусник и завершил песню.

Сын так и не отпустил его пальцы, вынудив лечь рядом.

– Отдыхай. Я с тобой, йондо, – почти беззвучно произнесли губы.

Слушая мерное дыхание Тьелпэ, Куруфинвэ прикрыл глаза, засыпая. Мир для него тут же наполнился золотистым светом Лаурелина, журчанием фонтана и веселым голосом жены. Она смеялась, танцевала, убегала прочь, но неизменно возвращалась. К нему. В его распахнутые объятья. Они целовались, кружились вдвоем, пока любимая вдруг не исчезла. Он искал ее, ждал и звал, отчаянно и искренне, умолял вернуться. И ответ пришел, долетел из другого мира. Всего три слова. «Мельдо, я иду», – словно бы осанвэ услышал он. А в следующий миг его разбудил сын.

– Атто, ты в порядке?

Еще не до конца понимая, где он, Искусник кивнул и успокоил Тьелпэ:

– Все хорошо. Так, приснилось, – немного хрипловато со сна ответил он. – Еще рано. Отдыхай.

А вскоре и сам провалился в сон, на этот раз без воспоминаний и видений.

***

Мысли неслись в голове Нолофинвэ одна быстрее другой: Фэанаро мертв, какие-то огненные твари сожгли корабли, Нельяфинвэ то ли в плену, то ли со своим отцом и дедом в Чертогах, споры не утихают, ночь.

В очередной раз призвав к порядку и наконец просто приказав всем разойтись, он направился к себе в шатер, надеясь поговорить с сыном и узнать, что тот думает, кому верит.

Его фэа была в смятении, но в то же время уже знала правду – горькую и тяжелую. Нет иного у него врага, кроме Моринготто, убийцы отца. И брата. И еще многих оставшихся во льдах или же на дне моря, среди обломков кораблей.

В шатре Финдекано не оказалось, хотя двое верных уверяли, что он направлялся именно туда. Искать сына по всему лагерю было несколько бессмысленно, и Нолофинвэ тяжело опустился на тюки, заменявшие ему ложе, и уронил голову на руки, закрыв ладонями лицо. Думалось о разном: как теперь воспринимать все произошедшее по-новому, как избежать вражды между Домами, как заставить себя подчиниться Макалаурэ, хотя тот и показал себя достойным королем, удержав братьев от убийственного похода на Ангамандо. Чего ему стоило такое решение, он предпочитал не думать.

Время шло, а Финдекано все не было. Наконец подняв голову и откинув волосы, Нолофинвэ обвел взглядом шатер. Светлое пятно в изголовье своего ложа привлекло внимание, а в следующий миг он уже стоял у светильника, пытаясь убедить себя, что эти строки, написанные сыном, ему только кажутся.

Ярость и отчаянье, боль и гнев – как мог и как теперь?! Поддавшись эмоциям, Нолофинвэ схватил лишь меч и бросился прочь из лагеря, желая догнать и вернуть.

Турукано, бывший в ту ночь в дозоре крепко держал его и не желал подчиняться ему ни как отцу, ни как арану.

– Как ты? – спросил лорд Нольвэ внучку.

Та печально вздохнула:

– Не знаю. Я в смятении. С тех пор как взошли Светила, мне нет покоя… Словно тянет, манит куда-то.

Они стояли в саду дома ее отца Ильмона под цветущими вишнями, что раскинулись над головами роскошным бело-розовым пологом, и сквозь лепестки просвечивало небо – голубое, такое яркое-яркое, какого не видел никто из эльдар от начала мира. И к которому никто из них, несмотря на прошедшее время, еще не успел привыкнуть.

– Присядем? – пригласил дедушка.

Тэльмиэль послушно кивнула и, зачем-то расправив складки платья, села на деревянную резную скамью рядом с отцом своей матери.

Тот вздохнул, нахмурил брови сосредоточенно и посмотрел в небо. Лехтэ ждала. На лице ваниа, видевшего Воды Пробуждения, застыла задумчивая печаль вперемешку со светлым ожиданием, предвкушением… Чего? Это она не могла угадать. Да и кто бы проникнуть вглубь фэа Нольвэ, если он не захочет туда пустить? Впрочем, она и не торопилась – сам расскажет все, что посчитает нужным. Ведь для того и позвал.

– Расскажи, что гнетет тебя, – предложил дедушка, и внучка, склонив голову и собравшись с мыслями, повела рассказ.

О том, как супруг ее Атаринкэ пришел, чтоб пригласить последовать за ней, а она отказалась. Впрочем, об этом тот и сам хорошо знал, но разве не следует начинать историю с начала, от истоков? Поведала и о том, как еще раньше, вскоре после прибытия в Тирион, к ней подошел майя из свиты Намо и сказал, что идти ей в Белерианд по призыву Фэанаро не следует, ибо это приведет к гибели ее любимого мужа и сына Тьелпэ.

Нольвэ хмурился, а нолдиэ говорила ему о метаниях, о том, сколько слез пролила, проводив того, с кем расстаться казалось ей хуже смерти. Как провела все эти годы от Исхода до рождения Светил будто во сне. Что делала, о чем говорила? Сама не могла рассказать толком. Только помнились тьма и холод, голод и страх, гибель многих эльдар и постоянное ожидание нападения Моринготто. Но теперь, когда свет Анара разогнал мрак и согрел всех, поневоле стали закрадываться мысли. Что, если все не так, как могло показаться на первый взгляд? Почему она тогда так безоговорочно поверила? Почему не рассказала мужу обо всем? Теперь сама удивлялась. Но не поздно ли терзаться сомнениями? И как быть, если сердце рвется туда, за пролив, к землям, где теперь обитает ее супруг? Он жив, она чувствует это, хотя до сих пор еще ни разу не говорила по палантиру. Как ей быть и что делать?

– Что скажешь, дедушка? – спросила она и взволнованно всплеснула руками.

Нольвэ молчал, и Лехтэ в ожидании принялась осматривать сад. Эти дерева, и стены дома, что виднелись в просветах между стволами – все теперь ей виделось в новом, непривычном свете, словно со стороны. Если она решится в конце концов покинуть благой Аман, то, наверное, отчего дома уже больше никогда не увидит? Как же быть? Но ведь все равно придется выбирать и чего-то лишиться. Странно, до сих пор у нее не было ни малейшей возможности сесть вот так спокойно, ни о чем не думая, и перевести дух. Все куда-то бежала, спешила, делала… Кого-то звала. Впрочем, напрасно – не дозвалась.

Она вздохнула, а дедушка наконец заговорил, обернувшись и глядя прямо на внучку:

– Я бы мог сказать тебе многое, но ответы на все вопросы ты должна найти сама.

– Одна? – уточнила удивленная таким ответом Лехтэ.

Нольвэ серьезно кивнул:

– Да. Они должны быть только твоими и ничьими больше. Впрочем, помочь кое в чем я все же могу. Например, советом: забудь обо всем, что тебе кто-либо когда-либо говорил, советовал и просил. Слушай сердце.

Тэльмиэль подобралась и попыталась вспомнить дословно слова того майя.

– Дедушка, – вновь обратила она взор на Нольвэ, – у тебя дар предвидения. Скажи…

– Без тебя они погибнут совершенно точно, – ответил ей отец матери, – а с тобой есть шанс побороться.

– Но тот майя сказал совершенно другое.

– Я ваниа, и знаю Стихии лучше, чем вы все нолдор вместе взятые. Забудь обо всем, что он однажды сказал, и слушай себя.

Тэльмиэль склонила голову и, нахмурившись, прикусила губу.

– А почему ты раньше мне не говорил этого? Почему позволил отказаться уйти с супругом?

– Потому что ты бы не пережила Исход. Корабль, на котором ты должна была плыть, пошел ко дну; а если б вздумала идти с Нолофинвэ, то провалилась бы в полынью. А теперь доберешься.

Прямо над их головами на ветку опустилась птичка, и несколько лепестков, оторвавшись, закружились в воздухе, словно танцуя, а потом плавно опустились на волосы Лехтэ.

– Посмотри, – заговорил Нольвэ, жестом указывая на цветущие древа. – Вот эти вишни. Они уже отцветают, однако часть лепестков еще крепко держится. Но не все. Некоторые уже оторвались от корней своих, и их подхватил ветер. Подхватил и понес куда-то далеко-далеко, к новой жизни. Что с ними станет, куда они упадут? Никто не может дать ответ на вопрос, однако они уже не принадлежат прежней судьбе. А ведь им наверняка казалось, что так будет вечно – и эта ветка, на которой они росли, и цветки, и тонкий, неповторимый аромат, и визиты пчел. Но что было бы, останься они, вопреки природе, на дереве? Зачахли бы, засохли и в конце концов погибли. Так стоит ли жалеть, что тебе повезло и ты почувствовал зов судьбы? Впрочем, если попытаться оторвать листок, который еще крепко держится, то он тоже умрет.

Небо светило над головами невозможно ярко, дул легкий, теплый ветерок, принося откуда-то с лугов пленительный, тонкий аромат меда. Вдалеке слышалось пение птиц.

– Закрой глаза, – вдруг велел Нольвэ.

Лехтэ послушалась, а дедушка ей сказал:

– Забудь обо всем, что тебе говорил кто-нибудь прежде. Забудь о том, что тебя может ждать впереди. Отрешись от всего и открой разум.

Она послушалась, а ваниа продолжал, и слова его, текучие и плавные, словно тот самый мед, проникали в душу, убаюкивая ее, успокаивая и, казалось ей, указывая единственно верный путь. Все же деду она привыкла за всю недолгую жизнь верить больше, чем кому бы то ни было. И, конечно, гораздо больше, чем всем валар и майяр.

– А теперь, – говорил Нольвэ, когда Тэльмиэль послушно распахнула осанвэ, – прислушайся к себе, сосредоточенно и внимательно. Это то единственное, что имеет сейчас значение. Твоя фэа сама давно уже знает ответы на все вопросы, так позволь себе услышать этот тихий глас. Спроси себя, спроси землю, на которой стоишь и которая до сей поры кормила тебя и давала силы. Спроси деревья и камни. Пусть ответят тебе – по-прежнему ли ты крепко держишься корнями за бессмертную землю, или же давно уже оторвалась, готовая улететь навстречу неведомому, навстречу своей судьбе.

Голос Нольвэ в сознании становился все тише и тише, словно отдаляясь, уплывая куда-то далеко-далеко, быть может в страну снов. Ветерок вдруг усилился, подхватив, закружив фэа, и Лехтэ вскочила, не в силах противиться настойчивому и одновременно мягкому зову. И она пошла, по-прежнему не открывая глаз, туда, куда ее звал ветер. И ей чудилось, будто сама она превратилась в листок. В листок, который кружился, танцуя в воздушных струях, отдаляясь от земли, взрастившей его, все дальше и дальше. А синее небо становилось все ближе. Такое манящее, одновременно незнакомое и пугающее. Но столь восхитительное!

Она бежала, а лорд Нольвэ стоял и смотрел внучке вслед. Он уже знал ответы на поставленные Лехтэ вопросы, прочитав их в выражении лица, в стремительном, легком беге. Прочитал и кивнул сам себе, ответив удовлетворенно:

– Все правильно. Все именно так, как и должно быть.

А скоро и она сама их узнает. Однако тот, кто увидел мир под звездами у вод Куивиэнен, ни о чем не жалел. Ибо кто сказал, что поступая против воли своей, мы сделаем себе или кому-либо еще лучше?

А листок тем временем все летел и летел. Его кружило в воздушных струях, позади оставались лиги. Уменьшалась земля – земля Благого Амана. Море вздымало пенные шапки, будто силилось достать, но ему было весело – капли до него, конечно, не долетали. И когда впереди показался незнакомый берег, Лехтэ резко вздрогнула и распахнула глаза. Она стояла посреди огромного луга на высоком валуне, за плечами крохотной точкой сиял Тирион. Она не могла сказать, как попала сюда, но точно знала ответ на заданный самой себе и дедушке вопрос.

«Завтра надо будет поговорить с Таром, – подумала она и спрыгнула в траву. – Пусть зовет в гости Нгилиона».

====== Глава 5 ======

Высокие травы Ард-Галена, что быстро поднялись и воспряли с восходом нового светила, тихо шелестели на ветру, убаюкивая, усыпляя. Они словно бы гнали прочь все мысли о Враге и зле, о тьме и горе. Это обманчивое спокойствие казалось вечным – ничто не могло омрачить его погожим днем, когда Анар дарил всем живущим свое тепло, а легкий ветерок вносил некое разнообразие в звучание долины. Аман… это мог бы быть он, Благословенный покинутый нолдор край.

Однако стоило взглянуть на север, как все сомнения исчезали без следа – Ангамандо, твердыня Моринготто и три пика Тангородрим как напоминание о его власти и короне.

Финдекано упрямо приближался к месту, от которого старалось держаться подальше все живое в Эндорэ.

Порой мысль о невозможности происходящего все же закрадывалась, но он гнал ее прочь – предать друга, обрекая того на вечные мучения, было намного страшнее. Временами нолофинвион злился, вспоминая тяжкий переход через льды, однако посчитать, что Майтимо заслужил быть пленником Врага, он бы никогда не смог.

Когда же ветер и травы начинали вновь свой умиротворяющий напев, картины прошлого невольно вставали перед глазами: были там и прыжки с обрыва в воду, что взметали брызги аж до Таникветиль (как им тогда казалось), и состязания в ловкости, и разговоры, общие дела и заботы. Он почти видел золотые лучи, что озаряли их беспечную юность.

Свет Лаурелина резко померк – перед Финдекано возвышалась громада Ангамандо.

Притаившись за обломком скалы, коих было немало, он принялся выжидать и внимательно изучать стены, ища возможность проникнуть в твердыню.

– Пусти меня сейчас же! Немедленно!!! – Нолофинвэ пытался вывернуться из стального захвата рук Турукано.

– Нет.

– Это приказ!

– И снова нет. Ты не оставишь нас одних… втроем.

– Аракано стало лучше, Турьо, – разом перестав вырываться, ответил Нолофинвэ.

– Я рад, атто. Пойдем к нему, успеешь еще с Моринготто поквитаться, – продолжал вразумлять он отца.

– Я должен, обязан вернуть его или… погибнуть с ним. Он же ушел один!

– Кто? Финьо? Так он же недалеко, с арфой в лесу… так сказали дозорные, – недоуменно спросил Турукано.

– Читай!

Записка задрожала в руках нолофинвиона.

– Ненавижу! Почему еще и брат должен погибнуть по их вине!!! Мало что ли осталось во льдах. Эленвэ моей им мало!!! – до хруста и боли он сжал кулаки, словно желая разорвать, смять пальцами всех врагов своих.

– Теперь ты успокойся. Возможно, – Нолофинвэ выделил именно последнее слово, – все было иначе. Во всяком случае Финьо и Финдэ, бывшие там, – он неопределенно махнул рукой в сторону противоположного берега, – рассказывают другую историю. Пока не знаю, верю ли в нее сам, но именно Атаринкэ помог Арьо.

Турукано презрительно хмыкнул и продолжил уводить отца в сторону шатров.

Долгие часы наблюдений результата не принесли – попасть незамеченным внутрь твердыни Моринготто было невозможно. Все было напрасно – ему не спасти Майтимо!

Однако отчаяние было незнакомо старшему сыну Нолофинвэ. Выждав, когда золотое светило будет высоко и его жаркие лучи загонят тварей внутрь мрачной громады, он решил подобраться к стенам и обследовать их вблизи, а если получится, то и обойти вокруг.

Конечно, Финдекано продолжал передвигаться от камня к камню, стараясь сливаться с ними, а открытое пространство пересекать быстро. Пару раз ему чудился чей-то очень недобрый взгляд, рука сама тянулась к мечу, а мысли вновь и вновь возвращали его в благие дни, озаренные светом Древ. Кажется, именно они, эти образы навсегда потерянного прошлого, заставляли незримого наблюдателя смотреть в другую сторону, не искать ничего там, где, пусть лишь в памяти, мир озарялся дивными лучами.

Стена была серой, словно покрытая копотью и пеплом, абсолютно неживая, словно и не возникла когда-то благодаря мелодии Аулэ, как и все горы этого мира. А впрочем, может, так и было, и своему появлению она обязана лишь внесшему диссонанс голосу Мелькора.

Финдекано продолжал идти и гнал прочь мысль о том, что на этот раз потерпел поражение. Он старался вновь вспомнить детство и юность, но почему-то память на этот раз показывала события менее отдаленные. Вот телеро накладывает стрелу, что в следующий миг должна отправить к Намо отца. Взмах меча. Алые капли на клинке, камнях и на нем самом.

– Осторожно! – крик Майтимо и стальной росчерк. Еще один эльда падает на брусчатку, а он, Финдекано, остается жив.

Нолофинвион даже потряс головой, прогоняя непрошеное видение. Не иначе как злые чары Моринготто, идущие от стен и скал, заставляют постоянно отвлекаться от цели – поиска пути внутрь.

Постепенно на идеально ровной серой поверхности стали заметны трещины и совсем небольшие уступы, а вскоре она превратилась в почти обычную скалу, на которую можно было забраться. Но только до определенного уровня – дальше, насколько удавалось разглядеть в вечном дыму и чаде, что окутывали твердыню Моринготто, начиналась отвесная и гладкая стена, словно падший вала своей злой волей взял и срезал кусок породы.

Финдекано решил подняться на ту высоту, какую позволит отсутствие снаряжения, и оглядеться уже оттуда. Подъем не был легким, однако и ловушек никаких не встретилось на пути нолофинвиона. Выбрав наиболее подходящий уступ, он принялся внимательно изучать окрестности.

Очень хотелось смотреть на зеленеющий Ард-Гален, однако необходимость заставляла до слез вглядываться в сумрак, царивший над Ангамандо. Нет, он не ошибся, когда внизу понял, что не суждено ему оказаться внутри крепости Врага.

– Прости, Майтимо, – прошептал он тихо и горько. И в этот миг что-то настойчиво толкнуло его в бок. Опустив взгляд, Финдекано увидел арфу. Решение пришло мгновенно, и тот час же скалы отразили и усилили лучи мелодии и свет голоса.

Боль. Есть только она. Больше ничего. Совсем. Нет. Есть Свет. И Клятва. Еще что-то? Возможно…

Порыв ветра. Холодно. До дрожи. Боль. Сильнее. Горячее. Не только в руке. Тело безвольно ударяется о ледяную скалу, которая почему-то словно обжигает. Кровь течет из старых ран, открывшихся от удара. Алые ручейки сбегают вниз и чертят странные узоры на скале. «Аммэ, а я неплохо научился рисовать и без красок…»

И тут же приказ себе: «Не думать! Ни о ком из родных. Не должен. Нельзя!»

Вновь порыв ветра и удар. Что-то опять лопнуло в правой руке. Должно быть больно, но он не чувствует уже ничего. Сознание медленно покидает Нельяфинвэ, услужливо напоминая, что стоит лишь признать Врага своим господином, как все закончится. «Нет», – твердо, но из последних сил в ответ.

И спасительное забытье приняло Майтимо в свои объятия.

Финдекано пел. Одна мелодия сменяла другую, восторг первых открытий этого мира сменялся задумчивым созерцанием творений Эру, страсть созидания превращалась в уют и гармонию отстроенных домов. Неизменным оставалось одно – свет Древ Валинора.

Голос то взлетал ввысь, пробиваясь сквозь злой дым и чад, то словно погружался в скалы и стены, желая дозваться до истинной сути камня, он становился шепотом, рассказывая о сокровенном, чтобы в следующий миг подобно морской волне разбиться о скалы тысячами сверкающих брызг-нот.

Нолофинвион пел, не зная, что за ним давно уже наблюдают две пары очень зорких глаз.

– Что ты задумала?

– Предупредить. Его схватят.

– И что?

– Мне жаль таких, как он.

– Всех не спасешь. Возвращаемся.

– Я останусь.

– Упрямая! Нас ждут наши дети.

– Я вернусь. Но позже. Мне нравится его фэа.

– Что???

– Прекрати. Ты смешон, когда так взъерошен. Но посмотри сам…

– Хорошо. Останемся вместе. Но ненадолго.

Что-то настойчиво тормошило, будило, возвращало к реальности из спасительного небытия. Звало и приказывало открыть глаза, умоляло вернуться. Порой нечто становилось грозным, пугающим, но не разрушительным. Странно… На этот раз это не были злые чары Врага, что порой продолжали мучить пленника и здесь, на скале. Майтимо был уверен, что знал, что это, помнил… когда-то давно, очень давно. Свет! – Воспоминание ярчайшей вспышкой пронзило его всего насквозь, навылет. Свет и песня! Аман. Дом. Финьо.

Собрав все силы и волю, Нельяфинвэ закрыл глаза, растворяясь в мелодии и запел.

Пересохшее горло сипело, сорванные связки почти не могли издавать нужные звуки, но фэа не желала молчать. Ее пламень, ее огонь придавали сил, на короткий миг позволив измученному хроа присоединиться к голосу друга.

В первый миг Финдекано не поверил услышанному и замер, замолчав. Песня продолжалась. Она доносилась откуда-то сверху. Неужели… Он завертел головой, ища.

– Нееет! – полный отчаяния то ли крик, то ли стон невольно вырвался наружу. – Нельо! Я иду.

Он бросился к возвышающейся громаде, надеясь взобраться и освободить друга. Финдекано цеплялся за мельчайшие уступы, всаживал свой нож в едва различивые трещины, ранил ладони и пальцы, не замечая боли. Ему даже удалось взобраться на достаточно приличную высоту, когда крошечный камешек, что немного выступал из стены, повинуясь злой воли своего господина, отделился от основного массива и упал вниз. Стоящая на нем нога нолдо соскользнула и тот, на мгновение повиснув на пальцах, сорвал ногти и полетел следом.

Удар о землю был сильным. Воздух со свистом вылетел из легких и оставил лежать нолофинвиона неподвижно. На небольшой осколок брызнуло алым, а налетевший ветер принялся трепать косы Финдекано.

Майтимо, увидевший падение друга, закричал так, как не слышали еще застенки Ангамандо. Его фэа рвалась прочь из хроа – это он, он убил друга, только его вина в этом! Пора уже услышать зов Намо… Кровь вскипела, пробежав по телу огненной волной, каждым ударом пульса выплевывая слова Клятвы.

Финдекано пошевелился и застонал, после чего попытался сесть. Со второй попытки удалось. Мир кружился, а все тело болело, но другу было во много раз хуже, а, значит, встать!

Покачиваясь, он вернулся к стене. Тогда ему казалось, что он был почти у цели. Теперь же видел, что не преодолел и трети пути.

– Финьо, – донеслось откуда-то сверху. – Уходи! Уходи немедленно!

Голос оборвался. Майтимо собирался с силами.

– Скоро… твари… обход… уходи!

– Нет, Нельо! Я спасу тебя. Держись.

Время шло. Анар опускался все ниже и ниже, а Финдекано так и не смог подняться выше площадки, на которой остались его лук, стрелы и арфа. Отчанье было совсем близко, оно уже сжимало своей безобразной лапой храброе сердце старшего сына Нолофинвэ.

– Пристрели. И уходи, – вновь ветер донес голос друга.

– Что? – неверяще переспросил Финдекано. – И не думай! Я смогу, найду способ.

– Уходи! Скоро… придут. Оборви… муки…

Слезы застилали глаза, а руки непривычно дрожали.

«Неужели Нельо прав? Должен же быть выход, должен», – размышления нолофинвиона прервал низкий гул, идущий со стороны врат Ангамандо.

«Кажется, выхода действительно нет».

Руки больше не дрожали, а вмиг заледеневшие пальцы оттянули тетиву.

«Прости, друг и брат», – шепот слился с сухим щелчком тетивы.

Осанвэ застало ее в гостиной.

«Он приехал!» – коротко сообщил Тар, и Лехтэ вскочила, не глядя кинула свиток с песнями на диван.

Ждать пришлось Нгилиона не так уж долго. Едва дедушка Нольвэ помог ей осознать выбор, брат послал осанвэ приятелю, честно предупредив, что приглашает не ради праздной прогулки, но для серьезного разговора, чтоб помочь сестре. Телеро имел все возможности отказаться, и его никто бы, конечно, не осудил, но он сказал: «Да, ждите». Решение свое тот сообщил не сразу, но Тар и не уточнял, как долго он ожидал ответа – просто сообщил результат. Впрочем, к легкой беседе Лехтэ и не готовилась.

Притворив дверь, она пробежала через цветущий сад и выскочила на улицу. В ранний час было довольно пустынно. Впрочем, в Тирионе теперь и днем можно было пройти весь путь от въезда до дворца и никого не встретить.

Она бежала, размышляя, что будет делать, если телеро не согласится. Конечно, Тар прав, и переход через Льды полностью исключен. Тогда что же? Строить корабль самой? Но сколько на это уйдет лет? Ведь, хотя мастера среди нолдор еще остались, конструировать суда никто не пытался.

«Значит, надо уговорить телеро, – в который раз сказала она сама себе. – Ждать сто или двести лет я, само собой, не могу. Уж проще пешком через Льды».

Но, ведь если он был бы настроен против, то не согласился бы приехать? С этой ободряющей мыслью она и вбежала в сад брата. Поднявшись на крыльцо, толкнула дверь и прошла внутрь.

– Alasse, Тэльмиэль, – поприветствовал Нгилион, поднимаясь на ноги.

Вид у весельчака-телеро был непривычно серьезный. Никогда прежде она его таким не видела. А он обернулся к Тарменэлю и сказал немного ехидно, приподняв брови:

– Ох послать бы вас нолдор туда, куда Мелькора не посылали. И всех вместе, и каждого по отдельности. Но уж раз приехал, то что же делать. Выйдем в сад?

Последние слова были обращены уже к Лехтэ. Она кивнула, и оба отправились на веранду.

– Ну, рассказывай, маленькая гордая нолдиэ, что случилось?

Та вздохнула и широким жестом указала на плетеный диван. Нгилион сел. Тэльмиэль встала, облокотившись локтем о деревянный столб, и принялась объяснять – все то, что уже говорила брату и дедушке, ничего нового.

Цвели деревья в саду, синело небо, легкий ветер доносил запах трав. Но на фэар беседующих было тяжело и муторно.

– Я не буду сейчас вспоминать, чья ты жена, – заговорил в конце концов Нгилион. – Я приехал к другу и разговор идет с его сестрой. Хотя, конечно, вы нолдор… такие нолдор. Однако Тару я не могу отказать. Но тебе придется нелегко.

Лехтэ обернулась и посмотрела вопросительно. Нгилион продолжал:

– Во-первых, корабля у меня, как ты понимаешь, нет. Откуда бы ему взяться, если ваши уже все забрали? Значит, надо его построить. И ты, малышка, будешь помогать. И не просто присутствовать и радовать пением или угощать вкусным обедом, а таскать доски и забивать гвозди.

– Согласна, – кивнула Тэльмиэль.

– Очень хорошо. И второе – когда прибудем в Эндорэ, корабль ты отдашь мне. Тебе он будет уже вроде как ни к чему, а я еще домой хочу попасть.

– Разумно. Согласна и с этим. Корабль после переправы будет твоим.

– Тогда договорились.

Нгилион встал, и Лехтэ подумала, что разговор получился не так уж сложен и страшен, как она ждала. А собственно, это и логично – ведь он друг брата.

– Потом решим, где устроим верфь. Но, само собой, подальше от Альквалондэ. А пока…

Телеро вздохнул, и на губах его заиграла уже привычная веселая, озорная ухмылка:

– Вернемся в дом? Зря я сюда что ли ехал? Должен же я попробовать пирога Россэ, что мне обещал твой брат.

====== Глава 6 ======

– Добыча на этот раз небогатая, брат, но у нас есть припасы, – доложил вернувшийся из леса Тьелкормо. – Что ты решил им отправить?

– Многое – мясо, рыбу, орехи. Также стоит помочь с одеждой, утварью, инструментами. Если б я точно знал, что им необходимо, было бы проще.

– Так в чем проблема? Нужно ж просто спросить…

– Думаешь, не пробовал? Нолофинвэ вообще не желает разговаривать, а Финдекано, говорят, пропал. И мне это очень не нравится, – вздохнул Макалаурэ. – Артафиндэ заявил, что не он главный, не ему решать, а Турукано процедил что-то насчет подачек…