Текст книги "Вопреки року (СИ)"

Автор книги: Master-of-the-Wind

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 103 страниц)

====== Пролог ======

Комментарий к Пролог Родословная жены Куруфина:

Тэльмиэль Лехтэ – жена Куруфинвэ Атаринкэ. Кратко – Тэльмэ или Тэльма.

Ильмон (эпессэ Нэссион) – ее отец, эльф-нолдо, пробудившийся у озера Куивиэнен

Линдэ – ее мать, эльфийка из ваниар, родилась в Амане

Нольвэ – ее дедушка, отец Линдэ, эльф из ваниар, пробудившйся у озера Куивиэнен.

Нальтиэль – ее бабушка, жена Нольвэ, эльфийка из ваниар, пробудившаяся у озера Куивиэнен.

Тарменэль – ее старший брат.

Миримэ – ее страшая сестра.

Тьма и холод по обе стороны моря. Боль и смерть. Горечь потерь и тоска по былому.

Разлученные любящие сердца страдают почти одинаково – расстояние не разорвет связь фэар. И если один прячет все эмоции, то вторая и не думает скрывать порывы своей души.

Неужели Эру так и задумал свой мир? Или же он оставил им шанс? И не только им…

Эру, наш создатель, неужели

Было счастье и жила любовь?

Да, я помню: звонко птицы пели,

И быстрей бежала моя кровь.

Вспоминаю я его объятья,

Руки, губы… как же тяжело.

Не один он – с ним там сын и братья,

Мне же остается лишь одно.

Вспоминать счастливые мгновенья,

Жар ночей и нежность его рук…

В сердце поселилось вновь сомненье —

Догоню, успею… вдруг?

Поздно. Слишком долго

Собиралась вслед за ними я идти.

Как ты там, любимый нолдо?

Может, я смогла б тебя спасти…

Я б уберегла от зла любого,

Тьму бы прочь вовеки отвела

От тебя, от сына дорогого.

Защитила бы, согрела – все б смогла.

Только суждена, увы, разлука

До Второго хора, до конца…

Эру, ты скажи, такая мука

Отчего нам с милым суждена?

Я глаза прикрою и забудусь,

Словно в прошлое на миг вдруг попаду

И почувствую вновь мира юность,

Будто к мельдо своему бегу.

Поцелуи, его руки, губы…

Снова вместе, но, увы, во сне.

Никакие драгоценности не любы,

Только бы попасть к своей семье.

Эру, умоляю, дай мне силы

Не сойти с ума от боли той —

Пусть не станет внешний мир могилой,

Не грозит им вечной пустотой.

Может, чудо все же совершится —

Я увижу вновь семью свою.

Сможем мы как прежде веселиться…

Мельдо, милый, я тебя люблю!

Тьма и холод. Больно. Даже страшно.

Только не сознаюсь в этом я.

Неужели было все напрасно?

Почему должна страдать семья моя?

В то, что нет отца, почти не верю,

Но я ж видел сам, там был…

Старший брат в плену почти неделю…

Не за этим он сюда ведь плыл.

Мои руки поднимают вновь устало

Молот – надо лучшую броню.

Только самому мне очень надо

Горячо обнять свою жену.

Как она там? Тот же холод?

Кто поможет ей с едой?

Я теперь узнал, что значит голод,

Только меркнет он перед тоской.

Сын совсем измучен вечной ковкой,

Но не оставляет он меня.

И эмоции свои он прячет ловко…

Все равно грустит он, мать в ночи зовя.

Думает, не чувствую, как фэа

Тянется на запад, за моря.

И уверен он, что мне нет дела,

Что совсем забыл я здесь тебя.

Как он ошибается, родная,

Как желаю я тебя обнять.

И хоть невозможно это, знаю,

Все равно я продолжаю повторять

Каждый вечер твое имя!

====== Часть 1. Решение, изменившее рок. Глава 1 ======

Руки устало вздымали молот. Сил почти не было, но упрямство и необходимость заставляли Куруфинвэ продолжать работать. Набеги ирчей не прекращались, и требовалось больше оружия, брони и… нолдор. И если число последних он увеличить не мог, то с первыми двумя вопрос решался в построенных кузницах на берегу Мистарингэ.

– Атто, отдохни. Я принес воды, немного орехов и даже вот, кусок рыбы, – Тьелпэ осторожно коснулся плеча Искусника и поставил на небольшой столик маленькую тарелку и кружку.

– Я не голоден, поешь пока сам. Сейчас закончу эти наручи и пойдем отдыхать, – устало и как-то тихо ответил он сыну.

– Хорошо, заканчивай, я подожду, а лучше тоже возьмусь за молот.

– Нет! Тебе хватит. Ешь и иди отдыхать, – резко и строго раздалось в кузнице.

– Атто…

– Не возражай мне.

Молниеносно развернувшись, Тьелпэ буквально вылетел из мастерской, в которой вновь стали раздаваться удары молота.

– Я сегодня с вами в дозор, – голос Куруфинвиона заставил вздрогнуть и Амбаруссар, и верных.

– Кто приказал? – первым поинтересовался Тэлуфинвэ. – Без распоряжения Кано не возьмем.

– Пожалуйста…

– Кузнецы нужны в лагере, – веско заметил Питьяфинвэ, невольно копируя интонацию и позу брата.

– Я вас понял, лорды и дяди, – предельно вежливо объявил Тьелпэ. – Но смею заверить, что положенное количество наконечников для стрел, кинжалов и поножей я сделал.

Юный нолдо чуть ли не скрипнул зубами от досады, понимая, что скорее всего ему все же придется остаться.

– Сейчас вроде спокойно, – начал Питьо.

– Но Кано сказал…

– А когда ты его слушал?

– После той нашей вылазки, – ты понял, о чем я, – всегда, – жестко ответил младший из близнецов.

Амбаруссар вспомнили, как были пойманы отрядом, что брат послал на их поиски, и почти в буквальном смысле скручены и доставлены назад. Многое тогда было сказано, о чем после они все же пожалели, но с той самой поры слушались Макалаурэ беспрекословно.

Однако на этот раз близнецы решили уступить племяннику и взять в дозор. Что ими руководило, что заставило изменить принятому решению не нарушать боле распоряжений оставшегося старшим Канафинвэ, они после не могли ответить ни ему, ни Курво, ни друг другу.

***

Отложив тяжелый молот, Искусник взял кружку с водой и за пару глотков осушил ее. Орехи он съел сам, а кусок рыбы захватил с собой в шатер, где жили они с сыном – пусть поест.

Однако Куруфинвэ встретила лишь тишина – Тьелпэ на месте не было. Несмотря на усталость, беспокойство овладело им, но встреченный верный, что обходил лагерь, успокоил, сказав, что видел его с лордами-близнецами.

***

Засаду ирчей они заметили в последний момент, когда на небольшой отряд попытались накинуть сети, а невысоко над землей вдруг появились натянутые веревки. Не привыкшим к таким подлым уловкам нолдор, приходилось тяжко – приходилось рубить путы, отбиваться от врагов, уворачиваться от стрел.

Тьелпэ удалось избежать сетей, парировать несколько ударов ирчей, одного ранить, а второго, метившего в спину Питьо (или Тэльво) убить. Содрогнувшись от содеянного, он на миг растерялся и тут же что-то рассекло рядом воздух, больно толкнув в руку.

Предупреждающий о чем-то крик верного он еще слышал, но в тот же миг сильный удар по голове заставил мир вокруг закачаться и поплыть. Сделав пару неверных шагов, он упал. Как оказалось, сражение уже шло на самом краю глубокого оврага, вдоль которого и двигался дозор нолдор. Кто именно споткнулся о лежавшего на земле Тьелпэринквара свой или один из ирчей, так и осталось неизвестным, но этого хватило, чтобы он покинул место боя, скатившись вниз. Мир окончательно утратил краски, и нолдо провалился в небытие.

***

– Не нашел?

– Нет. Ни следа, – тяжелый вздох Тэльво разнесся по темному лесу.

– Как скажем-то?

– Может, сначала Кано сообщим? Пусть он решит.

– Струсил?

– Нет. Но не хочу, чтобы мы потеряли еще одного брата и кузнеца.

Как на зло, небо было затянуто тучами, и ни звезды, ни холодные серебряные лучи нового светила не рассеивали мрак. Факелов дозорные с собой не брали, а привезенные из Амана светильники оставались всегда в лагере.

Забрав оружие ирчей и наскоро перевязав раненых товарищей, нолдор в полном молчании вернулись к озеру.

Караульные, увидев лица Амбаруссар и сопровождавших их верных, молча пропустили нолдор, и лишь один вопрос нарушил промозглую тишину: «Кто?»

– Тьелпэринквар, – сдавленно выдохнул старший из близнецов, оказавшийся тут же впечатанным в деревянную изгородь.

Куруфинвэ после нескольких часов тяжелого сна решил все же найти сына, хотя и был уверен, что тот в лагере. Узнав, что Амбаруссар должны вскоре вернуться из дозора, он направился к воротам. Только шел Искусник не по проторенным тропинкам, а вдоль самой изгороди, заодно проверяя ее состояние и делая себе в уме пометки, не забыть еще раз проверить подозрительные участки, захватив светильники. Он даже успел решить, в какое время вместе с Тьелпэ успеет осуществить задуманное, когда услышал голос брата.

– Где. Мой. Сын? – казалось от ярости голоса Куруфинвэ рухнут не только пики Тангородрима, но и сама основа мироздания. Ему хотелось выть от боли и одновременно причинять ее другим. Странное, доселе неведомое ему, чувство захлестнуло с головой.

А потом пришла пустота. Искусник отпустил ворот брата, заметил подбитую скулу и искреннюю горечь в глазах.

– Прости. И… дальше вы сами, без меня, – не слушая возражений и оттолкнув тех, кто попытался помешать, Куруфинвэ шагнул за ворота во тьму.

Двое верных, переглянувшись, пошли за ним, держась однако на некотором расстоянии. Безусловно, любой эльда ощутил бы их присутствие, но Искусник сейчас сосредоточенно искал хотя бы малейшую зацепку, что могла бы подсказать, где найти Тьелпэ. В то, что сын мертв, он отказывался верить, да и не чувствовал этого – ниточка, что тянулась от его фэа к фэа его ребенка, была тонка, но не оборвалась.

К месту сражения Куруфинвэ вышел достаточно быстро и замер – в такой темноте что-либо разглядеть было действительно сложно.

Трупы ирчей никто прибирать не стал, лишь сложили в одну кучу, намереваясь, скорее всего, потом избавиться от них – оставлять рядом с лагерем эту падаль точно не стоило.

Искусник шел по самому краю оврага, рискуя оступиться и соскользнуть вниз, однако удаляться от него и не думал: найденная на краю фибула, на которую он по счастливой случайности наступил и таким образом обнаружил, принадлежала Тьелпэ, а характерные полосы на мягкой земле, тщательно ощупанной руками, говорили, что тот мог скатиться вниз.

Как ни торопился Куруфинвэ быстрее оказаться внизу, он все же понимал, что своим падением сыну точно не поможет. Напряженно всматриваясь в темноту, Искусник постепенно стал различать камни и корни на склоне, да и в самом лесу стало будто чуть светлее, словно где-то далеко полыхал огромный костер. Даже на небе, по-прежнему затянутым низкими облаками, отражались розово-золотые всполохи.

Времени на раздумья что горит, где и почему не было – пользуясь случаем, Куруфинвэ нашел место, где спуск становился возможным.

На дне оврага он очутился, преодолев последний отрезок пути на спине. Наспех отряхнувшись и убедившись, что ничего страшнее царапин с ним не произошло, он уверенно пошел к тому месту, где наверху нашел фибулу.

С каждым мгновением становилось все светлее. Искусник уже спокойно мог различить небольшие камешки и кочки, сплетения веток кустарников, росших на склонах, лужи и скользкие глинистые места. Он даже невольно отметил, как красиво смотрится папоротник рядом с серым валуном, но в следующий миг все мысли были оставлены и забыты.

– Тьелпэ! Йондо. Родной мой, – рухнув прямо в грязь на колени рядом с неподвижно лежащим сыном, он принялся осматривать своего ребенка.

Жив! Первое, что понял Искусник, непроизвольно выдохнув чуть шумнее обычного.

Тихий стон при попытке перевернуть лишь подтвердил, что Куруфинвэ не ошибся. Чем-то помочь прямо здесь, в овраге, он не мог, потому, не раздумывая, осторожно поднял на руки так и не пришедшего в себя Тьелпэ и начал нелегкий и небыстрый подъем.

Двое верных сначала терпеливо ждали лорда, не забывая вглядываться в темноту леса, чтобы не дать застать себя врасплох. Они видели, как Искусник спустился в овраг, а позже услышали, как тот позвал сына. Ответа не было, но стало ясно, что им следует помочь своему командиру – несмотря на то, что чудесным образом становилось все светлее, подъем с ношей мог быть опасным, тем более что ветер резко усилился.

Упавшая с дерева ветка вынудила их посмотреть вверх и… замереть. В разрывах облаков не было привычной уже темноты и звезд. Нечто голубое и манящее открылось их взору, а мгновенье спустя они прикрыли разом заслезившиеся глаза – огромный светящийся диск посылал такие знакомые золотые лучи, что казалось, они согревают и вселяют надежду. Или же так и было?

Шаг. Еще один. Уцепиться за корень рукой. Перевести дыхание. Снова шаг.

Последний участок подъема тяжело давался Куруфинвэ. Оставалось совсем немного, но нужна была вторая рука, а отпустить сына он не мог.

Заслышав шорох совсем рядом с собой, верные все же вспомнили, зачем пошли в лес. С неким сожалением отвернувшись от нового света, они бросились к месту подъема лорда.

Искусник смог бережно передать сына легшему на самый край нолдо и быстро подняться самому, сказав при этом лишь одно слово: «Жив».

Ветер тем временем разогнал почти все облака, и золотые лучи пробуждали давно застывший и почти умерший в бесконечной темноте и холоде мир.

Куруфинвэ уложил Тьелпэ на расстеленный верными плащ и принялся его осматривать.

Стрела в руке, пропитавшаяся кровью одежда, несколько сломанных ребер при падении, ссадина и сильная припухлость на затылке. Вроде ничего смертельно опасного. И словно бы в подтверждении этой мысли веки Тьелпэ чуть дрогнули, золотой луч сверкнул на ресницах, а губы слабо прошептали: «Атто».

Тэльмиэль Лехтэ стояла на кухне и с некоторым недоумением смотрела на руки, будто впервые в жизни их видела. Те были испачканы мукой.

В маленькой печи горел огонь, и к его уютному потрескиванию она почему-то никак не могла привыкнуть. Пламя напоминало о том, чего уже давно нет и больше никогда не будет, и от этих воспоминаний, печальных и светлых одновременно, делалось горько и больно, и так страшно, что хотелось выть. Может быть, поэтому ни разу с тех самых пор, как растаяли в морской дали корабли, увозящие ее семью, ни разу не разжигала Лехтэ печь?

Сколько лет минуло с тех пор, как любимый с сыном ушли в Исход? Долгих годов угасших Древ. Слишком много. Словно сон прошли они, пролетели мимо, а в памяти отложился лишь один бесконечный холод, пробирающий до костей.

Как там Атаринкэ? Как Тьелпэ? Конечно, у нее остался палантир, и она могла попытаться их вызвать, поговорить, но разум упрямо утверждал – бесполезно, муж все равно не ответит, и услужливо подсовывал все резкие слова, сказанные им при расставании.

Лехтэ разогнулась, отряхнула руки и подошла к окну. Сквозь чахлые кроны голых деревьев пробивался прозрачный серебристый свет. Ладья с последним цветком Тельпериона, ведомая Тилионом, одним из майяр, совсем недавно впервые взошла на небосклон.

Было странно думать, что где-то еще есть жизнь и кто-то радуется, кричит, указывая на серебристое небо.

Конечно, Исиль горел гораздо тусклее, чем погибшее Древо, и все же исстрадавшиеся от холода и тьмы эльдар даже этому были рады.

Лехтэ вспомнила свой собственный первый взрыв ликования, всколыхнувший сердце и фэа, и улыбнулась легко и чуть-чуть печально. Тот порыв очень быстро прошел, растаяв без следа, подобно туману, и все вернулось на круги своя.

Нолдиэ оглянулась и посмотрела на стол. Делать все же ей пирожки или лучше не надо? Странно, она никак не могла решить такого, казалось бы, простого вопроса. В конце концов она подошла к печи и затушила огонь. Потом как-нибудь, в другой раз. Мука и почти готовое тесто остались сиротливо лежать на столе, а Лехтэ, ополоснув руки, накинула на плечи теплый плащ и вышла на улицу. Лучше просто пройтись. А еда… придумается что-нибудь. Чем-то ведь она питалась все эти годы?

Затворив калитку, она огляделась по сторонам и пошла вверх по улице.

Память подсказывала, что чаще всего она ела в доме родителей или брата. Конечно, родные не могли спокойно смотреть, как чахнет дочь, и делали то, что было в их силах. Сама же она заглядывала сейчас в бездонные тайники фэа и не находила ничего из того, что прежде составляло смысл ее жизни. Ни мыслей, ни чувств. Ничего, на что можно было бы опереться и утешить плачущую от тоски фэа.

Она оступилась, и кто-то из эльдар услужливо помог, поддержав за локоть.

– Благодарю, – слабым голосом прошептала она.

Незнакомая эльдиэ кивнула, пристально глядя в глаза, словно спрашивая и сомневаясь, можно ли оставить ее, Лехтэ? Как она себя чувствует?

А той казалось, что внутри все покрылось патиной. Одеревенели мышцы, застыла кровь.

И вдруг в этот самый момент потрясенный вздох прокатился по группе нолдор, собравшихся на главной площади перед осиротевшим дворцом, растекся по улицам, и Тэльмиэль, подняв голову, выдохнула вместе со всеми, застыв от изумления подобно каменному изваянию. Ибо с восточного края неба, из-за острых пиков Пелори, поднимался свет.

Нет, не тот, к которому они уже успели привыкнуть, и не прежний свет Древ – ведь чудес не бывает. Но тот, который чем-то отдаленно напоминал Лаурелин, только в сотни, в тысячи раз ярче и жарче.

– Кто ведет ладью? – прозвучал вопрос.

Его сейчас задавали себе все эльдар.

– Цветок или плод?

Небеса светлели, окрашиваясь в фиолетовый, затем в розовый и, наконец, в пронзительно-яркий, нестерпимо-голубой цвет. Проходили мгновения, часы, а эрухини стояли, не в силах оторваться от удивительного зрелища.

А необычайный светильник все выше и выше забирался на небосклон, прогоняя с исстрадавшейся земли беспросветную тьму и холод. Все короче и бледнее становились тени, забираясь вначале под кроны деревьев, затем под кусты, ну, а после окончательно, со стыдом исчезая.

Зазвенела капель, безудержная и бурная, с шумом вскрылись реки в горах. Вспучился, покрылся ноздреватыми порами лед, побежал по полям говорливыми ручейками.

Лехтэ зябко поежилась, а потом вдруг скинула плащ и простерла руки навстречу светильнику. И тогда тепло, животворящее и звонкое, разбежалось по жилам.

Что случилось? Она никак не могла понять. Только сердце радовалось, что больше не нужны факелы с их колеблющимся, неверным светом. Хотелось бежать, и можно было подумать, будто сможет она догнать ушедших и разогнать тени.

Голова немного кружилась, и Лехтэ прислонилась к стволу ближайшего дерева.

– С тобой все хорошо? – спросила незнакомая дева.

– Еще не знаю, – ответила ей, покачав головой, Тэльмиэль.

И в вдруг в толпе нолдор кто-то запел. Слова о жизни и радости звучали необычайно, непривычно громко, но, странное дело, отчего-то не хотелось больше бежать и прятаться, словно мышь в нору, а мысли о прошлом вызывали в груди непривычное, странное чувство, которому она пока не могла найти объяснения.

Вздохнув глубоко, Лехтэ выпрямилась и, поблагодарив нолдиэ, подобрала плащ и пошла к выходу с площади.

Что случилось с ней? Может, новый светильник разогнал тени не только в городе, но и в ее сердце?

Мысли путались, и она решила, что стоит, пожалуй, просто немного пройтись пешком. Тэльмиэль всегда любила думать ногами.

Так она и поступила.

====== Глава 2 ======

Мокрый снег то и дело налипал на туфли, и Лехтэ останавливалась, чтобы сбить его. Тирион, до сих пор пустой и покинутый, словно обретал второе дыхание. Переулки, совсем недавно темные и безжизненные, вдруг стали сияющими от яркого золотого света и как будто нарядными. Взошедший огненный шар разогнал густой, липкий мрак, и Лехтэ, идя вперед, уже больше не вздрагивала, выискивая взглядом тени.

Странное, непривычное чувство в некогда безопасном, благословенном Амане – страх. Искажение, как сказали бы мудрые? Возможно. Пусть так. Но разве они не допустили однажды, чтобы беда проникла в ее родной дом? И на кого теперь положиться ей, кому верить?

Тельмэ вздохнула. Нет больше с ней тех, кто, казалось, будет всегда – ни мужа, ни сына. Все ушло безвозвратно, как вода сквозь пальцы.

А вокруг так радостно звенели прозрачные ручейки! Крупная капля повисла на самом кончике ветки, качнувшись, дрогнула и упала вниз. Нолдиэ остановилась, чтобы полюбоваться на дивное зрелище – как играют на воде блик золотого светила.

Яркие лучи с непривычки слепили глаза, и она то и дело прикрывала их пальцами, но вернуться в дом, конечно, никак не желала.

Те эльдар, кто не успел воочию увидеть первый восход, теперь выходили на улицы. Дети бегали, радуясь, крича и хлопая в ладоши, а музыканты, настроив инструменты, начинали играть, и мелодия выходила на удивление радостная и легкая.

– Alаsse, Тэльмиэль, – услышала она добрые, приветливые слова и, обернувшись, увидела Арафинвэ.

– Рада видеть тебя, aran, – отозвалась она.

Король нолдор чуть заметно вздрогнул, и Лехтэ поняла, что он до сих пор никак не может привыкнуть к своему новому положению. Ей самой происходящее казалось нелепым сном. Все чудилось, что вот, сейчас дверь дворца откроется и Финвэ выйдет, и тогда все они смогут поприветствовать истинного короля, владыку нолдор. Однако ничего подобного, к общему великому сожалению, не происходило.

Они долго ждали и надеялись, но слухи вскоре подтвердились – Нолдоран решил навеки остаться в Мандосе. Было горько и больно, словно второй раз пережили они те ужасные дни. Арафинвэ тогда впервые надел по общему настоянию корону нолдор, и руки его дрожали. Девы плакали, а нэри стояли, опустив глаза и сжав кулаки. Это был самый странный праздник из всех, что видела Лехтэ.

– Как ты чувствуешь себя? – спросил Арафинвэ, и нолдиэ, вздохнув, стиснула ворот плаща.

– Не знаю, государь, – призналась она. – Как-то странно. На душе тревожно, и мысли путаются.

– Я могу помочь чем-то?

Лехтэ в ответ пожала плечами:

– Наверное, нет пока. Я должна разобраться.

– Если я смогу что-то сделать – скажи.

– Хорошо, государь.

– Телери прислали еще немного рыбы. Верные отнесут к тебе твою часть.

– Благодарю.

Они разошлись каждый по своим делам, и Тэльмиэль, проводив нолдорана взглядом, направилась в сторону окраины Тириона.

Впрочем, не успела она миновать первую улицу, как почувствовала серебряный укол осанвэ. Брат.

«Айя, сестреныш! – воскликнул радостный Тарменэль, едва она распахнула для разговора разум. – Ты это видела?»

«Ты о новом светиле?»

«О нем».

«Как раз любуюсь. Ты все еще в ущелье?»

Все эти годы брат с отрядом нес дозор в Калакирии, и его сестре доводилось, к великому сожалению, видеться с ним не так уж и часто.

«Пока да, – был ответ. Огорчиться она не успела. – Но уже собираю вещи, чтобы возвращаться домой».

Фэа вспыхнула в груди бурной радостью. Вот еще одна хорошая, светлая новость подряд! Быть может, и в самом деле теперь все наладится?

Мысль пришла, но тут же легким облачком набежала тень. Как исправить то, что случилось с ними? Она и мельдо теперь порознь. Или нет? Если все возможно?

Разговор завершился, и Лехтэ, коротко вздохнув, продолжила путь.

– Курво, можно? – вместо громкого и веселого голоса в мастерской раздался глухой шепот.

– Я занят. Или ты принес приказ короля? – неожиданно для себя Искусник впервые так назвал Макалаурэ.

– Нет. Я просто хотел…

– Тогда не отвлекайте, лорд Питьяфинвэ, – холодно и подчеркнуто вежливо раздалось в ответ.

– Позволь помочь… я правда очень сожалею…

Договорить ему не дали:

– Помоги. Сходи в Ангамандо и узнай, что за яд они используют на стрелах, – так же бесцветно и несколько отрешенно ответил Куруфинвэ.

– Ты так и не выяснил?

Вздох:

– Нет.

Молчание.

– Тьелпэ так и не приходит в себя, лишь изредка открывает глаза, зовет, а я… ничем не могу ему помочь,  – Куруфинвэ вновь вдохнул, взял очередную колбу и добавил в нее несколько прозрачных капель.

Кажется, это означало, что разговор окончен. Что ж, на этот раз он хотя бы отвечал брату, чувствовавшему огромную вину за то, что произошло с племянником.

Она шла, вдыхая запах прелой земли, а в груди росло непонятное беспокойство. Счастье, ты было иль нет?

Тирион остался далеко позади, впереди расстилалась освободившаяся от тяжкого зимнего сна земля, и жизнь рвалась со всех сторон, утверждая свое неизменное, дарованное Единым, право.

Атаринкэ. Мельдо. Где он? Как он? Что делает? Счастлив ли? Нашел ли то, что искал? Или нет?

Вопросы, вопросы. Как их много, а ответов – нет. И не найти, даже если захочешь, ибо кто расскажет, какая судьба ждет впереди изгнанников?

Впрочем… Лехтэ остановилась и даже тряхнула головой, словно отгоняя надоедливо зудящего комара. Нет, к Намо Мандосу она, конечно же, не пойдет. Много чести, да и веры не может быть отныне его словам. Если видел будущее, отчего же не упредил, не предостерег? Не отвратил несчастье? Нет. Но есть другие, кто может ответить, и они – иное дело. А впрочем…

Лехтэ села прямо на влажную, остро пахнущую перегноем землю, и тяжко вздохнула, опустив лицо в колени. Не она ли сама, по собственной воле, отказалась идти и разделить утраты и тяготы? И о чем только думала?

Странно. Она точно помнила, что уйти собиралась. А потом отложилось в памяти, как лебеди-корабли уплывали, унося на крыльях тех, кто ей дорог – мужа и сына. А вот между… Был странный разговор, был майя, посланец Намо. Дескать, без нее ее любимые будут жить.

И были глаза мелиндо.

Лехтэ вскочила, сорвалась с места и побежала вперед, не разбирая дороги. До сих пор, несмотря на то, что минуло время, их выражение вспоминать было невыносимо тяжко. Столько боли отразилось тогда в них, столько, кажется, вместить не сможет ни одно сердце. И что же теперь? Навек расстаться? А как же клятвы? Как же счастье, что, несомненно, было у них? И, может быть, только оно и было? А все остальное лишь пустой сон.

Куда рвешься, сердце? Куда бежишь, тянешь? Зачем летишь за тем, кого уже не догнать? Или все же есть способ?

Лехтэ остановилась и осмотрелась вокруг немного странным, диковатым взглядом. Узлом стянула под горлом плащ. Ведь ушел же Нолофинвэ пешком через льды. Так неужели она, если захочет, не отыщет способ добраться?

Только полноте, нужно ль это? Кто ее будет ждать, когда она придет? Если придет. Атаринкэ. Мельдо. Распахнет объятия? Или оттолкнет, назовя предательницей? Но ведь если не приедешь, то и не узнаешь, так ведь? Нолдиэ она или нет? Она ведь не испугается?

«У кого бы спросить совета?» – подумала Лехтэ и, обернувшись, поглядела на Тирион, на его далекие крыши, непривычно сверкавшие в этих новых золотых лучах, так не похожих на свет Древа.

Земля дышала, пробуждаясь от сна, легко и радостно. Свежий воздух бодрил, но уже не было в нем того не проходящего, леденящего кровь и фэа холода, от которого не было спасения. Нолдиэ присела на корточки и стала смотреть, как бегут через поля говорливые ручейки, сливаясь, свиваясь в речушки, как разливаются они, питая влагой. И, может быть, это сама жизнь сейчас пела песню столь жизнеутверждающую и прекрасную, каковую даже квенди не пели еще ни разу? И не стоит ли ей самой чему-нибудь у нее поучиться?

Перед глазами вставали одно за другим видения. Что будет, если она дойдет в конце концов до Белерианда? Туда. Куда стремился попасть супруг? Неважно, каким путем, об этом можно будет подумать потом. Но вот нашла она, пришла и сказала. И что же? Может статься, он ей будет вовсе не рад? Хотя и представить-то такое невозможно, немыслимо. Но если?.. Что тогда будет делать она? Сможет ли вернуться назад, в Аман? Или обратный пусть будет закрыт ей после, как и всем прочим? Вопросы, вопросы… Как их много.

Лехтэ глядела внутрь самой себя, в глубину фэа, и сердце настойчиво, решительно говорило ей, что сомнения все напрасны, что слова Атаринкэ, сказанные при прощании – это только слова и ничего больше. Ведь приносил же он вместе с ней однажды клятвы? И не бывало такого еще никогда, чтобы эльда, раз выбрав суженого и принеся обеты любви, отринул их.

Птица запела прямо над головой, и Тэльмиэль вскочила, глядя на нее, как на неведомое пророчество. Все будет. Она найдет, справится. И обязательно посоветуется. Есть семья и друзья. А пока…

Она оглянулась на Тирион, и хрустальные башни сверкнули в лучах золотого светила, на миг ослепив.

– Мы дошли! Эндорэ, льды позади, – голос Нолофинвэ должен был быть радостным и уверенным, но вместо этого звучал хрипло и устало. Казалось, все силы, вся воля, что вели нолдор сквозь ледяную смерть Хэлкараксэ враз оставили его.

– Атто, сейчас отдохнем. На земле, держись, – неменее измученный Финдекано сразу же оказался рядом, незаметно поддерживая отца плечом.

Нолдор все прибавлялось и вскоре берег этого ледяного моря ожил: повсюду раздавались голоса, возводились походные шатры для отдыха, откуда-то даже доносились переливы небольшой арфы Артафиндэ.

Когда нога последнего эльда, что шел чрез Хэлкараксэ коснулась земли Белерианда, ослепительно яркий луч стрелой пронзил темноту неба, разогнал мрак и холод. Ладья Ариэн поднялась на небосклон под пение труб нолдор. Не было приказа – был единый порыв: эльфы славили свет, новый и знакомый одновременно.

Она отвернулась и пошла, не глядя, собственно, куда направляется, не выбирая дороги. Впереди простирались влажные от подтаявшего снега луга. Лехтэ тонула в грязи по щиколотку, но не обращала на неудобства никакого внимания. Ветер трепал волосы, студил лицо, но у него не получалось вымести из головы печальные мысли.

Скоро однако она поняла, что держит путь в сторону Пелори. Высокие деревья становились все меньше, а камни, наоборот, крупнее. Заметив далеко впереди ручеек, Лехтэ направилась к нему.

Вода весело прыгала по камням, рассыпаясь бурным каскадом, и можно было подумать, что она хочет рассказать о чем-то нолдиэ или поделиться интересной историей, услышанной на другом краю света – там, где берут начало все реки мира.

Лехтэ присела на блестящий от влаги покрытый мхом валун и прислушалась. Но, конечно, ничего не могла разобрать. Вокруг уже пробивались из земли подснежники, и сердце, измученное холодом и тьмой, радовалось этой незатейливой, но такой милой и одухотворяющей картине.

Хотелось спать. Широко зевнув, Тэльмиэль попыталась вспомнить, когда дремала в последний раз, но так и не смогла. Тирион остался далеко за спиной, а летать, к ее огромному сожалению, словно птица, она не умела.

Недолго думая, Лехтэ плотнее завернулась в плащ и устроилась прямо на земле, положив голову на камень.

Сны были тревожными. Ей виделся мельдо, который шел куда-то вперед, и на лице его застыло горе. Слышался звон мечей и чьи-то громкие, тревожные крики. Наползала тьма, опутывая щупальцами, и Лехтэ рвалась, пытаясь крикнуть что-то, но губы не в силах были издать ни звука.

Вот Атаринкэ сошел с тропы, наклонился и поднял сына. Точнее, она лишь по наитию поняла, что это Тьелпэ – тот сильно вырос. Но кем еще мог быть тот нолдо? Фэа чувствовала, что предположение верное.

Тьма метнулась в сторону Тьелпэ и обвила его плотным коконом. Атаринкэ выдернул у сына стрелу из плеча, а Лехтэ громко, пронзительно вскрикнула и… вдруг проснулась.

«Что это было?» – подумала она, садясь на земле и потирая лоб.

Вокруг как будто ничего не изменилось – все тот же ручей и цветы, вот только на ветке, с любопытством поглядывая на нее, сидит соловей. Лехтэ улыбнулась ему, протянула руку, а потом вдруг подумала, не достанет ли осанвэ до смертных земель? И открыла разум для поиска.

Мысль блуждала, разбирая увиденный сон на детали.