Текст книги "Поле Куликово (СИ)"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 71 страниц)

Подскакали дозорные, доложили: впереди, у моста через речку Северку, встречают великого князя коломенский епископ Стефан со своей дружиной, а также военачальники пришедших в Коломну отрядов. Дмитрий чуть сбавил шаг иноходца, чтобы передовые сотни уплотнили строй. Кони ратников, утомлённые дневным переходом, пошли веселее, чувствуя близкий отдых. В Коломну полк войдёт завтра, а пока на привале осмотрится, приведёт себя в лучший вид, какой должно иметь войско в походе.

Первым проехав по деревянному мосту над прозрачной до дна речкой в зелёных берегах, Дмитрий увидел епископа Стефана во главе военной дружины и бояр с отроками. Все они, кроме священника, были в полной боевой справе. Трубачи сыграли встречу, епископ выехал из рядов дружины навстречу государю, благословил его. Дмитрий, скинув золочёный шелом, с поклоном принял благословение.

–Как – твоё здоровье, отче?

–Благодарствую, сыне, милостью Господа – здрав.

Дмитрий знал этого сорокалетнего человека с умным лицом, тихого голосом, упорного делом, умеющего подчинить себе сердце человека. Недавно ставили его на епископат с наместником митрополита другом Михаилом, или, как его звал Дмитрий, Митяем. Здесь, в Коломне, на порубежье с Рязанью, вблизи Орды, нужен головастый, грамотный и дальнозоркий владыка церкви. По совету Сергия Митяй высмотрел в Ростове дьякона, не только прилежного в церковном вероучении, книгах и языках, но и прослывшего настолько твёрдым, что среди монашеской братии его побаивались и прозвали Храпом. Рассказал о нём Дмитрию, тот сказал: "Такой нам годится. Коли среди братии не побоялся недругов нажить, значит, стоящий человек". Сейчас, при встрече со Стефаном, сердце Дмитрия сжалось: нет его друга Митяя, которого прочил в митрополиты. Умер Митяй по дороге в Константинополь, направляясь за благословением к патриарху православной церкви. Не иначе, и тут нанесла удар вражеская рука – многим не хотелось, чтобы русским митрополитом стал друг великого Московского князя.

Дмитрий приветствовал и своих бояр. Для каждого нашёл слово, то добродушное, то задористое, то шутливое, но всякий раз дорогое и памятное тому, для кого сказано. Спросил, почему нет начальника всех ратей, сошедшихся в Коломне, князя Мещерского. Сказали: не решился князь Юрий оставить войска. Дмитрий кивнул.

Объезжая начальников, великий князь поглядывал на костры, разложенные вдоль берега. Их было много, и почти возле каждого копошились мужики, разделывая туши зверей. Значит, войсковым охотникам повезло на берегах Северки. Войско – прожорливо. В походах оно питалось не только тем, что везло и гнало в товарах. Вперёд, вслед за сторожевыми отрядами, высылались команды охотников, брали в помощь местных крестьян, устраивали облавы – били лосей, оленей, вепрей, косуль и медведей. Мясо шло в войсковые котлы, солилось и вялилось впрок. Охота на красного зверя, бывшая в мирные дни привилегией князей и больших бояр, становилась в военное время важнейшей статьёй снабжения продовольствием армии. А крупного зверя в русских лесах водилось множество. И в степи, куда направлялась московская рать, ещё бродили тысячные стада копытных, охота на которых велась по указанию ханов. Но русские воеводы в указаниях ханов не нуждались.

Вдыхая дымок костров, Дмитрий следил, как, не нарушая строя, шли через мост его всадники, посотенно растекались на лугу, спешивались, развьючивались, ставили палатки, поили коней, тащили медные котлы к кострам, а новые сотни шли, гремя копытами по деревянному настилу, – броненосная конная гвардия Москвы, её сила и надежда.

–Счастлив – я, государь, – сказал Дмитрию епископ. – Всю землю Русскую довелось мне встречать в Коломне, весь её цвет. Мог ли прежде о том помыслить?

–Всю ли, отче? – спросил князь.

–Всю, сыне. Коломяне – рады, что им выпало приветить русскую рать. Сами на улицах спать будут, а вас приютят, сами куска не съедят – отдадут воям. И просить их о том не надо.

–Благодарствуем, отче, за вашу сердечность, – Дмитрий улыбнулся. – Да войско – не саранча. Нет нам нужды стеснять и объедать жителей. Пройдём через город и станем на Девичьем поле.

Стефан вздохнул:

–Вот так же и другим велел твой воевода.

–Правильно велел. Войско – в походе, и должно оно быть, что сжатый кулак. На страшного ворога идём.

–Знаю, государь. Коломна тоже немалое ополчение выставила, и свою дружину отдам тебе.

–Благодарствую, отче.

–Я хотел ныне проситься у наместника с епископата, да вижу – не время.

–Зачем же тебе уходить с епископата? Аль хлопотно – после монастырской жизни?

–Иного, более хлопотного, ищу, государь. Устюжанин – я, с реки Двины. Там, к Югорскому Камню, Пермская земля начинается. Пермяки – народ добрый, простодушный, что дети малые, а тем простодушием пользуются нечестные люди, приходящие из свейской и варяжских земель. Да и новгородские ушкуйники не лучше – грабят пермяков нещадно. Те ведь в темноте жизнь влачат, в грязи и болезнях, в безверии и язычестве души губят. Хочу пойти к ним, просветить учением Христа, дать им грамоту, к жизни приобщить чистой и нравственной. Я изучил их язык, начал уж письмо для них составлять на основе нашего полуустава.

–Дело – Божье, отче, – кивнул Дмитрий. – Не только церкви – всей Руси оно угодно. Коли свершишь свой подвиг, и пермяки, и русские не забудут его. Давно пора бы нам взять малые племена под свою руку, от всякой разбойной нечисти законом и силой оградить, да вишь, Орда руки связала.

–А ты разруби те путы, сынок Митя, – сказал Стефан.

Сотни полка ещё шли по мосту над Северкой, когда Дмитрий в сопровождении бояр двинулся осматривать вырастающий на глазах воинский лагерь, в центре которого отроки уже поставили палатки для великого князя, его бояр, епископа и охраны. Лагерь окружали сомкнутыми повозками, их колёса окапывали и присыпали землёй, за внешней линией повозок наклонно укреплялись рогатки, крест-накрест складывался бурелом, принесённый из леса. В такой лагерь внезапно ворваться невозможно. Близко враг или далеко – войско Дмитрия жило по законам военного времени.

Направляясь к центру лагеря, князья и бояре проехали мимо трёх старых слив, неведомо кем посаженных на этом лугу. Ветви деревьев ломились от тяжести плодов; крупные и тёмные, они просились в рот, однако ни одна веточка не сломлена, ни одна слива не сорвана, даже те, что осыпались, нетронуто лежали в траве. Дмитрий Иванович переглянулся с Боброком и в синих глазах тёзки прочёл усмешку. Заметил:

–Вот как завтра поднимемся и уйдём, а тут всё останется нетронутым, тогда считай: у нас – настоящее войско.

Долго объезжал великий князь лагерь, разговаривал с воинами, расспрашивал охотников и слушал об удачных загонах, разглядывал шкуры зверей, а сам думал о грядущем дне. Завтра он увидит рать на одном поле, и тогда скажет последнее слово: идти на бой, не оглядываясь, или остеречь Мамая видом многочисленного войска, одновременно умягчить большой данью, заставить вернуться в свою степь и, зажав в кулаке сердце, пряча слёзы, снова платить кровавую дань и ждать иного удобного часа? О собственной жизни Дмитрий не думал, хоть и знал, что во втором случае ему придётся ехать в Орду.

Когда спешивались у шатров, Боброк воскликнул:

–Государь, глянь!

По дороге со стороны Коломны приближался небольшой отряд. Воины, судя по справе, московские, сопровождали приземистого бородатого всадника в простом боярском кафтане.

–Это же – Тетюшков! Захария!

–Слава Тебе, Спас Великий, – прошептал князь, тоже узнавая посла. О Тетюшкове в последние дни молчали, как о человеке, находящемся при смерти. И вот он, живой и здоровый. Дмитрий пошёл навстречу послу; тот, осадив лошадь, спрыгнул с седла.

–Государь!..

Дмитрий схватил посла в объятья.

–Захария! Откуда?

–Из Коломны. Узнал, что ты будешь завтра, не мог ждать.

–Был у Мамая?

–Был, государь, видел, говорил. Вот грамота от него.

Дмитрий развернул пергамент, прочёл, разорвал на четыре части, швырнул на ветер.

–Ни слова нового. Что ещё?

–Сказал: будет ждать твоего ответа у реки Воронеж две недели. И что войско у него – готово к походу, ну и про число своей Орды – семьсот, мол, тыщ. Послал со мной четырёх мурз, а мы на реке Сосне встретили сторожу Полянина, и я велел тех мурз связать да взять "языками". В Коломне – они, допрос я снял – то же бубнят. По-моему, большего и не ведают. А вот это подбросили мне...

Тетюшков вынул из-за пазухи сложенный листок, покосился на стоящих поодаль бояр и отроков, протянул князю. Тот прочёл, глянул на посла и снова прочёл.

–Ты не видел его?

–Нет, государь.

Дмитрий прочёл в третий раз, потом скомкал бумагу, подошёл к костру, бросил в огонь, следил, пока комочек стал пеплом, спросил:

–О Есутае ты ещё что-нибудь слышал?

–Мурзы подтвердили: ушёл он. Только они думают, к Тохтамышу.

–Как же Мамай тебя-то выпустил?

–А понравился я ему, – Тетюшков блеснул весёлыми глазами. – К себе звал на службу да вот позволил тебе дослужить. Только, я думаю, он надеется, что ты к нему придёшь.

–Ну, спасибо тебе, Захария. Нам ведь главное было, чтобы он не двинулся, пока войско собирали. Теперь – пусть, теперь мы – в походе. Иди, посол, обнимай бояр.

Среди посольской стражи Дмитрий узнал двух воинов из сторожи Полянина.

–Здорово, молодцы! Тупика не встретили?

Воины опустили головы, Тетюшков отозвался:

–Нет Васьки Тупика...

–Как нет?! Не уж то?..

–Татары его взяли. На засаду наскочил в погоне.

–Ах, Васька! – вырвалось у Боброка. – Жаловался мне Копыто – горяч, зарывается, а я-то всерьёз не принял.

–Может, живой? – спросил Дмитрий, как и Боброк, любивший отчаянного, простецкого, беззаветного в службе Тупика. – Может, выменяем его на тех мурз? Не труп же уволокли в Орду.

–Копыто пошёл спасать его, – сказал Тетюшков.

–Как это "пошёл спасать"? – удивился Дмитрий.

–Полянин отпустил. Тот прискакал с пленным в сторожу, рассказал всё, землю кусал – он-де виноват, что не уберёг десятского. Пароль от татарина узнали, взял он с собой воев поскуластее, надели ордынскую справу, да и пошли в Орду.

–Ума они там решились? И Полянин позволил такое безумие?

Тетюшков пожал плечами: не я, мол, сторожей командовал.

–Да ещё с ними четверо беглых из Орды, с Иваном Копьё...

–С каким Копьё? – изумился князь.

–Копьё-то в полону был, оказывается. А теперь бежал. То долгая история, после обскажу... Ещё трое татар с ними... Не удивляйся, государь. Есутай, видно, не случайность: новые татары появились в Орде. Эти трое отказались в захваченной деревне детишкам головы разбивать на глазах родителей: мы, мол, воинами пошли к Мамаю, а не палачами-детоубийцами, нам перед своим Богом ответ держать. Десятский приказал отрубить им головы, они же башку ему смахнули да со смердами и побежали к нам. Полянин боялся держать их в стороже, а Копыто взял.

–И всё же гонца с предложением на обмен послать нынче, – приказал великий князь. – Да пусть предложит им взятого Васькой сотника сменной гвардии, он, небось, для Мамая важнее дюжины придворных мурз. А коли и Копыто со своими влопается, пусть и за него предложат выкуп. Ох уж эти мне сорвиголовы!..

Отроки поджидали великого князя с кувшинами и льняными ширинками – умыться с дороги перед трапезой. Дмитрий посмотрел на золотистые облака в закатном небе, в разрывах которых будто плавились жилы прозрачного малахита, скинул плащ и шелом.

–Айдате, бояре, к речке...

История с Тупиком огорчила великого князя и прибавила ему ярости к врагу, которая так нужна полководцу. Битва уже шла, хотя обе стороны ещё открыто в том не признавались. Но обе теряли людей. Эту битву надо было выигрывать любой ценой.

Звонцовские ратники на несколько дней опередили появление в Коломне великокняжеского войска. Дни ожидания не были пустыми – Дмитрий рассчитал все сроки. Присланные им в Коломну бояре и опытные воины формировали большую ополченческую рать. Людей сводили в десятки, сотни, тысячи. Воинов ставили так, чтобы родственники, друзья, односельчане оказывались в одном отряде – это надёжный способ повысить стойкость войска в бою. Едва создавались отряды, на Девичьем поле начиналась тренировка. От зари до зари ратники учились держать строй на месте и в движении, совершать перестроения, отражать удары конных и пеших масс войска, контратаковать, драться с перевёрнутым фронтом, быстро заворачивать крылья или наращивать их на случай вражеского обхода и охвата. Тут же учились владеть тем оружием, каким придётся им биться, а заодно опытные бойцы проверяли его достоинства. По краю поля дымили походные горны: собранные отовсюду мастера ковали мечи, копья, дощатые брони, правили, перековывали, наново закаляли те, что забракованы проверяющими князя. Гридя, сняв доспехи, тоже трудился у одного из горнов. К радости Фрола, среди приехавших из Москвы был и боярин Илья Пахомыч, сорокалетний хозяин Звонцов. Ему князь поручил сформировать пешую тысячу ратников, и через день после приезда боярина тысяча была готова. Таршилу и Фрола боярин назначил десятскими, одновременно возложил на Фрола обязанности хозяйственного старшины тысячи. Должность – хлопотная. Фрол, гордясь доверием, с утра до ночи крутился в лагере, зато в палатках и шалашах всем хватало места, одежда и обувь ратников были исправны, повозки с поклажей – наготове, кони – ухожены, кашевары знали своё дело – на кормление жалоб не было. Гридя тоже ходил гордый – боярин не забраковал ни одного топора, чекана или копья.

К приезду великого князя тысяча Ильи Пахомыча имела вид слаженного отряда. Воевода Мещерский не раз ставил её в пример тысячам других бояр, а лучшие десятки посылал нести сторожевую службу на подступах к городу. И среди них – два десятка звонцовских ополченцев, которыми командовал Таршила – за себя и за Фрола. Довольный стариком Илья Пахомыч даже обещал доложить государю, что его старый воин не зря ел хлеб в Звонцах.

Дарью поселили на краю городского посада, поближе к Девичьему полю, в избе одинокой старушки, жившей своим огородом и подённой работой. Девушка тоже не даром ела хлеб, которым делились с ней и её хозяйкой звонцовские ратники. С коломенскими женщинами она стирала и штопала одежду, шила запасную, щипала корпию и резала полосы из холстины и льняных тканей для перевязывания ран, собирала тростник по берегам Оки для стрел, её руки были исцарапаны в кровь. Как-то она проговорилась, что знает целебные травы, и в тот же день за ней прислал человека главный войсковой лекарь. В шатре, заваленном грудами сушёных и вяленых трав, её встретил седой, согбенный годами старец в долгополом сером кафтане, заросший волосом до глаз. Увидев девицу, поднял кустистые брови.

–Думал, приведут бабку-колдунью, ан колдуньи-то и красавицами бывают. – Он засмеялся, подвёл девушку к лавке, сбитой из неоструганных досок и толстых чурбаков, на которой были разложены пучки растений. – Поведай-ка мне, душенька, для чего годится вот эта веточка?

–Да это же – рябина, её всякий знает. Вот коли жажда мучает, а вода кругом гнилая, нечистая – положи эту веточку в кувшин аль в баклагу, и в скором времени пить можно: не заболеешь и не помрёшь. Листочками рябины и раны открытые лечат, и от простуды рябина – хороша, особенно цвет. Но раны лучше лечить подорожником – вот он... А коли сильно из раны кровь идёт, перед подорожником хорошо положить вот этот шершавый лист, волчьим языком его называют... Бывает, от ушибов или глубоких ранений внутри человека идёт кровь, тогда уж ни рябина, ни подорожник, ни волчий язык не годятся, а поможет калина. Вот она, дедушка. Надери с неё коры, отвари и попои отваром болящего – кровь остановится, боль уйдёт, и сон вернётся.

–Умница, душенька ты моя,– зашепелявил старик.

–Она, дедушка, калина-ягода, не в одних пирогах бывает хороша. Отвари её с мёдом да приложи к незаживающей ране, язве или чирью и скоро затянет.

–Ну-ка, душенька, что ты тут ещё знаешь?

–Вот – красавка. Её отвар дают, когда человек животом мается... Вот фиалочка – она помогает от кашля, а пустырник поможет больному уснуть и скорее излечиться. Зверобой лечит раны и язвы, пьют его настой, когда внутри жжёт и давит... Вот мяун, кошачья трава, – он тоже успокаивает и лихорадку снимает, и боль в груди утишает. Ландыш – тоже, особенно когда человека сильно горем или страхом ударит. Только по капле давать надо – сильно он ядовит...

–Ай, умница! Да кто же тебя этому научил?

–Дедушка, – отозвалась Дарья.

Лекарь вздохнул.

–Твой дедушка, видно, не зря век прожил. Расскажи-ка ты мне про себя.

Бесцветные глаза под кустистыми бровями завораживали и успокаивали Дарью, она поведала свою историю.

–Знаю я Таршилу, – сказал лекарь, – знаю батюшку. Добрым воином помню его, этаким молодцом – ты вовек его себе таким не представишь. Скажи-ка, пусть заходит в гости, за медком посидим. Есть у меня медок на травке – молодит и силой наливает.

Лекарь сказал Дарье, что берёт её к себе. Он велел найти помощницу и собирать целебные травы в окрестностях города, особенно те, что залечивают раны и ушибы, успокаивают боли, дают сон, обезвреживают яд, которым ордынцы отравляют свои стрелы: это – яд змей, чёрных пауков и скорпионов, растворы мышьяка и медного купороса. Он показал несколько трав, особенно нужных. Спросил: не слышала ли Дарья от погибшего деда о каражерве – "чёрной пище"? Она впервые слышала это слово. Лекарь вздохнул:

–Не могу подобрать средства против этой гадины. Говорят, из каких-то морских рыб добывают. И редкость большая, почти невозможно достать. Вот поранят князя аль воеводу этой дрянью – чем помочь? Ох, чую, душенька, много целебных трав нам потребуется, так ты уж постарайся.

–Постараюсь, дедушка.

–Подводу дам вам да стража приставлю, а то много всякого люда вокруг шатается, ещё обидят. Так Дарья стала собирательницей лекарственных трав для войска, и уже через день её помощницей оказалась Аринка – жена Юрка Сапожника. Старостиха Меланья прислала в Коломну подводы с намолоченной рожью, и пригнал их Роман с двумя подростками и дочерью. Юрко был, наверное, самым счастливым человеком в войске, и каждый вечер Фрол или Таршила отпускали его в избу на окраине посада, где Аринка поселилась с Дарьей.

Когда молодые уходили спать на сенник, Дарья подолгу лежала с открытыми глазами и думала о сереброшлемом витязе, который ворвался в её жизнь, как ветер, и, как ветер, умчался в страшный неведомый край. Иногда ей начинало казаться – она придумала его, нет на Земле никакого Василия Тупика, но раскалённый солнцем нагрудник продолжал жечь её щёку, а губы жёг тот единственный поцелуй, сладость которого она чувствовала лишь теперь. И на её груди был новый крестик – не тот медный, потемневший от времени, который когда-то на неё, ребёнка, надела мать. Не уж то возможно, чтобы её, незнатную девицу, нищую сироту, вот так, с первого взгляда, полюбил и позвал в жёны синеглазый витязь, отчаянный и застенчивый, гневный и нежный, способный распахнуть душу до потаённой глубины, как распахнул на Коломенской дороге, винясь перед мужиками? Да ведь если и существуют такие витязи не только в сказках, они предназначены для боярышень и княжон, а не для крестьянских сиротин. "В жёны хотел тебя взять, коли согласишься..." Ей ли говорил он эти слова?..

Где ты теперь, Васенька, Василёк синеглазый? По каким дорогам носит тебя твой конь? С какими врагами скрестил ты свой меч? Какие беды-несчастья подстерегают тебя во тьме половецкой степи? Кабы могла, все до единой отвела бы их своим сердцем. Уж за то одно жизнь тебе отдала бы, что случившееся было наяву, а не во сне.

При одной мысли, что его могут убить, она каменела и часами творила молитвы, какие знала, во спасение жизни боярского сына Василия Тупика. В одну из таких ночей задумала она попросить главного лекаря взять её в поход. Не уж то старику можно, а ей нельзя? Она ведь не только знает травы – она умеет заживлять ими раны. И в походной лечебнице есть ведь женщины, правда все они – немолоды, и работа им предстоит тяжёлая, страшная – стирать повязки и окровавленную одежду раненых. В конце концов, Дарья и на такую работу пойдёт – пусть кровавая и страшная, но, может, от того ещё более святая, та работа. Ей бы только поближе к Василию да к дедушке Таршиле – тогда ничего не устрашится.

Роман не спешил возвращаться в Звонцы – то помогал Гриде, заменяя Николку-молотобойца, то ковылял за ополченцами в поле, где они учились ратному делу. Аринка радовалась задержке, о ребятах и говорить нечего. Днём, когда собирали травы в лесах, Аринка рассказывала Дарье историю своего замужества, и девушка прониклась восхищением к этой темнобровой молодой женщине, которая не побоялась отстоять своё счастье. Учить Арину ничему не пришлось, травы она знала не хуже Дарьи и под большим секретом поведала подруге, что её мать – добрая колдунья. Глядя в глаза напарницы, сияющие из-под вишнёвого подбрусника – после свадьбы Арина расплела косы, как и положено замужней женщине, – поражаясь мгновенным сменам её настроения, Дарья подумывала, что в жене Юрка сидит бесёнок и Юрка ждёт нелёгкая жизнь – сохрани его Бог в этой войне! Но Арина расположила её другим. В первый же день в лесу она набрала полный подол синеватых сыроежек и везла их домой по тряской дороге. Перехватив взгляд Дарьи, призналась:

–Хочу солёных грибочков прямо до смерти. – И в ухо, чтобы не услышал их пожилой возница и страж. – Знаешь, прямо вот животом хочу, вот этим местом.

Дарья знала от женщин, чем вызываются такие желания, прижалась к подруге, заглянула в глаза:

–Ой, Аринушка, миленькая, тебе, может, нельзя по лесу-то бегать да в телеге по колдобинам трястись?

Женщина рассмеялась, потрепала Дарьину косу.

–Ах ты, глупышка! Да ведь он – ещё маленький, ему и месяца нет, я его совсем не чувствую, он только солёных грибков и просит... Погоди, выйдешь за своего Васю, узнаешь.

Дарья погрустнела, а подруга, переполненная счастьем, говорила:

–Вот кончится всё это, нарожаю Юрку целую ораву. Все девочки чёрненькие будут, как я, а мальчишки – со сметанными головами, как у Юрка. Сначала няньку рожу, потом – ляльку-мальчика, опять няньку и опять ляльку – целую дюжину. Года три отдохну – да ещё дюжину! Пусть он их кормит, от зари до зари работает, чтобы на других заглядывать не оставалось времени, – и расхохоталась, заставив улыбнуться и Дарью...

Дня за три до приезда в Коломну великого князя Дарья проснулась среди ночи в холодном поту: ей снова приснился ордынский аркан, а вместе с ним будто и кровавоглазый зверь вцепился в ногу. Она вскочила с лавки, долго сидела в темноте, прижимала руки к груди. На полу похрапывала хозяйка, на дворе, в сеннике, спали Аринка с мужем, всё было тихо, но в душе Дарьи словно змея поселилась и непрестанно жалила. Какой-то голос звал её куда-то бежать, кого-то спасать, что-то делать. "С Васей – беда?!" Она до утра молилась. Аринка, увидев её бледное лицо и погасшие глаза, спросила: не больна ли? Получив отрицательный ответ, однако, не успокоилась, заварила трав, заставила выпить, но легче девушке не стало. Их возница уже покашливал на подворье – пора на работу, – Юрко давно убежал в лагерь. Завязывая узелок с едой, Аринка посматривала на подругу, потом подошла и, обняв, сказала:

–Снам не верь, деточка, сны бывают только о прошлом. И ничего плохого с твоим Василием ещё не случилось. Счастье, оно приходит не враз – тогда бы люди не ведали, какое – оно. Сегодня оно – со мной, завтра к тебе переметнётся, хоть мы его и не делим. Ох, знала бы ты, как я боюсь за моего Юрка, особенно теперь!

Это признание больше, чем слова утешения, вернуло девушке душевные силы. Разве меньшая опасность грозит Юрку – пусть он здесь, в Коломне, а Василий – где-то под Ордой? Всем тяжело, будет ещё тяжелее, когда вот такие безусые пареньки, как Юрко, под ордынские мечи станут. Матерям-то – каково, но ведь благословили сынов на битву... И хоть змея и не ушла из груди Дарьи, свою тревогу она постаралась спрятать. Надо было жить, дело делать, нужное дело – оно может спасти сотни раненых. И не такое оно – простое, каким может показаться со стороны. День по лесам и лугам бегаешь, руки и ноги в кровь исколоты, всё тело горит, а глянешь – только полповозки трав и набрали. На бальзамы и мази, что готовит лекарь с другими помощниками, много трав надо. Хорошо ещё возница заинтересовался, приглядывается, расспрашивает, помогает.

По дороге к лесу, в пойме Оки, где накануне приметили купы травы зверобоя, им повстречался отряд всадников. По-разному одетые, вооружённые мечами, чеканами и палицами, они ехали цепочкой на приземистых лошадях. Сразу видно, что ополченцы. Отряд, видно, шёл из-за Оки – кони были ещё мокрыми. Дарья взглянула на переднего всадника и ойкнула. Седая бородка, благообразные черты, светлые пронзительные глаза... Всадник перехватил её взгляд, усмехнулся. Ехавший рядом с ним высоченный, плечистый молодец, вооружённый длинным мечом, подмигнул Дарье, и его она тоже узнала, как и третьего – длиннорукого, кряжистого, похожего на лесовика. Дарья закусила губу, а едва проехал отряд, перекрестилась.

–Что ты? – спросила Арина.

Хотелось рассказать, но Дарья помнила последние слова Фомы и только вздохнула. Она не знала, что сохранять тайну той ночи в доме холщовского тиуна уже нет нужды. Фома ещё был атаманом своей ватаги, но его ватага теперь именовалась дозорным отрядом – одним из тех, что несли службу под Коломной, на пограничье с Рязанской землёй, заглядывая и в её пределы. Дмитрий при последней встрече, когда Фома доставил ему письмо и шкатулку от Бастрыка, отправил атамана к воеводе Мещерскому. И лучшего отряда разведчиков у Мещерского не было, хоть он и помалкивал, из кого состоял этот отряд. Слишком уж легендарным человеком был Фома. Сейчас бывшие ватажники возвращались с вестями из-под Рязани, и самая важная – князь Олег со своим войском – по-прежнему в столице, выступать пока не собирается.

В ту ночь атаман явился для Дарьи ангелом-спасителем, и всё же новая встреча с ним напугала её. Зачем он – в Коломне с целым отрядом? Не появится ли за ним Бастрык? Расстались-то они мирно, что-то, значит, связывает их? Ещё сильнее встревожилась она, когда вечером увидела недалеко от лечебницы новый шатёр, возле которого топтался тот ражий детина из лесной ватаги. А он окликнул:

–Эй, девки, вы што, сено запасаете?

–Сено – тебя кормить! – отозвалась Арина.

Парень вразвалку подошёл, улыбаясь во весь рот.

–Как тебя, Дарья, што ль? Здравствуй.

Дарья молчала.

–Да ты чё? Правда не узнала? Ну-ка, вспомни холщовского тиуна. Небось жалеешь, што мы того борова не прирезали? Мне и то жалко, да батяня не велел. А теперь мы уж не ватага – отряд княжеской, – он сказал это с гордостью. – Но коли попадётся мне тот живодёр опять, ей-Бо, прирежу. Ты нас не бойсь, и никого не бойсь тут. Коль што – прямо к атаману ступай.

Парня окликнули свои, и он отошёл.

Аринка накинулась с расспросами, и по дороге домой Дарья рассказала всё. Аринка упрекнула:

–И ты ничего не сказывала мне! Я-то жужжу про свои муки да радости. Ну, вот что: никуда я тебя не отпущу, довольно с тебя беды. Знаю – задумала ты с войском пойти, а я не пущу. И Василий не пустил бы. Мне Юрко, отец и Фрол сказали: война – не для баб, и делать нам там неча, только в обузу станем. Не пущу!..

Никейша Ослоп своим разговором успокоил девушку, но Никейша не ведал, как близко – от него Федька Бастрык.

С десятком преданных ему людей Бастрык пришёл в Коломну прежде звонцовских ополченцев. Он бросил хозяйство и усадьбу на Серафиму, захватив с собой лишь самое необходимое да звонкий металл из тайного запаса. Уходя, Бастрык сжёг за собой мосты, да так, что в том огне могла сгореть вся волость. К нему за вестями явились из Орды двое соглядатаев; Федька велел их схватить и кинуть в поруб. Ночью он выколол им глаза, отрезал носы, языки и уши, отвёз на ордынскую дорогу, бросил там, сказав: "Теперь идите – высматривайте, выслушивайте, вынюхивайте, а потом расскажите своему царю". Оставив живыми изувеченных врагов, Федька даже не подумал, на какую месть от ордынцев обрекает он бывших односельчан. Но что ему – Холщово, которое Федька покидал навсегда?!

Ордынцев Бастрык ненавидел люто. Это они под Казанью захватили его ушкуи, повязав дружину, забрали товары, даже с самого стянули кафтан и сапоги. В один час из богатого новгородского гостя он превратился в нищего. Мурза-наместник, к которому Федька пришёл с жалобой, выслушал, обещал найти грабителей и вернуть добро. С неделю Бастрык околачивался в Казани, всеми презираемый и гонимый, когда же снова явился к наместнику, тот велел отхлестать его плетьми, назвав бродягой и вымогателем. Выше наместника только хан, а до него далеко, да и не пустили бы нищего русского к великому хану. Прежде Бастрык, как всякий купец, главной силой на земле считал серебро и золото. Но тут понял: есть сила могущественнее – меч и власть. Он пошёл к рязанскому князю, который знал его давно. С собой нёс только ненависть. Князь испытал его в хозяйственном и торговом деле, поставил тиуном в Холщово. Там-то Бастрык и развернулся. Князь велел ему войти в дружбу с ордынцами, стать как бы их человеком, а то и продаться в соглядатаи. Бастрык не обманул надежд государя. Изворотливый и хитрый, не раз побывавший в Орде, он ловко водил за нос ордынских начальников. Но сколь ни ценны были его вести, отправляемые в Рязань, Олегу они не помогли избежать двух разорительных нашествий – его обособленное княжество не в силах было противостоять Великой Орде. И хотя нашествия минули Холщово, Бастрык потерял сон: рано или поздно доберутся и до него, несмотря на "службу" ханам. Крепче всех на Руси стояла Москва, и Федька, поразмыслив, стал посылать к Дмитрию верных людей с важными вестями, добытыми в Орде для Рязани. Дмитрий не сразу отозвался, – видно, проверял Бастрыка, и всё же на тиунском подворье в Холщове однажды появился его человек. Так у Бастрыка стало три хозяина; главным он считал московского князя. Тревожно и тяжко служить трём господам – ни Олег, ни Мамай не простили бы ему измены, – но Федька крепился, уверенный, что Дмитрий оценит его по заслугам. Федьку обижало, что вестники в Москву из Орды ни о чём важном не говорили с ним, лишь называли пароли, подкармливались, отдыхали и шли дальше. Но это заставляло его настойчивее выуживать сведения, у него завелись даже постоянные доброхоты в Орде, и он платил им, не скупясь. Только становился угрюмее и злее, копил деньгу да старался показать хозяйский размах, зная, что и об этом сообщают Дмитрию.

Вечным соглядатаем Федька не собирался оставаться, он просил только об одном: чтобы Дмитрий в награду взял его к себе управителем какого-нибудь поместья или определил в купцы да покровительствовал первые годы. И вдруг за какую-то, вроде бы и не очень важную весть об ордынском войске, выуженную у подпившего мурзы, Бастрык получил от Дмитрия благодарность и дорогой перстень с лалом. Самое важное – великий князь обещал исполнить его просьбу, когда придёт срок. Воспрянувший духом Бастрык решил в свою очередь отдарить Дмитрия. Он отделил половину от своего тайного запаса, – может, князь скорее оценит его? Да и золото вернётся – таких услуг государи не забывают.