Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 97 (всего у книги 99 страниц)

49

Хадиджа часто ощущала себя одинокой. И хотя Ибрахим Шаукат – особенно после того, как его возраст стал приближаться к семидесяти годам – зимой стал проводить каждый день дома, он не мог рассеять её одиночества. Хлопоты по хозяйству не уменьшали этого чувства, даже больше – домашние заботы стали отнимать у неё меньше энергии и сил. Ей уже перевалило за сорок шесть, но она по-прежнему была бодрой, сильной и даже располнела. Хуже всего было то, что её обязанности как матери закончились тогда, когда обязанности тёщи, как казалось, ещё не начались и не начнутся. Одна из её невесток была её племянницей, а другая – работала, так что с ней она виделась только изредка и в особых случаях. С подавленным сердцем она беседовала с мужем, завернувшимся в плащ:

– Прошло больше года с момента их свадьбы, а мы так и не зажгли свечей для новорожденного!

Мужчина равнодушно пожал плечами без всяких комментариев, и она продолжала:

– Видимо, Абдуль Муним и Ахмад считают, что иметь потомство уже немодно, как и уважать родителей!

Муж с раздражением сказал:

– Успокойся. Они оба счастливы, и нам этого вполне достаточно.

Хадиджа резко спросила:

– Если невестка не беременеет и не рожает, то какая тогда от неё польза?

– Видимо, твои сыновья расходятся во мнениях с тобой по этому вопросу!

– Они во всём разошлись со мной во мнениях. Все мои усилия и надежды были напрасны…

– Тебе грустно, что ты ещё не стала бабушкой?

Она ответила ещё более резко:

– Мне грустно за них, а не за себя!

– Абдуль Муним водил Кариму ко врачу, и тот предвещал, что всё будет хорошо…

– Бедный так много потратил, а в будущем потратит ещё больше. Сегодняшние невесты стали слишком дороги, как томаты и мясо!

Мужчина засмеялся, не комментируя её слова, и она продолжила:

– А что касается другой, то я прошу Божьей помощи с ней у нашего святого Мутавалли.

– Признайся, что язык у неё словно сотовый мёд!

– Это всё хитрости и плутовство. Чего ещё ожидать от дочери типографского рабочего?

– Побойся Аллаха, шейхиня!

– Интересно, когда наш «профессор» поведёт её ко врачу?

– Они оба отказываются идти!

– Разумеется. Она же работает. Откуда у неё время для беременности и рождения детей?

– Они оба счастливы, и в том нет сомнений.

– Работающая женщина не может быть хорошей женой. И он узнает об этом, когда будет уже поздно…

– Он же мужчина, и это нисколько не повредит ему…

– Во всём нашем квартале нет ни одного молодого человека, который был бы такой же безнадёжной потерей, как мои сыновья!

* * *

Когда и характер, и политическая ориентация Абдуль Мунима выкристаллизовались, он зарекомендовал себя и как способный чиновник, и как активный член «Братьев-мусульман». Когда шефство над их филиалом в квартале Гамалийя было передано ему, он был назначен их советником по юридическим вопросам, вносил свою долю в редактирование их журнала и иногда даже читал проповеди в местных мечетях.

Он устроил в своей квартире место собраний, где братья проводили всю ночь во главе со своим шейхом Али Аль-Мануфи. Молодой человек был особо ревностным и всегда искренне готовым отдать все свои силы, деньги и интеллект призыву к исламу. Как выражался его наставник, это был призыв, поддерживающий традиции предков, суннитским путём, суфийской истиной, политической группой, спортивной ассоциацией, научно-культурной лигой, экономической компанией и социальной мыслью. Шейх Али Аль-Мануфи также говорил:

– Изучение ислама и его заветов даёт исчерпывающий ответ на все проблемы людей как в этом мире, так и в будущей жизни. И те, кто полагает, что его учение ограничивается только духовной стороной или поклонением Богу без всего остального, ошибаются. Ислам – это вероучение, поклонение Богу, родина, национальность, религия, государство, духовность, Священная Книга и меч…

Один из присутствующих при этом молодых людей заметил:

– В это мы верим. Но мы застыли на месте. Нами управляет язычество с его законами, традициями и фигурами…

Шейх Али сказал:

– Необходимы призыв и проповедование, формирование ревностных приверженцев, а затем придёт этап проведения этих целей в жизнь…

– И сколько нам ждать?

– Будем ждать, пока не окончится война. Почва будет подготовлена к нашему призыву. Люди перестали доверять партиям, а когда настанет подходящее время для призыва, каждый член «Братьев» вооружится Кораном и оружием…

Тут подал свой мощный зычный голос Абдуль Муним:

– Давайте готовиться к длительной борьбе. Наш призыв обращён не к одному лишь Египту, а ко всем мусульманам в мире. И мы не добьёмся успеха, пока Египет и исламские страны не будут объединены по кораническим принципам. До тех пор мы не вложим наши мечи в ножны, пока не увидим, что Коран стал конституцией всех мусульман…

Шейх Али Аль-Мануфи сказал:

– Сообщу вам радостную весть: наш призыв распространяется, с Божьей помощью, повсюду. Сегодня у нас есть отделение даже в каждой деревне. Это призыв Аллаха, а Аллах не оставляет без поддержки тех, кто помогает Ему…

В то же самое время не менее горячий спор происходил на первом этаже того же дома, хотя и отличался по цели. Правда, здесь присутствовало не так много участников. Часто по ночам Ахмад и Сусан собирались с некоторыми друзьями, принадлежавшими к различным конфессиям и национальностям, по большей части из сферы журналистики. В тот вечер их посетил мастер Адли Карим. Он был в курсе теоретических споров, которые там проводились, и заявил им:

– Хорошо, что вы изучаете марксизм, но помните, что его исторический детерминизм это всего-навсего неизбежность, возникающая не из расположения звёзд на небе, а зависящая от воли и усилий человека. И наша первейшая обязанность заключается не в том, чтобы философствовать, а в том, чтобы повысить осведомлённость рабочего класса о его исторической роли, которую он призван сыграть ради спасения и себя, и всего мира…

Ахмад сказал:

– Мы переводим ценные книги по этой философии для образованной элиты, читаем вдохновляющие лекции для борющихся рабочих. Оба эти фактора незаменимы…

Мастер Адли Карим ответил:

– Однако развращённое и коррумпированное общество может преобразоваться только руками рабочих. Когда сознание рабочих наполнится новой верой, и весь народ станет единой волевой массой, нас не остановят ни варварские законы, ни пушки…

– Все мы верим в это, однако завоевание умов интеллигенции будет означать контроль над группой кандидатов в руководители и лидеры…

Тут Ахмад заявил:

– Профессор, я бы хотел добавить кое-что ещё: по опыту мне известно, что не так-то легко убедить образованных людей в том, что религия – это суеверие, а загробная жизнь – это заблуждение и усыпление народного сознания. Но высказывать простому народу подобные идеи опасно. Самое серьёзное обвинение, которое наши враги используют против нас – в том, что они клеймят нас вероотступниками и безбожниками…

– Наша первая задача состоит в том, чтобы бороться с попустительством, вялостью и покорностью. Покончить с религией же будет возможно только после политического освобождения, которое можно достичь только с помощью революции. В целом же, нищета сильнее веры, и всегда для нас мудрее всего будет обращаться к народу, говоря с ним на его языке…

Профессор посмотрел с улыбкой на Сусан:

– Вы верили в труд. Неужели брак убедил вас в ценности дискуссий?

Она понимала, что он дразнит её, однако серьёзно заметила:

– Мой муж выступает с лекциями перед рабочими в отдалённых предместьях и руинах. А я без устали распространяю листовки…

Ахмад удручённо заметил:

– Недостаток нашего движения в том, что оно привлекает в свои ряды многих неискренних оппортунистов, из тех, кто трудится только с целью получить вознаграждение или ради узкопартийных интересов!

Покачав своей крупной головой в знак явного презрения, господин Адли Карим сказал:

– Мне это хорошо известно, но также мне известно, что неверующие Омейяды унаследовали власть над исламским миром, и вместе с тем, они распространили его по всему древнему миру до самой Испании!! Так что мы вполне имеем право воспользоваться этими людьми. Но одновременно нам следует предостеречь их. Не забывайте, что время играет на нас, но при условии, что мы отдадим делу все свои силы и принесём себя в жертву….

– А как же «Братья-мусульмане», профессор?! Мы уже почувствовали опасность от них на своём пути!

– Я это не отрицаю, но они не так опасны, как вы себе представляете. Разве вы не видите, что они обращаются к народу на том же языке, что и мы, и говорят об исламском социализме? Даже реакционеры сочли необходимым позаимствовать наш лексикон. Если они опередят нас, совершив революцию, то воплотят некоторые из наших принципов, даже частично. Но они не остановят поступательное движение времени к неизбежной цели. И к тому же распространение знаний – это гарантия того, что мы выгоним их, как свет прогоняет летучих мышей!

* * *

Хадиджа следила за всеми проявлениями этой странной активности в её доме с удивлением, смешанным с раздражением и гневом. Однажды она даже заявила мужу:

– Я никогда ещё не видела домов, похожих на дома Абдуль Мунима и Ахмада. Может быть, они превратили их в кофейни без моего ведома. Не проходит ни единого вечера, чтобы улицу не заполнили бородатые гости или иностранцы, которые даже не являются мусульманами. Я ещё никогда не слышала ничего подобного…

Мужчина покачал головой и ответил:

– Значит, пришло тебе время услышать…

Она резко сказала:

– Даже их жалованья не хватит на весь тот кофе, что они подают своим гостям!..

– Они пожаловались тебе на нехватку денег?

– А люди? Что скажут люди, которые видят все эти толпы, которые входят и выходят?

– Каждый человек в своём доме хозяин…

Хадиджа фыркнула:

– Их нестихающие разговоры иногда доносятся даже до улицы…

– Ну и пусть доносятся до улицы или даже до неба!..

Она глубоко вздохнула и ударила ладонью о ладонь…

50

Вилла Абдуррахима-паши Исы в Хелуане была заполнена последней волной посетителей, что пришли попрощаться с ним перед его отъездом в святые земли Хиджаза для совершения хаджа…

– Хадж – моё стремление, которое я так давно питаю. Да проклята будет вся эта политика, которая удерживала меня от него год за годом. В моём возрасте человек уже должен думать о скорой встрече со своим Господом.

Али Мехран, помощник паши, поддакнул:

– Да проклята будет политика!

Паша задумчиво устремил свои блёклые глаза на Ридвана и Хилми и сказал:

– Говори о ней всё, что угодно, однако она сделала мне прекрасное одолжение, которое я никогда не забуду – отвлекла меня от одиночества. Старый холостяк как я нуждается в общении пусть даже и в аду!

Али Мехран игриво вскинул брови и произнёс:

– А как же мы, паша? Разве мы не выполняем свой долг, отвлекая вас?

– Это без сомнения, так. Но когда ты одинок, день тянется так же долго, как зимняя ночь. Человеку необходим товарищ. Я признаю, что женщина это важная необходимость. Сколько же я вспоминаю о своей матери в эти дни! Женщина необходима даже тому, кто не хочет её!

Ридван думал о разных посторонних вопросах, и вдруг спросил пашу:

– Предположим, что Ан-Наххас-паша потеряет власть. Не откажетесь ли вы тогда от своей поездки?!

Паша гневно отмахнулся и сказал:

– Пусть этот неудачник остаётся, по крайней мере, пока я не вернусь из хаджа!..

Затем, покачав головой, заметил:

– Все мы грешники, но хадж смывает грехи…

Хилми Иззат засмеялся:

– Вы, паша, верующий, и ваша вера многих сбивает с толку!

– Почему? Вера терпима. Один лишь лицемер утверждает о своей абсолютной безгрешности. Неразумно считать, что человек совершает грехи только тогда, когда его вера мертва. Да и потом – наши грехи больше похожи на невинные детские шалости!

Али Мехран, издав вздох облечения, сказал:

– Превосходные слова! Разрешите мне теперь откровенно заявить вам, что я часто чувствовал недоброе предзнаменование, когда вы заговаривали о своём решении отправиться в хадж! Я задавался вопросом: означает ли это покаяние?! И закончились ли для нас радости жизни?!

Паша расхохотался так, что туловище его затряслось:

– Ах ты, чёртово отродье! Вы и впрямь огорчитесь, если узнаете, что я покаялся?

Хилми застонал:

– Словно женщина, чей младенец убит прямо у неё на коленях!

Абдуррахим-паша снова засмеялся и сказал:

– Позор вам, бесстыжие! Если такой, как я, действительно захочет покаяться, он должен избегать красивых глаз и розовых щёк, а не усердно посещать могилу Пророка, мир ему и благословение…

Мехран злорадным тоном воскликнул:

– Вы едете в Хиджаз? А вы вообще знаете, что это такое? Знающие люди рассказали мне, что там вы будете словно просящий помощи у огня от зноя!

Хилми Иззат запротестовал:

– Может быть, это всё лживая пропаганда англичан? А есть во всём Хиджазе хотя бы одно ангельское лицо, подобное лицу Ридвана?!

Абдуррахим Иса воскликнул:

– Ни там, ни даже в раю!.. – затем, словно отойдя от этой темы… – Ах вы бесстыдные мальчишки, мы же обсуждали покаяние!

Али Мехран сказал:

– Не так быстро, паша. Вы однажды рассказали мне об одном суфии, что каялся семьдесят раз. Разве это не означает, что он семьдесят раз согрешил?

Ридван также заметил:

– Или сто?

Али Мехран ответил:

– Я доволен и семидесятью!

С сияющим от радости лицом паша спросил:

– А долго ли длится наша жизнь?

– Да продлит Господь наш вашу жизнь, паша. Успокойте нас и скажите, что это ваше первое покаяние!

– И последнее!

– Глупое бахвальство! Если вы провоцируете меня, то когда вы вернётесь, я буду встречать вас из хаджа с личиком, похожим на Луну в своей красоте, или даже с несколькими такими, и тогда посмотрим, что вы будете делать!

Паша улыбнулся:

– Результат будет таким же, как твоя физиономия. Ты дьявол, Мехран, дьявол, без которого человеку не обойтись…

– И спасибо Господу Богу за то…

Ридван и Хилми произнесли почти одновременно:

– Спасибо Господу…

Паша с гордостью и восторгом сказал:

– Вы мои милые друзья. Какая же жизнь без любви и дружбы? Жизнь прекрасна, и красота прекрасна, упоение музыкой прекрасно, прощение прекрасно. Вы молоды и потому смотрите на жизнь под особым углом. Жизнь же многому научит вас. Я люблю вас и люблю этот мир. Я посещу Дом Господа ради благодарности, просьбы о прощении и мольбы о наставлении на путь истинный…

Ридван улыбнулся его словам:

– До чего вы прекрасны! Вы так и источаете безмятежность…

Али Мехран лукаво сказал:

– Однако всего лишь одно небольшое движение, и он будет источать кое-что совсем другое. Правда, паша? Вы учитель для целого поколения!

– А ты сам Иблис, сын старой карги! О Боже, если я когда-нибудь предстану на том свете для отчёта, я просто укажу на тебя, и этого будет достаточно!

– На меня?.. Вы несправедливы со мной, ей-Богу. Я всего лишь ваш покорный слуга!

– Нет, ты дьявол…

– Но ведь без него человеку не обойтись?!

Паша засмеялся:

– Да, сводник…

– Я был и по-прежнему являюсь в вашей насыщенной жизни приятной мелодией, красивым личиком и постоянным счастьем. И наконец, не забудьте о моей молодости, ваше вероломное превосходительство!

Паша вздохнул со стоном:

– О молодость!.. О былые времена!.. О дети, почему вы так быстро растёте?!! Да славится и возвышается мудрость Твоя, о Господи!

Он прочитал строки из стихотворения:

Моё копьё не отклонялось от злорадства врага,

Ему подходили и утро, и вечер.

Мехран, подёрнув бровями, переспросил:

– От злорадства врага?! Нет уж, скажите лучше «От насмешек Мехрана»!

– Сукин ты сын, не порть нам настроение своей болтовнёй! Нельзя шутить, когда мы вспоминаем прекрасное былое время. Иногда слёзы лучше улыбок, они более гуманны и полны признательности. Вот послушайте ещё такое стихотворение:

Она отвергла меня, но том, о чём она не знала

Были седина и плешь.

– Что вы думаете о словах «то, о чём она не знала»?

Тут Мехран заговорил тоном продавца газет:

– Газеты «События», «Пирамиды», «Египтянин»…

Паша в отчаянии взмолился:

– Это не твоя вина, это…

– Ваша вина!

– Моя?.. Меня винить не в чем. Когда я познакомился с тобой, ты был развращён настолько, что тебе мог бы позавидовать сам Иблис. Но я не позволю тебе испортить атмосферу, созданную воспоминаниями. Вот послушайте ещё одно стихотворение:

Я был лишён молодости, когда был совсем юн.

Как ветка лишается листвы.

Мехран встревоженно спросил:

– Как ветка, паша?

Паша перевёл взгляд на Ридвана и Хилми, которых объял смех:

– Ваш друг словно труп, которого не трогает поэзия! Но скоро он пожалеет об этом, когда о каждом встреченном красавце будет говорить в прошедшем времени. – Тут он обратился к Мехрану. – А как же друзья прошлого, ты забыл их, сын старой карги?

– О, да сохранит их Аллах… Это были образцы красоты и жеманства…

– Что тебе известно о Шакире Сулеймане?

– Он был заместителем министра внутренних дел и салонной собачонкой у англичан, пока не вышел на пенсию раньше срока во время второго или третьего правительства Ан-Наххаса, точно не помню. Полагаю, что сейчас он удалился от мира и сидит у себя в Кум Хамаде…

– Какие чудесные были те дни! А как там Хамед Ан-Наджди?

– Ему не повезло больше всех остальных наших друзей! Он остался у разбитого корыта, и теперь по ночам обходит общественные уборные…

– Он был остроумным и обаятельным малым, но при этом азартным игроком и дебоширом. А Али Рафат?

– Благодаря «своим стараниям» он сумел стать членом совета директоров сразу в нескольких компаниях, но говорят, что его репутация стоила ему поста в правительстве!

– Не следует верить тому, что говорят люди. В правительство получили назначение те, чья слава распространилась далеко за пределами нашего королевства, но как я уже много раз указывал вам, обладание добродетелями для нас гораздо важнее, чем для других! Если хоть один из вас достигнет их, то его и попрекнуть будет не в чем. Мамлюки правили Египтом в течение многих поколений, и их потомки до сих пор пользуются всеми благами богатства и высокого положения. Однако что такое эти мамлюки?! Ничего! Раб, которым владеют! Я расскажу вам одну очень важную историю…

Паша некоторое время хранил молчание, словно собираясь с мыслями, потом сказал:

– Тогда я ещё был председателем суда. И к нам попало гражданское дело об оспариваемом наследстве. До рассмотрения дела кто-то познакомил меня с одним красивым юношей с лицом как у Ридвана, станом как у Хилми и…, – он указал на Мехрана…, – и изяществом этого пса в самом расцвете молодости!.. Некоторое время мы поддерживали дружбу, и я не знал, что у него есть одна тайна, пока не настал день рассмотрения дела, и он представлял одну из сторон! И что вы думаете, я сделал?

Ридван пробормотал:

– Ну и ситуация!

– Я дал себе отвод по этому делу без каких-либо колебаний!

Ридван и Хилми высказали восхищение, а Мехран возразил:

– И все его усилия, значит, пропали даром?!

Паша, не обратив внимания на замечание Мехрана, продолжал:

– Но это ещё не всё. Я порвал с ним из презрения к его скверному характеру. Да, если у человека отсутствует нравственность, он ничего не стоит. Не англичане самые умные люди. Французы и итальянцы умнее их, однако они господствуют благодаря своей морали, а значит, господствуют над всем миром! Вот почему я отвергаю банальную, низкопробную красоту.

Али Мехран со смехом спросил его:

– Я так понимаю, что вы держали меня при себе потому, что я обладаю нравственностью?

Отмахнувшись от него рукой, паша сказал:

– Нравственность может быть разной. От судьи требуется, чтобы он был добродетельным и справедливым, министр должен обладать чувством долга и ответственностью перед обществом, а друг – искренним и верным. А ты, без сомнения, буян и хам в большинстве случаев, однако честный и…

– Надеюсь, что лицо моё покрылось румянцем смущения!

– Аллах не налагает на душу больше того, что она может вынести!.. На самом деле мне довольно и того хорошего, что есть в тебе. И к тому же ты ещё муж и отец, а это ещё одна добродетель. Счастье могут по-настоящему ценить только те, которые страдают из-за тишины в доме. Поселившаяся в доме тишина – это одно из мучений в старости!

Ридван неодобрительно заметил:

– Я думал, что старость это любовь к покою и тишине.

– Представления молодых людей о старости – это заблуждение. Представления стариков о молодости – это сожаления. Скажи-ка мне, Ридван, что ты думаешь о браке?

Ридван нахмурился и ответил:

– Я вам уже говорил это раньше, паша.

– И нет надежды, что ты передумаешь?

– Не думаю.

– Почему?

Ридван немного поколебался и сказал:

– Удивительно, но я даже и не знаю. Но женщина кажется мне созданием, вызывающим отвращение!

В увядших глазах появился грустный взгляд:

– Какая жалость! Разве ты не видишь, что даже Мехран – и тот муж и отец? И твой друг Хилми тоже сторонник брака? Мне вдвойне жаль – не только тебя, но и себя, потому что часто меня озадачивало то, что я читал и слышал о красоте женщины, хотя и держал своё мнение при себе из уважения к памяти матери. Я очень сильно её любил. Она отдала Богу душу у меня на руках, когда мои слёзы капали на её лоб и щёки. Как бы я хотел, Ридван, чтобы ты смог преодолеть все свои проблемы…

Ридван рассеянно и задумчиво сказал:

– Человек может прожить и без женщины… Это не проблема!

– Человек может прожить и без женщины, но в этом-то и проблема! Ты можешь не обращать внимания на то, о чём спросят другие, но как насчёт тебя самого? Возможно, ты скажешь, что женщина вызывает у тебя отвращение, но почему же она не вызывает отвращения у других? Ты ощущаешь, что ты сродни неизлечимой болезни и сторонишься всего мира. Но это худший компаньон одиночества. Может быть, после тебе будет стыдно того, что ты вынужденно продолжаешь презираешь женщин.

Али Мехран в отчаянии фыркнул и сказал:

– Я мечтал о приятном вечере, достойном прощания!

Абдуррахим-паша засмеялся и спросил:

– Но это же прощание с паломником!.. Что ты вообще знаешь о прощании с паломниками?

– Я провожу вас с молитвой и встречу с розовощёкими и прекрасными, и тогда посмотрим, что вы будете делать!

Паша ударил рукой об руку и засмеялся:

– Предаю себя в руки Всемогущего Аллаха!