Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 99 страниц)

16

Новые друзья расстались около Атабы. Камаль вернулся на улицу Муски, когда было уже около восьми вечера. Он с трудом дышал из-за зноя и духоты. Около переулка Аль-Джаухари он немного задержался, затем направился в третий дом слева и поднялся по лестнице на второй этаж, позвонил. Веерообразное окошко на двери открылось и показалось лицо женщины, которой было уже лет за шестьдесят. Она поприветствовала его улыбкой, обнажившей золотые зубы, и открыла ему дверь. Он вошёл молча, но женщина гостеприимно воскликнула:

– Добро пожаловать, сын моего любимого, сын моего брата. Добро пожаловать….

Он последовал за ней в гостиную, что находилась посреди других комнат. В ней стояли друг напротив друга два дивана, а между ними небольшой декоративный ковёр, столик и кальян. По углам гостиной шёл аромат благовоний.

Женщина была полной, но хрупкой из-за старости. Голова её была повязана платком, расшитым блёстками. Хоть и подведённые сурьмой, глаза её сверкали тяжёлым взглядом, выдававшим пристрастие к наркотикам. В складках лица были видны остатки былой красоты и неизбывного распутства. Она забралась на диван перед кальяном, скрестив ноги по-турецки и кивком указала ему присесть рядом.

Он сел и с улыбкой спросил:

– Как поживаете, госпожа Джалила?

Она протестующе воскликнула:

– Называй меня тётей..!

– Как поживаете, тётя?

– Супер, сынок Абд Аль-Джавада…, – затем она громким хриплым голосом позвала… – Эй, девочка, Назла!..

Через несколько минут пришла служанка с двумя полными рюмками и поставила их на столик. Джалила сказала:

– Пей. Как часто я говорила это твоему отцу в те сладчайшие далёкие дни…

Камаль взял рюмку и со смехом заметил:

– И правда, очень печально, что я пришёл так поздно!

Она толкнула его так, что её золотые браслеты на руках зазвенели:

– Позор! Ты бы хотел посеять зло и испортить то, чему поклонялся твой отец?!

Затем она продолжила:

– Однако где ты, и где твой отец? Он женился во второй раз, когда я познакомилась с ним. Женился рано, как было тогда принято. Но это не помешало ему взять меня в любовницы в те дни, что были самыми сладкими днями моей жизни. Потом он оставил меня ради Зубайды, да поможет ей Господь Бог наш. После у него были десятки других женщин, да смилостивится над ним Аллах. Ты же всё ещё не женат, и вместе с тем посещаешь мой дом только каждый четверг вечером, позор тебе! Где же мужская честь, где?!

Его отец, о котором он услышал от неё, был совсем не таким, каким он знал его, и даже не таким, о каком ему рассказывал Ясин: инстинктивный, ведущий бурную жизнь, сердце которого не сковано интеллектуальным бременем. И что он по сравнению с отцом? Даже вечерами в четверг, когда он посещает это заведение, он может насладиться «любовью» только вместе с алкоголем, и если бы не хмель, то атмосфера здесь казалась бы ему угрюмой и внушающей мысли о бегстве. Первая ночь, когда судьба забросила его в этот дом, была незабываемой: он впервые увидел эту женщину, и она пригласила его присесть рядом с ней, пока для него не освободится девушка. Когда в разговоре он упомянул своё полное имя, она воскликнула: «Ты сын господина Ахмада Абд Аль-Джавада, торговца с улицы Ан-Нахасин?».. «Да, а вы знакомы с моим отцом?»… «Тысячу раз приветствую тебя!.. Знаю ли я твоего отца?.. Да я знаю его больше, чем ты сам… Мы знали друг друга как облупленные, и я пела на свадьбе твоей сестры… В своё время я была такой же, как Умм Кульсум в наши хмурые дни… Спроси обо мне кого хочешь». «Для меня знакомство с вами большая честь, госпожа». «Выбирай любую девушку, которая тебе понравится. Какой может быть счёт между добрыми друзьями?» Так он впервые приобщился к разврату в этом доме за счёт своего отца.

Джалила долго глядела на его лицо, пока его сердце не сжалось под этим взглядом. Если бы не правила приличия, она бы непременно выразила своё изумление: откуда это странное сочетание столь огромной головы и этого причудливого носа с румяным круглым лицом его отца?

Затем между ними завязался длинный разговор, из которого Камаль узнал тайную историю своего отца, его отличительные черты и славные поступки, приключения и скрытые качества. «Я не могу прийти в себя от изумления, и всегда колеблюсь между пылающим инстинктом и свежим ветерком суфийского мистицизма!»

Приветствуя её, Камаль сказал:

– Не преувеличивайте, тётя. Я же учитель, а учитель любит делать такие дела осторожно, в тайне. И не забывайте, что будучи на каникулах, я посещаю вас несколько раз в неделю вместо одного раза. Разве я не был у вас позавчера? Я прихожу к вам всякий раз, как…

«Всякий раз, как меня снедает тревога. Именно тревога толкает меня сюда чаще, чем похоть».

– Всякий раз, как что, дорогой?

– Всякий раз, как освобождаюсь от работы…

– Скажи лучше что-нибудь другое. Ох, ну и времена настали! Наши деньги делали из золота, а ваши уже делают из железа и меди. У нас была настоящая, живая музыка из плоти и крови, тогда как у вас – радио. Наши мужчины появились из чресел Адама, тогда как ваши – от Евы. Что вы на это скажите, учитель девочек?

Она затянулась кальяном, затем запела:

Учитель девочек, научи их

Играть на инструментах и петь.

Камаль засмеялся, наклонился к ней и чмокнул в щёку одновременно и ласково, и шутливо. Она воскликнула:

– У тебя колючки, а не усы! Да поможет Аллах Атийе!

– Она же любит колючки…

– Кстати, вчера у нас был клиент-офицер полиции. Я не хвастаюсь. Многие наши клиенты видные господа. Или ты полагаешь, что своими визитами ты даёшь нам подаяние?!

– Госпожа Джалила, вы такая славная[84]84
  Имя Джалила по-арабски означает «Славная», «Благородная», «Величественная».


[Закрыть]…

– Я люблю тебя, когда ты захмелеешь. Хмель выхолащивает из тебя солидность учителя и делает тебя немного более похожим на своего отца. Но лучше скажи мне вот что: ты разве не любишь Атийю?… Она тебя так любит!

«Как могут эти сердца, превратившиеся в камень под действием грубой жизни, вообще любить кого-то?» Но вот какие сердца выпали на его долю, были ли они щедры на любовь или хотели её? Его любила дочка хозяина лавки жареных закусок, но он отверг её любовь. Ещё он любил Аиду, но она отвергла его. Словарь его жизни не ведал об ином значении любви, кроме как боль. Та самая удивительная боль, что разожгла в его душе бурное пламя, в котором он увидел тайны жизни. Позади него остались лишь обломки. Насмешливо комментируя её слова, он сказал:

– Да будет вам сопутствовать крепкое здоровье…

– Она работает в этой сфере после своего развода!

– Слава Богу, кроме которого хвалить за дурное больше некого!..

– Слава Богу в любом случае.

Камаль многозначительно улыбнулся. Джалила поняла, какой смысл он вложил в эту улыбку, и будто бы в знак протеста сказала:

– Ты находишь, что я слишком уж часто воздаю хвалу Богу?.. Эх ты, сын Абд Аль-Джавада. Слушай, у меня нет ни сына, ни дочери, и я сыта этим миром. Прощение дарует только Аллах.

Удивительно, что рассказ этой женщины так часто смешивался с мелодией, внушённой набожностью!..

Камаль принялся украдкой поглядывать на неё, осушив остаток своей рюмки. Чары алкоголя подействовали на него уже с первой же рюмки. Он поймал себя на том, что вспоминает прошлое, найдя в вине возвышенную радость. Как же много радостей бесследно скрылось! В самом начале похоть была для него и восстанием, и победой, но со временем стала приземлённой философией. Затем время и привычка потушили упоение от неё. Часто бывало и так, что он колебался между небом и землёй, до того, как между небом и землёй пролегло сомнение.

Раздался звонок в дверь и вошла Атийя, звонко смеясь и постукивая туфельками.

Такая вся светлая, гибкая, упитанная. Она поцеловала руку хозяйки, бросила весёлый взгляд на две пустые рюмки и шутливо сказала Камалю:

– Ты мне изменил!

Она склонилась к уху хозяйки и что-то прошептала, затем смеясь, поглядела на Камаля и прошла в комнату, что располагалась справа от гостиной. Джалила толкнула его и сказала:

– Вставай, свет очей моих…

Он взял свою феску и проследовал в комнату. Назла тут же возникла на пути, неся в руках поднос с бутылкой, двумя рюмками и лёгкой закуской. Атийя сказала ей:

– Принеси нам две порции шашлыка от Аджати, я голодна!

Он снял с себя пиджак и с облегчением вытянул ноги, затем присел и поглядел на неё, пока она снимала туфли и платье. Затем перед зеркалом оправила на себе сорочку и причесала волосы. Ему нравилось её полное гибкое белое тело. А Аида, интересно, каким телом обладала она? Он часто вспоминал её, но в его воспоминаниях она представала какой-то бесплотной. И даже когда он воссоздавал в памяти её стройность, смуглость и изящество, она представала перед ним как символическая идея. А то, что обычно закрепляется в памяти, вроде таких прелестей, как грудь, ягодицы и бёдра, он не помнил, поскольку чувства его были обращены к другому. Сегодня, если бы какая-нибудь красотка, обладающая и стройностью, и смуглой кожей, и изяществом, показала ему себя во всей красе, он бы не дал ей и двадцати пиастров. Тогда как он мог любить Аиду? И почему память о ней была под надёжной защитой величия и святости, несмотря на его презрение ко всему?!

– Как же жарко, уфф…

– Если нас разберёт от алкоголя, нам будет уже всё равно, жарко там или холодно…

– Не пожирай меня глазами, сними свои очки!

«Разведённая и с детьми, она прячет своё мрачное уныние за буйством. Эти ненасытные ночи высосут из неё женственность и человечность, так что она и сама того не заметит. В её дыхании смешались поддельная страсть и ненависть, а это худшая форма порабощения. Алкоголь потому и является спасением от мучений, а также спасением от мыслей!»

Она распласталась рядом с ним и потянула белую руку к бутылке, наполнив обе рюмки. В этом доме за такую вот бутылку брали вдвое дороже настоящей цены. Всё здесь было дорого, за исключением женщин, за исключением человека. И если бы не алкоголь, невозможно было бы отвлечься от вытаращенного с отвращением взгляда всего человечества, хотя в нашей жизни есть место проституткам и совсем иного рода, вроде министров и писателей!

Когда вторая рюмка наполнила его нутро, мелькнули первые вестники забвения и восторга. «Я желал эту женщину так давно, что даже и не знаю, с какого времени. Страсть это деспотичный правитель, тогда как любовь это нечто иное. Свободная от страсти, она предстаёт в странном обличье. Если мне когда-нибудь будет дано отыскать и то, и другое в одном человеческом существе, я познаю стабильность, к которой стремлюсь. Потому-то я по-прежнему вижу жизнь в виде разрозненных элементов, которым не хватает гармонии. Мне нужен брак и для общей моей жизни, и для частной, и я не знаю, какая из них основа для другой. Но я уверен, что несчастен, несмотря на тот стиль жизни, что обеспечил мне возможность иметь как интеллектуальные, так и телесные удовольствия, словно поезд, что стремительно движется вперёд, но и сам не знает, ни откуда, ни куда он направляется. Страсть – это своенравная красотка, которую быстро поражает пресыщение. Сердце же кричит, с болезненным отчаянием, тщетно разыскивая вечный источник блаженства. Потому жалобам нет конца, а жизнь это гигантский обман. Нам следует соответствовать её тайной мудрости, чтобы с удовлетворением принять этот обман. Мы похожи на актёра, что и сам осознаёт свою выдуманную роль, исполняемую на сцене, но несмотря на это, поклоняется этому искусству».

Он одним залпом опустошил третью рюмку, а Атийя залилась смехом. Она от всего сердца любила напиваться, хотя алкоголь мог сделать с ней что угодно. Если бы он во-время не остановил её, она бы начала громко смеяться, дебоширить, плакать, и блевать. Вино заиграло в его голове, и он задрожал от восторга и поглядел на неё, широко улыбаясь. Сейчас она была всего-навсего женщиной, а не проблемой. Да и проблем будто бы и не было в помине. И само бытиё – наиболее сложная проблема в жизни – больше не было проблемой. «Ты просто выпей и отдайся поцелуям…», подумал он.

– До чего ты мила, когда смеёшься без всякой причины!

– Если я смеюсь без причины, то ты должен знать, что некоторые причины более серьёзны, чтобы их упоминать…

17

Закутавшись в пальто, Абдуль Муним вернулся в Суккарийю, подбадривая себя время от времени против лютой зимней стужи. Стояла кромешная темнота, хотя на часах ещё не было и девяти. Едва он подошёл к лестнице, как дверь в квартиру на первом этаже раскрылась и наружу выскользнула мягкая тень, поджидавшая его. Сердце его заколотилось, пока пылающие глаза высматривали её в темноте. Он проследовал за её тенью, поднимаясь вверх по лестнице неслышными шагами, стараясь ступать беззвучно. Он разрывался между желанием уступить соблазну и волей, понуждавшей взять под контроль свои нервы, которые, видимо, намерены были изменить ему и покончить с ним. Тут он вспомнил – только сейчас – что она заранее назначила ему свидание в эту ночь, и он мог вернуться домой раньше этого срока или наоборот, позже, чтобы уклониться от встречи с ней. Но он полностью забыл об этом!.. У него не было времени для раздумий и принятия каких-либо мер. Ему придётся отложить это и подумать позже, когда он останется один в своей комнате. В тот момент он либо одержит триумф, либо унизительное поражение. Он поднимался по лестнице вслед за ней, так и не приняв никакого решения и подвергнув себя этому испытанию. Ничто не могло заставить его забыть страданий этой извечной борьбы. Наверху лестничной клетки ему показалось, что её тень стала настолько огромной, что заполнила собой всё пространство и время. Скрывая своё волнение и намереваясь сопротивляться во что бы то ни стало, он сказал:

– Добрый вечер…

Нежный голос ответил ему:

– Добрый вечер. Спасибо тебе за то, что послушался моего совета и надел пальто…

Он был тронут её нежностью, и слово, что он собирался сказать, само собой растаяло у него в горле. Пытаясь скрыть замешательство, он произнёс:

– Я боялся, что сегодня вечером пойдёт дождь…

Она подняла голову кверху, словно глядя на небо, и сказала:

– Рано или поздно дождь пойдёт. На небе не видно ни звезды. Я еле различила тебя, когда ты появился на улице.

Он собрал все свои противоречивые чувства и тоном, похожим на предостережение, заявил:

– Холодно, а на лестнице ещё и очень влажно!

С откровенностью и прямотой, усвоенной от него самого, молоденькая девушка сказала:

– Я не чувствую холода рядом с тобой!..

Лицо его обжигал огонь, идущий изнутри. Состояние его свидетельствовало о том, что он вот-вот снова повторит свою ошибку, несмотря на всё, и тогда он призвал на подмогу всю свою волю, чтобы побороть содрогание, что растеклось во всём его теле. Она спросила:

– Почему ты ничего не говоришь?

Он почувствовал, как её рука нежно сжимает его плечо, и не совладав с собой, обнял её рукой и оставил долгий поцелуй на губах. После этого он осыпал её поцелуями, словно каплями дождя, и услышал её нежный голос, что с трудом произнёс:

– Мне невыносимо быть так далеко от тебя…

Он продолжал обнимать её и сам таял в её объятиях, когда она прошептала ему на ухо:

– Я бы хотела навсегда остаться вот так в твоих объятиях…

Сжав её, он дрожащим голосом произнёс:

– Как жаль!

В темноте она немного отдёрнула голову и спросила:

– Чего тебе жаль, любимый мой?

– Той ошибки, что мы совершаем…

– Какой ошибки, ради Бога?

Он мягко высвободился из её объятий и начал снимать пальто, потом свернул его и уже хотел положить его на ступени, как вдруг отказался от своей затеи в самый последний и ужасный момент, и сложил его на руке. Затем отступил назад на шаг, тяжело переводя дыхание. Его решительность поборола желание отдаться страсти, и изменила всё. Он перехватил её руку, стремившуюся обхватить его за шею, и немного помедлил, чтобы прийти в себя, а затем спокойно сказал:

– Это большая ошибка…

– Какая ошибка?!.. Я ничего не понимаю…

«Молоденькая девушка, которой нет ещё и четырнадцати, а ты играешь с ней ради удовлетворения своего беспощадного желания. Эта игра ни к чему не приведёт, только навлечёт гнев Божий и отвращение».

– Ты должна понять: сможем ли мы открыто сказать всем о том, что делаем?

– Сказать всем?

– Погляди сама, даже ты сама это отрицаешь!.. Но почему бы нам не объявить об этом, если только это не презренный порок!..

Он ощутил, как к нему тянется её рука, и встал на следующую ступеньку на лестнице, уверенный в том, что благополучно преодолел на сей раз опасный участок.

– Признайся, что мы совершаем ошибку, и не следует упорствовать в этом…

– Так странно слышать от тебя эти слова…

– Нет ничего странного. Моя совесть больше не может терпеть это, она мучает меня и делает недействительной мою молитву.

«Она молчит!.. Я расстроил её. Да простит меня Господь. Какое мучение! Но я не отступлюсь, и хвала Аллаху за что, что эта ошибка не подбила меня на что-то ещё более худшее…»

– То, что случилось между нами, должно стать для нас уроком, и не будем к этому больше возвращаться. Ты ещё мала, а уже совершила ошибку. В следующий раз не совершай её.

Когда она заговорила, в голосе её слышались плачущие нотки:

– Я не совершала ошибки…Ты хочешь меня бросить?…Что ты затеваешь?

Абдуль Муним полностью овладел своими чувствами и ответил:

– Возвращайся домой и не делай ничего такого, что бы пришлось скрывать. Не поджидай никого в темноте…

Дрожащий голос произнёс:

– Ты бросаешь меня?.. Неужели ты забыл, что говорил о нашей любви?

– То были слова безумца. Ты ошибаешься. Пусть это будет тебе уроком. Остерегайся темноты, потому что она может стать концом для тебя. Ты мала, но вот откуда у тебя такая смелость?!

В темноте эхом отдавались её рыдания, не смягчившие, однако, его сердце. Его пьянила жестокая победа:

– Внемли моим словам и не сердись. Помни, что если бы я оказался подлецом, то не удовлетворился бы тем, что бросил тебя, не погубив до того. Да хранит тебя Аллах. Прощай…

С этими словами он умчался вверх по лестнице. Мучения его были окончены, а раскаяние больше никогда не сможет вонзиться в него своими клыками. Ему следует помнить слова наставника, шейха Али Аль-Мануфи: «Одержать победу над шайтаном нельзя, если игнорировать то, что заложено в нас природой». Да, он помнит это. Он быстро снял с себя одежду и надел домашний джильбаб, затем сказал Ахмаду, который выходил из комнаты:

– Я хочу ненадолго остаться наедине с отцом в кабинете. Подожди здесь немного, пожалуйста…

По пути в кабинет он попросил отца последовать за ним. Хадиджа подняла голову и спросила:

– Всё в порядке?

– Я сначала поговорю с отцом, а затем и с вами, в свою очередь…

Ибрахим Шаукат молча последовал за ним. Он недавно получил новый комплект зубных протезов, и по прошествии шести месяцев такой беззубой жизни к нему вернулась праздная уверенность. Они сели рядом, и отец сказал:

– Надеюсь, всё хорошо, Иншалла?..

Абдуль Муним без колебаний и подготовки сразу перешёл к делу:

– Отец, я хочу жениться!

Мужчина посмотрел ему в лицо, затем нахмурился с улыбкой, будто ничего не понял, и в замешательстве покачал головой:

– Жениться? На всё своё время. Почему ты говоришь мне об этом сейчас?

– Я хочу жениться сейчас…

– Сейчас?! Тебе только восемнадцать. Почему бы не подождать, пока ты не получишь свой диплом?

– Я не могу…

Тут дверь открылась и в комнату вошла Хадиджа с вопросом:

– Что это здесь происходит за дверью? Неужели у тебя есть тайны, о которых ты можешь рассказывать отцу, а мне нет?

Абдуль Муним нервозно поморщился, а Ибрахим заговорил, едва понимая смысл собственных слов:

– Абдуль Муним хочет жениться…

Хадиджа поглядела на сына так, будто опасалась, не сошёл ли он с ума, и воскликнула:

– Жениться? Что я слышу? Ты что же, решил бросить учёбу в университете?

Абдуль Муним решительно и сердито ответил:

– Я сказал, что хочу жениться, а не бросить учёбу. Я продолжу учиться, будучи женатым. Вот и всё…

Переводя взгляд с него на его отца, Хадиджа сказала:

– Абдуль Муним, ты это серьёзно?

Он закричал:

– Абсолютно серьёзно…

Женщина ударила рукой об руку и сказала:

– Тебя сглазили. Что случилось с твоим разумом, сынок?

Абдуль Муним в ярости поднялся и ответил:

– Что на вас нашло? Я хотел сначала поговорить с отцом наедине, но у вас нет никакого терпения. Послушайте меня оба. Я хочу жениться, и у меня есть ещё два года, чтобы закончить учёбу. Вы, отец, можете меня поддерживать эти два года, и если бы я не был в этом уверен, то не стал бы излагать свою просьбу…

– О милость Господня! Они похитили его разум!

– Кто это похитил мой разум?

– Аллаху это лучше известно… Ты их знаешь, и мы скоро узнаем…

Юноша заговорил с отцом:

– Не слушайте её. Сейчас я не знаю даже, кто будет моей избранницей. Выберете её сами для меня. Я хочу достойную жену, любую девушку!

Хадиджа в изумлении спросила его:

– Ты имеешь в виду, что нет такой девушки, что была бы причиной всей этой беды?

– Совсем нет. Поверьте мне, и выберете мне её сами…

– Ну тогда зачем же такая спешка? Позволь мне выбрать тебе невесту, и дай некоторое время. Это дело на год или два!

Он повысил голос:

– Я не шучу. Оставьте меня с отцом. Он в этом разбирается лучше вас!

Отец спокойно спросил:

– К чему такая спешка?

Абдуль Муним, опустив глаза, ответил:

– Я не могу ждать.

Хадиджа тоже спросила:

– А как могут тысячи других юношей вроде тебя?

Абдуль Муним, обращаясь к отцу, сказал:

– Я не приемлю то, что делают другие!

Ибрахим ненадолго задумался, а потом, улаживая дело, заявил:

– На сегодня довольно. Мы вернёмся к этой теме в следующий раз…

Хадиджа попыталась что-то сказать, но муж помешал ей, и взяв за руку, вышел вместе с ней из кабинета и пошёл в гостиную. Они обсуждали эту тему со всех сторон, и после долгих прений Ибрахим стал склоняться к тому, чтобы поддержать просьбу сына и взял на себя задачу убедить жену, пока она не примирится с этим в целом. Тогда Ибрахим заявил:

– У нас есть Наима, моя племянница. Нам не придётся утруждать себя поисками невесты…

Хадиджа, уступая ему, сказала:

– Это я убедила тебя отказаться от части наследства твоего покойного брата в пользу Аиши, и у меня нет никаких возражений выдать Наиму за Абдуль Мунима. Меня очень волнует счастье Аиши, насколько тебе известно. Но я боюсь её задумчивости и эксцентричного поведения, что на неё может напасть. Не намекали ли мы уже столько раз в её присутствии, что хотим свадьбы Наимы и Абдуль Мунима? И всё-таки мне казалось, что она готова принять сына Джамиля Аль-Хамзави, когда нам сказали, что его отец просил для него руки Наимы…

– Это уже старая история. Прошёл год или даже больше. И слава Аллаху, что ничего не вышло. Мне бы не было никакой чести, чтобы на моей племяннице женился такой молодой человек, как он, какое бы положение он ни занимал. Для меня происхождение это всё. Наима нам всем очень дорога…

Хадиджа, тяжело вздохнув, сказала:

– Да, очень дорога. Интересно, а что скажет отец об этой затее, когда узнает?!

Ибрахим ответил:

– Он будет, без сомнения, рад ей. Кажется, что всё происходит словно во сне, но я не пожалею об этом, так как убеждён, что игнорировать просьбу Абдуль Мунима было бы непростительной ошибкой, раз мы можем её осуществить!..