Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 99 страниц)

«Представь себе её счастливое лицо и вглядись в него немного. Можешь ли ты вообразить себе её не спящей ночи напролёт, изнемогающей от любви и страсти? Это даже за гранью фантазии. Она стоит выше любви, поскольку любовь – это недостаток, который может исправить только любимый. Потерпи, не мучай своё сердце. С тебя достаточно и того, что ты любишь. Достаточно того, что ты видишь её, и этот образ разбавлен светом в твоей душе. Мелодия её голоса опьяняет все фибры твоей души восторгом. От твоей возлюбленной исходит свет, в котором всё сущее представляется новым. Жасмин и плющ после долгого молчания начинают шептаться друг с другом, а минареты и купола взлетают в небо под покровом сумерек. Черты древнего квартала повествуют о мудрости прошлых поколений. Экзистенциональный оркестр вторит стрекоту сверчков. Нежность льётся через край из звериных нор. Изящество украшает аллеи и переулки, птицы блаженства и радости щебечут над могилами, а неподвижные предметы пребывают в молчаливой медитации. Радуга проявляется на коврике, по которому ступают её ножки. Таков мир моей возлюбленной!»

– Я шла в мечеть Хусейна мимо Аль-Азхара, и мне повстречалась большая демонстрация, что выкрикивала лозунги, напомнившие мне о прошлом. Что-то случилось, сынок?

Он ответил:

– Англичане не хотят уходить из Египта с миром!

В глазах её свернули искорки гнева, и она резко сказала:

– Англичане… англичане!.. Когда же на них падёт возмездие Справедливейшего Аллаха?

Она питала когда-то к Сааду Заглулу подобную неприязнь, если бы не убедилась в конце концов, что невозможно ненавидеть человека, которого любил Фахми!.. С видимым беспокойством она снова спросила:

– Что ты имеешь в виду, Камаль?.. Неужели мы вернёмся к периоду страданий и бед?

Он возмущённо сказал:

– Только Аллаху известно сокрытое!

Её охватило огорчение, заметное по сжавшемуся бледном лицу. Наконец она проговорила:

– О Аллах, защити нас от мучений. Да пребудет над ними гнев Всемогущего. Это самое лучшее. Броситься же самим навстречу погибели – это безумие. Прибежище только у Аллаха!..

– Успокойся, от смерти никто не спасётся. Люди умирают по той или иной причине, и даже вовсе без причин!

Она негодующе сказала:

– Я не отрицаю, что ты говоришь правду. Но мне не нравится твой тон!

– А как ты хочешь, чтобы я разговаривал?

Она убедительно промолвила:

– Я хочу, чтобы ты заявил о том, что согласен со мной, что подставлять себя смерти есть безбожие…

Он уступчиво произнёс, пытаясь скрыть улыбку:

– Согласен…

Она пристально и недоверчиво поглядела на него и умоляющим тоном попросила:

– Скажи это сердцем, а не языком…

– Я говорю от всего сердца…

«До чего же велика пропасть между действительностью и идеалом. Ты, мама, с воодушевлением стремишься к высшему идеалу в религии, политике, мыслях и любви. Все матери только и думают, что о мире. Какая же мать согласится хоронить сына каждые пять лет? Для идеальной жизни требуются жертвы и мученики… Её жертвами являются тела, умы и души. Фахми пожертвовал обещанной ему жизнью в обмен на великолепную смерть. А сможешь ли ты сам встретить смерть так, как встретил он?… Твоё сердце не колеблется перед выбором, даже если оно разобьёт сердце твоей несчастной матери. Смерть истощает одну рану, чтобы остановить кровотечение из других. Какая же это будет любовь… Да, но не между мной и Будур, и тебе это известно. Поистине, моя любовь к тебе удивительна. Она является свидетелем всего мира против своих противников-пессимистов. Эта любовь научила меня, что смерть не страшнее того, чего мы боимся, и что жизнь не радостнее того, к чему мы стремимся, что в жизни есть настолько отталкивающие и отвратительные аспекты, что мы ищем смерти, но есть и такие трогательные и богатые, что мы стремимся к вечности. До чего захватывает мир, что взывает к тебе голосом, который даже невозможно описать: не высоким и не низким, словно нота фа в музыкальном ряду, что издаёт скрипка, резонансом в безмятежности света. А если бы ты смогла представить его свет, то он был был глубоким, небесно-синим, подогреваемым верой, что зовёт на небеса…»

16

– В следующий четверг, положась на Аллаха, я женюсь….

– Пусть Господь наш дарует тебе успех!

– Если вы, отец, будете мной довольны, то успех будет мне сопутствовать…

– Я и так доволен тобой, и слава Богу…

– Из гостей ограничимся только членами семьи. Вы не столкнётесь там ни с чем, что бы могло вас расстроить.

– Ладно уж!!

– Я бы так хотел, чтобы мама тоже присутствовала там, но…

– В том нет нашей вины. Главное, чтобы этот вечер прошёл спокойно…

– Разумеется, я знаю это, как знаком и с другими людьми с таким же нравом, как у вас. В этот день просто состоится чтение брачного договора и распитие напитков…

– Хорошо. Да наставит тебя Господь наш на правильный путь…

– Я поручил Камалю передать мои приветствия его матери и попросить её не лишать меня блага её молитв, как она обещала мне когда-то давно, и простила меня за то, что было…

– Ну конечно… конечно!!

– Я прошу вас, дайте мне возможность ещё раз услышать, что вы не сердитесь на меня и довольны мной.

– Я доволен тобой. Ей-Богу, я прошу Аллаха даровать тебе успех и радость, ведь Он слышит мольбу…

Именно так сложились обстоятельства, против воли господина Ахмада. Он был вынужден согласиться с ними и уступить сыну. На самом деле его сердце было слишком мягким, чтобы затеивать серьёзную ссору с Ясином, не говоря уже о разрыве отношений с ним. Так господин Ахмад согласился вложить руку старшего сыну в руку дочери Бахиджи и самостоятельно благословить этот брак, который свяжет его бывшую любовницу с собственной семьёй!.. Однако он не приемлил вмешательства Амины, просившей его помешать брату и сёстрам Фахми присутствовать на свадьбе Ясина и Мариам. Он повелительно сказал ей: «Это глупая идея, ведь есть такие мужчины, что женятся на вдовах своих покойных братьев, несмотря на всю любовь и преданность им, а Мариам не была ни женой Фахми, ни даже невестой. Это уже в далёком прошлом, целых шесть лет назад».

«Не стану отрицать, что его выбор был неудачным, но для такого мула и это уже доброе намерение. Он навредит другим не больше, чем себе. Ясин мог породниться с семьёй и получше, и найти себе более достойную невесту, чем разведённую. Но всё в руках Господа и Ясин сам отвечает за свои грехи…»

Амина замолчала, словно согласившись с его доводами. И хотя за годы своих страданий она приобрела некоторую отвагу, проявляемую в откровенном высказывании своего мнения перед мужем, не в её силах было повторить ему свою просьбу или спорить с ним. Поэтому когда Хадиджа навестила её, чтобы сообщить, что Ясин приглашает её на свою свадьбу, и она подумывает о том, чтобы не ходить туда под тем предлогом, что ей нездоровится, мать не согласилась с ней и посоветовала принять приглашение брата.

Наступил четверг, и господин Ахмад Абд Аль-Джавад отправился в дом покойного Мухаммада Ридвана, где обнаружил Ясина и Камаля, которые уже ждали его, чтобы поприветствовать. Затем через некоторое время к ним присоединились Ибрахим и Халиль Шаукат в сопровождении Хадиджи и Аиши. В доме не было никого из семьи Мариам, за исключением некоторых женщин, и потому господин Ахмад поверил, что день пройдёт спокойно! По пути в гостиную он увидел знакомый интерьер, мимо которого уже проходил когда-то, при совершенно иных обстоятельствах. Его обуяли воспоминания о прошлом, вызывавшие в душе и досаду, и раздражение из-за молчаливой насмешки над своей новой ролью, которую он пришёл сюда сыграть: степенного отца жениха. Он принялся проклинать про себя Ясина, который, сам того не подозревая, завёл его и себя в подобный тупик. Хотя факты заставили его контролировать себя и молить Бога: «Нет ничего тяжёлого для Аллаха в том, чтобы создать дочь из иной материи, не как её мать, чтобы Мариам была Ясину праведной женой – во всех смыслах этого слова, – и защитить её от безрассудства матери». После этого он попросил Аллаха скрыть всё то, что лучше забыть!

Ясин был наряжен и казался весел, несмотря на скромное торжество по случаю его свадьбы. Своей радостью он был обязан, в частности, присутствием всех его сестёр и брата, которые не отказались прийти. Он был встревожен от мысли, что мать может оказать влияние на кого-то из них, чтобы они остались дома!.. Мог ли он обойтись без Мариам из уважения к ним? Нет, конечно нет. Он любил её, и единственным путём заполучить её было жениться на ней. Жениться ему всё равно необходимо, так почему бы нет? Ни возражения его отца или мачехи, ни забота о последствиях не могли заставить его отступить. Да и к тому же, Мариам была первой женщиной, на которой он хотел жениться, зная и видя её. Поэтому он питал большой оптимизм к браку и надеялся, что создаст прочную семейную жизнь с ней навсегда. Разве не так?.. Да, и он чувствовал, что станет ей хорошим мужем, а она станет ему хорошей женой, а у Ридвана будет вскоре счастливая семья и дом, в котором ему предстоит расти и взрослеть. Ясин уже успел много налетаться, словно мотылёк, и пришло время остепениться. В иных условиях, окружавших его свадьбу, он бы не колеблясь устроил пышное торжество, полное веселья и удовольствия. Он не стар, не беден, и не из тех, кто утверждает, что они ненавидят вечеринки, чтобы радоваться такому унылому молчаливому празднику, больше напоминающему похороны, чем свадьбу. Но стоит немного подождать, ведь необходимость диктует свои правила. Он посвятит своё воздержание памяти Фахми.

Встреча Мариам с Хадиджей и Аишей после долгих лет разлуки была волнительной, несмотря на сдержанность и неловкость. Они обменялись приветствиями и поцелуями, долго разговаривали о том, о сём, при этом сторонясь упоминать прошлое, насколько могли. Первые моменты встречи были самыми напряжёнными для всех них. Каждая то и дело ждала повторения воспоминаний о прошлом таким образом, если те могли вызвать упрёк или порицание, связанные с их разрывом, или просто омрачить атмосферу праздника. Однако неловкие моменты благополучно миновали. Затем Мариам ловко направила разговор в иное русло: одежда Хадиджи и грациозность Аиши, которую она сохранила, несмотря на рождение троих детей. Затем Мариам и её мать спросили их о матери, и те ответили, что у неё всё в порядке, не прибавив больше ни слова.

Аиша кинула на свою старинную подругу взгляд, полный нежности и привязанности, ибо сердце её всегда жаждало любить других. И если бы не её опасение перед последствиями, она бы перевела разговор на воспоминания о прошлом, и всласть посмеялась бы над ними.

Хадиджа же бросала на Мариам взгляды украдкой, тщательно рассматривая её. И хотя все эти годы Мариам ни разу не приходила ей на ум, однако весть о свадьбе старой подруги с Ясином подбила её изречь горькие замечания. Она принялась напоминать Аише о том инциденте с англичанином, и спрашивать, что же так ослепило Ясина и заткнуло ему язык!.. Однако обострённые семейные чувства Хадиджи, превосходившие все остальные её достоинства, не позволили ей процедить подобные вещи сквозь зубы в пределах слышимости семейства Шаукат и даже собственного мужа. Она и матери указала на это: «Хотим мы того, или нет, но Мариам будет членом нашей семьи!»… И то было не удивительно, ибо Хадиджа даже после рождения Абдуль Мунима и Ахмада Шаукатов продолжала считать семейство Шаукат до некоторой степени «чужим».

Представитель кадия прибыл уже к вечеру, и вслед за тем был заключён брак. Были розданы бокалы с щербетом, и один раз раздался радостный выкрик. Ясина приветствовали поздравлениями и благими пожеланиями, а невесту призвали встретить своего тестя и вступить в семью мужа. В окружении матери, Хадиджи и Аиши она подошла к господину Ахмаду и поцеловала его руку, пожав руки остальным. В этот момент господин Ахмад поднёс ей свадебный подарок: золотые браслеты с мелкими алмазами и изумрудами. Семейная встреча длилась довольно долго, и около девяти часов присутствующие гости начали собираться один за другим по домам. Затем приехал экипаж и отвёз новобрачных в дом Ясина на улице Каср аш-Шаук, третий этаж которого был подготовлен для встречи невесты. Все полагали, что второй брак Ясина совершился, а первый так или иначе предан забвению.

Однако по прошествии двух недель с момента свадьбы дом покойного Мухаммада Ридвана стал свидетелем ещё одного праздника по случаю новой свадьбы, что в доме господина Ахмада, на улицах Суккарийя, Каср аш-Шаук и в окрестностях всего квартала Байн аль-Касрайн расценивалось как странный сюрприз!! Совершенно неожиданно, без предварительного уведомления – никто об этом не знал – Бахиджа вдруг вышла замуж за Байуми-продавца щербетов!..

Все пребывали в полном изумлении, словно впервые осознав, что лавка Байуми-продавца щербетов находилась на углу того переулка, где стоял дом Мухаммада Ридвана, прямо под одной из его огромных машрабий. Столкнувшись с такой новостью, люди только голову ломали и задавали вопросы, удивляясь по праву, ведь невеста была вдовой человека, известного в квартале своей добротой и набожностью. Её считали одной из уважаемых дам квартала, несмотря на увлечение нарядами и косметикой, не говоря уже о возрасте – ей было все пятьдесят.

Жених же был из простонародья, носил джильбаб и продавал сок из рожкового дерева и тамаринда в своей маленькой лавке. Ему и сорока ещё не исполнилось; в браке он провёл целых двадцать лет и нажил девять детей, мальчиков и девочек!.. Всё это порождало сплетни и домыслы!! Люди кинулись рассуждать без зазрения совести о предпосылках для такого брака, которые никто даже не почувствовал: когда, как всё это началось и созрело, закончившись свадьбой?! И какая из двух сторон была инициатором отношений, а какая ответила на приглашение?!..

Дядюшка Хуснайн-парикмахер, заведение которого находилось на противоположной стороне улицы, прижавшись к дороге Байр аль-Касрайн, утверждал, что он часто видел госпожу Бахиджу стоявшей перед лавкой Байуми и попивавшей сок рожкового дерева. Вполне вероятно, что они перекидывались парой слов, хотя он не считает – ведь у него добрые намерения, – что это было чем-то дурным!..

Абу Сари-владелец лавки, торгующей жареными закусками, которая закрывалась чуть позже остальных лавок, говорил, что он – да простит его Аллах – замечал не раз, как по ночам какие-то люди незаметно проскальзывали в её дом, но он не знал, был ли среди них Байуми!..

Дарвиш-продавец варёных бобов, как и Аль-Фули-молочник тоже кое-что говорили. И хотя они делали вид, что жалеют этого отца, обременённого семьёй, с горечью критиковали его за бестолковость – как можно было жениться на женщине, что годится ему в матери? В глубине души они завидовали его везению и питали к нему злобу за то, что он поднялся с помощью такой вот «недостойной уловки» на класс выше.

После этого много говорили уже о стоимости его наследства, ожидаемого от её дома, и возможного «клада» – драгоценностей..!

Зато в доме господина Ахмада, в доме на Каср аш-Шаук и на улице Суккарийя все были потрясены до глубины души таким скандалом!.. Именно так кричали их обитатели. Сам господин Ахмад разгневался так, что напугал членов семьи, и те несколько дней подряд избегали даже разговоров с ним. Но разве не вправе был Байуми считать себя его родственником начиная с этих пор? «Да будь проклят этот Ясин и проклята похоть его!» Байуми-продавец щербетов стал ему «дядюшкой», утерев им всем нос и унизив. Хадиджа, узнав о новости, закричала: «Что за ужас!», затем сказала Аише: «И кто теперь посмеет обвинять нашу маму? Её сердце никогда ещё её не подводило!» Ясин поклялся в присутствии отца, что всё это произошло без его ведома и ведома его жены, и невыразимо его огорчило. Но он-то что мог поделать?!..

Однако скандал на этом не остановился, ибо как только эта новость достигла ушей первой жены Байуми, она пришла в бешенство и выбежала из дома, ведя всех детей перед собой, а потом набросилась на Байуми в его же лавке. Между ними завязалась ожесточённая драка, и в ход пошли руки, ноги, язык, крики и визги на виду и на слуху у детей, которые принялись вопить и звать на помощь прохожих, пока перед лавкой не собрались владельцы остальных лавок, женщины, дети и прочий люд, разнявшие супругов и вытащившие женщину из лавки на улицу. Тогда она встала под машрабийей Бахиджи в своём порванном джильбабе, разорванном на части покрывале, взъерошенными волосами и окровавленным носом. Она подняла голову к закрытым окнам и дала волю своему языку, словно хлысту с отравленными концами. Но гораздо хуже было то, что она оставила свой наблюдательной пост в том месте и направилась прямиком в лавку господина Ахмада, поскольку он был тестем новой падчерицы её мужа, и умоляла его плачущим тоном, используя всё своё ораторское искусство, чтобы он повлиял на её мужа и убедил его образумится. Ахмад выслушал её, подавляя гнев и печаль из-за всего случившегося. Затем мягко дал ей понять, насколько мог, что всё это дело выходит за границы его влияния, вопреки её представлению. Так он продолжал её убеждать, пока не выпроводил из лавки, кипя при этом от ярости. Но даже несмотря на ярость, долго размышлял, удивляясь и недоумевая, какая же причина толкнула Бахиджу на такой странный брак, особенно при том, что ему было прекрасно известно, что для неё не составляло никакого труда удовлетворить любое своё желание, в том числе и с Байуми-продавцом щербета, без всякой надобности подвергать себя и свою семью потрясениям. Почему она совершила такую глупость, не обратив внимания на жену и детей этого человека, игнорируя чувства своей дочери и её новой родни, словно помешавшись?.. Не заставило ли её прибегнуть к этому браку мрачное ощущение приближающейся старости? Но это же огромная жертва всем тем, чем она владела ради счастья, которое вернёт ей уходящую молодость. Он с грустью и тоской размышлял над этой идеей, и вспомнил о собственном унижении из-за Занубы-лютнистки, что отказывалась пожертвовать для него хотя бы одним ласковым взглядом, пока он не перевёз её в плавучий дом. Это унижение поколебало его уверенность в себе и заставило – вопреки внешней безмятежности – неодобрительно принимать время, которое угрюмо взирало на него.

В любом случае, не долго пришлось Бахидже наслаждаться своим новым замужеством!!

По окончании третьей недели она начала жаловаться на фурункул, вскочивший на ноге, затем на медицинском осмотре у неё обнаружили диабет и перевезли в больницу Каср аль-Айн. Слухи о её тяжёлом состоянии быстро распространились по кварталу, а вслед за тем настало неизбежное.

17

Камаль остановился перед особняком семейства Шаддад, держа под мышкой сумку. Он был одет в изящный серый костюм и блестящие чёрные ботинки, водрузив феску на свою крупную голову… Он казался высоким и стройным, шея его торчала из воротничка рубашки, словно не считаясь с тяжестью огромной головы и носа. Погода стояла мягкая, хотя иногда холодный ветер возвещал о скором приближении декабря. Разрозненные, ослепительно белые облака двигались по небу вяло и время от времени застилали утреннее солнце.

Камаль стоял в ожидании, уставившись на гараж, пока оттуда не выехал «Фиат», за рулём которого сидел Хусейн Шаддад, и поехал по Дворцовой улице, остановившись прямо перед ним. Хусейн Шаддад высунул в окошко голову и спросил Камаля:

– Разве они ещё не пришли?

Он три раза нажал на клаксон, и вновь заговорил, открывая дверь машины:

– Садись рядом со мной…

Но Камаль ограничился тем, что положил на сиденье сумку и пробормотал: «Имей терпение». Тут из глубины сада до него долетел голос Будур; он обернулся на голос и увидел, как девочка скачет к нему, а вслед за ней идёт Аида…

Да, это шествовала его возлюбленная: изумительная фигура, облачённая в серое короткое платье по последней моде. Верх платья было не видно из-за синей шёлковой куртки, обнажавшей её ровные загорелые предплечья. Ореол её чёрных волос обрамлял её шею и щёки, покачиваясь в такт шагам. Прядки её шёлковой чёлки тихо покоились на лбу, словно зубчики расчёски, а посередине чёрного овала сияло луноподобное, изящное по своей ангельской красоте лицо, казавшееся посланником из королевства счастливых сновидений. Камаль был пригвождён к своему месту под действием какой-то магнетической силы, не то во сне, не то наяву. В нём осталось лишь чувство благодарности и бурлящий экстаз.

Она лёгкой, горделивой походкой приблизилась к нему, словно приятная мелодия, что воплотилась в реальности, распространив вокруг себя благоухающий парижский аромат. Когда их глаза встретились, в её взгляде и на сжатых губах промелькнула улыбка, скреплённая радушием и аристократическим спокойствием. Камаль в ответ смущённо улыбнулся и склонил голову. Тут с ней заговорил Хусейн:

– Ты и Будур садитесь на заднее сиденье…

Камаль отступил на шаг и открыл заднюю дверцу автомобиля, склонившись наполовину, как делают слуги. Вознаграждением ему была улыбка и слова благодарности по-французски. Он подождал, пока сядут Будур и его возлюбленная, затем закрыл дверцу и уселся сам рядом с Хусейном. Хусейн ещё раз нажал на клаксон, посмотрев в сторону дома, и оттуда тотчас вышел привратник, неся маленькую корзинку, и поставил её рядом с сумкой Камаля между ним и Хусейном. Последний засмеялся и постучав пальцем по сумке и корзине, сказал:

– Какая польза от путешествия без еды?!

Машина взвизгнула и тронулась в путь. Когда она проезжала по улице Аббасийя, Хусейн Шаддад сказал Камалю:

– Я узнал многое о тебе, и сегодня могу добавить к этим сведениям новые, касательно твоего желудка. Мне кажется, что несмотря на свою худобу, ты обжора. Интересно, ошибаюсь ли я?

Камаль улыбнулся, счастливый, насколько только можно было это вообразить себе, и ответил:

– Подожди, пока сам не увидишь…

Одна машина везла их всех вместе, и это было сложно представить себе даже в самых дерзких мечтах. Камаль слышал, как его потаённые желания нашёптывали ему: «Если бы ты сам сел на заднее сиденье, а она – на переднее, то твои глаза смогли бы всю дорогу и без всякого надзора, насыщаясь взглядом на неё. Но не будь жадным и неблагодарным, лучше преклони колени в знак признательности и хвалы Аллаху. Освободи свою голову от разных мыслей, очисть себя от потока страстей и живи всей душой настоящим моментом. Разве не стоит один такой час всей жизни или даже больше того?»

– Я не мог позвать Хасана и Исмаила в эту нашу поездку!

Камаль вопросительно поглядел на него, не говоря ни слова. Сердце его колотилось от радости и смущения за то, что он так отличался от них сейчас. Хусейн же продолжил извиняющимся тоном:

– Машина, насколько можешь заметить, не может вместить всех…

Камаль тихо сказал:

– Это ясно…

Его друг с улыбкой добавил:

– И раз уж пришлось делать выбор, то выбирай того, кто больше всего похож на тебя самого. Без сомнения, наши стремления в этой жизни близки. Не так ли?

На лице Камаля отразился восторг, что переполнял его сердце, и он ответил:

– Ну да…

Затем, уже рассмеявшись:

– Только я удовлетворяюсь духовным путешествием, а ты не успокоишься, пока твоя духовная поездка не позволит тебе объездить весь мир…

– Разве ты не жаждешь путешествовать по всем уголком мира?

Камаль немного задумался и вымолвил:

– Мне кажется, что я от природы склонен к постоянству, словно от одной только мысли о путешествиях уже дрожу. Я имею в виду всю эту суматоху и волнение, а не различные виды, достопримечательности и тягу узнать новое. Мне бы хотелось, если бы это было возможно, чтобы не я, а весь мир облетел вокруг меня!

Хусейн Шаддад засмеялся в своей душевной, покоряющей сердца манере, и сказал:

– Тогда стой в кабине воздушного шара, если можешь, и гляди на землю, что вертится у тебя под ногами!

Камаль какое-то время любовался ласковым, притягательным смехом Хусейна, и тут на ум ему пришло лицо Хасана Салима, и он принялся сравнивать эти две версии аристократизма: один из них отличался мягкостью и доброжелательностью, а другого характеризовали высокомерие и сдержанность. Но при том оба они были величественными. Камаль сказал:

– К счастью, путешествия разума не требуют никакого транспорта…

Хусейн Шаддад вскинул брови с некоторым сомнением, хотя и не стал развивать эту тему, радостно заметив:

– Сейчас самое главное – что мы совершаем короткую экскурсию все вместе, и что наши стремления в этой жизни близки…

Вдруг сзади раздался нежный голос:

– Короче говоря, Хусейн вас любит, как любит и Будур..!

Эта фраза, благоухающая ароматом любви, произнесённая под аккомпанемент её ангельского голоса, проникла в его сердце и подняла его в небо в опьянении от экстаза. Словно волшебная мелодия, внезапно прозвучавшая в середине песни сверх привычных ожиданий слушателя, и поместившая его состояние между разумом и безумием. «Возлюбленная рассеянно играет словами любви, окропляет ими тебя, не подозревая о том, что обаряет магнием пылающее сердце». Он снова вызвал в памяти отзвук её голоса, чтобы вернуть струнам своего сердца резонанс любви. Любовь – старинная мелодия, однако кажется удивительно новой при достойном исполнении. «О Боже!! Я погибаю от избытка счастья».

Хусейн, комментируя слова своей сестры, сказал:

– Аида переводит мои мысли на свой особый женский язык…

Машина помчалась по Сакакини, а оттуда на улицу Королевы Назли, затем Фуада Первого, а оттуда уже со скоростью, которая по мнению Камаля была просто безумной, пронеслась в сторону Замалека:

– На небе собрались тучи, но нам нужно совсем немного, чтобы устроить себе великолепный пикник у пирамид.

Снова послышался нежный голосок, который, казалось, обращался к Будур:

– Подожди, пока мы приедем к пирамидам, а там уж сиди рядом с ним сколько хочешь…

Хусейн со смехом спросил её:

– Будур, что ты хочешь?

– Она хочет сидеть рядом с твоим другом…

«Твоим другом! Почему она не сказала: „С Камалем?!“ Почему бы не осчастливить имя, о чём даже не смел мечтать его владелец?»

Тут Хусейн заговорил с ним:

– Вчера папа услышал, как она спрашивала: «Uncle Камаль поедет с нами к пирамидам?», и он задал мне вопрос, кто такой этот Камаль. А когда я ответил, он спросил её: «А ты хочешь выйти замуж за uncle Камаль?», и она совершенно непосредственно ответила: «Да!».

Камаль обернулся назад, однако девочка отодвинулась назад, прижавшись к спинке сиденья, и спрятала лицо на плече сестры. Камаль насладился мимолётным взглядом на дивное лицо возлюбленной, затем отвернулся и тоном просьбы сказал:

– Если она это всерьёз, то пусть не забывает своё обещание!

Когда машина выехала на дорогу к Гизе, Хусейн стал выжимать из неё двойную скорость, машина взвыла и уже никто ничего не говорил. Камалю это молчание было по душе, ибо он мог побыть наедине с собой и насладиться своим счастьем. Вчера в их семье состоялся разговор о нём, и глава семейства выбрал его в качестве мужа своей младшей дочери.

«О счастливые цветочные трели! Запомни каждое сказанное слово наизусть… Наполнись ароматом её парижских духов, запаси для своих ушей это голубиное воркование и жалобные стоны газели: возможно, ты ещё обратишься к ним, когда вернутся бессонные ночи. Словам возлюбленной не хватает мудрости мыслителей и перлов литераторов, но тем не менее, они потрясают тебя до глубины души, и в твоём сердце бьют источники счастья!.. Это то, что делает счастье загадкой, над которой бьются лучшие умы. О вы, те, кто так стремится в погоню за счастьем! Я обнаружил его в случайном слове, иностранном выражении, а ещё в молчании, и даже совсем ни в чём. Боже мой, до чего огромны эти деревья, возвышающиеся по обеим сторонам дороги! Их высокие ветви переплетаются над дорогой, образуя небесный полог из пышной зелени. А вот там течёт Нил, приобретая от солнечных бликов жемчужный покров. Когда ты в последний раз видел эту дорогу? Когда ехал к пирамидам, будучи ещё в третьем классе школы. В каждой поездке я давал себе зарок вернуться сюда в одиночку. А теперь позади тебя сидит человек, вдохновивший тебя на всё новое и прекрасное, заставивший посмотреть по-иному даже на традиционный уклад жизни в твоём древнем квартале. Желаешь ли ты чего-то ещё сверх того, что у тебя уже есть?.. Да: чтобы машина продолжала свой путь, прямо как сейчас, до бесконечности. Боже мой, неужели эта сторона постоянно ускользала от тебя, когда ты спрашивал себя, чего же ты хочешь от любви? На тебя снизошло вдохновение в этот час, невозможное в любой другой. Насладись счастьем, позволенным тебе в этот час. Вот и пирамида: издали она кажется небольшой, но скоро ты встанешь у её подножия, словно муравей перед стволом огромного дерева…»

– Мы собираемся посетить могилу нашего первого предка!

Камаль со смехом сказал:

– Давайте прочитаем суру «Аль-Фатиха» на иероглифах…

Хусейн насмешливо заметил:

– Родина народа, у которого самое величественное наследие – это могилы и трупы!.. – тут он указал рукой на пирамиду. – Посмотри на эти напрасные усилия…

Камаль воодушевлённо произнёс:

– Это вечность!..

– Ох… Ты как обычно не пожалеешь усилий для защиты родины. У тебя хронический патриотизм, и в этом наше отличие. Я бы, возможно, предпочёл быть во Франции, а не в Египте…

Скрывая боль за мягкой улыбкой, Камаль сказал:

– И ты обнаружишь там, что французы – самая патриотическая нация в мире!..

– Да, патриотизм – это всемирное заболевание. Но я люблю саму Францию, а во французах мне нравятся те замечательные их качества, которые никак не связаны с патриотизмом…

Такие слова и правда были грустными, но не вызывали гнева у Камаля, так как исходили от Хусейна Шаддада… Исмаил Латиф, к примеру, иногда доводил его до бешенства своей насмешкой… Хасан Салим тоже приводил его в ярость своим высокомерием…, но Хусейн Шаддад, несмотря ни на что, находил лишь одобрение в глазах Камаля.

Автомобиль остановился невдалеке от подножия самой большой пирамиды, присоединившись к длинной веренице пустых машин. Тут и там мелькал многочисленный народ: люди разделялись на небольшие группки, одни ехали верхом на осле или верблюде, другие взбирались по пирамиде. Были там и продавцы, и владельцы ослов и верблюдов. Просторная земля, что казалось, не имела ни конца, ни края, и лишь в центре её возвышалась пирамида, подобная легендарному колоссу. А на противоположной стороне, у спуска, виднелись город, верхушки деревьев, кромка воды и крыши зданий. Интересно, где же там улица Байн аль-Касрайн? Где его мать, которая поит кур под навесом из жасмина?

– Давайте оставим всё в машине, чтобы гулять налегке…

Они вышли из машины и прошли друг за другом в ряд: Аида, Хусейн, затем Будур, и в конце Камаль, державший за руку свою маленькую подружку. Они обошли самую большую пирамиду, любуясь ею с каждого угла, и углубились в пустыню. Песок мешал им идти и затруднял продвижение вперёд, хотя лёгкий нежный ветерок и подбадривал их. Солнце то появлялось, то скрывалось, а скопления облаков растеклись по горизонту, рисуя на небесном полотне непроизвольные картины, с которыми рука ветра обращалась как ей вздумается.