Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 99 страниц)

– А сейчас позвольте мне спросить, что за всем этим стоит?

Интересно, он слышит сейчас голос своей возлюбленной или свой собственный?… Этот вопрос парил где-то над Байн аль-Касрайн, окружённый его вздохами. Пришло ли время найти на него ответ?…. Он в замешательстве спросил:

– А что стоит за любовью?!

«Вот она и улыбается. Но каков смысл этой улыбки?.. Однако ты хочешь больше, чем просто улыбки».

Она снова спросила:

– Признание это только начало, а не конец. Я спрашиваю, чего вы хотите…?

Он с прежним замешательством ответил:

– Я хочу… хочу, чтобы вы позволили мне любить себя…

Она не выдержала и засмеялась, а потом спросила:

– Вы этого и вправду хотите?!.. Но что вы будете делать, если я вам не разрешу?

Он со вздохом сказал:

– В этом случае я вас всё равно люблю.

Она шутливым тоном, напугавшим его, спросила:

– Тогда вообще зачем разрешение?

И правда, до чего же глупы ошибки, совершаемые нашим языком. Больше всего он боялся ни с того ни с сего свалиться на землю, как только что воспарил над ней. Он услышал её слова:

– Вы заводите меня в тупик, и кажется, что и себя тоже…

Он встревоженно спросил:

– Я?… В тупик? Возможно, но я люблю вас. Что же может стоять за этим?.. Мне иногда кажется, что я стремлюсь к таким вещам, которые находятся за пределами возможностей самой земли, но если поразмышляю ненадолго, то не смогу определить свою цель. Скажите мне сами, что всё это означает. Я хочу, чтобы вы рассказали мне это, а я буду слушать. Можете ли вы вытащить меня из моего тупика?..

Она с улыбкой сказала:

– Я не могу сделать ничего из того, о чём вы просите меня. Это вы должны быть рассказчиком, а я слушательницей. Разве вы не философ?!

Лицо его омрачилось и покрылось румянцем:

– Вы надо мной смеётесь..!

Она быстро ответила:

– Нет, хотя я не ожидала подобного разговора, когда вышла из дома. Вы застали меня врасплох, но в любом случае я благодарна и признательна вам. Никто не сможет забыть ваших нежных и учтивых чувств. И мне даже в голову не приходит смеяться над ними…

Пленительная мелодия, сладостная лирика, только вот ему было неизвестно, серьёзно ли говорит его любимая, или просто забавляется, и раскроются ли врата надежды, или накрепко закроются от лёгкого дуновения? Она спросила его, чего он хочет, но он не ответил, потому что и сам не знал этого. Но разве было бы неправильно, если бы он сказал, что желает любовной связи, общения одного духа с другим, или стучал в закрытую таинственную дверь с помощью объятий и поцелуев? Разве не таким должен быть ответ?!

На перекрёстке, где заканчивалась Дворцовая улица, Аида остановилась и нежно, но решительно сказала:

– Здесь..!

Камаль тоже остановился, с удивлением глядя ей в лицо.

«Здесь значит, что мы должны проститься в этом месте?» Фраза «Я люблю вас» не так многозначительна, чтобы обойтись без вопросов. Не став размышлять над этим, он сказал:

– Нет..!

И воскликнул, как если бы внезапно обнаружил свет:

– Что стоит за любовью?.. Разве вы не об этом спросили?.. Вот ответ: то, что мы не расстанемся..!

Она с тихой улыбкой произнесла:

– Но мы должны расстаться сейчас..!

Он разгорячённо спросил:

– Без смущения и подозрений?

– Без…

– А вы будете вновь посещать беседку?

– Если позволят обстоятельства.

Он с тревогой заметил:

– Но в прошлом обстоятельства позволяли!

– Прошлое это не настоящее…

Её ответ причинил ему глубокую боль, и он сказал:

– Кажется, что вы больше не вернётесь туда…

Словно напоминая ему о необходимости расставания, она произнесла:

– Я навещу вас в беседке, как только позволят обстоятельства…, счастливые обстоятельства…

И она ушла, направляясь в сторону Школьной улицы, а он остался на месте и смотрел ей вслед, как заворожённый. На перекрёстке она обернулась к нему и бросила улыбчивый взгляд, а затем скрылась из виду.

Что она сказала и что он услышал? Скоро он будет размышлять над этим, когда придёт в себя. Но когда он придёт в себя?! Сейчас он один идёт по дороге. Один? А как же дикое пульсирование сердца, блуждание духа и отголосок мелодии? Но всё же чувство одиночества сильно потрясло его до самой глубины души. Волшебное, пленительное благоухание жасмина ударило в нос. Но каков был его главный ингредиент? До чего же похожи любовь в её пленительной непонятной магии и этот аромат. Возможно, тайна одной переходит в тайну другого. Тем не менее, ему никогда не разгадать эту загадку, пока он не выйдет из своего замешательства…

24

Хусейн Шаддад сказал:

– Увы, но это наша последняя встреча!

Упоминание о расставании вызвало негодование Камаля. Он кинул быстрый взгляд на Хусейна, чтобы увидеть, было ли на его лице такое же огорчение, как и на словах!.. Однако он почувствовал атмосферу прощания на целую неделю раньше, ибо приход июня обычно возвещал об отъезде друзей в Рас аль-Барр или в Александрию. Всего через несколько дней его друзья исчезнут на горизонте беседки и сада, а возлюбленная довольствовалась тем, что перестала появляться в беседке ещё до отъезда. Она настояла на этом, несмотря на мир, ставший венцом их разговора на Дворцовой улице. Но неужели она не навестит их в беседке в последний день? Неужели его любовь значит для неё так мало, что она поскупится даже на мимолётный взгляд на него до того, как расстаться на целых три месяца? Камаль с улыбкой спросил:

– Почему ты говоришь «увы»?

Хусейн Шаддад заинтересованно ответил:

– Я бы хотел, чтобы вы отправились со мной в Рас аль-Барр. Бог мой, какие бы это были каникулы!

Без сомнения, это было бы восхитительно. Но Камалю было достаточно, что его возлюбленная не может больше продолжать скрываться! Исмаил Латиф сказал ему:

– Бог тебе в помощь!.. Как ты можешь выносить здешнюю жару летом? Лето ещё не началось, но вместе с тем посмотри, как сегодня душно!..

Погода была жаркая, несмотря на то, что солнечные лучи больше не светили прямо в саду и пустыне, тянущейся позади него. Камаль тихо произнёс:

– В жизни нет ничего, что нельзя было бы стерпеть…

И в следующий миг сам же посмеялся над собой, задаваясь вопросом: как он мог так ответить и насколько можно было считать его слова выразителем истинных чувств души? Он поглядел вокруг себя и увидел счастливых людей – в том не было сомнений. Они сидели в рубашках с короткими рукавами и в серых брюках, что, казалось, защищали от жары. Лишь он один надел костюм полностью, хоть это и был лёгкий белый костюм, и феску, которую поставил на столик. Исмаил Латиф хвалил результаты экзаменов:

– Сто баллов из ста: Хасан Салим получил диплом. Камаль ибн Ахмад Абд Аль-Джавад, Хусейн Шаддад, Исмаил Латиф прошли…

Камаль засмеялся:

– Если бы ты ограничился только тем, что сказал последний результат, пропустив остальные, то мы бы их и так узнали, это очевидно!

Исмаил, пренебрежительно вскинув плечи, заметил:

– Все мы достигли одной цели: ты – после всех усилий и трудов в течение года, а я – за месяц!

– Это доказательство того, что ты учёный по натуре!

Исмаил насмешливо спросил:

– Разве это не ты как-то случайно сказал, что Бернард Шоу был самым безнадёжным учеником в своё время?

Камаль со смехом ответил ему:

– Сейчас я поверил, что среди нас есть подобный Шоу, по крайней мере, в безнадёжности..!

Тут Хусейн Шаддад сказал:

– У меня есть новость, которую я должен сообщить прежде, чем нас увлечёт поток разговора…

Обнаружив, что его слова не произвели большого внимания, он неожиданно поднялся и театральным тоном заявил:

– Позвольте сообщить вам одну любопытную и счастливую новость, – он посмотрел на Хасана Салима и продолжил. – Не так ли? – Он повернул голову в сторону Камаля и Исмаила. – Вчера произошло обручение Хасана Салима и моей сестры Аиды…

Столкнувшись с таким известием, Камаль чувствовал себя, словно человек, считавший себя в целостности и безопасности и вдруг оказавшийся под трамваем. Сердце его забилось так судорожно, как будто это был самолёт, падающий в воздушную яму. Но то был внутренний крик ужаса, от которого раскалывалось сердце, и который не в состоянии был выбраться наружу. Он удивился, особенно когда задумался об этом позднее – как он смог тогда держать свои чувства под контролем и даже дарить улыбки Хусейну Шаддаду, поздравляя его? Возможно, его отвлекла от этой трагедии – пусть и ненадолго – борьба, завязавшаяся между его душой и замешательством, что окружило её со всех сторон.

Исмаил Латиф заговорил первым. Он перевёл взгляд с Хусейна Шаддада на Хасана Салима, который, казалось, был спокоен и невозмутим, как обычно, хотя на этот раз сюда примешивалось смущение или неудобство. Исмаил воскликнул:

– Правда?! Какое радостное известие! Радостное и неожиданное. Да, радостное, неожиданное и предательское! Но о последнем я пока говорить не буду, отложим это. Сейчас довольно и того, что я выражу свои самые искренние поздравления…

Он встал и пожал руки Хусейну и Хасану. Камаль также сразу поднялся с места, чтобы поздравить их. Он был поражён скоростью и странностью событий, несмотря на явную улыбку на лице. Ему даже показалось, что он находится в каком-то странном сне, и что на голову ему льётся дождь, а он сам ищёт убежища. Пожимая руки обоим молодым людям, он сказал:

– И правда, радостная весть, мои сердечные поздравления…

Когда они снова заняли свои места, Камаль невольно бросил взгляд украдкой на Хасана Салима, и увидел, что тот по-прежнему спокоен и невозмутим. Камаль опасался увидеть на его лице тщеславное или злорадное выражение, как он представлял себе, и испытал мимолётное облегчение. Он принялся просить у своей души всех сил, что у неё имелись, чтобы скрыть от бдительных глаз кровоточащую рану и избежать глумления и презрения.

«Крепись, душа моя, и я обещаю тебе, что потом мы ещё ко всему этому вернёмся, будем страдать вместе, пока не погибнем, и будем думать обо всём этом, пока не сойдём с ума. До чего приятный это будет момент в тишине и покое ночи, когда никто не видит и не слышит, когда боль, исступление и слёзы приходят, и никто не порицает тебя. Есть один старый колодец, с которого я сниму крышку и буду кричать в него, обращаясь к живущим там шайтанам, и отдамся слезам, скопившимся во чреве земли вдали от печальных глаз. Не сдавайся, душа моя, и будь осторожна, ибо мир предстаёт перед твоими глазами огненно-алым, как сам ад».

Исмаил продолжал говорить обвинительным тоном:

– Не так быстро. Мы тебе предъявим счёт. Как это случилось без всякого предупреждения заранее? Или отложим это до поры до времени и спросим, как это так – помолвка произошла без нашего присутствия?

Хусейн Шаддад сказал, защищаясь:

– Мы не устраивали вечеринку, ни большую, ни маленькую. Просто ограничились тем, что присутствовали члены семьи. Ваше время придёт в день свадьбы, когда зачитают брачный контракт. С тебя довольно того, что вы будете хозяевами, а не гостями…

«Свадьба!.. Звучит так, словно это похоронный марш, и его сердце проводят к месту последнего упокоения, окружив розами и прощаясь с ним, выводя на все лады трели. Во имя любви воспитанница Парижа подчинится шейху в чалме, что прочтёт суру „Аль-Фатиха“, а Иблис во имя гордыни покинет рай».

Камаль с улыбкой сказал:

– Оправдание ваше принимается, а на обещание возлагается надежда.

Исмаил Латиф воскликнул в знак протеста:

– Это красноречие богословов Аль-Азхара. Если на горизонте покажется накрытый стол, стоящий того, чтобы забыть всякий повод для попрёков, они будут распевать дифирамбы, и всё ради куска пожирнее! И правда, ты настоящий писатель или даже философ, или ещё какой-нибудь попрошайка, однако я не таков…

Затем он вновь пошёл в атаку, на этот раз обвиняя Хусейна Шаддада и Хасана Салима:

– А вы двое хитрецов; после долгого молчания вдруг объявляете о помолвке. А?.. Да, и правда, доктор Хасан, ты долгожданный преемник Сарвата-паши…

Хасан Салим, виновато улыбаясь, сказал:

– Сам Хусейн ничего об этом не знал всего несколько дней назад…

Исмаил спросил:

– Эта помолвка сделана одной стороной, вроде одностороннего провозглашения Египтом о своей о независимости от Британии двадцать восьмого февраля 1922 года?

Побеждённая нация гордо отвергла его, хотя он был навязан стране. Но что было, то было. Камаль громко засмеялся, а Исмаил, глазом подмигнув Хасану Салиму, повторил слова из хадиса:

– Уповайте ради достижения… не помню чего…, на скрытность, как сказал халиф Умар ибн Хаттаб, или поэт Умар бин Аби Рабийя, или Умар Эфенди, Аллах лучше знает, кто…

Камаль вдруг заявил:

– Обычно такие вещи делаются под покровом тишины, хотя признаю, что однажды доктор Хасан в разговоре со мной упоминал что-то такое!

Исмаил в замешательстве посмотрел на него, а Хасан кинул на него взгляд широко раскрытыми от удивления глазами и поправил его:

– Наш разговор больше напоминал тонкие намёки..!

Камаль сам задавался вопросом, как это такие слова сорвались с его уст? Это же ложь или правда, но только наполовину, в лучшем случае. Как он мог желать – да ещё и таким необычным способом – убедить Хасана, что ему было известно о его намерениях, и что новость не застала его врасплох, и он не придал ей особого значения? Что за глупость!.. Исмаил, с упрёком поглядев на Хасана, сказал ему:

– Ну а я не удостоился ни одного из этих тонких намёков!

Хасан серьёзно ответил:

– Уверяю тебя, что если Камаль и обнаружил что-то в нашим с ним разговоре, указывающее на предстоящую помолвку, то, должно быть, привлёк на помощь не мои слова, а собственное воображение.

Хусейн Шаддад звучно рассмеялся, и обращаясь к Хасану Салиму, сказал:

– Исмаил твой старинный товарищ, и хочет тебе сказать, что даже если ты получил свой диплом раньше на три года, это ещё не означает, что ты должен скрывать от него свои секреты или оказывать предпочтение другим!

Исмаил сказал, улыбнувшись, будто пытаясь скрыть своё неудовольствие:

– Я не сомневаюсь в его дружбе, но потребую с него отчёта, чтобы он не забыл о дне своей свадьбы!

Камаль улыбнулся:

– Мы друзья обеих сторон, и если жених про нас забудет, то невеста уж точно этого не сделает…

Он сказал это только для того, чтобы доказать самому себе, что ещё жив. Жив, хотя и испытывает боль, сильную боль. А приходило ли ему на ум когда-нибудь, что его любовь однажды закончится как-то по-другому?.. Нет. Но вера в то, что смерть неизбежна, не умаляет нашу тоску, когда она приходит. То была дикая боль, не знавшая логики и пощады. И если бы он мог видеть её воочию, то знал бы, где она скрывается или благодаря какому микробу появляется!.. Между чередованиями боли просачивались апатия и вялость…

– А когда день свадьбы?

Исмаил спросил о том, о чём думал и сам Камаль, словно был выразителем его мыслей, но и сам Камаль не должен был молчать. Он заметил:

– Да. Это очень важно, чтобы нас снова не застали врасплох. Когда состоится церемония?

Хусейн Шаддад весело спросил:

– Зачем вы оба так спешите?!.. Давайте дадим жениху насладиться остатком холостяцкой жизни…

Хасан с привычным спокойствием сказал:

– Я должен узнать сначала, останусь ли я в Египте или нет…

Хусейн Шаддад пояснил:

– То есть назначат ли его в прокуратуру или в дипломатический корпус…

«Хусейн, кажется, рад этой помолвке, и даже могу заявить, что я возненавидел его, пусть и на какой-то краткий миг. Он словно предал меня. Предавал ли меня кто-нибудь? Всё так переплелось вокруг меня, но этим вечером я побуду один…»

– А которое из двух вы предпочитаете, доктор Хасан?

Да пусть он выберет что захочет. Прокуратура… Дипкорпус… Судан… Сирия, если будет возможность…

– Прокуратура это унижение. Я предпочитаю дипкорпус…

– Лучше тебе это как следует втолковать отцу, чтобы он сосредоточил свои заботы на том, чтобы направить тебя в политику…

Эта фраза тоже случайно слетела с его языка? Без сомнения, она достигла своей цели. Ему следует следить за своими нервами, а не то он окажется втянутым в открытую ссору с Хасаном. И ещё ему стоит следить за тем, что чувствует Хусейн Шаддад, так как отныне они одна семья. До чего же жестокий удар!

Исмаил покачал головой, словно сожалея, и сказал:

– Это твои последние дни с нами, Хусейн. Спустя все эти годы! До чего же грустный конец!..

«Какая глупость! Он считает, что грусть может тронуть сердце, что свободно пасётся в оазисе возлюбленной».

– Это и самом деле грустный конец, Исмаил…

«Ложь на лжи, как и твои поздравления ему. В этом равны и сын торговца, и сын судьи верховного суда».

Камаль спросил:

– Означает ли это, что ты проведёшь всю свою жизнь за границей?

– Это то, что как раз и ожидают. Мы будем видеть Египет только изредка…

Исмаил удивился:

– Странная жизнь! А вы не думали о том, какие трудности ожидают ваших детей?!

«Бедное моё сердце! Разве красиво так играть со смыслом? Неужели этот негодяй думает, что возлюбленная забеременеет, её живот раздуется и вырастет как шар, а затем после тяжких страданий она родит?! Помнишь Хадиджу и Аишу в последние месяцы беременности? Но это просто богохульство. Почему бы тебе не присоединиться к какой-нибудь подпольной преступной банде, вроде „Черной перчатки“? Убийство лучше и полезнее богохульства. Тогда ты окажешься однажды на скамье подсудимых, а на трибуне будет Салим-бек Сабри, отец твоего друга-дипломата и свёкор твоей возлюбленной, как уже было на этой неделе, когда он председательствовал в процессе об убийстве главнокомандующего, сэра Ли Стака. Предатель!..»

Хусейн Шаддад засмеялся:

– Значит, страны должны разорвать дипломатические отношения, чтобы дети дипломатов воспитывались на родине?!

«Нет, нужно отрубить им головы! Абдульхамиду Инайату….Аль-Харрату…. Махмуду Рашиду…. Али Ибрахиму…. Рагибу Хасану…. Шакику Мансуру…. Махмуду Исмаилу…. Камалю Ахмаду Абд Аль-Джаваду – все они приговорены к виселице национальным судьёй Египта Салимом-беком Сабри и английским судьёй, мистером Кершоу. Убийственный ответ. Вы хотите убить или быть убитым?!..»

Исмаил обратился к Хусейну:

– Отъезд твоей сестры заставит твоего отца настаивать на том, чтобы отказать тебе в просьбе поехать за границу!..

Хусейн Шаддад с уверенностью произнёс:

– Мой случай твёрдо приближается к достижению успеха…

Аида и Хусейн в Европе! В одночасье он потеряет и возлюбленную, и друга. «Твой дух будет искать свою любимую и не найдёт её, а твой ум будет искать своего спутника, но не найдёт его. И в древнем квартале ты будешь жить один, заброшенный всеми, словно отголосок тоски, блуждающий в течение многих поколений. Подумай о мучениях, что подстерегают тебя. Пришло время сорвать плоды тех мечтаний, что ты посеял в своём неопытном сердце. Моли Аллаха, чтобы Он сделал слёзы лекарством от печали, и если сможешь, свяжи своё тело верёвкой палача, или отдай его разрушительной силе, которая обрушится на врага. Завтра ты обнаружишь, что твой дух опустел, как когда-то обнаружил пустой гробницу Хусейна. Обманчивые надежды! Истинные патриоты повешены, а сыновья предателей стали послами».

Исмаил Латиф, словно говоря сам с собой, произнёс:

– В Египте останемся лишь мы с Камалем. Камаль ненадёжен, так как его первейший друг – до или после или вместе с Хусейном – это книги…

Хусейн уверенно сказал:

– Отъезд не разорвёт уз нашей дружбы…

Сердце Камаля неистово застучало, несмотря на всю его апатию. Он промолвил:

– Моё сердце говорит мне, что ты не выдержишь разлуки с родиной навсегда…

– Вероятно, но ты благодаря моей поездке будешь получать книги, которые я буду посылать тебе, и мы продолжим наши беседы с помощью писем и книг…

Хусейн говорил о своей поездке так, как будто это уже было решённым делом. Встречи с ним были для Камаля пленительным счастьем, он даже мог наслаждаться молчанием в его обществе. Но то было утешением, и отъезд друга научит его пренебрегать своими несчастьями и бедами, пусть и большими. Так, смерть его обожаемой бабушки казалась его душе, обожжённой скорбью по утрате Фахми, несущественной. При том он всегда должен был помнить, что это была их прощальная встреча, чтобы наполнить глаза образом опьяняющих своей свежестью садовых цветов и роз, не озабоченных никакой печалью. Была лишь одна проблема, для которой он должен был найти решение: как простому смертному подняться так высоко, чтобы жить вместе с любимой, или как любимой опуститься так низко, чтобы жить с простым смертным?! Если он не найдёт для неё решения, то пойдёт вперёд в кандалах на ногах и с костью, застрявшей в горле. Любовь была грузом с двумя широко расставленными ручками, предназначенный для пары рук… Как можно было тянуть его одной рукой?

Разговор тянулся и переходил в новые русла, и Камаль следил за ним глазами, кивками головы и словами, подтверждавшими, что беда пока не коснулась его. Он возлагал надежду на то, что локомотив его жизни едет своим путём, и что остановка смерти на этом пути всё равно когда-нибудь неизбежна. Наступили сумерки… Час теней и тишины…

«Ты любишь этот час так же, как и час рассвета. Аида и боль – это два слова с одинаковым значением, и потому ты должен любить боль и радоваться своему поражению, начиная с сегодняшнего дня».

Друзья по-прежнему не прерывали разговор, смеялись и спорили друг с другом, как будто сердце ни одного из них не познало любви… Хусейн смеялся чистым здоровым смехом, Исмаил – придирчивым и злобным, Хасан – сдержанным и горделивым. Хусейн отказывался говорить о чём-либо, кроме как о Рас аль-Барре.

«Обещаю тебе совершить однажды туда паломничество и спросить, где же тот песок, который топтали ножки любимой, припасть к нему и поцеловать. Двое остальных друзей воспевают дифирамбы пляжам Сан-Стефано в Александрии и рассказывают о волнах величиной с гору. Так? Представь себе тело, выброшенное на берег волнами; грозное море поглотило его красоту и благородство, и признайся после всего этого, что скука и тоска овладевают всеми живыми существами, и что счастье, вероятно, скрывается за вратами смерти».

Встреча друзей продолжалась до тех пор, пока не пришло время расходиться. Они тепло пожали друг другу руки… Камаль сжал руку Хусейна, а Хусейн – руку Камаля, произнеся на прощание:

– До свидания… В октябре!

Примерно так же было в прошлом году и до этого. Камаль нетерпеливо спрашивал себя, когда же вернутся друзья. Сейчас его желания не были заложниками чьего-либо возвращения, ибо сердце всё так же будет пылать, придёт октябрь или не придёт, вернутся друзья или не вернутся. Теперь он никогда не станет винить летние каникулы в том, что они удалили от него Аиду, ведь их разделяет такая бездна, что гораздо глубже временного расставания. Когда же только время стояло между ними, он лечил эту рану дозами терпения и надежды, а сегодня он борется с неизвестным врагом со скрытой сверхъестественной силой, против которой он не знал ни одного слова из заклинаний или талисмана… Впереди его ждёт молчание и несчастье, пока Господь не решит, что всё кончено. Любовь казалась ему подвешенной у него над головой, словно рок, тогда как он сам был привязан к ней невыносимыми путами боли, по гнёту и силе напоминающими природные явления, и он вглядывался в неё глазами, наполненными печалью и почтением.

Трое друзей расстались перед домом Шаддадов: Хасан Салим пошёл вниз по Дворцовой улице, а Камаль и Исмаил направились по своему обычному пути в Аль-Хусейнию, в конце которой они также прощались. Исмаил шёл в Гамру, а Камаль – к себе в свой древний квартал. Как только они остались наедине, Исмаил принялся громко и долго смеяться. Камаль спросил, из-за чего весь этот смех, и тот лукаво ответил:

– Разве ты ещё не понял, что стал одной из главных причин, заставивших ускорить объявление о помолвке?

– Я?!

Этот вопрос вырвался из уст Камаля, широко раскрывшего глаза от изумления. Исмаил пренебрежительно заметил:

– Да, это из-за тебя. Хасану была не очень-то приятна ваша с ней дружба. Я в этом вполне уверен, несмотря на то, что он ни слова об этом не произнёс при мне. Он очень высокомерен, – насколько тебе известно, – но знает как достичь того, чего хочет. Ты помнишь, что произошло между вами в тот день?.. Очевидно, он потребовал от неё ограничить свою свободу и не приходить больше на собрание друзей брата, а также очевидно, что она напомнила ему, что он не вправе требовать от неё, и тогда он решился на этот большой шаг, чтобы обладать таким правом!

Стук сердца чуть ли не заглушил собственный голос Камаля:

– Но я не был её единственным другом! Аида была другом для всех нас!

Исмаил насмешливо сказал:

– Но она выбрала тебя, чтобы вызвать у него тревогу! Может быть, потому что ощутила в дружбе с тобой ту теплоту, которую не нашла у других. В любом случае, она не отреагировала на эту ситуацию произвольно, ведь уже давно решила одержать верх над Хасаном, и вот наконец собрала плоды своего терпения!

Камаль подумал: «Верх над Хасаном?», «Плоды своего терпения?» До чего похожи эти два выражения на слова набитого дурака: «Солнце всходит на западе»! С потаённым стоном в сердце он сказал:

– До чего плохо ты думаешь о людях! Она совсем не такая, какой ты представляешь себе!..

Не понимая чувств друга, Исмаил промолвил:

– Может быть, всё произошло по чистой случайности, и Хасану всё это только казалось. Но по любому, обстоятельства сложились в её пользу…

Камаль в ярости воскликнул:

– В её пользу?! Что ты такое думаешь о ней?! Пресвят Господь! Ты говоришь о ней так, как будто её помолвка с Хасаном это не его, а её победа!!

Исмаил как-то странно посмотрел на него и ответил:

– Тебя, как мне кажется, не убедишь в том, что таких, как Хасан, не так уж много встречается. Его семейство, положение, блестящее будущее… Тогда как таких, как Аида, много, больше, чем ты думаешь. Интересно, а ты оцениваешь её выше, чем она заслуживает? Семья Хасана согласилась на его брак с ней из-за огромного богатства её отца, насколько я полагаю. Она девушка…,– тут он несколько заколебался…, – не блещущая особой красотой, в любом случае!..

«Или ты сумасшедший, или я!» Боль разрывала его, как и тогда, когда он услышал ранящее слово о её брачном контракте, и набросился на весь строй брака в исламе! «Да падёт Божье проклятие на всех неверных!»

Со спокойствием в голосе, скрывавшим его страдания, он спросил:

– А разве не мало вертится вокруг неё поклонников?

Исмаил выпятил челюсть и задрал подбородок с каким-то пренебрежением:

– Ты, верно, и меня считаешь одним из них?! Не стану отрицать, что она жизнерадостная, модная и элегантная. Её западные манеры и тактичное поведение в обществе придают ей очарования и обаяния. Но всё же она смуглая, худая и совсем неаппетитная! Пойдём со мной в Гамру, там ты увидишь различных красоток, затмевающих её прелестями и в целом, и в частности. Там тебе встретится истинная красота: и светлая кожа, и полная грудь, и мясистый зад. Если захочешь красоты, то она там… А в Аиде нет ничего желанного…!

«Словно она подобна тому, что можно желать, вроде Камар или Мариам! Полная грудь и мясистый зад… Это как описывать дух качествами, свойственными телу! О, до чего же сильна моя боль!»

Сегодня ему предназначено испить чашу горечи и боли до дна. Смертельные удары сыпятся на него друг за другом, так что лучше уж смерть, что была бы милостью для него…

Они расстались в Аль-Хусейнийе, и каждый пошёл своей дорогой…