Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 99 страниц)

– Некоторые люди созданы для того, чтобы командовать, а некоторые – чтобы подчиняться…

Халиль Шаукат, улыбнулся, показывая свои надвинутые друг на друга резцы, и сказал:

– Госпожа Хадиджа – подлинный пример домохозяйки, хотя она игнорирует своё право на отдых.

Ибрахим Шаукат, произнеся после того «Амин», сказал:

– Это полностью и моё мнение, я его неоднократно высказывал ей. Потом я предпочёл молчание во избежание головной боли…

Камаль поглядел на мать – она как раз наполняла чашку Халилю Шаукату заново, – и представил себе лицо отца, вспомнив о его тирании. На губах его появилась улыбка, а затем он перевёл изумлённый взгляд на Ибрахима и сказал:

– Вы как будто её боитесь!

Мужчина, повертев своей крупной головой, сказал:

– Я пытаюсь избежать неприятностей, если нахожу путь к миру, а твоя сестра избегает мира, если находит путь к неприятностям!

Хадиджа закричала:

– Послушайте-ка эту мудрость! – и она указала на мужа, словно обвиняя его. – Ты избегаешь бодрости, если можешь поспать!

Мать, глядя на неё пристальным предупреждающим взглядом, сказала:

– Хадиджа!

Ибрахим похлопал тёщу по плечу и сказал:

– Это у нас дома часто случается!.. Но посмотрите на себя!

Ясин перевёл взгляд с сильной полной Хадиджи на тонкую стройную Аишу, намеренно стараясь привлечь к ним внимание, а потом с каким-то недоверием сказал:

– Расскажите-ка нам о постоянных хлопотах Хадиджи с утра до вечера… где же следы этих самых хлопот?!.. Как будто, это она развлекается, а Аиша работает!..

Хадиджа, раскрыв ладонь правой руки, направила её к лицу Ясина, разведя пальцами, и сказала:

– И от зла завистника, когда он завидует![62]62
  От зла завистника, когда она завидует – последний, 5-й айат суры 113 Корана, служащий для защиты от сглаза.


[Закрыть]

Но Аиша не успокоилась течением разговора, который он наконец принял. В её ясных голубых глазах мелькнул протестующий взгляд, и она поспешила защитить свою стройность, игнорируя ясный намёк в замечании Ясина. Терзаемая некоторой ревностью, она сказала:

– Полнота в наши дни больше не в моде, – затем, почувствовав, что Хадиджа повернула голову в её сторону, сказала, – или, по крайней мере, стройность в моде среди многих женщин точно так же, как и полнота..!

Хадиджа насмешливо ответила:

– Стройность в моде среди тех, кто не может набрать вес.

Сердце Камаля затрепетало, когда до его ушей донеслось слово «стройность», и в воображении его возник возник образ высокой стройной фигурки. Сердце его запрыгало под радостную духовную мелодию, из которой пробивалось опьяняющее веселье. Его охватил чистый восторг, и погрузившись в эту спокойную глубокую мечту, он забыл и себя, и место, и время. Он не знал, сколько оставался там, пока не обратил внимание на тень от тучи скорби, которая часто омрачала его мечты. Она была не похожа на навязчивого незнакомца или на какой-то несовместимый элемент в звене, однако незаметно просочилась в его блестящую мечту, словно нить в полотне или мелодия, составляющая часть гармонии. Он глубоко вздохнул, затем мечтательным взором обвёл лица тех, кого издавна любил, и которые, казалось, так или иначе хвалятся своей красотой, особенно светлым лицом, и вспомнил, как когда-то старался пить воду из чашки только там, где остались следы этих губ…

Он в смущении отогнал от себя эту мысль с каким-то отвращением, и почувствовал, что любой образец красоты лишён того, чем обрадует его возлюбленная, а ему следует встать на её защиту, даже если кто-то другой и заслуживает его любви и симпатии.

– Я не люблю стройность, даже у мужчин, – это Хадиджа продолжала говорить. – Вот поглядите-ка на Камаля – ему-то уж точно следует прибавить в весе. Детка, не думай, что учёба – это всё.

Камаль слушал её с презрительной улыбкой, разглядывая тело сестры в жирных складках плоти и мясистое лицо, на котором скрылись даже все недостатки, удивляясь окружающему её счастью и триумфу, и не находя в себе желания спорить с её мнением. Ясин же насмешливо и язвительно заметил:

– Так значит, ты довольна мной? Не пытайся с этим поспорить!

Он подложил под себя правую ногу, а другую поставил на пол. Из-за жары он расстегнул воротник джильбаба, и из неё выглядывала его просторная майка и чёрные густые волосы на груди. Она бросила на него проницательный взгляд и сказала:

– Ты чуток перестарался в этом, и твой жир перешёл на мозги. Но это уже совсем другое.

Ясин вздохнул, словно от отчаяния, и повернулся к Ибрахиму Шаукату, с симпатией и состраданием спросив его:

– Скажи мне, что ты делаешь, чтобы выжить между женой – когда она в таком состоянии – и матерью?

Ибрахим зажёг сигару и затянулся, затем выдохнул дым, вытягивая щёки, как и Халиль, который, сидя в пыльной комнате, не выпускал кальяна изо рта, разве что когда говорил, – затем безразлично сказал:

– Одно моё ухо – из глины, а другое – из теста – вот чему меня научил опыт!

Разгневанная Хадиджа громко произнесла:

– Опыт здесь ни при чём. Опыт совершенно ни при чём, клянусь твоей жизнью со мной. Дело в том, что Господь наш дал ему характер, похожий на мороженое, которым торгует Бадр-турок. Даже если затрясётся минарет в мечети Хусейна, у него ни один волосок на голове не зашевелится..!

Амина подняла голову и посмотрела на Хадиджу с предупреждением и упрёком, пока та не улыбнулась и не потупила стыдливо глаза. А Халиль Шаукат с нежной гордостью сказал:

– Таков уж нрав семейства Шаукат – это же нрав султанов. Не так ли?!

Хадиджа рассмеялась, чтобы смягчить воздействие от своих слов, и многозначительным тоном сказала:

– К сожалению, господин Халиль, ваша мать не переняла этот султанский нрав!

Амина поспешила перебить её, ибо терпение её было исчерпано:

– Нет ни одной женщины, подобной твоей свекрови. Это благородная дама в полном смысле этого слова!!

Ибрахим наклонил голову налево, пристально глядя на жену, и его выпуклые глаза сверкнули, и победоносно вздохнув, он сказал:

– Этому есть свидетель из её собственной семьи, да почтит Аллах мою тёщу…, – затем он обратился ко всем. – Моя мать – благородная дама, и в таком возрасте ей требуется уход и ласка, а жене моей ничего не известно о ласке…

Хадиджа тут же кинулась защищать себя:

– Я беспричинно не сержусь, и гнев никогда не был в моём характере. Вот мои родные – спроси их обо всём, что захочешь!

Наступила тишина. Её родные не знали, что сказать, пока у Камаля не вырвался смешок, привлёкший к себе всеобщие взгляды. Он не выдержал и сказал:

– Сестрица Хадиджа – самая сердитая из всех кротких людей, которых я знал!

Ясин отважился и сказал:

– Или самая кроткая из всех сердитых. Это знает только Аллах…

Хадиджа ждала, пока не утихнет буря смеха, последовавшая за тем, кивнула Камалю и с сожалением покачала головой:

– Меня предал тот, кого я держала на коленях даже чаще, чем Ахмада и Абдуль Мунима.

Камаль, как бы оправдываясь, сказал:

– Не думаю, что я раскрыл тайну…

Амина быстро заняла другую позицию, встав на защиту Хадиджи, которая оказалась в таком положении, которому не позавидуешь, и с улыбкой сказала:

– Только Всемогущий Господь совершенен…

Подражая ей в учтивости, Ибрахим Шаукат произнёс:

– Вы правы, у моей жены есть достоинства, которыми нельзя пренебрегать. Проклятие Аллаха на гневе, который поражает в первую очередь того, кто сам гневается. Нет в мире ничего, заслуживающего гнева, по-моему!

Хадиджа засмеялась и сказала:

– Какой ты везучий!.. Поэтому с течением времени ты не изменишься, – и я тебе не завидую!

На лице Амины впервые показалось серьёзное негодование, и она с упрёком сказала:

– Да сохранит Господь наш его молодость и молодость таких, как он!

Ибрахим рассмеялся, и не скрывая радости от слов тёщи, сказал:

– Молодость?!

Ему ответил Халиль Шаукат, хотя и обращался он к Амине:

– А в семействе Шаукат и сорок девять лет считается молодостью!..

Амина с опаской продолжала:

– Сынок, не говорите так. Давайте закончим этот разговор…

Хадиджа улыбнулась, заметив опасения матери, так как знала, какие причины стояли за ними: явная похвала здоровью в этом старом доме была откровенно порицаема, ибо игнорировала сглаз и присущее ему зло. И даже сама она, Хадиджа, никогда бы не упомянула о хорошем здоровье мужа, если бы не провела последние шесть лет жизни среди семьи Шаукат, где многие обычаи просто не соблюдались – вроде опаски перед завистью и глубокой верой в сглаз, – и смеялись без всякого страха над многими вещами, вроде поведения джиннов, смертей, болезней, – к которым в её родном доме относились со страхом и осторожностью. Но вместе со всем этим связь между супругами была крепче, чем казалась на первый взгляд, и ни слово, ни дело не угрожало ей. Они были успешной парой, и оба в глубине души своей чувствовали, что не могут обойтись друг без друга, несмотря на разные недостатки. Когда однажды Ибрахим заболел, это дало возможность Хадидже раскрыть ему всю скрытую любовь и преданность, которую она питала в глубине души. Да! Ссоры между ними не утихали, по крайней мере, начинались они с её стороны, и причиной их была не только его мать. Несмотря на дипломатию мужа и его хладнокровие, она без устали находила в нём всё новые причины для критики. Например, его желание поспать, домоседство без всяких занятий, высокомерное отношение к самой мысли о том, чтобы найти работу в жизни, пустая бесконечная болтовня, игнорирование им происходящих между ней и его матерью споров и ссор… По прошествии многих дней – по выражению Аиши – все её слова будут сводиться к сомнениям и жалящим замечаниям – и несмотря на это, а может, и благодаря этому, кто знает?! – сам спор иногда выполнял функцию острого перца, возбуждающего аппетит к еде. Их чувства оставались крепкими и сильными, не затронутыми даже явными разногласиями, как будто морские глубокие течения, что не меняют своё направление из-за наклонов и сокращений поверхности. Но муж не мог ценить по-настоящему её труд, даже увидев его в начищенном до блеска доме, вкусных блюдах, чистой одежде и аккуратности детей… Он в шутку говорил ей: «На самом деле, ты – моя находка, цыганочка!» Несмотря на мнение его матери по поводу хлопот Хадиджи, она открыто, не колеблясь, во время многочисленных споров с ней язвительно заявляла: «Это добродетель служанки, а не госпожи». Хадиджа тут же бросала ей: «Вы – из тех людей, которые только тем и занимаются, что едят и пьют, а настоящий хозяин дома вам прислуживает». Старуха продолжала издеваться над ней: «Тебе это внушили в твоём доме, чтобы скрыть, что ты годишься только для того, чтобы прислуживать!» Хадиджа закричала тогда: «Я знаю, почему вы так разгневаны на меня, знаю с тех пор, как вы перестали считаться со мной в моём доме». Старуха воскликнула в ответ: «Господь мой, я свидетельствую: господин Ахмад Абд Аль-Джавад – хороший человек, но он породил шайтана в юбке. Я заслужила, чтобы меня ударили туфлей за то, что я предпочла тебя в жёны моему сыну». На это Хадиджа пробормотала: «Вы заслужили, чтобы вас ударили туфлей… В этом я с вами спорить не буду».

Ясин посмотрел на Аишу, и улыбаясь, злорадно сказал:

– До чего же ты счастливая, Аиша. У тебя такие хорошие отношения со всеми сторонами!..

Хадиджа догадалась, на кого он намекает, и дёрнув плечами, принимая безразличный вид, сказала:

– Сплетник пытается посеять семена злословия между сёстрами!

– Я?!.. Да не приведи Господь. Он видит, насколько добры мои намерения!

Она с сожалением покачала головой:

– И дня не было, чтобы у него было добрых намерений!

Халиль Шаукат, комментируя слова Ясина, сказал:

– Мы живём в мире, и наш девиз – «Живи сам и дай жить другому»!

Хадиджа засмеялась так, что показались её мелкие блестящие зубы, и не без насмешки сказала:

– Дом господина Халиля – весёлый дом, он по-прежнему играет на лютне, а его жена слушает его или смотрится на себя в зеркало или разговаривает то с этой, то с той подружкой через окно или балкон, а Наима, Усман и Мухаммад играют со стульями и подушками, даже Абдуль Муним и Ахмад, если им надоедает мой контроль, сбегают в квартиру своей тёти и присоединяются к команде разрушителей..!

Аиша с улыбкой спросила:

– И это всё, что ты видишь в нашем счастливом доме?

Хадиджа тем же тоном сказала:

– Или ты поёшь, а Наима танцует…!

Аиша хвастливо заметила:

– Мне достаточно и того, что меня любят все соседки, как и моя свекровь…

– Я не могу представить себе, что раскрою то, что лежит у меня на душе, одной из этих болтушек или твоей свекрови. А любит – только тот, кто ей льстит и кланяется…

– Нам следует любить других людей, до чего же я счастлива, что люди нас тоже любят. На самом деле, у сердца к сердцу есть свой путь. Все соседки тебя боятся и неоднократно мне говорили: «Твоя сестра к нам нерадушна и беспрестанно выискивает у нас недостатки!..» – тут она обратилась со смехом к матери… – Она по-прежнему даёт людям комичные прозвища и мы дома рассказываем о них анекдоты. А Абдуль Муним и Ахмад их запоминают наизусть и затем повторяют в квартале среди мальчишек, и так они распространяются!..

Амина снова беззвучно засмеялась. Хадиджа тоже засмеялась с некоторым смущением, как будто на неё накатились воспоминания о каких-то неловких ситуациях. А Халиль принялся без всякого страха, с восторгом рассказывать:

– В общем, мы представляем собой маленький оркестр: в нём есть и лютнист, и певица, и даже танцовщица! По правде говоря, нам по-прежнему не хватает хора и подпевал, но я возлагаю светлые надежды на детей, всё дело только во времени!

Ибрахим Шаукат, обращаясь к Амине, сказал:

– Я могу засвидетельствовать, что ваша внучка Наима талантливая танцовщица!

Амина засмеялась, так что её бледное лицо покраснело, и промолвила:

– Я видела, как она танцует, она просто прелесть!

С воодушевлением, говорящим о её необыкновенной нежности к своей семье, Хадиджа заметила:

– До чего же она красавица! Она выглядит как рекламная картинка!

Ясин сказал:

– До чего же красивая невеста будет для Ридвана!

Аиша со смехом сказала:

– Но она же первенец в семье!.. Ох!.. Я не могу преуменьшать её возраст, как следует делать всем матерям!

Ясин с безразличием спросил:

– Почему люди ставят условие, чтобы невеста была моложе жениха?

Ему никто не ответил, пока Амина не сказала:

– Наиме не придётся слишком долго ждать, пока найдётся подходящий жених!

Хадиджа снова повторила: До чего же она миленькая, Боже мой!.. Я не видела никого, такого же красивого…

Аиша засмеялась и спросила:

– А её мать как же?!.. Ты разве не видела её мать?

Хадиджа нахмурилась, чтобы прибавить больше серьёзности своим словам, и сказала:

– Она красивее тебя, Аиша. Мы не можем не согласиться с этим!

Затем к ней вновь вернулась её язвительность, и она отметила:

– А я красивее вас обеих!

«Эти люди рассуждают о красоте! А что они знают о том, в чём сущность красоты?.. Их восхищают цвета: белый как слоновая кость, слиток золота. Спросите меня о красоте, и я не буду рассказывать вам о ясной смуглости лица и томных чёрных глазах, стройной фигурке и парижской элегантности. Нет! Всё это красиво, но это лишь линии, формы и цвета, подчиняющиеся в конце концов сравнению и восприятию органами чувств. Но красота – это сотрясение раненого сердца, кипящая жизненными силами душа, блуждание странствующего духа по её следам, пока он не заключит в свои объятия небеса… Расскажите же мне об этом, если сможете…»

– Для чего женщинам Суккарийи добиваться симпатий госпожи Хадиджи?.. Может быть, у неё есть преимущества, – как то засвидетельствовал её супруг, – но ведь людей обычно прельщает красивое лицо и приятный язычок..! – Ясин сказал это затем, чтобы ещё раз встряхнуть сестру, увидев, что разговор переходит в мирное русло. Она бросила на него такой взгляд, будто говоря: «Ты никак не хочешь, чтобы я тебя пощадила», и громко вздохнув, сказала:

– Мне достаточно Аллаха – Он лучший покровитель. Я и не знала, что здесь у меня есть ещё одна свекровь.

Тут она вдруг вновь вернулась к этой теме, но уже с серьёзной интонацией, оставив в покое Ясина, к полной для него неожиданности, и сказала:

– Мне не позволяет время – всё его отбирают дом и дети, особенно потому, что мой муж не уделяет внимание ни тому, ни другим!

Ибрахим Шаукат выступил в свою защиту:

– Побойся Аллаха и не преувеличивай во всём свою роль. Тому, у кого такая жена, как у меня, следует занимать защитную позицию время от времени: защищать мебель, которая почти что вздулась от частой чистки и вытирания пыли, защищать детей, с которыми она носится так, что те просто не выдерживают… Последним примером из этой серии – то, что вам и так известно – она отдала Абдуль Мунима в начальную религиозную школу, когда ему и пяти-то ещё не исполнилось!

Хадиджа с гордостью возразила:

– Если бы я последовала твоему мнению и оставила его дома, он бы так и сидел там до своего совершеннолетия! Словно между вашей семьёй и знаниями идёт вражда. Ну нет, любимый, мои дети будут воспитываться так же, как и их дяди с материнской стороны. Я буду сама учить уроки с Абдуль Мунимом!

Ясин недоверчиво спросил:

– Ты учишь вместе с ним уроки?!

– А почему нет?! Так же, как и мама учила уроки вместе с Камалем. Я сажусь с ним каждый вечер и он повторяет мне то, что выучил в школе. – Тут она засмеялась. – И тем самым я также вспоминаю основы чтения и письма, которые я так боялась позабыть с течением времени…

Лицо Амины покраснело от смущения и радости. Она пристально посмотрела на Камаля, как будто прося его вспомнить те далёкие вечера, и он улыбнулся ей при упоминании Хадиджи о том, что её дети «будут воспитываться так же, как и их дяди с материнской стороны»…, чтобы из них двоих хотя бы один пошёл по стопам Камаля, который проложил себе путь к высшему образованию, чтобы хотя бы один был на него похож… «Ох, до чего же слабы сердца, чтобы вынести эти сводящие с ума удары судьбы! Если бы Фахми прожил дольше, то был бы уже судьёй или на пути к этому. Как часто он говорил тебе о своих или о твоих надеждах! Куда всё это ушло? Если бы он был жив и был бы одним в толпе людей…»

Обращаясь на этот раз к Камалю, Ибрахим Шаукат сказал:

– Мы не такие, какими нас представляет твоя сестра. Меня допустили до экзаменов по окончании школы ещё в 1895 году, а Халиля – в 1911 году, и в наши дни экзамены на получение аттестата было великим делом, в отличии от того, что есть сейчас, когда этим уже почти никого не удивишь. Мы не стали продолжать образование, так как не намеревались быть чиновниками, или другими словами, нам не было необходимости становиться чиновниками!

Камаль ощутил насмешливое восхищение его словами «Меня допустили до экзаменов по окончании школы», однако любезно сказал:

– Это же естественно…

«Как могут эти два счастливых бычка придавать истинную ценность науке? Но нет, по ценному опыту, полученному мной, я знаю, что можно любить даже того, – какой бы ни была эта любовь – кого я презираю… Или, по крайней мере, желать добра и всех благ тому, кто вызывает во мне отвращение и неприязнь. Я не могу сдержать себя и ненавижу скотство всем сердцем: это стало истиной с тех пор, как моего сердца коснулся небесный ветерок!»

Ясин в комическом возбуждении воскликнул:

– Да здравствует старый аттестационный экзамен!

– В любом случае, мы – партия большинства!

Ясин почувствовал раздражение от того, что Халиль относит себя, а также и своего брата к партии большинства, имеющего аттестат, который он так и не получил. Но ему пришлось пойти на попятный, когда Хадиджа сказала:

– Абдуль Муним и Ахмад будут продолжать учёбу, пока не получат диплом о высшем образовании и будут новым поколением в семье Шаукат. Хорошенько вслушайтесь в эти имена: Абдуль Муним ибн Ибрахим Шаукат, Ахмад ибн Ибрахим Шаукат… Разве эти имена не звучат, словно гром, подобно «Саад Заглул»?!

Ибрахим со смехом воскликнул:

– Откуда у тебя все эти амбиции?

– А почему бы нет?.. Разве Саад-паша не учился в Аль-Азхаре?! Он прошёл путь от студенческого пайка до поста премьер-министра, и одного его слова достаточно, чтобы взбудоражить весь мир, ведь для Аллаха нет ничего невозможного!!

Ясин насмешливо спросил:

– А разве тебя не удовлетворит, если они будут такими же, как Адли Йакин-паша или Абдельхалик Сарават-паша?

Хадиджа закричала, словно прося помощи у Бога:

– Как эти предатели?!.. Они никогда не будут такими же, как те, о которых люди и день и ночь кричат «Долой»!

Ибрахим вытащил из кармана брюк носовой платок и протёр им лицо, которое покраснело от пота и жары вследствие выпитой ледяной воды и горячего кофе. Вытерев лицо, он сказал:

– Если великие люди обязаны своим появлением строгости матерей, то обрадую тебя уже сейчас – твоих сыновей ждёт большая слава!

– А ты бы хотел, чтобы я их оставила в покое?

Аиша мягко сказала:

– Я не помню, чтобы мама когда-нибудь ругала хоть одного из нас, не говоря уже о том, чтобы нас бить. Ты разве не помнишь?

Хадиджа словно в оправдание сказала:

– А зачем маме было прибегать к ругани, раз на то был отец! Одного упоминания о нём было достаточно для того, чтобы нас заставить ходить по струнке. У меня же дома отец постоянно отсутствует, есть только его имя, – тут она деланно засмеялась. – И что мне делать в такой ситуации? Если отец – это мать, то мать должна быть отцом…!

Ясин в восторге заметил:

– А я уверен, что ты преуспела и в роли отца! Ты – отец… Это я уже давно чувствовал, но не мог высказать!

Она притворилась, что довольна его словами и сказала:

– Спасибо, госпожа Бамба Кашр[63]63
  Бамба Кашр – популярная египетская певица начала 20 века.


[Закрыть]…

«Хадиджа и Аиша, такие непохожие лица… Приглядись получше: как по-твоему, которая из них более достойна быть, к примеру, в роли твоей возлюбленной?.. Да простит меня Аллах! Моя любимая вне всяких примеров, я не представляю её домохозяйкой. До чего же трудно такое представить! Чтобы моя возлюбленная была в домашнем халате, сидела с ребёнком или хозяйничала на кухне?! Как ужасно, как отвратительно! Нет, она не обращает ни на кого внимания, она рассеянна и идёт горделивой походкой в изумительном платье по саду или едет на машине в театр; ангел, внезапно совершивший свой счастливый визит на эту землю, уникальный в своём роде, не такой, как остальные, и известный лишь моему сердцу. Её роднит со всеми женщинами лишь одно это слово, ибо я просто не знаю истинного определения, которое подходит к ней. Также и её красоту роднит с красотой Аиши и остальных одно только это слово, ибо я просто не знаю истинного определения для этого. Я посвящаю свою жизнь тому, чтобы узнать тебя, но существует ли вообще иная жажда понять тебя?»

– А интересно, что нового слышно о Мариам?

Аиша вспомнила про свою давнюю подругу и спросила о ней, и это имя произвело разное впечатление на многих из присутствующих: Амина изменилась в лице, так что даже мускулы на нём исказились от сильнейшего негодования. А Ясин прикинулся, что не слышал её вопроса, отвлёкшись разглядыванием своих ногтей. Камалю же эта фраза вернула кучу воспоминаний, потрясших его. Хадиджа холодно ответила ей:

– А чего нового ты ждёшь услышать? Она развелась и вернулась в родной дом!

Было уже поздно, когда Аиша поняла, что по своей небрежности она встала на скользкий и неприятный путь и навредила матери, когда у неё сорвался с языка этот вопрос. И всё потому, что её мать с давних пор начала верить в то, что Мариам и её мать не были искренни, скорбя по Фахми, если вообще не злорадствовали над ними по поводу их горя из-за несогласия отца, господина Ахмада, на помолвку Мариам с её покойным сыном. Хадиджа стала зачинщицей, которая повторяла эту точку зрения, и вслед за ней последовала мать без всяких колебаний или размышлений. Вскоре её чувства к старым соседкам изменились, и сначала она стала относиться к ним с порицанием, а потом и вовсе порвала с ними отношения.

Аиша застенчиво произнесла, пытаясь оправдать свою инициативу:

– Я даже не знаю, что сподвигло меня спросить о ней.

Амина с видимым волнением сказала:

– Тебе не следует думать о ней.

Тогда ещё Аиша объявила о своём сомнении насчёт обвинения в адрес своей подруги, споря о том, что помолвка и всё, что окружало её, хранилось в секрете и не могло достигнуть дома Мариам в то время, и это решительно опровергало любой повод к злорадству её и её семьи… Но её мать не считала такое мнение доводом в столь серьёзном вопросе, что оправдывало запрет на любую незаметную утечку новости о тех, кого она касалась. Аиша не стала долго настаивать на своём мнении, опасаясь, что её обвинят в пристрастном отношении к Мариам или в охлаждении чувств к покойному брату. Однако из-за переживаний матери была вынуждена смягчить всю тяжесть своей оплошности, и потому сказала:

– Истину знает только Аллах, мама… Может быть, она невиновна в том, в чём мы обвиняем её.

Негодование Амины только ещё больше усилилось, в отличие от ожиданий Аиши, и на лице её даже промелькнули признаки гнева, казавшиеся странными у неё, ведь она была известна своей кротостью и спокойствием. Дрожащим голосом она сказала:

– Аиша, не говори о Мариам.

Хадиджа, разделяя материнские чувства, воскликнула:

– Хватит уже о Мариам и её поведении!

Аиша смущённо улыбнулась, не говоря ни слова. Ясин по-прежнему был занят своими ногтями, пока не закончилась эта бурная перепалка. Один раз он чуть было не влез в разговор, одобрённый словами Аиши «Истину знает только Аллах, мама…», но его заставил промолчать ответ Амины, сказанный дрожащим, непривычным для неё голосом. Он молчал, но внутренне был благодарен своему языку за все блага, что несло в себе молчание. Камаль следил с интересом за разговором, хотя лицо его ничего не выражало. Он давно уже научился в деликатных неблагоприятных обстоятельствах, – ибо сама любовь заставила его, – притворяться и быть хозяином положения, скрывая свои чувства и изучая людей, если того требовала необходимость, чтобы все думали, что он испытывает противоположные чувства. Он вспомнил, что слышал раньше о «злорадстве» семейства Мариам, и хотя не воспринял это обвинение всерьёз, и на память ему пришло тайное послание, которое он сам передал Мариам, а также её ответ, который он принёс Фахми. То была старинная тайна, которую он хранил раньше и продолжал хранить сейчас из-за обещания, данного брату, и в знак уважения к его пожеланию. Камаль был удивлён тем, как это он тогда не понял смысла послания, что отнёс Мариам – до него это дошло лишь недавно, когда смысл его пробился в нём самом в виде новой жизни… По его выражению, то послание было камнем с загадочными важными надписями, выгравированными на нём, пока к нему не пришла любовь и не решила все загадки. От него не ускользнул гнев матери – это было новым явлением в её жизни, неизведанным ранее, в тот роковой период. Она больше не была такой, как раньше. Это не была серьёзная или постоянная перемена, но время от времени на неё накатывали подобные приступы, чего раньше не случалось с ней, а если всё-таки и случались, то она не поддавалась им. Что он мог сказать об этом? Раненое сердце матери, о котором он знал совсем немного – только то, что прочитал в своих книгах. Он очень страдал из-за неё. Но что же скрывалось за поведением Хадиджи и Аиши? Можно ли было обвинить Аишу в том, что её воспоминания о Фахми потускнели? Он не представлял этого и не мог стерпеть саму эту мысль. Она была добродушной, и в сердце её было достаточно места для любви и дружбы. Как казалось, она была склонна – и в этом её можно было оправдать – считать Мариам невиновной, а может быть, она просто тосковала по тем временам, когда они были подругами, ибо сердце её было открыто всем людям. Хадиджа же была задушена семейной жизнью, и считалась лишь матерью и домохозяйкой, потому ей не было необходимости в Мариам или в ком-либо ещё. От всего прошлого у неё остались лишь крепкие чувства к собственной семье, особенно к матери, по следам которой она пошла. В том не было ничего удивительного!..

– А вы, господин Ясин, до каких пор вы будете холостяком?

Ибрахим обратился с этим вопросом к Ясину, побуждаемый искренним желанием очистить атмосферу в комнате. Ясин шутливо ответил:

– Юность меня давно покинула, так что это дело решённое!

Халиль Шаукат серьёзным тоном, указывавшим на то, что он не понял шутку Ясина, произнёс:

– Я женился, когда был примерно в вашем возрасте. Вам разве не двадцать восемь?

От упоминания о возрасте Ясина Хадиджа почувствовала досаду, так как это косвенно указывало и на то, сколько лет ей, и она резко сказала Ясину:

– А разве ты не женился и не избавил людей от разговоров о твоей холостяцкой жизни?

Ясин, который в первую очередь стремился быть любезным с Аминой, сказал:

– Прошли годы и заставили человека позабыть о своих желаниях!

Хадиджа повернула голову назад, будто её подтолкнули кулаком, и бросила на него взгляд, который говорил: «Шайтан, ты одержал надо мной верх», и вздохнув, сказала:

– Увы тебе! Скажи лучше, что брак тебе больше не нравится – это будет честнее всего!

Чтобы показать свою прочную привязанность к нему, Амина сказала:

– Ясин – хороший человек, а хороший человек не будет воздерживаться от женитьбы, если только он не вынужден обстоятельствами. На самом деле, тебе пришло время подумать о том, чтобы выполнить то, чему учит твоя религия…

Он часто думал о том, чтобы совершенствовать свою веру, и не только за тем, чтобы вновь испытать судьбу, но ещё и из желания ответить на унижение, выпавшее на его долю в тот день, когда он был вынужден – по наущению отца – дать развод Зейнаб, осуществив «желание» её отца – Мухаммада Иффата!! Затем произошло убийство Фахми, отогнавшее все его помыслы о женитьбе, пока он чуть ли не привык к такой холостяцкой жизни, хотя и сказал Амине, веря в свои слова:

– Что-то просто неизбежно, и всему своё время…

Их размышления ни с того, ни с сего прервали громкие крики, шум и гам, раздававшиеся со стороны лестницы вместе со звуком стремительных шагов, и удивлённые взгляды их устремились к входной двери. Через мгновение на пороге показалась Умм Ханафи, которая нахмурилась и с трудом переводила дух. Она закричала:

– Хозяйка, дети! Господин Абдуль Муним и господин Ридван дерутся кулаками. Они бросили в меня камни, когда я пыталась их разнять…

Ясин и Хадиджа поднялись и помчались к двери, затем вышли на лестницу. Прошла минута-другая, и они оба вернулись: Ясин тащил за руку Ридвана, а Хадиджа толкала перед собой Абдуль Мунима, легонько ударяя его в спину. За ними с громкими криками последовали и остальные дети. Наима побежала к своему отцу, Халилю, Усман – к Аише, Мухаммад – к своей бабке, Амине, а Ахмад – к отцу, Ибрахиму. Хадиджа начала ругать Абдуль Мунима и предупредила, что он в следующий раз больше не придёт в дом своего деда, так что мальчик громко расплакался, и указал пальцем на Ридвана, который сидел между своим отцом и дядей Камалем, и крикнул: