Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 85 (всего у книги 99 страниц)

22

Ахмад Абд Аль-Джавад вышел из дома медленными шагами, опираясь на свою трость. Теперь всё стало иным. С тех пор, как он ликвидировал лавку, он покидал дом всего раз за весь день, ибо по мере возможности воздерживался от тяжёлых для своего сердца усилий, что требовались при подъёме по лестнице. И хотя на дворе по-прежнему стоял сентябрь, он счёл необходимым надеть шерстяную одежду, поскольку его тщедушное тело не могло больше выносить свежей прохладной погоды, которой когда-то он наслаждался, будучи сильным и упитанным. Трость же, которая была его спутницей с младых лет и служила символом мужественности и элегантности, теперь превратилась в опору для того, кто медленно передвигал ногами. Но даже такое усилие было напряжённым и тяжким трудом для его сердца. Однако щегольство и элегантность не покинули его. Он по-прежнему стремился подбирать роскошную одежду и опрыскивать себя душистым одеколоном, наслаждаясь очарованием старости и солидности.

Когда он подошёл к лавке, голова его непроизвольно повернулась в ту сторону. Вывеска с именем его отца и его собственным, висевшая там долгие годы, была снята, да и внешний вид, и назначение лавки претерпели изменения: она превратилась в магазин, где торговали фесками и гладили их. В передней части магазина стояла паровая машина и медные колодки. Он представил перед своими глазами несуществующую табличку, которую никто, кроме него, не видел, возвещавшую ему: «Твоё время вышло». Время серьёзной работы, борьбы и удовольствий. И вот он скрылся в своей отставке, повернувшись спиной к миру надежд и лицом к старости, болезни и ожидающего его конца. Сердце его сжалось, однако он по-прежнему питал страстную любовь к этому миру и его радостям. Даже сама вера, по его мнению, дарила радость и была поводом для заключения в объятия всего мира. До сего дня ему была незнакома аскетичная набожность, что отвернулась от этого мира и была направлена лишь на мир иной.

Лавка больше не принадлежала ему, но как он может стереть из памяти воспоминания о ней, ведь она была центром его деятельности и внимания, местом встреч с друзьями и любовницами, источником его гордости и престижа?..

«Ты можешь утешиться, сказав: „Мы выдали замуж дочерей и воспитали сыновей, и увидели своих внуков. У нас есть немалое богатство, чтобы продержаться до самой смерти. Мы испробовали всё самое прекрасное в этой жизни в течение многих лет. Прошло ли так много лет на самом деле? Пришло время для признательности и благодарности Аллаху, это наш долг во веки веков. Но я испытываю ностальгию. Да простит Аллах время. Время, когда сама жизнь, которая ни на мгновение не останавливается, предаёт человека, и ещё как! Если бы камни могли говорить, я бы попросил эти места поведать мне о прошлом, сообщить, действительно ли это тело способно обрушить горы. И не перестанет ли биться это больное сердце? И не перестанет ли смеяться этот рот? Не испытают ли эти чувства боли? И хранится ли мой образ в каждом сердце? Да простит Аллах время ещё один раз!“».

Когда его спокойный путь приблизился к цели – мечети Хусейна – он снял обувь и вошёл внутрь, читая «Аль-Фатиху». Затем он прошёл к минбару, где его уже поджидали Мухаммад Иффат и Ибрахим Аль-Фар. Они прочитали вечернюю молитву вместе, и так же вместе вышли из мечети и направились в Тамбакшийю посетить Али Абдуррахима. Все трое вышли в отставку и сопротивлялись напору болезней, хотя их состояние было лучше, чем у Али Абдуррахима, который был прикован к постели. Господин Ахмад, вздохнув, произнёс:

– Мне кажется, что в скором времени я уже не смогу ходить в мечеть своими ногами, разве что на машине…

– Ты не один такой…

Он снова с тревогой сказал:

– Я очень боюсь, что буду прикован к постели, как Али, и прошу Аллаха почтить меня смертью до того, как меня постигнет полная немочь…

– Да избавит Господь и тебя, и нас от всевозможного зла…

Ахмад как будто испугался этой идеи, и продолжал:

– Ганим Хамиду парализован и прикован к постели уже около года. А Садик Аль-Маварди в течение нескольких месяцев мучился от того же. Да почтит нас Господь наш быстрым концом, когда придёт время.

Мухаммад Иффат засмеялся:

– Если такие чёрные мысли засели в твоей голове, то ты стал как баба. Заяви о единстве Божьем, брат мой!..

Дойдя до дома Али Абдуррахима, они вошли к нему в комнату, однако их друг опередил их, нетерпеливо выпалив:

– Вы опоздали. Да простит вас Господь…

В глазах его светилось недовольство человека, прикованного к постели. Улыбка появлялась на его губах лишь в момент встречи с друзьями. Он сказал:

– Я целый день только и делаю, что слушаю радио. Что бы я делал, если бы его так и не представили в Египте? Мне нравится всё, что я слушаю, даже лекции, которые я почти не понимаю. И вместе с тем, мы ещё не настолько стары, как того требуют от нас подобные мучения. Наши предки в таком возрасте брали себе новых жён!

На Ахмада Абд Аль-Джавада напал дух озорства:

– Есть идея! Что вы думаете о том, чтобы нам снова жениться? Может быть, это вернёт нам молодость и стряхнёт с нас болезни?!

Али Абдуррахим улыбнулся – он избегал смеха, чтобы на него не напал приступ кашля, мучившего его сердце, – и сказал:

– Я заодно с вами! Выберите мне невесту, но скажите ей честно, что жених не может двигаться, и ей придётся делать всё остальное…

Тут заговорил Аль-Фар, как будто вспомнивший нечто важное:

– Ахмад Абд Аль-Джавад быстрее тебя сможет увидеть своего правнука. Да продлит Господь наш его жизнь!..

– Наши поздравления с грядущим прибавлением в семействе, сын Абд Аль-Джавада!..

Но господин Ахмад, нахмурившись, сказал:

– Наима и впрямь беременна, но я не уверен. Я до сих пор помню, что говорили о её сердце в день, когда она появилась на свет, хотя и пытался забыть это, но напрасно…

– Какой же ты сухарь!.. С каких это пор ты веришь в пророчества врачей?…

Ахмад засмеялся и произнёс:

– С тех пор, как не могу заснуть до самого рассвета, едва отведаю лакомый кусочек, что они запретили мне…

Али Абдуррахим спросил:

– А как же милосердие Господа нашего?!..

– Хвала Аллаху, Господу миров.

Затем он пояснил:

– Я не игнорирую Божье милосердие, но один страх порождает другой. На самом деле, Али, не столько Наима беспокоит меня, сколько Аиша. За Аишу, за эту несчастную болит моё сердце в этой жизни. Если я уйду, то покину её одну-одинёшеньку в этом мире…

Ибрахим Аль-Фар сказал:

– Но ведь существует наш Господь, и Он лучший попечитель…

Ненадолго воцарилось молчание, пока голос Али Абдуррахима не прервал его:

– После тебя придёт и мой черёд увидеть своего правнука…

Господин Ахмад засмеялся и сказал:

– Да простит Аллах дочерей. Они старят своих родителей раньше времени.

Мухаммад Иффат воскликнул:

– Старик! Признайся лучше, что ты постарел и хватит уже упрямиться.

– Не повышай голоса из страха, что моё сердце услышит тебя и станет капризничать. Оно стало совсем как избалованный ребёнок…

Покачав с сожалением головой, Ибрахим Аль-Фар заметил:

– Ну и год! Каким суровым он был для нас: ни один из нас не остался цел и невредим, как будто нам всем была назначена встреча с болезнями!..

– Как в песне Абдель Ваххаба: «Давайте жить вместе и умрём тоже вместе»…

Они в унисон засмеялись, и тут Али Абдуррахим поменял тон и на этот раз серьёзно сказал:

– Разве это правильно? Я имею в виду поступок Нукраши…

Лицо Ахмада Абд Аль-Джавада нахмурилось:

– Как же мы надеялись, что всё вновь вернётся на круги своя. Да простит меня Аллах Всемогущий…

– Братья старались всю жизнь, потеряв её напрасно!..

– В наши дни любой прекрасный поступок напрасен…

Ахмад Абд Аль-Джавад снова сказал:

– Ничто меня так не огорчает, как уход из «Вафда» Нукраши. Не следовало доводить спор до такой степени…

– Интересно, какой конец ожидает Нукраши?

– Неизбежный конец. Где сейчас Аль-Басил и Аш-Шамси?.. Этот борец предрешил свою судьбу и увлёк за собой на дно заодно и Ахмада Махира.

Тут Мухаммад Иффат нервно сказал:

– Ну хватит уже этих разговоров. Я вот-вот совсем откажусь от политики!

Внезапно Аль-Фару пришла в голову идея. Улыбнувшись, он произнёс:

– А что, если бы мы были вынуждены – не приведи, конечно, Аллах! – быть прикованными к постели, как и господин Али, то как бы мы тогда смогли встречаться и беседовать друг с другом?

Мухаммад Иффат еле внятно произнёс:

– Это дело Господа, а не твоё…

Ахмад Абд Аль-Джавад рассмеялся:

– Если бы случилась такая беда, то мы бы переговаривались между собой по радио, как говорит папа Сухам в детской передаче!

Они все дружно засмеялись, и в этот момент Мухаммад Иффат вытащил часы и поглядел на них. Али Абдуррахим, заметив это, взволнованно сказал:

– Вы останетесь со мной, пока не придёт врач, и выслушаете, что он скажет. Да будет проклят отец его и дни его заодно…

23

Аль-Гурийя закрыла свои двери. Прохожих было мало и мороз крепчал. На дворе была середина декабря, и зима в этом году поспешила. Камалю больше не составляло труда завлечь Рияда Калдаса в квартал Хусейна. Молодой человек был незнаком с этим кварталом, но ему понравилось бродить по его уголкам и сидеть в кофейнях.

С момента их знакомства в редакции журнала «Аль-Фикр» прошло уже полтора года, и не было недели, чтобы они не виделись раз или два, в отличие от школьных каникул, когда они собирались чуть ли не каждый вечер то в редакции «Аль-Фикр», то в доме Камаля на Байн аль-Касрайн, то в доме Рияда на Маншиат аль-Бакри, то в кофейне Имад Ад-Дина, то в просторной кофейне Аль-Хусейна, куда Камаль стал захаживать после того, как исторической кофейне Ахмада Абдо ломы и кирки положили конец, навсегда стерев её с лица земли.

Они были довольны своей дружбой, и Камаль даже как-то однажды сказал себе: «Много лет мне не хватало Хусейна Шаддада, и место его пустовало, пока не появился Рияд Калдас и не занял его». В присутствии друга его дух просыпался и наружу прорывался поток чувств, достигавший состояния опьянения от взаимного интеллектуального обмена, несмотря на то, что они не были одной личностью, и казалось, дополняли друг друга. В тишине их дружба оставалась взаимной, без всяких упоминаний о ней. Ни один из них не говорил другому: «Ты – мой друг», или «Я не представляю себе жизни без тебя». Но факт оставался фактом.

Холодная погода не остудила их желания продолжать свой путь: они решили дойти пешком до кофейни Имад Ад-Дина. В тот вечер Рияд Калдас был недоволен, и в сильном возбуждении сказал:

– Конституционный кризис закончился поражением народа. И устранение Ан-Наххаса есть ни что иное, как поражение народа в его исторической борьбе с дворцом…

Камаль с сожалением произнёс:

– Теперь ясно, что Фарук такой же, как и его отец…

– Не один только Фарук несёт ответственность. Всё подстроили также традиционные враги народа. Тут чувствуется рука Али Махира и Мухаммада Махмуда. Плачевно и то, что к числу народных врагов прибавились два сына нации – Махир и Нукраши. Если бы наша родина избавилась от предателей, у короля не нашлось бы никого, кто мог бы попирать права народа…

После недолгой паузы он продолжил:

– Сегодня на сцене нет англичан, но народ и король противостоят друг другу. Независимость это ещё не всё. Есть и священное право народа иметь суверенитет и права и жить свободной жизнью, а не жизнью рабов…

Камаль не был настолько же погружён в политику, как Рияд. Его сомнения не смогли уничтожить её как всё остальное, и потому он поддерживал к ней живой интерес. Сердцем он верил в права народа, хотя ум его и не знал, где же выход. То его ум говорил: «права человека», то «это вопрос выживания, то есть самый сильный, а народные массы это всего лишь стадо». А возможно, говорил даже так: «а как же коммунизм – разве не достоин этот эксперимент исследования?» Сердце же его не избавилось от популистских сантиментов, что сопровождали его с юности, разбавленные воспоминанием о Фахми. Для Рияда политика была основой его интеллектуальной деятельности. Он снова спросил:

– Можем ли мы забыть тот унизительный приём, с которым столкнулся Макрам Убайд на площади Абедин?.. И ещё это преступное отстранение от должности Наххаса – это клевета, оскорбление, плевок в лицо нации!.. Слепая ненависть заставляет некоторых аплодировать этому, увы…

Камаль шутливо заявил:

– Ты злишься на Макрама!

Рияд без колебаний ответил:

– Все копты – вафдисты, потому что это чисто националистская партия. Это не турецкая религиозная партия вроде партии отечества, а народная, которая сделает Египет свободной страной для египтян, несмотря на их различия в национальности и конфессии. И врагам народа это хорошо известно. Вот почему копты подвергались неприкрытым гонениям в эпоху Сидки, и начиная с этого дня им опять придётся это испытать на себе…

Камаль только приветствовал его откровенность, которая свидетельствовала об их дружбе, хотя ему вновь захотелось пошутить:

– Вот ты говоришь о коптах!.. Ты, который верит только в науку и искусство!..

Рияд замолчал. Они дошли до улицы Аль-Азхар, где холод был ещё более свирепым. Затем они прошли своим путём мимо лавки, торгующей пирожками-самбусой, и Камаль пригласил Рияда перекусить. Каждый из них тут же получил по небольшой тарелке и оба отошли в сторону, чтобы поесть. Тут Рияд сказал:

– Я свободомыслящий человек, и в то же время копт. Даже скорее я нерелигиозный человек, который одновременно является коптом. Очень часто я чувствую, что христианство – это моё отечество, а не моя вера. И может быть, если бы я стал анализировать своим умом это чувство, то оказался бы в замешательстве. Но подожди, разве это не трусость – забыть свой народ?.. Только одно помогает мне игнорировать этот спор – обращение к подлинному египетскому национализму, как того хотел Саад Заглул. Ан-Наххас – мусульманин по вере, но он также националист в полном смысле этого слова. По отношению к нему мы чувствуем себя египтянами, а не коптами или мусульманами. Я мог бы жить счастливо и не нарушать безмятежность своих мыслей, но реальная жизнь в то же время это ответственность.

Камаль наслаждался пирожками и думал над его словами, в то время как в груди его полыхал пожар эмоций. Внешность Рияда была истинно египетской, напоминавшей ему портреты фараонов, и наводила на различные размышления. «Позиция Рияда достойна и серьёзна, и её нельзя отрицать. Сам же я страдаю от разделения личности

между тем, что говорит мне сердце, и тем, что говорит ум. И он такой же. Как удаётся меньшинству жить среди большинства, что преследует его? Пригодность различных небесных посланий обычно оценивается согласно тому счастью, что они приносят человечеству, что наглядно проявляется в руке помощи, протянутой тем, кого преследуют». Камаль сказал:

– Извини меня. Я до сих пор в своей жизни не сталкивался с проблемой расизма. С самого начала моя мать воспитала во мне любовь ко всем. Затем я вырос в революционной атмосфере, чистой от шовинистских предрассудков, и потому не знаком с этой проблемой.

Когда они возобновили свой путь, Рияд сказал:

– Надеюсь, что не будет проблем вообще. Мне грустно сообщать тебе, что мы выросли в домах, где полно горестных мрачных воспоминаний. Я не шовинист, но тот, кто пренебрегает правами человека даже в самых отдалённых уголках земли – не обязательно в своём отечестве – тот пренебрегает правами всего человечества…

– Красивые слова. И не удивительно, что истинные гуманистические послания часто появляются в среде меньшинств или среди тех людей, чья совесть обеспокоена проблемами меньшинств. Но всегда имеются и фанатики…

– Всегда и везде. Люди существуют не так давно, а вот животные – давно. Ваши фанатики считают нас проклятыми безбожниками, а наши считают вас безбожными захватчиками, а о себе говорят, что они потомки египетских царей, которые смогли сохранить свою веру, выплачивая мусульманам налог с иноверцев.

Камаль громко расхохотался и сказал:

– Вы говорите одно, а мы другое. Интересно, а суть этих разногласий заключается в религии или в человеческой природе, которая всегда склонна к спору?! И среди мусульман не всегда есть согласие: ты обнаружишь постоянный спор между суннитами и шиитами, как и между арабами Хиджаза и иракцами, или между вафдистами и конституционалистами, студентами-филологами и студентами с факультета естественных наук, болельщиками футбольных клубов «Аль-Ахли» и «Арсенал». Но несмотря на всё это, мы очень огорчаемся, когда в газетах читаем новости о землетрясении в Японии! Послушай. Почему бы тебе не описать это в своём рассказе?

– Проблему коптов и мусульман?…

Рияд Калдас на некоторое время умолк, а затем сказал:

– Я боюсь, что меня неправильно поймут…

Затем, ещё немного помолчав, продолжал:

– И не забывай, что несмотря на всё, сейчас у нас золотой век. Шейх Абдуль Азиз Джавиш в прошлом предлагал мусульманам делать себе обувь из нашей кожи…

– И как мы можем искоренить эту проблему?

– К счастью, она растворилась в общенациональной проблеме. Сегодня проблема коптов – это проблема всего народа. Если угнетают народ, нас тоже угнетают, а если народ освобождается, то и мы вместе с ним…

«Счастье и мир… Это мечта. Моё сердце оживёт только с помощью одной лишь любви. Но когда мой ум найдёт верный путь? Когда же я заявлю тем же тоном, что и мой племянник Абдуль Муним „да, да“? Моя дружба с Риядом научила меня как нужно читать его рассказы. Но как мне поверить в искусство, когда саму философию я нахожу историями, что не годятся для жизни?»

Тут вдруг Рияд спросил его, искоса поглядев на него:

– О чём ты сейчас думаешь?… Скажи мне правду!

Камаль догадался, что стоит за его вопросом, и откровенно ответил:

– Я думал о твоих рассказах!

– Тебя не огорчает моя откровенность?

– Меня? Да простит тебя Аллах…

Рияд виновато засмеялся, а затем спросил:

– А ты читал мой последний рассказ?

– Да, он довольно милый, но мне кажется, что искусство это несерьёзно. Хотя замечу, что неизвестно, что из двух: работа или забава играют более важную роль в жизни человека. Ты образованный специалист в области наук, и возможно, тебе известно о них намного больше, чем всем прочим людям, не учёным, но вся твоя деятельность понапрасну тратится на эти рассказы, и я иногда задаюсь вопросом: «В чём именно наука помогла тебе?»

Рияд Калдас воодушевлённо заявил:

– Я взял из науки и перевёл в плоскость искусства искреннее служение истине, готовность смело противостоять фактам, какими бы горькими они ни были, беспристрастность суждений и всеобщее уважение ко всем живым существам…

«Громкие слова, но какая связь между ними и смешными рассказами?»

Рияд Калдас поглядел на Камаля и прочитал сомнение на его лице, затем громко рассмеялся и сказал:

– Ты плохо думаешь об искусстве. Но я утешаюсь тем, что ничто на этой земле не может спастись от твоих сомнений. Мы всё видим и понимаем своим умом, но живём-то сердцем! Вот ты, например, несмотря на свой скептицизм, любишь, работаешь вместе с другими и более-менее участвуешь в политической жизни своей страны. И за каждой из этих сторон стоит сознательный или неосознанный принцип, не уступающей по своей силе вере. И искусство это выразитель человеческого мира. И помимо этого, некоторые авторы внесли вклад в искусство, участвуя в мировой полемике идей. В их руках искусство превратилось в один из видов борьбы за мировой прогресс. Искусство не может быть несерьёзной деятельностью…

«Он защищает искусство или ценность самих его деятелей?.. Если бы у продавца дынь были способности вести дебаты, он доказал бы тогда, что играет важную роль в жизни человечества. Вполне возможно, что у всякого есть своя ценность по сути, как и возможно также, что такой ценности не может быть. Сколько миллионов человек сейчас, должно быть, испускают свой последний дух?! И одновременно с этим сколько детей плачут, потеряв игрушку, и сколько стонов издают любовники в ночи, передавая муки своего сердца? Смеяться мне или плакать?!»

Камаль сказал:

– Кстати, по поводу мировой полемики идей, о которой ты говорил. Позволь мне рассказать тебе о том, как она отражается в небольшом масштабе в нашей семье. У меня есть племянник – сын сестры – который является одним из членом «Братьев-мусульман», и есть ещё один племянник – но только коммунист!

– Такая картина, должно быть, будет в каждом доме рано или поздно. Мы больше не живём как джинн в запечатанном кувшине. А разве ты не думал о таких вещах?

– Я читал о коммунизме, ещё когда учил материалистическую философию, наряду с книгами о фашизме и нацизме…

– Ты читаешь и понимаешь, как историк без истории. Надеюсь, что день, когда ты выйдешь из этого состояния, ты сочтёшь своим новым рождением.

Камаль был недоволен этим замечанием, ибо с одной стороны оно было язвительно критичным, но и не было лишено истины, с другой. И чтобы избежать комментариев на эту тему, он сказал:

– Ни мусульманин, ни коммунист в нашей семье не обладают твёрдым знанием о том, во что же они верят!

– Вера – это вопрос воли, а не знаний. Даже самый простой христианин сегодня знает о христианстве много больше, чем он знает о христианских мучениках, точно так же и у вас в исламе…

– А ты веришь в какое-либо из этих учений?

– Я, без сомнения, презираю фашизм и нацизм и прочие диктаторские режимы. Но коммунизм может создать мир, свободный от бедствий – расовых и религиозных различий, а также классовых конфликтов. Но моё первостепенное внимание сосредоточено на искусстве…

В голосе Камаля прозвучал дразнящий тон:

– Ну а ислам уже создал такой мир, о котором ты говоришь, более тысячи лет назад…

– Но это религия, а всякая религия – это миф, в отличие от коммунизма, который является наукой.

Затем поправив себя, он улыбнулся и сказал:

– А мы имеем дело с мусульманами, а не с исламом..

Улица Фуад предстала перед ними очень многолюдной и шумной, несмотря на сильный холод. Рияд внезапно остановился и спросил Камаля:

– А как тебе идея съесть на ужин макарон и выпить хорошего вина?

– Я не пью в таких местах, где полно людей, лучше пойдём в кафе Акаша, если хочешь…

Рияд Калдас засмеялся в ответ:

– Как тебе даётся вся эта солидность? Очки, усы, да ещё и традиции! Ты освободил свой разум от всяких оков. Тело же твоё сковано цепями. Ты создан – по крайней мере, твоё тело – чтобы быть учителем!..

Намёк Рияда напомнил ему об одном мучительном инциденте, когда он присутствовал на дне рождения одного из коллег, и все выпили, а затем захмелели. Кто-то стал нападать на него, высмеивая его голову и нос, пока все не расхохотались. Вспомнив о своей голове и носе, он тут же вспомнил и Аиду и те далёкие дни, когда она заставила его стесняться собственных недостатков. Странно, что тогда его переполняла любовь, от которой больше не осталось ничего, кроме этого болезненного осадка на душе…

Рияд потянул его за руку и сказал:

– Давай же выпьем вина и поговорим о рассказах, а затем отправимся в дом госпожи Джалилы в переулке Аль-Джаухари. Если ты называл её своей тётушкой по отцу, то я буду звать её своей тётушкой по матери…