Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 99 страниц)

«Не только Аллаха, дух и материю следует познать, но ещё и любовь!.. Что такое любовь? Что такое отвращение, что есть красота, а что – уродство?… Что такое женщина?… И что – мужчина?… Всё это ты тоже должен познать. Конечная стадия гибели соприкасается с первой стадией спасения. Запомни это, когда ты смеёшься, и смейся, когда вспоминаешь, что хотел раскрыть ей свой секрет!.. Вспоминай, когда плачешь, о горбуне из Нотрдама, что привёл в ужас свою любимую, наклонившись над ней, когда пытался её утешить. Тот горбун из Нотрдама так и не вызвал её искренней привязанности, пока не испустил последнего вздоха. „Смотрите только, не думайте сердиться на мою шутку!“ Она даже поскупилась утешить тебя в минуту твоего отчаяния. Если бы любимая говорила напрямую, то мы бы вышли из огненной пучины ада и нашли бы покой в могиле отчаяния. Вряд ли отчаяние вырвет корни любви из моего сердца, но в любом случае это спасение от лживых мечтаний!..»

Хусейн повернулся к нему, чтобы спросить, почему он молчит, но тут заметил, как кто-то приближается к ним. Он обернулся и воскликнул:

– А вот и Хасан Салим пришёл. Сколько сейчас времени?

Камаль обернулся назад и увидел, как к беседке подходит Хасан.

19

Около часа Хасан и Камаль покинули дом семейства Шаддад. Камаль собирался было уже распрощаться с другом перед воротами дома, но тут последний попросил его:

– Неужели ты не пройдёшься вместе со мной?1

Камаль охотно согласился, и они вместе пошли по Дворцовой улице… Камаль выделялся своим высоким ростом, а голова Хасана доходила ему только до плеча. Всё это не могло не вызвать у него удивления! Особенно потому, что время было не самое подходящее для прогулки пешком. Здесь явно скрывалась какая-то цель. Тут Хасан развернулся к Камалю и спросил:

– О чём вы говорили?

– Как всегда, о разных вещах, о политике…, о культуре…

Но когда Хасан неожиданно обратился к нему спокойным, ровным голосом, его вопрос был самым настоящим сюрпризом для Камаля:

– Я имею в виду вас с Аидой..!

Камаль был изумлён и не мог промолвить ни слова несколько секунд. Наконец он взял себя в руки и сказал:

– А как ты узнал об этом, когда тебя с нами не было?

Не меняя выражения лица, Хасан произнёс:

– Я пришёл как раз тогда, когда вы беседовали, и мне показалось, что лучше отойти, чтобы не прерывать вас…

Камаль спрашивал себя, сделал бы он то же самое, окажись в подобной ситуации? Он почувствовал себя ещё более озадаченным. Сюда также примешивалось ощущение, что он подходит к разговору на трогательную тему. Он сказал:

– Не знаю, почему ты заставил себя уйти. Если бы я заметил тебя, то не дал бы уйти…

– У вежливости свои правила!.. Признаюсь, что я очень чувствителен в этом отношении…

«Аристократический этикет… Кто это поймёт?»

– Прости меня, если буду откровенным с тобой, но ты чересчур дотошный…

Лёгкая улыбка Хасана пребывала на его губах не более мгновения, затем он принял ожидающий вид. И когда ожидание затянулось, снова спросил:

– Да?… Так о чём вы разговаривали?

«И как это правила вежливости могут допускать подобный допрос?!..» Он некоторое время обдумывал, как перевести его замечание на себя, но предпочёл выбрать такую формулировку, которая была бы достойна уважения к нему – уважения скорее больше к его личности, чем к возрасту. Наконец он ответил:

– Всё намного проще, чем кажется, но мне интересно, насколько обязательно в данном случае отвечать!

Хасан оправдывающимся тоном перебил его:

– Надеюсь, ты не станешь упрекать меня в том, что я лезу не в своё дело или сую свой нос в твои личные дела. Но у меня есть причины, оправдывающие этот вопрос, и я расскажу тебе кое-что, о чём не смог поведать раньше, хотя я рассчитываю на нашу дружбу, и что ты не обидишься на мой вопрос. Надеюсь, что ты воспримешь всё так, как следует…!

Напряжённость спала, но зато Камаль был рад услышать такие милые слова от самого Хасана Салима – человека, которого он уже давно считал образцом аристократичности, благородства и величия, не говоря уже о том, что ему даже больше, чем Хасану хотелось потратить время на разговор, касавшийся его возлюбленной. Если бы такой вопрос исходил от Исмаила Латифа, то не требовались бы все эти увёртки и виляния вокруг того, что следует, а что не следует, что достойно, а что нет; он бы, возможно, всё изложил ему, и они ещё бы посмеялись вдвоём. Однако Хасан Салим никогда не выходил за границы своей сдержанности и не смешивал дружбу с непринуждённостью. Значит, нет ничего плохого в том, если он заплатит за свою сдержанность! Камаль сказал:

– Благодарю тебя за доброе мнение обо мне. Можешь быть уверен, что если бы в нашем разговоре было хоть что-то, заслуживающее того, чтобы об этом сообщать, то я не стал бы этого скрывать от тебя. Мы всего лишь беседовали некоторое время о самых обычных вещах, только и всего. Но ты заинтриговал меня. Могу ли я спросить тебя – просто чтобы знать – какие у тебя есть причины, оправдывающие этот вопрос?… Естественно, я не буду настаивать, и даже могу отказаться от своего вопроса, если сочтёшь его неуместным…!

С обычным своим спокойствием и уравновешенностью Хасан Салим сказал:

– Я отвечу тебе на твой вопрос, но прошу немного подождать. Кажется, тебе не очень-то хочется сообщить мне о чём вы говорили, но это твоё бесспорное право. Я не считаю это нарушением обязанностей дружбы, но хотел бы обратить твоё внимание на то, что многих слова Аиды ввели в заблуждение. Они истолковывали их так, что это не имело никакого отношения к действительности, и может быть, поэтому навлекли на свою голову совершенно ненужные проблемы..!

«Ну, скажи же наконец откровенно то, что хочешь. Атмосфера сгустилась и появились предвестники того, что вскоре начнётся ураган, который унесёт твое разбитое сердце, словно в нём ещё остались целые части!.. Именно тебя обманули, друг мой! Разве ты не знаешь, что стыд – единственное, что мешает мне рассказать тебе о том, что было?!.. Ну что ж, порази меня громом, если от этого тебе станет легче!»

– Я ни слова не понял из того, что ты сказал..!

Хасан заговорил чуть громче:

– С её языка с лёгкостью срываются самые милые слова, и собеседник считает, что она придаёт этому какой-то особый смысл или что за ними скрыта какая-то привязанность, но это просто-напросто слова, которые она обращает любому, с кем говорит, публично или наедине! Уже столько людей купилось на это…!

«Оставь ты эту скрытность! Твой друг поражён тем же недугом, что и ты!.. Кто он такой, чтобы утверждать, что ему известно самое сокровенное?!.. Он вызывает у меня бешенство!..»

Улыбаясь, Камаль сделал равнодушный вид и произнёс:

– Кажется, ты вполне уверен в том, что говоришь?!

– Я отлично знаю Аиду. Мы так долго были с ней соседями…

Камаль слишком благоговел перед этим именем даже в тайне от всех, не говоря уже о том, чтобы произнести его публично, тогда как этот очаровательный юноша произнёс его совершенно небрежно, словно то было имя кого-то из миллионной толпы!.. Эта дерзость Хасана опустила его в сердце друга сразу на несколько ступеней, ровно настолько же, насколько возвышала его в воображении Камаля, а фраза «Мы так долго были с ней соседями» поразила его как кинжалом и свалила так, как сваливает путника огромное расстояние. Камаль вежливо спросил Хасана, хотя его тон не был лишён саркастического намёка:

– Разве невозможно, чтобы ты тоже был обманут, как и остальные?..

Хасан гордо откинул голову и уверенно заявил:

– Я не такой, как остальные…!

Камаль был в бешенстве от его заносчивости, красоты и самоуверенности. Этот избалованный сын высокопоставленного судьи, чьи вердикты по политическим делам вызывали сомнения!..

У Хасана невольно вырвалось «ха», подобно концовке смешка, хотя ни один мускул на его лице не смеялся; тем самым он хотел подготовить почву для перехода от заносчивого тона к другому, мягкому и ласковому. Он сказал:

– Она замечательная девушка, просто безупречная, хотя её внешность, слова и обходительность иногда навлекают на неё подозрения!

Камаль поспешил ответить ему с воодушевлением:

– Её внешность и знания вещей по опыту выше всяких подозрений!..

Хасан с признательностью опустил голову, словно говоря: «Молодец!», затем заметил:

– Это именно то, что и должны видеть обладающие здравым смыслом, однако есть такие вещи, которые смущают некоторые умы. Я приведу тебе примеры, чтобы пояснить. Кто-то неверно понимает, когда она приходит в сад, где собираются друзья её брата Хусейна, восставая против наших восточных традиций. А кто-то другой даже ставит под вопрос её беседу с одним и любезность с другим молодым человеком. Третий же воображает себе, что за её невинной привычкой – шутками и любезностью – скрыта какая-то важная тайна. Ты улавливаешь, о чём это я?!

Камаль с прежним воодушевлением ответил:

– Конечно, я понимаю, что ты имеешь в виду, хотя и боюсь, что ты преувеличиваешь свои подозрения. Я лично никогда не испытывал сомнений в её поведении, так как её разговоры и шутки явно невинные. А с другой стороны, она же не получила истинно восточного воспитания, чтобы требовать от неё соблюдения наших традиций или обвинять в их нарушении. Полагаю, что и другие того же мнения…

Хасан покачал головой, словно желая показать Камалю, что он верит его мнению о «других», однако сам Камаль не стал комментировать его молчаливое замечание. Он был счастлив, защищая свою возлюбленную, счастлив выпавшему ему шансу заявить о своём мнении о том, что она чиста и невинна. Да, его воодушевление не было искренним, но не потому, что он скрывал то, о чём открыто не говорил, а потому что уже давно верил, что его любимая вне всяких подозрений. Оставалась лишь грусть по его счастливым мечтам, основанным на предположении, что за шутками и тонкими намёками любимой скрывалась «тайна». Хасан рассеивал эти иллюзии, как развеял сегодня тайну разговора в беседке. Несмотря на то, что искалеченное сердце Камаля всеми силами старалось уцепиться за них как за слабую ниточку, он согласился с мнением Хасана Салима, чтобы скрыть свою позицию, замаскировать поражение и сделать недействительными утверждения товарища о том, что он – «единственный истинный знаток» его возлюбленной! Хасан продолжил:

– Нет ничего странного в том, что ты это понимаешь, ты ведь разумный молодой человек. В действительности, как ты и сказал, Аида невинна, но… извини, если расскажу тебе откровенно об одной её черте, которая может выглядеть необычной в твоих глазах. Вероятно, она в значительной степени сама повинна в том, что многие неправильно её понимают. Я имею в виду, что ей очень нравится быть «девушкой мечты» всякого молодого человека, с которым общается!.. Не забывай, что это невинное желание. Смею тебя заверить, что я не сталкивался с девушкой, оберегающей свою честь сильнее, чем она, однако она без ума от многих французских романов, и часто разговаривает с их героями, а её голова переполнена фантазиями!

Камаль улыбнулся спокойно и уверенно, желая выразить тем самым, что не услышал ничего нового для себя в словах друга. Подталкиваемый желанием спровоцировать Хасана, он сказал:

– Я всё это узнал раньше, в тот день, когда у нас завязалась беседа – между мной, Хусейном и ей – как раз на эту тему!

Наконец-то Камаль смог лишить его аристократического самообладания. Мускулы на лице Хасана зашевилились от изумления. Он с тревогой спросил:

– Когда это было?… Не помню, чтобы я присутствовал при этом разговоре!.. В присутствии Аиды говорилось о том, что ей нравится быть «девушкой мечты» любого парня?

Камаль с победоносным видом наблюдал за переменой выражения на лице товарища, вызванной его словами, но опасаясь зайти слишком далеко, осторожно произнёс:

– Это не упоминалось на словах, скорее имелось в виду во время нашего разговора о её увлечении французскими романами и погружённости в мир фантазий!..

К Хасану вернулось его спокойствие и уравновешенность. Он молчал некоторое время, словно пытаясь собраться с мыслями, которые Камалю удалось на миг рассеять. Он, казалось, колебался, так что Камаль даже почувствовал, что ему хочется узнать всё о разговоре их троих: его, Хусейна и Аиды. Когда он имел место?!.. Что заставило их обсуждать эти чувствительные темы?! Расскажет ли он в деталях обо всём, что тогда говорилось?! Если бы не его высокомерие, он бы не удержался и спросил об этом. Наконец он произнёс:

– Вот ты сам стал свидетелем того, что моё мнение верно. Но к несчастью, многие не поняли поведения Аиды так, как понимаешь его ты. Они не поняли важной истины: Аида любит в человеке его страсть к ней, а не его самого!..

«Если бы этот дурак знал правду, то не обременял бы себя всеми этими напрасными заботами. Разве ему неизвестно, что я не жажду даже, чтобы она любила во мне мою страсть к ней?… Взгляни на мою голову и мой нос! Успокойся!..»

Не без насмешки он сказал:

– Она любит страсть, которую испытывает к ней человек, но не любит его самого!.. Ну и философия!..

– Это истина, о которой мне известно!

– Но ты не можешь знать наверняка во всех случаях?!

– Нет, я могу, и даже с закрытыми глазами.

Камаля охватила печаль. Сделав удивлённый вид, он спросил:

– Можешь ли ты утверждать с полной уверенностью, что она не любит ни одного из тех, кто любит её?

Хасан убеждённо вымолвил:

– Я могу утверждать, что она никогда не любила ни одного из тех, кому иногда казалось, что она их любит!

«Только два типа людей вправе говорить такое с полной уверенностью: верующий и дурак. А он не дурак. Интересно, почему в тебе вновь заговорила боль, ведь всё, что ты слышал, не ново?!.. На самом деле, сегодня мне было больно так, словно то была боль целого года любви».

– Но ты ведь не можешь и утверждать, что она совершенно никого не любит?!

– Я этого не говорил…

Камаль глядел на него так, как смотрит обычный человек на прорицателя, а затем спросил:

– Значит ты знаешь, что она влюблена?

Тот согласно кивнул головой и сказал:

– Я потому и пригласил тебя пройтись пешком, чтобы поговорить об этом..!

Сердце Камаля утонуло в самой глубине груди, словно в попытке убежать от боли, но он погрузился в самую пучину страданий. Он страдал и прежде от того, что она не может в него влюбиться, а теперь его мучитель заверяет его, что она влюблена… Его возлюбленная влюблена в другого!.. Её ангельское сердце подчиняется законам страсти, нежности, желания, пыла – всему, что направлено на какого-то определённого человека!.. Да, его разум – но не чувства – иногда допускал такую возможность, но то было смирение перед смертью как перед абстрактной идеей, не как перед холодной истиной, вонзающейся в тело дорогого человека или в его собственное. Поэтому эта новость застала его врасплох, словно и идея, и её фактическое существование открывались перед ним впервые.

«Задумайся над всеми этими истинами и признайся, что в этом мире существуют страдания, которые никогда не приходили тебе в голову, несмотря на твой обширный опыт в них».

Хасан продолжал:

– Я же говорил тебе с самого начала, что у меня есть причины, оправдывающие этот разговор с тобой. Иначе я бы не посмел вмешиваться в твои личные дела…

«Священный огонь должен поглотить меня до самого последнего уголька».

– Я уверен в том, что говорю. Я весь внимание к тому, что ты скажешь…

Хасан мягко улыбнулся, и его улыбка подсказала Камалю, что тот колеблется, не решаясь сказать последнее решающее слово, и он набрался терпения. Затем он подтолкнул его, несмотря на то, что его сердце предугадывало трагическую правду, и он сказал:

– Ты говорил, что тебе известно о том, что она влюблена?!

Хасан отбросил сомнения и сказал:

– Да. Отношения, что существуют между нами, дают мне право утверждать это..!

«Аида влюблена! О небеса! Струны твоего сердца вибрируют в похоронной мелодии. Неужели её сердце принадлежит этому счастливому молодому человеку так же, как твоё сердце принадлежит ей? Если это и впрямь возможно, то не лучше ли тогда, чтобы весь мир разрушился? Твой друг не лжёт, так как благородные и красивые молодые люди из знатных семейств не лгут. Самое большее, на что ты можешь надеяться – что её любовь иного рода, чем твоя. Если уж быть этой катастрофе, то утешает то, что Хасан любим. Утешением служит и то, что грусть и ревность не скрывают от тебя реальность – перед тобой стоит богатый, очаровательный, удивительный юноша!»

Словно нажимая на спусковой крючок револьвера, который заведомо для него пуст, он сказал:

– Кажется, ты уверен в том, что она любит – на этот раз – человека, а не его чувства к ней!

Ещё одно «ха» вырвалось у Хасана, показывая его уверенность. Его глаза скользнули мельком по Камалю, чтобы увидеть, насколько ли тот верит тому, что он ему говорит. Он произнёс:

– Наш с ней разговор был из такого рода, когда не существует двух толкований!

«Какого рода был их разговор?.. Я бы отдал всю свою жизнь ради одного его слова. Я бы узнал всю правду и выпил бы залпом всё мучение до дна. Слышал ли он её мелодичный голосок, который сказал ему: „Я люблю тебя“? Сказала ли она это по-французски или по-арабски? Это мучение подобно адскому». Он спокойно сказал:

– Поздравляю тебя. Каждый из вас двоих, насколько мне кажется, достоин другого!..

– Спасибо…

– Да, но я спрашиваю о том, что подвигло тебя раскрыть мне эту драгоценную тайну?

Хусейн вскинул брови и ответил:

– Когда я увидел как вы разговариваете наедине, я испугался, что некоторые её слова обманут тебя, как обманули уже многих других, и потому решил откровенно рассказать тебя всю правду, так как мне ненавистна сама мысль о том, что тебя могут ввести в заблуждение..!

Камаль пробормотал «Благодарю», растроганный высоким порывом этого даровитого молодого человека, которого любила Аида, ненавидевшего обман и убившего его правдой. А не побудили ли его мотивы ревности раскрыть тайну? Да, но разве он не видит его голову и нос?..

Хасан продолжал:

– Она с матерью часто бывают у нас дома, и там у нас бывает возможность поговорить…

– Наедине?

Это слово вырвалось у него неосознанно, и он пожалел о том. Лицо его покрылось краской, но Хасан ответил довольно просто:

– Иногда…

Как же Камалю хотелось увидеть её в этой роли – роли влюблённой женщины, чего он не представлял себе даже в самых смелых мечтах. Как поблёскивали страсть и нежность в её томных глазах, которыми она смотрела на него? Это видение освещало его ум, как горящий уголь священной правды и несло смерть его сердцу, оправдывая вечное проклятие любого скептика.

«Твоя душа трепещет, словно птица в клетке, желающая свободно парить. Мир – это перекрёсток руин, покидать который приятно, но даже если верно, что их губы соединились в розовом поцелуе, ты никогда не будешь лишён в водовороте безумия удовольствия от абсолютной свободы».

Обуреваемый самоубийственным желанием, он не мог больше сопротивляться, вместо того, чтобы понять его:

– Как же ты тогда согласился на то, чтобы она общалась с друзьями Хусейна?

Хасан немного помедлил, прежде чем ответить, затем сказал:

– Возможно, я не совсем доволен этим, но не нахожу причины, чтобы обижаться, ведь она на виду у брата и всех остальных, да и к тому же ещё таково её европейское воспитание. Не скрою от тебя, что иногда я думал о том, чтобы открыть ей своё раздражение, но мне неприятно будет, если она обвинит меня в ревности. А как бы ей хотелось вызвать мою ревность! Ты, конечно, знаком с этими женскими уловками, и сознаюсь тебе, что я получаю от них удовольствие…

«Ничего удивительного, что доказательство вращения Земли вокруг своей оси и вокруг Солнца уничтожило все иллюзии и вызвало головокружение».

– Она словно намеренно травит тебя!..

Тоном, говорящем о его уверенности в собственных словах, Хасан произнёс:

– Однако я всегда могу заставить её повиноваться своей воле, если только захочу!

Эта фраза и тон, с которой она была сказана, разъярили Камаля до безумия, ему захотелось найти повод, чтобы наброситься на него и вывалять в пыли – он был достаточно сильным для этого. Он бросил на Хасана взгляд свысока, и ему показалось, что их разница в возрасте была даже больше, чем на самом деле. Раз уж она любила кого-то намного ниже его, то почему бы ей не любить того, кто был ещё и моложе? Сердце его уверилось в том, что мир для него отныне потерян.

Хасан пригласил его пообедать с ним дома, но Камаль изинился с благодарностью. Затем они пожали друг другу руки и расстались.

Домой он вернулся в подавленном, унылом состоянии, с тяжестью на сердце. Ему хотелось остаться наедине с собой, чтобы ещё раз прокрутить в голове события этого дня и поразмышлять, пока их смысл не разъяснится полностью. Жизнь казалась ему одетой в траур, однако разве он не знал с самого начала, что эта любовь безнадёжна? Что нового принесли ему эти события? В любом случае, утешением ему служило то, что пока другие лишь говорили о любви, он любил всем своим сердцем. На такую же любовь, что освещала его дух, не способен больше никто из людей – в этом заключались его преимущество и превосходство. Он никогда не оставит свою старинную мечту – владеть своей возлюбленной на небесах, где не было никаких искусственных различий, как не было и слишком крупной головы, и огромного носа.

«На небесах Аида будет только моей в силу высших законов…»