Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 99 страниц)

29

Для Ахмада не составило труда найти в пригороде Каира – в Маади – виллу своего преподавателя социологии, мистера Форстера. Войдя туда, он сообразил, что немного опоздал, и что многие другие студенты, как и он приглашённые сюда на вечеринку, которую устраивал профессор по случаю своего отъезда в Англию, опередили его. Ахмада встретили сам хозяин дома и его жена. Он представил ей юношу как одного из самых лучших студентов на его отделении. Затем Ахмад прошёл к остальным студентам, которые расположились на веранде. Здесь собрались все студенты социологического отделения. Ахмад был среди немногих, перешедших на последний курс, и разделял с ними одно и то же чувство превосходства и успеха. Но ни одна из студенток ещё не появилась, хотя он был уверен, что они придут, или, по крайней мере, придёт «его подруга», что жила в Маади. Он бросил взгляд в сад и увидел длинный накрытый стол посреди зелёного газона, окружённый с обеих сторон ивами и пальмами. На нём были расставлены чайники с чаем, молочные графинчики и тарелочки со сладостями. Ахмад услышал, как какой-то студент сказал:

– Нам следует соблюдать английский этикет или наброситься как стервятники на еду?

Другой студент с каким-то сожалением сказал:

– Ох, если бы тут не было леди Форстер!

Хотя уже был вечер, но погода стояла мягкая, несмотря на невыносимый июньский зной. Скоро Ахмад заметил так ожидаемую им стайку девушек у входа на веранду. Они пришли все вместе, словно сговорившись – четыре студентки со всего отделения. Алавийя Сабри появилась в своём тонком белоснежном платье, которое великолепно выделяло её в едином цвете, если бы не угольно-чёрные волосы. Тут Ахмад ощутил её присутствие рядом по соблазнительной поступи, словно была необходимость возвещать об этом. Его секрет уже давно стал секретом Полишинеля для всех окружающих… Он следил за ними глазами, пока они не уселись в свободном уголке на веранде. Затем подошли мистер Форстер и его жена, которая обратилась к студентам и, указывая на девушек, спросила:

– Вас необходимо представить друг другу?

Поднялся хохот, и профессор – необычайная личность, – несмотря на то, что ему было уже под пятьдесят, сказал:

– Лучше будет вам представить их мне!

Студенты снова захохотали, пока мистер Форстер не заметил:

– Примерно вот в такое же время каждый год мы покидали Египет и отправлялись на каникулы в Англию. Но на этот раз не знаем, увидим ли мы ещё раз Египет или нам уже не доведётся сделать этого!..

Жена перебила его:

– Даже не знаем, увидим ли мы Англию!..

Студенты поняли, что она намекает на опасность, которую представляли подводные лодки. Сразу несколько голосов ответили ей:

– Удачи вам, госпожа…

Профессор заговорил снова:

– Я увезу с собой прекрасные воспоминания о нашем факультете социологии, и о тихом прелестном поместье в Маади, и буду дорожить памятью даже о ваших дурачествах!

Ахмад вежливо сказал:

– Память о вас останется навечно с нами и будет развиваться вместе с нашим интеллектом…

– Благодарю…, – затем он улыбнулся, обращаясь к жене… – Ахмад – настоящий молодой академик, как и следует, хотя у него есть некоторые идеи, которые обычно вызывают проблемы в его стране!

Один из однокурсников Ахмада пояснил:

– То есть он коммунист!

Дама с улыбкой вскинула брови, а мистер Форстер многозначительно сказал:

– Это сказал не я, а его товарищ!

Затем профессор поднялся и произнёс:

– Пришло время чаепития, и не следует упускать момент. Позже у нас будет вдоволь времени для бесед и развлечений…

Стол был сервирован работниками известного в Каире ресторана «Джаруби», и официанты стояли рядом, готовые обслуживать гостей… Госпожа Форстер сидела за одним концом стола посреди девушек, а профессор сидел сидел с другой стороны и, поясняя правила рассадки за столом, сказал:

– Нам хотелось, чтобы вы сидели за столом рядом друг с другом, но потом решили проявить уважение к восточному этикету. Не так ли?

Один из студентов решительно возразил:

– К сожалению, мы это заметили, профессор!

Официант разлил по чашкам чай и молоко, и началось чаепитие. Ахмад украдкой наблюдал за Алавийей Сабри и заметил, что она была более опытной в правилах столового этикета, чем её коллеги и меньше всех смущалась. Она, казалась, привыкла к общественной жизни и вела себя непринуждённо, словно дома. Наблюдать за тем, как она поглощает сладости ему было даже приятнее, чем есть их самому. Она была ему дорогим другом, который отвечал взаимностью на его дружеское расположение, но не позволял ему перейти границы. Ахмад сказал себе: «Если сегодня я упущу свой шанс, то это конец!..» Госпожа Форстер повысила голос и сказала:

– Вижу, что война не мешает вам лакомиться сладостями!

Один из студентов прокомментировал её слова:

– По счастливой случайности, надзор властей не дошёл ещё до чая!

Мистер Форстер склонился к уху Ахмада – тот сидел слева от него – и прошептал:

– Как вы проводите свои каникулы?.. Я имею в виду, что вы читаете?

– Много об экономике и мало о политике. И ещё пишу кое-какие статьи в журналы.

– Советую вам поступать после получения диплома бакалавра в магистратуру.

Ахмад, дожевав пирожное, сказал:

– Возможно, позже. Я начну работать в журналистике. Это мой давний план.

– Отлично!

Его дорогая подруга беседовала с госпожой Форстер. Как же быстро она совершенствовала свой английский! Розы и остальные цветы расцвели алым цветом, словно влюблённое сердце.

«Только в свободном мире любовь могла расцвести, словно цветок. Любовь может быть абсолютно естественной эмоцией только в коммунистической стране».

Мистер Форстер заявил:

– К сожалению, я не смогу продолжить изучать арабский, а мне бы так хотелось прочитать «Лейлу и Меджнуна» без помощи кого-либо из вас!..

– Да, грустно, что вы прервёте свою учёбу!..

– Продолжу только если позволят обстоятельства в дальнейшем…

«А тебе самому, возможно, придётся учить немецкий. Разве не смешно будет, если бы Лондон стал свидетелем демонстраций, требующих эвакуации иностранных войск, а ты бы участвовал в них с призывами? Характеру англичан свойственен шарм, но шарм моей дорогой подруги просто непревзойдённый. Однако солнце вскоре зайдёт, и ночь впервые застанет нас в одном месте, и если сегодня я не воспользуюсь этим шансом, то это будет конец!» Он спросил профессора:

– А что вы будете делать по прибытии в Лондон?

– Меня пригласили работать в сфере вещания.

– Значит, мы будем по-прежнему слышать ваш голос.

«Простительная любезность в этой компании, которую украшает моя подруга. Но мы здесь слушаем только немецкое радио. Наш народ любит Германию, пусть даже из-за ненависти к англичанам. Колониализм – это верхушка капитализма, его заключительная стадия. Наше собрание у профессора создаёт простор для раздумий, и хотя мы склонны оправдывать его благодаря его интеллектуальному духу, однако существует конфликт между нашей любовью к нему самому и нашим отвращением к его национальности. Надеемся, что война положит конец и нацизму, и колониализму. И тогда я отдамся одной только любви».

Они вернулись на веранду, где были зажжены фонари, и госпожа Форстер тут же сказала:

– Вот и пианино. Кто-нибудь почтит нас своей игрой?

Один студент попросил её:

– Будьте любезны, сыграйте вы для нас…

Она поднялась с лёгкостью молодости, которая вот уже много лет как покинула её, села за пианино и открыла какие-то ноты, начав играть. Никто из студентов не был знаком с западной музыкой и не имел к ней пристрастия, но все внимательно слушали ради приличия и любезности. Ахмад попытался извлечь из своей любви магическую силу, которая бы открыла перед ним закрытые дотоле двери в эту музыку, однако он позабыл о мелодии, едва взглянув украдкой на лицо девушки. Один раз глаза их встретились и они обменялись улыбкой, которая не скрылась от остальных. Опьянённый восторгом, он сказал себе: «Да, если я упущу свой шанс сегодня, то это конец». Сразу после того, как госпожа Форстер закончила играть, один из студентов исполнил восточную мелодию, затем все отдались беседе, которая продолжалась довольно долго.

И когда на часах уже было около восьми вечера, студенты попрощались с профессором и начали расходиться. У извилины дороги в эту чрезвычайно прекрасную и нежную ночь Ахмад прильнул к высоким деревьям, скрытым в тени, пока не увидел, как она в одиночку идёт по улице в сторону своего дома. Он выскочил из-за поворота, преградив ей дорогу. Она в изумлении остановилась и спросила:

– Разве вы не ушли с остальными?

Он сделал глубокий выдох, словно чтобы дать выход кипевшим в груди чувствам, и спокойно ответил:

– Я отстал от каравана, чтобы встретиться с вами!

– Интересно, и что они подумают о вас?

Он пренебрежительно ответил:

– Это их дело!

Она медленно пошла, а он пошёл рядом. И тут его длительное терпение дало свои плоды. Он спросил её:

– Прежде чем вернуться, я хочу спросить вас: позволите ли вы мне посвататься к вам?

Она подняла на него свою прелестную головку, словно в ответ на такой сюрприз, однако не вымолвила ни слова, как будто ей нечего было сказать. Улица была пустынной, а свет от фонарей тускнел за синей краской – мерой предосторожности при воздушных налётах.

Ахмад снова заговорил:

– Позволите ли вы мне?

Тихим голосом, в котором проскальзывал упрёк, она ответила:

– Эта ваша манера разговаривать просто ошеломила меня!

Он мягко рассмеялся и сказал:

– Прошу прощения за это. Я просто думал, что наша долгая дружба позволит мне говорить откровенно и не смутит вас.

– Вы имеете в виду нашу дружбу и взаимопомощь в учёбе?

Ему не понравились её слова, однако он произнёс:

– Я имею в виду свои тайные чувства, которые приняли форму дружбы и взаимопомощи в учёбе, как вы выразились!..

Весёлым, но всё же тревожным голосом она сказала:

– Ваши тайные чувства?!

Он с искренним упрямством пояснил:

– Я имею в виду свою любовь! Любовь не скрыть. Обычно мы не говорим о ней открыто, но счастливы, когда слышим признание…

Помедлив, чтобы вернуть самообладание, она сказала:

– Всё это такой сюрприз для меня…

– Мне жаль слышать это…

– Почему вам жаль? На самом деле я и не знаю, что сказать…

Он рассмеялся:

– Скажите: «Я разрешаю вам», а остальное предоставьте уже мне…

– Но… Но… Я ничего не знаю. Простите. Мы и впрямь были друзьями, но вы не заговаривали со мной о… Я имею в виду, обстоятельства не позволили вам рассказать мне о себе!..

– А разве вы не знаете меня?

– Конечно, я знакома с вами. Но есть другие вещи, которые вам следует знать…

«Наверное, вы имеете в виду традиционные вещи? Они более подходят для сердца, которое никогда не было в плену у любви!..»

Он почувствовал раздражение, но от этого стал ещё более настойчивым:

– Всё придёт со временем…

Полностью восстановив над собой контроль, она спросила:

– А разве сейчас не время?

Он вяло улыбнулся:

– Вы правы. Имеете в виду будущее?

– Конечно!

Это её «конечно» привело его в ярость. Он-то надеялся услышать прекрасное пение, вместо которого услышал привычную нудную лекцию!.. Но как бы там ни было, ему не следовало терять уверенность в себе. Его холодная любимая не знает, как же он счастлив будет, если сделает счастливой её!..

– После окончания учёбы я найду работу…

Помолчав некоторое время, он сказал:

– И однажды у меня будет неплохой заработок!

Она смущённо пробормотала:

– Это всё общие слова…

Пряча за маской спокойствия свою боль, он произнёс:

– Моё жалованье будет в пределах обычной нормы, где-то около десяти фунтов…

Воцарилось молчание. Возможно, она взвешивает и обдумывает. Вот он – материалистический подход к любви! Он мечтал о сладостном безумии, но что получил?

«Удивительная страна – подталкиваемые эмоциями, люди бросались в политику, но в любви следовали трезвому расчёту бухгалтеров!»

Наконец до него донёсся нежный голос:

– Давайте отложим доход в сторону. Не хорошо планировать свою жизнь на основе оценки того, кто из близких и родных вам людей исчезнет из неё…

– Я хотел сказать вам, что у моего отца есть недвижимость…

С напряжением, оправдывающим некоторые колебания до того, она сказала:

– Давайте будем реалистами…

– Я уже сказал, что найду работу, и вы тоже сможете найти работу…

Она странно засмеялась:

– Ну нет, я никогда не буду работать. Я не для того поступила в университет, чтобы работать, вроде остальных моих однокурсниц…

– В работе нет ничего постыдного…

– Конечно, однако мой отец… На самом деле, мы все согласны с этим: я не буду работать.

Накал его эмоций остыл. Он погрузился в размышление. Наконец он вымолвил:

– Пусть так и будет. Я буду работать…

Более нежным голосом чем обычно, как будто делая это нарочно, она сказала:

– Господин Ахмад, давайте отложим это обсуждение. Дайте мне время подумать…

Он слабо рассмеялся и сказал:

– Мы рассмотрели этот вопрос со всех сторон. Но вам всё-таки требуется время, чтобы подготовить отказ!

Она смущённо ответила:

– Я должна поговорить с отцом.

– Само собой разумеется. Но мы можем прийти к общему мнению раньше этого!

– Хотя бы немного времени!..

– Сейчас у нас июнь. Вы уедете на курорт, и встретимся мы лишь в октябре на факультете?!

Она настаивала:

– Нужно время для обдумывания и консультации с отцом!

– Вы просто не хотите говорить со мной…

Она вдруг остановилась и одновременно настойчиво и решительно заговорила:

– Господин Ахмад! Вы во что бы то ни стало решили заставить меня говорить, и я надеюсь, что вы воспримите мои слова великодушно. Я раньше много думала на тему замужества, но не в отношении вас, а в целом. И пришла к выводу – и мой отец согласен в этом со мной, – что я не смогу поддерживать свой уровень жизни, если у меня будет менее пятидесяти фунтов в месяц…

Он проглотил горькое разочарование, не ожидая – даже при самом плохом раскладе – что оно может быть настолько горьким, и спросил её:

– Разве госслужащий – я имею в виду в возрасте, когда обычно вступают в брак – может обладать таким огромным жалованьем?

Она не ответила ему, и он продолжил:

– Вы хотите богатого мужа!

– Мне очень жаль, но вы сами вынудили меня пойти на откровенность!..

Он грубоватым тоном сказал:

– В любом случае, это даже лучше…

Она снова пробормотала:

– Сожалею!..

Гнев его лишь усилился, но он сделал над собой искреннее усилие, чтобы не выходить за рамки приличий, однако непреодолимое желание подтолкнуло его напрямую высказать ей, что он обо всём этом думает:

– Вы позволите мне высказать своё мнение?

Она опередила его:

– Нет! Мне знакомо ваше мнение по многим вопросам, и я надеюсь, что мы останемся друзьями, как и прежде!..

Несмотря на весь свой гнев, ему стало её жаль. То была неприкрытая правда, ведь её сердце ещё не смягчила любовь, когда госпожа убегает из дома с одним из своих слуг, хотя с точки зрения традиций это переходит все границы. В нашем ненормальном обществе здоровый человек кажется больным, а больной – здоровым. Ахмад был в ярости, однако намного больше того был расстроен – ведь она в любом случае догадалась о том, что он думает обо всём этом, и это было своего рода утешение.

Когда она протянула ему руку, чтобы пожать на прощание, он взял её и удерживал в своей руке так долго, как было возможно, а затем произнёс:

– Вы сказали, что поступили в университет не для того, чтобы найти потом работу. Эти слова прекрасны сами по себе, но какую пользу вы получите от университета?

Она подняла подбородок, словно от удивления, а он саркастическим тоном заметил:

– Простите мне моё глупое поведение. Возможно, всё дело в том, что вы ещё не влюблялись. До свидания…

Он развернулся на каблуках и быстро пошёл своим путём.

30

Исмаил Латиф заметил:

– Видимо, я совершил ошибку, что привёз жену в Каир, чтобы она родила здесь. Каждую ночь раздаётся сирена воздушной тревоги. А вот в Танте мы ничего не знали об ужасах этой войны.

Камаль сказал:

– Это символические налёты. Если бы они хотели причинить нам зло, то никакая сила не смогла бы им помешать!

Рияд Калдас засмеялся, и обращаясь к Исмаилу Латифу – то была их вторая встреча с момента знакомства в прошлом году, сказал:

– Вы говорите с человеком, который не знает, что такое ответственность за жену!

Исмаил Латиф насмешливо спросил:

– А вы знаете, что это такое?

– Я на самом деле такой же холостяк, как и он, хотя и не противник брака…

Они шли по улице Фуада Первого ранним вечером. Слабый свет, бьющий из-под дверей общественных учреждений, не рассеивал тьму, и несмотря на это, улица была заполнена женщинами и мужчинами, а ещё британскими солдатами из различных частей империи. Осень придавала воздуху сырость, но многие люди были в летней одежде. Рияд Калдас поглядел на солдат-индийцев и сказал:

– Как жаль, что человеку приходится уезжать так далеко от родины, чтобы убивать ради других!

Исмаил Латиф задумался:

– И как только этим негодяям удаётся смеяться?!

Камаль с обидой в голосе сказал:

– Как смеёмся и мы в этом странном мире алкоголя, наркотиков и отчаяния.

Рияд Калдас усмехнулся:

– Ты переживаешь редчайший кризис. Весь твой мир трещит по швам. Напрасные старания, попытка поймать ветер, мучительная дискуссия о тайнах жизни и души, скука и недомогание. Мне жаль тебя.

Исмаил Латиф был непосредственен:

– Женись. До женитьбы я прошёл через ту же апатию и скуку, что и ты…

Рияд Калдас тоже добавил:

– Скажите же ему!..

Камаль, словно обращаясь сам к себе, сказал:

– Женитьбы – это последняя капитуляция в этой безнадёжной борьбе…

«Исмаил ошибается в сравнении меня с собой. Он воспитанное животное. Однако не стоит спешить. Может быть, это всё моя спесь от того, что я восседаю на вершине горы разочарования и неудач. Исмаил ничего не знает об интеллектуальном мире. Но счастье черпают из работы, жены, детей. Разве счастье не может взять и посмеяться над тем, что ты презираешь его?»

Рияд сказал:

– Если однажды я решу сочинить роман, то ты будешь одним из его действующих лиц!

Камаль повернулся к нему, и с задорным мальчишеским интересом спросил:

– И что же ты сотворишь там со мной?

– Не знаю, но тебе не следует раздражаться. Многие из тех, кто читал мои рассказы, злились потом…

– Почему?..

– Может быть потому, что у каждого человека есть собственные представления о том, что он сам создал себя. И когда писатель лишает его читателя, тот отвергает это и злится!..

Камаль с волнением спросил:

– У тебя есть на мой счёт какое-то мнение, которое ты скрываешь?

Тот сразу же заверил его:

– Да нет же! Однако автор начинает писать своего персонажа с того, кто ему знаком, затем забывает обо всех его характерных чертах с намерением создать новый образец человека, и единственной связью оригинала с вымышленным персонажем является то, что первый вдохновил писателя создать последнего. Ты же внушаешь мне образ восточного человека, который находится в тупике между востоком и западом и ходит по кругу до головокружения.

«Он рассуждает о востоке и западе. Но как он может знать Аиду? Возможно, страдания и несчастья просто многогранны».

Исмаил Латиф и на этот раз высказался откровенно:

– Всю свою жизнь ты сам себе создаёшь проблемы. По-моему, книги – это источник твоих бед. Почему бы тебе не попытаться жить обычной жизнью?

Они дошли до угла улицы Имад Ад-Дин и свернули на неё, где путь им преградила многочисленная группа англичан, которую они обошли. Исмаил Латиф сказал:

– Чёрт с ними! Откуда у них такой оптимизм?.. Верят ли они самим себе?..

Камаль ответил ему:

– Мне кажется, что исход войны предрешён. Она закончится будущей весной…

Рияд Калдас раздражённо заметил:

– Нацизм это реакционистское и антигуманное движение. Мир ждут ещё большие страдания под его железным каблуком…

Исмаил сказал:

– Будь что будет. Главное, чтобы мы увидели англичан в той же ситуации, в которую они сами ввергли этот слабый мир!..

Камаль сказал:

– Немцы ничуть не лучше англичан…

Рияд Калдас парировал:

– Но мы научились в конце концов ладить с англичанами, а британский империализм впадает в старческий маразм. Может быть, его смягчили некоторые гуманные принципы, но завтра нам придётся иметь дело с юным, высокомерным, богатым и воинствующим империализмом. И что делать тогда?

Камаль засмеялся, и в смехе его звучали какие-то новые нотки:

– Давайте выпьем по паре рюмок и помечтаем о едином мире, где будет править одно, но справедливое правительство!..

– Тогда нам уж точно потребуется больше пары рюмок…

Они оказались перед новым баром, который прежде не видели. Вероятно, это было одно из тех «адских» заведений, которые создавались за одну ночь в духе военного времени. Камаль заглянул внутрь и увидел там белокожую женщину, обладавшую телом, излучавшим восточную негу, что управляла баром. Ноги его словно приросли к полу не в состоянии сделать ни шагу, или лучше сказать, он не мог пошевелиться, пока его спутники не остановились и не посмотрели на то, что так приковало его взгляд… Мариам!.. Это несомненно, была именно она, вторая жена Ясина, Мариам, их вечная соседка. Да, она оказалась здесь, в этом баре, после столь долгого исчезновения. Мариам, о которой они думали, что она присоединилась к своей матери на том свете!..

– Ты хочешь, чтобы мы сели здесь?.. Ну что же… Внутри только четверо солдат…

Камаль колебался некоторое время, однако для такого случая ему не хватало смелости, и придя в себя после замешательства, он сказал:

– Ну нет…

И он бросил взгляд на эту женщину, что так напоминала свою мать в последние дни её жизни. Затем они вновь продолжили свой путь. Когда же он видел её в последний раз?.. По меньшей мере, лет тринадцать или четырнадцать тому назад. Она была напоминанием о его прошлом, которое он не забудет никогда. Прошлое… История… Его суть… Всё это едино. Она принимала его у себя в гостях в последний раз, когда он навещал её в доме на Каср аш-Шаук до развода. Он по-прежнему помнил, как она жаловалась ему на ненормальное поведение его брата, возвращение к разгульной жизни и посещение притонов по новой. Он не предвидел последствий этой жалобы, из-за которой она оказалась в конечном итоге в этом адском баре. До этого она была дочерью господина Мухаммада Ридвана, его подругой и источником мечтаний в юности, в то время, когда их старый дом был свидетелем радости и покоя. И Мариам, и Аиша были двумя розами, а время является заклятым врагом роз. Вполне вероятно, что он мог бы столкнуться с ней в каком-нибудь публичном доме, как столкнулся с мадам Джалилой. И если бы это произошло, он бы оказался в очень затруднительном положении. Вот так Мариам начала с заигрывания с англичанами и окончила также рядом с ними…

– Ты знаешь эту женщину?

– Да…

– Откуда?

– Это одна из тех женщин… Возможно, она забыла меня!..

– Ох. Их полным-полном в барах: старые проститутки, взбунтовавшиеся служанки, и тому подобные…

– Да…

– Почему ты не зашёл? Она, возможно, радушно поприветствовала бы нас ради тебя?..

– Она больше не молода, а у нас есть места и получше…

Он и сам постарел, не зная о том. Ему шёл четвёртый десяток, и как будто свою долю счастья он уже потратил. Если сравнить между его нынешними несчастьями и тем, что было в прошлом, то он даже не знал, что было хуже. Однако какое значение имел возраст, когда он был сыт жизнью по горло? Да уж, смерть была самой приятной частью жизни… Но что это за звук?

– Воздушный налёт!..

– Куда нам идти?..

– В бомбоубежище под кафе «Рекс»…

В убежище они не нашли ни одного свободного места, и им пришлось стоять. Там были и иностранцы, и египтяне: мужчины, женщины, дети. Все они говорили на разных языках и с разными акцентами. Несколько человек из гражданской обороны, что стояли снаружи, закричали: «Тушите свет!» Лицо Рияда было бледным; он ненавидел шум зенитных орудий. Камаль решил его поддразнить:

– Теперь ты больше не сможешь обыграть моего персонажа в своём романе…

Тот нервно засмеялся и, указывая на других людей в убежище, сказал:

– В этом бомбоубежище в справедливой форме представлено всё человечество…

Камаль насмешливо заявил:

– Если бы они ещё собрались по хорошему поводу, как из-за страха сейчас..!

Исмаил Латиф нервно воскликнул:

– В это время моя жена спускается по лестнице, пробираясь ощупью в кромешной темноте. Я серьёзно задумываюсь о возвращении завтра в Танту…

– Если мы доживём ещё!..

– И впрямь, бедняги эти лондонцы!

– Но они и есть корень всех несчастий наших…

Лицо Рияда Калдаса ещё больше побледнело, однако он постарался скрыть своё волнение и задал вопрос Камалю:

– Я слышал, как ты однажды спрашивал о вокзале смерти, с которого можно сесть на поезд и уехать из этой скучной жизни. Покажется ли тебе это таким лёгким сейчас, если бомба разорвёт нас на куски?

Камаль улыбнулся, но навострил слух, ибо тревога его нарастала, пока он то и дело ожидал оглушительных выстрелов зенитных пушек. Он ответил:

– Нет…, – затем он спросил сам себя, – Может быть, этот страх был вызван болью?

Или призрачной надеждой на жизнь, что пока ещё барахтается в глубине тебя?..

Почему он не покончил с собой?.. Ведь внешне его жизнь не выглядела так, будто была полна пылом и верой. В его душе давно вели между собой борьбу две противоположности: страсть к удовольствиям и аскетизм. При этом он не выносил жизни, полностью посвящённой удовлетворению своих желаний. С другой стороны, внутри него было что-то, заставлявшее его ненавидеть пассивный побег из жизни, возможно, это и помешало ему покончить с собой. Одновременно с тем он обеими руками ухватился за жизнь, словно за натянутую верёвку в молчаливом противоречии своему убийственному скептицизму. Итог того можно было выразить в двух словах: замешательство и мучение!..

Внезапно зенитные пушки разразились непрерывным залпом, похожим на шум дождя, не дав людям возможности даже дух перевести. У каждого взгляд разбегался по сторонам, а язык сам собой заплетался. Однако по времени стрельба продолжалась не более двух минут, после чего люди снова принялись ожидать возвращения одиозного страшного гула. Ужас овладел их душами, несмотря на воцарившееся глубокое молчание. Исмаил Латиф сказал:

– Вот сейчас я хорошо себе представляю, каково моей жене в настоящий момент. Интересно, когда же закончатся эти воздушные налёты?

Рияд Калдас спросил:

– А когда закончится война?

В этот момент раздался сигнал, возвещавший о прекращении опасности, и люди в убежище смогли вздохнуть с облегчением. Камаль сказал:

– Это была всего лишь забава итальянцев!

Во тьме словно летучие мыши они покинули бомбоубежище, двери которого пропускали одну тень за другой. Затем из окон замерцал тусклый свет, и все углы помещения наполнились людскими голосами…

Кажется, что этот краткий миг тьмы напомнил каждому нерадивому созданию о ценности жизни, с которой не сравнится ничто в этом мире…