Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 99 страниц)

«Ты никогда не будешь нуждаться в друзьях для забав и шуток. Но у твоего духа никогда не будет друга, с кем ты мог бы поговорить по душам, так что довольствуйся либо молчанием, либо говори сам с собой, как делают это сумасшедшие».

Ненадолго воцарилось молчание. Сад тоже молчал; не доносилось ни малейшего дуновения. И лишь одни розы, гвоздики да фиалки, казалось, наслаждались жарой. Солнце сдёрнуло своё светящееся платье с сада, оставив от него только краешек на верхней части забора с восточной стороны. Исмаил нарушил молчание, повернувшись к Хусейну Шаддаду, и спросил его:

– Интересно, а тебе можно будет посещать Хасана Салима и госпожу Аиду?

«О Аллах!.. Это просто биение моего сердца, или в моей груди начался конец света?!»

– Когда я поселюсь в Париже, то обязательно подумаю и о том, чтобы съездить в Брюссель…

Затем он улыбнулся:

– На прошлой неделе мы получили письмо от Аиды, кажется, она страдает от утренней тошноты!..

«Вот так, боль и жизнь, оказывается, близнецы. Сейчас я только лишь чистая боль в мужском обличье, а Аида с большим набухшим от жидкости и выделений животом. Это жизненная трагедия или комедия?! Благом всей нашей жизни является умирание. О, если бы я только мог знать, в чём суть этой боли!»

Исмаил Латиф сказал:

– Их дети будут иностранцами!

– Решено, что их отправят в Египет, когда они подрастут.

«Увижу ли я их когда-нибудь среди своих учеников? Спрошу себя, где это я уже видел эти глаза, и трепещущее сердце ответит мне, что она уже давно живёт здесь. А если её малыш будет насмехаться над твоей головой и твоим носом, с каким сердцем ты станешь его наказывать?!.. О, забвение!.. Неужели и ты тоже – всего лишь суеверие?!»

Хусейн снова заговорил:

– Она во многих подробностях рассказала о своей новой жизни и не скрывала радости, так что её тоска по родным кажется только данью вежливости…

«Она создана для подобной жизни в одной из этих идеальных стран. А то, что она тоже должна получить долю человеческой натуры, это только ирония судьбы, которая сыграла злую шутку со многим из того, что для тебя самого свято. Интересно, не пришло ли ей в голову обратиться в своём пространном письме хоть словечком к давним друзьям?! Хотя откуда тебе знать, может быть она по-прежнему помнит их?»

Они снова замолчали. Закат, казалось, источал по капельке тихого сумеречного света; на горизонте показался парящий коршун. До них долетел собачий лай. Исмаил потянулся к графину, чтобы выпить воды, а Хусейн начал насвистывать. Камаль же украдкой наблюдал за ним со спокойным выражением на лице и скорбящим сердцем.

– Жара в этом году просто ужасная…

Это промолвил Исмаил, а затем вытер губы своим расшитым шёлковым платком и рыгнул, убрав платок обратно в карман брюк.

«Расставание с любимыми ещё более ужасно…»

– Когда ты поедешь на пляж к морю?

– В конце июня.

Исмаил с облегчением ответил на этот вопрос, и Хусейн снова спросил его:

– Завтра мы поедем в Рас аль-Барру, где я проведу неделю с родными, а затем вместе с отцом отправлюсь в Александрию, и тридцатого июня сяду на пароход.

«Закончится история одной эпохи, а может быть, то будет конец моего сердца».

Хусейн пристально поглядел на Камаля, затем рассмеялся и сказал:

– Мы оставляем вас в прекрасной ситуации в стране, когда существует единство и коалиция партий, и возможно, меня в Париже даже опередят новости о том, что Египет получил независимость…

Исмаил заговорил с Хусейном, но указал при этом на Камаля:

– Твой друг не рад коалиции! Ему тяжело, что Саад держится за руку с предателями, но ещё более ему тяжко от того, что он избегает конфликта с англичанами и оставил свой премьерский пост, передав его своему старинному другу Адли. Так что ты обнаружишь у него ещё более крайние взгляды, чем у почитаемого им лидера!

«Перемирие с врагами и предателями – это ещё одно разочарование, что тебе придётся проглотить. Что в этом мире не предавало твоих надежд?…»

Несмотря на такие мысли, он громко засмеялся и сказал:

– Да эта коалиция хочет навязать нашему району своего кандидата-либерала!

Все трое расхохотались. Тут в поле их зрения попала лягушка, которая не замедлила скрыться в траве; подул ветерок, возвещавший о приближении вечера. Стал стихать шум и гам окружающего их мира. Их собрание подошло к концу. Это наполнило Камаля тревогой и заставило его во все глаза вглядываться в это место, чтобы наполнить им свою память. Здесь его впервые застали лучи любви, и здесь же ангельский голосок напевом произнёс его имя: «Камаль». Здесь произошёл между ними тот мучительный диалог по поводу его головы и носа. И ещё здесь его любимая объявила во всеуслышание о ссоре с ним, высказав свои обвинения против него. Под складками этого небосвода покоятся воспоминания, эмоции и переживания. Если бы к ним когда-нибудь прикоснулась рука судьбы, даже просто решив позабавиться, то оживила бы пустыню, заставив её цвести.

Камаль смотрел на всё это вдоволь, запоминая дату, ибо многочисленные события кажутся и вовсе не имевшими место, если не запомнить точно их день, месяц и год.

«Мы обращаемся к солнцу и луне за помощью, спасаясь от прямой линии времени, когда хотим повернуть его на один круг назад, чтобы к нам вернулись утерянные воспоминания, но ничего никогда не возвращается. Так либо отведай слёз, либо утешься улыбкой».

Исмаил Латиф встал и сказал:

– Нам пришла пора уходить…

Камаль позволил Исмаилу первым пожать на прощание руку Хусейну. Потом настала его очередь, и они долго обнимали друг друга. Камаль запечатлел на его щеке поцелуй и сам получил такой же в ответ. Аромат семейства Шаддад, воплотившийся в его друге, заполнил его ноздри. То был нежный, мягкий запах из сна, что парил в небесах, полных радости и боли. Камаль вдыхал его, пока не опьянел. Он хранил молчание, пытаясь справиться с эмоциями. Но когда он наконец заговорил, голос его дрожал:

– До свидания, даже если это будет нескоро…

35

– Тут нет никого, кроме прислуги!

– Ну, это потому, что день ещё не закончился, а клиенты обычно приходят ночью. Тебя раздражает то, что здесь пусто?

– Нет, напротив. Безлюдность места – это то, что призывает остаться, тем более, что я тут впервые.

– У здешних питейных заведений есть одно бесценное преимущество: они находятся на улице, куда забегают лишь те, кто стремится к запретным удовольствиям. Так что твою безмятежность ни нарушат ни крики, ни упрёки. А если на тебя тут наткнётся какой-нибудь уважаемый человек, вроде отца или опекуна, то его, а не тебя следует упрекать. Но более уместно ему будет убежать и не попадаться тебе на глаза, если, конечно, он сможет…

– Само название улицы уже скандальное!

– Но оно больше остальных вселяет покой. И если бы мы отправились в один из баров на улице Аль-Алфи или Имад ад-Дина или даже Мухаммада Али, то не было бы тогда гарантии, что нас не увидит отец, дядя или ещё какая-нибудь важная персона!.. Но они не ходят в Ваджх аль-Бирку, я надеюсь.

– Ты рассуждаешь здраво, но я по-прежнему беспокоюсь.

– Прояви терпение. Первый шаг всегда нелёгок. Однако алкоголь – это ключ к облегчению, и потому обещаю тебе, что когда мы будем уходить отсюда, мир покажется тебя милее и приятнее, чем ты привык его видеть до сих пор…

– Расскажи мне о существующих видах алкоголя, и с какого мне лучше начинать?

– Коньяк сильный, а если его смешать с пивом, то тому, кто пьёт его, конец. Виски обладает приемлемым вкусом и даёт хороший эффект. А вот изюмный ликёр…

– Вероятно, изюмный ликёр самый вкусный из всех!.. Ты разве не слышал Салиха, как он пел: «Напои меня изюмным ликёром!»?

– Я давно уже твержу тебе, что у тебя есть лишь один недостаток: ты слишком погружён в свои фантазии. Изюмный ликёр самый худший из всех, несмотря на то, что утверждает Салих. У него анисовый привкус и он разрывает мой желудок. Не прерывай меня…

– Прошу прощения!

– Есть ещё пиво. Но это напиток, хороший в жару, а у нас, слава Аллаху, сейчас сентябрь. Есть также финиковое вино, но эффект от него похож на шлепок по заднице проститутки…

– Ну тогда… тогда… виски…

– Браво!.. Я уже давно разглядел в тебе дарование. Может быть, ты вскоре согласишься со мной, что твоя склонность к развлечениям превосходит даже твою склонность к истине, добру и красоте, а также гуманизму, патриотизму и так далее по списку всех тех небылиц, которыми ты так бесцельно мучил своё сердце…

Он позвал официанта и попросил две рюмки виски.

– Разумнее мне было бы довольствоваться одной рюмкой…

– Может быть, это и разумно, однако мы пришли сюда не для того, чтобы заказывать мудрость. Ты ещё сам узнаешь, что безумие приятнее, чем мудрость, а жизнь серьёзнее, чем книги и идеи. Запомни же этот день, и не забывай о том, кого следует за это благодарить…

– Я не в восторге от потери сознания, и боюсь, что..

– Будь мудрецом сам для себя…

– Для меня важнее найти в себе смелость, чтобы без колебаний пойти по переулку и войти в одно из этих заведений…

– Пей, пока не почувствуешь, что тебя больше не заботит проблема, как туда зайти…

– Прекрасно. Я надеюсь, что не пожалею впоследствии о том, что сделал…

– Пожалеешь?! Я уже давно приглашал тебя от всего сердца, а ты отнекивался под предлогом своей набожности и религиозных убеждений. Затем ты открыто провозгласил, что больше не веришь в религию, и я вновь повторил своё приглашение. Но каково же было моё удивление, когда ты отказался, но уже во имя морали!.. Однако, должен признаться, что в конце концов ты последовал за логикой…

Да, в конце концов, после всех волнений и смятений, когда он разрывался между аскетизмом Абу Аль-Ала Аль-Маарри и гедонизмом Омара Хайяма, то согласился на это. По своему нраву он стремился к прежней доктрине, и проповедовал строгую и трезвую жизнь только потому, что она соответствовала тем традициям, в которых он воспитывался. Но внезапно, прежде чем разобраться в том, что происходит с ним, он обнаружил, что душа его стремится к самоуничтожению, словно какой-то таинственный голос шептал ему на ухо: «Нет ни религии, ни Аиды, ни надежды, так пусть будет смерть». В этот момент его позвал голос Омара Хайяма в лице вот этого самого друга, и Камаль отозвался, хотя и продолжал придерживаться своих возвышенных принципов. Он расширил смысл добра, включив сюда же все «радости жизни», говоря себе: «Вера в истину, красоту и гуманизм – высшая форма добра, и поэтому Ибн Сина заканчивал каждый свой день, наполненный мыслью, вином и красавицами. Как бы то ни было, только такая жизнь и обещает избавление от смерти…»

– Я в этом согласен с тобой, но от своих принципов я не отказался…

– Я знаю, что ты никогда не откажешься от своих иллюзий. Ты жил с ними всю свою жизнь, так что они стали для тебя истиной даже большей, чем сама истина. Нет ничего плохого, если ты будешь читать, да можешь хоть писать, если найдёшь себе читателей. Сделай из писательства средство завоевания славы и богатства, но только не воспринимай это слишком серьёзно. Ты был очень религиозным, а сейчас ты стал ревностным агностиком. Ты всегда слишком обеспокоен, как будто это ты в ответе за всё человечество. Но жизнь намного проще этого. Сосредоточься на политике и получи себе место в правительстве, какое захочешь, которое обеспечит тебе неплохой доход, и наслаждайся радостями жизни с сердцем, свободным от забот. Придерживайся, когда нужно, позиции силы и агрессии, и это обеспечит тебе защиту твоей чести и успех. А если такая жизнь согласуется с религией, то наслаждайся ею, а если нет – то религия здесь не при чём…

«Жизнь слишком обширна и глубока, чтобы сводиться к чему-то одному, пусть даже она сводится к обретению счастья. Удовольствия – моё убежище, однако покорение трудных вершин по-прежнему остаётся моей целью. Аида ушла, но я должен создать другую Аиду, которая будет иметь всё то, что много значило для меня, или я без сожаления откажусь от этой жизни».

– А ты никогда не задумывался о том, какие ценности стоят выше этой жизни?

– Ха! Я задумывался только о самой жизни, или, лучше сказать, о своей жизни. У нас в семье нет неверующих, но нет и чрезвычайно набожных, да и я сам такой же!

«Друг в нужде подобен досугу. У него необычная внешность, как и у тебя, и к тому же он связан с воспоминаниями об Аиде, так что ему самое место в твоём сердце. Он ходит туда-сюда, изучая эти оживлённые переулки, но если бросить ему вызов, он будет настоящим тираном; посещает дома развлечений без всяких проблем и мук. Он не озабочен духовностью. Твой духовный друг-интеллектуал исчез за семью морями… Фуад Аль-Хамзави же сообразительный, но не склонен к философии. Он преследует собственную выгоду во всём, даже в наслаждении красотой… В литературе он ищет красноречия, которое использует для написания юридических сводок. Кто сможет заменить мне лик и дух Хусейна?!»

Тут к ним подошёл официант и поставил на столик два высоких стакана с основанием в форме графлёных кубов. Он распечатал бутылку содовой и налил в стаканы. Тут золотое содержимое их превратилось в платину, разбавленную жемчужинами. Официант разложил в ряд тарелки с салатом, сыром, оливками и болонской колбасой, а затем удалился. Камаль перевёл взгляд со своей рюмки на Исмаила. Последний с улыбкой сказал:

– Делай так же, как и я. Начни с большого глотка. За твоё здоровье…

Однако Камаль довольствовался одним глотком, и принялся смаковать его. Затем помедлил, выжидая… Но ум не не воспарил, как он ожидал. Тогда он отпил большой глоток, взял кусок сыра, чтобы рассеять странный привкус, что распространился во рту.

– Не торопи меня!

– Спешка – от шайтана. Важно, чтобы ты, когда будешь уходить отсюда, был в таком состоянии, что смог бы взять штурмом любую крепость, какую хочешь…

Но чего он сам хотел? Женщину из тех, что вызывают у него отвращение, когда он в трезвом уме? Или алкоголь скрасит горечь пошлости? Раньше он боролся с инстинктом с помощью религии и Аиды, а сейчас их место стало вакантным, уступив инстинкту. Но появился иной стимул для приключений – открыть для себя женщину, это таинственное создание, к которому относилась и Аида по своей природе, пусть это и было неприятно ему. Возможно, в этом он найдёт утешение от своих бессонных ночей и тайно пролитых слёз, компенсацию тех кровавых мучений, надежды на излечение от которых нет, за исключением отчаяния и оцепенения. Сейчас же он может сказать, что выбрался из темницы подчинения, чтобы сделать первый шаг на пути к свободе, пусть даже этот путь будет вымощен опьянением и чреват страстями и порочными занятиями.

Он отпил ещё глоток и подождал. Затем улыбнулся… В животе его всё бурлило от рождения нового ощущения, источающего тепло и юношеский задор. Он последовал за ним, отдавшись ему, как реагируют на прекрасную мелодию.

Исмаил усердно наблюдал за ним, и с улыбкой произнёс:

– Где же Хусейн, чтобы он мог сам стать свидетелем такого зрелища?

«Да, где же Хусейн, где?!»

– Я сам ему об этом напишу. Ты ответил на его последнее письмо?

– Да, ответил. В таком же лаконичном духе, что и он сам написал…

Хусейн подробно и полно писал одному только Камалю; он запечатлевал в своих письмах даже каждую мысль. Какое же счастье выпало исключительно ему! Но не стоит об этом распространяться, чтобы не вызывать ревность у своего наставника…

– Его письмо ко мне тоже было кратким, за исключением разве что рассказа о том, что ты и так знаешь, и что тебе не по нраву!

– О, идеи!.. – тут Исмаил рассмеялся… – Какая у него в том нужда, когда он унаследует состояние, способное объять целый океан?! В чём секрет его увлечения всеми этими небылицами? Это притворство или тщеславие, или то и другое вместе?!

«Пришла очередь Хусейна оказаться между молотом и наковальней. Интересно, что он говорит обо мне за моей спиной?!»

– Нет никакого противоречия между идеей и богатством, как ты думаешь. Философия процветала в древней Греции благодаря некоторым господам, что не посвящали себя заработку на хлеб насущный, а предавались науке…

– За твоё здоровье, Аристотель…

Камаль допил свою рюмку и стал ждать. Затем спросил себя, бывало ли у него раньше такое же состояние, что и сейчас? Разряд душевного тепла разошёлся по венам, сметая на своём пути все закоулки, где собрались остатки печали. Сосуд души, спаянный бедами, рассыпался, и из него на волю вылетели щебечущие птицы радости. Одной из них было эхо мелодии, другой – воспоминание о многообещающей надежде, а третьей – призрак мимолётного восторга. Алкоголь был нектаром счастья.

– А что ты думаешь о том, чтобы заказать ещё по паре рюмочек?

– Пусть жизнь твоя будет длиннее моей…

Исмаил громко расхохотался и пальцем сделал знак официанту, затем с облегчением произнёс:

– Ты быстро распознаёшь прекрасные вещи…

– Это благодаря моему Господу…

Подошёл официант с двумя рюмками и закусками. В бар начали стекаться завсегдатаи: кто в фесках, кто в шляпах, а кто и в чалмах. Официант встречал их, протирая столики полотенцем. Поскольку уже наступила ночь и зажглись фонари, в зеркалах, развешанных по стенам, мелькали отражения бутылок виски «Диварис» и «Джон Уокер». Снаружи доносился смех, звучавший словно призыв на молитву, однако то был призыв к разврату. На столик двоих юных друзей нацелились улыбки и взгляды терпимого неодобрения. С улицы появился продавец креветок родом из Верхнего Египта, затем продавщица варёных бобов с двумя золотыми зубами, чистильщик обуви и парень-помощник продавца кебабов, который одновременно был также сутенёром, на что указывали приветствия остальных посетителей. Был также индийский хиромант. Через некоторое время отовсюду только и слышалось, что: «За ваше здоровье!» и смешки. В зеркале, что висело прямо над головой Камаля, он увидел своё порозовевшее лицо и улыбающийся сверкающий взгляд, а за собой – отражение пожилого мужчины, который поднёс свою рюмку к губам и прополоскал её содержимое во рту движением, напоминающим заячье, а затем проглотил. Затем он достаточно громко сказал своему спутнику: «Полоскание виски во рту было традицией моего деда, который умер пьяным». Камаль отвернулся от зеркала и сказал Исмаилу:

– Мы очень консервативное семейство. Я первый в ней, кто попробовал алкоголь…

Исмаил пренебрежительно пожал плечами и сказал:

– Как ты можешь судить о том, чего не знаешь? Ты разве застал молодость своего отца? Вот что до моего отца, то он выпивает рюмочку за обедом, и ещё одну за ужином. Но он перестал пить вне дома; так, по крайней мере, он заявляет моей матери…

Нектар бога счастья незаметно проникал в царство духа, и это странное превращение произошло за несколько мгновений. Всему человечеству не дано было постичь его в течение многих поколений. В целом же оно умещалось в одном новом ослепительном значении слова «волшебство». Самым удивительным было то, что это ощущение не было абсолютно новым для Камаля, может быть, потому, что уже было испытано однажды его духом. Вот только когда, как и где? То была внутренняя музыка в исполнении его духа, тогда как привычная музыка по сравнению с ней была всего лишь яблочной кожурой. Эта же музыка была отборной мякотью фрукта. Интересно, в чём секрет этой золотистой жидкости, сотворившей такое чудо в считанные минуты? Может быть, это поток жизни, очищенный от пены и осадка, что позволил сдерживаемой жизни впервые сделать бросок вперёд при абсолютной свободе и настоящем опьянении? Вот оно – естественное чувство, когда жизнь сама скачет вперёд, освободившись от телесных пут и оков общества, памяти о прошлом и страхов за будущее. Жизнь становится прозрачной, чистой музыкой, отфильтрованной мелодией, исходящей из самой радости.

«Что-то подобное я испытывал раньше своим духом, но когда, как и где? Ох!.. Что за память… Это была любовь! В тот день, когда она позвала: „Камаль!“, она опьянила тебя, хотя ты не знал ещё, что такое опьянение. Признай, что ты уже давно пьяница, и целые столетия бродил по опьяняющей дороге любви, вымощенной цветами и ароматными травами. То было до того, как прозрачная капелька росы превратилась в грязь. Алкоголь – это дух любви, от которой оторвали подкладку боли и страданий. Так люби, когда пьёшь, и пей, когда любишь…»

– Жизнь прекрасна, несмотря на то, что ты сказал и повторил…

– Ха-ха. Это ты говоришь и повторяешь…

«Воин запечатлеет поцелуй на шее своего врага, и тогда на земле наступит мир. Трель соловья на сочной зелёной ветке. Восторг возлюбленных во всех четырёх сторонах света. Полёт птицы из Каира в Брюссель через Париж, гостеприимный приём с песнями и любовью. Мудрец погрузил кончик своего пера в чернила сердца и записал откровение свыше. Нагруженный опытом человек ищет убежища в старости, но его мучит вызывающая слёзы память, породившая в груди его скрытую весну. А что до прядей чёрной чёлки, ниспадающей на лоб, то эта Каааба влечёт к себе пьяниц, тянущихся в кабак любви».

– Дайте мне книгу, рюмку и красотку, и можете бросить меня хоть в море!

– Ха-ха. Книга испортит весь эффект от рюмки, красотки и моря.

– У нас с тобой разное понимание смысла удовольствий. Ты видишь в них лишь забаву и развлечение, тогда как для меня это очень серьёзно. Это пленящее опьянение – тайна жизни и её высшая цель. Алкоголь это только вестник радости и явный образец, предназначенный для неё, как и птицы, что были предтечей изобретения самолётов, а рыбы – первым шагом в изобретении подводных лодок. Алкоголь должен быть зачинателем счастья человечества. Весь вопрос сводится к одному: как превратить жизнь в постоянный экстаз, подобный опьянению вином, не прибегая к самому вину?.. Мы никогда не найдём на него ответа в дискуссиях, восстановлении, борьбе и усилиях: всё это лишь средства, а не цели. Счастья нам не достичь до тех пор, пока мы не избавимся от необходимости использовать все эти средства. Вот тогда мы и сможем зажить чистой жизнью разума и духа, не запятнанной ничем. Вот оно – счастье, пример которого нам подаёт алкоголь. Любой труд – средство для его достижения, само же оно не служит для чего-либо…

– Да разразит тебя Аллах…

– Почему?

– Я надеялся, что когда ты опьянеешь, то станешь остроумным милым собеседником, но ты словно больной, болезнь которого под действием алкоголя только усиливается. Интересно, о чём ты будешь говорить, если выпьешь третью рюмку?

– Я не буду пить больше того, что уже выпил. Сейчас я счастлив и могу пригласить любую женщину, которая мне понравится…

– Почему бы тебе немного не подождать?

– Ни минуты…

Камаль пошёл, держа под руку друга без всякой робости и колебаний, пристроившись к потоку людей, что сталкивался с другим потоком, шедшим с противоположной стороны извилистой улицы, слишком тесной для прохожих. Головы их поворачивались то вправо, то влево. По обе стороны дороги они увидели ночных бабочек: одни стояли, другие сидели с густо накрашенными лицами и призывно приветливым взглядом в глазах. Не проходило и мига, как кто-то нарушал ровное течение толпы и подходил к одной из них, и она удалялась вместе с ним внутрь дома. Игривый взгляд в её глазах сменялся серьёзно-деловым. Лампы, подвешенные над дверями борделей и кофеен, освещали улицу ослепительно ярким светом, в котором сгустились облака дыма, поднимающегося от жаровен с благовониями, трубок и кальянов. Голоса смешивались в постоянном бурном вихре, в котором кружились смех, выкрики, скрип окон и дверей, игра на пианино и гармони, резвые аплодисменты, свисток полицейского, ржание лошади, храп, покашливание курильщиков гашиша, крики пьяниц, чьи-то призывы о помощи, стук трости, одиночное и групповое пение. А над всем этим виделось небо, казавшееся таким близким с крыш ветхих домов, вперивших немигающий взор в землю. Любая красотка здесь была доступна – только протяни руку, – готовая щедро подарить красоту и раскрыть свои тайны всего лишь в обмен на десять пиастров. Кто бы поверил в это, не видя собственными глазами? Камаль обратился к Исмаилу:

– Гарун Ар-Рашид расхаживает среди своего гарема…

Исмаил засмеялся:

– О повелитель правоверных, понравилась ли тебе невольница?

Камаль указал на один дом и сказал:

– Она стояла у этого пустого дверного проёма. Интересно, куда она ушла?

– О повелитель правоверных, она прошла с клиентом внутрь. Подождёт ли ваше сиятельство, пока один из его подданных не достигнет желаемого?…

– А как насчёт тебя: ты не нашёл ещё объекта своих желаний?..

– Я завсегдатай на этой улице и среди её обитателей. Однако я не пойду к своей цели, пока не передам тебе твоей подруге. Что тебе в ней понравилось?! Есть множество других, красивее её…

Смуглянка, до того тёмная, что даже косметика не могла стереть цвет её кожи. А из горла её раздавались звуки, что даже издалека были похожи на ту бессмертную мелодию, что была так хорошо знакома Камалю. Возможно, глаза его обнаружили что-то похожее между кожей задушенного существа и безоблачным чистым небосводом…

– Ты её знаешь?!

– Здесь её зовут Варда, но настоящее её имя Айуша.

«Айуша – Варда?! Если бы человек мог поменять свою сущность, как меняет имя! В самой Аиде было что-то напоминавшее Айушу-Варду, и даже религию, и Абдул Хамид-бека Шаддада, и его, Камаля, обширные мечты. Но увы!.. Однако алкоголь возвышает тебя на трон богов, откуда ты можешь видеть эти противоречия, утопающие в волнах буйного юмора, достойного благосклонности».

Камаль почувствовал, как Исмаил подталкивает его локтем в свою сторону.

– Твоя очередь.

Камаль посмотрел в сторону двери и увидел, как из дома в спешке выходит мужчина, а женщина возвращается на своё место, где он уже видел её раньше. Тогда он твёрдыми шагами пошёл в её сторону, и она, мило улыбаясь, приняла его. Затем он прошёл вслед за ней внутрь. Она напевала: «Опусти занавеску, что окружает нас»…

Обнаружив узкую лестницу, он стал подниматься по ней с замиранием сердца, пока не добрался до коридора, что вёл в гостиную. Её голос сопровождал его, направляя время от времени: «Направо», «Налево», «Вот эта полуоткрытая дверь». Небольшая комнатка с оклеенными обоями стенами; из мебели там были кровать, туалетный столик, вешалки, деревянный стул, таз и кувшин. Камаль встал посреди комнаты, рассматривая её словно в растерянности. Она прошла следом и закрыла дверь и окно, откуда был слышен звук бубна, свист и хлопки в ладоши, доносившиеся с улицы. Всё это время лицо её выглядело серьёзным, даже скорее мрачным и суровым, так что Камаль даже иронически спросил себя, что она замышляет против него. Затем она стала напротив него и принялась мерить его взглядом вдоль и поперёк. Когда же она перевела глаза на его голову и нос, его охватила паника. Желая подавить свою тревогу, он приблизился к ней и раскрыл объятия. Но она сухим отрывистым жестом остановила его, чтобы он не торопился и сказала: «Подожди». Он остался стоять там, где был. И хотя он был намерен покорить все преграды, он невинно улыбаясь, сказал:

– Меня зовут Камаль…

Она удивлённо уставилась на него и сказала:

– Очень приятно!..

– Позови меня, скажи: «О Камаль»!

Она с ещё большим удивлением произнесла:

– Зачем мне звать тебя, когда ты стоишь передо мной, словно внезапно свалившаяся беда?!

«Упаси Боже!.. Интересно, она издевается надо мной, что ли?..» Он решился спасти ситуацию и сказал:

– Ты же сказала мне: «Подожди». И чего мне ждать?

– В этом у тебя есть полное право…

С этими словами она скинула с себя платье акробатическим движением и прыгнула в постель, и та треснула под тяжестью её тела. Растянувшись на спине, начала ласкать живот окрашенными хной пальцами. Глаза Камаля широко раскрылись с неодобрительным выражением. Он совсем не ожидал этого неожиданного акробатического приёма, и почувствовал, что оба они находятся по разные стороны. До чего же велико расстояние между долиной удовольствия и долиной работы… В один миг всё, что создала сила его воображения за эти дни, было разрушено. К слюне его добавился горький привкус обиды, но желание открыть для себя что-то новое не утихало. Он поборол в себе волнение и взгляд его задвигался по её обнажённому телу, пока не достиг цели. На мгновение казалось, что он не верит собственным глазам. С тревогой и отвращением он заострил на ней взгляд, пока в итоге не почувствовал нечто похожее на ужас. Неужели это правда, и женщины такие, или он просто сделал плохой выбор?!.. Но каким бы плохим ни был его выбор, разве это меняет суть?!

«И мы ещё утверждаем, что любим истину!.. До чего же люди были несправедливы к твоей голове и носу!..»

Душа подсказывала ему бежать, пока не поздно, и он почти что подчинился её зову. Однако внезапно спросил себя, почему же тогда не сбежал тот мужчина, что был тут до него?.. И что ему ответить Исмаилу, если он сейчас вернётся к нему?.. Нет, он не сбежит, не отступит перед её взглядом…

– Чего ты встал как статуя?

Эта интонация заставила дрогнуть его сердце. Уши не обманули его. «Невежество – вот настоящий обманщик. Ты будешь долго смеяться над собой. Однако ты победитель, а не дезертир. Предположим, что жизнь – это трагедия, и ты должен играть свою роль».

– Ты так и будешь стоять здесь до самого рассвета?!

Он с необычным спокойствием произнёс:

– Давай погасим свет…

Она поднялась и села на кровати и грубо, но осторожно сказала:

– При условии, что я рассмотрю тебя при свете!

Он с неудовольствием спросил:

– Зачем?

– Чтобы я была уверена, что ты здоров!

Он подвергся медицинского обследованию. Само это зрелище казалось ему верхом издевательства. Наконец наступила кромешная тьма.

Когда он наконец вернулся на улицу, то сердце его было вялым и полным печали. Ему представлялось, что и все остальные люди испытывают такой же болезненный упадок и слабость, и избавление от него ещё далеко.

Он заметил Исмаила, который подошёл к нему довольный и ухмыляющийся, хотя и усталый. Он спросил его:

– Ну как тебе философия?

Камаль взял его под руку и пошёл вместе с ним, в свою очередь серьёзно спросив:

– Все женщины похожи?

Молодой человек бросил на него вопросительный взгляд, и Камаль вкратце объяснил ему свои сомнения и страхи. Тогда Исмаил с улыбкой ответил:

– В целом, основа у них одна, хотя случайные явления могут отличаться!.. Ты настолько смешон, что заслуживаешь жалости. Должен ли я сделать вывод, судя по твоему состоянию, что ты больше не вернёшься сюда?

– Напротив, я буду приходить сюда даже чаще, чем ты думаешь. Давай выпьем ещё по рюмочке…

Затем, словно говоря сам с собой, он сказал:

– Красота!.. Красота!.. Что такое красота?

В этот момент душа его тосковала по чистоте, уединению и медитации. Он стремился вспомнить истерзанную жизнь, которую прожил в тени возлюбленной. Затем ему стало казаться, и он почти поверил в то, что истина жестока всегда. Следует ли ему сделать своим кредо отвержение истины? По дороге в бар он шёл, задумавшись и почти не обращая внимания на болтовню Исмаила. Если выходит так, что истина жестока, то ложь просто безобразна. Не истина сурова, а избавление от невежества мучительно, как боль при родах.