Текст книги "Каирская трилогия (ЛП)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 99 страниц)

Хусейн, наполняя лёгкие воздухом, произнёс:

– Прекрасно… прекрасно…

Аида тоже что-то произнесла по-французски, и Камаль с его ограниченным познанием в этом языке понял, что она переводит слова брата. Эта тарабарщина была для неё привычной, и смягчала его чрезмерный пыл и фанатичную приверженность своему родному языку, арабскому, с одной стороны, а с другой, навязывалась его вкусам как одна из особенностей женской красоты. Вглядываясь в окружающую его обстановку, Камаль с волнением сказал:

– И правда, красиво. Хвала Всемогущему Творцу!

Хусейн Шаддад засмеялся:

– Ты постоянно за всем видишь только Аллаха и Саада Заглула…

– Полагаю, между нами нет противоречий по первому из них!

– Но твоё настойчивое упоминание о нём придаёт тебе особый религиозный налёт, словно ты один из представителей духовенства? – затем уже тоном капитуляции? – но что в этом странного? Ты же выходец из религиозного квартала!

«Могла ли скрываться за этой его фразой какая-нибудь насмешка? И возможно ли, чтобы Аида разделяла его сарказм? Интересно, а что они вообще думают о том древнем квартале? И как смотрит Аббасийя на Байн аль-Касрайн и Ан-Нахасин? Неужели тебя обуял стыд? Ну, не так быстро. Хусейн едва ли демонстрирует какой-либо интерес к религии, а твоя возлюбленная, кажется, и того меньше. Разве не заявила ли она как-то, что посещает уроки по христианской религии в школе Мер де Дьё, и что присутствует на мессе и поёт гимны? Но она же мусульманка! Мусульманка, несмотря на то, что не знает об исламе ничего, достойного упоминания! И что ты об этом думаешь? Я люблю её, люблю вплоть до обожания, и люблю также её религию, несмотря на угрызения совести. Я сознаюсь в этом, и прошу прощения у Господа!..»

Хусейн указал рукой на окружающие их красоту и великолепие, и сказал:

– Вот что по-настоящему влечёт меня. Ты же – обезумел от своего патриотизма. Сравни эту величественную природу с демонстрациями, Саадом и Адли, с грузовиками, набитыми солдатами!

Камаль с улыбкой сказал:

– И природа, и политика замечательны!..

Хусейн неожиданно спросил, словно эта смысловая ассоциация только что напомнила ему о чём-то важном:

– Я чуть не забыл: твой лидер подал в отставку!

Камаль лишь грустно улыбнулся, но не ответил, однако Хусейн, намеренный спровоцировать его, сказал:

– Подал в отставку, потеряв Судан и Конституцию, ну как?!

Камаль спокойно ответил, что было неожиданно для него в подобных обстоятельствах:

– Убийство сэра Ли Стака было ударом, направленным против правительства Саада…

– Позволь мне повторить тебе слова Хасана Салима: «Эта атака – проявление ненависти, питаемой некоторыми, в том числе и убийцами, к англичанам. И Саад Заглул первый несёт ответственность за разжигание этой ненависти!».

Камаль подавил в себе ярость, которую возбудило в нём мнение Хасана Салима, и спокойным тоном, обязательным в присутствии возлюбленной, произнёс:

– Это точка зрения англичан. Ты разве не читал телеграмм, что напечатаны в газете «Аль-Ахрам»? Неудивительно, что её повторяют либералы-конституционалисты. Среди достижений Саада, которыми он гордится, это вызванная им ненависть к англичанам…

Тут вмешалась Аида, которая с упрёком или скорее предупреждением, сверкнувшим в её глазах, и разбавленным очаровательной улыбкой, спросила:

– Мы здесь ради пикника или разговоров о политике?

Камаль показал на Хусейна и оправдываясь заявил:

– Здесь есть ответственный, тот, кто поднял эту тему…

Хусейн засмеялся, прореживая свои шелковистые чёрные волосы тонкими пальцами:

– Я только подумал о том, чтобы высказать тебе мои соболезнования по поводу отставки лидера, только и всего!

Затем спросил уже серьёзным тоном?

– А разве ты не принимал участия в судьбоносных демонстрациях, которые проходили в вашем квартале во времена революции?

– Я был тогда несовершеннолетним!

Тоном, не лишённым мягкой иронии, Хусейн заметил:

– В любом случае, твоё нахождение в лавке, где продавали басбусу, следует считать участием в революционных событиях!

Все рассмеялись, включая Будур, подражавшую им. Этот квартет состоял из двух рожков, скрипки и свистка. Спустя минуту, когда они замолчали, Аида, словно выступая в защиту Камаля, сказала:

– Достаточно и того, что он потерял брата!..

Камаль, испытывая чувство гордости, зашевелившейся в его сердце, и подкреплённой их симпатией, заявил:

– Да, мы потеряли самого лучшего члена нашей семьи…

Аида с интересом спросила его:

– Он учился на юридическом… Не так ли? Сколько было бы ему сейчас, если бы он остался жив?

– Ему было бы двадцать пять…, – и уже тоном сожаления… – Он был гением во всех смыслах этого слова…

Щёлкнув пальцами, Хусейн сказал:

– Был!.. Вот каков результат патриотизма. И как ты можешь после этого всё-ещё цепляться за него?

Камаль улыбнулся:

– Придёт время, когда всех нас будут упоминать в прошедшем времени. Но есть разница между одними покойными и другими!

Хусейн снова щёлкнул пальцами, не сделав никакого комментария. Казалось, он не находил больше смысла в разговоре. Что же втянуло их в разговор о политике? Камаль не находил в ней ничего забавного; партийная вражда отвлекала людей от англичан. «Долой всё это! Тот, кто вдохнул запах рая, не должен отягощать своё сердце земными заботами даже на мгновение. Ты шагаешь по пустыне в компании Аиды вблизи пирамид. Так задумайся хорошенько об этой прекрасной истине и кричи об этом вслух, чтобы тебя услышали даже те, кто строил пирамиды. Любящий и его возлюбленная идут вместе по песку, и смятение любящего настолько велико, что его почти несёт ветер. Его любимая же забавляется, считая камешки. Если бы любовный недуг был заразным, я не стал бы возражать против боли. Ветер шевелит края её платья, проникает в ореол её волос и в глубины лёгких… Разве есть более счастливое зрелище? Души влюблённых витают над пирамидами, благословляя эту процессию, восхищаясь любимой и жалея любящего, повторяя на языке времён: „Только любовь сильнее смерти“. Ты видишь её на расстоянии нескольких пядей от себя, но на самом деле она как горизонт, который ты представляешь себе, прикладывая руку к земле, хотя она парит на седьмом небе… Как хотела бы моя душа прикоснуться к её ладони во время этой прогулки, но кажется, ты покинешь этот мир до того, как сможешь прикоснуться к ней. Почему ты не наберёшься смелости, не бросишься к следам её ног и не поцелуешь их?… Или не наберёшь из них горсть песка, чтобы сделать его амулетом, связывающим с любимой, и защищающим тебя от страданий любви бессонными ночами, полными раздумий?.. О горе тебе!! Все признаки указывают на то, что единственной связью с возлюбленной будут восхваляющие её гимны или безумие. Так пой или сойди с ума…»

Он нащупал маленькую ручку, которая потянула к себе его руку, прося его взять её на руки, и наклонился к ней, затем поднял перед собой, однако Аида возразила:

– Нет, нет. Нас уже начала одолевать усталость. Давайте-ка передохнём немного…

Они уселись на скале у самого склона, ведущего к сфинксу, в том же порядке, в каком пришли. Хусейн вытянул ноги, закопав пятки в песок. Камаль сел, положив ногу на ногу, и прижимая к себе Будур. А Аида села слева от брата, взяла расчёску и принялась расчёсывать волосы и поправлять пальцами чёлку.

Хусейн скользнул взглядом по феске Камаля и критическим тоном спросил:

– Зачем ты надел на прогулку феску?

Камаль снял феску и положил её на колени:

– У меня нет привычки ходить без неё…

Хусейн засмеялся:

– Ты хороший пример консерватора!

Камаль задавался вопросом, хвалит ли он его, или делает выговор? Ему захотелось незаметно заставить его пояснить свои слова, однако Аида слегка наклонилась вперёд, повернувшись в его сторону, чтобы поглядеть на его голову, и он забыл о том, что намеревался сделать. Всё его внимание перешло к своей голове, ведь сейчас его голова была непокрытой и были заметны её огромный размер, и коротко стриженные волосы, не уложенные в красивую причёску. И на него глядят эти прекрасные глаза. Какое впечатление он производил? Её мелодичный голос спросил:

– Почему вы не отращиваете волосы?

Такой вопрос прежде ему никогда не приходил в голову. У Фуада ибн Джамиля Аль-Хамзави и всех его товарищей по древнему кварталу были такие же стрижки. А Ясина не видели с уложенными волосами и усами, пока он не поступил на службу. Мог ли он представить себе, что его отец каждое утро выходит к столу с длинными волосами?!

– А зачем мне их отращивать?

Тут Хусейн задумчиво спросил его:

– А будет ли так красивее, с длинными волосами?

– Это не имеет значения…

Хусейн засмеялся:

– Мне кажется, ты за тем и создан, чтобы быть учителем.

«Хвала или упрёк? В любом случае, твою голову можно поздравить с таким высоким вниманием к ней».

– Я создан, чтобы быть студентом…

– Прекрасный ответ…, – он повысил интонацию и спросил…, – но ты не рассказал мне полностью о педагогическом колледже. Как он тебе по прошествии почти двух месяцев?

– Надеюсь, он станет неплохим введением в мир, который мне интересен. Как видишь, сейчас я пытаюсь узнать от английских профессоров смысл таких сложных слов, как «литература», «философия», «мысль»…

– Это и есть культурная дисциплина, которой мы интересуемся…

Камаль смущённо сказал:

– Но мне кажется, что это бушующий океан, и мы должны узнать его границы. Должны более чётко знать, чего мы хотим, вот в чём проблема…

В красивых глазах Хусейна появился интерес:

– По мне, это не проблема. Я же читаю французские романы и пьесы с помощью Аиды, которая разъясняет мне трудные места в тексте, и слушаю вместе с ней отрывки из произведений западной музыки, которые она мастерски играет для меня на фортепьяно. Не так давно я читал книгу, легко и ясно обобщающую греческую философию. Всё, к чему я стремлюсь, это к духовным и физическим путешествиям. А ты к тому же ещё и читаешь, и это требует от тебя знать границы и цели…

– Но хуже всего то, что я не знаю точно, о чём писать..!

Аида с улыбкой спросила:

– Вы хотите стать автором?

Попав под мощную волну счастья, столь редкую для человека, он ответил:

– Может быть!..

– Поэтом или прозаиком?.. – о на наклонилась вперёд, чтобы лучше его видеть… – Позвольте мне высказать предположение…

«Я исчерпал всю свою поэзию, отводя душу с твоим образом во сне. Поэзия – это твой священный язык, и я не буду заниматься ею. Слёзы мои вытекали из своего источника тёмными ночами. Как же я счастлив, что ты глядишь на меня, и как мне грустно, что я оживаю под твоим взглядом, как оживает земля под солнцем…»

– Поэт, да, вы поэт…

– Правда? Как это вы узнали?

Она села поровнее и издала лёгкий смешок, похожий на шёпот, и сказала:

– Физиогномия – интуитивная наука, как можно просить объяснить это?!

– Она забавляется!

Хусейн сказал это и засмеялся, но она опередила его:

– Конечно нет, если вам не нравится идея быть поэтом, не будьте им…

«Природа создала пчелу королевой; сад – её жилищем, нектар – напитком, мёд – продуктом её слюны, а воздаянием человеку, что обходит её трон – жало».

Однако она возразила Хусейну, сказав «Конечно нет»!

Она снова спросила его:

– Вы читали какие-нибудь французские романы?

– Кое-что из Мишеля Зевако, переведённое на арабский. Я не умею читать по-французски, насколько вам известно…

Она воодушевлённо сказала:

– Вы никогда не станете автором, пока не овладеете в совершенстве французским. Читайте Бальзака, Жорж Санд, Мадам де Сталь, Пьера Лути. А после этого пишите свой роман…

Камаль неодобрительно заметил:

– Роман?! Это же побочный вид искусства. Я же стремлюсь к серьёзной работе…

Хусейн серьёзно сказал:

– В Европе написание романов – это серьёзный труд и многие писатели выбирают именно его среди всех видов литературного творчества. Они достигли в этом уровня бессмертных произведений. Я не болтаю впустую о том, чего не знаю. Однако мой преподаватель французского заверил меня в этом…

Камаль с сомнением покачал своей крупной головой, и Хусейн сказал:

– Будь осторожен, не гневи Аиду. Она с восхищением читает французские романы. Она даже одна из их героинь!

Камаль слегка наклонился вперёд, и устремил к ней взор, чтобы прочитать в её глазах, какое воздействие на неё оказали слова Хусейна, и воспользоваться удобным случаем, чтобы наглядеться на её великолепную красоту. Затем он спросил:

– Как это?

– Романы ужасно захватывают её, так что голова у неё переполнена несуществующей, вымышленной жизнью. Однажды я увидел её позирующей перед зеркалом, и спросил, что это с ней? И вот что она мне ответила: «Так шла Афродита по морскому побережью близ Александрии!»

Аида, нахмурившись и улыбнувшись одновременно, сказала:

– Не верьте ему… Он ещё больше погружён в фантазии, чем я, и тем не менее, он не успокоится, пока не обвинит меня в том, чего нет…

«Афродита?… Какая ещё Афродита может сравниться с тобой, любимая?! Мне грустно от того, что ты представляешь себя в любом другом образе, вместо естественного!»

Он искренне произнёс:

– Вы в этом не виноваты. Ведь герои Аль-Манфалути и Райдера Хаггарда тоже оказали огромное воздействие на моё воображение…!

Хусейн восхищённо засмеялся и воскликнул:

– Лучше бы нас всех объединила одна книга! Для чего нам оставаться на этой земле, если нас влечёт в мир фантазий? Ты, Камаль, должен осуществить свою мечту, а я не писатель, и не хочу им быть. Однако ты вполне можешь собрать всех нас, если захочешь, в своей книге.

«Чтобы Аида была в книге, автором которой я стану?! Это что: молитва, мистика или безумие?!»

– А я?!

Вдруг в знак протеста раздался голос Будур, и вся троица разразилась хохотом. Хусейн предостерегающе заметил:

– И не забудь зарезервировать место для Будур!..

Камаль, нежно обняв руками малышку, произнёс:

– Ты будешь у меня на первой странице…

Аида, устремив глаза к горизонту, спросила:

– А что вы напишите о нас?

Камаль и сам не знал, что ей сказать, и скрыл своё смущение вялым смехом, а Хусейн ответил вместо него:

– Как и прочие авторы, он напишет бурный любовный роман, что заканчивается смертью или самоубийством!..

«Они пинают твоё сердце, словно мяч, и при этом забавляются».

– Я надеюсь, что такой конец будет ждать только одного героя?

Аида рассмеялась, произнеся это.

«Герой не может представить себе, как его возлюбленная погибнет», подумал Камаль и спросил:

– Разве требуется, чтобы роман заканчивался смертью или самоубийством?

Хусейн засмеялся и ответил:

– Таков естественный конец бурного любовного романа!..

«При бегстве от страданий или попытке удержать счастье смерть кажется стоящей целью», снова подумал Камаль и язвительно сказал:

– Это и впрямь огорчает…

– А ты разве этого не знал? Такое впечатление, что до сих пор у тебя не было опыта любви…!

«В жизни наступает такой момент, когда плач заменяет наркоз при хирургической операции».

Тут Хусейн заметил:

– Мне важно, чтобы ты не забыл забронировать место и для меня в своей книге, даже если я буду вдали от родины…

Камаль устремил на него долгий неподвижный взгляд и спросил:

– Тебя по-прежнему обуревают мечты о путешествиях?

В голосе Хусейна Шаддада послышались серьёзные нотки:

– Каждый миг. Я хочу жить, хочу странствовать вдоль и поперёк, побывать и в низинах, и в горах, а потом уж и смерть не страшна…

«А если она наступит раньше? Может ли так случиться? Вдруг какая-нибудь грусть почти убьёт тебя? Ты разве забыл Фахми? Жизнь не всегда измеряется длиной и шириной. Жизнь Фахми была мигом, однако насыщенным и полным. Иначе какой толк от добродетели и бессмертия? Нет, ты грустишь по другой причине, словно тебе нелегко равнодушно взирать на разлуку с другом, который стремится к путешествиям. Каким будет твой мир после его отъезда? Что будет с тобой, если его поездка разлучит тебя с домом твоей возлюбленной? До чего обманчива улыбка сегодняшнего дня: вот сейчас она рядом, и звук её голоса звучит в твоих ушах, а аромат её духов щекочет твой нос. Но сможешь ли ты остановить колесо времени? Неужели остаток своей жизни ты проживёшь, издали бродя вокруг её особняка, словно безумец?…»

– Если хочешь знать моё мнение, то отложи своё путешествие до тех пор, пока не закончишь учёбу…

Аида воодушевлённо произнесла:

– Именно это папа неоднократно уже повторял ему…

– Это здравое мнение…

Хусейн саркастически спросил:

– Что же, обязательно знать наизусть гражданское римское право, чтобы смаковать красоту мира?

Но тут Аида снова обратилась к Камалю с вопросом:

– Отец очень уж высмеивает его мечты. Он желает видеть его судьёй или таким же, как он финансистом…

– Суд…, финансы!.. Я не собираюсь быть судьёй, но даже если получу диплом и серьёзно задумаюсь о выборе карьеры, то это будет дипломатический корпус. А что касается финансов… вам что, нужно ещё больше денег? Мы уже и так нестерпимо богаты…

«До чего же удивительно, если богатство может быть невыносимым. Раньше ты воображал, что будешь торговцем, как и твой отец, и у тебя будет такой же сейф, как у него. Но богатство не было твоей мечтой. Но разве ты не желаешь испытать себя в духовных приключениях? До чего же ужасна жизнь, когда ты погружён в зарабатывание на хлеб насущный!»

– Никто в моей семье не понимает моих надежд. Они видят во мне избалованного ребёнка. Однажды брат моей матери насмешливо и громко, чтобы я мог слышать, сказал: «Нет надежд, что в данной семье единственный мальчик будет лучше этого». К чему всё это? К тому, что я не поклоняюсь деньгам и предпочитаю им жизнь. Ты видел?! Наша семья верит, что любое усилие, не ведущее к увеличению богатства, это пустая трата времени. Ты обнаружишь, что они мечтают о титулах и званиях, будто это потерянный рай. Ты знаешь, почему они любят хедива? Мама часто мне говорила: «Если бы на троне остался наш господин эфенди, то твой отец уже давно получил бы звание паши». И столь великие деньги тратятся без счёта на приёмы всяких принцев, если только они удостоят нас чести своим визитом…, – тут он засмеялся… – Не забудь записать эти удивительные вещи, если однажды займёшься написанием книги, которую я предложил тебе.

Но не успел он закончить свои слова, как его перебила Аида, обращавшаяся к Камалю:

– Я надеюсь, что при написании книги на вас не повлияют предубеждения моего неблагодарного брата, и вы не будете несправедливы к нашей семье?

Камаль благоговейным тоном ответил:

– Упаси Боже, чтобы я когда-нибудь поступил несправедливо с вашей семьёй! Более того, в том, что он сказал, нет ничего порочащего…

Аида торжествующе засмеялась, а на губах Хусейна показалась улыбка облегчения, несмотря на вскинутые от удивления брови. Рассказ Хусейна произвёл на него такое впечатление, что тот не до конца искренен в нападках на его семью. Он не сомневался в его словах о том, что тот не поклоняется деньгам и предпочитает им обычную жизнь, однако отказывался относить это качество его характера только на счёт их богатства, считая, что главной причиной тому был широкий кругозор его друга, поскольку крупное состояние не мешает так же поклоняться деньгам, как многие и делают; нет, ему казалось, что всё, сказанное им о хедиве, титулах, приёмах особ королевской крови у себя дома, было упомянуто из-за хвастовства, а не ради критики. За этим стояло не одно только хвастовство, и не одна только критика, словно Хусейн гордился всеми этими вещами в сердце, но своим умом критиковал, или вероятно, он и правда насмехался над этим, но не видел ничего зазорного в том, чтобы поделиться им с тем, кто, без сомнения, будет ослеплён и очарован ими, сколько бы ни соглашался с критикой. Хусейн спокойно улыбнулся и снова спросил:

– И кто из нас будет героем книги: я, Аида или Будур?

Тут Будур воскликнула: «Я!» И Камаль, обняв её, сказал: «Договорились»… Затем ответил на вопрос Хусейна:

– Это останется секретом, пока книга не появится на свет!

– И какое название ты выберешь для неё?

– Хусейн путешествует вокруг света!

Все трое взрослых громко засмеялись из-за того, что им напомнило это название: так называлась пьеса «Варвар путешествует вокруг света», которую давали тогда в театре «Мажестик». В связи с этим Хусейн спросил:

– Ты ещё не проложил себе путь в театр?

– Нет, сейчас достаточно и кино…

Хусейн, обращаясь к Аиде, сказал:

– Автору нашей книги не дозволено проводить время вне дома после девяти часов вечера!

Аида насмешливо заявила:

– В любом случае, он лучше тех, кому разрешается путешествовать вокруг света!

Затем она повернулась к Камалю и с нежностью, что способна заранее заставить принять её точку зрения, сказала:

– Разве и впрямь так уж плохо, если отец желает, чтобы сын вырос, беря пример с него и стал таким же энергичным и уважаемым человеком?! Разве неправильно, что в своей жизни мы стремимся к высокому положению, богатству, титулам и званиям?

«Оставайся там, где ты есть, и богатство, престиж, высокие титулы сами будут стремиться к тебе, и каждый захочет целовать землю, по которой ты ходил. Как мне ответить на твой вопрос, если сам ответ предполагает, что я должен свести счёты с жизнью? Горе твоему сердцу, Камаль, ибо оно желает недостижимых высот!»

– Здесь совсем нет ничего предосудительного…, – затем, ненадолго прервавшись, он продолжал, – но при условии, что его темперамент будет тому соответствовать!

Она вновь заговорила:

– А какой темперамент не соответствует тому?! Удивительно, что Хусейн не отказывается от этой утончённой жизни, стремясь достичь чего-то ещё более возвышенного. Нет, господин мой, он мечтает о том, чтобы жить и не работать, пребывая в безделье и праздности! Разве это не странно?!

Хусейн засмеялся и саркастически спросил её:

– А разве не так живут принцы, которых ты обожаешь?

– Да потому что выше этого уровня жизни просто ничего иного нет. И куда тебе с ними ровняться, лентяй?

Хусейн развернулся в сторону Камаля. В голосе его звучали нотки гнева:

– В нашей семье есть правило, которому все следуют: работать ради умножения богатства и дружбы с влиятельными людьми. За всем этим стоит титул бека. И после всего того ты ещё должен стараться вдвойне, ибо с помощью богатства и дружбы с элитой приобретёшь титул паши. И наконец, высшая цель твоей жизни – это заискивание перед принцами. Ты должен довольствоваться этим, ибо звание принца нельзя получить ни упорным трудом, ни достоинствами. Известно ли тебе, сколько мы потратили на последний приём принца в нашем доме?… Десятки тысяч фунтов были брошены на покупку новой мебели и редких диковинок из Парижа!

Аида возразила ему:

– Эти деньги не были потрачены на то, чтобы завоевать расположение принца только из-за того, что он принц, а из-за того, что он – родной брат хедива. Мотивом заискивания перед ним была дружеская верность хедиву, а не лесть и пресмыкание. Ни один разумный человек не станет это оспаривать.

Однако Хусейн упорно настаивал на своём:

– Но папа не прекращает укреплять свои связи с такими политиками, как Адли, Сарват, Рушди и другими, которых нельзя уличить в верности и преданности хедиву!.. Разве в этом нет смирения с мудрым выражением, что цель оправдывает средства?…

– Хусейн!..

Она закричала на него таким голосом, которого Камаль прежде и не слышал: то был голос высокомерия, обиды и попрекания, словно она хотела тем самым предупредить Хусейна, что подобные вещи нельзя произносить, по крайней мере, во всеуслышание, в присутствии «постороннего». Лицо Камаля покраснело от стыда и боли, а ощущение счастья от присоединения к семье любимой, парившее над ним целый час, постепенно сошло на нет. Она же держала голову высоко; губы её были плотно сомкнуты, а в глазах сверкал хмурый взгляд, хотя на лбу её не было от него и следа. В целом, она производила впечатление разгневанной женщины, но гнев её был достоин королевы или знатной особы. Камаль не видел её прежде в таком волнении, и потому глядел на её лицо с изумлением и ужасом. Ему стало очень неловко, и даже захотелось придумать какую-нибудь отговорку, чтобы под её предлогом отстраниться от продолжения этого разговора. Но не прошло и нескольких секунд, как он очнулся от своего бессознательного состояния, и принялся любоваться прелестным царственным гневом на её ангельском лице, наслаждаться пламенной гордостью, властным презрением и мрачным превосходством. Аида сказала, словно обращаясь к одному слушателю – Камалю:

– Дружба папы с теми, кого ты упомянул, уходит корнями в далёкие времена, ещё до низложения хедива…

Тут Камалю искренне захотелось рассеять эту тучу, и он шутливо спросил Хусейна:

– Если ты так думаешь, то как тогда можешь питать презрение к Сааду Заглулу только потому, что он учился в Аль-Азхаре?

Хусейн безмятежно рассмеялся и ответил:

– Я ненавижу подобострастие перед знатными людьми, но это не означает, что я питаю уважение к простому люду… Я люблю красоту и презираю уродство. К великому огорчению, красоты очень мало среди народных масс!..

Тут в разговор вмешалась Аида, которая своим сдержанным голосом вставила:

– Что ты имеешь в виду, говоря о подобострастии перед знатными людьми? Это порочный и осуждаемый путь для тех, кто не из нас. Я считаю, что мы тоже относимся к знатным людям, и мы не заискиваем перед ними, без того, чтобы они не заискивали точно так же перед нами…

Камаль вызвался ответить Хусейну, искренне веря в свои слова:

– Это непреложная истина…

Но Хусейн сразу же поднялся и сказал:

– Хватить уже сидеть. Давайте продолжим наш путь…

Они встали и продолжили идти дальше, в сторону сфинкса. Небо было пасмурным, на горизонте собрались облака, заслонив и закрыв солнце прозрачной завесой, из-за которой выходил белый свет, сочившийся безмятежностью и красотой. По дороге им встречались группы студентов и европейцев: мужчин и женщин. Хусейн сказал Аиде, по-видимому, он хотел её успокоить, но не прямо, а косвенно:

– Эти европейки смотрят с большим вниманием на твоё платье. Ты удовлетворена?

Её губы раскрылись в восхищённой улыбке, и она с облегчением и твёрдой уверенностью в себе ответила, с милой гордостью задрав голову:

– Естественно…!

Хусейн засмеялся, а Камаль только улыбнулся. Брат её обратился со словами к другу:

– Аиду считают законодательницей мод и парижского стиля во всём нашем квартале…

Всё ещё улыбаясь, Камаль сказал:

– Естественно…

Аида вознаградила его за это мягким и нежным смехом, похожим на воркование голубки, очистившим его сердце от немногочисленных следов, оставленных странным аристократическим спором!..

«Мудрец – тот, кто знает, куда ставить ногу перед тем, как сделать шаг. Ты тоже должен знать своё место, оно не среди этих ангелов. Возлюбленная, что взирает на тебя поверх облаков, возвышается даже над своей ближайшей роднёй. Что в этом такого странного?!..У неё не должно было быть ни родных, ни семьи. Видимо, она выбрала их себе, чтобы они служили посредниками между ней и её преданными рабами. Восхищайся её спокойствием и пылом, скромностью и высокомерием, наступлением и отходом назад, довольством и гневом. Всё это её качества. Утоли любовью своё жаждущее сердце, посмотри на неё. Песок мешает ей идти, и живость её здесь уже не такая шустрая, а шаги становятся всё длиннее, и торс её, словно ветка, качается на слабом ветерке. Однако она придала себе новый вид своей изящной походкой, равной в своей грациозности её обычной очаровательной ходьбе по мозаичной тропинке в саду. А если обернуться назад, то можно заметить её мягкие следы, отпечатавшиеся на песке. Знай, что она – это ориентир на неизвестной дороге, по которой бредут путники в поисках вершин страсти и озарения счастьем. Во время своих предыдущих визитов в эту пустыню твой день проходил в играх и прыжках, равнодушных к дуновениям скрытого смысла, так как бутон твоего сердца ещё не раскрылся… Но сегодня его лепестки, пока влажные от росы, источают восторг и вибрируют от боли. Если тебя и лишили твоего спокойного неведения, зато взамен даровали небесный трепет…, жизнь сердца и напевы света…»

– Я проголодалась…

Это с уст Будур сорвалась жалоба, на что Хусейн ответил:

– Пришло нам время возвращаться. Что вы думаете на этот счёт? В любом случае, нам предстоит ещё долгий путь, и любой, кто ещё не голоден, проголодается…

Когда они подошли к машине, Хусейн вытащил полную сумку и корзину с едой, и поставив их на капот, принялся снимать с корзины крышку. Аида предложила перекусить где-нибудь на одном из блоков пирамиды, и потому они пошли к пирамиде и взобрались на один из камней фундамента. Положив сумку и корзину посередине, они уселись на край камня, свесив ноги. Камаль расстелил газету, которая была в его сумке, и положил на неё еду, которую принёс с собой: две курицы, картофель, сыр, бананы и апельсины. Затем принялся следить за руками Хусейна, пока тот доставал из корзины «ангельскую пищу»: изысканные бутерброды, четыре бокала и термос… И хотя его собственная еда была пожирнее, но на его взгляд – по крайней мере, так казалось – ей не хватало такого же изобретательного изящества. На него напала тревога и стеснение. Хусейн же одобрительно поглядел на двух кур и спросил Камаля, принёс ли он столовые приборы. Камаль вытащил из сумки ножи и вилки, и начал резать кур на кусочки. Аида вытащила из термоса пробку и наполнила все четыре бокала золотистой жидкостью. Тут Камаль не удержался и с удивлением спросил:

– Что это?

Аида рассмеялась и не ответила. А Хусейн просто сказал, подмигнув сестре:

– Пиво…!

– Пиво?

Камаль громко вскрикнул, а Хусейн с вызовом сказал, указывая при этом на бутерброды:

– И свинина!..

– Ты что, шутишь со мной? Я не могу в это поверить…

– Нет, поверь и ешь. Какой же ты скептик! Мы принесли самую изысканную еду и самый вкусный напиток!..

Глаза Камаля расширились от изумления и тревоги. У него отнялся язык и он даже не знал что сказать. Больше всего его волновало то, что всю эту еду и напитки они подготовили ещё дома, а значит, с ведома и одобрения своей семьи!

– Ты разве раньше ничего подобного не пробовал?

– Нет необходимости отвечать на такой вопрос.

– Значит, попробуешь впервые благодаря нам!.

– Это невозможно…

– Почему?

– Почему?!.. На этот вопрос также нет необходимости отвечать…

Хусейн, Аида и Будур подняли свои бокалы и по глотку выпили, а затем повторили ещё раз. Брат с сестрой смотрели на Камаля с улыбкой, как будто говоря ему: «Ну что, видел, с нами ничего не случилось?!». Затем Хусейн сказал:

– Религия!.. Да?.. От бокала пива не опьянеешь, а свинина изысканна и полезна. Я не знаю, насколько мудра религия в вопросах еды!

Сердце Камаля съёжилось от этих слов, и хотя он не переступил границ любезности, всё же с упрёком произнёс:

– Хусейн. Не богохульствуй…

И впервые с тех пор, как начался банкет, слово взяла Аида:

– Не думайте о нас плохо. Мы пьём пиво для возбуждения аппетита, а не ради чего-то ещё. А участие Будур в этом, возможно, убедит вас в наших добрых намерениях. А что касается свинины, то она очень вкусная. Попробуйте сами и не будьте таким ханбалитом-фундаменталистом. У вас есть большие возможности соблюдать требования религии в чём-то более важном…