Текст книги "Камень королей (СИ)"

Автор книги: Елена Середа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 90 страниц)

Паньерд тоже волновался, но его можно было понять. Бледный, с плотно сжатыми бесцветными губами, он сновал вокруг Бутона, подготавливая его к раскрытию, как мать готовит своего ребенка к первому выходу в свет. Леди Мельета, и та меньше хлопотала над Невеньен, когда ей исполнилось десять лет и в поместье пригласили знакомых отца – присмотреться к будущей невесте. Но задание невзрачного жреца было гораздо важнее. Если бы Невеньен выкинула что-нибудь недостойное, дочери генерала это простили бы, а если что-то произойдет с пресветлым када-ри… И об участи Паньерда, и вообще о том, что тогда будет, не хотелось даже гадать.

На лицах десяти служителей богов волнения не было. Все они терпеливо ждали. Невеньен, стоявшая на несколько шагов впереди, видела лишь тех, кто стоял сбоку, по краям выдававшегося полукруга, но знала, что жрецы за ее спиной ведут себя точно так же. Желтые кисти их рук терялись в складках черно-белых роб, когда они наклонялись друг к другу пошептаться или поворачивались, бросая взгляды на Рагодьета: скептические или, наоборот, уважительные – в зависимости от личного отношения к настоятелю. Он сказал, что подбирал свидетелей пробуждения долго, выискивая надежных, честных людей с хорошей репутацией, которым народ поверит и которые в то же время не станут болтать лишнего. «И которые будут говорить то, что нужно Рагодьету», – мысленно добавляла Невеньен.

Ее поразило, что среди приглашенных жрецов не было ни одного истово молящегося. Реакция Тьера, когда он впервые увидел Цветок, была эмоциональнее, чем у них всех вместе взятых, а советник тогда вел себя крайне сдержанно. И это не вспоминая о Ваньете и Парди, которые пали перед Бутоном ниц. Либо доверенные люди Рагодьета уже знали, что встретят, либо они относились к пресветлым духам намного прозаичнее обычных, не посвященных в божественные тайны людей. Невеньен предпочитала считать, что правильно все же первое предположение.

Темп песни, которая текла из губ погруженных в транс жрецов, снова увеличился, участился бой колотушки по барабану. Сердце Невеньен забилось быстрее в такт мелодии. Удивительным образом изменилось и настроение – думать об Иньите, о том, что касалось смерти, больше не хотелось. Хотелось, наоборот, чувствовать жизнь, наблюдать за ней, хотя бы за странными жрецами. А еще лучше – за полетом птицы, за дуновением ветра в кронах деревьев, за тем, как растут цветы и раскрываются их бутоны…

Один из приглашенных служителей богов опустился на колени, вознеся к низким сводам зала молитву. Зашевелились и другие доверенные Рагодьета, подался вперед с жадным взглядом настоятель. Невеньен вдруг осознала, что уже довольно долго не дышит, пристально всматриваясь в Цветок. Он еще не раскрывался, нет, но соки по его венам потекли скорее. Он пробуждался.

Теперь музыка убыстрялась почти каждые тридцать-сорок ударов сердца. Сначала плавно, затем скачками, как будто барабанщик куда-то опаздывал и заставлял вместе с собой торопиться певцов. Мелодия стала резче – если раньше жрецы распевали гласные, то сейчас зачокали, загэкали, зарыкали. Попытавшись разобрать, какой настал момент песни, Невеньен с легким ужасом обнаружила, что больше не управляет собственными мыслями. Они выбирали путь сами, переметываясь с одной темы на другую и ни на мгновение не останавливаясь. Они осторожно дотрагивались до всего, что было в памяти Невеньен, и испуганно отдергивались, если воспоминания оказывались неприятными, или восторженно набрасывались на них, зарываясь глубже во все, что касалось жизни, движения, бега вперед. Еще немного – и сердце стучало как бешеное, грозя выпрыгнуть из горла, а кожа от неизъяснимого волнения покрылась мурашками. Невеньен с трудом отвела взгляд от пульсировавшего Бутона, и посмотрела на Тьера. Старик прижимал к сердцу кулак. На пергаментной коже выделялись набухшие синие вены, уголки губ приподнимались в недоуменной улыбке, как будто советник сам не знал, чему радуется. Скорее всего, так оно и было – схватившись за свое лицо, Невеньен поняла, что тоже против воли улыбается. Ее это не встревожило – спустя миг она вообще забыла об этом, отдав волю разбушевавшейся песне жизни.

Нечто странное происходило не с ней одной. Паньерд не мог устоять на месте и пританцовывал, Рагодьет вцепился в свои вздрагивающие руки и кусал губы, словно удерживал себя от того, чтобы не броситься к Цветку и начать силой раскрывать его лепестки. Поддались влиянию мелодии и приглашенные служители богов: колыхались робы, под которыми жрецы выстукивали ногами ритм, покачивались головы на тонких и толстых шеях, и почти все мужчины, вряд ли отдавая себе в этом отчет, подпевали песне, которую не знали. Оставались серьезными лишь восемь певцов и барабанщик – они хмурились, на лбах и шеях от напряжения вздувались жилы.

Совсем скоро песня грохотала на весь зал. Ее наверняка было слышно наверху, в храме: от мощных басов, казалось, резонировали мраморные стены, а тенора почти разрывали барабанные перепонки. Не верилось, что такая сила способна исходить всего от восьми человек, даже если им подпевали, и тем более не могло быть, чтобы люди могли породить подобную мелодию. Однако Невеньен переполнял не страх – все чувства слились в одно, которому она не могла подобрать название и от которого едва не захлебывалась. Оно распирало грудь и стремилось выбраться из клетки, в которой сидело невыносимое количество времени. На окраине разума Невеньен промелькнула бесцветная, выхолощенная от эмоций мысль, что плоть сейчас разойдется, как кожура спелого плода, и наружу вырвется что-то такое, как сама жизнь, что-то…

По залу неведомо откуда пронесся порыв ветра, затушив часть светильников. Песня оборвалась на полувдохе; восемь жрецов и барабанщик без чувств повалились на пол. Невеньен судорожно заглотнула обжегший горло воздух – такой же всхлип раздался и от всех, кто ее окружал, заглушив треск расходящихся лепестков. Они подавались в стороны нехотя, с каменным скрежетом, крошась по краям в голубую пыль. Свершилось! Рождалось новое Дитя Цветка!

Если кто-то из жрецов еще не пал на колени, то он сделал это сейчас, так же как и сама Невеньен. Она не думала ни об испачканном платье, ни о чем, кроме пресветлого када-ри, который должен был вот-вот появиться из Бутона. В наступившем полусвете-полутьме было плохо видно выражения лиц, но, должно быть, все они всматривались в огромный лазурный Цветок с одинаковым пристальным вниманием, с таким же замиранием сердца, как Невеньен. Она замечала лишь Паньерда – коленопреклоненный жрец с упоением тянул руки к своему детищу. Он был счастлив, как не бывают счастливы отцы, принимающие в объятия первенца, потому что у людей не рождаются пресветлые када-ри.

Бутон раскрывался медленно, пока, наконец, что-то не ударило его изнутри. Оглушительно щелкнув, один из лепестков надломился у основания и с плеском упал в резервуар, разбрызгав голубую от взвеси воду. Затем так же шлепнулся второй, третий – и из-под четвертого показалось Дитя.

Это была она. Прекрасная, как ни одна смертная женщина, када-ри высовывала руки из Бутона и с ожесточением толкала неподдающийся лепесток. Ее гладкая кожа была молочно-белой, а тело испещряли ярко-голубые прожилки – того же цвета, что и майгин-тары, энергией которых она питалась. Дочь Цветка была маленького роста, ее влажные от соков Цветка синие волосы походили на озерные водоросли, а хрупкие ручки – на веточки, которые безуспешно пытались справиться с каменной оболочкой. Они с бессилием царапнули жесткую преграду, и детское, с несформировавшимися чертами лицо исказилось в панике, обнажив мелкие и острые звериные зубы. Изо рта, из которого должен был исходить мелодичный голос, раздалось змеиное шипение. Невеньен невольно отшатнулась. Эйфория, в которую ее ввела волшебная песня, начала понемногу проходить, и в голову закралась богохульная мысль: что если Дитя Цветка скорее животное, а не создание с человеческим разумом?

Паньерда, видимо, подобные вопросы не волновали. Осознав, что када-ри не может выбраться из собственной «скорлупы», он кинулся обламывать лепестки под оторопелыми взглядами жрецов, королевы и ее главного советника. Невеньен – остальные, судя по всему, тоже – и подумать не могла, что такому могущественному созданию, которое, если верить легендам, разносило горы по камешкам, способна понадобиться помощь. Но древние предания со всей очевидностью лгали – как и в случае с нисхождением Дочери Цветка с Небес в Кольведе.

Несколько мгновений в зале слышались только треск затвердевших лепестков, невнятное бормотание – молитва одного из жрецов – и звериный сип када-ри. Наконец, хранитель на руках вытащил из Бутона хрупкое женское тельце. Ожидавшие совсем иного, все в шоке наблюдали за тем, как оно конвульсивно дергается. До сих пор с губ Дочери Цветка не сорвалось ни единого членораздельного звука. Она шипела, рычала, как волчонок, и даже укусила Паньерда за предплечье – на белой ткани робы проступили красные пятна.

– Что вы стоите? – внезапно завопил он, обведя обомлевших людей безумным взглядом. – Надо ей помочь!

– Как? – ошеломленно спросил коренастый жрец сбоку от Невеньен. – Ты же хранитель Бутона, ты изучал все сведения о пресветлых када-ри, так скажи нам, что делать!

– Я… Я не знаю! С ней что-то не так. Это не должно быть так!

Паньерд в отчаянии провел ладонью по лицу юной девушки, которую нежно прижимал к груди. Дочь Цветка больше не барахталась в его объятиях. Она успокоилась, но не оттого, что почувствовала себя в безопасности. Када-ри слабела с каждым движением, вяло раскинула руки с птичьими когтями и перестала держать голову ровно, запрокинув ее назад, – если бы не Паньерд, то она бы моталась, как незакрепленный мешок на крупе скачущего коня. Васильковые губы все еще поднимались в оскале, но доносившийся из горла хрип постепенно затихал. Еще несколько мгновений – и небесно-синие глаза волшебного создания, уставившись вверх, навсегда застыли.

– Пресветлая када-ри… Великая Дочь Цветка… Проснись… – бессмысленно шептал хранитель, легонько встряхивая ее щуплое тельце.

Первой от замешательства очнулась Невеньен. Она поднялась с колен и приблизилась к када-ри. Когда очарование от песни полностью развеялось, а надежды на появление всемогущего существа, которое решит все проблемы, рассыпались в прах, Дочь Цветка уже не казалась кем-то, в чьем присутствии нужно благоговеть и задерживать дыхание. Невеньен с горечью вспомнила свой первый визит во внутреннее святилище – ей казалось, что в присутствии не то что самого када-ри, а даже Бутона нельзя сквернословить и предаваться праздным размышлениям. А сейчас она понимала Рагодьета, чье поведение так возмутило ее тогда. Када-ри не были чудесными мудрыми существами, объятыми ореолом света. На руках Паньерда лежало всего лишь мертвое тело – необычное, но такое же слабое и смертное, как тысячи людей.

Невеньен ощутила приступ раздражения, который окончательно разъел все остатки почтения, которое она когда-то испытывала. Столько усилий, ресурсов пропало зря! Из сокровищницы в храм забрали две бочки с майгин-тарами. На сумму от их продажи можно было несколько месяцев кормить беженцев с Севера, теперь же у Невеньен не было ни денег, ни волшебного спасителя. Тьер в который раз оказался прав – рассчитывать можно было только на себя.

– Кто-нибудь, проверьте, пожалуйста, что со жрецами в обмороке, – распорядилась Невеньен. – Тело Дочери Цветка нужно осторожно вынести, накрыв тканью, и сжечь на погребальном костре. Если кто-то ее увидит, то и храм, и нас с вами раздерут на клочки. Жрец Паньерд, вы сможете вынести ее?

Он не отвечал, гладя мертвую када-ри по мокрым волосам. Сзади зашуршала ткань – кто-то из приглашенных жрецов проверил у певцов пульс.

– Они живы, но очень истощены, – сказал мужчина.

– С ними все будет в порядке, – ответил Рагодьет. – Через пару часов они придут в себя. Они пели Песню Жизни, так и должно быть.

– А мне показалось, что хранитель сказал, будто что-то пошло не так, – произнес Тьер. Он все еще стоял на коленях, морщась и потирая поясницу. Мелодия настолько захватила его, что он не думал о радикулите, когда, подобно всем в зале, склонился перед раскрывающимся Бутоном. – Не вынуждайте меня думать, что вы плохо подготовились к ритуалу, и поэтому произошла катастрофа.

Настоятель, уже успевший подняться на ноги, побагровел.

– Как вы смеете?! Это вы сомневались в успехе и – не побоюсь сказать – даже в божественной сущности Дочери Цветка! Я бы не исключал вероятности, что ритуал завершился провалом из-за присутствия здесь такого неверующего человека, как вы!

Невеньен пропустила их склоку мимо ушей – не было ничего удивительного в том, что после неудачи все ответственные за случившееся начали обвинять друг друга. Гораздо более важным ей казалось успокоить хранителя, по чахоточным щекам которого текли слезы. Он качался из стороны в сторону, не отпуская от себя Дочь Цветка. Паньерд не только не был способен трезво обдумать, как скрыть от непосвященных смерть када-ри и не допустить бунт среди прихожан, – казалось, что он вообще на грани сумасшествия.

– Жрец Паньерд, пожалуйста, успокойтесь, – Невеньен, поколебавшись, дотронулась до его плеча.

Что ей следовало сказать? Что ничего не изменилось и нужно жить дальше? Ложь – во-первых, изменилось, а во-вторых, Паньерд, который фактически собственными руками вырастил Бутон, переживал потерю несравнимо острее, чем кто-то еще. Но как тогда его утешить?

– Жрец Паньерд, этого никто не мог предвидеть. Прошу вас, не плачьте…

Наверное, она все же ляпнула что-то не то, потому что хранитель скрючился над када-ри, издав всхлип.

– Неправда, я все предвидел, я все знал… О боги, почему же так больно-то, почему так больно…

– Что?!

Паньерд снова проигнорировал ее вопрос. Вместо ответа он встал и опустил Дочь Цветка в резервуар с водой. Када-ри выглядела невесомой, но погрузилась на дно так, будто была изваяна из гранита.

– Я все знал… – опять еле слышно забубнил Паньерд. – Я все знал и позволил ей, дочери богов, родиться и умереть… О-ох, да проклянут меня все боги Небес и Бездны…

У Невеньен появилось плохое предчувствие. Она вцепилась жрецу в руку.

– Что значит, что вы все знали?!

Шепотки в святилище словно обрезали ножницами. На возглас обернулся Рагодьет с перекошенным от ярости лицом.

– Паньерд, приди в себя. Ты слышишь? Паньерд, ты не имеешь права… Эй!

Хранитель, прижав к лицу измазанные в майгин-таровой пыли ладони, сорвался с места и бросился к лестнице. Рагодьет всколыхнулся всем телом, намереваясь побежать за ним, но Невеньен успела первой.

Она промчалась мимо лежащих в обмороке мужчин и доверенных Рагодьета, которые недоуменно переглядывались и пожимали плечами. Все они до сих пор выглядели ошарашенными, и никто из них даже не попытался остановить Паньерда. К счастью, он не был выдающимся бегуном, к тому же, догнав его, Невеньен обнаружила, что он и не собирался далеко убегать. Вряд ли бедный хранитель вообще толком понимал, что делает, просто поддался порыву остаться наедине со своим горем. Невеньен хорошо знала, как это бывает, но позволить Паньерду замкнуться в себе она не могла.

Жрец застыл на верхних ступеньках лестницы, перед дверью в приемную настоятеля. Он уткнулся головой в угол и скреб лбом по белой штукатурке, оставляя на коже ссадины. Его трясло от рыданий. На оклики Паньерд не реагировал, и Невеньен, задавив жалость к нему и взяв хранителя за локти, развернула его к себе. На вид он не был слабым или худым, но крутанулся так, что чуть не упал со ступеньки. Невеньен мимоходом удивилась собственной силе. Наверное, виной была клокочущая внутри злость. Если они с Рагодьетом все это время знали, что када-ри умрет, если они все это время только морочили ей голову…

– Что ты знал? – Невеньен грубо встряхнула мужчину, хотя он был на голову выше нее. – Отвечай мне, что ты знал о Дочери Цветка!

Его пришлось потрясти еще несколько раз, прежде чем он заговорил, закрывая лицо руками.

– Простите, моя королева… О боги, простите, я не хотел этого, честное слово, не хотел… Я надеялся, что она родится здоровой, я молил об этом Альенну, Каэдьира, ох, я умолял не только Небеса, я сделал богатые подношения всем богам Бездны, чтобы они дали ей родиться…

Невеньен стиснула зубы и еще раз ощутимо ткнула жреца в живот.

– Отвечай внятно! Почему ты считал, что она может не родиться здоровой? Почему мне никто не доложил о твоих подозрениях?

Кадык Паньерда заходил ходуном – хранитель проглотил очередные рыдания.

– Развитие… Ее развитие было слишком медленным. Бутон должен был созреть за четыре дня и раскрыться, но он вырос и сразу окаменел. Я не знаю почему… В руководстве было сказано, что окаменение Бутона приведет к его гибели. Но мы все сделали правильно! Может быть, в манускриптах была какая-то ошибка. Может быть, мы плохо молились… Я не знаю. Цветок как будто бы умер, он запер внутри Дитя и не давал ей выйти… Мы не могли раскрыть его, чтобы не повредить пресветлую када-ри, вообще ничего не могли сделать, только поддерживать его Песнью Жизни, чтобы он не зачах. Все эти месяцы мы искали способ все исправить, честное слово, моя королева, клянусь вам…

– Это правда? – прозвучал снизу мрачный голос Тьера.

Невеньен отпустила смявшуюся робу жреца и оглянулась. Она так внимательно прислушивалась к бормотанию хранителя, что не заметила, как по лестнице поднялись настоятель и главный советник. Они одаривали друг друга такими взглядами, что еще чуть-чуть – и между ними заискрились бы молнии. Рагодьет стоял впереди, перегораживая узкий проход и явно намереваясь не пускать наверх кривящегося от боли в пояснице Тьера. Тучный настоятель тяжело дышал, по полному лицу шли красные пятна гнева, руки впервые были сжаты в кулаки, а не складывались в набившем оскомину "обмывающем" жесте.

– Даже если правда, то что? – огрызнулся Рагодьет. – Цветок окаменел, но был жив. Я лично перепроверил за Паньердом текст фолианта. Ошибок мы не допустили, а плохие предчувствия Паньерда еще ничего не значили. Я не мог только из-за них провести ритуал пробуждения, чтобы посмотреть, что получится, или прекратить Песнь, чтобы Бутон окончательно окостенел. В таком случае пресветлая када-ри без сомнений погибла бы, похороненная в каменной могиле, без возможности вознестись душой на Небеса. Кто бы мне сказал спасибо за убийство спасительницы Кинамы?

Невеньен почувствовала, что закипает от ярости.

– Все это длилось целый месяц только ради того, чтобы вам кто-то сказал спасибо? Вы лгали мне, обманом вытягивали драгоценные кристаллы только ради этого?! Почему вы не могли честно сказать обо всем сразу?

– Моя королева, я вас умоляю! – настоятель с горечью усмехнулся. – Какой дурак будет честен с правителем? Если ваши чиновники начнут рассказывать вам об истинном положении дел, то они лишатся голов в лучшем случае на следующее утро. Откуда мне было знать, что вы не отправите меня на плаху, стоит мне сказать, что мы загубили пресветлую када-ри и понятия не имеем, как исправить неизвестную ошибку?

– Что, по-вашему, остановит меня от того, чтобы не поступить так сейчас? – процедила сквозь зубы Невеньен.

– Ничего, – неожиданно спокойно ответил он, глядя на нее снизу вверх. – Кроме того, что я действительно старался вылечить Бутон и помочь Дочери Цветка родиться здоровой. Все кристаллы, которые вы прислали, пошли на ее подпитывание. Я ничего не украл и проводил все свободное время за книгами в поисках лекарства. Все десять жрецов, которых вы видели внизу, – а они не последние в храмовой иерархии люди, – разными способами помогали мне, чтобы спасительница Севера появилась на свет. Думаете, многое изменилось бы, если бы я сразу сказал о нашей проблеме?

– Многое! – рявкнула Невеньен.

– Нет, – с таким же равнодушием сказал Рагодьет. У него был такой вид, будто он махнул на все рукой и заранее смирился с тем, что его казнят. – Вы отлично знаете, что изменилось бы немногое. Вероятно, больше человек искали бы решение проблемы, но я не думаю, что ее можно найти. Мы перерыли все имеющиеся у нас книги, я даже посылал запрос в Кольвед, но и там для меня не нашли ничего нового. Все остальное было бы точно так же.

– Вы хитрый человек, настоятель, – по тону Тьера было непонятно, произносит он это с осуждением или уважением, но смотрел советник на Рагодьета неласково. – Многое изменилось бы для вас. Расскажи вы о подозрениях жреца Паньерда – и предстали бы перед королевой как человек, который загубил дитя богов. А после месяца вождения нас за нос вы представили все так, будто от вас ничего не зависело и как будто смерть Дочери Цветка – это воля богов. Так, кажется, любят приговаривать жрецы?..

– Все и было в воле богов, – упрямо сказал настоятель. – Вы видели, что пресветлая када-ри вышла из Бутона живой. Если бы не…

– Если бы не признание жреца Паньерда, – прервала его Невеньен, – вам, возможно, удалось бы меня в чем-нибудь убедить. Но теперь я знаю, что вы лгали мне и что вы поставили собственную выгоду выше блага Кинамы. Даже не рассчитывайте на снисхождение.

– Воля ваша, моя королева, – Рагодьет склонился, не утруждая себя низким поклоном, однако за показной небрежностью Невеньен с легкостью различила сильное волнение, от которого голос настоятеля немного подрагивал. – Прошу вас помнить о ходящих среди черни слухах, что вы замешаны в сокрытии божественного Бутона. Пока еще никто не упрекает вас в убийстве пресветлой када-ри, но ведь дойти может и до такой нелепицы…

– Вы мне угрожаете! – возмутилась Невеньен.

– Вы хотели, чтобы я был с вами честен, – напомнил настоятель, с вызовом глядя на нее, словно она была не выше него по статусу и даже не ровней, а гораздо ниже.

Если бы он знал хотя бы о толике того, что в этот момент она мечтала с ним сделать, то предпочел бы закопать себя в землю сам. Впрочем, мечтать о мести обидчику мог любой, а королева обладала еще и почти неограниченной властью для этого. Не припугнуть ли, в самом деле, наглого настоятеля казнью?..

При этом слове в памяти Невеньен вспыхнула тошнотворная картинка – Гередьес, по частям выставленный перед воротами Эстала, чтобы каждый приходящий в город мог убедиться в смерти узурпатора. Затем – сильнее всего кольнувшее виной – воспоминание о Тори Недгерде, который посочувствовал трем плененным девушкам и которого за это приказали вздернуть на крыше Гайдеварда. Невеньен до сих пор винила себя даже за казнь Вьита.

Нет, убийств она больше не допустит, тем более сгоряча. Но управу на Рагодьета все же найдет.

– Вам тоже не стоит забывать, настоятель, что народ не без оснований подозревает в грехе и вас, – подчеркнуто вежливо произнесла Невеньен. – Разозленные прихожане собираются не у стен Эстальского замка, а возле вашего храма… Поэтому на вашем месте я бы хорошо подумала, прежде чем угрожать.

Развернувшись и решительно оттолкнув от себя дверь в приемную, она заметила, как одобрительно кивнул Тьер. Он не стал ничего добавлять к ее тираде, но облегчения Невеньен это не принесло. Она внезапно поняла, что погналась за Паньердом зря. Лучше бы ей пропустить мимо ушей те обмолвки, списав их на короткое затмение разума от постигшего хранителя горя. Чего она добилась, узнав наверняка, что Рагодьет врал? И без этого было ясно, что он жаден до выгоды. Они могли бы расстаться друзьями, а расставались врагами.

Уходя из коридора, Невеньен переступила через Паньерда, который все еще крючился в углу и лил безудержные слезы. Ей стало жаль хранителя. Без сомнений, Рагодьет отыграется на нем за порчу отношений с королевой. Увы, помочь она ему ничем не могла – внутренние дела храмов находились вне ее компетенции, и даже суды у жрецов были свои. Какая ирония! Невеньен не могла защитить одного человека, но как-то должна была спасти от када-ра целый Север.

И гибель ребенка богов не заставит ее сдаться.

* * *

За окном густела глубокая ночь. Когда в кабинет пришел Окарьет, Невеньен уже вовсю зевала и собиралась идти спать. Несмотря на все удары последних дней – предательство Иньита и сегодняшнюю смерть пресветлой када-ри, – она не чувствовала себя такой подавленной, как вчера, перед посещением Бьелен. У нее появилась цель, которая зрела внутри уже давно, но оформилась в слова только сейчас. А всегда, когда точно знаешь, что делать, вынести тяжелое бремя становится немного легче.

Положив на загруженный стол пухлую папку – свой непременный атрибут, секретарь поежился и с неудовольствием скосил черные воробьиные глаза на распахнутые окна. Невеньен отчего-то полюбила гуляющий по комнатам холодный ветер, но ее посетителей он заставлял чувствовать себя неудобно.

– Моя королева, завершено расследование в отношении человека, подозреваемого в разглашении сведений о местоположении Дитяти Цветка.

– Быстро у шпионов это получилось, – оценила Невеньен. – Они выяснили, чья это вина?

– К сожалению, вещественных доказательств нет, но есть свидетели, которые могут подтвердить, что слышали в таверне отрывки чересчур вольнодумной беседы, которую вел один из королевских гвардейцев.

Она хмуро оглядела потупившегося Окарьета. Это был не тот результат, который Невеньен ожидала и который хотела бы слышать.

– На ритуале с разрешения настоятеля присутствовало десять жрецов. Десять, – тихо напомнила она. – Со стороны Рагодьета существовали еще посвященные в тайну люди. Неужели их всех проверили и все они чисты от подозрений?

– Моя королева, обвинить их – это действительно в наших интересах, – согласился Окарьет. – Однако мы не можем сделать это беспочвенно. Все сведения, которые предоставил настоятель Рагодьет о своих помощниках, были признаны достоверными, а их связи – безупречными. Беспокойство нашим шпионам внушил лишь эпизод с королевским гвардейцем. Если вы прикажете, за всеми подозреваемыми установят более пристальное наблюдение…

– Не нужно, – перебила Невеньен.

Такая мера потребовала бы долгого времени, к тому же в ней уже не было смысла. Дочь Цветка умерла, а ее тело сожгли – Рагодьет, невзирая на ссору с королевой, совершил погребальный ритуал при ее доверенных людях, уничтожил окаменевший Бутон и вернул неизрасходованные кристаллы, демонстрируя, что не будет использовать свой шанс подставить Невеньен. Все-таки настоятель был по-своему честным человеком, хотя отношения между ними теперь были навсегда испорчены. Особенно после того, как гвардейцы забрали у Рагодьета все книги и записи, касающиеся Дитяти Цветка, а над участвующими в ритуале магами поставили регулярное наблюдение. Что с ними делать, Невеньен все еще размышляла.

– Так и у кого из гвардейцев слишком длинный язык? – спросила она.

Окарьет поклонился, словно за что-то извинялся.

– У телохранителя Ваньета.

То есть у одного из тех гвардейцев, которые считались наиболее надежными… Невеньен закрыла ладонью глаза. Ваньет в самом деле вел себя в последнее время странно, и началось это после того, как она необдуманно взяла магов в святилище, не последовав совету Рагодьета. Видимо, вера оказалась для гвардейца важнее, чем клятва молчать обо всем том, что он слышит и видит на службе у королевы. И винить в этом Невеньен могла только себя – ее ведь предупреждали.

– Ваньета уволить и наказать, – приказала она.

Телохранитель обязан понести кару за нарушение клятвы. А наказание Невеньен будет таким, что ей придется просить у Рагодьета прощения. Делать это не хотелось, но так будет правильно.

– Кого назначить телохранителем вместо него? – Окарьет с готовностью снял с планшета лист бумаги, легший перед Невеньен поверх прочих документов. – Я имел смелость заранее подготовить для вас список кандидатов.

Она скользнула взглядом по именам. Самые лучшие, самые преданные… Так ли это? Ваньет тоже считался "самым" и в итоге не оправдал это звание. Занять его место мог только тот, кто уже был проверен временем и тяжелейшими заданиями. Невеньен знала подходящего человека, но в список его не вставили – калека не имел права называться лучшим.

– Составь приказ на имя Дьерда Адэлла.

– Но он… – кудри Окарьета взвились над головой облаком, когда секретарь с непониманием всплеснул руками.

– Калека? – Невеньен изогнула бровь. – Да. Зато я могу быть уверенной в том, что он не станет трепать языком и провоцировать этим бунты. Немаловажное качество, по-моему.

– Как скажете, моя королева, – покорно ответил Окарьет. – Но вы уже подписали приказ о его переводе из гвардии в один из отрядов армии магов. Вы отмените это решение? Позвольте напомнить, что он подавал вам личное прошение о переводе и отправке в Кольвед.

– Поменяй только назначение.

Секретарь вопросительно посмотрел на нее.

– Как ваш телохранитель сможет исполнять обязанности, если будет находиться настолько далеко от вас?

– Он не будет далеко. Я тоже поеду в Кольвед.

Что бы Тьер ни говорил, там она способна принести больше пользы, чем здесь, давая одобрение давно принятым другими людьми решениям и допуская ошибку за ошибкой. К тому же Иньит останется позади, и его не придется видеть каждый день. А если Дети Ночи победят армию магов, то у Невеньен по крайней мере будет прекрасная возможность умереть за свой народ.