Текст книги "Версты"

Автор книги: Борис Пастернак

Соавторы: Сергей Есенин,Марина Цветаева,Исаак Бабель,Алексей Ремизов,Дмитрий Святополк-Мирский (Мирский),Николай Трубецкой,Сергей Эфрон,Лев Шестов,Илья Сельвинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 71 страниц)

НИКОЛАЯ БЕРДЯЕВ

ствия исторической смерти старой России в революции. Но эсхатологическое соенаше имеет и совсем другой смысл, который не допускает проецирования в исторической хронологии. Эсхатологизм есть вечное начало в христианстве и во все времена являлись в христианском мире носители эсхатологического сознания. Забвение эснатологии означает в истории церкви окостенение и омертвение, угашение духа. Все первохристианство было эсхатологично и великая правда этого эсхатологизма не опровергается тем,что конец мира и Второе Пришествие не наступили так скоро, как ждали, и начался для христианства длинный исторический путь. Даже в католичестве, наименее эсхатологической форме христианства, периодически являются личности яркой эсхатог логической настроенности. Достаточно назвать Св. Гильдегарду, Марию де Балле, пли в наше время Л. Влуа. Эсхатологизм означает переход в иной план бытия, который совсем не подчинен власти исторического времени, из которого переход в историческое время есть лишь символическая проэк-ция. В известном смысле конец мира и Второе Пришествие вечно близки, но затверделость, окаменелость сознания, порабощенность времени «мира сего» мешает это видеть. Христианский мир устроился так, как будто бы конца никогда не будет, как будто бы историческое время безконечно и Второго Пришествия не будет. Это есть церковный позитивизм, бытовое христианство, приходское по своему кругозору православие. Оффициальное католичество в совершенстве умело устроится так, какбудто бы никогда не будет конца мира п Второго Пришествия. О Втором Пришествии Христовом с большим трудом можно напомнить христианскому миру, который вообще имеет тенденцию к оцепенению. Напряженное искание Царства Божьего беспокоит церковных позитивистов и представляется им не то ересью, не то революцией. Эсхатологизм есть профетическьй элемент в христианств И самый острый вопрос,к которому приводит русская религиозная мысль есть вопрос о том, существует ли в христианстве профетическая стихия, он правданали она. У славянофилов этот профетический элемент был еще ела выражен и недостаточно осознан, но он очень силен у Достоевского, у Бухе-рева, у Вл. Соловьева, у Н. Федорова, у некоторых мыслителей начала XX века. Не только в христианстве, как религии абсолютной и наиболее полно! но и во всякой религии, во всей религиозной истории человечества есть зл мент сакраментальный, носителем которого является жрец и священник, элемент профетический, носителем которого является пророк. Без эп двух элементов нет полноты религиозной жизни.

Мировая религиозная жизнь внизу имеет два источника – народнь религиозный коллектив и религиозную личность. Священник есть выраа тель религиозного коллектива; пророк – религиозной личности. Коллсктя и личность могут находиться в видимом антагонизме и борьбе. Профетическа

религиозная личность может восставать против коллектива. Но в более глу-эоком смысле и религиозная личность служит соборной религиозной жизни. Видно это бывает не сразу, лишь в последующих религиозных поколениях. Гак было и с ветхозаветными пророками, которых побивал камнями народный коллектив и которые оказались выразителями религиозной судьбы Израиля. Священническая стихия в религии означает сакраментальное освя-цение жизни народного коллектива через его выразителя священника. Пророческая стихия в религии означает не освящение, жизни, а реальное даиенение жизни, преображение жизни, напряженное искание Царства Вожьего л Второго Пришествия. Сакраментализм есть консервативное нача-ю в религии, профетизм есть начало обращенное к будущему, творческое шало. Оба начала вечно присущи христианству и должны восполнять друг 'руга. Сакраментализм, освящающий жизнь, но боящийся изменения жиз-ш, легко склоняется к отрицанию профетизма и готов признать себя един-твеппым началом подлинной церковности. Отсюда духовная борьба впутри Вистианского мира, которая не прекратится до конца времени, до Второго Пришествия. Профетическое начало есть вечное начало и есть люди профе-ического духа, хотя это совсем еще не значит, что они мнят себя пророками, [одобпымп Исайе, Иеремии и Иезекеилу. Путь профетичешш есть путь к гару и человечеству, обличение зла мира и изживание судеб народа и челове-ества, это не есть путь отрешенности от мира, не есть путь индивидуальной вятости или во всяком случае путь иной святости. Тип ирофетическин не <аъ путь святости и его значение не измеряется степенью святости. Это есть б'ективная истина, подтверждаемая историей религиозной жизни челове-ества. Лютер, независимо от оценки его дела, должен быть причислен к рофетическому типу и он чужд святости. Профетизм есть установка рефор-аторская , а не охранительная. Это различие очепь важно усвоить, чтобы онять характер русских духовных течений. Исключительно охранительное, Мфаментальное, священническое православие должно было быть враждебно зчениям русской религиозной мысли ввиду их профетического, реформатор-кого, эсхатологического характера. Для консервативного, исключительно зященнического, враждебного профетизму православия все течение русской елигиозной мысли должно было представляться в лучшем случае лишь полу-ерковным, приближающимся к церкви и подготовляющим к церковной жиз-а тех, которые от церкви отпали, а в худшем – еретическим, не православии, вольнодумным. Церковный консерватизм и сакраментализм живут сти-вей авторитета и движутся пафосом ортодоксии, онивыражаютприродуколек-иа. Религиозный профетизм всегда реформаторский, живет стихией свобо-* и движется пафосом истины и правды, понимает христианство как задаче, а не только как данность. Православие хранило истину и в этом его ве-

НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ

ликая правда, но не достаточно раскрывало ее и недостаточно реализовало ее. • в жизни. Требование дальнейшего раскрытия православия и реализации его в жизни есть требование профетическое и оно исходило от наших твор– . ческих религиозных мыслителей. Священнический же сакраментализм имеет . тенденции,) к прив]1а.щению христианства в религию закона.

Это – Еечная тенденция, обнаруживающаяся и в язычестве и в христиан– : стве. И только прифетпзм восстает против законничества и напоминает о том, что христианство есть религия благодати, свободы и любвп, есть весть о наступлении Царства Божьего. Отсюда вытекает совсем иное понимание I русской религиозной мысли, чем то, которое свойственно реакционному православию напито йфеяейв. Русская религиозная мысль не приближалась к '■ церкви и церковной жизни, а была, творческим движением внутри церкви, обогащением и восполнением церковной жизни, новой проблематикой в церк-1 ви. Смешно и жалко противопоставлять этой проблематике приходское православие, бытовую церковность. Католики возращаготся к ЭОМЯ Аквинату для борьбы с новыми течениями, но у нас не было вомы Акни-ната к которому молено было бы вернуться. Если современное православное. поколение пе хочет задумываться пат этой проблематикой и не хочет делать духовных усилий для ее разрешения, то она останется обращенной к поколе– I ниям грядущим. Можно критически относиться ко многим идеям Вл. Со– ; : ловьева,—я, например, совсем не разделяю его теократической утопии, его-' склонности к внешним униям, его рационалистической манеры философство-.-;' вать*)—ко смешно и жалко противополагать проблематике Вл. Соловьева.-движимой профетическим духом, бытовую церковность «Догматику» Митрополита Макария (кстати сказать гораздо более близкую по духу своему католической схоластике, чем свободная теософия Вл. Соловьева, вдохновленная Я. Веме, Фр. Ваадером и Шеллингом) и коллективный папизм епископов, никогда не умевших защищать достоинства православия. Вл. Соловьев очень сложен и многосоставен. И теперь часто забывают, что у него был огромный моральный пафос, связанный с.требованием осуществления христианской правды в жизни.реального.а ве условно-риторического осуществления. Христианство Вл. Соловьева есть христианство после опыта, новой истории, которого не хочет знать назенно-бытовое православие, и в этом огромный смысл его явления.

*> В моем личном духовном и умственном развитии В. к Соловьев играл сравнительно небольшую роль, гораздо больше значения имел не только Достоевский, но И Хомяков и Несмелоп. а из запад-; ных источников Вл. Соловьева —■ более всего Я. Веме.

РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ МЫСЛЬ И РЕВОЛЮЦИЯ

Часть II

I

Вопреки мнению славянофилов об органическом характере русской истории, нужно решительно сказать, чти именно для русской истории характерны расколы, которых в такой форме не знает история западно-европейских народов. До Петра у нас возник религиозный раскол старообрядчества, который имел очень сериозные последствия в русский истории. После реформы ■юра весь петровский период русской истории характеризуется глубоким расколом между верхним культурным слоем и народом, а в XIX веке – между интеллигенцией и народим, между властью и обществом. Русское народничество было бессильной попыткой интеллигенции приблизиться к народу и слиться с ним. Народ представлялся тайной, еще немой, пе сказавшей своего слова стихией, в которой скрыта великая правда,, дли народи» честна, религиозного – Бог, истинная вера, для народничества безрелигиозного – правда социал ьная, истинный социализм. Народничество и было выра-имшем беспочвенности исторической русской интеллигенции. Интеллигенции не чувствовала себя органической частью народа, не сознавала себя юродом н потому народ сделался для пес предметом культа. Правда народнической интеллигенции .начиная с Радищева,была в ее борьбе против крепостного нрава. Революционная интеллигенция искала социальной правды. Эта интеллигенция превратилась у нас в секту, выдвинувшую своих подвижников п героев. Эта иптеллигснцяи хотела опереться на парод понятый, главным образом, как крестьянство, но от народа, от народных верований и упований она была далека и народом отрицалась. Поэтому она была раздавлена после убийства Александра II, – факта рокового, и началось реакционное царствование Александра III. Лишь во второй половине 90г.г.началось новое революционное возбуждение в русском обществе, возникло революционное движение, которое привело к маленькой революции 1905 г.,а потом к большой революции 1917 г. В конце XIX века русская интеллигенция переживает очень серпозный и чреватый последствиями кризис в марксизме. Факт возникновения русского марксизма не 1 получил еще надлежащей оценки. Между тем как русский марксизм был одним из путей преодоления беспочвенности руской интеллигенции, ее политического бессилия. Это представляется на первый взгляд пародоксом. Народничество было своеобразной русской идеологией и оно было выраже^ таем беспочвешести. Марксизм же был идеологией, заимствованной из Западной Европы, и он обрел почву и силу, которые еулили ему победу в револю-

НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ

ции, сокрушившей императорскую Россию. В русской революции оказалось господствующим течение,вышедшее из недр русского марксизма,а не народничества. Русское народничество было утопично и романтично, русский марксизм был социальным и политическим реализмом. Марксизм разложил самую идею «народа* на социальные классы противоположных интересов и сделал невозможным мечтательное отношение к народу. Для поколения русских марксистов произошел двойной процесс. С одной стороны произошло освобождение политики от утопических и романтических элементов, которые в старом народничестве приводили к тому, что вся духовная энергия уходила на мечтательную политику, порабощая ей всю духовную культуру. Революционизм народнической интеллигенции был их религией, их философией, их искусством, их моралью, ни для чего не оставляя свободного места. С другой стороны социально-политический реализм марксизма способствовал освобождению духовного творчества, духовной культуры от исключительно! власти политика,от социального утилитаризма. Поэтому получался такой парадоксальный результат, что марксизм, материалистический по своему духу лгривел к повышению умственной культуры в русской интеллигенции и из недр его вышло идеалистическое движение. Марксизм был более интеллектуален и ориентирован к об'ективному. народничество же было эмоционально и ориентировано к суб'ективному.

В последние годы прошлого века часть русской интеллигенции пережида; не только марксизм (правда в критической, а не ортодоксальной форме), но и большой духовный под'ем, духовный кризис, обративший к реальности духовной жизни и творчеству духовных ценностей. Центр тяжести жизни был перенесен в иной мир. Раскрылся новый мир, чуждый традиционному сознанию русской интеллигенции, мир безкорыстной истины, бескорыстна! красоты, мир духовной свободы, не подчиненный социальному детерминизму и утилитаризму. В этом течении произошло освобождение от исключительной подавленности социальной и политической проблемой, которая характерна была для старой русской интеллигенции. Реалистическое мышление о со-' циальных и политических процессах, об'ективный метод в понимании социальной жизни способствовали освобождению духа. Революционизм, социализм перестали быть религией. Запросы духа получили самостоятельное значение и творчество духовных ценностей предстало как самостоятельная цель. Было преодолено интеллигентское революционное сектантство. Духовные и умственные движения, русские и мировые, раскрылись в своем-самостоятельном значении, они перестали оценивался с точки зрения интеллигентского сектантства. Кант и Нитце, Достоевский и Л. Толстой влияли не меньше, чем Маркс. Я говорю сейчас не о русском марксизм*, в его целом, а о культурном русском марксизме конца прошлого века, из недр которого

ГУССКЛН РЕЛИГИОЗНАЯ МЫСЛЬ И РЕВОЛЮЦИЯ

вышло идеалистическое течение. На ряду с этим были круги русского марксизма, которые породили из своих недр большевизм XX века, т. е. целиком ушли в дело революции, для которой нашли реальный базис. Русский марксизм, парадоксально перешедший в идеализм, обозначал собой перелом в истории русских умственных и общественных течений. Начался новый век, чреватый бурными движениями и катастрофами. Именно из русского марксизма вышли люди свободного духа, не связанные путами никакого старо-верня, открытые для духовных веяний. Эти люди порвали с традициями революционного интеллигентского староверия и свободно могли искать связей с более глубокими и древними традициями. Им суждено было вынести на своих плечах трудную и тяжелую борьбу с господствующим миросозерцанием и в более широких масштабах пользуясь новыми методами, делать теже цела, которые делали русские религиозные мыслители XIX века, оставаясь гласом вопиющим в пустыне. Нашумевший в свое время сборник «Проблема идеализма^, в котором бывшие марксисты, С. Булгаков, П. Струве, С. Франк, Б. Костяковский, пишущий эти строки, соединись с людьми, вышедшими из иного мира—с кн. С. и К. Трубецкими, с П. Новгородцевым, обозначил один из этапов в идеалистическом течении, еще не зрелом и находившемся в переходном состоянии. Русский идеализм, вышедший,из марксизма стал одним из существенных элементов духовпого движения начала XX века, которое делалось все боле и более христианским и православным. Но это был элемент не единственный, в это движение вошли и совсем другие элементы, которые его очень усложнили.

Кризис русской интеллигенции в конце прошлого века произошел также в художественном и литературном движении. Происходило освобождение искусства и эстетики от гнета социального утилитаризма и утопизма. Творческая активность в этой области освободилась от обязанности служить делу социальной и политической революции и революционность была перенесена внутрь искусства. Образовались новые течения в искусстве, готовился расцвет русской поэзии, который характеризует начало XX века. Появился русский эстетизм и русский символизм. Русский эстетический ренессанс вошел другим элементом в русское духовное движение начала XX века и он не только усложнил это движение, но и внес в него черты упадочности. Эстетизм по природе своей склонен жить отражениями, а не первичными реальностями и потому ведет к декадансу. Этот декаданс и начал обнаруживаться в нашем верхнем культурном слое. Русское эстетическое и художественное движение скоро в известной своей части обнаружило склонность к религиозным исканиям и мистике. Мистикой тут оказалась искусство Достоевского и символическая поэзия Вл. Соловьева. Но религия и мистика получили слишком литературный характер и потому не первично-жизнен-

ный, а вторично-отраженный. Русский символизм был очень цепным явлением русском культуры,™ вокруг него накопилось много лжи.*)Самые замечательные поэты этой эпохи, наиболее смешавшие свою поэзию с мистикой оказались духовно незащищенными от соблазнов большевизма. Когда наступил самый сериозный час жизни, час избрания, когда свободная игра стала уже невозможной, они растерялись и начали приспособляться кторже-щвуйще! сплин. Самый большой поэт эпохе А. Блок принял болыневиц-кую революцию за Прекрасную Даму. Это было лишь одно из многих обманных явлений Прекрасной Дамы, но за этот обман Блок тяжело расплатился. Люди, поверившие в Софию, но не поверившие в Христа, не могли различить реальностей. Пансвфианстьо, отожествляющееся с пантеизмом, совсем ведь не благоприятно пи лл;т каких различений.**) И все таки пужпо признать, что ...шкмпгтпчгское беспокойство русских символистов заключало в себе •праведную тоску но преображенному космосу, т. е. по красоте.

На ряду с кризисом в художественном и литературпом движении рую екая интеллигенция верхнего слоя пережила также кризис религиозный. Пробудилось религиозное волнение внутри русской культуры, острю стала проблема I» религиозном смысле культуры и религиозном ее оправдании.Ведь в православии вопрос это? никогда не был определенно решен. Это течение выразилось в Петербургских религиозно-философских собраниях, в которых представители русской культуры встретились с представителями цервовн) иерархии, и в журнале Новый Путь». Для деятелен культуры прей всего стоял вопрос об отношении христианства к язычеству, 1С язьнеека ренессансу. На проблематику этого течения оказал огромное влияние В. В. Розанов, гениальный вопрошатель и критик христианства. В течении вились также темы, выдвинутые раньше в великой русской литературе, у Гоголя, Достоевского и Л. Толстого. Но значительности поставленных про< соответствовала религиозная сила в их разрешении. II наиболее видные деятели этого течения, имевшие несомненное значение в начале века, как например Д. С. Мережковский, впоследствии отошли от основного русла нашего религиозного движения, слишком остались в литературе и в нереальной политике. Но отсюда вошел третий элемент в духовное движение XX века, связанный довольно тесно со вторым. Опытом соединения разных элементов был журнал «Вопросы жизни». Наиболее значительны

му

*) «Символизм» есть именло в искусстве конца XIX и начав XX века, но символизм есть также вечное начало в Искусстве н > известном смысле всякое подлинное искусство символично. Яг о ложном идеологическом символизме, и об истинном реалистическом символизме.

**) Я имею здесь ввиду не богословское софнапство .П. Флоренского и о. С. Булгакова, а поэтическое софианство А. Блока.. А. Белого и др.

–фактом нужно признать, что с известного момента духовное брожение XX век а, п р о я в л е иное в раз н-о образных формах, вернулось к .о 'о нови о й традиции русской религиозной мысли XIX в е-ка, – к Хомякову, к Достоевскому, к Вл. Соловьеву, открыло таких забытых религиозных мыслителей, как Бухарев, и совсем еще не оцененных, как Н. Федоров и В. Несмелое. И наиболее это произошло в том течении, которое вышло из марксизма, и прошло через идеализм. Таким образом выпрямилась основная линия русской религиозной мысли. Возникло течение, которое принято неточно называть религиозно-философски»!. В нем произошел возврат в церковь. С ним связано создание религиозно-филофофских обществ в центрах нашей культуры и довольно продуктивная литературная и издательская деятельность. В первую четверть XX века мы пережили русский философский ренессанс и особенное развитие религиозной философии, которая представляет несомненный творческий вклад не только в русскую, но и в европейскую мыеяь и ныне очень интересует европейское сознание, особенно германское. Мы вернули свой долг германской мысли, которая ныне идет за онтологизмом русской философии. В России XX века появилось больше оригинальных философских трудов чем за весь XIX век. И проблематика, заключенная в русской религиозной философии, была глубже и острее, чем проблематика европейской религиозной мысли XIX и XX века, католической и протестантской. Эта проблематика очень, конечно, связана с Достоевским и Вл. Соловьевым. Но можно ли сказать, что русская религиозно-философская мысль XX века является эпигонской по отношению к великим писателям и мыслителям предшествующего века? Я думаю, что это неверно, и мнение это свидетельствует о недостаточном проникновении в нашу религиозную мысль XIX и XX века. Прежде всего нужно помнить, что между мыслителями XIX века и мыслителями XX века лежит новый вере -мятый опыт, который нельзя назвать иначе, чем катастрофическим. Была пережита революция в духе, была пережита революция в истории (малая революция 1905 г. уже многое принципиально выяснившая), был пережиг Маркс, был пережит Ницше,, перевит символизм, разрушены иллюзии священной монархии и православного быта, достигла последнего обострения религиозная проблема свободы и в добывшей еще форме поставлена религиозная проблема творчества и космического преображенпя. Выражение новое религиозное сознание» подверглось опошлению и стало затасканным в известным кругах, но оно выражает подлинное духовное событие и подлинное состояние сознания. Движение произошло к православию и к Церкви, но оно означает

НИКОЛАИ БЕРДЯЕВ

внутри православия и Церкви новое сознание,предчувствие новой творческой религиозной эпохи. Теократические иллюзии Вл. Соловьева были преодолены русской мыслью начала XX века и эсхатологизм принял совершенно новые формы. Также преодолена была «достоевщина», кончалась эпоха психологизма, но проблематика Достоевского осталась в силе и развивалась.. Религиозно-философская и богословская мысль начала века нанесла удары рационализму и номинализму школьно-казенпого богословия, от которых оно не сможет уже оправиться. Была восстановлена утерянная традиИпя платонизма. У нас выработалась совершенно свободная теория религиозного познания, отличная и от схоластики и от кантианства. Русская религиозная мысль означает конец процесса обезбоженья и унижения человека и космоса в рационалистическом теизме казенного образца и начало нового религиозного процесса, в котором человек и мир наполняются изнутри истины о бо-гочеловечестве.

Бесспорны и явственны слабые стороны движения. Оно осталось в замкнутом и узком кругу. В него проникли некоторые элементы упадочни-. чества, стилизованного архаизма, александризма и бессильного эстетизма. Это приходится сказать и про такого необычайно талантливого и интересного мыслителя, как о. П. Флоренский*). Влиял в этом направлении В. Иванов,– утонченнейшее явление нашей духовной культуры начала XX века. У нас образовалась дурная мода на мистику. Лирературная мистика не хотела знать той духовной дисциплины, без которой подлинная мистика невозможна. Упадочный эстетизм, сколько бы он ни прикрывался религией, и мистикой, всегда есть религиозное бессилие и жизнь в отражениях, а не реальностях, хотя бы отражениях прекрасных, увлекательных, утонченных. Не сразу даже можно понять, почему в России, в русском народе, полном непочатых сил и возможностей, могло возникнуть утонченное упадничество. Это об'яснимо лишь оторвапностыо верхнего культурного слоя от народной почвы. Философский и художественный ренессанс, значительность иглубит на поставленных религиозных проблем не сопровождались сильным и воле вым религиозным движением. Подлинного религиозного ренессанса у нас ] произошло. Многим участникам этого духовного движения не хватило нра ственпого пафоса и нравствепного характера, сильной и цельной религиозной воли. Сама сложность проблематики ослабляла цельность воли, раздваивала. Волевой активности, направленной на религиозно-социальное действие,, не было обнаружено. Все были слишком поглощены происходившим духовным кризисом и внутренней духовной драмой. Те, которые наиболее были устремлены к церковности, все силы свои направили на то, чтобы делаться;

*) См. мою статью о «Стоэн и утверждение истины» О.П.Флоренского «Стилизованное православие» в «Рус. Мысль».

РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ МЫСЛЬ И РЕВОЛЮЦИЯ

православными и боялись творчества внутри православия. Этому поколению пришлось вести тяжелую и часто неблагодарную работу критики старых миро-созерцаний и переоценки ценностей. Оно победило соблазнительность атеизма дая нового сознания. Это нужно всегда помнить.для правильной оценки этого движения.Те,которые в готовом виде получили уже результаты этой работы, неспособны оценить дела предшествующего поколения. Это обычно так бывает. Большое симптоматическое значение в кризисе миросозерцания верхнего слоя русской интеллигенции и происходившей переоценки ценностей имел вызвавпнгй бурю негодования со стороны интеллигентской ортодоксии сборник «Вехи». В сборнике об'единились бывшие марксисты и идеалисты, но редактировал его М. О. Гершензон. В «Вехах» были провозглашены правды, которые теперь стали несомненными и усвоены многими, которые или «Вех» не знают, или относятся к ним отрицательно. Такова прежде всего правда о примате духовного начала над внешними началами жизни, политическими и социальными, и правда об абсолютных и безусловных святынях в жизни личной и общественной. Но правда «Вех» была провозглашена слитком поздно. Роковой процесс-русской жизни не мог быть остановлен. Не было в русском обществе творческой духовной силы, которая могла бы предотвратить катастрофу революции созиданием, просветлением и преображением жизни. Неизбежность революции была решена на небесах. Русское духовное движение начала XX века получило романтическую окраску. Этот романтизм порожден вековым русским расколом, поставившим наш верхний культур-сдой, в котором осуществлялась религиозная мысль и духовное движение, и против старого режима, против императорской России, и против революционной России, против интеллигентской революционной воли и со-

II

Русская мысль и идеология верхнего культурного слоя не победили в русской революции и не имели влияния на ее ход. Русская революция стала под знак совсем иной идеологии, уже выветрившейся и разложившейся на верхах нашей умственной культуры, под знак революционного и материалистического марксизма. Идеи которые потерпели поражение в творческой мысли, в духовно более «передовом» сознании, победили в стихии революции, в массовом движении. За последние 15 лет перед революцией 17 года нашу творческую мысль, наше сознание, направленное к духовному творчеству, интересовали Достоевский, Л. Толстой, Вл. Соловьев, Капт, Шеллинг и Ницше, мистика и символизм, но совсем не интересовали Чернышевский, Плеханов, Маркс, Ленин, Энгельс, и Каутский,экономический материализм

НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ

и материалистический социализм. В революции победили идеи вульгарна ванного марксизма, сильно пониженного в своем умственном и культурно уровне по сравнению с марксизмом конца прошлого века. Либеральные демократические пдея не могли иметь никакой власти над русской револв цией и были не нужны и чужды народу, одержимому стихией революцш это были интеллигентские и буржуазные идеи, никогда не обладавшие | Россшг творческой силой и оригинальностью. Идеи же нацпопально-реда гиозные и философские, течение духовной культуры более высокого качеств оставались замкнутыми в узком кругу, неспособном влиять на народщ движение. Полу-интеллигенция, которой ведомо было лишь полу-просв щение, была увлечена идеями, которые представлялись жалкими и раз» жившимися интеллигенции культурной и подлинно просвещенной. Е*уеси революция произошла при очень разном возрасте и разном уровпе сознаив в русском обществе и народе, после долгого раскола и образования бездц между верхним и нижним слоем. И в революции провалился в разв''рзшу1 ся бездну народной стихии и высший культурный слой и средняя интслл генция. Русская интеллигенция в течение столетия мечтала о революции. готовила ее, она боготворила народ и ждала часа, когда народ будет опр делять судьбы России, наивно веря, что это будет часом ее торжества.в час революции оказался часом исторической смерти русской интеллитснц» концом для ее психического уклада и миросозерцания. II нет ничего боя жалкого и смешного, как до сих пор поддерживаемый «левой» интеллигент» миф о святости февральской революцш в отличие от мерзости рсволюф октябрьской. В действительности есть одна революция в разных ее стад» и революция октябрьская и есть настоящая народная революция в ее полю проявлении. Русская революция удалась, вопреки преобладающему мненв^ в том единственном смысле, в каком удаются все большие революции. Она',) осуществила никаких высоких идей свободы, равенства и братства, не о^ ществила той социальной правды, которой так страстно искали русск, люди, и религиозные и не религиозные. Этого не осуществляет ни ся революция. Революция есть геологический процесс и катастрофическое и редвижение пластов земли, смена социальных групп и классов, возвышев и приход к господству тех социальных слоев, которые были внизу, и и вержение и вытеснение из первых рядов жизни тех, которые были наверх В этом отношении русская революция вполне удалась. Она призвала господству в жизни, к строительству жизни народные слои, которые бю угнетены, не были приобщены к культуре и пе играли роли в жизни гое дарства. Это есть процесс неотвратимый, я бы сказал космический. Его не! зя остановить, нельзя отрицать и лишь безумцы могут думать, что возмол возврат к старому соотношению социальных слоев н групп. В русской $

РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ МЫСЛЬ И РЕНО НоЦПН

В0Л10ЦИИ рождается новая народная Россия, рождается в муках ипреступ-(йнинх. Коммунизм есть преходящий и вторичный момент в этом процессе К он пытался привить свою антихристову идею темной народной стихии. Народный слой, выдвинутый геологическим переворотом в первые ряды жиз-аи, принес с собой новый психический уклад,новую структуру души. В рус-вкой революции, как я пе раз уже писал, образовался новый антропологн-Ькйй тип, не похожий ни на старый тин интеллигенции, ни на старый мп из парода. В типе этом есть своеобразный русский американизм, огром-вая энергия, воля к власти и строительству жизни, есть похоть жизпи и большое любопытство к жизни, есть своеобразная цельность и отсутствие раздвоенности, культурная упрощенность, элементарность. В этом новом гапе и новом слое кончается эпоха психологической утонченности, направленной на проблематику, эпоха усложнения суб'ективного мира. Так ныне говорят. Но забывают, что и в старом типе русской интеллигенции не было психологической утонченности и не происходило творческой работы мысли над проблемами философскими и религиозными. Нигилизм 60 годов остался нс-шределенным элементом старого типа интеллигенции. В России, в сущности, никогда не ценили творческой мысли и непонятно даже возникновение эвакцш против направления мысли, которое никогда не имело широкого успеха и влияния. Старая интеллигенция была, создана самодержавием и она кончается с падением самодержавия. Образуется новая народная интеллигенция пли полу-штеллигенция, реалистическая по своему 'т;лнду. 'которой чужда и старая романтически-революционная интеллигенция и старый утопченно культурный наш слой. В этом новом народном слое, которому предстоит играть определяющую роль в государственном и хозяйственном строительстве России, происходит перерыв культурной традиции а варваризация русской культуры. Удивление и возмущение по поводу этой варваризации страпно и не может быть оправдано. Такого рода варваризация есть неотвратимый процесс космического характера. II Процесс этот имеет и свои положительные и свои отрицательные стороны. Потенции жизни требуют актуализации. Темная народная стихия с заключенными в ней противоположными возможностями не может быть расстреле-