Текст книги "Версты"

Автор книги: Борис Пастернак

Соавторы: Сергей Есенин,Марина Цветаева,Исаак Бабель,Алексей Ремизов,Дмитрий Святополк-Мирский (Мирский),Николай Трубецкой,Сергей Эфрон,Лев Шестов,Илья Сельвинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 71 страниц)

БИБЛИОГРАФИЯ

рапируись в складки плаща ивплизации тас1е т Еигоре, таахивается с ужасом от вар-ара скиеа. Мы от родственни-ов, хотя бы и дальних, не отре-аемся и для своего сознания репостн ищем корней в родной емле, как бы некоторые из них е казались горьки. Так верее. Мы ставим точки на к в ны-аботке сознания после революционной грозы мы не впадаем и в азнеиоклонство, ни в евро-оненавистничество. Мы хотим оставить каждую вещь на свое 1естп. Мы считаем, что недопу-тимо продолжать в отношении ШЯ линию преступной нео-'ведомленности и неспособности (внимания происходящих в ней роцессов, или же упорного стре-(ления подводить эти процессы ;од установленные Западным Ко-•аном процессы. Мы знаем, что {ораном далеко не иечерпывает-я жизнь Ислама. Мы, далее, не падаем в болезнь европонена-истничества. Ненависть есть асто удел слабых. Мы чувству-м себя сильно и прочно на почве Л.ЗИИ. Имеем в пей верный упор. )щибк и и промахи, которые мы наблюдаем сейчас и азиатской юлнтике России, для нас служат шшь ценным уроком, но не читают твердой основы нашего 'беждения. И мы чувствуем, что ;[ем крепче и обоснованнее будет тановнться это убеждение во '.се более широких кругах общественности, тем увереннее бу-|[ет она себя сознавать и тем покойнее и вдумчивее относиться к Западу. Каждому свое.

***

| Переходя к самому Асмису, |>тметим у него лишь некоторые сета. Так о тогдашних настроениях в Монголии, позволяющих |.ам понять последующее провозглашение республики и теперешние близкие отношения ее '' Москвою, мы читаем у Асмиса, ,1то среди высшего класса монголов наблюдалось три течения: ) маленькая группа лиц, сохра-щвших симпатии к бывшему донархическому китайскому режиму, не пользующаяся у наро-

да влиянием; 2) группа безразличных, «диких», желающая лишь, чтобы ее не трогали, тоже малочисленная и без влияния; .) группа, сознающая необходимость реформы: она наиболее крупная и представлена уже и среди министров и среди высших чинов администрации. Что касается простонародья, то оно в общем скорее было удовлетворено происшедшей переменой, принесшей облегчение податного бремени. Асмнс подчеркивает, что русское влияние в Монголии зиждется на целом ряде факторов, а не на одной (очень незначительной) военной силе. Китайское же влияние совсем на убыли.

Встречаем мы и у Асмиса постоянные упоминания о рассеянных повсюду по пути его бывших пленных. Он приводит как куриоз пример одного австрийца, бежавшего из плена в бурятский улус и совершенно обу-рятившегося. С демографической точки зрения исследователю послереволюционной русской Азии нельзя будет пройти мимо этого факта наличия многих пленных, зачастую обосновавшихся в ней прочно.

Асмис подробно рассказывает нам об одном из самых кровавых эпизодов революции на Востоке, о судьбе Николаевска на Амуре, попавшего в 1920 г. под власть красного отряда Тряпицыпа.бывшего кельнера гостиннпцы «Россия» во Владивостоке. Его злым гением, вдохновительницей массовых убийств и систематического разрушения города, была его любовница, некая Нина Лебедева. Надо указать, впрочем, что Тряпицын, виновник звериной кровавой орпш, об'явил себя независимым главнокомандующим Камчатки, Охотска и Николаевска. Считают, что им было убито в Николаевске около 8000 чел. в том числе 700 японцев. Известно, что Николаевские события долго были одним из камней преткновения японо-русских переговоров. Тряпицын и Лебедева были расстреляны

Ы1Б.1И0ГГЛФИИ

по приговору революционного фибунала 16 июня 1920 г.

Следует отмстить, что в описываемое Асмисом время (1022) большевики верили в неминуемую близость революции в Японии, и что ответственные советские работники в разговорах с автором строили планы о сотрудничестве РОССИИ, Германии и Японии (советской) иа Востоке для противовеса англо-саксонскому блоку (Англии, Доминионы и С. Штаты). Во войне Германии с Францием, близость которой также не возбуждала сомнении. Россия будет воевать па стороне немцев.

Иа средне-азиатских впечат гений Асмиса (1923) отметим некоторые черточки. – Об орошении в Голодной степи. Как все русские начинания «хорошо в идее, громадно по размаху, но не расчптано с экономической стороны к со стороны выполнения». .'»го, гл. обр., о создании малярийного очага благодаря, орошению, проведенному для хлопководства.—Басмачество Ас-мне ведет от бесчеловечной резни вКоканде. В уличных боях там пленных не брали». Из руководителей антиболыпевицкого движения спаслось едва -17 человек. Они соединились С участниками кирпичного восстания против русских в 1916 г., вернувшимися из ссылки, и образовали действенную силу басмаческого движения. В 1921-22 г. против русских боролось 50-00.000 человек, главк, обр. в Фергане; с мая 1923 г. отсутствие безопасности было так велико, что сообщение между городами поддерживалось с опасностью для жизни и фактически русская правительственная власть простиралась лишь на большие города. Ни уголь, ни нефть не могли добываться иначе, и то лишь в некоторых участках, как под воинской охраной. «Сов-знак» агонизирует.

■Чем больше»– говорит так-, же Асмис – я наблюдаю мусульманскую жизнь и занятия, тем более я нахожусь иод впечатлением, что в борьбе между

исламом и большевизмом, нслаи является стороной более енль пой, что большевизм может быт1 затрагивает его поверхность, щ не доходит до сердцевины, точне также как он не проник у монголов во внутреннюю сущносп бухяпзма*. Одной страницей дал! ше мы встречаем утвержденш о все еще сильных симпатию местного мусульманского насс ленил 1С немцам. Ячива памят: о похищении кайзером султан; и о вытекающей отсюда дружбе Живы еще у многих и убежденш в значении и мошн Германии Все зто создаст, говорит Асмис благоприятную почву для не мецкнх предприятий. Асмис си вершает особую поездку в райо! Верного (теперь А.тматы) и Ис сык-Куля. Отметим по этом; поводу, что ему пришлось ехат: на лошадях от Аулие-Ата д> Нншпека, где теперь уже окон чека ж. д. линия, имеющая быт продленной в хлебородный раЙ01 Пли. В Верпом, между прочим у Асмиса был следующий разго вор полу-жестамн, полу-словами па ломанном русском языке, с стариком мусульманином.

«Он явно хотел узнать такж ли по прежнему дружествеью отношения между мусульманам и немцами. II так он заговори коверкая русский язык: «герма! скнй турк-рапппс и при это зацепил одни за другой указ; тельные пальцы и, • вопрос! тельным выражением в мою стс рону продолжал .-сегодня тс же» и сделал тот же знак.  удостоверил таким же движс пнем, что и сегодня еще отношс ния между немцами и туркам продолжают быть г;ружестве1 ными; повторяя несколько рэ '•хорошо, хорошо» – он вырази :>тпм свое удовлетворение».

Эта короткая сие– а -.е лишен особой пикантности 1^ля тех, К1 еще не забыл про политику сш щепной войны, которую вел Бе] лин среди мусульман, чтобы уо лить ряды своей армии. О си. некоторых лозунгов цаже нос. кажущегося нам н> п м ного крз шения стош я, а

БИБЛИОГРАФИЯ

жп Гильума от времени до времени нужно возвращаться, говоря об Азии.

Это именно в Верненском районе, где им живо описаны красоты ущелья Наркара, степная ярмарка в местности того же названия и Иссык-Куль у Караколя (бывш. Пржевальск), Ас-мнс заметил появление повсюду почти кнргисской администрации и удаление русских посе-'ленцев.

В заключительной главе своей содержательной и поучительной для нас книги, снабженной многочисленными фотографиями и не дурной картой (не могущей, однако, служить для изучения теперешней "политической географии Азии), Ас-мяс констатирует, что •колониальная Империя» России летом 1923 г. была восстановлена полностью за исключением сев. половины Сахалина, еще занятой 'японцами. О допущении русских представителей в Западный Китай шли переговоры в Урумчи. По мнению нашего автора (на это утверждение его как бы особенно наводит политика Москвы •в Афганистане и Персии):

«Люди которые делают рус-. скую азиатскую политику, и средства ими употребляемые, изменились, по тенденция кажется остается той же: очевидный империализм, который стремится подчинить русскому влиянию и нерусские соседние государства).

Асмис считает также, основываясь на своих беседах и впечатлениях, что в Японии социальные противоречия питают революционное настроение. В Корее пробудилось желание освободиться от японского ига. В Китае мысль о равенстве белой и желтой рас получила сильный импульс. В Монголии, у киргизов, у бурят возникли стремле-

ния к независимости,

которые,

эднако, в конце концов, лишь юслужат на пользу русскому господству». Во всем этом провесе вожаками и учителями шляются русские или обрусев-иие туземцы. Только у глубоко религиозных мусульман Юга, в

Туркестане, большевизм, как идея, встретил до сих пор резкое сопротивление. Если большевизму удастся склонить на свою сторону Ислам, то русское господство в Азии будет сильнее укреплено, чем оно было когда либо в царский период..«К тому же русское влияние в соседних странах более деятельно чем прежде, пожалуй, оно является решающим элементом для будущего развития всего континента*. Асмис уверел, что больше-внцкне идеи (он к сожалению не определяет точно их содержание) будут продолжать действовать в Азии даже когда в европейской России у кормила стало бы не большевнцкое правительство. Он уверен,что волнение в Азии уляжется не скоро, и что «только та нация будет действительно пользоваться влиянием, которая будет стараться, подобно старому опытному другу, помогать молодому, начинающему расти народу». Эту тактику он и рекомендует Германии, имеющей, но его мнению, все данные для успешного ее приложения.

В 1926 г. мы уже наблюдаем наглядные результаты этой тактики Германии в Азии. Что касается утверждений Асмиса об укреплении большевизма там же, то он сам, кажется, себе противоречит несколько выше, говоря о несовместимости идеи коммунизма с буддизмом и исламом*. События после 1923 г. развертывались не совсем в этом направлении, не говоря про то, как большевизм запутался в Китае и ожегся на Японии. В частности вспомним как трудно было Москве и Берлину сговориться о торговом договоре в пр. году, – и одним на камней преткновения было именно право Германии на транзит через Россию в Азию *). Но общий тон, данный Асмисом политике Германии в Азии, верен. На примере Афгани-

*) К существенному вопросу о русско-немецком , сотрудничестве" в Азии нужно будет вернуться.

Ы1БЛИ0ГРЛФНН

стана, как стран 1>1 только что ставшей доступной, это хорошо заметно. Нам удастся, быть мо-.кс'Т, поговорить как нкбудь о недавно вышедшей книге пол заглавием Мандэ-нэ-Сашн (афганское приветствие – «не уста-пап») одного немецкого доктора, бившего в составе медицинской п ссип в Кабуле.

Нам пора перейти от КНИГ политического и экономического содержании к беллетристике, которая даст нам возможность ве-песколько живее почувствовать обстановку, покажет* нам как в пей двигаются, говорят, действуют люди. Для этого мы приводим несколько выдеряен ва повестей и рассказов Гстля.

В повести «Кап Хат•> мы с первая же строк попадаем в атмосферу революции. Только что закончилось неудачей выступление белых против большевиков. Один из его участников безнал на города и бродит в окрестностях, стараясь не попасться красноармейским патрулям. Это ему удается, но когда он уже считал себя вне опасности, он сталкивается с одиночным красноармейцем. Белея его убивает, как бы неожиданно для себя.

– „Иисусе, – схватился за голову, подбежал к лежащему человеку и встряхнул им изо всей силы. Напрасно! – Голова. свисшая беспомощно. ударилась только от встряски о"камень и прильнула к нему, как бы прося о покое, из раны полилась черная струя густеющей крови.

– Убит! – прошептал он с ужасом, уложил осторожно умершего на землю и уселся поодаль от тела, обняв голову обеими руками. Задумался. События последних дней промельк-пули в его мыслях цепью ясных образов, заполненных вплоть до юследней мелочи. Удивился в глубине души, сколько странных вещей случилось с ним в течение этих нескольких дней, и в первый раз почувствовал в этом хаосе катастроф какую то связь и таинственный смысл. Значения

его он не мог, да и не пытался понять, подавленный только что происшедшим, которое – он чувствовал – выросло поперек его дороги стеною выше его роста. Отсюда нужно будет повернуть на какой то новый, не-отгаданный путь. Он не сможет пойти дальше, минуя этот труп, равнодушно, ничего не помня, сам почти как труп. Значит помимо воли он должен ожить так, как вот этот тут погиб. По почему? За чем? Отчего же судьба обременила его этим невероятным злодейством! II что его еще ждет на этом безлюдьи?"

Беглец устраивает среди камней что то в роде могилы и хоронит убитого им красноармейца.

,,Над готовой могилой он встал с непокрытой головой, понимая, что тут нужно еше что-то выполнить. Помолиться – да! нужно бы помолиться. Жажда произнести несколько самых простых слов над могилой этого бедняги охватила его с силой непомерной. Помолиться! Он не делал этого со времени охватываемого памятью, забыл слона, не смел придумывать других. Несмотря на это стал на колени и силился вырвать кз памяти глубоко закопанные слова молитвы. Не выходило...

Отче Наш. Отче, Отче, – начал с громадным трудом, – который нас здесь, Отче...

Он не докончил молитвы. Встал с колеи разбитый, с раскрытыми ранами души, как будто какая-то бесстрастная рука сорвала с них струпья забвенья".

На убитом беглец нашел бумажку. Удостоверение красноармейцу Ефрему, отправляемому в сельскохозяйственную коммуну. Беглец берет бумажку и продолжает путь.

„Вдруг, когда почти начетве-ринках, он добрался до скрещенья двух хребтов, он увидел глубокую долину, со дна которой подымался вверх тоненький столбик дыма. Он напряг взгляд и заметил спрятавшееся под скалами мазанки туземцев, похожие на гнезда горных птиц, либо норы диких зверей.

ОГРАФИЯ

Деревня была какая то странная, пустая и безмолвная. Никто не выглядывал пз хат, нигде не мелькали любопытные глаза девушки или туземной женщины, не ворчал ни откуда злой киргисскпй пес. Но он, одпако, не имел сил зайти в мазанки,

, так как к каждой нужно было подыматься от тропинки по которой он шел. А она вела к столбику дыма. Дымок подымался над огнем, разведенным на террасе одной из ниже всех расположенных мазанок. Какой-то человек, туземец, сидел около него, повернувшись сшшой к тро-тшке. Шум шагов не вызвал у него движения и только когда беглый стал тут же рядом с ним, он повернул голову. Лицо его было так страшно исхудавшим, что он утратил все черты живого человека. Оно состояло из глубоких впадин и шишек , обтянутых почерлсвшей кожей. Тем более странно тлели на нем глаза, огнем угасающим. Легкий

1 блеск удивления мелькнул в них при виде пришельца.

– Салем! – глухо выжал из себя пришедший/

, – Салем! – беззвучно ответил сарт.

Беглец опустился на землю и присел, не спрашивая разрешения, к огню. Туземец отодвинулся и уступил ему кусок войлока, на котором сидел, Они молчали.

– Голод? – спросил пришелец несколько спустя.

Сарт только кивнул головой и пододвинул к огню ком сушеного навоза.

– Везде голод, во всей деревне?

– Деревни нет.

Он пытался напрасно понять значение этих слов. – Избавиться от меня хочет, или это значит еще что нибудь другое?

– Деревни нет, – повторил он послушно. Ну а эти дома?

– Дома? Дома не деревня, люди! а людей нет.

– Умерли?

– Умерли, убежали, нет никого.

Снова молчали довольно долго...

Как то поневоле он протянул руку к хлебу. Но сарт спокойно отодвинул её.

– Подожди немного! так – нехорошо! Видать недавно ты голодаешь. Вода разогреется... получишь.

Он покорно подчинился голодающему уже давно. Но он претерпевал страшные муки, ожидая пока закинет вода, и беспрерывно поправлял огонь, не обращая внимание на то, что лишь портит искусно уложенный очаг.

– Наконец!

Сарт уступил ему единственный кубок и терпеливо ждал, пока он его не опорожнит два раза. Тогда он пододвинул ему кусок лепешки и смотрел как-то благорасположепио, пока пришелец поглощал его с восторгом. Быть может припоминалось ему время,когда он только начинал голодать.

Куда же ты пойдешь, арбаб?

– сжалился над ним туземец. Деревни пусты, все пусты. Разве что пойдешь туда, далеко, к тем русским. Да, – прибавил он мрачно немного спустя – ты вероятно к ним пойдешь.

– К русским? – полюбопытствовал пришелец. Это что ж за русские?

– Не знаешь? – II я не знаю! Прибыли в прошлом году.

– Злые люди! – Жадные люди! Сели на чужих землях и забирали все, у тех и везде в округе. И тут были. Забрали баранов, забрали лошадей, над женщинами издевались. – Шайтаны это, не люди, псы проклятые! бормотал он с ненавистью, тряся бородой как в лихорадке...

Лицо пришельца исказилось от грусти.

– Не знаю я их, как и ты. Ведь ты видишь, сам я голодный. II у меня все забрали. Дом, жену, все забрали. Не пойду к ни*. Спрашивал я, не зная кто они такие".

Доносящийся откуда то, из

БИБЛИОГРАФИЯ

одной из мазанок, жалкий крик,

ведет туда беглеца:

„...Когда,остановившись по середине помещения, он осмотрелся кругом, то остолбенел от ужаса. То, что он увидел здесь, было уже не пристанищем нищеты, как он того ожидал, но внутренностью гробницы. Под стеной лежал целый ряд трупов, целая семья туземцев, уложенная ровно и в порядке, согласно иерархии и возрасту, прежде всего седоволосый дед, затем отец, мать, сынок маленькая и младенец, полунагие, как то че-резчур вытянутые,высохшие,как мумиь еще при жизни, отвердевшие за долгие дни умирания, закостеневшие на морозе по смерти. Каким-то величавым трагизмом веяло от :»той семьи, вымершей солидарно, могло казаться в один и тот же день, так как все трупы были одинаково худы, одинаково жалки н одинаково не тронуты разложением.

Но более ужасным чем трупы было тут присутствие живого.

Девушка, покрытая тряпьем, сидела тут в углу, заливаясь отчаянным плачем".

Беглец решил взять сироту, выбиваясь из сил идет неся ее по горным тропам, по направлению к коммуне. Сарт идет за ним. Больной, обессиленный беглец сваливается с ног. Его подбирают русские из коммуны, принимают его по документу за направленная к ним красноармейца Ефрема.

Описание коммуны, весной.

„Коммуна в Бектымире была совершенно отрезана от света. Город, присутственные места, деревни покрупнее и поселения русских колонистов лежали по ту сторону реки, горсть туземных деревень за оврагами, что гудели от половодья. Скука стала гнести поэтому товарищей, привыкших к широкому образу жизни революционных дней. Пре кратились погони за уцелевшими из белой гвардии, экспедиции в дальние деревни, на базары и усадьбы богатых туземцев, что не пострадали, благодаря зажиточности, от голода. Никого не

тянуло к пашне, прежде всего потому, что каждый из товарищей почитал пребывание свое в коммуне наградой за труды,понесенные для революции, во вторых – кругом всегда можно было раздобыть больше нежели на месте, и, наконец, потому, что заданием коммуны должно ведь было быть разведение скота. Луга пересохли, скот повымер – а когда луга вновь зацвели, так это дело присутственных мест подумать о новом инвентаре. Пока что – присутствия за рекой. Провизии было к счастью вдоволь – а также и изюма для гонки водки. Поэтому пили, ели и играли в карты, поджидая, пока не спадут вешние воды, что должно было случиться в середине лета. В промежуток– проклинали горы, реку и коммуну, а также тех, кто это место выбрал под поселение.

Один Ефрем, чудак, как его называли, радовался в глубине души такому положению вещей. Соприкосновение с внешним миром ставило перед ним задачи небезопасные, до которых он не дорос ни телом , ни душой. Он чувствовал себя спасшимся при гибели большого парохода, охватившим руками безлюдную скалу, на которую выбросила его капризная волна.

Строгостей в коммуне он не заметил никаких. Каждый мог делать то, что хочет – а так как никому ничего не хотелось, то и скандалов на почве общих пожеланий не было. Известную осторожность вызывал только склад провизии, обильно снабженный хозяйственным управлением из города. Не сразу поэтому согласились на принятие двух туземцев в коммуну. Несколько бурных и бессодержательных заседаний высказалось категорически за удаление непрошенных гостей. Тогда беглый собрал все силы и произнес громовую речь о гибнувшем с голода пролетариате, о солидарности всех угнетаемых и о братстве бедных без различия происхождения и расы... Речь произвела впечатле-

БИБЛИОГРАФИЯ

нис: туземцев приняли как вольнонаемных, оплачиваемых одеждой и провизией. Не то чтобы он кого нибудь убедил, но перепугались, не имеют ли дела с каким нибудь более важным партийцем, присланным в коммуну подслеживать".

Одним из членов коммуны был, между прочим, татарин Али. Рассорившись с остальными, он бросает их. Тут мы слышим впервые про басмачей.

„Через несколько дней после от'езда татарина, по коммуне разнеслась весть, что он присоединился к одной из шаек прославившегося разбойника, Ма-дамин Бека, который все смелее стал ширить свои набеги с гор по степной низине. Ватаги этого легендарного рыцаря Туркестана кружились уже давно в более отдаленных углах края, издева-' ясь над всеми попытками крас-I ных отрядов и патрулей, высланных с целью уничтожения «разбойника». Являлись неизвестно откуда, скрывались неведомо ку-I да, будучи атакованы пропадали, как под землею, на штурм прилетали, как с неба; не будь кро-| вавой жатвы и груды пепелищ, , что они оставляли после себя, можно было бы подумать, что это вымысел людской молвы. От вождя своего переняли они дерзость и сноровку, одинаково силь ные, от товарищей – краткость , процедуры при расправе. Нападали прежде всего на правительственные имения, на ссыпные пункты и всякие основы коммунистического хозяйства. Охотнее всего приходили на готовое. И этой наукой обязаны были своим врагам.

Заклейменные товарищами, как скопища обыкновенных преступников, они, однако, как бы черпали мощь свою из мышц лежавшего в летаргии богатыря – духа грозных властителей азиатских степей. Проходя и исчезая, как дикая и необузданная стихия, она были сынами своей суровой земли, которая пишет свою историю росчерками молний, пролетающих раз в столетие над замершей ширью степи".

А вот и описание посещения коммуны Мадамином под видом коммуниста-мусульманина.

«Необычный гость направлялся верхом к коммуне. Появился в долине неведомо откуда, выплыл, как дух над острым срубом яра, в месте где река углублялась в омут недоступный. Презирая торные дороги', ведущие к коммуне, с правой и с левой стороны, он ехал себе по взгорью, оглядываясь беспечно вокруг. Небольшой, как и его лошадка, казался он сартишкой заурядным с первого любого базара. Лишь тюрбан снежной белизны и халат необычайно по тем временам приличный, выдавали более богатого «бая».

– Товарищ! Коммуна бекты-мирская здесь?

– Здесь! – А ты чего? Кто присылает? – смерил его внимательно взглядом.

– Центральный комитет! – ответил вновь прибывший, с гордостью, выпятив губы.

– Центральный Комитет присылает Тугузбая, члена мусульманской коммунистической пар-тип и организатора туземных коммун!

Развалился па коне, меряя сверху Ефрема.

– Ваш комиссар, либо другой там какой начальник, где?

В канцелярии приезжий пред'-явил действительно документ, подписанный видными партийцами, как– организатор мусульманских коммун и заслуженный член Центрального Комитета...

Комиссар и несколько товарищей, собравшихся в канцелярии, приняли все это с некоторым удивлением. Участие туземцев, как товарищей в деле революции, было программной новостью, привезенной в последнее время из Москвы. Среди местных товарищей говорили об этом с насмешками и не в серьез, не думая расставаться с укоренившимся с давних времен понятием о туземцах, как о скотине».

В сознание членов коммуны начинает вкрадываться смутное

ЬИПЛИОГРАФИЯ

подозрение, когда приезжий стал настаивать на своем желании уехать, не дожидаясь завтрашнего дня.

– «Ночная ты птица – прн-двннулсяк нему ближе комиссар, а вот я, например, имею инструкцию, чтобы никого ночью ' па коммуны не выпускать, даже после захода солнца. Определенную инструкцию...

– Имеешь, так стереги своих. Вот там козел бродит по полю... Вврнв его. Я о сопровождении не прошу. .Моя инструкция ■– ночью ездить.

– Откуда же это такая инструкция? Не слыхали мы! Можно узнать?

Сарт посмотрел на него вызывающе.

– Нельзя 1 – ответил он кратко.

– Ну, ну1 странно ты начинаешь вести себя, товарищ! А ежели мы да и скажи: нельзя*! – Н( льзя выехать из коммуны ни сегодня, ни завтра.

Гость пропустил эти слова мимо ушей. Его внимание было теперь целиком занято солнечным диском, который одним краем касался уже горизонта.

– Пора! Пора уж! – вздохнул, вставая с места.

Товарищи вскочили, как по команде, окружая его сомкнутым кругом. Несколько рук легло на рукояти револьверов.

– Ни шага! – схватил его за плечо комиссар, – останешься здесь, понимаешь.

Сарт посмотрел медленно вокруг, обежал взглядом одно лицо за другим и усмехнулся наивно.

– Что вы! – Я хочу только Богу помолиться. Солнце заходит; – он снял платок повязанный вокруг бедер, и разостлав его на земле, стал на колени, чтобы начать обрядовые поклоны.

Неончиданное, хотя в сущности столь понятное желание, расстроило совершенно готовившихся напасть.

– Дурак какой то! махнул рукой комиссар, презрительно смотря па бьющего лбом поклоны

сарта, – пот так– коммунпа мусульманский»!

Ефрем уже хотел удалиться как

«...внезапно пронзительны* крик прозвучал в воздухе. По вернувшись с быстротой молнии он увидел, как ближайший I коленопреклоненному сарту па дает навзничь, схваченный сниз} за ноги. Почти одновремегпк брякнуло в него тело другой от толчка, данного с пезоурпд-ной силой. Прежде чем он успе.' дать себе отчет в том, что случилось, он увидел Тугузбая вне раздавшегося круга, отступающего шаг за шагом к своему коню. В руке у него блестел новенький наган, направленный на ошеломленных товарищей.

– Руки вверх! болваны!—закричал он, срывая пулен шапку с головы первого с края. Подняли руки как один.

– Мадамин бек, он же Ту-гузбай, благодарит за прием товарищей коммунистов! – броши: он садясь на коня. – БерегиИЮ все как приеду другой раз Чмокнул сквозь'зубы и тронул как бешенный, прямо перед со бой, на прямик к реке. Прежде чем кто нибудь успел послать 8; ним пулю/он пропал уже ъ скалах над яром».

Идет дальнейшее развитие дей ствий басмачей. В коммуну ( большим трудом прибыл специальный гонец с инструкциям и; города.

«Шапки Мадамина поя уже под самым городом и беспо коят его днем и ночью, благодар! несомненному соучастыо тузем ного населения. Волнение и со противление властям было за мечено в наиболее до сих по] спокойных кышлаках. Влияни разбойника стало даже проня кать в ряды мусульманских крас пых баталионов. Это явление пе рестало быть обыкновенным бан дитнзмом, приобретая, наоборот; чисто политические черты угре жающие существованию респус лики. За последние дни властя удалось однако обнаружить нит заговора подготовлявшего о( щее восстание туземцев проти

Д1Ш«Ш и.

ЭЯВИЛИС1

БИБЛИОГРАФИЯ

советской власти. Не удалось еще выяснить срок взрыва, но . есть все же некоторые указания, что это имеет случиться в связи с горскими скачками по случаю праздника первого снега. (Кар Хат). Вследствие чего объявляется негласное исключительное положение в целой округе, а > всем органам власти приказы-' вается поступать с туземцами как с контр-револцюионерами и бунтовщиками, согласно праву революционного времени.

Что касается бектымнрекой коммуны, то, кроме мер предписываемых этим общим циркуляром, на нее возлагалась еще особая стратегическая задача. ', – Значит это, – заявил ко-' мйссар прочтя приказ – что перепугались в городе здорово. А когда мы писали и раз и другой, то все это называлось глупостью. Впрочем чорт с ними! Боюсь я только не преувеличивают ли они. Это восстание смахивает по мне па какую-то партийную штучку.

– Ты что же говоришь, товарищ! – прервал его вспыльчиво красноармеец, во всем городе ни о чем другом как об этом н не говорятГ Вещь важная, очень важная I Кто знает, не вмешается ли в это Эмир Афганский. Скажу вам даже – понизил он голос – что предвидят всеобщую резню белых в этом крае. Даже белая гвардия перепугана. – Город окружен войсками днем и ночью.

– Ну, а на трактах как? – вставил Ефрем, взволнованный упоминанием о первом снеге.

– На трактах. На трактах спокойно. Собственно, трудно даже сказать, чтобы творилось что нибудь особое. Иной озирается что козел, но ведь это не новинка. Базары полны. Торгуют, лавки открыты! – На самом деле как выедешь за город, то как-то не страшно».

***

Мы выбрали из «Кар Хат» места , иллюстр1фующие басмаческое движение. Повесть разбивается однако больше в плане романтической интриги. Девуш-

ка туземка, спасенная беглецом, лже-Ефремом, от голода, влюбляется в него. Но так как она чувствует, что все его мысли с женой и семьей, брошенной в городе, то она бежит из коммуны к Мадамину и старается помочь и беглецу скрыться из' нее при первом снеге. Повесть кончается ее смертью и бегством Ефрема. Кроме того искусно вплетаете) 1 побочная фабула: приезжающий п коммуну и:)* города контролер большевик узнает в Ефреме самозванца белогвардейца, который стрелял в него во время уличных боев, но который в другой момент прикрыл его своим телом от выстрелов.Это сплетение нескольких мотивов с невидимо присутствующей опасностью басмачества,придает всему рассказу живой темп и он читается с интересом. – Мы даем образчик в другом роде из второго, дышащего правдой рассказа, «Комиссия». Дело касается реквизиции под санаторий образцового фруктового сада некоего князя.

– «Товарищ, спишь?

– Так, наполовину – а что?

– Комендант зовет...

– Ну, что за черт, ночью...

– Сказал дело есть и чтобы ты сейчас приехал,—красный вестовой повернул копя и полетел в ночную темь.

Это не первый уже раз комендант лагеря вызывал меня ночьк «по делу», которое, впрочем,постоянно, можно сказать, совершалось утром, без ущерба дли республики. Привыкнуть к этом было трудно, но отвыкнуть невозможно; а спешность предписывалась всегда, так как комендант к тому же по вечерам бывал не в духе. Я заложил экипаж (на резинах) и хорошей рысью поспешил к отстоявшему на несколько верст дому коменданта.

В передней, вернее на террасе, я застал уже и инженера К., с которым мы вели работы, предназначенные для подготовки разрушенного лагеря под «пятиде-сятитысячиую восточную армию», имевшую выступить в поход «на Индию». Армии еще не

БИБЛИОГРАФИЯ

было ни в патере, ни вообще в Туркестане: откуда имела она прибыть – не известно, но какое же нам до этого было в сущности дело; комендант был, да и не какой нибудь комендант! Ведь трясся перед ним сам туркестанский исполком, и одного имени его было достаточно, чтобы митинг грозных ташкентских рабочих железн. дор. депо разлетелся, кто в двери, кто в окна. ПоручилИ'ЛН ему организацию «восточной армии» для удовлетворения его болезненной энергии, или же но просту, чтобы от него избавиться в столице, где он надоел всем своими диктаторскими замашками. Богу одному было известно. Вероятнее всего хотели соединить и то и другое. Отозвалось это на лагере, который по чудачески преображался под безалаберной указкой коменданта, одаренного необычайной строительной фантазией; отзывалось это на казне республики, сыпавшей миллионами, частью добровольно, частью под угрозой револьвера; отзывалось и па пас, т. е. па всем техническом персонале, который весьма неожиданно оказался «в распоряжении» коменданта, приготовившего с необычайным рвением лагерь для армии находящейся «в пути».