Текст книги "Версты"

Автор книги: Борис Пастернак

Соавторы: Сергей Есенин,Марина Цветаева,Исаак Бабель,Алексей Ремизов,Дмитрий Святополк-Мирский (Мирский),Николай Трубецкой,Сергей Эфрон,Лев Шестов,Илья Сельвинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 71 страниц)

Приходится, повидимому, признать, что философия есть дело прошлого. Что в наше время, хотя еще и моншо быть профессором философии, но быть философом уже нельзя.

БИБЛИОГРАФИЯ

Таково было §го58о тос1о положение германской философской мысли до Ницше. Не таково оно теперь. Как это ни странно, говорит Грутхейсен, обращаясь к французскому читателю, в Германии вновь существует философия и в то время как во Франции «ип ]еипе потте ЯШ... сгоИ аУ01Г диеЦие споке а (Иге... 1ега ип готап... еп АИета^пе И еззауга а .Да1ге ипе РЬНозорЫе».

Этим «возрождением» философии Германия по мнению Грутхейсена, главным образом, обязана Ницше, освободившему философию от связи с наукой, противопоставившему ее науке не как познаие более объективное, чем эта, а наоборот, как наиболее субъективное выражение творческой личности философа. Вдобавок, но мнению Ницше, нет и не может быть познания объективного. Всякое восприятие есть выбор, интерпретация, реакция живого существа на окружающий его 'на него действующий мир. Жизнь сама творит себе своп «мир»; и философия, творец «миросозерцания» только более откровенно и сознательно делает дело жизни.

Нет и не может поэтому быть «.общепризнанной» философии, од ной для всех, ибо каждый философ, поскольку он заслуживает этого имени, должен сам творить себе своп собственный, его личность выражающий мир. И поэтому, хотя философы прошлого стремились к абсолютному познанию вечных и общеобязательных истин, они с!е 1ас-1о только выражали каждый свой собственный, индивидуально отличный ми]). В этом как раз залог их цет ости и непреходящего исторического интереса. Каждый из . их, творя собственный мир, творил но-ные ценности: в этом . —■ в нахождении новых ценностей —■ и должна заключаться роль философии.

Оставим в стороне виталистический прагматизм и оиологизм Ницше, – не будем искать

«источников» его учения. Это все, по мнению Грутхейсена, не важно. Что важно, это то, что Ницше открыл для философии новую область , область ценностей; и, пожалуй, еще важнее то, что он постарался найти для философии ей одной принадлежащую область творчества, что для него философия вновь во-,плотилась в жизнь. Мы не будем следовать за Грутхейсе-ном в его изложении решений – или попыток решений – Диль-тея, Зиммеля, Гуссерля. Философия духа Дильтёя, философия жизни Зиммеля, философия чистой интуиции Гуссерля охарактеризованы им настолько удачно, насколько вообще возмож-вно в нескольких с.:овах охарактеризовать философское учение.

Грутхейсен вполне прав, указывая, что концепции Ницше, Зиммеля и Дильтея не выводят нас на широкую дорогу философского творчества. Они прекрасно объясняют нам прошлое философии, вскрывают субъ ективный характер псевдо-объ-ективных систем. Но может ли философская мысль отказаться от истины? II может ли философ сознательно творить свой субъективный мир? Уйдя от науки не попадет ли он в царство фикции, в царство романа? Познание смысла собственной деятельности не убьет ли в нем наивный импульс к творчеству?

Грутхейсен прав, и мы могли бы указать, как на подтверждение его сомнений па тот факт, что из школы Зиммеля и Дильтея вышло много прекрасных историков, но не вышло ни одного «философа» и что единственный последователь Ницше, который мог бы претендовать на это звание, Н. Гартман не отвергает объективнаго смысла познания и не отказывается от метафизики.

Нам хотелось бы однако сказать несколько слов о «феноменологии» Гуссерля и его школы. Грутхейсен, как нам кажется, слишком суживает значение феноменологического метода, сводя его к анализу имманентн-

БИБЛИОГРАФИЯ

го смысла интенциональных актов. Феноменологическая интуиции стремилась к большему: она, гозрождая метафизическия устремления древней философии, пытается достигнуть интуиции сущностей: отказываясь иметь дело с «фактами», ьонстантиру-емымн и объясняемыми наукой, они не уходит от реальности, замыкаясь в царство чистой мысли. Наоборот, устремления ее онтологичны. Она стремится научить пас «видеть» сущности, те с[ин1(Шаи^, те и д е и, о которых так много писали и смысл которых так мало понимали историки.

Как раз сравнение с теорией познания Ницше могло бы бросить свет на сущность феноменологического '.метода: познание реальной д е й-с т в и т е л ь н о с т н, как справедливо учил Ницше, всегда активно; оно никогда не бывает чистым восприятием, чистой интуицией. Оно всегда пронизано волитивным устремлением. «Феноменологическая редукция», «отвлечение от реальности», о которых говорит Гуссерль, не есть абстракция; это просто на просто уничтожение (теМашШтшз, $иррге88;б) с сложном познавательном акте его Волитпвной. активно проникающей в действительность, компоненты. Освобождение от этого волитивпого .момента, от установки на действие, вот чго дает возможность достигнуть ч и с т о й и птунции. Что чистая интуиция не может иметь своим объектом реальной дествптелыюстп само собой понятно: эта «реальная действительность» коррелятивна действию к воле, активности и жизни. Но мир интуиции не менее, а более реален, чем этот мир. Мир сущностей и качеств – ,не абстракция. Он не беднее, а богаче мира жизни и мира науки.

Здесь , кажется нам, основная, слишком мало освещенная Грут-хейсеном, особенность современной философии; в стремлении к обогащению нашего опы-

та, нашего мира, в отказе от упрощающаго действительность научного объяснения лежит то новое, что объединяет столь непохожий друг на друга тенденции Зиммеля, Дильтея, Ницше и Гуссерля. И в этом, анти-науч-ном устремлении путь к освобождению и к возрождению философской мысли.

Немалую роль тут сыграла и сама наука – но о современной пауке Гртухейеен не говорит. Придется нам поэтому отложить раземотрение этого вопроса до другого раза.

ЕтПе Меуегзоп.

Ьа с1 ё с1 п с. I 1 о п г е

I е.

Рап8, Рауо! 1'.>2.'

В отличие от всех посвященных теории относительности философских работ, книга Э. Мейереона не пытается дать «популярного и общедоступнаго» изложения теории Мниковского н Эйнштейна. II в этом, по нашему мнению, его огромное преимущество.

Действительно, как заявляет сам Мейерсон, изложить на «простом», «общепонятном» языке сложную физико-математическую теорию невозможно. 'Гот, кто не обладает нужной – и о-чень серьезной– математической подготовкой, никогда не поймет точного смысла учеп1я. Математический аппарат не «внешняя о-дежда», от которой можно «освободить» теорию относительности; он неразрывно связан с самым существенным ее содержанием. Всякий «перевод» языка фопму.т и математических символов па язык обыденной жизни и здравого смысла неизбежно сопро-важдается искажением. II лучше гораздо не из.шгатъ тебрии, чем внушать читателю превратное мнение, что он понимает то, что в действительности ему недоступно. Сознание непонимания, по крайней мере, убережет его от тех безчисленных ошибок, которые делались почти всеми философами, писавшими о теории относительности: ибо все они.

БИБЛИОГРАФИЯ

за редким исключением, черпали свои сведения в «популярных» неточных и даже неверных изложениях; неверных и и неточных, хотя и принадлежащих подчас самим творцам теории.

Второе отличие труда Мейерсо-на столь же, пожалуй, важно. Мейерсон не критикует теории относительности и не защищает ее. Он не пытается ни показать, что. теория относительности «согласуется» или «предполагает». или «подтверждает)... неокантианство или позитивизм, мона-дологнческнй плюрализм или идеалистический монизм, п. поэтому должна быть признана истинной; ни что она не согласуется или «пртиворечит» неокантианству, позитивизмуе1с. ет.с. п. поэтому, должна быть отвергнута. Или, наоборот, – что соответственные философские теории должны быть . «признаны» пли «отвергнуты».

«Верна» ли теория относительности или пет -до этого Мейер-сопу нет дела. Вопрос этот – не его компетенции. Не компе-тенции л" философа

понять логическую структуру излагаемой им теории. Будь ли то теория Ньютона или Эйнштейна– задача философа не меняется. Будет Ли теория о'П!м. ностн «признана– научной «йети юй -, или. быть може г двадцать лет, отвергнутая и «опровергнутая» она окажется всеми забытой. – какие до этого дело философу? Его задача от этого не зависит. Теория относительности являет собой момент в истории развития научной мысли. Она есть исторический факт – такой, же факт, как теории Ньютона или Декарта, Кеплера или Пто.юмеп.

Как видим, Мейерсон отказывается —■ более того, считает недопустимым для философа защищать или критиковать излагаемую им научную теорию. Философ, как летописец, «добру и злу внимая равнодушно», дол-' жеп и по отношенпо к современным теориям сохранять без-пристрастие историка. Он, если можно так выразиться, должен

<#ыть историком современной нау-. ки. Это не значит, конечно, что! роль философа сводится к исто-в рическэму изучению науки, илил если угодно, к изучению еел истории. История науки и фялоЛ с|ф:ш науки не одно и то же. Но как для историка, так и для! философа наука "есть материал' его изучения. II вмешиваться. – как философ – в научный спор он не имеет права. Его зада ча иная: он должен понять логическую структуру научных понятий, психологическую структуру научной мысли; причины возникновения и смерти научным теорий – и из всего этого материала реконструировать I ные черты, основную структура в них выражающейся и в них документирующей себя человек ческой мысли. Философия пауки есть рефлексия, самопознание –и для этого, рефлексивно направленного, акта подчас больший интерес представляют теории «неудавшиеся», чем удачные;' доктрины в момент их «опровержения», чем в тот период, когда они являются «признанной» научной истиной. Дли Философского анализа больше дает паука в процессе становления, паука строющанси, живущая , чем научная теория законченная,' исчерпывающая свои в< ности.

Отмстим мимоходом чрезвычайно важный мемент: Мейерсон отказывается отвечать на вопрос: сторонник или противник (Ш теории относительности, потому, что. по его.вполне справедливому по нашему мн деншо, теория' относительности является не философской, а строго и чисто научной теорией. II, не желая быть парадоксальным, приходится сказать, что Мейерсопу удалось написать философскую книгу о теории относительности только потому, что увидел он в ней не философскую, а естественно-научную доктрину. Это точное разграничение областей философского и естестнепно-иаучного исследования позволило Мейерсопу избежать того злочастиого сме-

БИБЛИОГРАФИЯ

271

шсшш философии и науки (вульгаризированной фИЛОС'офиИ И популярной науки), в котором повинны не только философские сторонники или противники теории относительности, но и сами ее творцы: позволило, не «излагая» теории, вскрыть большинство ошибок, в которые обычно впадают ее исследователи.

Одной из самых важных ошибок, по мнению Йейёрсона» является односторонний анализ так называемой «частной» теории относительности, в то время как– общая» теория относительности обычно оставляется философами без рассмотрения. Легко понять почему:частная теория относительности, формулированная Эйнштейном еще в 1905 году для равномерного прямолинейного движения, кажется более «доступной» для популяризации. К тому же учение о неравномерном течении времени в с различной скоростью движущихся системах, парадокс отстающих часов и замедляющихся вледствие движения жизненных процессов (знаменитый пример Ьап$еуш доказывающего, что человек, брошенный в пространство со скоростью 2111).ООН км. в секунду, прожил бы всего два года в то время, как па земле прошло бы 200 лет), отождествление в концепции Минковскоговре– . Менп с четвертым измерением Пространства (что, по мнению многих философов» должно было повлечь за собой обратимость времени, и может быть возможность реализации Машины времени придуманной Уэлсом) ■– давало слишком обильную пищу воображению и слишком шло навстречу современному 1рП( грастию I;' действительным или кажущимся парадоксам.

Иное дело общая теория относительности: тут, прежде всего, с самого начала ясно было что без солидных математических познаний понять ее невоможно, а «роме того, новая теория пространства и новое объяснение вакона притяжения, конечно, не могли возбудить такого широ-Ирго интереса, как парадоксы

частной теории относительности-А между тем, как правильно отмечает Мейерсон, – и в этом третье основное преимущество его груда, – интерес теории относительности для пауки, то новое, что она принесла и что позволило лорду НаМапе, не встр-Ьтив протеста сравнить Эйнштейна с Ньютоном, именно и заключается в объяснении притяжения, которое Эйнштейн впервые попытался вывести из свойств самого пространства.

Теория' относительности, по мнению -Мейерсона, блестяще подтверждает и иллюстрирует анализ научной мысли/, данный им в его предыдущих работах, ЫепШе ё! ВеаШё и ЕхрП-сатдоп (Лапз 1е$ хсчепсез. Она является последним – по времени – звеном в длинной цепи попыток полного объяснемш действительности; последней гл'а вой в истории науки, истории, которую можно было бы назвать повестью йе теЛнсИопе рпу5!сае а(1 §еотейдат; теория относительности не означает поэтому разрыва с прошлым; наоборот: она продолжает дело прошлого и, в пашу эпоху, на основе несравненно большего эксперимацталь-ного и теоретического материала, пользуясь несравненно более могущественным аппаратом математической дедукции; пытается – и пока, по видимому, с успехом —• дать эквивалент построений Платона и Декарта.

Теория относительности нисколько не связана с философским релятивизмом: наоборот, поскольку релятивистический позитивизм Маха*) и Пётцоль-да претендует на истолкование паук:; и научного нознанш так же противоречит ему, как и концепция Пью гона, так ;кс мало связана она (что бы об этом ни говорили сам Эйнштейн или его ученики) с идеализмом кантовского типа, и даже, поскольку Наторп или Кассирер

*) Мах, как известно, был противником теории относительности так как он понял ея реалпе-тическух природу.

БИБЛИОГРАФИЯ

претендуют дать анализ действительной логической и психологической структуры науч ной мысли, она'противоречит им, ибо теория относительности не менее, если не более реалистична, чем концепции Ньютона или Гюйгенса.

Теория относительности , как ни парадоксально может показаться подобное утверждение, есть теория абсолютного, ибо не относительное только, а абсолютное значение придает она форме законов природы: она, впервые, быть может, позволяет нам сознательно игнорировать роль индивидуального наблюдателя, ибо, с точки зрения теории относительности, все измерения всех наблюдателей, независимо от состояния покоя или движения, в котором они находятся, имеют абсолютное значение.

Четырехмерная «вселенная» Минковского, многообразие временно-пространственных • величин имеет абсолютную действительность. Главное отличие и главное преимущество этой «вселенной», этой «действительности» перед реальностью до-эйнцггейновской физики заключается именно в абсолютном характере этого однородного и рационального многообразия.

Эйнштейн освободил физику от иррационального понятия силы; от иррационального характера ньютоновского притяжения; от дуализма пустого пространства и частично заполняющей его материи, являющейся носительницей сил.

Для новой, эйнштейновской, физики не существует отдельных друг от друга материи, пространства и действующих в этом «пустом» пространстве сил. Существует одно только многообразие, охватывающее всю совокупность реальности. Пространство и материя —• одно и тоже. Геометрические законы этого нового «пространства» и законы «материального бытия» вполне совпадают. Притяжение материальных частиц и тел,

бывшее камнем преткновения тео ретической физики, как необъ яснимый, иррациональный эле мент, вполне объясняется зако нами внутренней структур! пространства. То, к чему вечнс стремились научная мысль чело вечества, та полная дедукцш действительности (физической) которую предвидели и пыталис] осуществить Платон и Декар; повидимому, удалось Минкоь скому и Эйнштейну.

Надо, впрочем, отдать себ| отчет в том, что эта побед! научного разума над нрррашго налыюй действительностью куп лена дорогой ценой.

Во-первых, ценой отказа о' обычного представлен я о про страпстве. Пространство теорга относительности, как мы тольго что сказали, имеет структуру II эта структура (кривизна) еп вдвойне непостоянна. Различна) в различных точках пространст ва она и в этих точках ;п;лчет ся изменчивой. Присутствие в определенной точке нростран ства физического тела влияе -на «кривизну» пространства: вы зывает в «моллюскообразной» по выражению Эйнштейна, еп структуре «складки» и «морщины) Вернее, сами тела суть не чтс иное, как центры «сгущения: этих складок и морщин. Про страпство теории относительно сти является таким образо» более -реальным», более «вещ ным», чем пустое пространстве Ньютона.

Во-вторых, «лфстраиство» Эйнштейна и «мир» Мнпковскогс не безконечны. Мпр теории от носителъностй – мир не Эвкли дивой,а Римановской геометрии II в этом мире размеры имею! абсолютное значение.

По мнению Мсйерсона, эти модификации нашего представления о пространстве не могу! служить основаниями для философской критики теории относительности. Представление пространства не явдяется чем тс абсолютно неизменным, раз на всегда данным Пространстве не априорная форма восприятия История человеческой мысл*

БИБЛИОГРАФИЯ

«сть в значительной мере история эволюции понятия о пространстве. Пространство примитивных народов гораздо богаче нашего. Оно ограниченно; направления в нем качественно различны; пространство древности и средних веков беднее но и для Аристотеля оно конечно; а качественное различие пространственных направлений еще имеет абсолютное значение даже для атомистов (атомы Демокрита «падают»). Пространство нового времени, пространство Декарта, Ньютона и Канта еще беднее; еще менее «представимо»; еще дальше от воображения. Концепция теории относительности есть лишь дальнейший шаг на пути развития, на пути удаления от обыденного восприятия, от вообразимости.

Мейерсон полагает, что этот шаг законен и окончателен. Человеческая мысль никогда не возвращается к раз пройденным этапам; всегда предпочитает несовершенства и трудности но-цой гипотезы, новой теории,

вой концепции несовершенств-вам и трудностям старой.

Но, по его мнению, теория от-восительности неизбежно натолкнется на трудности научного характера. Теория квант, по-видимому, несовместима с концепцией Эйнштейна; есть и дру-№е данные, которые теория Относительности, повндимому, не

состоянии объяснить и этих грудностей будет чем дальше, ге.м больше.

Теория относительности, быть Цожет, является научной исти-сегодняшнего дня. По всей иероятности, она не будет таковой для завтрашнего. Ке, по рению Мейерсона, ждет судьба Концепций Платона и Декарта. В самом успехе ее залог того, ■о, как и все попытки полной ■дукции, полной рациоцали-Мцин действительности, ее в 5удущем ждет поражение. Ко теория относите'льности, Ирная духу научной мысли, ■еследует цель невозможную. Иеал абсолютной рационали-Кни, полной дедукции, со-

рершенного объяснения реальности, противоречив, ибо действительность в самой сущности своей иррациональна. Ибо иррациональна в своей основе всякая данность; иррационально само бытие. Иррационально всякое многообразие.

Всякое объяснение тесть, как мы знаем, попытка сведения многообразия к тождеству: попытка отрицания реального существования различия, подмены его скрытым, но единственно реальным тождеством; каждый шаг на пути рационализации связан с превращением какой либо сферы данности из реально су-щестьующей в только кажущуюся; полное объяснение ведет поэтому к полному отрицанию всякой реальности, к отождеств-лениюю бытия и мышления; идеал полного объяснения находит свое осуществление в акос-мизме. Процесс рационализации стремится разрушить иррациональное бытие, или, что же, вывести его из разума. Но это значит вывести существование из ничто. Бытие из небытия.

Мейерсон не случайно пользуется этими гегельянскими формулами. Мы знаем, что, по его мнению, Гегель глубоко, проникнул в смысл и структуру научного мышления; понял его парадоксальную и внутренне противоречивую природу. Больше того: теория относительности пытается осуществить задачу философии Гегеля, с той разницей, конечно, что применяет дедукциею математическую там, где Гегель пытался применить дедукцию логическую. В этом отличии огромное преимущество теории относительности и объяснение ее успеха. Но и панлогизм Гегеля и папгеометрнзм Эйнштйна приводят к потере действительности и чрезвычайно характерными являются приводимые Мейерсоном цитаты из трудов Кузена и Тэна, с однс*й стороны, Еаат§1оп'а и ЛУеуГя, с другой. При всем отличии обеих дедукций он-Ь оставляют одно и то же впечатление; действительность объяснена вполне, но в

БИБЛИОГРАФИЯ

то же время она куда-то исчезла. И бледные схемы гегельянских категорий точно также как сложные формулы Эйнштейновской дедукции не в силах наполниться плотью и кровью и превратиться в элементы реального мира.

«Теория относительности, – по очень верному и точному определению Гавронского, – есть попытка резать рельсы математическими формулами». Попытка удачная, добавим мы, удачная постольку, поскольку «рельсы» сами могут быть заменены формулами. Но эта замена никогда не удается вполне. Иррациональность действительности непреодолима. Победа, одержанная теорией относительности, – кажущаяся победа. Иррациональность множества, иррацио-пады;остьь данности, иррациональность фактов, необратимо-мость времени неустранимы. И № жно суверенностью сказать, что имманентное развитие пауки, для существования которой ир-рашюналы.ость так же существенна, как и рационализация, неизбежно приведет к открытию нового слоя иррационального бытия, «объяснить» который теория относительности окажется бессильной,

История гесшсттотз рпузг-сае ас1 таИк-таИсат обогатится еще одной главой, и научная мысль вновь примется отискивать методы осуществления своей неосуществимой цели.

Такова, по мнению Мейерсоиа, неизбежная судьба теории относительности. Слишком, по нашему млению, блестящее Оу-дущее. Мы не собираемся, конечно, в краткой журнальной заметке пытаться подвергнуть критическому разбору замечательный труд зпаменитаго философа. Нам кажется, все же, что, с точки зрения его же собственной теории, роль переворота Произведенного теорией относительности в научном представ-

лении о пространстве охаракте ризована не совсем верно. Дей ствительно, по мнению Мейер сона, история пред ставлен» пространства есть история по степенной потери им данной чув ственному восприятию структу ры; история опустошения обвд нения данного в неспоредствен ном опыте многообразия. Н< пространство Эйнштейна, хо* и дальше от интуиции, чем про странство Ньютона, тем не меи© богаче его. Оно обладает внув ренней структурой; оно неоднй' родно; не есть ли это возврат'! уже пройденной ступени? И есф «человеческая мысль не во:-нра щается к уже пройенному этану то можно ли представить себ отказ научной мысли отстака трудом добытого понятия без конечности? Правда, теорй квант, казалось бы, лишает н|| возможности отрицать абеолкя ное значение про стран ственнИ величии По, как мы знаем теория квант несовместима теорией относительности.и имен но потому, что кванты явлнютф иррациональной /Птпостыо, р* алыюстью несводимой к чисто му пространству.

Пророчествовать всего удобна ехе'еп1п. Но все же,пророчеств; Эмиля Мейерсоиа позволим сей противопоставить собственное история иаукь не отведет теорщ относительности места рядоЗ концепциями Декарта и Ньютона Скорее – рядом с открытиям)

Лобачевского и Рпмапа, попытки измерить кривизну пр« странства – рядом с знамени тыми «опытами)/ Гауса. II, м| жет быть недалеко уже то врем! когда какой-нибудь негенная ныв физикъ найдетт, физичеся истолкование гениальной Л цепции Минковского и Эйнште! на и теория относительное? также потеряет свой пара» сальный характер, как потерял его построения неэвклидовска геометрии.

А. Кой ре;

БИБЛИОГРАФИЯ

275

ПУТЬ, орган русской религиозной мысли № 4 Июнь – Июль 1926

Среди сотрудников «Пути» сно обрисовываются две груп-отличающнеся своим под-одом в отношением к рели-озио -философским вопросам, •дни исходят из самого центра

Ьгиозного сознания и видят адцчу своего умознания л;:шь

ф яософском ОСВсЩсПИИ и ис-олк <ва), пи церковно-христпан-Ко учения. – Другие подхо-яп;]кл гиозной сфере со сто-и оереферни и стремятся МРИ всего согласовать достп-

ы.я «светской» философии и аук ( с темп требованиями, ко-орые их мировозрецию пред'яв-я г р л [гиозная вера. Встреча гпх двух течения знаменат. льно; едь это встреча хранит: л и ц. р-он традиции и ре пигиозности Н&частью старойрусекзйинтел-ргенцин. которая ищет воссое дики в с п рковью и приобщения

■ ■ кым ею духовным со-фов: щам. Только взаимное

■ и сотрудничество обе-групп способно сообщить руе-

Коп р: Л-.Пюзноп мысли ту силу захвата, которая ей Вша, чтобы вновь обладать и ] ь се б-Ь духовную куль-уру современности. Задача эта вр< звычайно трудная в от-ВН венная: с одной стороны Ибход) мо хранить чистоту цер-ювноп традиции п в философском |1влкоВанпн ее соблюдать особую ■Ьрожность. Но с другой сто-юкы необходимо также, чтобы юд мощным напором рели-тюзного опыта философское ренпе не утратило своей «трои .юркости, чтобы науч-1ая совесть сохранила свою ин-глле ктуальную тре'бователь-юсть и чуткость. Ведь и религиозная ревность можетъ слу-кить основанием для 1§пауа г'а-

10.

К сожалению, до сих пор в

Пути» подлинно-церковные кру-

принимают лиш незначитель-

ное участие, и потому трудно судить, в какой мере этот журнал может повлиять на мышление церковного Православ] я.– В настоящем номере эти круги представлены только двумя статьями проф. Н. Глубоковского и прот. С. Булгакова. Первая «Хри стпанское обединение и богословское просвещение в православной перспективе» воспроизводит речь, произнесенную Н. Г.ту-боковск..м в Королевском Колледже в Майдане и для русского не представляет особого реса. Напротив, очень серьезна и интерес] а статья С. Пу ■ «Церковь и иносдавие», вх( дя-щая в сер] ю его «Очерков учения о церкви». На основании тщательного разбора церю и ой практики, учета я отцов щткви и поста! овлений Вселепск х Соборов, касающ хея отношен: я Православной Ц| ркви к нослав-пю, автор нр: ходит к заключению, что пеебходд мо ртн знать существование есскыа ехега шигоа, т. е. существование «внешней, зоны Церкви, находящейся за пределами ее ограды и не с< впадающей с единством се оргап за-Щ1П», но вместе с тем все таки й е Право славною Церковью поскольку в этой внешней зоне «действуете, .та Христова и Благодать Св. Духа». Это непререкаемый канонический факт, которым в остове своей определяется отношение церкви к инеславшо (к расколу, к ересям и т. п.).

Самая яркая статья в тастся-щемъ номере <Путк» ■– это статья Г. Флоровского о «метафизических предпосылках утопизма». Флор о век л I – мыё.и те ль с несомпепт ым литератур! ым даром, способ! ый к тонкому и глубоко захватывающему а! али-зу, умеющ.й резко и нешаблонно ставить проблемы. Всем.; этими достоинствами обладаетъ и статья об утопизме. Флоровекий

БИБЛИОГРАФИЯ

ставит проблему утопизма шире, чем это обыкновенно делают; он пытается вывести утопизм общественного идеала из более глубокого источника, из утопизма, заложенного в самом познавательном опыте и его философского истолкования. Овеществление общественного идеала является лишь следствием того об'екти-визма, который господствует в европейском мышлении, и который неизбежно ведет к натуралистическому монизму. Монизму этому, суб'ективно выражающемуся в «космической одержимости» философствующей мысли, мир представляется как законное, замкнутое органическое всеединство, в котором все элементы и части находятся в строго закономерно, изначально предустановленной связи и в котором поэтому царит абсолютная необходимость. В таком мире нет места для свободы н самостоятельности личности нет места для ее нрав-стенно – религиозного самоопределения и для творческого подвига. – Отголоски этого натурализма автор видит и в современном интуитивизме, понимающем познание как непосредственное пассивное восприятие об'ек-та и выключающего из познавательного акта творческий момент. – Утопическому опыту натурализма Ф. противопоставляет «опыт Истины», определяемый, как опыг религиозной веры, как опыт свободы. Только на почве этого опыта может выроста философское умозрение, способное правильно понять отношение между Богом-Творцом и Миром-Тварыо (человеком), а вместе с тем и уловить подлинный смысл исторического процесса, свойственный ему трагизм свободы. Между истинной верой (православием) и истинной неутоппчес-кой философией существует поэтому неразрывная связь. —Такова приблизительно основная концепция статьи Г. Флоровско-го. – В его критике руководящих тенденций европейского мышления несомненно много меткого и верного. Ф. совершенно правильно указывает на внут-

вання он усматривает и в ннтуй тивизме некоторые элементы на турализма. Но в целом его коя цепция европейской философия по меньшей мере одностороння Именно новой европейское философии мотив свободы вовй не чужд; он составляет отличи тельную черту не только филе софии Канта, но и философии Фохта(несмотря на то, что <>б; подчиняют индивида нравствен ному миропорядку). Пафос ево боды – дерзания один из сокрв| веннЫхъ мотивов философиц Ницше. Поэтому безоговорочна отожествление опыта религией) ной веры с опытом свободы необо; сновано; и только более глуб$ кий анализ существа свобод мог бы его философски оправ дать. – Вообще вторая положи тельная часть статьи Ф. мене» разработана и поэтому менее уЯ дительна, чем первая критичев) кая. Автор предпочитает .чдея говорить языком богословия, ш раскрывая старого философской! смысла употребляемых богослов, ских формул и понятий. Неяс ным поэтому остается и понятий религиозного опыта. Между те* именно Ф. следовало бы занят ся философской разработкой это!' проблемы. Ведь он один нзьемно гих, которые одинаково влашго-богословским и философски языком.

Хороша И содержательна стать» В. Ильина «Иночество и подвиги дающая характеристику спецм фически православного покими ния аскезы. Правда, с философ) ской точки зрения, статья :>т; имеет скорее подготовительны! характер. Очерчивая самую сфч, ру подвижничества и устанайИ вая понимание его и оценку, О стороны православной церкВД в лице' ее авторитетных предела витслей, статья Ильина доводи проблему как раз до той точкц где должен был бы начаться фе номенологическнй анализ по; вижничества и его религиозно сущности. Ведь и в данном СЛ5 чае задача заключается имени в том, чтобы раскрыт!) чисто ф!