Текст книги "Версты"

Автор книги: Борис Пастернак

Соавторы: Сергей Есенин,Марина Цветаева,Исаак Бабель,Алексей Ремизов,Дмитрий Святополк-Мирский (Мирский),Николай Трубецкой,Сергей Эфрон,Лев Шестов,Илья Сельвинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 71 страниц)

. II японец уже веселился глазами над Клейном: сиси да с и:

– Дело ясное, – да-с —■ он добряш: зуб со свистом... II иа-те наткнулись на спорный вопрос! Вейерщтрасса профессор назвал декадентом; японец – у^

ся: он чтил Вейерштрассера; профессор поднялся нагрубнуЕ! носом, с тяжелым раздолбом пройдясь; он – сердился; он ■– ц кался; не понимает японец:

– Вы, батюшка, порете чушь: эти, как их, – модели измерений; они шарлатанство-с! Еще с Ковалевского, Софьей евной, мы: вы – туда-же-с...

То было назад – сорок лет: Исси-Нисси в то время еще п ногим мальченком ползал вокруг Фузи-Ямы: что, право!.. Японец, продряхнул веками, – Кащеем сидел: и молчал. Василиса Сергеевна вошла – оторвать друг от друга:

– Пожалуйте: чай ппть.

– Пожалуйте, милости просим, – опять суетился профес забыв Вейерштрасса. – А после мы, батюшка, с вами поемся] Москву; да, – я вас поведу; для нас русских, Москва, —] сказать...

Тут —■ представьте – японец не вспыхнул от радости: Щ потемнел; он, признаться, едва лишь ввалился в Москву, пре| рительно ровно четырнадцать суток промчавшись в экспрессе," он стоял на ногах; а тут – с места в карьер!

А профессор с пропиркоп тащил его к чаю; ведь – единственный; поговорпть-то ведь не с кем; из всех тиков, разве десяток, рассеянный в мире, мог быть ему в Ниссн – включался в десяток; и – вот он; профессор же бь ворун.

Пролетели в столовую – лбами в восяк: бум, бух, бряк!

Карандашик упал.

Друг перед другом стремительно снизились на подкараку чуть не ударившись: лбами о лбы; и сидели, ловя карандам профессор – орлом; Исси-Нисси – корякой такой сухоякой ■ щечкою задница); он и схватил: будто ото был нежный цвел, подносимый стыдливой невесте, стыдливо поднес карандашик я-фессору:

МОСКВА ПОД УДАРОМ ШУ

1 – Не ожидал-с!

Не японец, а – мед!

Исси-Нисеи уселся за стол: с дикой скромностью; он прина-щля к слову и с завизгом им говорил про Японию; в звуке слоном был прогнус; сидел, наготове вскочпть перед каждым, а I знаменитым: гремел на весь мир.

– Вы скажите нам – что, как: какие там люди? ' – Жапаны.

– Какие там моды?

– С Амелики.

– Что вы!

– II с Лондон...

– Какаие дома?

– В /Капан... – длил он словами, ища выраженья. И – прытко запрыгал словами, найдя выраженье:

– Нелься констлуил, как в Москва...

– Констлуил – что такое?

– Да строить, маман, – к о н с т р у и р: совершенно же яс-

– Ну да – почему же? Искал выраженья:

– Там элда: тлясется.

; I ЧТО?

– Элда: на цто все стояйт – сказал с задержью, свесив бес-нощно руки (на сгибени пальцев – предлинные, желтые, свеже-омытые ногти, не наши, а – дальневосточные).

– Что это «элда» – мизюрилась Наденька, щелкая празд-фисташками. – Д. да – доняла: «элда» значит земля: это о земле....

Азиат!

г– Да, вы – бедный народ!

– Ну-с – поднялся профессор – сидите, а я пойду, в кор-взять, перед прогулкой соснуть – минут на десять... Нет-с, вы

ците – почти что прикрикнул на Нисси, увидев, что тот поднял-• – Я вас, батюшка, н е отпущу: покажу вам Москву-с...

Бедный: эти последние дни так замучили мысли, что он за №ца схватился, чтоб с ним нодрассеяться: он – заслужен-й профессор, «и ш е с п ол ь н ы й» там член, академик, почетный

член общества, прочая, прочая, прочая – он был подпутан; г мел на весь мир, а боялся – Мандро.

Где закон, охраняющий пенную жизнь замечательной этой шинки природы? И есть ли закон, если жизнь этой личности он деляется сетью ничтожных по ценности, страшных по цели и: ведь Ивана Ивановича, как национальную, даже как сверхнас нальную ценность, должны б заключить в семибашенный замок кости слоновой, таскать на слонах окружив самураям тематически богдыхан, далай-лама, Микадо!

Так думаем вовсе не ыы, – Иссп-Нисси...

А он. между нами сказать, – под оглоблями бегал: дела-с-|

Василиса Сергееевна скрылась.

– Хотите, пройдемте-с по садику? Наденька с Нисси —■ прошли; над просохом серебряным вста

– Здесь Томочка-песик наш: похоропили его... Колебались причудливым вычертнем тени от сучьев

вал, желтозеленая бабочка перемелькнулась с другою – под со

цем: прпподпере-подперетпере – пошли перемельками; быстр

винтом опустились, листом свои крылья сложили.

И листьями стали средь листьев.

– Вам папочка нравится? – Надя спросила. Японец, добряш, – просиял: ■– Оссень, оссень!

Профессор Коробкин был идолом для Исси-Нисси: приехал уй ить ему превосходное капище он; в этом капище видел Ивана И новпча твердо на камне сидящим, на корточках, твердо литые , пальца поставившим перед литой, златой мордой: в халате злато:

Азиат!

Щебетливые скворчпки вдруг обозначились: в кустиках: а скв орнамент суков прогрустпло апрельское небо: в расперугаках бел:

8.

Профессор охватил плоскополую шляпу и в шубу медвея впихнулся (зачем не в пальто?) с рукавом перепродранным ( не подошли?): под руку подцапнул японца; из двери с ним вы» чил взбочь; тартарыкнув по скользким ступенькам, почти что с лился с японцем на полупроталый ледок.

Здесь опять отвлекусь рассужденьем.

Катаются эти ученые, точно кубарпки, пущенные пятилетним гаденцем, под цоканье очень опасных копыт, – как-то зря: в заданьях, на кафедрах, – рыба в воде: все движенья – ловки, .оевременны, стильны, изящны: а здесь, средь прохожих, куба-тки эти – пелепейше вертятся: только одно поврежденье – себе другим.

И еще скажу: вид знаменитых ученых на улице, если не таит их слон наг спине, – примененье предметов, полезнейших в

! одной, – бесполезное в сфере, ну, скажем, гулянья: такой чно вид, как, опять-таки скажем, термометра,употребленного при вырянпи носа орудием расковырянья: термометр ■– сломается;

– окровавится колким осколком стекла; ртуть – просыплет-ни – ковыряния носа, ни – температуры! А, впрочем, коль

•с "ковырять с осторожностью, можно, пожалуй, для этого взять и рмометр.

Можно с большой осторожностью, – даже с ученым пойти: догуляться.

Профессор тащил с горяченьем японца; бедняга едва поспе-в его жестах была непонятная задержь: наверное, двигался ж манекен.

За заборпком – издали пели:

На улице нашей Живет карлик Яша.

Над крышами быстро летели сквозные раздымки: и вдруг про-чилося солнце сияющим и крупнокапельным дождиком; и обозлился: мокрый булыжник.

– Арбат-с!

– По Арбату проехался Наполеон, да – бежал, чорт дери.... I – Мы Москву ему в нос подпалили! – показывал он свое юеумие русского духа.

Таким разгуляем шагал, молодяся всем видом.

– Артур бы не сдали-с: изволите видеть, – тут Стессель... ; Кондратенко русак, да его разорвало гранатой... А то бы н вас...

– У нас тозе золдат: холосо... Но профессор нахмурился: не понимает японец!

Последний оглядывал с задержью, мучаясь чем-то своим.

Постояли под Гоголем: свесился носом; прошлись по Воздви женке; тут подмахнув рукавом (на нем задрань висела), профессор сказал с наслаждением:

– Кремль-с!

– Кремлевские стены... Не видя, что Ниссп оливковым стал и давно уже пот отира

он тащил его дальше:

■– Музей исторический: великолепное зданье! Японец чеснул загогулиной тросточки в Думу:

– Не это-с, а – то-с... Не туда-с... Как же это вы, батюшв это же – Дума: Музей исторический – то-с!

Но японцу не нравился стиль: и профессор сердился:

– Япошка!

– Завидует! Выл Исси-Нисси в Париже, в Берлине, г. Нью-Йорке; гот|

ческий стиль ему нравился; русский – не нравился. Встала слепительность: в синеполосую твердь:

– Храм Спаситель! . Не видел он в жестах умеренных поползновенья на что-т

японца:

– Зайдем? II – зашли:

– Это вот Богоматерь, – с Младенцем: картина прекр ная, очень...

– Видал Лафаэль...

– Верещагин писал... И, не давши опомниться – в купол: перстом:

– Саваоф!.. Потрясающий нос – в три аршина, а каже маленьким...

Головы оба задрали: и долго смотрели – молчком:

– Нос – с профессора Усова списан: не с Павла Серге списан, а – дело ясняое: списан с Сергей Алексеича, автора да-с – монографии «Единорог: носоро г»...

А на скверике кустики вспучились, бледные, – добелу: пер(| пушилися чуть желтизною: там – зелени из бледнорозовых, бле; носиреневых почек.

Прошлись вдоль реки.

На реке появились весной рыболовы г закинутой удочкой:

МОСКВА ПОД УДАРОМ

оюркнет рыботек, – поплавок сребродрогнет, взлетит: только )вь извивается: отлепетнула струей сребробокая рыба; юркну-и – взвеселилась темной спиною в зеленой водице; а наискось, борозовосерой, зубчатой стеною Кремлевскою – башни: прохо-е облако, белый главач, зацепилось за цапкую башню; и, став адачем, отцепилось, теряясь краями.

Профессор увидел: вот – Федор Иванович Пяткин сидит, как и трошлом году, – тот, который простуживает, тот, который с Нашею встретясь, поставил ее на сквозняк и рассказывал что-то, здлинное очень, до... флюса, – тот самый, который зимой поза-мплой с Иваном Ивановичем встретившись, за руки взял, с ним злея на лавочку, в снег, и рассказывал что-то, предлинное очень; после подвел его под лошадиную морду, взмахнул в разговор: падь – вскинулась: в глаз просверкала подкова: и все – испу-гась, а Федор Иванович, – тот еще более: Федор Иванович йкин, дендролог, профессор в отставке, – у Храма Спасителя :л: и – под мост ходил рыбу удить.

Надо правду сказать, что профессор забыл про японца; устал, изамолк: отбратался!

– Ну – вот-с и Москва: город древний...

– Мое вам почтенье...

– Пожалуйте как-нибудь запроста к нам.. И пошел себе прочь: с помаханием рук.

И стремительно прочь от профессора ноги несли самодергом шца – в «Отель – Националь», чтобы пасть замертво: в сон.

Вот мораль: не ходите осматривать с крупным ученым досто-шечателыюстей городских; Москва – древний весьма замеча-:ьный город. ' А —что же в итоге? Кубарики...

: Вечер стеклил.

И по небу неслися ветрянки: разорвинки облак; и – чуть [Ькололись звездинки, чтоб к ночи разинуться; был на реке – све-щ; – воды дернулись ветром; на нпх пепорхалося вдруг отра-

е месяца; после мелькач пссиявшихся бабочек ясно сбежался.

И вот: отражением месяца сделался вновь.

Андрей Белый.

РОССИЯ

I. УКАЗ

17 10г.

Стоглав (1551 г)—уложенье все-Русии со «страхом Божьи* «часом смертным» и запрещением колбасы сожжен вместе с протог. пом Аввакумом (1081 г.). и на пожарище стал Петр (1082 г. со с ей воле й: пропустя Аввакумову Росию «через живой огоа строить свою грапитную Россию. Память о Петре – его зоъ русскому народу – что еще живее? – наши дни! – с гроз( круто.

«Смотреть тебе на заставе накрепко и со всяк

опасением и быть безодходно денно и не

«А ежели кто каким способом в городы Московсв

губернии приедет или пройдет через заставу,

опосле пойманы будут, и таких вешать!»

«А еже.ш ты будешь смотреть неопасно и оплошк

своею кого пропустишь, и тебе за то плочено

дет тож!»

В начале осени 1710 случилось поветрие в Инсарском уе| в селе Большом Чамбаре, а позже в Торжке и на Хотеловском О Чамбаре доноепт Петру ландрихтер Петр Кпкин, а о Тор тверской воевода Ивап Кокошкин. На это последовал указ –1 грамотам из Розряду за подписью дьяка. Степана Алексеева в С луховской уезд на станцию, что под селом Тешиховым московш дворянину Гавриле Прокофьевичу Бакееву: какие принять кар: тияные меры, чтобы не занести заразу в Москву и Петер^ (Приписал Ваилпй Кирьяков; правил Михаила Хрущов).

Основанием для указа:

I. Письмо Петру воеводы Кокошкина (2. 10. 1710) письму из Торжка коменданта Петра Коровина (7. 8. 1710):

«что в Тоджку многие помирают смертоносною язз а преж де той учинилось на Хотеловском яму».

■

II. Грамота из Розряда в Серпухов за приписью дьяка Ивана (ьянова (30. 9. 1710); в ней указ из Адмиралтейского Приказа Разряд (8. 9. 1710), в указе письмо ландрихтера Петра Кикнна юударго (8. 9. 1710) по письму писарского коменданта Алексея огонкого (23. 8. 1710), которого «словесно извещал» в Приказ-избе на Инваре под'ячпй Инсарской площади. Иван Макимов 41 8. 1710), а Ивану Максимову в селе Большом Чамбару екали сотник Кирило Семенов и староста .таврений Дмитриев с йарищи (1. 8. 1710) :

«волею Вожиею учинилось моровое поветрие и многие люди померли скоропостижною смертью и ныне мрут непретанно, а здоровых людей не оталось и тридцати человек».

Карантинные меры : засесть засеку, поставить ка -улы на заставах говорить с приезжими через «живой огонь, вы -рши из сухого древа», письма у курьев принимать издали, распе-

держать на ветре часа по два, потом окуривать можжевель-ком, а самих курьев держать дней по семь п по десять, а прочих спрашивать (допрашивать) через огонь и «распросные речи» в «х экзмплярах в Розряд ■—

«кто и какого чину и какими дорогами ехал или шел: и давно ли из Торжка и с Инсары и про моровое поветрие где что слышал и давно ль пз Торжка или с Инсары»?

Письмо московское: ва (во), р-о-зряд, станци-ы-ю, двор-е-ну, ньпг-я-шнем, Кор-а-бик, К-а-кошкин, из Тор-ш-ку, н-п-не-[-е-го, ко(а)мендант, преж, Адмираелъский приказ, Дмитр-е-в, ■о-кспмов, Зпминск-о-й, учпнплос, бли-с-ко, велен-а, Сапк-Пи-в-бурх, посыл-а-к, остан-о-вливать, изд-о-ли, р-о-спечатав, запе-т-о-в, ч-е-са, из тех жа, дорог-о-мп, ш-о-л, к-о-кимп, что кш-е-л, лутчпх.

Дороги: большие, проезжие, проселочные.

(Петр – 1682-89-1725 г.).

Ва 1710 году октября въ 2 день, по указу великого Г сударя царя 1 великого князя Петра Алексеевича, во великий и малый и б-влыя Рост самодержца, и по гр мотамъ из Розряду – за прпписыо дьяка Степана Але свева – в Серпуховской увздъ на стаыгыю, что ш селомъ Т-вшнховымъ, московскому дворянину Гавра Прокооьевичу Бакаеву —

смотрнтъ теб-в на заставе накрепко и с век КИМЪ опасениемь и быть безодходно денно ноч,ю! —

для того в иыняшнемъ 710-мъ году сего октября въ числе ведомо великому Государю учинилось по ш изо Твери воеводы 1вапа Какошкина: что де сего сент) 7-го числа писал к нему не Торшку комендат Петръ рабин, —

« что де в Торшку многие иомираютъ смЛ носкою язвою, а нреж де той учинилось Хогбловс1;омь яму » —

да в нинешнемь же 710-мъ году сентября въ 3' грамоте великого Государя из Розряду – за припи дьяка 1вапа Ульянова – в Серпухов писано: септя въ 8-мь числв инпешпего 710-го году в указе вели] Государя из Адмирателского Приказу в Розряд писано сентября въ 8-мь числе к великому Государю писал Приказ Адмйрателских дел ландрихтер Петр Кикин: августа п 23-мъ числе писал к нему с – Ынсары кама Л гексей Злмияской, – августа ж де 1 1-го дня на Ин и Приказной избе извещал словесно Писарской плои □одячей [ванъ Мокоимовъ, – посылай де он был по казу в – Ы [сарской уезде для ево, Государева дъла, селе де Нолшомъ Ч шъ-бору, Моча то ж, сказывали 1вану. сотникъ Кирило Семенов да староста Лавре Дмитревъ с товарыщл:

« что де августа въ 1-го числа волею Бо> учинилос в том сслъ моровое пове-трие и гие де люд.1 померли скоро-постижною смер и ньше >футъ непрестанно, а здоровыхъ щ не осталось и трнтцати человек, » —

и при нем де, Гване, в ночи умерло челов-Ькъ з дес и по той ево, Алексеевой, описке Зиминского писа к нему, Алексею:

чтоб он вкругъ вышеписапного села Чанбара верп две или по три велелъ засесть засеку и поставить

кие короулы, и с – Ынсары и с – Ынсарского уъзду ни для какихъ двл никуда никого б пропускать не вел-вл, и вел-вл около Инсарекого уьзду по вс-вм дорогам поставить кр-впкие короулы, приходящихъ и про-взжихъ никого б блиско пропускать не вел-вл, а естьли кто на заставы при-вдетъ, и с т-вми вел-вл говорить издали чрез живой огонь, вытерши из Сухова дерева, и с писем на заставах не чрез живой огонь отнюд принимать не вел-влъ, и чтоб с Москвы и з инныхъ м-встъ куриеры и они хто в Санкъ-Питер-бурхъ 1 в Нарву 1 во Псковъ 1 в Новгород 1 в – ыные городы чрез Торжок и с – Ынсары инзярцовъ и с иныхъ городовъ с – Ынсары про-взжихъ людей отнюдь к Серпухову и к Серпуховскому увзду не пропускать и ннкакпхъ посылакъ не посылать;

и по ево, великого Государя, указу по гвмъ в-вдомостямъ велена: с Московской губерни в город-вхъ 1 в увздехъ на болшнхъ и на про-взжихъ и на проселочныхъ дорогахъ н по речкам на перевозахъ поставить кр-впкие заставы, и на гвх заставахъ емотр-вть того накр-впко, чтоб никакова челов-вка ни съ ч-вмъ исъ Санктъ-Питер-бурха и с та-мошнихъ м-Ьстъ чрез Торжоьъ к Клину, а с – Ынсары инсарцов 1 с 1ных городов с – Ынсары к Серпухову и к прочим городам Московской губернш не пропускали; а куриеров, которые будутъ у застав из вышеписанныхъ городовъ, остановливать и пнсма у н:1хъ принимать издоли и. роспечатавъ, держать на вътре чеса по два и по три, а потомъ окуривать можжевелникомъ и присылать зъ заставы к Москв-в, запечатов, съ-воими послонноми, которыхъ для токнхъ посылакъ по нъсколку нарочно им-вть, и с при-вжжими оныхъ отнюд не пропускать, а т-вхъ пр1-6зжихъ куриеров отпускать назад, не мешковъ ни часу; а которые гораздо с нужными писмамн от 1вана Кокошкина ис – Ынсары и с иныхъ тамоншихъ лгЬстъ присланы у нихъ будутъ, пнсма принимать и присылать к Москве, а ихъ у г застав держать дней по семи или по дестги, и ежели в токое время бол-взни на нихъ не явптца, тогда ихъ принимать; а буде опричъ оныхъ куриеров кто к гбм заставам ис твхъ жа или из других м-встъ приодеть или придетъ, и т-вхъ людей у т-вхъ заставахъ со-держживать и роспрашнвать чрез огонь:

« хто и какова чину и откуда и кокими дорогами -вхалъ или шол и давно ль ис Торшка и с – Ынсары и про моровое пов-втрие гд* что слышел и давно ль ис Торшка или с – Ынсары? »

и т-в ихъ роспросные р-вчи, переписывая на первою и на вторую и на третью бумагу, прислать в Розрядъ же, а

твхъ люден чрез заставы отнюдь никого не пропускать: а вявезга кто ис 'Горшку или с – Ынсары или с тамошни: >гбстъ каким способом в городы Московской губер] при-вдетъ или пройдетъ чрез заставу, а опосл-в поймай будутъ, и такпхъ вешать; а ежели ты будешъ смс| ръть неопасно и оплошкою своею ково пропустишь, тебтл за то плочено будетъ тож;

и о всем теб-в, московскому дворенину. чинить по се великого Государя указу с великим опаеенивмъ, а т караулу и посылокъ взять теб-Ь, дворенипу, па ту заста в томъ Серпуховском у-Ьзде близ той заставы в моиасты скихъ и в помвщаковыхъ 1 в-отчшшпкозых гелехъ деревняхъ крестьянъ челов-вкъ пят и большн самы: лутчихъ людей, чтоб в томъ было мочно кому в-Ьрит

Пршшсалъ Василей Киръяков. Справил Михаила Хрущов.

ПАСПОРТ

1819 г.

В Стоглаве гл. 91-ая: «Божественное писание заповед; есть, удалятся от кроки и удаленины, и от блуда, нении } угождения ради чрвного, кровь коего любо животного, хптрост некако сотворяют снедно, еже глаголет колбасы, и тако кр< ядят». И за это наказание: «аще есть причетник, да изверже атце мирский человек, да отлучится».

Авдотья Наумвова, веневекая, крепостная нянька Волконск «мирский человек» – всю дорогу, как села ъ Одессе н до сам Ливорно колбасой питалась (ну, ничего нет больше!) великий г] приняла на душу. Но за то и насмотрелась: Москва-река там роченная, не оглянешь, а другой раз смотришь, по берегу гря, думаешь, картошка, ан виноград! Очень боялась потерять паспо .тяетище вот! в ладонку пе зашьешь да и сгибать не велено, н в руках – «печати повредить можно». Авдотья Наумова не гра] ная, но люди читали: и чего-чего поненаписано! и про ордеш про бриллиантовые звезды, граф Ланжерон, член Вейс, кава Иван Видман, экзекутор Лозовецкий, статский советник Манч!

, должно быть, самый над всеми главнеющий – Деслюнис ! и лее ни обязаны ее, няньку Авдотью, два года без задержки везде допускать и во всяком деле оказывать бла-го-во-ление и вспо-;о-жение!

Вот она, какая – Авдотья Наумова! Ну, Бог простит: без итрости она колабсу ела, да и не сладко на чужой земле – за ва-то года благоволения! – и за человка тебя не считают, а в оде как чурка.

По Указу Его Величества Государя Императора Александра Павловича Самодержца Всеросешскаго и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляется чрезъ с1е всЬмь п каждому, кому о томъ в-вдать надлежитъ, что показатеяьяаца сего Генералъ Мсиорши Княгини Зенеиды Волконской крестьянка Тульской Губернш Веневскаго угъзда изъ села Урусова Авдотья Наумова отправляется чрезъ Порть Одесских въ Ливорно и въ разныя мгъста Щталга срокомъ на два года. Того ради всъ– высогпе Области приглашаются по состояшю чина и достоинства, кому схе предъявнтся, Нашимъ же воияекимъ и гражданекпмъ управителямъ поставляется въ обязан иость означенную крестьянку Авдотью Наумову, какь пын-в изъ Россш -вдущг/я), такъ и иотомъ въ Росспо воз-вращающуюсь не токмо свободно и безъ задержашя везд-Ь пропускать, но и всякое благоволеше и вспоможеше оказывать. Во свидетельство того и для свободнаго проезда, дань сен паспортъ отъ Херсо)(скаго Военнаго Губернатора съ приложешемъ Его Императорскаго Величества печати. Въ Одесст Мая 27"дня 1819 года.

(Черная орлоеая печать): «Его Императорскаго Величества Печать».

Его Императорскаго Величества Всемилостив'Ьйшаго Государя моего Генералъ отъ Ннфантерш въ свит-в Его Величества, Херсонсшй Военный Губернаторъ, управляющий по Гражданской части въ Губершяхъ: Херсонской, Екатершюстлавской и Таврической, Одесскш Градона-чальникъ, Черноморских* казачьнхъ войск* и пограничной стражи главный Начальникъ, Орденовъ: Св: Андрея Первозваннаго, Александра Невснаго украшеннаго бри-Л1янтами, Св: поб-вдоносца Георпя большого Креста 2-й степени, Св: Анны 1-й степени, АвстрШскаго ордена Марш

А. РЕМИЗОВ

Терезш 3-го класса; Королевства Французскаго Св. Лк| довика; Прускихъ Чернаго и Краскаго Орла большом Креста; Королевства Шведскаго Меча 1-й степени; 1оанн| Герусалимскаго и Американскаго Синсинатуса Кавалерт! ИМ"БЮ1ЩЙ золотую Шпагу съ надписью за храбрости Медали: за штурмъ Измаилской и за 1812-й годъ. Графъ Ланжеронь

Сей пашпортъ въ Одесской Портовой Таможпгь явленъ I въ Книгу подъ N 166 записанъ Мшя 29 д. 1819 года.

Члень Вейсъ N0. 2444

Означенную въ семь пашпортгь Авдотью Наумову пропА ститъ чрезъ Карантинъ на Судно шхипера Андреа Тдц чиновича и на ономъ изъ порта выпусъить; учинена Н помгьта въ Одесской Карантинной Контортъ 1юня 4 м 1819-го года.

Товарищъ въ Карантине Надворной Совптникъ а Кавалер] Иванъ Видмаиъ, Експедиторъ Позовецтй.

АиГ ВегеЫ Зг. Ка1зегИспеп Ма]езШ А1ехапс1ег с1ез Егз1еп ЗеШзШеггзспегз АНег Кеиззег ее– ее. ее.

АНеп ипй ,1ейеп, Йепеп йагап де!едеп, ^гс! ЫетЛ кип] иш1 ги \'1ззеп деШап, йазз Уоггехдег – Фезез – Ез егдег! йезпэ1Ь ап а11е попе МасМе, ипс1 ап а11е и ]ес1е, \ч1сЬ| 51апс1ез ипй тскпег \'йгс!е 31е аисп зеуп тодсп, аЧпе| сИезез Уоггиге1деп 181, с!аз Егзиспеп, ипзегп Кпедз-ип! СтЬВеатг-еп аЬег тгс1 гиг РШсМ детаеМ, деаасМ -I зоуоЫ аи! – дедетаг1лдеп Н1п-а1з Кйсктзе пасп Ки:| з1апс1 тсМ пиг 1ге1 ипй ипдеЫпйег! разз1геп, зопоЧгп аис| а11еп депе1д!еп ЛУШеп ипй Вегзгапа тейегГаЬгеп ги Кчззег! .Шкипй ск-ззеп ипс1 ги – Гге1еп Ке1зе 151 – с1]еясг Ра;! йигеп йеп – уоп – ип1ег 5етег Ка^зегПспеп .Ма]ез*П 1пз1еде1 егШеПе! %огс1еп – аеп – 181 –

N 500.

Сей паспортъ въ Россшской Министерской Его ПмперЛ торскаго Величества въ Константинополт КаицелярА явленъ и при отыъзд)ъ означенной во ономъ крестьянке Авдотьи Наумовой моремъ въ Ливорно ей возвращенъ <| сею надписью. Моровая язва въ здгьшней Столицгъ и (I окружностях* продолжается. Пера. 1юня 26-го дня 1819. Статскш совттникъ Манчак!

(Накладная орловая печать)

У1з1о II ргезеп1е ш С1ие$1а 1тр-1е Кизза Сопзо1аге С-1е СапсеНапа сИ 8пигпе ее! т зедиНо гезШиНо аП'езШгпсе спе раг1е рег Ыуогпо. 8ппгпе И 19 А§о51о 1819 А. V. II Сопзо1е С-1е 8. В-езштз

(Накладная орловая печать): «Печать Константинопольской Канцелярьи» N 97?'

V. а11а РоПгха сГАсдиареп<1еп1е И 18 Магго 1820 Кота ра§о

Сиегга

{Черная печать): «РоНг^а сИ АсдиарепйеМе Йе1е§а1ше арозгоНса.»

Ко. 21-йо 109 У1$1о пе1 Сопзо1а1о Сепега1е Роп1Шс1о т Тозсапа Ьиопо рег Кота У1а сН Тегга раззапйо рег Игепге. Ыуогпо И 20 тагго 1920

II Соп5о1е Сепега1е Соп1е М১10Г МагсШо

(Красная печать): «СопзоМо Сепега1е РогплПсш ш Тоз-сапа. Ыуогпо.

Ыуогпо 20 Магго 1820. У1з1о Ьиопо рег Кота.

Р1р1е2

(Черная печать): «Соуегпо сИ Ыуогпо».

V аНа 8. Рге<Напо сИ Регепге ай 21 Магго 1820

Васу

Пгепге И 24 Магго 1820. Ыо Ьиопо рег Кота зо1о рег И У1а8§10.

Во гее (Красная печать): «Сгапйиса1о сИ Тозсапа АНап ез!еп».

У181о Ьиопо аПа пип21а1ига сН Регепге рег Кота И 24 Магго 1820.

Уа1еп1Ш1 (Красная сургучная печать)

'151о а] 1а Бодапа сИ О. Соп1еззо. Ы 28 Магго 1820 СогпеуаН

8.

Алексеи Ремизов.

ЗАВЕТЫ»

Леонида Михайловича Добронравова

1887 – |26.5.1926.

Добронравов выступил в канун войны с Замятиным и Шишковым: Замятин – «Уездное», Шишков – «Тунгусские ра сказы», Добронравов —■ «Новая бурса». (Шишков и «Новая бурс печатались в «Заветах» у -Р. В. Пвапова-Разумняка, 1913 г.).

«Новая бурса» сразу заняла место в истории русской ратуры: после «Бурсы» Помяловского первое и единственное вая бурса» Добронравова. Добронравов сделался известным сателем и не но газетам (свои хвалит своих плп по какпм «политическим» соображениям), а действительно: не было семинариста I Петербурге, да и не только в Петербурге, все читали «Новую бурсу».

У Шишкова большой материал – 20 лет жизни в Сибири, в ссылке, а доброй волей на работах – Алтай и тайга, сибирские промышленники и разбойники, вот что его привлекало изобразить, он и исполнил– много чего написал и в больших размерах, первые короткие его рассказы в «Заветах» о странных людях ~^ тунгусах с их полу-речью (дикой пли детской), с их кривыми движениями (как во сне: идут не улицей, а кругами через заборы так вернее!) – это лучшее Шишкова, это •– настоящее

У Замятина материал – «уездное»? – нет, его собстве голова, а средство: слова – игра в склад и лады.

Чехов завершил «интернационализм» русской прозы или, как тут говорят, «космополитизм»: начал -Пушкин (Пушкин «прорубил окно в Европу»), рас-, цвет – Тургенев (между прочпм, Достоевский ре-' комендовал Тургеневу обзавестись телескопом, чтобы, сидя в Париже, наблюдать жпзпь в России,

так. как жизнь и мысли связаны со еловом, то, значит, телескол и на слона!), конец этому интернационализму – Чехов (достаточно взглянуть на портрет: и это пенсне со шнурком и записная книжечка!). После Чехова – «плеяда» Горького: тут плп. как выразился один «поэт» при «Чти делать», «трактат-роман» (дело почтенное п педагогически очень полезное) нлп беллетристика (то же вещь необходимая в общежитии: читают, обсуждают, спорят): эта беллетристика, конечно, за подписью, но но существу безымянная: все пишут одинаково – одними п темн-же словами, одним складом, с одними оборотами и сравнениями (Леонид Андреев жаловался: «как начну писать, лезет в выражениях одна пошлость!»), иногда очень даже «красиво», попадается и неподдельный «пафос» и искренняя страстность, и всегда все понятно написано – но правилам «грамматически», что без труда переводимо на все европейские языки, хотя в этом и нет нужды (во Франции, например, больше тысячи томов в год выпускается такой беллетристики), правда, скучновато, (одни пространные описания природы чего стоят!), но читается легко (а это-то и нужно) п легко забывается – «беллетристика» ! И в то-же время, с концом, интернационализма, началась работа над словом по «сырому материалу» и опыты над словом и «русским» скла (ом (как и всегда не от пустого места, в прошлом были примеры: Пушкин – «Балда», «Вечера» Гоголя, Лесков). А началась эта работа с первой революнпп. можно даже обозначить место: круг Вячеслава Иванова. (Когда нибудь историки литературы выяснят огромное зиачелпе этого ученейша-го человека!) II в канун войны в этой «национальной» работе одно из первых мест – Хлебников и Замятин. А от Хлебникова – весь «футуризм», Маяковский Г с традицией Пвана Осппова). и кто еще не знаю (телескопом не обзавелся!), но чувствую, есть и должно быть. Один «дурак второго сорта» – (употребляю и совсем не в обиду философскую терминологию Льва Шестова, по– шестовекп: дураки бывают двух сортов, первого сорта – это «Дурак», .а второго сорта – это «дурак под Дурака'»!) —так вот этот «дурак под Дурака» потом уже в самый разгар революции, (урвав поесть), прпзпал-ся лине, что уважать (ппзнавать) начал Замятина, когда в войну, живя в Ааглпп. Замятин написал

>волн>

Г™

каку!

1ЮЦП1

А. РЕМИЗОВ

повесть из английской жизни «Островитяне», что до тех пор, состоя редактором «передового» (ля' вого) журнала, он, «дурак второго сорта», в тече-ние нескольких лет, все, что было близко к «Уезд ному» или другим подобным образцам, безжалостно «бросал в корзинку», а присылался такой ма тернал из самых отдаленных медвежьих (неожа-данных!) углов России и, к великому огорчению «по многу». «Второго сорта!» не понял (да так шестовски ему и полагается, а то как же?), не по чуял («редактор!») – в самом деле, не из ж... а вышла вся современная русская (глубоко цйональная) проза, Леонов и другие,– не понял что начиналась не какая-нибудь местная работа» не петербургская выдумка и сумасбродная затея! а что-то гораздо большее – р у с с к о е – какой-( то сдвиг, поворот – революция! Да, это была революция – еще с революции 1905 года. Револю цпя – завет: прошлое «сделанное» – все, что во-пламенно, все равно, интернациональное кое из беллетристики не разрушать ни под как; руку – только дурашливый хозяин в революш коверкает машины и разрушает «налаженный парат» каких-нибудь очень полезных хозяйств' ных учреждений только потому – «революция «старый режим!» или еще как. Нет, не на см: ку, а кроме того, ведь «слово»! – а слова, звезды —

и звезда с звездою юворит

Добронравов – материал еще больше, чем сибирского у Ши кова: Добронравов – сын священника, учился в Петербурге! Духовной Семпнарпп, по дому – связи с духовенством и при высшим: архиереи, митрополиты, синодские чиновники, Победоно цев, Саблер. Вот что должен изобразить Добронравов и в этой о^ бенной обстановке —■ церковь, церковная служба, тут ему и кни в руки – в литургпке познания, его были огромны, бывал он монастырям и в кельях и в архиерейских покоях.

После «Повой бурсы» (отдельным изданием в 1914 г.) До; ронравов выпустил книгу рассказов «Горький цвет» (рассказы 15 -1915г.) и написал целый ряд больших пьес.

У Добронравова был хороший голос баритон – дружил с ляниным. Пристрастие к пению при исключительном даре – к ре, за душой богатейший материал – архиереи, митрополиты, трые мантии, митры в драгоценных камнях, панагии, усыпанв бриллиантами, наперсные кресты, звезды, золотые и серебря ризы, лампады, архиерейский хор, колокола – Добронравов

днл как в мантии Святейшего, а его речь – из Оперы (Шаля-!). Таким представлялся он мне, когда я читал его рассказы Даре Сауле – очень величественно и красиво. А тут Замятин: «красиво?» – «онера»? ?

– Если есть что-то самого порочного в литературе, это «красивость»; это какой-то словесный разврат.

– Но это нормально, эта «красивость»!

– Да, конечно. Не даром есть спрос и восхищаются и этим оценивают: «изящно», «красиво». Да, это нормально.

– А что нормально, имеет право быть (так, стало быть, по природе!). И почему «порок» и «разврат»? Имеет право и б дет, как деторождение («прямое назначение женщины дети»!), как лад п строй соловья, живописные ландшафты, приятная, ласкающая и убаюкивающая музыка или как «трагедия» из-за «женщины».