Текст книги "Версты"

Автор книги: Борис Пастернак

Соавторы: Сергей Есенин,Марина Цветаева,Исаак Бабель,Алексей Ремизов,Дмитрий Святополк-Мирский (Мирский),Николай Трубецкой,Сергей Эфрон,Лев Шестов,Илья Сельвинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 71 страниц)

№ № : 4, 7, 10, 12, 14, 17, 18, 20, 22, 25, 31, 32, 37), т. е. прибл.

35%, тогда как сдвиги стиховых границ были отличены нами

■ишь в 8%.

ЬН. И. ТРУБЕЦКОЙ

достижением народной поэзии. В предшествующем изложении мь постарались ноказать насколько богата частушечная метрика, смотря на простоту своих основ. Довольно убогий ритм двухтакто-вого плясового стиха в частушке свершенно преображается, приобретает совсем исключительную гибкость и оказывается способным порождать целую массу разнообразных ритмических комбинаций и эффектов. Ни в одной другой форме народной песни мы н( найдем такого искусного использования всех ритмических возможно стей.

Но частушка отличается формальными достижениями не только в области метрики. Нельзя не отметить того внимания, которое в частушке уделяется «инструментовке», т. е. искусному подбор] звуков. Установка на качество звуков речи дана уже самым принципом рифмы. Но в частушке эта установка получает дальнейше* развитие и приводит к разнообразнейшим сочетаниям звуковых повторов. Попадаются частушки, совершенно насыщенные звуковым! повторами:

На крылечке струбы рубят,

Меня все ребята люябт:

Тот тащит другой тащит, —

Только кофточка трещит. ■ Причем иногда отдельные звуковые повторы использованы каламбуры, напр.:

Как у нашей души-Маши

Акурщтненькпй носок:

Девять курочек усядется, десятый петушок. Правда некоторую склонность к звуковым повторам проявляют и другие виды народной песни, особенно те, которые знают рифму (плясовые!), – но нигде эта склонность не выразилась так яр-! ко и не породила такого многообразия звуковых эффектов, именно в частушке. – В области «внутренней формы» частупш представляет большой интерес. Стремление к максимально – крат кому н максимально – яркому выражению мысли, и, притом непременно к ритмическому расчленению этой мысли согласие строфической схеме четверостишия, – все это порождает громадное разнообразие троп, фигур, затейливых смысловых вывертов! Иной раз получается с виду бессмыслица, истинный смысл которое можно понять только, зная тот реальный факт, по поводу которогс} частушка была сложна Но иногда впечатленпе бессмыслицы толь-; ко обманчиво и происходит от сложности примененной фигуры. Та* напр.

Я курил, куршть махорку,

А теперь курю табак:

Я любил, любил девчонку,

А теперь – старых баб

МЕТРИКЕ ЧАСТУШКИ

На первый взгляд кажется будто между первой п второй полу-рофой смысловой связи нет: в первой описывается повышение зборчпвостп (прежде махорка. – теперь табак), а во второй – шиженпе (прежде девушка. – теперь старухи). Но уже со «вто->го взгляда» ясно, что связь есть: ухаживание за девушками свя-но с расходами па подарки и потому заставляет экономить на ку-зюга, общеппе же со «старыми бабами» расходов не требует (м. даже приносит доход) и позволяет улучшить качество потребляют табака Га м. б. этот табак есть даже подарок «старых баб»), ысль – польза сказать, чтобы очень глубокая п высоконравст-я, по выражена она остроумно и чрезвычайно ловко. Фигуры тропы частушечной поэзии следовало бы изучить повнпматель-е. Они развитее п сложнее, чем в какой бы то нп было другой фор-народпой поэзии и норой напоминают самые изысканные оборо-высокоразвптых искусственных литератур Востока. К сожале-1Ю, до спх пор частушку изучали только со стороны наименее важ-»й для оценки ее чисто литературных достоинств, именно, со стопы пресловутого «отражения быта»...

Итак, по своим формальным достоинствам частушка в народ-)й поэзии занимает высокое положение. Это – самая конструктив-я форма пародной песни, завершение длинного эволюционного яда. Ее упрекают в бессодержательности, в бедноте мысли. Это >яд ли правильно. Прежде всего, – с чем сравнивать? Для сравне-»я надо привлекать величины однородные и соизмеримые.. Беседе, шуточные частушки пади сравнивать с другими шутливыми юизведениями народной поэзпи, и при этом сравнении юмор ча-ушкп всегда окажется гораздо тоньше и развитее, чем э.тементар-й п неуклюжий юмор эпических «небылиц-небывальщин» п т. под., равнпвать же частушку с причитаниями, заплачками плп грустны-а протяжными песнями методологически неправильно. Исполняема под аккомпанимент гармонпки, на посиделках и супрядках в |чюсфере деревенского флирта, частушка, конечно, не может за-Шать в себе ни глубокомысленных философских сентенпип, ни й^аженпя щемящей тоски. Можно сказать, что частушка прибли-йеяьно соответствует эпиграмме, мадригалу п альбомным стпхот-зренпям «искусственной» поэзпи. Частушка должна обо всем гофрить с улыбкой: этого требует деревенский светский этикет. Очень рюто эта улыбка действительно является искренним выражением реааботного жизнерадостного настроения. Но не менее част* опа яв-яется условной, деланной. И тогда за ней можно почувствовать гыдлпво запрятанные от постороннего взора сильные душевные я...

Кн. Н. С. Трубецкой

ПАРАДОКС БУРЖУАЗНОГО МИРОСОЗЕРЦАНИЯ

Письмо к приятелю

РегсЬапсе то с! г е а т I' Нат1е1 I

Нет, дорогой друг, я вовсе не выдумал буржуа. Я только да» лаю попытку определить явление, которое описывалось мне! гими. Буржуа, «бывший ничем, стал всем»; я хочу показат! что он нечто вполне определенное. Было время, когда он себ называл Человеком и воплощал собою весь человечзский рс* Понятие буржуа тогда не имело определенного содержаниу Настало мне кажется время точнее определить это содержание дать слову буржуа определенный смысл. Я и хочу вскрыть, ил* вернее, самого буржуа заставить вскрыть этот смысл. Он дс статочно взрослый для этого, —он достиг уже возраста размьш ления. Я знаю, как это неприятно, когда наступает Еремя самс определения, когда оказываешься принужден признать чем т; действительна был. Трудно примириться с мыслью, что не бы; чем нибудь другим. Но познать действительное в безгранично океане бывших возможностей, в этом-то и заключается самс познание.

Мне не совсем понятно, почему буржуа обыкновенно не лк, бит чтобы его называли его настоящим име..ем. Короли назывг лись королями; священники священниками; рыцари рыцарями; он настаивает на своем инкогнито. Вы можете обращаясь к нем называть его человеком нового времени или передовым человеком или просто по национальности; но как-то трудно сказать ему глаза что он буржуа. Но сказать надо, и его заставить повторить чтобы он ясно видел себя таким какой он есть, и чтобы он м_0 сам себя п знать.

Но для успеха дела, надо подходить к нему с уважением, I стараться избежать всего того, что м. гло бы унизить его собствен ное достоинство. Очевидно, что он не единственный предста ьитель, а только одна из разновидностей человечества. И) множества попыток человечества устроить свою жизнь, его ой несомненно один из самых интересных, я бы даже сказал, самы] <'удачных>>, особенно если принять во внимание что он поль

лея минимальным количеством гипотез и что следовательно зультаты его как будто доказательны. Он решил жить на этом вте, не предполагая существование другого, или по крайней ре не ставя своей жизненной практики в зависимость от такого едположения. Он повел себя как челе век не во сне. Он сказал: . существую», не: «Я вижу сны, следовательно я существую» лспъ бы его не вывела из состояния сна; я мыслю: я– вижу ■сны метафизик ), а наоборот: «Я действую, следовательно не сплю, следовательно я существую». (Мускульное чувство: вство реальности). Затем: утверждение собственности, (Я как падатель вещей; имение предшествует бытию). Сначала труд, него собственность.

После этого как можно говорить что буржуа нет? По самому эеделению это существо существующее по преимуществу, это ТОЕек провозгласивший: «Я существую». Он долго должен был эоться чтобы стать, чтобы убедить самого себя в своем суще-ювании, чтобы иметь возможность утверждать, что он суще-ует. Чего, чего не говорилось, чтобы сбить его с этого пути? Но сто ответа, он действовал. «Живем ли мы по-христиански, вем ли мы?», спрашивал Боссюэт. Буржуа отвечал: «я живу», рва робко, потом помзре того к к он научался жить, вез реннее. «Жизнь есть сон, немного менее преходящий», говорил скаль. Буржуа поверил в жизнь и сумел дать существенность

. «Как мало места мы занимаем на этом свете», говорит Бос-?т, и еще: «не знаю не есть ли то что мы называем бедиствова-:м то-же состояние сна только менее спокойное; не знаю вижу я реальные вещи, или только смущен пустыми призраками» *).

А буржуа знает, что он не спит. Он стал работать, и приру

призраки; он взял вещи в руки, все переставил и привел в ядок. Не совсем еще проснувшись, шатаясь со сна, он нашел

место, пусть маленькое с точки зрения Времени и Простран-

, и устроился в своем «уголке вселенной».

Но почему он уверен что он больше не спит? «Сны нас сопро-ргают до самой старости», говорит Боссюэт. «Что такое одо-ающие нас беспричинные страхи, как не страшные сьы?». И ("олюбие «ведущее нас от трудоЕ к трудам, от обмана к обману рлающее из нас игрушку в руках людей», разве это «тоже не

превращающий мнимые удовольствия в истинные мучения»

наступит смерть, наступит «последнее мгновение, и Когда оно шло наша вся остальная* жизнь оказывается мечтой и заблу-|нием». Перед лиЦиМ смерти будет ли он еще верить в жизнь?

«Бог не хотел, говорит Николь, чтобы впечатление произ-кмое на человеческую душу Смертью, могло быть умалено

) Ср. у Фенелона: «Если сои может порождать обман чувств, (чаемый только при пробуждении, кто смеетъ утверждать, что е бдение не есть другой род, пли другая степень сна, из которо-не ие возможно выйти, и обман котораго не может быть обличен '«им другим состоянием чувств?».

Б. ГРУТХЕПСЕП

посредством тех ухищрений, к которым они прибегают перед лицом других неудобных истин, и которое заключается в том чтобы затуманивать очевидность и уверенность притворными сомнениями». Что же он станет делать перед лицом величайшей из несомненностей, Смерти?

Он будет подобен тем, слабым духом, которые, чтобы спастись от неизбежной мысли «ищут покоя у себя, дома, в своей семье, в : : жене, в детях, в своем маленьком имении, б своем маленьком, хозяйстве, б СЕоем маленьком поле, ими же посеянном, в своей маленьком жилище, ими жэ построенном», говои Николь.

Выхолит, что буржуа просто развлекающий себя трус.Н «один из тех, что работает чтобы оглушить себя ш>м<_м своей работы»*) Но это-то он и отказывается признать. «Порядочный человек, которому не в чем себя упрекнуть, ничего не боится, и > никогда не испытывает страха»,**) Он с_.м будет упрекать своиа , противников в том что они питают ь сердцах вульгарные страхи развращающие человека. Когда эти противники возразят ему, чтс он не умеет умирать, он станет на смертном одре доказывать, чтс| наоборот, он сумеет быть мужественным до конца.

Что же буржуа – трус или герой? Или то трус, то геройЛ Вопрос, мне кажется поставлен неправильно. «Я не знаю, Н1 кто меня поместил в мире», -говорит Паскаль, «ни что такое мир ни что такое я сам; я нахожусь в ужасном неЕецении обо всем» – «Как я не знаю откуда я взялся, так не знаю и куда я иду»! Так что надо быть или очень трусливым или очень мужественным* идешь ли вперед смело глядя по сторонам, стараешься ли ни 4 чем не думать. Но человек провозгласивший: «я существую™ видит себя 1.е в таком свете.

Начнем с этого утверждения: «я существую». Только проЧИ утвердивши его и проникнувшись им, мы можем сказать: «ми§ существует». Это вовсе не значит, что этот вывод необходим следует: наоборот делая его мы рискуем снова впасть в сон (Држ гой сон; но не менее крепкий) от которого только что избавилисН Значит: «я существую», и больше ничего. Но где существую– Щ вы меня тотчас спросите, думая этим вопросом поставить в Э§ труднение только что проснувшееся я и заставить меня отказатв ся от моего притязания что я не сплю. Вы думаете я вам отве*А «во вселенной, в определенном уголке вселенной?». Нет, это бьш бы неправдой. Я ?дтьсь, и больше нисде, здесь в моем маленыА имении, и стою прочно, и отсюда вижу вселенную. Но нет, п| жалуй и это еще не точно. Я вижу только предметы имеющ! какое-то ко мне отношение, в каком то смысле, значит, мн< принадлежащие. Все это меня касается, все это для меня.

ел, г-

еющ!

пр-

, М1

*) Пастырское послание Архиепископа Лионского об исто Неверия п Основаниях Веры. 1776.

**) Ь'А1атЬ1С Мога1, ои Апа1уяё га15оппёе Йе 1ои1 се ^и^ рог! а Гпотте, раг 1'Атт йев Ргапса1з. 1773.

МИРОСОЗЕРЦАЙ

( «маленький участок» простирается все дальше, чем дальше я смотрю; он растет; он вырастает в мир. И мне уж надо сделать усилие чтобы подумать о Вселенной. Но тут-то вы меня и поджидаете. «Я вижу эти ужасные мировые пространства со всех сторон, а сам прикреплен к одной точке этой безмерности, и не знаю почему я здесь, почему не там, не знаю почему отмеренный мне маленький отрезок времени изо всей вечности бывшей до

I меня и имеющей быть после отнесен именно к теперь, а не к тогда»*).

И вот меня уж нет; все мои усилия были ни к чему; я впал в свои прежние сны. «Суета сует и всяческая суета». Я слушаю

; вас, – и однако не вы правы. Я жив. Я хочу жить, а жить, •Значит начинать с себя, значит сказать «я существую».

Они ищут покоя въ своем «маленьком имении», говорил Николь. Очевидно оно очень маленькое, это имение. «Что такое человек перед лицом Бесконечного?» (Паскаль). И вот буржуа не в бесконечном. Человек сказавший «я существую», уже не обитатель вселенной и не житель вечности. Мое «маленькое имение», – вам, обитателям вселенной, к лицу так гово ; ить. Мой дом затерян во вселенной, и сам я «как бы заблудился в каком-то захолустьи природы». (Паскаль). Но что бы вы ни говорили, я, тот самый которого вы видите, засел у себя дома.

Есть большая вселенная, есть мое маленькое имение. Совершенно нелепо стараться увести из одного в другую и стараться найти для них общую меру. Надо выбрать одно из двух, —вселенную или меня; «я существую» или бытие вообще; вечность или

| настоящий миг. «Когда я думаю о краткости моей жизни, поглощенней е вечности предшедшей и последующей, о малости пространства занятого или даже видимого мною, погруженной в бесконечную, огромность пространств неизвестных мне и обо Мне не ведающих, мне страшно и странно быть здесь скорее чем там, ибо нет оснований почему скорее здесь чем там. почему теперь, а не тогда». (Паскаль). Но почему же созерцая вселенную, стремиться в ней найти самого себя? почему исходя из видения вечности желать вернуться к настоящему мигу, к этому часу

*) Паскаль. А вот что говорит Неккср (О Важности Религиозных мнений, 1788): «Человек в этой безбрежности не более как незаметная точка, и не смотря на это, благодаря своим чувствам и разуму, он находится как бы в связи со всей вселенной; по как эта || связь приятна и покойна! Почти как отношение между государем и || его поддаными: вес приходит в движение около человека, и все I имеет отношение к его желаниям и его нуждам; Природа занята, ■' Как бы им одним; действие стихии, шумы земли, и лучи света, как будто применились к его способностям п силам: и между тем как | небесные тела движутся со скоростью пугающей паше воображение, Г И увлекают в своем течении наше обширное обиталище, спокойные I в своем убежище и под благодетельным кровом избранным каждым | из нас, мы мирно наслаждаемся множеством благ, которые, покор-^ вые еще другому чудесному сродству, сообразуются с нашими вкусами и со всеми чувствами коими мы одарены*.

моей жизни, к происходящему сейчас^Дпя ьсего живого исходная точка не вселенная, не «недвижнее присутствие Вечности»; но «я существую», «я действую сейчас»*). Они ищут покоя «в поле ими же посеянном, в жилище ими же построенном», говорил Николь. Но именно потому что они посеяли это маленькое поле и построили маленькое жилище, они там нашли покой и живут в полном спокойствии.

Итак, мир буржуа во всех отношениях новый. «Я смотрю повсюду, и не вижу ничего кроме тьмы», сказал Паскаль. А новый: человек устроил у себя в Доме освещение, и довольными глазам» созерцает звездное небо. «Не будем останавливаться на видимом! но на невидимом, ибо видимое временно, но то чего мы не видим' – вечно». (Боссюэт). Но буржуа живет во времени, и распреде-^ ляет по часам свой хорошо налаженный распорядок. «Есть толькс один Рай: кто хочет устроить себе рай на земле, пусть не кадеетс^ на небесный», говорит Кенель. «Основная особенность м^ей рД лигии», говорит автор Письма к А^хиепискому Лионскому (1763) «готовить себя к вечному блаженству, только после того что ? устроил свое счастье на этом свете». Для Кенеля, христианин есть «человек преодолевший челоиека». Автор Письма стремите: быть только человеком, вполне человеком.

Все это тесно связано и образует совершенное целоз. Ка исходная точка, «я существую», я пробуждающееся и действуя: щее, пребывающее в настоящем и ограниченное в пространстве собственный центр все определяющий, ищущее счастья ил прославляющее человечество. Я, действие, труд, собственност счастье, человечество. Не наш ли это мир, мир переставши быть вселенною, мир без вечности и без всякого бесконечного

Я попытался вкратце изложить философию буржуа, пар доксалькейшую из философий, если только ее рассматривать точки зрения чистого познания. Ибо что же может быть стран чем то оправдание видимостей, на котором она всецело покоится Расстояние предметов от нас соответствует тому, что мне пока» вает опыт; мир там где я; совершенно абсурдное утвержден большой реальности нзетоящаго мига по сравнению с прошл! и с будущим. Но в том то и дело, что буржуазная филоесфия основана на умозрении: она результат живого опыта. В поряд! биологическом ее можно было бы рассматривать как попыть применения к среде более последовательную чем прежние, к обращение мысли к жизни. Единственное к чему могла привес мысль предоставленная самой себе – сон о реальности по ту ст рону сна. Но мыслить свой сон ни как не значит выйти своего сна; это будет только сон о сне. Сон умножается на сон, так без конца. Надо усильем воли выйти из оцепенения, не на

*) «Для человека тоже самое бытьне занятым и не существо вата говорит Вольтер (Замечания на мысли Паскаля): я занят, следов телыю я существую.

плг и'1,ч: 1^ г.ну иного гш'осо:и-:рцлш!Я

стараться уразуметь где находишься, прежде чем начать строить «великолепные дома», а начать их строить. Иными словами: начать жить, не зная откуда пришел и куда идешь.

Я знаю что дело обыкновенно представляется вовсе не так. Начали, якобы, с того, что поставили вопрос: да существуют-ли эти призраки, и обнаруживши, что их нет, увидели дневной свет. (Буржуа любит говорить о свете, и думает, что чтобы увидеть свет, ему стоило только протереть глаза). Вы*ходит что он продукт своих знаний, и гак как, очевидно его знання не из него взялись, он великодушно зачисляет в свои создатели философоь и ученых, научивших его видеть вещи такими, как они есть Но не наука научила его жизни Она в лучшем случае снабжала его, по мере надобности, аргументами для защиты его приобретений. То, что он сделал, не сводится к установлению правильнрго миропонимания, или к замене заблуждений истиной. Он переставил порядок вопросов, стал представлять мир как функцию жизни, и перестал стремиться к пониманию самого себя, как функции целого. Он может возразить, что если дело обстоит так, это только потому, что мы еще не можем объять мировое целое, но так толковать, как я толкую, эволюцию буржуазии, значит опрокидывать Еерх дном порядок вещей. «Кто меня поместил сюда? Чье изволение, чей промысел присудил ;.Мне это место и это время?» (Паскаль). На эти вопросы буржуа так же мало сумеет ответить, как Паскаль. Однако он не сказал «хотя я ,.е знаю где я, я позволяю себе жить» (заблуждение Паскаля как раз е его постановке вопроса), а сказал: «Я умею жить, а потому могу обойтись без знания где я».

Итак, я хотел бы показать, как буржуа научиг.ся жить. Согласен, что ответить на этот вопрос трудно. Человек в состоянии действия говорит мало, и если говорит, исходит из действия, и теории его не заслуживают доверия. Так Философы нам много чего нарасказали о происхождении вселенной и о судьбе человека, и ничего, казалось бы, не мешает нам в их писаниях искать выражения духа буржуазии. Но нельзя доверять их системам: в них есть множество миров, самых разнообразных; но ни в одном из них нет буржуа. У него есть свой дом, и в нем он устроился. Он сам себе его устроил. Это дело его рук. Потом уже философы стапи его толковать по своему, и их толкования, что и говорить, весьма поучительны для познания этого дома, но надо к самому этому дому обратиться, хотя бы для того, чтобы хорошенько понять философов.

Это не значит, что я хочу поймать буржуа врасплох, одного без идей. Наоборот, я хочу понять его идеологию, идеологию предшествующую всякой системе и предполагаемую всякой системой нового времени. Это, относительно каждой системы, Дело, которое предшествует Слову. Поэтому не надо отвлекать эту идеологию от жизни. Будем исходить из «я существую», и только таким образом мы поймем подлинную иерархию буржуазных ценностей, и весь ход современной мысли.

Б. ГРУТХЕПСКП

Было время, когда буржуа любил играть в философа, и это было очень хорошо. Но прежде чем рассуждать с ним . Боге и мире, постараемся понять что он делает, как он действует и как реагирует. Я работаю, я смотрю вперед. Надо см треть вперед Порядочный человек смотрит вперед. Н . этом можно остановиться Так, часто, поступает и буржуа, когда он утверждает, что единое. на потребу – нравственность. Возможность предвиеть результаты своих действий предполагдает закономерн сть явлений.. Дивный порядок управляет миром. Существует верховная муд-,| рссть все устроившая. Ничего не меш ет буржуа остановиться на этих положениях, или выбрать себе другие, которые могли бы объяснить ему механизм вселенной. Но все время надо иметь в-| виду исходный факт: – жизненный опыт, социологический факт общего людям опыта, ежедневно подтверждаемого, и который в свою очередь послужит основанием новому устроению жизни. Вот исходная точка.

Таким образом, становится все яснъе, что мы представляем собою не более как одну разновидность человечества, свою со" ственную. Мы узнали, что мы не вечны. В буржуа нет ниче: окончательного. Было время когда его не было. Он начался определенное время, и вссходя к этому началу он научится себе. Познай самого себя – посредством истории. В^становл: то время когда тебя еще не было, и подвигаясь вперед по времен когда ты начинался, научись рассматривать себя как будто бы тебя уже нет. В этом заключается историческое сознание, и труд историка который все превращает в прошлое.

Было время, когда буржуа, еще не совсем уверенный в себе, старался оправдаться в глазах тех, кто обвинял его в чрезмерной самоуверенности. Он старался доказать свою правоту, и французские священники 18-го века сохранили нам в сеоих проповедя его аргументы, для того, конечно, чтобы по мере сил ихопровер гнуть. Это страстная полемика, з результате которой окон чательно складывается буржуазное сознание. Достаточно л быть порядочным человеком, или надо еще быть благочестивым?;

Сначала буржуа не совсем уверен в ответе, но постепенн сомнения исчезают, и не потому, что он доказал себе свое пол< жение метафизическими доводами, а потому, что существовани просто порядочных людей стало очевидным и неопровержимым фактом. Тогда он провозгласил свою независимость, и отвернулся | совершенно от старого мира в котором ему было отведено одна в роль – грешника.

Новый мир буржуа я и старался понять. Мы все в нем живем и он нам знаком лучше всякого другого. И однако, если нам случится отвлечься от него, в то же время совсредоточив на не| свое внимание, мы, может быть удивимся тому где мы находимо: и что мы ь нем живем никогда не задавая себе вопросор. И эт< удивление, дорогой друг, не начало ли, по слову Платона, всяко! философии? Бернард Грутхейсен.

(перевсд с французской рукописи Д. С. М.'

–

ЗАМЕТКИ О СОВРЕМЕННОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Довольно трудно дать общую картину современной французской литературы, так как она находится сейчас в процессе быстрого изменения. Писатели, выступившие вскоре после войны, если они во время себя не переделают, могут оказаться более устарелыми, чем старики, против которых они явились реакцией. Всетаки мы должны начать с этого движения, наметить его кривую, и показать, что оно должно неизбежно само собой исчерпаться, если не получит извне нового и более целесообразного направления.

Несколько характерных черт послевоенной литературы свидетельствуют об ее недостаточности. Во-первых, для большей части писателей, определившихся или ставших известными около 1919 года, жизнь была отпуском с фронта. Естественная реакция после четырех лет крайнего напряжения: им хотелось забыть прежнее и воспользоваться свободой, которую им давало перемирие. Игры «чистой поэзии», психологизм, изящные переборы Жана Жироду, *) похожие на те аккорды, которые берут музыканты перед началом пополнения симфонии, блестящие фокусы Поля Морана, **), – вот явления, характерные для этого затянувшегося отпуска. Большие человеческие проблемы были в забросе, или фигурировали в модных произведениях, в качестве безвредных фантомов, служивших одной забаве. Разве война не доказала в одно и то же время и тщетность идеалов, и способность наименее подготовленного человека стать, в случае нужды, героем.

*) т еап СагаисЬих, р. 1882; дипломат и беллетрист. **) Раи1 Могапс!, р. 1888; дипломат и беллетрист. (ОиуеП 1а 1Чии, 1922).

Недавний страшный и леденящий опыт всячески поддер-,1 живал убеждение, что сознание бессильно над поведением, что » утонченные переживания, плод высокой культуры, неизбежна^ втаптываются в грязь и разбиваются практикой жизни. Искусство, литературная мысль, казались предметами роскоши, ибо казалась доказанной их неспособность оказать влияние на ход вещей.