Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 78 (всего у книги 106 страниц)
– Мне жаль, что мои ребята побежали.
– Дорогой мой, мои тоже драпанули! Бросились врассыпную, как куры со двора! – Хадсон не стал подчеркивать, что у его людей не было другого выбора, кроме как бежать, как только Медликотт обнажил их фланг. – У вас есть часы? – спросил полковник. – Янки прострелили мои, видите? – он показал Старбаку разорванный кармашек от часов. – Пуля прошла прямо через них, не задев меня, но часы всмятку. Какая жалость. Они принадлежали моего деду. Время показывали отвратительно, но я их любил и надеялся передать своему сыну.
– У вас есть сын? – спросил Старбак, почему-то удивленный этими словами.
– Уже три, и целый выводок дочерей. Том – мой старший, сейчас ему двадцать четыре, он служит адъютантом Ли.
– Ли! – Старбак был впечатлен. – Самого Ли?
– Бобби собственной персоной. Приятный человек. Но всё равно, часы жаль, – полковник достал из порванного кармана осколок стекла от часов.
– Коффмэн! – позвал Старбак. – Который час?
Коффмэн унаследовал от отца старинные часы, и теперь выудил этот механизм в форме луковицы из внутреннего кармана и с щелчком открыл.
– Половина пятого, сэр.
– Должно быть, утром остановились, – предположил Старбак. – Не может быть, что уже так поздно.
– Но взгляните на солнце! – сказал Хадсон, давая понять, что день и правда клонится к вечеру.
– Тогда где же Ли? – спросил Старбак. – Я думал, он идет нам на подмогу.
– Я понял, что лучше всего планировать военные действия, исходя из двух похожих принципов: то, о чем говорится с полной уверенностью, никогда не произойдет, а то, что объявляется невозможным, неизбежно случится. На войне не бывает хороших новостей, – торжественно заявил Хадсон, – бывают только менее плохие. Ох ты, дорогуша, – это мягкое ругательство было вызвано возобновлением ружейной стрельбы из леса. – Полагаю, мой дорогой Старбак, что республиканская партия опять требует к себе внимания. За дело, за дело.
И буря разразилась снова.
Преподобный Элиял Старбак пытался понять, что происходит. Не так уж многого он хочет, подумал он, всего лишь осмысления. Война – столь же рациональное занятие, как и любая другая человеческая деятельность, и должна, по его мнению, поддаваться анализу, но кого бы из старших офицеров он ни расспрашивал, что именно случилось в западном лесу, всегда получал разные ответы.
Один генерал сказал, что Север атакует, но при этом его люди растянулись на лугу, играя в карты и покуривая трубки.
– Всему свое время, всему свое время, – ответил генерал, когда священник спросил, почему его люди не участвуют в атаке. Один из штабных офицеров генерала, высокомерный юноша, явственно показывая свое неодобрение вмешательства штатского в сражение, сообщил преподобному Старбаку, что Джексон отступает, а янки его преследуют, и что суматоха в лесах была вызвана ни чем иным, как шумным арьергардом.
Майор Гэллоуэй тоже пытался подбодрить священника. Майору приказали ожидать, пока атакующая пехота прорвет оборону Джексона, после чего присоединиться к кавалерии северян в преследовании разгромленного врага. Преподобный Старбак ждал этого обещанного прорыва верхом на лошади и старался убедить себя, что объяснение майора вполне разумно.
– Джексон пытается отступить на юг, сэр, – сказал Гэллоуэй священнику, – а наши ребята прижали его там к лесу.
Но даже Гэллоуэй не выглядел удовлетворенным этими выводами. Майор в конечном итоге так и не смог найти никаких свидетельств тому, что Джексон направлялся в Кентервиль, и потому заявление о том, что сейчас он отступает из этого города, не имело особого смысла, и так и оставалось загадкой, что же делает генерал южан. И эта загадка вызывала еще большее беспокойство, потому что Билли Блайз не переставал уверять, что видел вторую армию мятежников, направляющуюся в сторону Манассаса с запада. Гэллоуэй не горел желанием поделиться своими тревогами с преподобным Старбаком, но у майора создалось четкое впечатление, что, вероятно, генерал Поуп совершенно неверно истолковывает то, что действительно происходит.
Неудовлетворенность Гэллоуэя сопровождалась раздраженным состоянием, в котором пребывала основная часть его небольшого подразделения. Возвращение Блайза опять разбудило гнев Адама, охвативший его предыдущим вечером, когда виргинец обвинил Блайза в убийстве гражданских в таверне Маккомба. Блайз всё отрицал.
– Нас обстреляли военные, – заявил он.
– И они умоляли вас прекратить огонь, потому что там женщины! – настаивал Адам.
– Если бы кто-нибудь об этом упомянул, – ответил Блайз, – то я бы немедленно прекратил стрельбу. Немедленно! Даю слово, Фалконер, за кого вы меня принимаете?
– За лжеца, – заявил Адам, и прежде чем Гэллоуэй смог вмешаться, вызов был брошен.
Но дуэль так и не состоялась, и, возможно, как смел надеяться Гэллоуэй, и не состоится, для чего он прибегнул к помощи преподобного Старбака. Священник был рад оказаться полезным, пока еще бушевало сражение пехоты, и поговорил сначала с капитаном Блайзом, а потом отчитался перед майором Гэллоуэей о результатах этой беседы.
– Блайз признает, что в таверне могли находиться женщины, – сказал преподобный, – и чрезвычайно расстроен этим обстоятельством, но совершенно очевидно, что в то время он не был об этом осведомлен, и заверяет, что не слышал никаких призывов прекратить стрельбу, – на минуту священник умолк, чтобы взглянуть на дымные следы артиллерийских снарядов, пролетающих по дуге над дальним лесом, а потом нахмурился, посмотрев на майора. – В любом случае, что за женщины могли находиться в таверне?
Гэллоуэй надеялся, что это риторический вопрос, но выражение лица священника предполагало, что он ожидает ответа. Майор попытался найти способ увильнуть от прямого ответа, но так и не нашел его.
– Шлюхи, сэр, – наконец признал он, покраснев от смущения, что использует подобное слово перед лицом Божьего человека.
– Именно, – подтвердил священник. – Женщины, не обладающие добродетелью. Так из-за чего же Фалконер поднял всю эту суматоху?
– У Адама очень чувствительная совесть, сэр.
– И он состоит в вашем полку, майор, благодаря моим деньгам, – резко заметил священник, опустив тот неудобный факт, что деньги для Конного полка Гэллоуэя на самом деле были собраны сотнями скромных и добросердечных людей по всей Новой Англии, – и я не позволю, чтобы делу Господа помешало какое-то неуместное сочувствие к падшим женщинам. Капитан Фалконер должен понять, что не может позволить себе иметь чувствительную совесть, только не на мои деньги!
– Вы поговорите с ним, сэр? – спросил Гэллоуэй.
– И немедленно! – сообщил священник и тут же вызвал Адама. Они отъехали достаточно далеко, чтобы вести разговор приватно, и преподобный потребовал ответа, какими именно свидетельствами располагает Адам для своего обвинения в убийстве.
– Свидетельствами из газет, сэр, – ответил Адам, – и своими собственными подозрениями относительно натуры капитана Блайза.
– Это газета южан, – священник с легкостью отмел первую часть свидетельств Адама.
– Так и есть, сэр.
– А второе доказательство основано лишь на вашей неприязни к капитану Блайзу? Вы полагаете, мы можем позволить себе роскошь подобных себялюбивых суждений в военное время?
– У меня есть основания для этой неприязни, сэр.
– Основания! Основания! – выплюнул эти слова преподобный Старбак. – Мы на войне, молодой человек, и не можем позволить себе стычки из-за пустяков!
Адам окаменел.
– Это капитан Блайз вызвал меня на дуэль, а не я.
– Вы назвали его лжецом! – заметил преподобный Старбак.
– Да сэр, назвал.
Преподобный Старбак печально покачал головой.
– Я разговаривал с Блайзом. Он заверил меня, дав слово джентльмена, что и понятия не имел о присутствии в таверне женщин, но признал, что мог и ошибиться, и всё, чего он от вас просит, это лишь согласиться с тем, что он никогда не продолжил бы стрельбу, если бы знал, что рискует жизнями женщин. Я ему верю, – преподобный Старбак сделал паузу, предоставляя Адаму шанс ответить согласием, но Адам сохранял упрямое молчание. – Во имя любви Господа нашего, – запротестовал священник, – вы и правда полагаете, что человек чести, офицер армии Соединенных Штатов, христианин, может напасть на женщин?
– Нет, сэр, полагаю, что не может, – подчеркнул Адам.
Преподобному Старбаку понадобилось несколько секунд, чтобы понять двусмысленность реплики Адама, и это понимание не улучшило его настроение.
– Я буду вам благодарен, если вы не станете со мной умничать, молодой человек. Я расследовал это дело. Слабости человечества мне известны получше, чем вам, Фалконер. Я боролся со злом всю свою жизнь, и мои суждения основываются не на газетах южан, а на твердом опыте, и я верю, как и твержу вам, с наполненной молитвами милостью, что капитан Блайз не убийца, а его действия той ночью были благородными. Не может быть и речи, чтобы он вел себя таким образом, как вы описываете! Немыслимо! Совершенно невозможно!
Адам покачал головой.
– Могу рассказать вам о другом случае, сэр, – сказал он, уже приготовившись поведать историю о женщине, которую обнаружил с Блайзом в амбаре, но священник не дал ему ни единого шанса закончить рассказ.
– Я не собираюсь выслушивать сплетни! – заявил преподобный Старбак. – Боже мой, не собираюсь слушать сплетни! Мы отправились в крестовый поход, Фалконер, в великий крестовый поход, чтобы сковать Богом избранный народ. Мы очистим этот народ от греха, выжжем зло из его сердец жестоким и праведным огнем, и нет ни места, ни награды, ни оправдания для человека, который ставит свои личные прихоти выше этого великого дела. Как сказал наш Господь и спаситель, "Кто не со мной, тот против меня", в душе я считаю, Фалконер, что если вы будете противиться майору Гэллоуэю в этом вопросе, то обнаружите, что и я, и Христос стали вашими противниками.
Адам ощутил прилив сочувствия к своему былому другу Натаниэлю Старбаку.
– У меня нет никаких сомнений относительно моей верности делу Соединенных Штатов, сэр, – выразил он слабый протест.
– Тогда пожмите Блайзу руку и признайте, что были неправы, – предложил преподобный Старбак.
– Я? Что я был неправ? – Адам не смог сдержать свое удивление.
– Он признает, что, возможно, вы правы, и женщины там были, так почему бы вам не согласиться с тем, что он повел бы себя по-другому, если бы знал об этом?
Мысли завертелись у Адама в голове. Теперь он был уверен, что каким-то образом зашел не в том направлении. Он также с болью в сердце осознавал, что в долгу у священника, и потому, хотя и против своей воли, кивнул:
– Если настаиваете, сэр, – уныло произнес он.
– Настаивать должна ваша совесть, но я всё равно этому рад. Поехали!
И преподобный Старбак стукнул по бокам лошади каблуками, направив Адама туда, где их поджидал ухмыляющийся Билли Блайз.
– Мистер Фалконер хочет вам что-то сказать, капитан, – провозгласил преподобный Старбак.
Адам сделал признание, что, возможно, неверно судил о действиях капитана Блайза, и извинился за эти суждения. Он ненавидел себя за то, что приносит извинения, но всё равно попытался придать тону сердечность. А потом даже протянул руку.
Блайз пожал протянутую руку.
– Думаю, мы, джентльмены-южане, просто слишком вспыльчивы, не так ли, Фалконер? Так что не будем больше об этом.
Адам чувствовал себя униженным. Он сделал хорошую мину при плохой игре, но игра всё равно была проиграна, и это причиняло боль. Майор Гэллоуэй, тем не менее, так трогательно обрадовался состоявшемуся примирению.
– Мы должны быть друзьями, – сказал он. – Врагов и так достаточно, не стоит множить их еще и в собственных рядах.
– Аминь, – произнес Блайз, – аминь.
– Аминь, и в самом деле, – отозвался преподобный Старбак, – и аллилуйя.
Адам промолчал, лишь уставившись на лес, откуда поднимался дым от стрельбы.
А в это время на юге, вне поля зрения войск северян, полк за полком пехота мятежников шла по проселочной дороге, ведущей к открытому флангу армии Джона Поупа. Подкрепление генерала Ли прибыло в тот самый момент, когда последняя в этот день атака янки накатилась на железнодорожное полотно в лесу.
Над Голубым хребтом медленно садилось солнце, наступал летний вечер. Преподобный Старбак увидел неизбежно надвигающуюся темноту и сжал кулаки в молитве, прося Господа даровать Джону Поупу то же чудо, что и Иисусу Навину, когда Бог заставил солнце застыть над Гаваоном, чтобы армиям Израиля хватило времени сразить амореев. Священник молился, в лесах затрубили горны, их громкое радостное эхо отразилось от деревьев, и началась последняя большая атака этого дня.
Глава тринадцатаяСамая мощная за день атака северян представляла наибольшую угрозу, ибо они не наступали шеренгами, а построились, в устаревшей манере, колонной, которая нанесла сокрушительный удар по самому неглубокому участку канавы железнодорожного полотна. Атака также пришлась на уязвимый стык между солдатами Старбака и каролинцами Илайи Хадсона. Наблюдавший с края отвальной ямы Нат интуитивно понимал – его людям ни за что не выстоять против подобной волны, что приливом выплескивалась из лесов. Атакующие батальоны держались настолько плотно, что над темными шеренгами развевались выстроенные в яркую фалангу знамена. На них были вышиты гербы и символы Нью-Йорка и Индианы, штата Пенсильвания, Мэна, Мичигана. Под этими знаменами в воплях атакующих тонули хлесткие выстрелы винтовок Легиона.
– Десять шагов назад! – закричал Старбак. Он не собирался дожидаться, когда его отряд сомнут. Он услышал такой же приказ от Хадсона, и тут же все звуки со стороны мятежников мгновенно потонули в мощнейшем вопле янки, приветствовавших отступление обороняющихся.
Едва утихли радостные вопли северян, Старбак снова закричал:
– Назад! Назад! Держать строй, держать строй! – он зашагал вдоль шеренг Легиона, смотря не на хлынувших к ним врагов, а на собственных людей. – Отходим! Спокойно! Спокойно!
Его вдруг захлестнула волна гордости за Легион. Они видели, как Смерть, выряженная в синие мундиры, наступала прямо на них всей своей огромной массой, но отступали в полном порядке под командованием Старбака, который отвел их еще на десять шагов назад – в тонкую лесную полосу за железной дорогой.
Там же, среди молодых деревьев, он их остановил.
– Заряжай! – закричал он. – Заряжай!
Солдаты разрывали зубами бумагу, высыпали порох и сплевывали пули. Они с силой утрамбовали заряды, затем вскинули винтовки и надели капсюли на почерневшие от огня брандтрубки.
– Цельсь! – выкрикнул Старбак. – Ждем! Ждем моей команды! – по рядам Легиона разнесся звук взводимых курков. – Ждем моей команды, целимся ниже! – приказал Старбак.
Он обернулся в ожидании атаки. Янки как раз достигли канавы. Ликующие северяне сбежали вниз по ее внешнему склону и, по-прежнему радостно вопя, начали карабкаться по заднему склону, попав прямо в прицел застывших в ожидании легионеров.
– Пли! – заорал Старбак.
Вдоль всей шеренги грохнул залп, отбросив северян обратно в окоп. На дистанции в двадцать шагов такая стрельба была кровавой мясорубкой, но и она задержала атакующих лишь на несколько секунд, потребовавшихся уцелевшим, чтобы отпихнуть убитых и раненых. Затем янки, понукаемые офицерами и подбодренные приближающейся победой, бросились вперед – мстить.
Но Старбак к тому времени уже увел солдат к холму – туда, где стоял готовый их поддержать арканзасский батальон Хаксалла. Вновь открытая отступающим Легионом брешь перед отвальной ямой снова соблазнила янки. Это было слабейшее место в обороне, и наступающая колонна, приняв приглашение, заполнила открытое пространство. Несколько северян натолкнулись на смердящие тела, остальные же обогнули край ямы и бросились вперед по открытой местности. Позади остались раненые, несколько сваленных молодых деревьев и брошенная Старбаком гаубица, которую скинули с лафета.
Люди Хаксалла помогли закрыть брешь, дав сокрушительный залп, и когда дым от него рассеялся, винтовки Легиона были вновь заряжены.
– Пли! – скомандовал Старбак и услышал, как приказ эхом прокатился по левому флангу роты. Атака северян замедлилась, но не по причине того, что их подавили, а потому что слишком много солдат пыталось пробиться сквозь узкие бреши по обе стороны отвальной ямы, но встретили упорное сопротивление, когда правый фланг Старбака сомкнулся с левым флангом Хадсона. Люди Хаксалла присоединились к шеренге Старбака, и когда последняя брешь была закрыта, повернулись, чтобы преследовать прорвавшихся янки. Теперь отряд из виргинцев Старбака и каролинцев Хадсона находился в пятидесяти шагах позади отвальной ямы. Именно здесь шеренга укрепилась и открыла убийственный огонь по янки, которые не преуспели в прорыве обороны Джексона.
Сражение началось, когда между двумя сторонами оставалось лишь тридцать шагов – достаточно близко, чтобы разглядеть лицо врага и расслышать его голос, достаточно близко, чтобы пуля могла разворотить плоть самым жутким образом. Это был поединок пехоты, винтовок против винтовок, испытание, к которому непрерывно готовились обе стороны. Старбаку пришлось позабыть о прорвавшихся к нему в тыл янки, его единственной задачей теперь было стоять и сражаться и предоставить кому-нибудь другому волноваться из-за прорвавших строй янки, также как кому-то другому надо было беспокоиться из-за того, что ещё большее количество северян перейдёт насыпь, чтобы присоединиться к винтовочному поединку. Старбак знал, что прибудь вражеские подкрепления, Легион будет сметён, но пока северян сдерживали. Их сдерживали люди, знавшие, что выживание зависит от умения перезаряжать винтовки быстрее врага. Ни офицерам, ни сержантам не было нужды отдавать приказы. Солдаты знали, что делать. И делали.
Лейтенант Паттерсон был мёртв, его убил красный кушак, привлёкший слишком много пуль янки. Старбаку казалось чудом, что кто-то пережил вихрь ружейной стрельбы на таком близком расстоянии, однако желтоватый дым служил экраном, и стрельба янки ослабла, пока северяне отступали обратно к насыпи. Ни один полк, каким бы храбрым он ни был, не мог долго выдерживать стрельбу на близком расстоянии, и обе стороны должны были инстинктивно отступить, но люди Старбака не сдавали своих позиций у подножия холма, и склон сдерживал их естественное стремление отступить на пару дюймов, пока они перезаряжали винтовки, однако открытое пространство позади строя янки побуждало северян отступать сначала дюйм за кровавым дюймом, затем ярд за дымящимся ярдом.
Старбак потерял счёт выпущенным им пулям. Его винтовка так запылилась, что ему было больно загонять в ствол каждую новую пулю. Нат стрелял и стрелял, его плечо болело от отдачи, глаза пекло от дыма, а голос охрип от дневного крика. Он слышал характерный звук, с которым пули попадали в людей вокруг него, и едва замечал падавшие в строю тела. Он также понимал, что чин давал ему возможность покинуть строй, однако обязанности командующего не позволяли уйти добровольно.
И Нат сражался дальше. Иногда он кричал, чтобы сомкнули строй, но в основном только загонял пули и стрелял, загонял пули и стрелял, поглощённый, как и каждый другой в строю, убеждённостью, что его пули отгоняют врага назад. Он вздрагивал каждый раз, когда тяжёлый приклад ударял в плечо, и кашлял каждый раз, когда скусывал патрон и пробовал на вкус едкий, соленый порох, от которого пересохло во рту. От пота щипало глаза. Подсознательно он боялся получить ранение, но Нат был слишком занят стрельбой, чтобы позволить страху взять над ним верх. Случайно пролетевшая мимо пуля заставляла его вздрагивать, но затем он загонял следующий зарад в неподатливую винтовку и делал очередной, болезненный для его плеча, выстрел в сторону янки и выуживал из ранца следующий патрон, позволяя тяжёлому прикладу упасть на землю. В какой-то момент, пока Нат засыпал порох в ствол, очередная порция загорелась и опалила ярким пламенем его лицо. Нат шарахнулся от боли, глаза воспалились, затем он в сердцах затолкал золу шомполом в ствол винтовки. Минутами спустя очередная острая боль пронзила его правую руку, и он чуть не выронил винтовку от внезапной агонии; а потом увидел, что его поразила не пуля, а острый осколок кости из грудной клетки соседа, разорванной пулей янки. Тот, вздрагивая, лежал на земле, из раздробленной груди вытекала кровь. Он поднял глаза на Старбака, сделал попытку заговорить, потом из горла хлынула кровь, и он умер.
Старбак, нагнувшись, пошарил в ранце убитого в поисках лишних патронов и вытащил всего пару. Его собственный запас подходил к концу.
– Сомкнуть ряды! – закричал он. – Сомкнуть ряды!
Секундное затишье позволило ему выйти из шеренги. Солдаты просили друзей и товарищей поделиться зарядами. Старбак раздал немногие оставшиеся у него патроны и вскарабкался по крутому холму в поисках боеприпасов Легиона. Сюда же отступили раненые солдаты. Один из арканзасцев Хаксалла пытался зарядить винтовку – окровавленная левая рука беспомощно свисала.
– Чертовы сукины дети! – без конца бормотал солдат. – Чертовы, мать их, сукины дети янки.
В землю с грохотом вонзились осколки разорвавшегося над головой снаряда.
– Янки притащили еще две гаубицы, – полковник Свинерд, усевшись посреди склона, держал в руках бинокль. Голос его звучал удивительно спокойно.
– Нам нужны боеприпасы! – воскликнул Старбак. Он пытался говорить так же собранно и спокойно, как и полковник, но скрыть паническую интонацию в голосе не получилось.
– Ничего не осталось, – беспомощно пожал плечами полковник. – Я должен извиниться перед вами, Старбак.
– Передо мной?
– Я обругал вас. Мои извинения.
– Неужели?.. Черт возьми! – вырвалось у Старбака ругательство: еще один снаряд просвистел над головой и, отрикошетив от склона, разорвался где-то за вершиной.
Свинерд обругал его? Старбак этого не помнил, да и ему было плевать. Гораздо больше его волновало поведение янки, которые, пройдя сквозь брешь в тыл армии, испарились. А что если они пойдут в контратаку?
– Нам нужны боеприпасы! – закричал он Свинерду.
– Все истратили. Весь день шли бои, – полковник казался удивительно спокойным для человека, который навел револьвер на шеренги северян и теперь методично нажимал на спусковой крючок. – Они останавливаются, так что, когда уйдут, мы пошарим среди мертвых.
Старбак сбежал вниз по склону и выбрал из шеренг двух солдат капитана Дейвиса.
– Обшарьте мертвых и раненых, – приказал он, – найдите боеприпасы. Потом раздайте всем. Поживее! – одного солдата он отправил налево, другого – направо, сам же занял их место с револьвером в руке.
Старбак оказался плечом к плечу с очкастым, вооруженным винтовкой капитаном Итаном Дейвисом.
– Они из Индианы, – сообщил Дейвис, словно Старбаку было интересно.
– А? Кто? – Нат его не слушал – он выискивал среди вражеских рядов кого-нибудь, отдающего приказы.
– Эти вот ребята, – Дейвис кивком указал на ближайших к нему янки. – Из Индианы.
– Вы откуда знаете?
– Спросил их, понятное дело. Покричал на них, – он выстрелил и болезненно дернулся – мощная отдача винтовки ударила его в раненое плечо. – Я однажды даже чуть не женился на девушке из Индианы, – добавил Дейвис, опуская винтовку прикладом вниз и извлекая бумажный патрон.
– Почему же не женились? – Старбак возился с капсюлями для револьвера.
– Она была католичкой, и родители не одобрили, – мягко ответил Дейвис. Он скусил бумагу с пулей, ссыпал в горячий ствол порох и сплюнул почерневшими губами пулю. Стекла его очков помутнели от пыли и пота. – Я часто о ней думаю, – задумчиво добавил он, затем с силой вогнал пулю глубже в ствол, вскинул винтовку, вставил капсюль и выстрелил. – Она жила в Терре-Хоут. Как по-вашему, отличное имя для городка?
Старбак взвел револьвер:
– Каким же образом виргинец встретился с католичкой из Терре-Хоут? – ему пришлось прокричать вопрос – вокруг трещал ружейный огонь.
– Она приходится мне кем-то вроде дальней родственницы. В первый раз мы встретились, когда она приехала в Фалконер на семейные похороны, – Дейвис выругался, но не из-за воспоминания об ушедшей любви – просто брандтрубка нагрелась и треснула. Капитан отбросил винтовку в сторону и подобрал с трупа другую. Где-то в дыму сражения закричал юноша. Он все кричал и кричал, прерываясь лишь за тем, чтобы вдохнуть воздуха. Дейвис вздрогнул от этих кошмарных звуков.
– О Господи, – цинично произнес он, когда вопли внезапно оборвались, – опусти меня обратно.
– Когда же вы перестанете это повторять, – сказал Старбак. – Мне на нервы действует.
– Предпочтете цитату из библии? – спросил Дейвис. – Овцы на заклание, например, – предложил он, неверно передав слова Исайи.
– Меч Господа обагрится кровью, – Старбак, выпустив две пули из револьвера, предложил свою цитату. – Утучнеет от тука, от крови агнцев и козлищ[84]84
Библия, Исаия 34:6.
[Закрыть].
Дейвис от таких взглядов на жизнь невольно содрогнулся:
– Всё забываю, что вы из студентов-богословов.
– Ветхий Завет – самое то для подготовки солдата к предстоящему сражению, – снова поддел его Старбак. Он опустил револьвер и прислушался к звукам сражения. Стрельба со стороны янки явно ослабевала. – Долго не выстоят, – заметил он. Во рту было так сухо, что даже разговор давался с трудом. Разбитую фляжку он давно заменил новой, но и она опустела. Нат нагнулся и отстегнул от трупа еще одну.
– Ее звали Луиза, – произнес Дейвис.
– Кого? – спросил Старбак, поднося флягу ко рту. Наградой его усилиям послужили несколько капель едва теплой водички. – Кого? – повторил он вопрос.
– Дальнюю родственницу-католичку из Индианы, – объяснил Дейвис, вставляя капсюль в винтовку. – А два года назад она выскочила замуж за торговца зерном.
– Если сейчас повезет, шлепнете ублюдка, – ответил Старбак, – и милая Луиза станет уважаемой всеми молодой вдовушкой, а вы женитесь на ней после войны, – он разрядил весь барабан в дымовую завесу. – Продолжать огонь! – закричал он своей роте и, хлопнув Дейвиса по плечу, пошел к задним рядам Легиона. – Засранцы отходят, ребята! Продолжать стрельбу, продолжать стрельбу! – он на ходу перезаряжал револьвер, даже не глядя на само оружие. Старбак невольно вспомнил свой первый день на поле боя, когда не получалось зарядить револьвер, ибо руки его тряслись и перед глазами всё плыло. Теперь же для этого ему не надо было смотреть и даже думать.
Легион всё стрелял и стрелял, но ответного огня практически не было – разве что случайный снаряд, выпущенный небольшой гаубицей, разорвется на опушке. Но этих снаряды были нацелены слишком далеко и разрывались, не нанося никакого урона, среди поваленных деревьев за спинами солдат.
Прореженные меткими выстрелами мятежников шеренги янки, спотыкаясь среди мертвецов, отступали к насыпи.
Существовала опасность того, что янки, дойдя до железной дороги, могут залечь, и Старбак подумал, что его вымотанным и окровавленным солдатам придется идти в штыковую, чтобы погнать северян дальше, но за секунду до того, как он приготовился отдать приказ, огромная волна атакующих хлынула с запада.
Те самые северяне, что прорвались на открытую местность сквозь ряды мятежников, теперь мчались обратно. Подгонял их тот самый арканзаский батальон Хаксалла, затем они были перехвачены бригадой, посланной Ли в поддержку людям Джексона. И теперь северяне отступали по всем фронтам.
– Пропустить их? – закричал Старбаку Хадсон. Нужно было выбирать – разомкнуть ряды, пропустив северян обратно к насыпи, или же, развернувшись, драться, но Хадсон намекал именно на первый вариант – дать врагу возможность вернуться домой. Северян было слишком много, чтобы истощенные сражением мятежники могли вступить с ними в схватку, особенно учитывая тех янки, что вели огонь с насыпи. Выбрать сражение значило вести стрельбу и на запад, и на восток, поэтому Старбак благодарно согласился с Хадсоном и отвел правый фланг Легиона в сторону. Отступающий противник хлынул мимо.
Старбак наблюдал, как разрозненные группки янки бегут мимо него. Затем что-то неподалеку от холма всплыло его боковом зрении. Обернувшись вправо, он увидел, как небольшая группа одетых в серое людей бежит параллельно врагу, оставаясь, однако, на безопасном расстоянии. Майор Медликотт и капитан Мокси вели отряд солдат, который пытался влиться в ряды Легиона и при этом остаться незамеченными.
Старбак направился к беглецам:
– Где вы были? – спросил он Медликотта.
– О чем вы? – резко ответил Медликотт. Он отвернулся от Старбака и прицелился в бегущих в полусотне шагов от него янки.
Старбак рывком опустил ствол винтовки.
– Где вы были?
– Янки оттеснили нас, – дерзкий тон Медликотта побуждал Старбака обвинить его во лжи. – Мы пытались пробиться к своим.
Старбак знал, что ублюдок лжет. Он видел солдат Медликотта – ни один из них совершенно точно не сражался. Глаза их не покраснели от едкого дыма, губы не почернели от пороха, в глазах их не было того бешенного, наполовину испуганного, наполовину дикого выражения доведенных до грани людей. У каждого по-прежнему имелся красный полумесяц – символ их преданности Вашингтону Фалконеру, и каждый из них, Старбак был уверен, прятался большую часть дня.
Но доказать что-либо он всё равно ничего не мог, поэтому Старбак принял ложь Медликотта:
– Продолжайте драться, – сказал он.
Нат понимал, что конфликт с майором он выдержал слабо, и подозрение это подтвердилось громким хохотом Мокси. Смех резко оборвался, когда донесся неожиданный, разрывающий слух рев взрывающихся за насыпью снарядов. Артиллерия мятежников, последние несколько минут занятая на юге, сменила прицел и вела огонь по позициям напротив бригады Свинерда. Эффект от визжащих, взрывающихся снарядов был рассчитан на то, чтобы заставить вражеские гаубицы отступить от лесной опушки, а отступающих янки – вернуться в укрытие железнодорожной канавы.
– Выбейте их оттуда, Старбак! – тут же раздался с холма крик Свинерда.
Янки внезапно осознали ценность железнодорожного полотна и вовсю пользовались им, как укрытием, чтобы вести беспокоящий огонь по позициям Легиона. Южане стреляли в ответ, но всё же мятежникам приходилось хуже всего. Старбак, по-прежнему находившийся позади рот правого фланга, сложил ладони у рта.
– Примкнуть штыки!
Он наблюдал за своими людьми – скрючившимися за расщепленными деревьями и крепящими длинные штыки на почерневшие, горячие стволы винтовок. Повернувшись, Нат увидел, что жалкие солдаты Мокси заняты тем же. На Мокси всё еще была сорочка с жабо, которую он отыскал, мародерствуя на станции Манассас, и внезапно этот пышный наряд вызвал в Старбаке еще больший приступ ненависти. Он стряхнул с себя это чувство, одновременно заряжая каморы своего новенького револьвера Адамса.
– Готовы? – прокричал он людям Медликотта. Пара человек кивнули, но большинство проигнорировали его. Нат глянул влево и увидел напряженные, тревожные лица солдат других рот. – В атаку! – заорал он. – В атаку!
