Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 106 страниц)
Ропер помедлил, чтобы осмотреть изнуренного Старбака.
– Полагаю, Господь захочет прижать меня к груди задолго до того, как приберет этого, – наконец ответил Ропер, и Старбак неохотно посмотрел вверх, увидев, что Ропер – это высокий чернокожий, которого явно веселит затруднительное положение Старбака.
– Выглядит так, будто ни для чего не сгодится, да? – сказал Ропер.
– Он неплохой работник, – неожиданно выступил Траслоу в защиту Старбака, и тот, услышав эти слова, почувствовал себя так, будто никогда в жизни не получал столь же ценного комплимента.
Траслоу, высказавший этот комплимент, прыгнул в яму.
– А теперь я покажу тебе, как это делается, парень, – он взялся за ручку пилы, кивнул Роперу, и внезапно огромное стальное лезвие потеряло четкие очертания, когда двое мужчин в одно мгновение вошли в привычный ритм.
– Вот как ты должен это делать! – заявил потрясенному Старбаку Траслоу, стараясь перекричать звон пилы.
– Позволить стали сделать всю работу! Не бороться с ней, а позволить нарезать для тебя дерево. Мы с Ропером могли бы перепилить половину лесов Америки, не сбив дыхания.
Траслоу работал только одной рукой, стоя сбоку, так что поток пыли и опилок сыпался мимо его лица.
– Так что привело себя сюда, парень?
– Я же сказал вам, у меня письмо от…
– Нет, в смысле янки в Виргинию. Ты ведь янки, да?
Старбак, вспомнив утверждение Вашингтона Фалконера о том, как этот человек ненавидит янки, решил повести себя дерзко.
– И горжусь этим, да.
Траслоу выпустил в угол ямы струю табачной жижи изо рта.
– И что же ты делаешь здесь?
Старбак решил, что у него нет времени рассказывать про мадемуазель Демарест или про труппу «Дядя Том», и потому предложил сокращенный и менее болезненный вариант этой истории.
– Я был изгнан из семьи и нашел пристанище у мистера Фалконера.
– Почему у него?
– Я близкий друг Адама Фалконера.
– Вот как? – голос Траслоу звучал с одобрением. – И где Адам?
– Как мы последний раз слышали, в Чикаго.
– Что он там делает?
– Работает в Христианской Комиссии по установлению мира. Они устраивают молебны и раздают воззвания.
Траслоу захохотал.
– Воззвания и молебны делу не помогут, потому что Америка не хочет мира, парень. Твои янки хотят поучить нас жизни, прям как британцы в прошлом веке, но мы и теперь мы не станем их слушать, как и тогда. Это не их ума дело. Кто платит, тот и заказывает музыку, парень. Я скажу тебе, чего хочет Север, парень.
Во время этого разговора Траслоу продолжал дергать пилу вверх-вниз в безостановочном ритме.
– Север хочет нами управлять, вот чего. Это всё эти пруссаки, так я думаю. Они талдычат янки, как сделать правительство лучше, а янки такие дураки, что слушают, но я так тебе скажу – теперь уже слишком поздно.
– Слишком поздно?
– Разбитое яйцо не склеишь, парень. Америка разделилась надвое, а Север продался пруссакам, и мы попадем в эту передрягу.
Старбак слишком устал, чтобы его заботили необычные теории Траслоу относительно Пруссии.
– А война?
– Нам просто придется ее выиграть. Выгнать этих янки. Я не собираюсь учить их жизни, так пусть и они от меня отстанут.
– Так вы будете сражаться? – спросил Старбак, почувствовав прилив надежды, что его поручение может увенчаться успехом.
– Конечно, я буду сражаться. Но не за пятьдесят долларов, – Траслоу сделал паузу, пока Ропер вбивал клин в новый пропил.
Старбак, начавший понемногу дышать ровнее, нахмурился.
– Не в моей власти предложить больше, мистер Траслоу.
– Я и не прошу больше. Я буду сражаться, потому что хочу этого, и если бы я не хотел сражаться, то меня и за два раза по пятьдесят долларов нельзя было бы купить, хотя Фалконеру за всю жизнь этого не понять.
Траслоу замолчал, сплевывая струю вязкого табака.
– Его отец, тот знал, что накормленных псов на охоту не выгонишь, но Вашингтон? Он просто тряпка, всегда платит за то, что хочет получить, но меня не купишь. Я буду драться, чтобы оставить Америку такой, как есть, парень, чтобы оставить ее лучшей чертовой страной во всем проклятом мире, и если это означает прибить кучку ваших сраных северян, то так тому и быть. Готов, Ропер?
Пила снова скользнула вниз, оставив Старбака в недоумении, почему Вашингтон Фалконер так страстно желал заплатить за вступление Траслоу в армию. Может, просто потому, что этот человек мог привести с собой других крепких мужчин с гор?
В этом случае, подумал Старбак, деньги будут потрачены с пользой, потому что полк этих демонов с неплодородных земель будет непобедим.
– Так на кого ты учился, парень? – спросил Траслоу, продолжая пилить.
Старбак боролся с искушением солгать, но не нашел в себе ни сил, ни желания что-нибудь выдумать.
– На проповедника, – устало ответил он.
Пила внезапно остановилась, что вызвало протест у сбитого с ритма Ропера. Траслоу проигнорировал его протесты.
– Ты проповедник?
– Я учился на священника, – более точно объяснил Старбак.
– Так ты человек Господа?
– Надеюсь на это. Вообще-то, да.
Хотя он знал, что это не так, и это знание делало вероотступничество еще горше.
Траслоу недоверчиво уставился на Старбака, а потом, к его удивлению, провел руками по замаранной одежде, будто пытаясь привести себя в порядок перед гостем.
– У меня есть для тебя работа, – мрачно провозгласил он.
Старбак взглянул на зловещую зубастую пилу.
– Но…
– Работа проповедника, – оборвал его Траслоу. – Ропер! Лестницу.
Ропер спустил в яму самодельную лестницу, и Старбак, вздрагивая от боли в ладонях, поднялся по ее грубым перекладинам.
– У тебя есть с собой твоя книга? – спросил Траслоу, последовав за Старбаком вверх по лестнице.
– Книга?
– У всех проповедников есть книги. Неважно, дома есть одна. Ропер! Хочешь проехаться к дому Декеров? Скажи Салли и Роберту, чтобы быстро ехали сюда. Возьми его лошадь. Как тебя зовут, мистер?
– Старбак, Натаниэль Старбак.
Очевидно, это имя ничего не значило для Траслоу.
– Возьми кобылу мистера Старбака, – приказал он Роперу, – и скажи Салли, я не приму в ответ «нет».
Все эти инструкции Траслоу бросил через плечо, пока шел к своему бревенчатому дому. Собака стремглав отпрыгнула, когда мимо прошагал хозяин, а потом легла, злобно уставившись на Старбака и громко зарычала.
– Ты не возражаешь, если я возьму твою лошадь? – спросил Ропер. – Не волнуйся, я ее знаю. Я раньше работал на мистера Фалконера, Я знаю его кобылу, Покахонтас, это ведь она?
Старбак взмахнул усталой рукой в знак согласия.
– Кто такая Салли?
– Дочь Траслоу, – Ропер хихикнул, отвязывая поводья кобылы и поправляя седло.
– Дикая штучка, но ты знаешь, как о женщинах говорят. Они из гнезда дьявола, а юная Салли завлечет в капкан несколько душ, пока ей не надоест. Она сейчас здесь не живет. Когда ее мать умирала, она сбежала к миссус Декер, которая не выносит Траслоу.
Казалось, Ропера веселит этот людской клубок. Он вскочил в седло Покахонтас.
– Я отбываю, мистер Траслоу! – крикнул он в сторону хижины.
– Давай, Ропер! Поезжай! – Траслоу появился из дома с огромной библией в руках, у нее отсутствовала половина обложки и был надорван корешок. – Держи, мистер, – он сунул ветхую библию Старбаку, а потом склонился над бочкой с водой, вылив на голову горсть воды. Он попытался пригладить грязные спутанные волосы, придав им хоть какое-то подобие порядка, затем натянул лоснящуюся шляпу обратно и сделал жест Старбаку.
– Пошли, мистер.
Старбак последовал за Траслоу по поляне. В теплом вечернем воздухе жужжали мухи. Старбак засунул библию под мышку, чтобы избавить от нее израненные ладони, и попытался разъяснить Траслоу это недоразумение.
– Я не рукоположен, мистер Траслоу.
– Что означает не рукоположен? – Траслоу остановился на краю поляны, расстегивая грязные джинсы. Он уставился на Старбака, очевидно, ожидая ответа, а потом начал мочиться. – Это отгоняет оленей подальше от урожая, – объяснил он. – Так что означает «не рукоположен»?
– Это значит, что меня нельзя назначить пастором.
– Но ты же выучил эту книгу?
– Да, большую ее часть.
– И можешь быть рукоположен?
Старбака в тот же миг охватило чувство вины из-за мадемуазель Доминик Демарест.
– Я вообще не уверен, что я хочу стать священником.
– Но можешь им стать? – настаивал Траслоу.
– Полагаю, что да.
– Тогда ты мне подходишь. Пошли.
Он застегнул штаны и сделал Старбаку знак подойти к деревьям, где на ухоженном клочке травы под покрытым яркими красными цветами деревом находилась одинокая могила.
Могила была отмечена широким куском дерева, воткнутым в землю и содержащим единственное слово: «Эмили». Она выглядела довольно свежей, ее усыпанный опавшими лепестками холмик еще не порос травой.
– Она была моей женой, – сказал Траслоу удивительно слабым, почти робким голосом.
– Сожалею.
– Умерла на Рождество, – Траслоу моргнул, и внезапно Старбак ощутил волну печали, которая исходила от этого низкорослого и упорного человека, такую же горькую, сильную и непомерную, как и более привычные волны насилия, которые он излучал.
Казалось, что Траслоу потерял дар речи, будто в мире больше не было слов, чтобы выразить то, что он чувствует.
– Эмили была хорошей женой, – наконец произнес он, – и я был ей хорошим мужем. Она сделала меня таким. Хорошая женщина может сделать таким и мужчину. Она могла сделать мужчину хорошим.
– Она была больна? – неловко поинтересовался Старбак.
Траслоу кивнул. Он снял свою засаленную шляпу, неуклюже сжимая ее в сильных руках.
– Кровоизлияние в мозг. Это не было легкой смертью.
– Сожалею, – не к месту заявил Старбак.
– Один человек мог ее спасти. Янки, – Траслоу произнес последнее слово с едкой ненавистью, заставив Старбака поежиться. – Модный доктор с севера. Он посещал родственников в долине в день благодарения, – он мотнул головой на запад, показывая на долину Шенандоа, лежащую за горами.
– Доктор Дэнсон рассказал мне о нем, сказал, что он делает чудеса, и я помчался туда и умолял его приехать и осмотреть мою Эмили. Ее нельзя было передвигать, видишь ли. Я умолял его на коленях.
Траслоу замолчал, вспоминая свое унижение, а потом встряхнул головой.
– Этот человек отказался сдвинуться с места. Сказал, что он ничего не может сделать, но правда была в том, что он не хотел пошевелить своей толстой задницей и сесть на лошадь в такой дождь. Они выгнали меня из своего дома.
Старбак никогда не слыхал, чтобы кого-нибудь излечили от кровоизлияния в мозг, и подозревал, что доктор-янки прекрасно понимал – что бы он не предпринял, это будет лишь потерей времени, но как кто-либо мог убедить в этом человека вроде Томаса Траслоу?
– Она умерла на Рождество, – тихо продолжал Траслоу. – Тогда здесь всё завалило снегом, как покрывалом. Мы остались лишь вдвоем, девчонка сбежала, будь она проклята.
– Салли?
– Черт, именно, – Траслоу теперь вытянулся по струнке, с руками, неуклюже прижатыми к груди, как если бы изображал положение в гробу своей возлюбленной Эмили.
– Мы с Эмили не были обвенчаны должным образом, – признался он Старбаку. – Она сбежала со мной за год до того, как я стал солдатом. Мне было всего шестнадцать, а ей ни днем больше, но она уже была замужем. Мы поступили неправильно и оба это знали, но вроде как не могли ничего с собой поделать.
В его глазах выступили слезы, и Старбак внезапно почувствовал, что рад узнать, что этот грубый человек когда-то повел себя так же глупо, как и Старбак не так давно.
– Я любил ее, – продолжал Траслоу, – вот в чем правда, хотя пастор Митчелл не повенчал нас, потому что сказал, что мы грешники.
– Уверен, он не имел права вас судить, – серьезно сказал Старбак.
– Думаю, имел. Его работа в том и заключается, чтобы нас судить. Для чего ж еще нужен проповедник, как не учить нас правильно себя вести? Я не жалуюсь, но Господь наказал нас, мистер Старбак. Только один наш ребенок выжил, и она разбила наши сердца, а теперь Эмили умерла, и я остался один. Бог не шутит, мистер Старбак.
Внезапно и совершенно неожиданно Старбак ощутил невероятный прилив сочувствия к этому неуклюжему и твердому человеку с непростым характером, стоящему в неловкой позе возле могилы, которую, должно быть, выкопал своими руками.
Или, может быть, ему помогал Ропер, или один из других беглецов, что жили в этой высокой долине вдали от взоров судей и сборщиков налогов, заразивших своим присутствием низменности. И к тому же в Рождество. Старбак представил, как он, прихрамывая, тащит тело по снегу и бросает его в холодную могилу.
– Мы не были обвенчаны должным образом, и ее не похоронили должным образом, ни один Божий человек не навестил ее, и я хочу, чтобы ты именно это для нее и сделал. Скажешь нужные слова, мистер Старбак. Скажи их для Эмили, потому что если ты произнесешь нужные слова, Господь заберет ее к себе.
– Уверен, так он и сделает, – в этот момент Старбак чувствовал себя на редкость неловко.
– Так скажи их, – теперь в голосе Томаса Траслоу не слышались никакие ноты насилия, лишь ужасная уязвимость.
На маленькой поляне воцарилась тишина. На землю легли длинные вечерние тени. «Боже милостивый, – думал Старбак, – но я же недостоин, совсем недостоин. Господь не услышит меня, грешника, но разве не все мы грешники?»
И правда, конечно, была в том, что Господь уже услышал молитву Томаса Траслоу, так как страдания Траслоу были гораздо красноречивее любой литании, которую могло подсказать Старбаку его образование.
И все же Траслоу нуждался в успокоительном ритуале, в древних, с любовью произнесенных словах, и Старбак крепко сжал книгу, закрыл глаза и поднял лицо к подернутым сумраком цветам, но неожиданно почувствовал себя дураком и самозванцем и никак не мог вспомнить слова. Он открыл рот, но не смог произнести ни слова.
– Правильно, – сказал Траслоу, – не торопись.
Для начала Старбак попытался вспомнить отрывок из Писания. В горле у него пересохло. Он открыл глаза и неожиданно вспомнил стих.
– Человек, рожденный женою, – начал Старбак, но его голос звучал хрипло и неуверенно, поэтому он начал заново. – Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями [4]4
Цитата из 14 главы книги Иова:
«Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями:
как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается.
И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою?
Кто родится чистым от нечистого? Ни один.»
[Закрыть].
– Аминь, – произнес Томас Траслоу, – да будет так.
– Как цветок, он выходит…
– Так и есть, так и есть, хвала Господу, так и есть.
– И опадает.
– Господь забрал ее, Господь забрал ее, – Траслоу раскачивался взад и вперед с закрытыми глазами, пытаясь собрать всю свою силу.
– Убегает, как тень, и не останавливается.
– Боже, помоги нам, грешникам, – промолвил Траслоу, – Боже, помоги нам.
Старбак внезапно онемел. Он процитировал два первых стиха из четырнадцатой главы книги Иова и неожиданно вспомнил четвертый стих, в котором спрашивалось: «Кто родится чистым от нечистого?» Ответ дался ему с трудом: «Ни один». Конечно же неосвященное семейство Траслоу было нечистым?
– Молитесь, мистер, молитесь, – умолял Траслоу.
– О, Господь Бог, – Старбак подставил закрытые глаза гаснущему свету, – вспомни об Эмили, служившей тебе, о твоей рабе, которую забрали из этого мира к твоей вящей славе.
– Так и есть, так и есть! – Траслоу чуть ли не стенал в подтверждение.
– Вспомни об Эмили Траслоу, – нескладно продолжал Старбак.
– Мэллори, – вмешался Траслоу, – так ее звали, Эмили Марджори Мэллори. Разве мы не должны преклонить колени?
Он стянул с головы свою шляпу и упал на мягкую глинистую землю.
Старбак тоже опустился на колени.
– О, Боже, – снова начал он, он помолчал какое-то мгновение, затем, словно ниоткуда, на него нахлынули слова. Он почувствовал наполнявшее Траслоу горе и в свою очередь попытался переложить это горе на Господа.
Траслоу стонал, слушая молитву, в то время как Старбак поднял лицо к зеленым листьям, словно его слова могли полететь на мощных крыльях за кроны деревьев, за пределы чернеющего неба, за пределы первых слабо мерцающих звезд туда, где правил Господь в своем ужасно задумчивом величии.
Молитва была хорошей, и Старбак чувствовал ее силу и удивлялся, почему он не может молиться о себе так же, как он молился об этой незнакомой женщине.
– О, Боже, – сказал он напоследок, и на его глазах блестели слезы, когда молитва подошла к концу, – Боже милостивый, услышь нашу молитву, услышь нас, услышь нас.
И затем снова наступила тишина, слышно было только шум ветра в листве, пение птиц и где-то в долине одинокий лай собаки.
Старбак открыл глаза и увидел следы слез на грязном лице Траслоу, странно, но этот низкорослый человек казался счастливым. Он наклонился вперед, запустив короткие сильные пальцы в грязь могилы, словно мог разговаривать с Эмили, схватившись вот так за землю над ее телом.
– Я отправляюсь на войну, Эмили, – произнес он, нисколько не стесняясь того, что обращался к своей умершей жене в присутствии Старбака.
– Фалконер – дурак, и я пойду не ради него, но среди его солдат есть наши родственники, и я пойду ради них. В так называемый легион вступил твой брат, кузен Том тоже там, и ты бы хотела, моя девочка, чтобы я присмотрел за ними, поэтому я пойду. И у Салли все будет превосходно. Теперь у нее есть муж, он позаботится о ней, ты просто подожди меня, дорогая, и я буду с тобой, когда Бог даст. Это мистер Старбак, он помолился о тебе. Он справился, не так ли?
Траслоу рыдал, но теперь вытащил пальцы из земли и вытер их о свои джинсы, прежде чем похлопать себя по щекам.
– Ты хорошо молишься, – сказал он Старбаку.
– Думаю, вашу молитву услышали и без меня, – скромно ответил Старбак.
– Никогда нельзя быть полностью уверенным, правда? А Бог скоро оглохнет от молитв. Из-за войны. Поэтому я рад, что мы сказали свое слово прежде, чем его уши утонут в потоке слов, когда начнутся сражения. Эмили понравится твоя молитва. Ей всегда нравились хорошие молитвы. А теперь я хочу, чтобы ты помолился о Салли.
О, Боже, думал Старбак, это уже слишком!
– Что я должен сделать, мистер Траслоу?
– Помолиться о душе Салли. Она разочаровала нас, – Траслоу поднялся на ноги и натянул на голову свою широкополую шляпу. Он смотрел на могилу, пока продолжал свой рассказ.
– Она не похожа ни на свою мать, ни на меня. Не знаю, каким дурным ветром ее принесло к нам, но она появилась, и я обещал Эмили присмотреть за ней. Ей всего пятнадцать, и у нее уже будет ребенок, видишь ли.
– О… – Старбак не нашелся с ответом. Пятнадцать! Ровесница его младшей сестренки Марты, а ведь он все еще считал ее ребенком. Нат подумал, что в свои пятнадцать даже толком не знал, откуда дети то берутся. Ему казалось, что они появляются по распоряжению властей путем неких суетливых и суматошных обрядов с участием женщин, докторов и церкви.
– Она говорит, что это ребенок молодого Декера. Может и так. А может и нет. Так ты говоришь, Ридли был тут на прошлой неделе? Меня это беспокоит. Он вертелся вокруг моей Салли, словно у нее течка. Откуда мне знать, где она ошивалась, я как раз на прошлой неделе уезжал по делам.
Сперва Старбака подмывало объявить о помолвке Анны Фалконер и Ридли и, следовательно, непричастности последнего к беременности Салли, но что-то ему подсказало – Траслоу отреагирует на подобную наивность лишь горькой усмешкой. Поэтому он благоразумно промолчал.
– Она непохожа на мать…, – произнес Траслоу, адресуясь не столько Старбаку, сколько самому себе. – В ней есть какая-то дикость, что ли? Может, в меня, но точно не в Эмили. Но раз она говорит, что беременна от Роберта Декера – пусть будет так. Он ей верит, обещает жениться – пусть и это будет так, – Траслоу нагнулся и выдернул сорняк, выросший на могиле.
– Салли теперь там, – объяснил он Старбаку, – с Декерами. Она сказала, что не может жить со мной, но на самом деле она не вытерпела боли и смерти матери. Теперь она беременна, так что ей нужно супружество, свой дом, а не прозябание на средства от милостыни. Я пообещал Эмили, что присмотрю за ней. И я присматриваю. Отдам Салли и ее парнишке участок, пусть ребенок растет здесь. Я им не нужен. Салли со мной никогда не уживалась, так что пусть заберут эту землю и будут надлежащей семьей. Вот чего я хочу от тебя, мистер Старбак – чтобы ты обвенчал их надлежащим образом. Они уже едут сюда.
– Я не могу их обвенчать! – запротестовал Старбак.
– Если у тебя получилось отправить душу моей Эмили на небеса – получится и обвенчать мою дочь и Роберта Декера.
Великий Боже, подумалось Старбаку, и каким же образом объяснить Томасу Траслоу его вопиющее заблуждение касательно разницы между церковной и светской властью?
– Для надлежащего бракосочетания, – продолжил настаивать он, – ей следует отправиться к мировому судье и…
– Власть Господа превыше любого судьи, – Траслоу зашагал прочь от могилы. – Салли будет обвенчана слугой Божьим, а не каким-то адвокатом, которому лишь бы денег стрясти.
– Я не рукоположен!
– Не надо таких отговорок. Ты меня целиком устраиваешь. Я ведь слышал твои слова, мистер Старбак, и если Господь не прислушается к твоим словам – значит, он вообще ни к чьим не прислушается. И если моей Салли суждено выйти замуж, я хочу, чтобы ее обвенчали по всем законам Божьим. Я не хочу, чтобы она снова беспорядочно гуляла. Когда-то она была взбалмошной, но ей пора осесть. Так что помолись за нее.
Старбак не разделял веры в молитву, способную заставить девчонку «осесть», но почему-то говорить об этом Траслоу не хотелось.
– Почему вы не отвезете ее в долину? Наверняка там найдутся священники, которые должным образом обвенчают их.
– Священники в долине, мистер, – Траслоу, придавая веса своим словам, ткнул Старбака пальцем в грудь, – оказались слишком, мать их, важными птицами, чтобы заняться похоронами моей Эмили и – поверь мне, мистер! – они такие же, мать их, слишком важные, чтобы обручить мою дочь с ее парнем! А ты что же, решил, что тоже слишком хорош для таких как мы? – палец снова совершил атаку на грудь Старбака и остановился.
– Для меня будет честью отслужить для вашей дочери службу, сэр, – поспешно заверил его Старбак.
Салли Траслоу и ее парень прибыли после захода солнца. Салли сидела верхом на лошади, которую вел Ропер. У крыльца отцовского дома, освещаемого свечным фонарем, она спрыгнула.
Не смея встречаться взглядом с отцом, Салли, одетая в голубое платье, смотрела в землю, прикрывшись черным чепцом. Беременность еще не отразилась на ее тонкой талии.
Позади стоял молодой человек с круглым и невинным лицом. Он был чисто выбрит, но казалось, что ему вообще не по силам отпустить бороду даже при желании. Ему вполне могло быть шестнадцать, хотя Старбаку показалось, что и того меньше. Роберт Декер обладал жесткими, песочного цвета волосами и доверчивыми голубыми глазами. Пряча улыбку, он кивнул, приветствуя будущего тестя.
– Мистер Траслоу, – с осторожностью произнес юноша.
– Роберт Декер, – ответил Траслоу. – Познакомься с Натаниэлем Старбаком. Он – слуга Божий и согласился обвенчать тебя и Салли.
Декер, нервно теребя обеими руками шляпу, радостно кивнул Старбаку:
– Оченно рад знакомству, мистер!
– Смотри сюда, Салли! – прогремел Траслоу.
– Я не знаю, хочу ли замуж, – жалобно возразила она.
– Будешь делать, как говорят, – прорычал отец.
– Я хочу обвенчаться в церкви! – настаивала девушка. – Как Лора Тейлор, настоящим церковником!
Старбак не услышал и одного слова, да и вообще, ему было плевать, что она говорит. Он просто стоял и пялился на Салли Траслоу, мысленно спрашивая себя, для чего Господь создал подобную загадку.
С чего бы деревенской девушке, плоду прелюбодеяния с грубияном, обладать такой красотой, что затмевала само солнце? А Салли Траслоу была красавицей. Ее глаза были синими, как небо над морем Нантакета, лицо прекрасным, а губы – полными и манящими, о каких только можно мечтать.
В свете фонаря ее шоколадные волосы с золотистыми прядками казались еще ярче.
– Свадьба должна быть настоящей – ныла Салли, – с венчанием вокруг аналоя.
Без венчания женились жители глубинки или рабы.
– Ты собираешься воспитывать ребенка сама, Салли, – спросил Траслоу, – без мужа?
– Так нельзя, Салли, – жалко и тревожно добавил Декер, – тебе нужен мужчина, чтобы работать и присматривать за вами.
– Может, и не будет никакого ребенка, – с обидой огрызнулась она.
Рука Траслоу, подобно молнии, взметнулась вверх и в полную силу хлестнула Салли по щеке. Звук от удара был похож на щелчок кнута.
– Убьешь ребенка, – угрожающе прорычал он, – и я твою спину так ремнем оттяну, что кости выступать будут, поняла?
– Ничего я не сделаю, – захныкала она, согнувшись от удара. Лицо покраснело от пощечины, но в глазах все еще горели воинственность и хитрость.
– Знаешь, как я поступаю с коровами, которые бросают детенышей? – заорал Траслоу. – Я режу их. Думаешь, кому-то будет дело, если я похороню в земле еще одну суку, убившую ребенка?
– Да ничего не сделаю я! Правда! Я буду хорошей девочкой.
– Правда, мистер Траслоу, – поддержал ее Роберт Декер. – Ничего такого не случится.
Невозмутимый Ропер стоял позади парочки. Траслоу пристально вгляделся в Декера:
– Почему ты хочешь на ней жениться, Роберт?
– Я ее очень люблю, мистер Траслоу, – смущенно признался он, но тут же ухмыльнулся и покосился на Салли. – И ведь это мой ребенок. Я точно знаю, что мой.
– Свадьба будет настоящей, – оглянулся на свою дочь Траслоу, – мистер Старбак знает, как разговаривать с Богом, а если ты, Салли, нарушишь клятву, Бог сдерет с тебя кожу и порвет на куски. Не гневи Бога, девчонка. Оскорбишь его и закончишь так же, как твоя мать, умрешь раньше времени и станешь кормом для червей.
– Я буду послушной, – проскулила Салли и впервые взглянула на Старбака, у Ната перехватило дыхание, когда он посмотрел на нее.
Однажды, когда Старбак был еще ребенком, дядя Мэтью повел его в Фэнл-Холл посмотреть на электрические опыты, и Нат стоял в кругу, держась за руки с другими зеваками, когда лектор пропустил ток через их соединенные тела.
Тогда он почувствовал то же, что и сейчас: волнующую дрожь, после которой весь остальной мир потерял свое значение.
И тут же, едва познав восторг, он почувствовал отчаяние. Это чувство было грехом, проделкой дьявола. Неужели он и правда слаб духом?
Разве должен простой, благопристойный мужчина приходить в такой восторг от любого смазливоого личика? Затем, в приступе ревности, Нат задумался над тем, прав ли Траслоу в своих подозрениях и был ли Итан Ридли возлюбленным Салли, и Старбак ощутил укол губительной ревности, острой как лезвие, затем лютую ярость, что Ридли обманывал Вашингтона и Анну Фалконеров.
– Вы настоящий церковник? – спросила Старбака Салли, вздернув нос.
– Иначе бы я не просил его обвенчать вас, – твердил ее отец.
– Я сама его спросила, – с вызовом ответила Салли, продолжая смотреть на Старбака, и он знал, что она видит его насквозь.
Она видела его похоть и слабость, его греховность и страх. Отец часто предостерегал Ната против женских чар, и Старбаку казалось, что он уже повстречал самые дьявольские из них в лице мадмуазель Доминик Демарест, но сила Доминик была ничем по сравнению с напором этой девушки.
– О чем еще может девушка спросить церковника, который венчает ее, как не о его сане, – упрямо продолжала Салли.
Голос Салли был таким же низким, как и у ее отца, но если его голос пугал, то ее – вызывал более опасное ощущение.
– Так вы настоящий церковник, мистер? – снова требовательно спросила она.
– Да, – Старбак солгал ради Томаса Траслоу и потому, что не посмел сказать правду, которая приковала бы его к этой девушке.
– Полагаю, теперь мы полностью готовы, – с вызовом произнесла Салли. Ей не хотелось замуж, но и угрозы ей тоже были не по сердцу. – А кольцо у тебя есть, па?
Вопрос был обычным, но Старбак сразу понял, что он вызвал бурю эмоций. Траслоу демонстративно уставился на дочь, на ее щеке все еще виднелся отпечаток его руки, но Салли не уступала ему в дерзости. Роберт Декер перевел взгляд на отца, потом снова на дочь, но у него хватило ума промолчать.
– Это кольцо особенное, – промолвил Траслоу.
– Ты приберегаешь его для другой женщины, – ухмыльнулась Салли, и Нат решил, что Траслоу снова ударит ее, но тот лишь запустил руку в карман сюртука и вытащил маленький кожаный мешочек. Он развязал шнурок и развернул лоскут синей материи, чтобы показать кольцо, блеснувшее в темноте. Это было серебряное колечко с какой-то гравировкой, которую Старбак не мог различить.
– Это кольцо принадлежало твоей матери, – сказал Траслоу.
– И мама всегда говорила, что оно должно достаться мне, – упрямо твердила Салли.
– Надо было похоронить его вместе с ней, – Траслоу пристально смотрел на кольцо, было ясно, что эта реликвия имела для него большую ценность, затем порывисто, словно боясь, что будет сожалеть о своем решении, бросил кольцо Старбаку.
– Говори свою речь, – рявкнул Траслоу.
Ропер стянул с головы шляпу, а юный Декер придал лицу серьезное выражение. Салли облизнула губы и улыбнулась Старбаку, который глядел на серебряное кольцо, лежавшее на потрепанной Библии. Он увидел, что на кольце были выгравированы какие-то слова, но не смог разобрать их в тусклом свете фонаря. Боже, думал Нат, какие слова он должен подобрать для этой пародии на брак? Это испытание было еще хуже ямы для распиловки.
– Начинай, мистер, – прорычал Траслоу.
– Господь освятил брак, – услышал Старбак свои слова, пока отчаянно пытался вспомнить венчания, на которых бывал в Бостоне, – как акт своей любви, как таинство, в котором мы можем рождать детей, чтобы они служили Богу. Заповеди брака просты: любите друг друга.
Произнося эти слова, Нат посмотрел на Роберта Декера, и юноша одобрительно кивнул головой, словно Старбак нуждался в поддержке. Нату было ужасно жаль этого честного простака, порабощенного соблазнительницей, затем он взглянул на Салли.
– И храните верность друг другу, пока смерть не разлучит вас.
Салли улыбнулась Старбаку, и слова, которые он только что собирался произнести, растаяли как туман на полуденном солнце. Нат открыл было рот и тут же закрыл, не зная, что сказать.
– Ты слышала его слова, Салли Траслоу? – требовательно спросил ее отец.
– Конечно, я же не глухая.
– Возьми кольцо, Роберт, – велел Старбак и поразился своему безрассудству. В семинарии его учили, что таинства – священные ритуалы, которые могут служить только избранные, самые праведные из людей, и вот он, грешник, проводил в мигающем свете облюбованного мотыльками фонаря этот аморальный ритуал под зарождающейся виргинской луной.
– Положи правую руку на Библию, – сказал он Роберту, и тот положил свою грязную от работы руку на семейную Библию с надорванным корешком, которую Старбак все еще держал в руках.
– Повторяйте за мной, – произнес Старбак и придумал брачную клятву, с которой обратился к каждому по очереди, затем Нат приказал Роберту надеть кольцо на палец Салли, объявил их мужем и женой, закрыл глаза и поднял голову к звездному небу.
