Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 106 страниц)
В последнее время Адаму стало казаться, что он на самом деле не понимает Джулию, и начал опасаться, как бы ее желания не оказались сложнее, чем он предполагал.
Внешне она была всё той же приличной, благочестивой и смиренной юной леди, но Адам подсознательно замечал за ней живость, которую Джулия старательно скрывала. И именно эта черта заставляла Адама чувствовать себя недостойным ее. Он подозревал, что его мать обладала подобным характером, который выбил из нее его же отец.
Адам остановил коня у лесополосы. В поле зрения не было ни одного военного лагеря. Проскакав мимо нескольких полков, разбивших палаточные лагеря, сейчас он внезапно обнаружил, что стоит в одиночестве среди деревьев темного и неподвижного леса. Мысль, притаившаяся в уголке его подсознания, снова обнаружила себя. Адам открыл подсумок и извлек переданные ему сообщения.
Оба послания хранились в одинаковых светло-коричневых конвертах, запечатанных одинаковыми сургучными печатями и подписанные одним и тем же заостренным почерком. Конверт с приказами на ощупь был толще конверта с дополнительными инструкциями, но в остальном никаких отличий конверты не имели.
Он извлек расписку. В ней упоминался лишь один комплект приказов. Адам перевел взгляд на конверты. Ему пришла в голову мысль… допустим, он просто– напросто «забыл» доставить приказы? Допустим, Хьюджер не выступит завтра утром?
Допустим, северяне одержат победу и возьмут Ричмонд – кому какое будет дело до одного пропавшего сообщения? А если по некоему капризу судьбы южане всё-таки победят, но без войск Хьюджера – опять же, кому какое будет дело?
И даже если подобный промах со стороны Адама обнаружат – а он был не настолько наивен, чтобы предполагать обратное – его действия будут рассматриваться не как акт измены, а всего лишь как результат забывчивости или, в худшем случае, безответственности.
Безусловно, ценой станет отстранение его от работы в штабе Джонстона, но грозить ему будет лишь репутация ненадежного человека, не бесчестье.
И возможно, сказал он себе, ему стоит провести остаток войны под крылом отца. Может быть, он станет счастливее в качестве начальника штаба Фалконера, где он хотя бы попытается удержать арендаторов и соседей отца от худших проявлений войны.
– Господи Боже, – пробормотал он вслух. И это действительно была молитва, молитва на удачу, не о наставлении на путь истинный, ибо он уже знал, как поступит.
Медленно, целенаправленно, с приличествующей моменту церемонностью он разорвал приказы к битве. Сначала пополам, затем еще раз пополам, и наконец разодрал бумаги так, словно эти клочки были самой историей. Адам разбросал мелкие обрывки, в которые превратилось письмо, по поверхности воды, заполнившей придорожную канаву.
Совершив этот акт измены, он внезапно почувствовал, что его распирает от счастья. Он помешал победе южан! В этот черный день он совершил деяние, угодное Господу, и выматывающий груз вины и нерешительности словно бы свалился с его плеч.
Пришпорив коня, он поскакал на запад.
Полчаса спустя Адам остановился у небольшого домика, приютившего штаб Хьюджера. С настойчивостью, граничащей с неподчинением, он добился подписи генерала и передал один конверт. Пока Хьюджер открывал и читал письмо, Адам уважительно держался рядом.
Генерал, гордившийся своими французскими корнями, суетливый, но осторожный человек, построивший успешную карьеру в старой Армии США, ныне смаковал не самые приятные сравнения старого начальства с новым.
– Не понимаю! – возмутился он, дважды прочтя сообщение.
– Прошу прощения, сэр? – Адам вместе с помощниками генерала стоял на веранде, выходящей в сторону Гиллис-Крик. Штабное здание располагалось так близко к Ричмонду, что Адам видел дымоходы и крыши городских домов позади пристани Рокетт, где в вечернем мраке возвышались мачты десятка судов, запертых баррикадой у утеса Дрюри.
За зданием, в конце длинного луга, заставленного то тут, то там повозками и орудиями, составлявшими артиллерийский парк Хьюджера, пролегала железная дорога Ричмнод-Йорк, проходившая за ручьем. По этой дороге, освещаемый угасающим солнцем на фоне сгущающихся темных облаков, неспешно тащился, выплевывая клубы дыма, поезд.
Состав представлял собой странное собрание платформ с обслуживающим воздушный шар армии Конфедерации подразделением. Сам воздушный шар был изготовлен из лучшего шелка, пожертвованного ричмондскими дамами. Он поднимался и опускался лебедкой, установленной на платформе.
Другие же платформы перевозили химические установки для подачи водорода. Воздушный шар, использовавшийся для наблюдения за позициями врага у станции Фэйр-Оук, по-прежнему удерживался лебедкой на месте, пока поезд со стуком, грохотом и пыхтением тащился мимо штаба генерала Хьюджера.
– Правильно ли я понял? – убеленный сединами Хьюджер уставился на Адама поверх очков: – Часть моих людей отдана под командование генерала Лонгстрита?
– Полагаю, что так, сэр, – ответил Адам. Хьюджер выдал серию коротких гнусавых смешков, которые, по-видимому, должны были изображать саркастический смех.
– И я полагаю, – заметил Хьюджер, – генерал Джонстон в курсе, хотя бы приблизительно, что я старше генерала Лонгстрита по званию?
– Уверен, он в курсе, сэр.
Хьюджер старательно изобразил обиду, демонстрируя задетое тщеславие:
– Генерал Лонгстрит, если мне не изменяет память, заведовал казной в прежней армии, будучи простым майором. Я думаю, ему не доверяли ничего, кроме выплаты жалования солдатам. А теперь он будет раздавать моим людям приказы?
– Лишь некоторым из них, сэр, – тактично поправил генерала Адам.
– И с какой стати? – возмутился Хьюджер. – У Джонстона есть на то причины? Возможно, он озвучил эти причины вам, юноша?
Джонстон и впрямь их озвучил, но объяснять их Хьюджеру означало поставить под удар все намерения Адама, так что он удовлетворился весьма неубедительной отговоркой, мол, дивизия Лонгстрита расположена ближе к врагу, поэтому решено было усилить его бригады.
– Я уверен, это всё лишь временно, сэр, – заверил генерала Адам. Он посмотрел мимо раздосадованного Хьюджера на остановившийся поезд и платформу с воздушным шаром, неспешно прокатившуюся еще несколько футов. Дым из трубы локомотива казался неестественно белым и ярким на фоне темных облаков.
– Я не жалуюсь, – возмущенно ответил Хьюджер. – Я выше подобной мелочности, и, конечно, в армии, настолько остро терпящей нужду, такие выпады неизбежны. Но разве банальная вежливость не требует от Джонстона поинтересоваться у меня, не возражаю ли я против перевода моих солдат под командование какого-то казначея? Этого требует вежливость, разве нет? – обратился он к двум своим помощникам. Те, в свою очередь, с энтузиазмом закивали головой в знак горячего одобрения.
– Уверяю вас, сэр, у генерала Джонстона и в мыслях не было вас обидеть, – сказал Адам.
– Уверяйте меня, юноша, сколько хотите, но у меня в этих делах опыта побольше, – Хьюджер, считавший себя кем-то вроде настоящего аристократа, выпрямился, что позволило ему взглянуть на Адама сверху вниз.
– Вероятно, генерал Джонстон приставит моих людей охранять армейскую казну, а? – сопроводившие шутку гнусавые смешки заставили адъютантов генерала с готовностью улыбнуться.
– Были времена в Северной Америке, – сказал Хьюджер, сворачивая бумагу в плотный квадратик, – когда военные вопросы решались должным образом. Такие вещи делали правильно, как подобает солдатам хорошо организованной армии, – он швырнул сложенную бумагу на качели, подвешенные на свисающих с перекладин веранды цепях.
– Ладно, юноша, передайте Джонстону: приказы его я получил, пусть и не доходит до меня их смысл. Уверен, вы хотите вернуться к своему начальству, пока дождь не пошел, так что желаю вам хорошего дня, – короткое резкое прощание, даже без предложения выпить воды, представляло собой намеренную колкость, но Адаму было всё равно.
Он пошел на огромный риск, но всё же сумел грамотно разыграть свои карты. Но это не значило, что он может до бесконечности отвечать на вопросы генерала. На Адама внезапно накатил ужас. Господи Боже, подумал он, какой же ад разверзнется, когда Джонстон поймет, что произошло. Но затем он снова успокоил себя, ведь его вина заключалась исключительно в забывчивости.
Он убрал подписанную расписку в сумку и зашагал обратно к лошади. Стоял вечер пятницы. Джулию он сможет найти в госпитале Чимборасо. Его мучила вина из-за ее письма, так что, имея весь вечер в своем распоряжении, он решил посетить невесту.
Путь его пролегал мимо одного из новых «звездчатых» фортов генерала Ли, кольцом окружавших город. Земляное основание сверху венчали мешки, лишь недавно наполненные песком – подарок от швейных кругов Ричмонда.
Дамы использовали любой клочок имеющейся в наличии ткани, и потому только что сооруженный вал выглядел как яркое лоскутное одеяло, сшитое из темного бархата и веселого ситчика, а зловещий предгрозовой закатный свет делал этот эффект на удивление ободряющим, придавая домашний вид воинственному ландшафту.
В воздухе, которые весь день был неподвижен и пах серой, вдруг задул ветерок, поднявший края военного флага Конфедерации над раскрашенными в веселые цвета бастионами.
Вся местность к югу от реки была залита последними косыми лучами солнца, проникавшими сквозь тучи, и земля казалась более яркой, чем небеса. Адам, только что свершивший акт измены, попытался разглядеть в этом далеком всполохе золотого сияния предзнаменование радости и успеха.
Ему пришлось предъявить свой штабной пропуск одному из часовых на посту при въезде в город. Далекий раскат грома звучал, как доносившаяся из зажатой между реками местности канонада. Часовой скроил гримасу.
– Похоже, ночью будет гроза, майор. И немаленькая.
– Выглядит зловеще, – согласился Адам.
– Никогда не видывал весну вроде этой, – заявил часовой, а потом замолк, когда по небу прогрохотал второй угрожающий раскат грома. – Может, пара янки в ней утонут. Так нам не придется убивать сучьих детей.
Адам не ответил, а просто забрал пропуск и пришпорил коня. На севере мелькнула молния. Он пустил лошадь рысью, убегая от первых огромных капель дождя, упавших как раз когда он повернул на территорию госпиталя.
Ординарец объяснил Адаму, в какой палате проводит службу миссионер, и он направил коня на всем скаку сквозь внезапный порыв ветра, принесший дым, выходящий из тонких металлических дымоходов, возвышающихся над каждым бараком.
Дожль усилился, барабаня по оловянным крышам и туго натянутому полотну шатров, воздвигнутых в качестве дополнительных палат.
Адам нашел нужное строение, привязал лошадь у крыльца и нырнул внутрь в тот самый момент, когда раскат грома, казалось, расколол небеса и вызвал настоящий дождевой поток, так громко заколотивший по крыше палаты, что практически заглушил голос преподобного Джона Гордона.
Джулия, сидящая за небольшой и поскрипывающей фисгармонией, довольно улыбнулась неожиданному появлению Адама и закрыла за ним дверь, поскольку это была одна из тех пятниц, когда мать Джулии решила не приходить в госпиталь.
Там находились лишь Джулия, ее отец и неизбежный мистер Сэмуорт, который нервно посматривал в сторону крыши при очередном раскате грома, ревущем в небе. Служба постоянно спотыкалась, прерываемая громом и приглушенная шумом дождя.
Стоя у окна, Адам смотрел, как на Ричмонд опускается ночь, и темноту пронзают молнии, демонически озаряя городские шпили.
Гроза, похоже, всё усиливалась, подобно эху войны на небесах, а дождь стучал по крышам с такой зловещей силой, что преподобному Гордону приходилось прилагать чудовищные усилия, произнося слова гимна. Джулия нажимала на педали маленького инструмента, наполняя палату мелодией «Хвала Господу от всех, кого он благословил».
Как только пение закончилось, миссионер едва слышно пробормотал благословение, и на том прерванная грозой служба была завершена.
– Это скоро должно закончиться! – преподобному Гордону приходилось кричать, чтобы Адам его расслышал, но яростно бушующая гроза, похоже, застряла над городом.
Во многих местах крыша палаты протекала, и Адам помог передвинуть койки в сторону от холодных струй. Джулия хотела своими глазами посмотреть на грозу и, завернувшись в пальто, вышла на небольшую веранду сзади палаты, где под крытой дранкой крышей вместе с Адамом наблюдала, как буря сотрясает небеса над Виргинией.
Всё новые и новые молнии до земли разрывали небо, а гром гремел эхом в облаках. Наступила ночь, но ее разрезал огонь и взрывы в небе. Где-то в госпитале завывала собака, а потоки воды журчали и лились в черные глубины Кровавого ручья.
– У мамы головная боль. Она всегда может предсказать грозу по своим головным болям, – объяснила Джулия Адаму не соответствующим моменту бодрым тоном, но Джулии всегда нравились грозы.
Она чувствовала нечто особенное в этой природной ярости и полагала, что является свидетельницей лишь слабого эха того хаоса, в котором Бог сотворил землю. Джулия плотнее завернулась в пальто, и когда сверкнула молния, Адам увидел, как ее глаза блестят от возбуждения.
– Ты хотела меня видеть? – спросил ее Адам.
– Надеюсь, что и ты хотел меня видеть! – поддразнила его Джулия, хотя внутренне желала, чтобы он сделал страстное признание, что проскакал бы и через дюжину таких бурь, лишь бы быть с ней рядом.
– Конечно же хотел, – ответил Адам. Он стоял на благопристойном расстоянии от Джулии, хотя, как и она, прижимался к стене веранды, чтобы попасть под защиту ее маленькой крыши. Вода лилась сверху, образуя занавес, отсвечивающий серебром всякий раз, когда в облаках мелькала молния.
– Но ты мне написала, – напомнил ей Адам.
Джулия почти уже забыла о том письме с намеком на важное сообщение и теперь, когда прошло так много времени, подозревала, что наверняка оно потеряло срочность.
– Дело в твоем друге Нате Старбаке, – объяснила она.
– В Нате? – Адам, почти ожидавший, что она разорвет помолвку, не мог скрыть удивления.
– Он приходил к тебе, как только его выпустили из тюрьмы, – сказала Джулия.
– Я как раз была в доме твоего отца. Знаю, я не должна была его впускать, но шел почти такой же сильный дождь, как сейчас, а он казался таким одиноким, что я над ним сжалилась. Ты ведь не возражаешь? – Джулия подняла глаза и пристально посмотрела на Адама.
Адам уже почти позабыл тот импульс, что заставил его приказать слугам отца не впускать Старбака в дом. В то время, сразу после того, как Старбак совершил возмутительный поступок, введя падшую женщину в дом миссионера, этот запрет казался лишь мерой предосторожности, но гнев Адама с того ужасного вечера значительно поутих.
– И чего он хотел? – спросил он.
Джулия помедлила, пока над городом прогремел и затих раскат грома. Молния осветила тучи, мелькнув по закрытому ими небу, как затуманенная река небесного серебра.
Где-то в Манчестере, городе на противоположном берегу реки Джеймс, в результате удара молнии начался пожар, там задрожало тусклое красное сияние, продлившееся несколько секунд, а потом дождь его погасил.
– Он оставил тебе сообщение, – ответила Джулия.
– Оно показалось мне весьма загадочным, но он ничего не объяснил. Просто сказал, что ты поймешь. Он просил тебя прекратить переписку с его семьей.
Адам ощутил, как его охватил внезапный холод. Он молчал, лишь всматривался в темную долину реки, где дождь барабанил по угрюмым водам.
– Адам? – обратилась к нему Джулия.
В голове Адама внезапно возник образ свисающей с высокой перекладины петли.
– Что он сказал? – выдавил он.
– Он сказал, чтобы ты прекратил переписку с его семьей. Это не кажется тебе странным? Мне – очень. И вообще, семья Старбака в Бостоне, так как же ты можешь с ней переписываться? Мне говорили, что люди как-то переправляют на Север письма, но уверена, что не могу представить, как ты ввязываешься в подобные проблемы, просто чтобы написать преподобному Элиялу Старбаку. И Нат еще сказал, что всё объяснит, как только сможет, но о том, когда это может произойти, он тоже говорил загадками.
– Боже ты мой, – Адам содрогнулся от захлестнувшего его ужаса.
Он представил стыд своего отца, когда тот узнает, что сын предал Виргинию. Но как это выяснил Старбак? Это Джеймс ему написал? Другого объяснения быть не могло. Как еще он мог узнать? И если знал Старбак, то кто еще?
– Где Нат? – спросил он Джулию.
– Не знаю. Откуда мне знать? – по правде говоря, почему-то Джулия вбила себе в голову странную мысль, что Старбак пересек линию фронта, но поскольку источником этой идеи была Салли Траслоу, она полагала, что не стоит об этом упоминать.
Джулия в конце концов набралась мужества и навестила Салли, подойдя к ее дому, вооружившись библией и полным саквояжем трактатов, живописующих жуткие ужасы ада, ожидающие грешников, но этот визит неожиданно превратился в наполненное смехом и радостью утро, когда вместо того, чтобы попытаться обратить девушку к Господу, Джулия получила удовольствие, рассматривая принадлежащую Салли коллекцию платьев и шалей.
Они болтали о батисте и шамбре, и можно ли заменить тарлатаном тюль для вуали, и Джулия пощупала шелковые и сатиновые платья Салли, а после охватившего город липкого страха подобные разговоры об оборках и безделушках принесли облегчение.
Религиозные убеждения Джулии были оскорблены лишь энергичными планами Салли устроить святыню спиритуализма в задних помещениях дома, но явный цинизм Салли и ее честное описание того, как она планирует обманывать клиентов, вызвали в результате у Джулии скорее веселье, чем неодобрение.
Джулия была тронута и заботой, которую Салли проявляла по отношению ко Старбаку, она разволновалась, когда Салли упомянула, как Старбаку нравится Джулия. Всё это было странно, слишком странно, чтобы объяснить Адаму, который наверняка разразился бы праведным гневом даже только при мысли о том, что его невеста посещает одну из ричмондских куртизанок, хотя на самом деле дом Салли внешне выглядел столь же респектабельно, как и любой другой в Ричмонде, и гораздо чище большинства остальных.
Но Джулия не могла рассказать Адаму об этом визите, так же как не могла бы рассказать и матери.
– А имеет значение, где находится Нат? – спросила она Адама.
– Полагаю, что нет, – Адам неловко дернулся, его шпоры и ножны тихо клацнули на фоне грохота дождя и завывания ветра.
– Так что же означает это сообщение? – со всей прямотой спросила Джулия. Ее любопытство только выросло из-за реакции Адама, который, по ее мнению, повел себя как-то странно виновато.
Адам покачал головой, но потом нерешительно высказал объяснение.
– Я писал туда, – медленно и не совсем внятно произнес он. – Откуда приехал Нат. Я пытался. Отец несмотря ни на что пробовал восстановить связь Ната с семьей. Это казалось важным.
Адаму плохо удавалось лгать, и чтобы прикрыть смущение, он отодвинулся от стены барака и положил руки на балюстраду.
– Думаю, Нату не нравятся наши усилия, – кое-как закончил он.
– Так выходит, что всё это не так уж и загадочно? – сказала Джулия, не веря ни единому слову Адама.
– Да, – подтвердил он, – совсем не загадочно.
Джулия прислушалась к собачьему вою, ржанию лошадей и хлопающей на ветру парусине.
– Что сделал Нат? – спросила она после длительной паузы.
– О чем ты?
– Что сделал Нат, чтобы потерять любовь своей семьи?
Долгое время Адам не отвечал, а потом пожал плечами.
– Сбежал.
– И это всё?
Адам уж точно не собирался рассказывать Джулии, что в этом была замешана женщина, приманившая Старбака, а потом бросившая его в Ричмонде.
– Он очень дурно поступил, – напыщенно произнес Адам, зная, что это неадекватное объяснение, а также несправедливое.
– Нат – неплохой человек, – добавил он, не зная, как закончить эту характеристику.
– Просто слишком страстный? – предположила Джулия.
– Да, – согласился Адам, – просто слишком страстный, – а потом замолчал, когда жуткий раскат грома расколол небеса. На дальнем берегу реки мелькнула молния, озарив верфь суровым мертвенно-бледным светом, подчеркнувшим черноту теней.
– Когда придут янки, – он сменил тему, – тебе следует остаться дома.
– Ты полагаешь, я собираюсь поприветствовать их появление в Ричмонде? – язвительно спросила Джулия.
– У тебя есть флаг? В смысле флаг Соединенных Штатов? – поинтересовался Адам.
– Нет.
– Уверен, в моей комнате на Клэй-стрит один найдется. Попроси его у Полли. Вывеси дома из окна.
Этот совет показался Джулии слишком капитулянтским.
– Ты так уверен, что они войдут в Ричмонд.
– Войдут, – с пылом заявил Адам. – Это воля Господа.
– Правда? – удивилась Джулия. – Тогда почему же, интересно, Господь позволил этой войне случиться?
– Мы ее объявили, – ответил Адам.
– Это сделали люди, а не Господь, и именно Юг объявил войну, – он ненадолго замолчал, заглянув в глубину своей совести и обнаружив в ней какую-то дыру.
– Я верил в то, что как-то сказал мне отец. Что Америке нужно небольшое кровопускание, как лечат болезни доктора, прикладывая пиявки. Одно яростное сражение, и мы научимся мудрости мирных переговоров. А теперь взгляни на это! – он махнул рукой в сторону бури, и Джулия послушно всмотрелась в долину, где вспышка бело-голубой молнии выхватила из мрака силуэты корабельных снастей на реке, отразившись на воде серебристым огнем.
Дождь барабанил по земле, отскакивал от крыши палаты, выливался в сточные канавы и запрудил дорожку перед госпиталем.
– Мы будем наказаны, – сказал Адам. Джулия вспомнила браваду Старбака, процитировавшего высказывание Джона Пола Джонса[54]54
Джон Пол Джонс (6 июля 1747, Керкубри, Шотландия – 18 июля 1792, Париж, Франция) – шотландский моряк, служивший в Великобритании, США и России. Наиболее известен участием в Войне за независимость США. Во время захвата корабля «Серапис» на предложение британского капитана сдаться ответил знаменитой фразой: «Я еще даже не начал сражаться».
[Закрыть].
– Я думала, мы еще и не начали сражаться? – она повторила слова Старбака, удивившись своей воинственности.
Она никогда не считала себя сторонницей партии войны, но была слишком поглощена дискуссией, чтобы осознать, что использует приверженность определенным политическим силам в качестве аргумента в споре, касающемся личных отношений.
– Мы просто не можем позволить себе сдаться без борьбы! – настаивала она.
– Мы будем наказаны, – повторил Адам. – Понимаешь, мы выпустили зло, сегодня я это видел, – он замолчал, и Джулия, решив, что он стал свидетелем какого-то ужасного ранения, не стала пытаться это выяснить. Однако потом Адам предложил совершенно другое объяснение, заявив, что обнаружил, что винит в войне рабов.
– Разве ты не видишь, что война будит в нас самое худшее? – спросил он ее. – Все путы, которые удерживали нас в рамках приличия и в почитании Господа, разрезаны, и мы плывем на волне мерзкого гнева.
Джулия нахмурилась.
– Ты считаешь, что Юг заслуживает поражения, потому что ты не был ласков к рабу?
– Я считаю, что Америка – единая страна.
– Звучит так, – произнесла Джулия, всеми силами пытаясь сдержать нарастающий гнев, – словно ты сражаешься за другую сторону.
– Может, и так, – согласился Адам, но так тихо, что Джулия не смогла расслышать его слова сквозь шум дождя.
– В таком случае тебе нужно ехать на Север, – холодно заявила Джулия.
– Нужно ехать? – спросил Адам странно кротким тоном, будто и правда хотел получить ее совет.
– Ты должен сражаться за то, во что веришь, – без обиняков ответила Джулия. Адам кивнул:
– А ты?
Джулия вспомнила кое-какие слова Салли, которые ее удивили: что мужчины, за всем своим хвастовством и показухой, на самом деле слабы, как новорожденные котята.
– Я? – удивилась Джулия, словно не сразу поняла, что имеет в виду Адам.
– Ты покинешь Юг?
– А ты бы этого хотел? – спросила Джулия, и по правде говоря, это было приглашение для Адама сделать ей предложение и объявить, что большая любовь требует сумасбродных жестов.
Джулия не хотела заурядной любви, она жаждала ощутить такую же, как и религия, переворачивающую всю жизнь тайну, чтобы она была необузданной, как гроза, которая сейчас изливала свой гнев на полуостров.
– Я хочу, чтобы ты делала то, что велят тебе сердце и душа, – сухо отозвался Адам.
– Значит, мое сердце велит мне остаться в Виргинии, – так же холодно произнесла Джулия. – Оно говорит мне, что я должна работать здесь, в госпитале. Мама этого не одобряет, но я должна настоять. Ты будешь возражать, если я стану сестрой милосердия?
– Нет, – ответил Адам, но без малейшей доли убеждения в голосе. Он выглядел опустошенным, как странник, заблудившийся в неизведанных землях, а потом он был избавлен от необходимости продолжать разговор, потому что дверь палаты отворилась, и преподобный Гордон тревожно высунулся на веранду.
– Я боялся, что вас смыло, – произнес отец Джулии со всем возможным неодобрением, на которое только был способен.
Его жена посчитала бы то, что Джулия с Адамом находятся одни в темноте, неподобающим, но преподобный Гордон не обнаружил в их поведении никакого греха.
– Мы совершенно не промокли, отец, – возразила Джулия, сделав вид, что поняла мягкое замечание отца буквально. – Мы просто смотрим на грозу.
– И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне, – радостно процитировал преподобный Евангелие от Матфея.
– Не мир пришел я принести, – процитировала Джулия тот же источник, – но меч.
Произнося эти слова, она смотрела на Адама, но тот не замечал ее взгляда. Он уставился в темную пустоту, которую рассекали молнии, вспоминая клочки белой бумаги, выкинутые в черную канаву.
Это был след предательства, что принесет северянам победу, а эта победа – благословенный мир. И конечно, сказал себе Адам, во время мира всё вернется на свои места. Завтра.
Когда взошло солнце, от напитанной дождем земли шел пар. Атака должна уже была два часа как начаться, прорвать ядро обороны янки и гнать их обратно, в сторону болота Уайт-Оук. Но на трех дорогах, что вели от позиций мятежников в сторону янки, не было ни малейшего движения.
Генерал Джонстон планировал использовать эти три дороги, как трезубец. Сначала по центру выдвинется дивизия Хилла, атакуя по дороге на Уильямсберг войска северян, скопившиеся за станцией Фейр-Оукс.
Джонстон надеялся, что пехота янки прижмется к продвигающимся войскам Хилла, как рой пчел, и их разобьет подошедшая с севера дивизия Лонгстрита, а с юга – дивизия Хьюджера.
Дивизия Хилла должна была начать атаку, получив сообщение о том, что войска Лонгстрита и Хьюджера вышли из своих лагерей и приблизились к Ричмонду. Люди Лонгстрита должны были наступать по девятимильной дороге, рядом со Старой таверной, а дивизия Хьюджера – по дороге на Чарльз-Сити, рядом с таверной Уайта. Но обе дороги были пусты.
После бурного ночного дождя дороги покрывали лужи, но на них никого не было. Утренний туман разошелся, обнажив залитые водой поля, по которым гнал рябь настолько сильный ветер, что двум воздушным шарам янки пришлось сесть, а дым из полевых кухонь, где пытались разжечь промокшие дрова, улетал прочь.
– Где они, черт возьми? – недоумевал Джонстон, отправивший двух адъютантов, пошлепавших по затопленным лугам по зловеще пустынным дорогам в поисках пропавших дивизий.
– Найдите их, просто найдите их! – крикнул он.
К этому моменту, согласно его расписанию, атака должна была уже прорваться через строй янки и гнать массу паникующих беглецов в сторону предательского болота Уайт-Оук.
Но янки и не подозревали об уготованной им судьбе, а на восточном горизонте поднимался дымок от их полевых кухонь. Адъютант вернулся из штаба генерала Хьюджера и сообщил, что обнаружил генерала спящим в постели.
– Что? – воскликнул Джонстон.
– Он спит, сэр. И весь его штаб тоже.
– После восхода солнца?
Адъютант кивнул.
– Беспробудным сном, сэр.
– Боже всемогущий! – Джонстон непонимающе уставился на адъютанта.
– Они не получили приказов?
Адъютант, друг Адама, поколебался, пытаясь найти способ спасти своего друга.
– Так что? – зло спросил Джонстон.
– Начальник его штаба утверждает, что нет, – ответил адъютант, извиняюще пожав плечами в сторону Адама.
– Черт возьми! – рявкнул Джонстон. – Мортон!
– Сэр!
– Кто отвозил Хьюджеру приказы?
– Майор Фалконер, сэр, но могу заверить вас, что приказы были доставлены. У меня есть расписка с подписью генерала. Вот, сэр, – полковник Мортон вытащил расписку и протянул ее генералу.
Джонстон оглядел бумагу.
– Он получил приказы! Это что, выходит, он просто проспал?
– Похоже на то, сэр, – согласился адъютант, разбудивший Хьюджера.
Джонстон, похоже, задрожал от сдерживаемой ярости, так что был даже не в состоянии подобрать слова.
– И где, черт возьми, Лонгстрит?
– Мы пытаемся его найти, сэр, – отрапортовал полковник Мортон. Он послал адъютанта на девятимильную дорогу, но тот исчез, как и дивизия Лонгстрита.
– Во имя Господа! – рявкнул Джонстон. – Найдите же мою чертову армию!
Конечно, Адам, порвав в клочки приказы Хьюджеру, надеялся вызвать смятение и беспорядок. Но даже в самых дерзких мечтах не снился ему тот бардак, который, к тому же, умудрился усугубить Лонгстрит. Генерал решил, что ему не хочется наступать по девятимильной дороге, и выбрал дорогу на Чарльз-Сити.
В результате дивизии пришлось маршировать прямиком сквозь лагерь Хьюджера. Генерал, которого бесцеремонно разбудили приказом наступать на восток по Чарльз-Сити-роуд, обнаружил, что она забита войсками Лонгстрита.
– Да чтоб его, этого казначея… – ругнулся Хьюджер и приказал подать ему завтрак.
Через полчаса штаб генерала почтил своим присутствием и сам казначей.
– Надеюсь, вы не против, если мы прогуляемся по вашей дороге, – сказал Лонгстрит. – По моей передвигаться невозможно – там грязи по колено.
– Может быть, кофейку? – предложил Хьюджер.
– Для человека, которого ждет сражение, вы чертовски спокойны, Хьюджер, – заметил Лонгстрит, покосившись на поданную товарищу по званию тарелку с щедрой порцией ветчины и яичницы.
Хьюджер о надвигающемся сражении услышал впервые, но демонстрировать свою неосведомленность перед каким-то выскочкой-казначеем отнюдь не собирался.
– Какие у вас приказы на сегодня? – под этим вопросом он прятал тревогу. Неужели он пропустил что-то важное?
– Такие же, как и у вас, надо полагать. Марш-бросок на восток, пока не найдем янки. Как найдем – атаковать. Хлеб у вас свежий?
– Угощайтесь, – ответил Хьюджер, раздумывая, не слетел ли с катушек окончательно этот безумный мир. – Но я не могу наступать, пока вы у меня на дороге.
– Мы отойдем в сторонку, – великодушно ответил Лонгстрит. – Мои ребятки перейдут ручей и отдохнут, пока вы проходите мимо. Вас это устроит?
– Почему бы вам не отведать и ветчины с яичницей? – предложил Хьюджер. – Я не сильно голоден, – он встал и вызвал начальника штаба. Он был занят дивизией, которую нужно было привести в движение, и битвой, которую нужно было выиграть. Господи, подумал он, в старой армии подобными вещами занимались с большим умом. Гораздо большим.
