Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 64 (всего у книги 106 страниц)
– Рад за вас, Лассан, – произнес он с натужным великодушием, – правда.
– Спасибо, – просто ответил Лассан, а потом остановился рядом со Старбаком, там, где проселочная дорога выходила из рощи и бежала к реке. Когда-то на этом берегу стоял дом, но теперь от него осталась лишь торчащая труба камина и очертания каменного фундамента, поросшие густым спутанным кустарником. Противоположный берег покрывал тенистый лес, деревья нависали над бурлящим потоком, хотя прямо напротив дома проселочная дорога вела между двумя ивами к дальнему лесу. Лассан всмотрелся в эту далекую дорогу и нахмурился.
– Вы видите то же, что и я?
Старбак раздумывал об ослепительной красоте Салли и о более серьезном лице Джулии, но теперь, почувствовав, что его испытывают, всмотрелся в окружающий ландшафт, пытаясь разглядеть что-нибудь важное. Разрушенный дом, река, густой лес на противоположном берегу, а потом он заметил эту странность так же ясно, как и тренированный глаз Лассана.
Дорога, по которой они с Лассаном дошли до этого места, не заканчивалась у реки, а продолжалась на другом берегу. Это означало, что здесь был брод. Весьма странно, потому что предполагалось, что все переправы через Рапидан должны охраняться, чтобы предотвратить неожиданную атаку северян, но здесь находился пустой и не охраняемый брод.
– Потому что никто не знает, что здесь брод, – сказал Старбак. – Или, может, его размыло? – предположил он.
– Это очень просто выяснить, – сказал Лассан. Он инстинктивно остерегался появления у реки солдат, особенно у реки, разделявшей две армии, но пристально всмотревшись в противоположный берег через небольшой бинокль, убедился, что ни один янки не ждал в засаде, так что вышел на солнечный свет, снял сапоги со шпорами и отцепил саблю.
Старбак последовал за французом в реку с чистой и прозрачной водой, ее русло оказалось совсем мелким и покрытым гравием. По течению плыли длинные водоросли, в тени шныряли несколько рыбешек, но ничто не мешало продвижению Старбака и Лассана: вообще-то вода едва достигала им до колен. На противоположном берегу дорога резко поднималась из воды, но не настолько круто, чтобы лошади не смогли вытянуть из реки тяжелый орудийный передок.
– Если янки знают про этот брод, – произнес Лассан, – они смогут обойти вас в момент.
– Я думал, вы говорили, что они не собираются на нас нападать, – заметил Старбак, вылезая на северный берег.
– И я также сотню раз говорил, что от врага всегда нужно ждать неожиданностей, – заявил Лассан, усаживаясь в тени ивы и рассматривая противоположный берег. Он махнул рукой с сигарой вверх по течению. – Какие там стоят подразделения?
– Никаких, – ответил Старбак. – Наша бригада занимает самые западные позиции.
– Значит, янки и правда могут обойти вас с тыла, – тихо произнес Лассан. Несколько секунд он молча курил, а потом резко сменил тему, вернувшись к своему новому дому. – Салли надеется, что вы навестите нас в Ричмонде. И я тоже на это надеюсь.
– Спасибо, – неловко пробормотал Старбак.
Лассан усмехнулся.
– Я потихоньку привязываюсь к дому. Моя матушка была бы довольна. Бедная матушка. Я искатель приключений, а моя сестра живет в Англии, так что матушка сейчас довольно одинока.
– У вас есть сестра?
– Графиня Бенфлит, – Лассан скорчил насмешливую гримасу, произнося этот громкий титул. – Доминик замужем за английским аристократом, так что теперь у нее есть замок, пять взрослых детей и, наверное, раза в два больше любовников. По крайней мере, я на это надеюсь, – он бросил окурок сигары в воду. – Один из сыновей Доминик хочет сражаться на этой войне, и сестра спросила меня, за какую сторону ему следует драться. Я ответил, что за Север, если он хочет выглядеть респектабельно, и за Юг, если жаждет приключений.
Лассан пожал плечами, будто сообщая, что ему в любом случае плевать.
– Интересно, у этого брода есть название? – лениво произнес он.
– Брод Мертвой Мэри, – внезапно заговорил человек с противоположного края дороги, его голос так напугал Старбака, что он потянулся за револьвером. – Всё в порядке, масса! Сайлас совершенно безобиден.
Невидимый собеседник хихикнул, а потом кустарник зашевелился, и Старбак увидел, что за деревьями всего в нескольких футах скрывается старый негр. Старик, должно быть, наблюдал за ними уже довольно давно.
– Сайлас – свободный человек! – сказал негр, осторожно выйдя на дорогу и вытащив из своей замызганной одежды клочок бумаги, которая давно потеряла всякую законную силу. – Свободный! Масса Кемп дал Сайласу свободу, – он помахал разорванными и засаленными бумажными лохмотьями. – Да благословит Господь массу Кемпа.
– Сайлас – это ты? – спросил Лассан.
– Сайлас, – старик кивком подтвердил свое имя. – Безумный Сайлас, – добавил он, словно это определение могло пригодиться. Он жадно уставился на окурок в руках Старбака.
Лассан вытащил новую сигару, прикурил и протянул ее старику, который теперь присел на корточки у дороги.
– Ты живешь здесь, Сайлас?
– Вон там, масса, – Сайлас указал на развалины дома. – Там у Сайласа берлога, – он хихикнул, а потом обнаружил в глубине своего сознания что-то еще более смешное и чуть не завалился на спину, покатываясь от смеха.
– Сколько тебе лет, Сайлас? – спросил Лассан.
– Сайлас старше вас, масса! – снова засмеялся старик. – Теперь Сайлас папаша, он еще британцев видал.
– А почему это место называется бродом Мертвой Мэри, Сайлас? – поинтересовался Лассан.
Старик переместился на несколько дюймов ближе. Его одежда выглядела столь же старой, как и он сам, волосы были белы и вымазаны в грязи, а лицо испещрено глубокими морщинами. Вопрос Лассана стер с его лица веселье, сменившееся подозрительностью.
– Так ведь Мэри померла, – наконец сказал он.
– Здесь? – мягко настаивал Лассан.
– Пришли белые люди. Искали Сайласа, но Сайласа здесь не было. Ребенок мистрис Пирс пропал, понимаете? Они думали, что его взял Сайлас, и сожгли его дом. И сожгли жену Сайласа, – старик был готов разразиться слезами, уставившись на дом, где, как теперь заметил Старбак, в кустах под кирпичным дымоходом было выкопано что-то вроде норы. – Но оказалось, что ребенок никуда и не пропадал, – закончив рассказ, Сайлас вздохнул. – Теперь она уже выросла. Но Мэри Сайласа еще здесь.
Лассан зажег еще одну сигару и несколько секунд курил молча, а потом дружелюбно улыбнулся старику.
– Послушай, Сайлас. Сюда скоро придет много белых. Они будут копать окопы вон там, вдоль края леса, на вершине твоего луга. Они не причинят тебе вреда, но если у тебя в доме есть что-нибудь ценное, то унеси это и спрячь. Ты меня понял?
– Сайлас вас понял, масса, – уверенно заявил негр.
Лассан дал старику еще две сигары, а потом похлопал Старбака по плечу.
– Пора возвращаться, Нат.
Мужчины пересекли брод, натянули сапоги и пошли обратно через лес. Старбак хотел найти майора Хинтона, но того не оказалось на месте, и потому он направился в сопровождении Лассана к большому фермерскому дому, который служил штабом Вашингтона Фалконера.
Вашингтон Фалконер уехал в Гордонсвил, оставив командовать бригадой полковника Свинерда. Тот находился в гостиной дома, сидя под скрещенными флагами Легиона Фалконера, которые генерал развернул у стены комнаты. Один из флагов был собственным знаменем Легиона с семейным гербом Фалконеров, изображавшим три красных полумесяца на белом фоне с семейным девизом "Вечно пылающий" вокруг нижнего полумесяца. Флаг с желтой бахромой был размером в тридцать шесть квадратных футов, как и второй – новое боевое знамя Конфедеративных Штатов Америки.
Сначала флаг Конфедерации состоял из трех полос, двух красных и одной белой, со звездами на голубом поле в верхнем углу, но в безветренную погоду, когда флаг безжизненно провисал, он напоминал звездно-полосатый флаг, и потому был создан новый – алое знамя с голубым андреевским крестом, и на этом диагональном кресте с белой каймой находились тринадцать звезд. Старый флаг со звездами и тремя полосами по-прежнему являлся официальным знаменем Конфедерации, но когда солдаты отправлялись в бой, теперь они маршировали под новым боевым знаменем.
Военный департамент Конфедерации постановил, что пехотные полки должны иметь боевое знамя размером четыре на четыре фута, но подобный флаг был недостаточно большим для бригадного генерала Вашингтона Фалконера, который настоял на том, чтобы сделать из лучшего шелка флаг шесть на шесть футов с бахромой из золотых нитей. Генерал хотел, чтобы два флага Легиона были самыми прекрасными боевыми знаменами во всей Конфедерации, и заказал их на той же дорогой французской фабрике, которая произвела и наплечные нашивки с полумесяцами с несчастливой судьбой.
– Что означает, – сказал полковник Гриффин Свинерд, заметив, как француз восхищается роскошными знаменами, – что каждый снайпер в армии северян целится именно в них.
– Возможно, вы могли бы убедить Фалконера встать под ними? – непринужденно предложил Старбак.
– Да ладно, Нат. Давайте будем милостивы, – ответил Свинерд. Полковник был поглощен счетами бригады и, похоже, обрадовался, что его прервали визитеры. Он встал и пожал руку полковнику Лассану, извинившись, что генерала Фалконера нет в штабе, и настояв на том, чтобы покрытый шрамами французский офицер поведал, какие обстоятельства привели его в армию конфедератов.
– Угощайтесь лимонадом, полковник, – предложил Свинерд, выслушав рассказ, и указал на кувшин бледно-желтой жидкости, накрытый от ос тонким муслином.
– У меня есть вино, полковник, – Лассан вытащил одну из трофейных бутылок.
Свинерд поморщился.
– Капитан Старбак расскажет вам, что я поклялся не употреблять спиртного, полковник. Уже две недели к этому дню! – гордо добавил он. Воздержание произвело удивительные перемены во внешности полковника. Исчез землистый цвет лица, заметно снизилась обильная потливость, а подергивание щеки, из-за которого его лицо превращалось в гротескную гримасу, превратилось в слабый тик. Его глаза стали ясными и внимательными, он выпрямился и каждый день надевал чистое белье. – Я совершенно новый человек, – похвастался он, – хотя, увы, мое новое рождение не подарило мне способностей к математике, – он махнул в сторону бригадных гроссбухов. – Мне нужен кто-нибудь, разбирающийся в бухгалтерии, кто-нибудь образованный, вроде вас, Старбак.
– Только не я, полковник, – ответил Старбак. – Я был в Йеле.
– Значит, вы для чего-нибудь да пригодны, – настаивал Свинерд.
– Да не особенно-то, черт возьми, – сказал Старбак, – разве что умею находить не обозначенные на карте броды, – он подошел к нарисованной от руки карте этого района, разложенной на одноногом столике. – Вот тут, – объяснил он, – на расстоянии выстрела от расположения Легиона.
На мгновение Свинерд решил, что Старбак шутит, но потом подошел к карте.
– Правда? спросил он.
– Правда, – подтвердил Лассан.
– Вот тут, – Старбак указал место на нарисованной карандашом карте. – Называется брод Мертвой Мэри.
– Мы перешли через него, полковник, – продолжил рассказ Лассан, – глубиной по колено, годится для проезда артиллерии и так же широко открыт, как двери портового борделя в субботнюю ночь.
Свинерд крикнул, чтобы привели лошадь. Теперь, отпустив своих рабов, в качестве слуги он использовал Хайрама Кетли, слабоумного ординарца полковника Бёрда. Сам Бёрд находился на пути домой, в Фалконер, и должен был выжить, если рана не загноится. – У вас нет лошади, Старбак? – спросил Свинерд, когда к дому подвели его собственную кобылу.
– Нет, полковник. Не могу себе позволить ее содержать.
Свинерд приказал оседлать еще одну лошадь, а потом все трое поскакали через лес на север, к разрушенному дому у реки. Свинерд пересек брод и вернулся обратно.
– Наш господин и властелин, – сказал он Старбаку, – приказал мне не менять диспозицию бригады без его разрешения, но подозреваю, что даже Фалконер согласится, что здесь нужно поставить часовых, – он замолчал, отвлекшись на фигуру Безумного Сайласа, внезапно появившегося из-за кустов у своего разрушенного дома, словно выпрыгнувший из норы зверь. – Кто это? спросил Свинерд.
– Один бедолага, старик-чернокожий, – ответил Лассан. – Он здесь живет.
– Он что, череп тащит? – ужаснулся Свинерд.
Старбак пристально посмотрел на старика и ощутил внезапный шок, осознав, что предмет в руках Сайласа и правда был старым пожелтевшим черепом.
– Иисусе, – едва слышно вымолвил он.
– Скорее всего, он принадлежал Мертвой Мэри, – сухо предположил Лассан.
– Полагаю, он знает, что делает, – сказал Свинерд, когда Сайлас пересек реку и исчез в дальнем лесу, – и получше нашего.
Он снова обратил всё внимание на брод.
– Если мы не слышали об этом броде, то не думаю, что о нем знают янки, но даже если и так, мы не можем рисковать. Почему бы вам не привести сюда вашу роту, Старбак, вместе со второй и пятой? Я сделаю вас отдельным отрядом, то есть вы станете здесь лагерем. Конечно, вам придется окопаться, и я жду, что вы закончите земляные работы сегодня к закату.
На секунду Старбак не вполне понял значение слов полковника.
– Это значит, что я буду командующим? – спросил он.
– А кто же еще? Зубная фея? – обращение к Господу не вполне избавило Свинерда от грубости. – Конечно, вы будете командовать. Второй и пятой командуют лейтенанты, если вы вдруг не заметили. Но конечно, – добавил он, – если вы не чувствуете себя достаточно ответственным, чтобы принять командование? – он оставил этот вопрос висеть в воздухе.
– Я готов, сэр, и благодарю вас, – сказал Старбак, и увидев триумфальную улыбку на лице Свинерда, понял, что действительно назвал полковника "сэр". Но то был особый случай, первый раз, когда капитан Натаниэль Старбак был назначен командовать независимым отрядом.
– Думаю, что теперь брод в надежных руках, – довольный собой, заявил Свинерд. – Итак, полковник, – повернулся он к Лассану, – вы уж точно повидали больше приключений, чем кто бы то ни было. Как и я! – он поднял левую руку с отсутствующими пальцами. – Так что давайте обменяемся историями о шрамах. Отправляйтесь, Старбак! Приведите своих людей. Лошадь оставьте Кетли.
– Да, сэр, – отозвался Старбак, почувствовав себя на седьмом небе. Он будет охранять брод.
Присцилла Бёрд приняла на себя обязанности мужа в маленькой школе округа Фалконер, где днем за днем обучала пятьдесят три ученика от пяти до пятнадцати лет от роду. Она была хорошим учителем, терпеливой с тугодумами и требовательной с сообразительными, твердой в поддержании дисциплины, но с тех пор как началась война, было два звука, гарантировавшие нарушение всякого порядка в классной комнате. Один из них – звук марширующих колонн, а второй – цоканье копыт по дороге, и несмотря на осуждение Присциллы, старшие всегда отвечали на эти звуки, вскакивая со скамеек, чтобы выглянуть в окно, а если видели, как проходят солдаты, не обращая внимания на ее протесты, продолжали налегать на подоконник, чтобы подбодрить своих проходящих мимо героев.
Но когда августовские температуры подобрались к рекордной отметке, Присцилла стала столь же чувствительной к звукам копыт, как и дети. Она ждала возвращения раненого мужа с опасениями, страхом, любовью и облегчением, вот почему она больше не протестовала, когда ученики прилипали к окнам, потому что в той же степени жаждала исследовать каждый источник необычных звуков, доносившихся с улицы.
Не то чтобы войска проходили часто – с тех пор как год назад ушел из города Легион Фалконера, на улицах было совсем мало солдат. Горожане читали о сражениях в "Газете округа Фалконер", но приливы войны накатывались далеко от городских улиц.
И в самом деле, летом 1862 года в городе вообще не было заметно ни одного мундира, пока одним августовским днем, когда стояла такая жара, которую не помнили старожилы, звук скачущей кавалерии бросил детей к окнам классной комнаты. Присцилла присоединилась к ним, выискивая на улице повозку, которая могла бы везти ее мужа, но заметила лишь усталую группу всадников с оружием за плечами. Ученики приветствовали их криками, а Присцилла с упавшим сердцем почувствовала прилив жалости к этим истощенным людям и их плохоньким лошадям с продавленными спинами.
Пара кавалеристов улыбнулась детям, но большинство сохранили мрачное выражение лиц, проезжая мимо школы. Солдат было всего двадцать, но их появление наполнило город возбуждением в ожидании новостей.
– Вы с Джебом Стюартом? – повторял один мальчишка из школы. – Вы люди Джеба Стюарта, мистер? – снова вопрошал он.
– К чёрту Стюарта, черножопый ублюдок, – отозвался один из покрытых пылью всадников.
Присцилла нахмурилась, уставившись на них и едва смея поверить внезапно зародившемуся в душе подозрению. Эти люди носили синие мундиры, а не серые или коричневые, а загорелое и покрытое пылью лицо командира отряда внезапно показалось ей знакомым. У него была квадратная русая бородка и голубые глаза, встретившиеся со взглядом Присциллы. Он слегка улыбнулся и вежливо притронулся к краю шляпы. Это был Адам Фалконер.
– Назад! – крикнула Присцилла детям, – и в ее голосе было столько гнева и страха, что даже самые непослушные ученики подчинились.
Потому что в Фалконер вошли янки. Адам знал, что было не слишком разумно вести людей прямо в центр его родного города, но как только ему в голову пришла эта мысль, он уже не мог от нее отделаться. Он хотел продемонстрировать свою верность Северу перед лицом отцовских соседей, и именно болезненность этого предательского акта делала его таким вдохновляющим. Внезапно он почувствовал, что освободился и от отца, и от его денег, и это свобода заставила его отбросить всякую осторожность и привести своих кавалеристов в синих мундирах в самое сердце родного города.
– Сержант Хакстейбл! – крикнул Адам, увидев, как Присцилла Бёрд отпрянула от открытого окна школы.
– Сэр? – отозвался Хакстейбл.
– Разверните флаг, Хакстейбл. Нам нечего стесняться!
– Да, сэр, – ухмыльнулся Хакстейбл и приказал капралу Кемпу вытащить звездно-полосатый флаг из чехла. Кемп развернул полотнище и высоко поднял его на похожем на пику древке. Последний ученик у окна собрался было выкрикнуть приветствие, но внезапно замолчал, увидев развевающийся под ярким виргинским солнцем старый флаг. Адам, взглянув на знамя, ощутил знакомый комок в горле.
Для Адама проехать по Фалконеру под надлежащим флагом было незабываемым мгновением. Он гордо скакал в своем чуждом мундире, наслаждаясь изумлением на лицах горожан.
– Доброе утро, миссис Кобб! – радостно воскликнул он. – Как поживает ваш муж? Вы наверняка надеетесь на дождь для ваших овощей.
Он помахал рукой стоящей на крыльце банка бабушке Мэллори, потом поприветствовал кузнеца Мэттью Танни, стоявшего вместе с группой других выпивох, высыпавших из таверны Грили, чтобы понаблюдать за странной процессией всадников.
– Убери руки с ружья, Саузерли! – предупредил Адам пожилого человека, на чьем лице отразилась ярость.Солдаты Адама тем временем сняли с плеч винтовки Кольта.
– Предатель! – выкрикнул Саузерли, но держал руки на виду, пока покрытые пылью всадники с суровыми лицами проезжали мимо. Как заметили некоторые горожане, их лошади были паршивыми и нуждались в уходе.
– Постыдились бы, Фалконер, а ездит на такой кляче, – заметил Мэттью Танни.
Адам провел кляч мимо бакалейной лавки Спарроу, епископальной и баптистской церквей, здания суда и городской конюшни. Спящие собаки проснулись и выскочили на дорогу, пока мимо цокали копытами лошади. Адам задержался у конюшни, чтобы прикоснуться к шляпе в приветствии в сторону изможденной худой женщины.
– Я так сожалею о Джозефе, миссис Мэй, – сказал он, – искренне сожалею.
Миссис Мэй просто уставилась на него в явном шоке. Некоторые горожане последовали за всадниками, но как только Адам миновал мельницу Медликотта, находившуюся на восточной окраине Фалконера, он поторопил отряд, оставив любопытных позади.
– Они пошлют за помощью, – предупредил Адама сержант Хакстейбл.
– Ближе Росскилла ее не найти, – заверил сержанта Адам, – а мы закончим до того, как кто-нибудь сумеет съездить туда и обратно. И никто в Росскилле не услышит этот шум! – добавил он, когда кто-то в городе стал дергать за веревку колокола на здании суда. Колокол по-прежнему возвещал тревогу, когда Адам повернул свой отряд в сторону белых ворот, открывавшихся в окаймленную вековыми дубами аллею.
За дубами находился заливной луг, где по брюхо в прохладной воде стояли коровы, а в конце аллеи возвышался широкий уютный дом, увитый плющом, защищавшим доски от ветра и взбиравшимся на крутую остроконечную крышу.
Часовую башню над входом в конюшню венчал флюгер в форме мчащейся лошади. Единственным признаком войны были две бронзовые шестифутовые пушки, стоящие по бокам главного входа. Обе были куплены Вашингтоном Фалконером в начале войны в ожидании того, что Легиону понадобится собственная артиллерия, но в спешке, сопутствующей отправке на первое сражение, орудия бросили, и Фалконер решил, что проще использовать их в качестве украшения сада.
Адам указал Хакстейблу на конюшню.
– Скорее всего, там вы найдете полдюжины приличных лошадей, – объяснил он, а остальные пасутся на нижним полях. Я вас туда отведу, когда закончу дела в доме.
Хакстейбл помедлил, прежде чем уйти.
Приятное местечко, – сказал он, рассматривая дом.
– Дом, милый дом, – усмехнулся Адам.
Они находились в Семи Источниках, семейном поместье, где Вашингтон Фалконер держал конюшни, славившиеся лучшими лошадьми во всей Виргинии. Именно там Адам намеревался сменить лошадей для своих кавалеристов, и не просто сменить, а выбрать из лучших арабских скакунов, усиленных более выносливой американской породой, в результате чего получались быстрые, послушные и выносливые лошади, которые могли выдерживать долгие холодные зимы в невысоких холмах и лесистых долинах Виргинии, а также пуститься в стремительный галоп на финишной прямой в изматывающем стипль-чезе.
Адам рискнул заехать так глубоко на юг, чтобы снабдить своих людей лучшими лошадьми в Америке, лошадьми, которые были быстрей и выносливей лучшей и прославленной кавалерии Юга. И действительно, ведь эти лошади принадлежали кавалерии южан, потому что правительство в Ричмонде приказало реквизировать для нужд армии всех ездовых лошадей, но Адам знал, что его отец решил проигнорировать эти распоряжения. Лошади Фалконера, по мнению отца Адама, были слишком хороши, чтобы растрачивать их на войну, и конюшни продолжали существовать.
Адам вошел в дом. Он не знал, захочет ли его видеть мать, но намеревался в любом случае выразить ей свое почтение, хотя войдя в прихожую, украшенную четырьмя портретами – Вашингтона, Джефферсона, Мэдисона и Вашингтона Фалконера – он столкнулся с Нельсоном, личным слугой отца. Адам удивленно застыл.
– Отец здесь? – спросил он не без дрожи, потому что хотя и чувствовал, что крадя пару десятков лошадей из Семи Источников совершает прекрасный и дерзкий поступок, не особо жаждал встретиться во время этих действий с отцом.
Нельсон покачал головой, а потом приложил палец к губам и бросил взгляд наверх, словно предупреждая Адама об опасности. Затем Нельсон пригласил Адама следовать по коридору, ведущему в кабинет Вашингтона Фалконера. Адам последовал за чернокожим.
– Мистресс послала Джона в Роквилл, мистер Адам, – произнес Нельсон, когда удостоверился, что никто из домашней прислуги его не подслушает. – Молодой мастер Финни прибежал сюда из города и рассказал, что вы приехали с солдатами, так что мистресс послала молодого мастера Финни за помощью.
Адам улыбнулся.
– Значит, никто сюда не приедет еще по меньшей мере часа полтора.
– Возможно, – согласился Нельсон, – но мистресс говорит, что вас нужно здесь задержать. Говорит, что вы умом тронулись, мистер Адам. Говорит, что вас нужно запереть, пока доктор не осмотрит.
Они дошли до кабинета, и Нельсон закрыл дверь, чтобы они могли остаться наедине.
– Говорят, вы начисто помешались, мистер Адам, – сказал слуга.
– Они так и будут говорить, – печально признал Адам. Он знал, что его родители не могут вынести, что он предал Виргинию, и никогда не примут убеждение Адама, что спасение Виргинии лежит в воссоединении с Союзом. Он выглянул из окна и заметил, как несколько мальчишек-конюхов в панике разбегаются от сержанта Хакстейбла. – А ты что здесь делаешь, Нельсон? – спросил он слугу.
– Генерал послал меня кое-что привезти, – уклончиво ответил Нельсон. Он был преданным слугой, гораздо старше своего хозяина, и командовал тремя более молодыми чернокожими, служившими генералу камердинерами и личными поварами. Нельсон, как и все слуги Вашингтона Фалконера, был свободным человеком, хотя свобода, по опыту Адама, редко вытаскивала негра из бедности или лишала его нужды выказывать раболепное почтение перед любыми белыми, и Адам подозревал, что внешне подобострастный Нельсон внутри был полон тайного негодования, как и большинство рабов. Вашингтон Фалконер, с другой стороны, слепо доверял Нельсону и снабдил его пропуском, позволяющим свободно путешествовать по всей принадлежащей Конфедерации Виргинии.
Адам подошел к огромной карте Виргинии, висящей на стене кабинета.
– Ты думаешь, я сошел с ума, Нельсон?
– Вы знаете, что я так не думаю, мистер Адам.
– Думаешь, я ошибаюсь?
Нельсон помедлил, а потом пожал плечами. Где-то в глубине дома раздался неодобрительный женский голос и прозвенел колокольчик.
– Мистресс захочет со мной увидеться, – сказал Нельсон.
– Где мой отец? – спросил Адам. – Здесь? – он ткнул пальцем в полуостров к востоку от Ричмонда, где в последний раз видел Легион.
Нельсон снова помедлил, словно взвешивая, сдерживает ли его Рубикон верности от того, чтобы перейти на сторону Адама.
– Генерал здесь, – ответил он, показав пальцем на берега реки Рапидан к западу от дороги, ведущей из Гордонсвила в Калпепер. – Вот тут они сражались против генерала Бэнкса, – Нельсон передвинул палец на дорогу в Калпепер, – а потом снова отступили. Думаю, они просто выжидают.
– Чего? Когда Север атакует?
– Не знаю, сэр. Но на пути сюда, сэр, я видел столько войск, марширующих на север. Думаю, скоро будет сражение.
Адам вгляделся в карту.
– Как там мой друг Старбак? – спросил он, наполовину с иронией, но всё же с интересом к судьбе человека, который когда был его ближайшим другом.
– Потому-то генерал и послал меня сюда, сэр, – загадочно признался Нельсон, а потом, когда Адам озадаченно нахмурился, слуга махнул рукой в сторону разложенного на письменном столе генерала флага. – Мистер Старбак захватил этот флаг, сэр, у янки. Генерал забрал его у мистера Старбака и велел мне привезти его сюда, чтобы тут сохранить. Это знамя пенсильванцев, сэр.
Адам пересек кабинет и приподнял покрытый пороховыми пятнами, обгорелый и изодранный пулями пурпурный флаг. Он разгладил вышитого орла с длинными когтями над написанным по-немецки девизом "Gott und die Vereinigten Staaten".
– "Бог и Соединенные Штаты", – пробормотал вслух Адам, и от вида захваченного знамени северян ему внезапно пришла в голову восхитительная идея. Он вернулся к карте и попросил Нельсона описать расположение бригады Фалконера, а пока Адам слушал слугу, эта идея начала казаться ему всё более осуществимой. Он вспомнил страстное желание преподобного Элияла Старбака заполучить боевое знамя мятежников, и Адам внезапно понял, как сможет осуществить это желание.
Пока, однако, он удовольствовался тем, что конфисковал пенсильванское знамя.
– Я верну его законным владельцам, – сказал он Нельсону, – но сначала посещу матушку.
– И вашу сестру, – добавил Нельсон, – она тоже наверху. Но ненадолго, хозяин. Молодой Джон быстро скачет.
– Ненадолго.
Под окном кабинета люди сержанта Хакстейбла седлали своих новых прекрасных лошадей. Адам улыбнулся при виде этого зрелища и направился к двери кабинета. Господь хочет, решил он, чтобы эти лошади пронесли его к успешному маневру, после которого Север будет трубить в фанфары, а Юг сгорать от стыда.
А потом громко зазвонил колокольчик его матери, и Адам поднялся по лестнице, настроившись на битву.
К закату брод Мертвой Мэри был должным образом защищен. У кромки леса Старбак выкопал линию из пятнадцати окопов для стрельбы из винтовки, невидимую с противоположного берега реки. Выкопанную красную землю сбросили в подлесок, а брустверы окопов скрыли кустарником и гнилыми поленьями, так что если бы враг попытался перейти реку, его встретил бы ружейный залп из безлюдного на вид леса.
Застава авангарда скрывалась в развалинах дома Сайласа, откуда четверо солдат присматривали за дальним лесом, но основная часть из ста тридцати человек Старбака расположилась в двух сотнях ярдов за окопами. Они разбили там лагерь и ожидали на случай, если понадобится подкрепление тем, кто стоит на посту у развалин дома или в окопах.
Полковник Свинерд удобрил увиденное.
– Вы послали кого-нибудь за реку? – поинтересовался он.
– Сержанта Траслоу, – доложил Старбак, а тот вернулся и сообщил полковнику о том, что обнаружил на противоположном берегу.
– Ничего, – сказал Траслоу. Он плюнул струю табака, подтянул штаны и рассказал, как провел дюжину человек по проселочной дороге на том берегу до самого конца леса.
– Там есть несколько троп, где-то с милю. А потом ферма. там живет семья по фамилии Кемп, но их нет, – он снова сплюнул. – Любители янки, – объяснил он одновременно и свои плевки, и отсутствие семьи Кемп. – Видел около фермы соседку. Она живет еще в полумиле к северу и говорит, что уже много недель не видала живого янки.
– Видно, вам предстоит здесь маленько отдохнуть, капитан, – сказал Свинерд. – Вы не думали выставить пикеты на том берегу?
– Предпочел бы не ставить, – ответил Старбак. – не хочу, чтобы кто-нибудь подстрелил своего по ошибке.
– Я велел той бабе на ферме Кемпа держаться подальше от реки, – добавил Траслоу. – А капитал сказал то же самое старому ниггеру.
– Но пост с часовым в сотне ярдов по той дороге даст вам преимущество во времени, чтобы поднять подкрепление, – указал Свинерд.
Траслоу ответил за капитана:
– Я натаскал на дорогу дюжину упавших бревен, полковник. Еще не родился такой янки, который прошел бы по той дороге, не разбудив мертвого.
Свинерд кивнул в знак одобрения, а потом повернулся и посмотрел на запад, где вдоль реки шла еще одна дорога.
– А эта куда ведет? – спросил он.
– К лейтенанту Дейвису и его двенадцати солдатам, – объяснил Старбак. – Там развалины амбара, его не видно. Это наш западный пикет.
– Кажется, вы всё предусмотрели! – одобрил Свинерд. – Включая, надеюсь, необходимость угостить меня ужином? А после него, капитан, вы, без сомнения, позволите мне вознести короткую молитву для тех людей, которые заботятся о своей душе?
