Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 106 страниц)
В суете погрузки едва ли не были забыты знамена Легиона, но Адам углядел оставленные на зарядном ящике кожаные чехлы и загрузил их в служебный вагон.
На станции царил настоящий хаос – женщины и дети в последний раз прощались с мужчинами, солдаты осушали фляжки и наполняли их из пробитых в цистерне с водой отверстий.
Фалконер выкрикивал последние приказы кавалеристам, артиллеристам и обозу с повозками, которым придется передвигаться по дороге.
Он рассчитывал, что им понадобится три дня, тогда как железнодорожному составу, пусть и с пробитыми буксами, хватит и одного.
– Увидимся в Манассасе! – сказал полковник, адресуясь лейтенанту Дейвису, старшему конвоя. – А может, и в Вашингтоне!
Анна Фалконер, прибывшая из Фалконера на своей двуколке, настояла на вручении маленьких флажков Конфедерации, которые она со служанками вышила в Семи Источниках.
Ее отец, недовольный задержкой, приказал машинисту дать сигнал, чтобы собрать людей по вагонам, но звук свистящего пара напугал некоторых лошадей, и один из темнокожих слуг сломал себе ногу, когда его лягнула кобыла капитана Хинтона.
Слугу унесли с поезда, и во время этой задержки двое солдат из пятой роты решили, что не хотят воевать, и дезертировали, а трое других настояли на дозволении немедленно присоединиться к Легиону и забрались в поезд.
Наконец, в пять часов поезд двинулся в путь. Его скорость не превышала десяти миль в час из-за сломанных осевых буксов, и он полз на север, как черепаха, лязгая колесами на стыках и уныло звеня колоколом среди заливных лугов и зеленых полей.
Полковник всё ещё был зол из-за сегодняшних проволочек, но солдаты находились в отличном настроении и весело распевали, пока поезд пыхтя оставлял позади холмы, дымя среди деревьев. Они оставили позади конвой с фургонами, пушками и кавалерией и медленно двигались в ночь.
Путешествие на поезде заняло почти два дня. Битком набитые вагоны простояли в ожидании двенадцать часов на станции в Гордонсвилле, еще три часа в Уоррентоне и бесконечное ожидали загрузки на тендер дров или заполнения цистерн с водой, но в конце концов в жаркий субботний полдень они добрались до станции Манассас, где располагалась ставка армии Северной Виргинии.
Никто в Манассасе не знал о прибытии Легиона или что с ним делать, в конечном счете штабной офицер направил Легион к северо-востоку от небольшого городка, к проселочной дороге, которая вилась посреди небольших крутых холмов.
Остальные войска стали лагерем в в низине, орудия разместили у ворот фермы, и присутствие других войск придал солдатам Легиона полное тревоги чувство, что они стали частью крупного предприятия, суть которого никто из них не мог себе по-настоящему уяснить.
До этого времени они были Легионом Фалконера, находясь в полной безопасности в Фалконере, возглавляемые полковником Фалконером, но поезд неожиданно занес их в незнакомые места, где они затерялись в этом непонятном и неконтролируемом процессе.
Уже почти стемнело, когда штабной офицер указал на фермерский дом, находившеийся справа от дороги на широком, лишенном растительности плато.
– Ферме всё ещё занята, – сказал он Фалконеру, – но похоже, что этот луг пустует, так что располагайтесь.
– Мне необходимо увидеться с Борегаром, – Фалконер был раздражен из-за всей этой вечерней неразберихи. Он хотел точно знать, где они сейчас находятся, а штабной офицер не мог дать ответ, полковник хотел со всей определенностью понимать, каких действий ждут от его Легиона, но штабной офицер и этого не знал. Не было ни карт, ни каких-либо приказов, ни малейшего представления о том, где они находятся.
– Я должен сегодня же увидеть Борегара, – настаивал на своем Фалконер.
– Я полагаю, генерал будет действительно рад вас видеть, полковник, – тактично ответил штабной офицер, – но я считаю, что всё же лучше будет подождать до утра. Скажем, часов этак в шесть?
– Ожидается сражение? – напыщенно спросил Фалконер.
– Думаю, может, и завтра, – штабной офицер пыхнул сигарой. – Янки где-то там, – он ткнул горящей сигарой куда-то на восток, – и полагаю, мы пересечем реку, чтобы с ними поздороваться, но генерал не отдаст приказа до утра. Я вам объясню, как его найти, и будьте там в шесть, полковник. Это даст вам время, ребята, чтобы успеть помолиться.
– Помолиться? – тон Фалконера предполагал, что штабной офицер тронулся умом.
– Завтра день Господа, полковник, – с укором отозвался капитан, и так оно и было, потому что следующий день был воскресеньем, 21 июля 1861 года. И Америка будет сломлена сражением.
К двум часам ночи в воскресенье воздух уже был удушающе горячим и безветренным. До восхода солнца оставалось еще два с половиной часа, и на безоблачном ярком небе еще сияли звезды.
Большая часть солдат, хотя и протащили свои палатки целых пять миль от железнодорожного узла до фермы, спали на открытом воздухе. Старбак проснулся и увидел небеса с рассыпанными на них холодными белыми светящимися точками, они были прекраснее, чем что-либо на земле.
– Пора вставать, – произнес рядом Адам.
Солдаты просыпались по всему холму. Они кашляли и ругались, повышая голоса от нервного возбуждения. Где-то в темноте долины звякнула сбруя и заржала лошадь, а со стороны лагеря зазвучала труба, призывая в побудке, этот звук отразился эхом от дальнего темного склона.
У фермерского дома на холме с тусклым светом из-за занавешенных окон прокукарекал петух. Залаяли собаки, а повара загремели котелками и чайниками.
– «Хлопочут оружейники, – Старбак по-прежнему лежал на спине, пристально вглядываясь в небо, – скрепляя на рыцарях доспехи молотком, растет зловещий шум приготовлений».[13]13
Цитата из «Генриха V» (4 акт, пролог) Шекспира, пер. Е. Бируковой.
[Закрыть]
В другое время Адам получил бы удовольствие, продолжив цитату, но он был в подавленном состоянии и промолчал. Вдоль рядов Легиона вновь разожгли костры, бросающие яркие огни на полураздетых людей, стойки с винтовками и белые конические палатки. Звезды мерцали сквозь густеющий дым.
Старбак по-прежнему смотрел на небо.
– «Браня тоскливую, хромую ночь, – снова процитировал он, – Что, словно ведьма старая, влачится так медленно»[14]14
Цитата из «Генриха V» (4 акт, пролог) Шекспира, пер. Е. Бируковой.
[Закрыть].
Цитированием он пытался скрыть свое волнение. Сегодня, думал он, я увижу слона.
Адам промолчал. Он чувствовал, что находится на грани страшного хаоса, похожего на бездну, сквозь которую сатана попал в потерянный рай, и именно это означала война для Америки, печально подумал Адам, – потеря невинности, потеря удивительного совершенства. Он присоединился к Легиону, чтобы угодить отцу, а теперь мог поплатиться за эту уступку.
– Не желаете кофе, масса? – Нельсон, слуга Фалконера, принес две жестяные кружки с кофе с огня, который он поддерживал всю ночь позади палатки Фалконера.
– Ты прекрасный человек, Нельсон, – Старбак встал и потянулся за кофе.
Сержант Траслоу орал на одиннадцатую роту, где кто-то жаловался на отсутствие ведра для воды, и Траслоу кричал на парня, требуя прекратить скулеж и пойти стянуть чертово ведро.
– Ты, похоже, не нервничаешь, – Адам отпил кофе, скривившись из-за резкого вкуса.
– Конечно же, я волнуюсь, – ответил Старбак. На самом деле мрачное предчувствие зашевелилось его нутре, как змеи в потревоженном гнезде. – Но думаю, что могу стать хорошим военным.
Было ли это правдой, или он просто он хотел выдать желаемое за действительное? Или просто бахвалился перед Салли?
Неужели всё из-за этого? Бравада, рассчитанная впечатлить девушку?
– Я не должен находиться здесь, – сказал Адам.
– Ерунда, – бодро заявил Старбак. – Переживи один день, Адам, всего лишь один день, а потом поможешь заключить мир.
В начале четвертого в расположении полка появились два всадника. Один из них нес лампу, которой освещал путь к вершине холма.
– Кто вы? – прокричал второй.
– Легион Фалконера, – отозвался Адам.
– Легион Фалконера? Боже! Так теперь с нами Легион? Чертовы Янки могут спокойно сдаваться, – говорящий был низеньким лысеющим мужчиной с пронзительными черными глазами-пуговками, которые сердито смотрели с немытого лица поверх грязных темных усов и всклокоченной бороды лопатой.
Он соскользнул с седла и вступил в полосу света, отбрасываемую костром, выставив на обозрение свои невероятно худые ноги, согнутые, как острые створки моллюска, которые совсем не сочетались с его большим животом и широким мускулистым торсом.
– Кто здесь главный? – спросил незнакомец.
– Мой отец, – ответил Адам, – полковник Фалконер, – он указал на палатку отца.
– Фалконер! – незнакомец повернулся к палатке. На нем была потрепанная форма Конфедерации, в руке он держал коричневую фетровую шляпу, такую потертую и грязную, что ее с презрением отверг бы даже кроппер [15]15
Кропперы (издольщики) – арендаторы-издольщики на Юге, получавшие за работу часть собранного урожая. После окончания Гражданской войны рассматривались как самостоятельная социальная группа. В 50–60 годах XX века практически исчезли.
[Закрыть].
– Я здесь! – палатка полковника освещалась фонарями, которые отбрасывали гротескные тени всякий раз, когда он проходил перед ними. – Кто это?
– Эванс. Полковник Натан Эванс, – не дожидаясь приглашения, он раздвинул полог палатки Фалконера.
– Я слышал, вчера ночью сюда прибыли войска, и подумал, что стоит поприветствовать вас. У меня полубригада чуть выше, у каменного моста, и если эти засранцы-янки решат пойти по Уоррентон-Пайк, то тогда между Эйбом Линкольном и орлеанскими шлюхами не будет никого кроме нас. Это кофе или виски, Фалконер?
– Кофе, – полковник был сдержан, видимо, недовольный бестактной фамильярностью Эванса.
– Виски у меня с собой, но сперва я хлебну кофе, премного благодарен, полковник.
Старбак наблюдал, как тень Эванса пила кофе полковника.
– Чего я от вас хочу, Фалконер, – потребовал Эванс, когда кофе был выпит, – так это чтоб вы передвинули своих ребят вниз по дороге, а затем вверх к деревянному мосту, вот сюда, – очевидно, он раскрыл карту, которую разложил на постели Фалконера.
– Поблизости от моста куча бревен, и я думаю, если вы будете держать своих ребят в укрытии, тогда эти сукины дети янки даже не узнают, что вы там. Конечно, в итоге мы можем оказаться так же бесполезны, как пара яиц у священника-скопца, но, может, и нет.
Штабной офицер Эванса закурил сигару и бросил беглый взгляд на Адама и Старбака. Таддеус Бёрд, Итан Ридли и по крайней мере еще с десяток солдат открыто прислушивались к разговору в палатке.
– Я не понимаю, – сказал Фалконер.
– Это несложно, – Эванс сделал паузу, и послышался чиркающий звук, когда он зажег спичку, чтобы прикурить сигару.
– Янки находятся за рекой. Они хотят продолжить движение на станцию Манассас. Захватив ее, они отрежут нас от армии в долине. Им противостоит Борегар, но он не из тех, кто ждет, пока по нему ударят, поэтому он планирует атаковать их левый фланг, для нас правый, – Эванс показывал маневр на своей карте.
– Итак, у Борегара большая часть нашей армии на правом фланге. Отсюда на восток, по крайней мере, две мили от нас, и если он застегнет свои штаны до полудня, то, возможно, атакует сегодня чуть позже. Он зайдет ублюдкам в тыл и перебьет сколько сможет. Это, конечно, отлично, Фалконер, но предположим, сукины дети первыми решат атаковать нас, а? И предположим, северяне не такие уж и тупые, какими обычно бывают, и вместо того чтобы двигаться нам прямо в лоб, они попытаются обойти наш левый фланг? Тогда мы единственные, кто их остановит. По правде говоря, между нами и Мексикой никого нет, Фалконер, и что если эти сифилитики действительно решат наступать на этот фланг? – Эванс хихикнул.
– Вот почему я рад, что вы находитесь здесь, полковник.
– Вы хотите сказать, что я в подчинении у вашей бригады? – спросил Фалконер.
– У меня нет приказов для вас, если вы это имеете ввиду, но иначе какого хрена вас послали сюда?
– Я встречаюсь с генералом Борегаром в шесть часов утра, чтобы прояснить этот вопрос, – ответил Фалконер.
В разговоре возникла пауза, Эванс, очевидно, откупорил фляжку, приложился к ней, а затем закрутил крышку.
– Полковник, – наконец сказал он, какого дьявола вас поставили сюда? Это левый фланг. Сукиных детей вроде нас решат поставить на позицию в последнюю очередь. Мы находимся здесь, полковник, на случай, если чертовы янки пойдут в атаку по Уоррентон-Пайк.
– Я еще не получил приказов, – настаивал Фалконер.
– Так чего вы ждете? Пока хреновы ангелы запоют? Бога ради, Фалконер, нам нужны люди на этом фланге! – Натан Эванс почти потерял терпение, но сделал усилие, чтобы снова объяснить всё спокойно.
– Борегар планирует двинуть на северян правым флангом, но что если эти говеные янки решат сами атаковать южан? Что мне прикажете делать? Расцеловать их? Попросить обождать, пока вы получите чертовы приказы?
– Я должен получить приказ от Борегара, – упрямился Фалконер, – и только от него.
– Тогда пока вы ждете эти чертовы приказы, почему бы вам не передвинуть ваш хренов Легион к деревянному мосту? Тогда если вы понадобитесь, то сможете перейти по каменному мосту через Ран и протянуть руку помощи моим ребятам.
– Я не сдвинусь с места, – настаивал Фалконер, – пока не получу соответствующие приказы.
– Боже ты мой, – пробормотал Адам в ответ на упорство отца.
Спор растянулся еще на пару минут, но никто не хотел уступать. Богач Фалконер не привык подчиняться приказам, по меньшей мере, со стороны какого-то мелкого, кривоногого грубияна и дикаря вроде Натана Эванса, который, оставив попытки заманить Легион в свою бригаду, выскочил из палатки и запрыгнул в седло.
– Пошли, Медоуз, – рявкнул он своему адъютанту, и оба галопом ускакали в темноту.
– Адам! – прокричал Фалконер. – Дятел!
– Ага, заместитель командира вызван к великому вождю, – язвительно произнес Бёрд, последовав за Адамом в палатку.
– Вы это слышали? – прогремел Фалконер.
– Да, отец.
– Значит, вы оба понимаете, что будете игнорировать любые приказы со стороны этого человека. Я привезу приказы от Борегара.
– Да, отец, – повторил Адам.
Майор Бёрд не был столь любезен.
– Вы приказываете мне не подчиняться прямым командам старшего по званию?
– Я говорю, что Натан Эванс – болван и пьяница, – заявил полковник, – а я потратил целое состояние на этот прекрасный полк не для того, чтобы наблюдать, как его бросают в эти пьяные лапы.
– Так мне не нужно подчиняться его приказам? – настаивал Бёрд.
– Это значит, что вы подчиняетесь моим приказам, и ничьм другим, – сказал полковник. – Черт возьми, если сражение будет на правом фланге, то именно там мы и должны находиться, а не торчать на левом фланге со всякими отбросами. Я хочу, чтобы Легион был готов выступить через час. Сложить палатки и выстроиться в боевой порядок.
Легион выступил в половине пятого, к этому времени вершину холма озарил сумеречный свет, вдалеке темнели силуэты других холмов, а потом в этой непроницаемой тьме зажглись таинственные красные огоньки далеких костров.
В бледном сером свете зари можно было разглядеть, что все ближайшие поля были заставлены повозками и телегами, которые придавали пейзажу странное сходство с утренним пикником после окончания проповеди, разве что из этих повозок торчали дьявольские силуэты пушек и передков для них, а также походных кузниц.
Дым от догорающих костров стелился в низинах под угасающими звездами, как туман. Где-то оркестр заиграл «Дом, милый дом», а солдат из второй роты подхватил слова, не попадая в ноты, пока сержант не приказал ему заткнуться.
Легион ждал. Их тяжелое снаряжение, одеяла, подстилки и палатки были сложены в тылу, так чтобы солдаты несли на сражение лишь оружие, заплечные мешки с провизией и фляжки.
Вокруг них армия незаметно для глаз занимала позиции. Дозорные всматривались в противоположный берег реки, канониры потягивали кофе рядом со своими чудовищными орудиями, кавалеристы поили лошадей в дюжине ручьев, протекающих через луг, а помощники полевых хирургов щипали корпию для перевязок или натачивали скальпели и пилы для костей.
Несколько офицеров с важным видом проскакали галопом через поля по своим загадочным делам, исчезнув в темноте.
Старбак сидел на Покахонтас как раз позади знаменосцев Легиона и думал, не чудится ли ему это. И правда предстоит сражение? Вышедший из себя Эванс сделал так много намеков, что все, похоже, его ожидали, но пока не было видно ни одного признака врага.
Он почти хотел, чтобы эти ожидания сбылись, но с другой стороны, был в ужасе от того, что они могли сбыться. Умом он понимал, что сражение – это хаос, жестокость и горечь, но не мог избавиться от убеждения, что оно в конечном итоге будет увенчано славой и каким-то странным спокойствием.
В книгах воины с суровыми лицами ждали, когда смогут различить белки глаз врагов [16]16
«Don't Fire Till You See the Whites of Their Eyes» (Не стреляйте до тех пор, пока не увидите белки их глаз) – эта хорошо известная американцам цитата, превратившаяся в крылатое выражение, принадлежит полковнику Уильяму Прескотту (по другим данным, генералу Израэлю Патнэму) в битве при Банкер-Хилле в войне за независимость США. Из-за недостатка боеприпасов солдатам было велено стрелять, только когда враг будет совсем близко.
[Закрыть], а потом открывали огонь и одерживали великие победы. Лошади становились на дыбы, флаги развевались на чистом ветру, под ними в благопристойных позах, словно во сне, лежали убитые, а не испытывающие боли умирающие произносили прекрасные слова о своей стране и матерях.
Солдаты умирали так же просто, как майор Пелэм. Господи Иисусе, взмолился Старбак, внезапно охваченный ужасом, вонзившимся в его мысли, словно пила, только не дай мне погибнуть. Я сожалею обо всех своих грехах, о каждом из них, даже о Салли, и никогда больше не согрешу, если ты оставишь меня в живых.
Он дрожал, несмотря на то, что вспотел под плотным шерстяным кителем и панталонами. Где-то слева от него кто-то выкрикнул приказ, но голос был далеким и едва слышным, как зов прикованного к постели больного из дальней комнаты.
Солнце еще не встало, хотя восточный горизонт окрасился розовым сиянием и стало достаточно светло, чтобы полковник Фалконер смог медленно осмотреть ряды легионеров. Он напомнил солдатам о семьях, оставленных в округе Фалконер, о женах, любимых и детях.
Он заверил их, что войну устроили не южане, это выбор Севера.
– Мы просто хотим, чтобы нас оставили в покое, разве это так ужасно? – вопрошал он. Не то чтобы кто-нибудь нуждался в ободряющих словах полковника, но Фалконер знал, что от командира ждут, что он поднимет дух своих солдат в утро перед битвой, и потому убеждал Легион, что их дело правое, а те, кто сражаются за правое дело, не должны бояться поражения.
Адам осматривал сложенный багаж Легиона, но теперь прискакал обратно к Старбаку. Лошадь Адама была одной из лучших из конюшни Фалконера – высокий гнедой жеребец, вычищенный до блеска и прекрасный, высокомерный аристократ мира животных, в такой же степени, как Фалконеры являлись повелителями на фоне простых людей. Адам кивнул в сторону маленького домишки с тусклым светом из окон, чей силуэт вырисовывался на вершине холма.
– Они прислали слугу, чтобы узнать у нас, безопасно ли там оставаться.
– И что ты ответил?
– Что я мог ответить? Я даже не знаю, что сегодня произойдет. Но знаешь ли ты, кто там живет?
– Откуда мне такое знать?
– Вдова того хирурга, который подписал Декларацию о независимости. Ну не странное ли совпадение? Его фамилия была Генри, – голос Адама звучал неестественно, словно он прилагает все усилия, чтобы сдержать эмоции.
Он надел военный мундир с тремя капитанскими металлическими полосками на воротнике ради своего отца, потому что сделать это было проще, чем облачиться во власяницу мученика, но сегодня ему придется заплатить истинную цену за эту уступку, и мысли об этом вызывали у него тошноту.
Он обмахивал лицо широкополой шляпой и посмотрел на восток, где безоблачное небо выглядело как полотнище из старого серебра, тронутое проблесками огненного золота.
– Можешь представить, какая жара настанет к полудню? – спросил Адам.
Старбак улыбнулся.
– «Как в горнило кладут вместе серебро, и медь, и железо, и свинец, и олово, чтобы раздуть на них огонь и расплавить; так я во гневе моем и в ярости моей соберу, и положу, и расплавлю вас», – он представил самого себя корчащимся в пламени горнила, грешника, горящего за свои прегрешения. – Иезекииль, – объяснил он Адаму, по выражению лица которого можно было понять, что он не узнал цитату.
– Не слишком-то ободряющий текст для воскресного утра, – отозвался Адам, неосознанно поежившись при мысли о том, что может принести этот день. – ты и правда считаешь, что можешь стать хорошим военным? – поинтересовался он.
– Да.
Во всём остальном он потерпел провал, с горечью подумал Старбак.
– По крайней мере, выглядишь, как солдат, – сказал Адам с оттенком зависти.
– Выгляжу как солдат? – весело спросил Старбак.
– Как в романе Вальтера Скотта, – быстро ответил Адам. – Может, как Айвенго?
Старбак засмеялся.
– Моя бабушка Макфейл всегда говорила, что у меня лицо священника. Как у отца.
А Салли сказала, что у него такие же глаза, как у ее отца.
Адам снова натянул шляпу.
– Полагаю, твой отец сегодня утром будет призывать кару небесную на головы всех рабовладельцев? – он просто пытался поддержать беседу, на любую тему, лишь шум, чтобы отвлечься от размышлений об ужасах войны.
– Проклятия и адское пламя без сомнения будут призваны на помощь делу северян. – согласился Старбак, в его голове всплыло видение его уютного бостонского дома, где просыпаются младшие братья и сестры, готовясь к утренним семейным молитвам. Помолятся ли они за него этим утром?
Его старшая сестра точно не будет молиться. В свои девятнадцать Эллен-Марджори Старбак уже переняла вздорные средневековые понятия.
Она была помолвлена с священником конгрегатской церкви из Нью-Хэмпшира, человеком безмерной злобы и расчетливой жестокости, и вместо того чтобы вверить Натаниеля Богу, она, без сомнения, будет молиться за его старшего брата Джеймса, который, как полагал Старбак, наденет военную форму, хотя он в жизни не смог бы представить себе косного и педантичного Джеймса сражающимся. Джеймс мог бы стать отличным штабистом в Вашингтоне или Бостоне, составляя бесполезные списки или вводя детальные инструкции.
Младшие помолятся за Старбака, хотя в силу сложившихся обстоятельств их молитвы должны быть безмолвны, в противном случае они вызовут гнев преподобного Элияла.
Это будут шестнадцатилетний Фредерик-Джордж, родившийся с парализованной левой рукой, пятнадцатилетняя Марта-Абигейл, больше всех напоминавшая Старбака своей внешностью и характером, и самый младший двенадцатилетний Самуэль-Вашингтон Старбак, который хотел стать капитаном китобойца. Пятеро других детей умерли в раннем детстве.
– О чем ты думаешь? – неожиданно спросил его Адам, вне себя от волнения.
– Размышлял о прошлом своей семьи, – ответил Старбак, – и том, какое же оно застойное.
– Застойное?
– Ограниченное. Мое, по крайней мере.
И детство Салли, подумал он. Может, даже и прошлое Итана Ридли, хотя Старбак не хотел поддаваться чувству жалости к человеку, которого должен убить. Убьет ли? Он мельком взглянул на Итана Ридли, который сидел неподвижно на фоне зари. Одним делом было думать об убийстве, решил Старбак, и совсем другим – претворить мысль в жизнь.
Далекие ружейные выстрелы рассеяли последние тени убывающей тьмы.
– О Боже, – Адам произнес эти слова, молясь за свою страну. Он смотрел на восток, хотя там не было ничего, кроме шелестящей в дальних лесах листвы, где просачивающийся свет ярко осветил зелень на фоне серого пейзажа. Где-то там, среди этих холмов и деревьев, ждал враг, хотя были ли эти выстрелы первым признаком сражения или просто ложной тревогой, никто бы не сказал.
Новый приступ страха сотряс Старбака. Он боялся смерти, но еще больше боялся проявить свой страх. Если ему и суждено умереть, то он бы предпочел романтичную смерть рядом с Салли.
Он пытался вспомнить всю сладость той грозовой ночи, когда она лежала в его объятиях, и подобно детям они наблюдали за вспышками молний, прочерчивающих небо. Как же могла одна ночь так изменить человека?
Боже ты мой, подумал Старбак, но той ночью он словно заново родился, и эта мысль была столь же порочной и греховной, как и всё то, о чем он грезил, но он не мог придумать иного описания тому, что чувствует. Он прошел от сомнений к уверенности, от мук к радости, от отчаяния к триумфу.
То было магическое преображение, о котором проповедовал его отец и о котором он и сам часто молился, и наконец он его испытал, но его изменила не милость Спасителя, это посвящение дьяволу погрузило его душу в покой.
– Ты меня слушаешь, Нат? – Адам явно безуспешно пытался что-то сказать. – Это отец. Он нас зовет.
– Конечно, – Старбак последовал за Адамом на правый фланг Легиона, располагавшийся за первой ротой, где полковник Фалконер заканчивал смотр войск.
– До того, как я отправлюсь к Борегару, – неловко начал Фалконер, словно не был уверен в своих действиях, – я подумывал провести рекогносцировку местности в том направлении, – он указал на север, за левым флангом армии.
Голос полковника звучал так, будто он пытался убедить самого себя, что он и правда настоящий военный на настоящем поле битвы.
– Не хотел бы ты поехать? Мне нужно убедиться, что Эванс ошибается. Нет смысле здесь оставаться, если в тех лесах нет никаких янки. – Как ты относишься к тому, чтобы немного проехаться галопом, Нат?
Старбак понял, что полковник находится в лучшем расположении духа, чем казалось, потому что тот называл его Натом, а не Старбаком.
– С удовольствием, сэр.
– Тогда пошли. И ты тоже, Адам.
Отец с сыном повели Старбака вниз по холму, где у перекрестка в тени деревьев возвышался каменный дом. Усталые лошади со скрипом и звоном тащили по основной дороге два артиллерийских орудия.
Полковник проскакал между пушками и свернул на перекрестке на север. Дорога поднималась на высокий холм между погруженными в тень пастбищами, к покрытой лесом вершине, где полковник остановился.
Фалконер вытащил из футляра и раздвинул подзорную трубу в кожаном переплете, направив ее на север, к дальнему холму, на котором возвышалась простая деревянная церковь. Среди скользящих в темноте холма теней не было заметно никакого движения, как и в целом на окружающей местности.
На некотором расстоянии находилась выкрашенная в белый цвет ферма, а вокруг – густые леса, но ни один солдат не нарушал эту пастораль. Полковник долго вглядывался в сторону далекой церкви на холме, а потом сложил подзорную трубу.
– Судя по карте того болвана Эванса, это церковь Садли. Там внизу есть несколько бродов, но никаких янки в поле зрения. Кроме тебя, Нат.
Старбак воспринял последнее замечание как шутку.
– Я почтенный виргинец, сэр. Помните?
– Больше нет, Нат, – жестко произнес Фалконер. – Это не разведка местности, Нат. Янки никогда не зашли бы так далеко на север. Я привел тебя сюда, чтобы попрощаться.
Старбак вытаращил глаза на полковника, гадая, было ли это какого-то рода тщательно продуманный розыгрыш. Похоже, что нет.
– Попрощаться, сэр? – запинаясь, повторил он.
– Это не твоя драка, Нат, а Виргиния – не твоя страна.
– Но, сэр…
– Поэтому я посылаю тебя домой, – полковник отмел слабые возражения Старбака с твердой любезностью, как мог бы говорить с бесполезным щенком, которого, несмотря на то, что тот и смог бы его развлечь в будущем, собирался пристрелить одним выстрелом в голову.
– У меня нет дома, – Старбак хотел, чтобы эти слова прозвучали вызывающе, но вышло какое-то жалкое блеяние.
– Конечно, есть, Нат. Я написал твоему отцу шесть недель назад, и он был достаточно любезен, чтобы мне ответить. Его письмо с белым флагом доставили на прошлой неделе. Вот оно, – полковник достал сложенную бумагу из сумки на поясе и протянул ее Старбаку.
Старбак не сдвинулся с места.
– Возьми его, Нат, – поторопил Адам своего друга.
– Ты об этом знал? – Старбак в ярости обернулся к Адаму, испугавшись, что друг его предал.
– Я рассказал Адаму этим утром, – вмешался полковник. – Но это сделал я, а не Адам.
– Сэр, но вы не понимаете! – воззвал Старбак к полковнику.
– Как раз понимаю, Нат, понимаю! – полковник Фалконер снисходительно улыбнулся. – Ты пылкий молодой человек, и в этом нет ничего плохого. Я тоже был импульсивным, но не могу позволить, чтобы юношеская горячность сделала тебя мятежником. Этого не будет, ей-богу. Никто не должен сражаться против собственной страны из-за юношеской ошибки. Так что я определил твою судьбу, – твердо произнес полковник, снова протянув письмо Старбаку, которому на этот раз пришлось его взять.
– Твой брат Джеймс находится в армии Макдауэлла, – продолжал полковник, – и он приложил разрешение, которое позволит тебе безопасно пройти через ряды северян. Как только ты минуешь пикеты, тебе следует найти своего брата. Боюсь, тебе придется отдать мне саблю и пистолет, но я оставлю тебе Покахонтас. И седло! Дорогущее седло, Нат, – он добавил последние слова в качестве приманки, которая должна была примирить Старбака с его неожиданной судьбой.
– Но сэр…, – снова попытался выразить протест Старбак, в этот раз в его глазах стояли слезы. Он чувствовал горький стыд от этих слез и попытался их смахнуть, но одна капля всё равно вытекла из его правого глаза и пробежала вниз по щеке. – Сэр! Я хочу остаться с Легионом!
Фалконер улыбнулся.
– Очень мило с твоей стороны, Нат, и правда мило. И я очень это ценю. Но нет. Это не твоя драка.
– Северяне могут думать и по-другому, – Теперь Старбак пытался говорить вызывающе, будто полковник наживал себе страшного врага, отсылая его.
– Могут, Нат, могут. И если тебе придется сражаться против нас, я буду молиться, чтобы ты выжил и воссоединился со своими виргинскими друзьями. Не так ли, Адам?
– Именно так, отец, – с теплотой подтвердил Адам, собираясь пожать руку Старбаку.
Старбак не отреагировал. Самым большим оскорблением было не в том, что его выгнали из Легиона, а в том, что полковник был о нём такого низкого мнения, и потому он попытался разъяснить свои расцветающие надежды на то, чтобы стать военным.
– Я и правда думаю, сэр, что военное дело – это та профессия, в которой я смогу преуспеть. Я хочу быть вам полезным. Отплатить вам за гостеприимство и доброту, показав, на что я способен.
– Нат! Нат! – прервал его полковник.
– Ты не военный. Ты студент-теолог, попавший в западню. Разве ты этого не видишь? Но твоя семья и друзья не собираются допустить, чтобы ты разрушил свою жизнь из-за какой-то коварной девицы. Тебе преподали хороший урок, но теперь настало время вернуться в Бостон и принять прощение родителей. И создать новое будущее! Твой отец объявил, что ты можешь оставить надежды стать священником, но у него на тебя другие планы, и чем бы ты не занялся, Нат, я уверен, ты преуспеешь.
– Это правда, Нат, – ободряюще произнес Адам.
– Позвольте мне остаться всего лишь на еще один день, сэр – умолял Старбак.
– Нет, Нат, ни часом дольше. Я не могу сделать тебя предателем в глазах твоей семьи. Это будет не по-христиански, – полковник наклонился к Старбаку. – Отстегни портупею, Нат.
Старбак подчинился. Во всём, что бы он ни предпринимал, он потерпел провал, размышлял он. Теперь, когда его военная карьера превратилась в руины, даже не начавшись, он отстегнул свою неуклюжую саблю и тяжелый пистолет в поношенной кожаной кобуре и протянул их законному владельцу.
