Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 106 страниц)

– И правда отличные лошади, Фалконер, – сказал Блайз.

– Сам подбирал. Знаю, что выглядят не очень, но нет ничего такого, что не исправят несколько дней кормежки.
Блайз закурил сигару, ожидая вердикта Адама. Тот благоразумно молчал, дабы не спровоцировать стычку с Блайзом. Лошади выглядели чудовищно. Адам видел, как лошадей и получше забивали на живодерне.
 Том Хакстейбл был ротным сержантом Адама. Выходец из Лузианы, он предпочел сражаться за Север, чтобы не портить отношений с женой, уроженкой Нью-Йорка. Хакстейбл презрительно сплюнул, завидев привезенных лошадей.


– Это не лошади, сэр, – обратился он к Адаму.

– Разрази меня гром, если это лошади. Горбатые мулы, вот кто они, – он вновь сплюнул.

– С провислой спиной, хромые и с глистами. Думаю, Блайз прикарманил себе половину денег.


– Ты что-то сказал, Том Хакстейбл? – с ухмылкой спросил Билли Блайз, не слезая с козел. 
Вместо ответа сержант Хакстейбл опять плюнул. Адам сдерживал гнев, пока осматривал двадцать перепуганных лошадей и пытался найти хоть какое-нибудь качество, компенсирующее их недостатки, но в бледном свете фонарей лошади выглядели жалким сборищем. Опухоли суставов, крутые бабки, провислые спины и текущие носы. Лошадь с плохими легкими следует отправить на бойню, а этих лошадей отдали людям Адама. Фалконер бранил себя за то, что не отправился покупать лошадей сам, но майор Гэллоуэй настоял на том, что опыт Блайза в торговле лошадьми был одним из преимуществ полка.

– Что думаете, Фалконер? – с издевкой спросил Блайз.


– Сколько вы за них заплатили?


Блайз беззаботно помахал сигарой.


– Отвалил кучу денег, парень, кучу денег.


– Тогда вас провели, – Адам был не в силах скрыть горечи.


– Просто не осталось лошадей на выбор, паренек, – Блайз намеренно обозвал Адама "пареньком", надеясь спровоцировать вспышку гнева. Блайз был доволен своей ролью заместителя Гэллоуэя и не видел необходимости в привлечении Фалконера третьим офицером полка.

– Армия уже закупила всех хороших лошадей, так что опоздавшим приходится довольствоваться остатками. Вы хотите сказать, что не сможете управиться с этими лошадьми?

– Думаю, эта серая с дурным норовом, – сказал капрал Кемп. Харлан Кемп, как и Адам, был виргинцем, непоколебимым в верности Соединенным Штатам. Вместе со всей семьей он оставил свою ферму и перебрался на север.


– Что ж, тогда лучше пристрелить ее, – весело заключил Блайз.


– Но не из купленного вами оружия, – взорвался Адам.

– Если оно такого же качества, как и ваши лошади.


Блайз рассмеялся, довольный тем, что заставил Адама вспылить.


– Я достал вам настоящее оружие, Фалконер. Револьверные винтовки Кольта, совсем новые, в заводских упаковках из Коннектикута. 
Револьверные винтовки Кольта немногим отличались от револьвера, разве что удлиненным стволом, но барабан давал возможность произвести шесть выстрелов за время, в которое вражеский стрелок произведет лишь один. Оружие не отличалось особой точностью, но майор Гэллоуэй полагал, что небольшой группе всадников необходимо вести скорее массированный огонь, нежели прицельный, и утверждал, что сорок всадников с шестью выстрелами в запасе стоили больше двух сотен солдат с их однозарядными винтовками.


– Это ненадежное оружие, – пробормотал Адаму сержант Хакстейбл. – Я сам видел, как весь барабан взорвался и снес голову парню.


– И у нее слишком длинный ствол, – добавил Харлан Кемп. – Очень трудно будет держать ее в седле.


– Ты что-то сказал, Харлан Кемп? – вызывающе спросил Блайз.


– Я говорю, что Кольт – неподходящее оружие для всадника, – ответил Кемп.

– Нам следует вооружиться карабинами.


Блайз засмеялся.

– Вам повезло, что у вас вообще есть оружие. С учетом того, как расходятся оружие и лошади, вы, ребята, у последнего соска. Так что вцепитесь в него и причмокивайте посильней.


Хакстейбл пропустил мимо ушей грубость Блайза.


– А вы что думаете, сэр? – обратился он к Адаму.

– На этих тварях нельзя ездить. Этой падалью можно только червей кормить. 
Адам безмолвствовал, и Том Хакстейбл сокрушенно покачал головой.


– Майор Гэллоуэй не позволит нам ездить на таких клячах, сэр.


– Полагаю, что не позволит. – отозвался Адам. Сегодня вечером майор Гэллоуэй получил приказ от генерала Поупа, в котором, предположительно, конному полку Гэллоуэя давались распоряжения относительно первых разведок боем, но Адам знал, на этих доходягах они далеко не уедут.


– Так что же мы будем делать, сэр? – спросил Харлан Кемп, и все люди Адама окружили его, чтобы услышать ответ.
Адам взглянул на жалких и больных лошадей. Худые бока и шелудивая шерсть. На мгновение он почувствовал искушение предаться отчаянию, недоумевая, почему все помыслы людей питает злоба и зависть, но после взгляда на ухмыляющуюся физиономию Блайза все зарождающиеся сомнения захлестнула волна решимости.

– Мы поменяем лошадей, – объявил Адам обеспокоенным солдатам.


– Мы поведем этих кляч на юг и обменяем их на лучших лошадей Виргинии. Мы обменяем их на быстрых как ветер и сильных как скала коней, – он захохотал, увидев озадаченную физиономию Блайза. Адама не разобьют, потому что он знал, где достать этих лошадей, лучших лошадей, и как только он их добудет, то посеет панику в рядах врага. Плевать на Билли Блайза, Адам будет сражаться.

Глава четвертая

 Субботним утром, на следующий день после сражения, занялся душный и влажный день. Свинцовые тучи затянули небо, усилив духоту, ставшую еще нестерпимей от густой вони, витавшей над полем битвы подобно предрассветному туману. С первыми лучами солнца, когда солдаты неохотно поднимались со своих импровизированных постелей, майор Хинтон разыскал Старбака.

– Я сожалею о событиях прошлой ночи, Нат, – сказал Хинтон.

В разговоре с новым командиром Легиона Старбак дал свою краткую и пренебрежительную оценку рейда Вашингтона Фалконера для кражи захваченного знамени. Бостонец был раздет до пояса, а его щеки и подбородок намылены мылом для бритья, добытым в захваченном артиллерийском передке. Старбак заточил бритву о свой ремень, нагнулся поближе к осколку зеркала и принялся водить длинным лезвием по щекам.

– Так что будешь делать? – спросил Хинтон, определенно беспокоящийся, что Старбака спровоцируют на необдуманный поступок.

– Ублюдок может оставить эту тряпку себе, – ответил Старбак. В действительности он не знал, как поступить с захваченным знаменем. Он думал, что, возможно, отдаст его Таддеусу Бёрду или отошлет Салли Траслоу в Ричмонд. – Чего мне действительно хотелось, так это захватить звездно-полосатый флаг, – признался он Хинтону, – а это знамя с орлом стояло для меня на втором месте, так что, думаю, сукин сын может оставить его себе.

– Все равно Мокси очень глупо поступил, – заметил Хинтон, испытав непередаваемое облегчение от того, что Старбак не собирался превращать ночной инцидент в повод для мести. Он смотрел, как Старбак вглядывается в осколок зеркала для бритья. – Почему бы тебе не отрастить бороду? – спросил он.

– Потому что все кроме меня ее отращивают, – ответил Старбак, хотя на самом деле тут была замешана девушка, как-то раз сказавшая ему, что бритым он выглядел лучше. Он принялся скоблить верхнюю губу. – Я собираюсь прибить чертова Медликотта.

– Нет, не собираешься.

– Медленно. Так, чтобы чувствовал.

Майор Хинтон вздохнул.

– Он запаниковал, Нат. Это может случиться с каждым. Может, в следующий раз на его месте окажусь я.

– Чертов ублюдок едва не прикончил меня своей паникой.

Майор Хинтон поднял украденную банку крема для бритья Рассела и повертел его крышку, наблюдая, как Старбак чистит лезвие.

– Ради меня, Нат, – наконец попросил он, – ты забудешь обо всем этом? Ребята и так расстроены из-за Дятла, им не нужны распри между капитанами. Пожалуйста, Нат! Ради меня!

Старбак вытер лицо чистым куском парусины.

– Угости меня сигарой, Пол, и я забуду о существовании этого облезлого, трусливого, подлого и кастрированного ублюдка.

Хинтон передал ему сигару.

– Дятел идет на поправку, – сказал он, его голос потеплел, стоило ему переменить тему разговора, – по крайней мере, он не так уж плох. Док Билли полагает, что он даже сможет перенести поездку в фургоне до железнодорожной станции, – Хинтон очень волновался из-за того, что сменил любимого всеми полковника, хотя и сам был не менее популярным офицером.

Он был легким в общении и крупного сложения мужчиной, фермером по профессии, человеком церкви по убеждениям и солдатом по прихоти истории. Хинтон надеялся прожить остаток своих дней в приятной, богатой сельской местности округа Фалконер, наслаждаясь обществом семьи, своими угодьями и охотой на лис, но война надвинулась и на Виргинию, поэтому Пол Хинтон взял в руки оружие, выполняя свой долг патриота.

Но всё же ему не очень нравилось военное дело, он полагал, что главной его обязанностью было вернуть как можно больше солдат Легиона домой. Для солдат Легиона это стремление не осталось незамеченным, и они его любили.

– Мы остаемся на своих позициях, – сказал Хинтон Старбаку. – Мне приказали выделить одну роту для сбора с поля битвы стрелкового оружия, а другую – для доставки раненых. Кстати, о раненых, – добавил он после секундного замешательства, – ты не видел вчера Свинерда? Он пропал.

Старбак тоже слегка смешался, но затем поведал правду.

– Мы с Траслоу видели его прошлой ночью, – он ткнул сигарой в сторону леса, где его рота сражалась с пенсильванцами. – Он лежал по эту сторону леса. Мы с Траслоу решили, что ему уже ничем не помочь, и просто оставили его там.

Хинтон был достаточно сообразителен, чтобы понять, что Старбак оставил Свинерда умирать.

– Я пошлю кого-нибудь позаботиться о нем, – заявил он. Следует предать его земле.

– Зачем? – воинственно спросил Старбак.

– Чтобы ободрить бригаду, конечно же, – ответил Хинтон, покраснев оттого, что произнес подобное. Он повернулся, чтобы взглянуть на большой столб дыма, поднимавшийся из-за леса от костров полевых кухонь северян. – Приглядывай за янки, Нат. Они еще не разбиты.

Но этим утром янки не проявляли враждебных намерений. Их пикеты пробовали продвигаться вперед, но послушно останавливались, стоило аванпостам мятежников открыть огонь, так что обе армии спокойно стояли в непосредственной близости друг от друга. Пошел дождь, сперва несильный, но после полудня зарядил не на шутку. Рота Старбака спряталась под деревьями на опушке леса под укрытием из покрытых дерном веток. Солдаты разлеглись под ним и смотрели на серую местность, по которой хлестал ливень.

В обеденное время, когда дождь перешел на моросящий, капрал Ваггонер попросил у Хинтона разрешения провести молитвенное собрание. После завершения сражения не предоставлялось возможности провести службу, а многие из легионеров хотели вознести благодарственные молитвы. Хинтон охотно дал свое согласие, и более пятидесяти солдат собрались возле побитых снарядами кедров.

Вскоре к ним присоединились и другие солдаты бригады, и к тому моменту когда дождь утих, под деревьями собралась почти сотня человек, слушая, как капрал Ваггонер читал Книгу Иова. Брат-близнец Ваггонера погиб в сражении у подступов к Ричмонду, и после его смерти Питер Ваггонер всё больше становился убежденным фаталистом.

Старбак не был уверен, что мрачная набожность Ваггонера пойдет на пользу Легиону, но многим из солдат нравилось слушать импровизированные молитвенные службы и библейские чтения капрала. Старбак не присоединился к их кругу, но отдыхал неподалеку, поглядывая на север, где между дальними лесами виднелась оборонительная линия янки – свежевырытые земляные укрепления, прерываемые поспешно установленными артиллерийскими батареями. Знакомые слова молитвы, хоть Старбак и признавал это с неохотой, действовали на него успокаивающе.

Эта идиллия была нарушена богохульственным возгласом сержанта Траслоу.

– Хрень Господня! – выругался сержант.

– В чем дело? – встрепенулся Старбак. Он было задремал, но теперь проснулся и вдруг увидел причину брани Траслоу. – О Господи, – произнес он и сплюнул.

Потому что полковник Свинерд не был мертв. Вообще-то, похоже, он даже не был ранен. На лице у него расцвел синяк, прикрытый широкополой шляпой, которую он, вероятно, подобрал среди брошенного на поле битвы хлама, и теперь полковник шагал сквозь строй бригады со свойственным ему волчьим оскалом.

– Он пьян, – сказал Траслоу. – Нам следовало вчера пристрелить засранца.

Голос Питера Ваггонера дрогнул, когда полковник подошел к импровизированному молитвенному собранию. Свинерд остановился у кружка присутствующих и безмолвно принялся разглядывать людей с раскрытыми библиями и непокрытыми головами, всех пугал его зловещий взгляд. Полковник всегда поднимал на смех эту посконную набожность, хотя до сих пор держал свое презрение на коротком поводке. Его зловещий вид убил молитвенное настроение, воцарилась мертвенная тишина. Ваггонер сделал пару храбрых попыток продолжить чтение, но затем умолк.

– Продолжай, – прохрипел Свинерд.

Вместо этого Питер захлопнул библию. Сержант Филлипс из постоянно уменьшавшегося арканзасского батальона майора Хаксалла встал, чтобы предотвратить неприятности.

– Может быть, хотите присоединиться к нашей молитве, полковник? – нервно предложил сержант.

Щека Свинерда подергивалась, пока он раздумывал над ответом. Сержант Филлипс беспокойно облизывал губы, а остальные закрыли глаза в безмолвной молитве. А потом, к удивлению всех присутствующих, полковник Свинерд снял шляпу и кивнул Филлипсу.

– С удовольствием, сержант, в самом деле.

Согласие полковника так удивило сержанта, что он не смог вымолвить ни слова. По рядам молящихся прошел шумок, но своего удивления вслух никто не высказал. Свинерд, на его лице теперь ясно выделялся синяк, был смущен внезапной тишиной.

– То есть, если вы примете меня, – добавил он неестественно робким тоном.

– Мы приветствуем любого, – сумел выговорить сержант Филлипс. Пара офицеров из кружка пробормотала свое согласие, но никто из них не обрадовался появлению Свинерда. Все в группе молящихся были убеждены, что полковник затеял тонкую игру, чтобы посмеяться над ними, но не могли понять суть этой игры и не знали, как ее остановить, поэтому неохотно поприветствовали его.

– Может, позволите мне произнести пару слов? – предложил Свинерд Филлипсу, судя по всему принявшему на себя бразды правления молитвенным собранием. Филлипс кивнул, и полковник, нервно теребя шляпу, окинул взглядом перепуганное собрание. Полковник попытался заговорить, но слова замерли у него на устах. Он откашлялся, сделал глубокий вздох и предпринял очередную попытку заговорить. – Я видел свет, – сказал он.

Очередная волна ропота пробежала по рядам сидящих.

– Аминь, – отозвался Филлипс.

Свинерд мял шляпу в дрожащих руках.

– Я был великим грешником, сержант, – продолжил он и умолк. Он по-прежнему улыбался ненавистной всем улыбкой, но сидящие ближе к Свинерду солдаты могли заметить, что в его улыбке было больше смущения, нежели сарказма. Они увидели и выступившие на глазах полковника слезы.

– Пьян, как шлюшка на Четвертого июля, – с удивлением заметил Траслоу.

– Не уверен, – ответил Старбак. – Думаю, он трезв.

– Значит, утратил последние остатки разума, – высказался Траслоу.

Сержант Филлипс был более великодушен:

– Мы все были грешниками, полковник, – заявил сержант, – и лишены славы Божьей.

– Я был грешником пострашнее других, – Свинерд, по-видимому, вознамерился публично покаяться в грехах и заявить о вновь обретенной вере. Он смахивал слезы и так исступленно мял шляпу, что она выпала у него из рук. Он не поднял ее. – Моя дорогая матушка растила меня в христианской вере, – продолжил он, – и в дни своей молодости я принял в сердце Христа на молитвенном собрании, но с того времени превратился в грешника. Великого грешника.

– Мы все грешили, – успокоил его сержант Филлипс.

– Но вчера, – добавил Свинерд, – я опомнился. Меня едва не убили, я почувствовал над собой шелест крыльев ангела смерти, вдыхал зловонное дыхание бездонной пропасти, чувствовал жар ее пламени и знал, лежа там, на поле, что заслужил столь ужасную кару, – он остановился, едва справляясь с тяжелыми воспоминаниями. – Но затем Он, славься имя его, вернул меня из бездны к свету.

Среди сидевших раздался стройный хор возгласов "Аминь" и "Аллилуйя". Все они были истинными христианами, поэтому, хотя и ненавидели этого человека лютой ненавистью, наиболее добросердечные из них молились о спасении его души, и теперь, когда их молитвам внял Господь, благодарили его за проявление милости к грешнику.

По щекам Свинерда текли слезы.

– Я также знаю, что в прошлом был нечестен по отношению ко многим из здесь собравшихся. Всем этим людям я приношу свои извинения и прошу у них прощения.

Извинение быль столь искренним, что собравшиеся с той же прямодушностью его приняли. Затем Свинерд огляделся в поисках Старбака среди шалашей.

– Но одному человеку я должен принести еще большие извинения, – заявил полковник.

– Вот чёрт, – выругался Старбак и нырнул в тень своего укрытия.

– Засранец умом тронулся, – сказал Траслоу. – Скоро у него пена изо рта пойдет и под себя ходить станет. Нам нужно отвести его куда подальше и избавить от страданий.

– Нам следовало пристрелить его, когда была такая возможность, – согласился Старбак и умолк, потому что Свинерд уже покинул кружок и шагал к шалашу Ната.

– Капитан Старбак? – обратился к нему Свинерд.

Старбак взглянул в лицо своему врагу.

– Слушаю вас, полковник, – бесстрастно ответил Старбак. Он заметил, что полковник попытался привести свою внешность в порядок. Его борода была отмыта, волосы расчесаны, а мундир вычищен. Его щека всё еще нервно подергивалась, руки дрожали, но было видно, что полковник прилагает огромные усилия, чтобы держаться твердо и спокойно.

– Могу я переговорить с вами, Старбак, – попросил Свинерд, через секунду добавив: – Пожалуйста.

– Вы пьяны? – резко спросил Старбак. Свинерд обнажил в улыбке свои гнилые желтые зубы. – Пьян лишь от милости Божьей, Старбак, только от его божественной милости. И с его помощью я никогда больше не притронусь к спиртным напиткам.

Траслоу сплюнул, демонстрируя, что ни слову не верит. Свинерд не обратил внимания на это оскорбление, протянув руку в знак того, что желает пройтись со Старбаком.

Старбак неохотно вылез из своего шалаша, вскинул на плечо винтовку и последовал за полковником. На Старбаке были новые ботинки, снятые им с мертвого пенсильванца. Обувь была новой и тесной, но Старбак считал, что через пару дней они разносятся. Хотя теперь, смущенно шагая рядом со Свинердом, он почувствовал, что натер ноги.

Новости об обращении полковника разнеслись по всей бригаде, и солдаты гурьбой повалили к линии пикетов, чтобы своими глазами в этом убедиться. Некоторые, по-видимому, приписывали религиозное обращение полковника очередной пьяной выходке и довольно ухмылялись при виде пьяного идиота, но Свинерд казался глух к вызванному его появлением вниманию.

– Вы знаете, почему вчера я послал вашу роту вперед? – спросил он Старбака.

– Урия Хеттеянин, – коротко ответил Старбак. Свинерд на мгновение задумался, но затем, видимо, из его смутных воспоминаний детства всплыла притча о Давиде и Вирсавии.

– Да,– согласился он. – Я собирался подставить вас под пулю. Мне действительно жаль.

Старбак гадал, как долго продлится показная искренность Свинерда, и полагал, что лишь до той поры, когда жажда полковника одолеет его набожность, но оставил свой скептицизм при себе.

– Смею предположить, что вы следовали чужим приказам, – сказал он вместо этого.

– Всё равно это остается грешным деянием, – искренне заявил Свинерд, таким образом недвусмысленно подтвердив, что приказ подставить роту Старбака исходил от Вашингтона Фалконера, – и я прошу у вас прощения, – Свинерд закончил свое признание, протянув руку.

Терзаемый сомнениями Старбак всё же пожал протянутую руку.

– Не будем больше затрагивать этот вопрос, полковник, – сказал он.

– Вы хороший солдат, Старбак, отличный солдат, а я не облегчал вам жизнь. Ничью жизнь, если быть честным, – угрюмо признался Свинерд. Полковник всхлипывал, когда делал свое нерешительное признание в кружке молитвенного собрания, но теперь, казалось, пришел еще в более удрученное состояние. Он отвернулся и принялся смотреть на север, где в далеких полях можно было разглядеть группы янки за ближайшей лесополосой. В этот день ни один человек с обеих сторон не проявлял воинственности, даже снайперы, любившие убивать с дальнего расстояния, и те зачехлили стволы. – У вас есть библия? – внезапно спросил Старбака полковник.

– Конечно же, есть, – Старбак нащупал в нагрудном кармане небольшую библию, которую прислал ему брат. Джеймс надеялся, что библия приведет Старбака к раскаянию, подобному тому, что теперь меняло Свинерда, но Старбак хранил библию скорее по привычке, чем по необходимости. – Хотите? – спросил он, протягивая книгу полковнику.

– Я подыщу себе другую, – отказался Свинерд. – Я просто хотел убедиться, что у вас есть библия, потому что уверен, она вам понадобится, – Свинерд улыбнулся, заметив подозрительное выражение лица Старбака. Полковник несомненно желал, чтобы его улыбка выглядела дружелюбной, но это гнусная ухмылка только пробудила свойственную Старбаку подозрительность. – Хотел бы я выразить словами, что произошло со мной вчера вечером и нынче утром, – признался он Старбаку.

– Ощущение было такое, словно меня поразила молния. Но я не чувствовал боли. Не чувствую ее и сейчас, – он коснулся лилового синяка у правого виска. – Помню, как лежал на земле и слышал голоса. Не мог пошевелиться, не мог и слова вымолвить. Голоса обсуждали мою смерть, и я понял, что для меня настал момент Страшного суда, я ощутил страх, жуткий страх, что буду приговорен к аду. Мне хотелось рыдать, Старбак, и в своем страхе я призвал Господа. Я вспомнил, чему учила меня матушка, все уроки моего детства, и воззвал к Господу. И он услышал меня.

Старбаку довелось слышать признания слишком многих раскаявшихся грешников, чтобы быть тронутым или поверить в душевный перелом полковника. Несомненно, Свинерд перенес шок, и, вероятно, намеревается коренным образом изменить свою жизнь, но Старбак в равной мере был убежден и в том, что все перемены Свинерда растворятся в винных парах еще до заката солнца.

– Желаю вам всего наилучшего, – скептически пробормотал он.

– Нет-нет, вы не понимаете, – заговорил полковник со свойственной ему прежней грубостью, своей изувеченной левой рукой схватив Старбака за локоть, не давая юноше уйти. – Когда я очнулся, Старбак, то обнаружил свою саблю, вонзенную в землю рядом с моей головой, и на нее было насажено послание. Вот это послание, – полковник вытащил из кармана порванные и смятые листки, всунув их в руку Старбаку.

Старбак разгладил листки, увидев название трактата, "Освобождение угнетенных", и что он был отпечатан в Бостоне, на Энн-стрит. На обложка был изображен полуголый негр, рвавшийся из сломанных оков к кресту, озаренному божественным сиянием. Сброшенные оковы были прикреплены к гирям с названиями "Рабство" , "Заблуждение", "Безнравственность", а под гирями написано имя автора памфлета – преподобного доктора Элияла Старбака.

Старбак почувствовал обычный порыв неприязни к любым упоминаниям о существовании отца и вернул трактат полковнику.

– Так в чем же состояло адресованное вам послание? – недовольно поинтересовался он. – Что рабство – это грех пред Господом? Может, следует вернуть негров в Африку? Вы это намереваетесь сделать со своими рабами? Освободить их?

Никто другой не заслуживал свободы в той же степени, как эти два раба, подумал Старбак.

Свинерд покачал головой в знак того, что Старбак всё еще его не понимает.

– Я и не знаю, что думать о рабстве. Боже милостивый, Старбак, в моей жизни предстоит еще столько изменить, неужели вы не понимаете? Рабство тоже, но не по этой причине Господь оставил сей трактат рядом со мной прошлой ночью. Вы не понимаете? Он оставил его там, чтобы дать мне задание!

– Нет, – ответил Старбак, – я не понимаю.

– Мой дорогой Старбак, – с готовностью продолжил Свинерд. – Меня вернули со стези порока в самое последнее мгновение. В самый последний момент, когда уже стоял на краю адского пламени, я был спасен. Дорога в ад, ужасное путешествие, Старбак, хотя и доставляет удовольствие в самом начале. Теперь вы понимаете, что я пытаюсь вам сказать?

– Нет, – ответил Старбак, опасаясь, что понял, что именно имел в виду полковник.

– Полагаю, вы понимаете, – пылко заявил Свинерд. – Потому что я считаю, что вы находитесь у самых истоков этой дороги вниз по наклонной плоскости. Смотря на вас Старбак, я вижу самого себя тридцатилетней давности, вот почему Господь послал мне памфлет с вашим именем на нем. Это знак свыше, призывающий меня спасти вас от греха и вечных мук. И я собираюсь претворить это в жизнь. Вместо того, чтобы убивать вас, как приказал мне Фалконер, я дам вам вечную жизнь.

Старбак сделал паузу, закурив сигару, взятую им у седого пенсильванского офицера, который так отчаянно пытался защитить свои знамена. Вздохнув, он выпустил дым мимо помятого лица Свинерда.

– Знаете что, полковник? Грешником вы мне нравились больше.

Свинерд поморщился.

– Сколько времени мы знакомы?

Старбак пожал плечами.

– Полгода.

– За все это время, капитан Старбак, вы хоть назвали меня "сэр"?

Старбак взглянул полковнику в глаза.

– Нет, и теперь не собираюсь.

Свинерд улыбнулся.

– Вам придется, Старбак, придется. Мы станем друзьями, мы с вами, и я наставлю вас на путь истинный.

Старбак выпустил в дождливый ветер очередное облачко дыма.

– Я никогда не мог понять, полковник, почему каждый ублюдок, всю свою жизнь прозябавший в грехе, в тот момент, когда до ужаса перепугается, делает полный поворот и пытается помешать другим наслаждаться жизнью.

– Вы хотите сказать, что нет никакой отрады на пути добродетели?

– Я хочу сказать, что мне пора вернуться к своей роте, – ответил Старбак. – Еще увидимся, полковник, – он нарочито дерзко коснулся своей шляпы и отправился обратно к солдатам.

– Итак? – этим вопросом Траслоу подразумевая новости о полковнике.

– Вы были правы, – ответил Старбак. – Безумец бредит.

– Так что же изменилось?

– Теперь он пьян своим Господом, – объяснил Старбак, – вот что изменилось, – он пытался говорить о Свинерде пренебрежительно, но часть его души была охвачена тем же адским пламенем, что привело полковника к Богу. – Но даю ему время до заката, – продолжил он. – К тому времени он накачается виски вместо Бога.

– Виски действует быстрее Бога, – заметил Траслоу, но, уловив тоску в голосе своего капитана, протянул ему оловянную флягу. – Отведайте этого, – приказал ему сержант.

– Что это?

– Лучшее средство от хандры. Пять центов за кварту. Том Кенби приготовил его две недели тому назад.

Старбак взял фляжку.

– Разве вы не знаете, что потребление кустарного виски противоречит армейским законам?

– Скорее армейским законам противоречат кошачьи концерты с женами офицеров, – парировал Траслоу, – но ведь это вас никогда не останавливало.

– Туше, сержант, в самую точку, – сдался Старбак. Он хлебнул, и крепкое спиртное мгновенно уняло все страхи адского пламени, и под сгущающимися тучами он заснул.

Бюрократы федерального правительства, может, и не сочли нужным финансировать конную бригаду Гэллоуэя, но генерал Поуп незамедлительно разглядел все выгоды от нахождения под рукой всадников-южан, способных вести разведку за линией фронта, и отдал майору такое множество приказов, что даже раз в десять превосходящее по численности кавалерийское соединение едва ли смогло бы с ними управиться и за месяц, не то что за неделю, отпущенную Поупом майору.

Главным заданием было определить, перемещал ли генерал Роберт Ли свои войска от Ричмонда. Ставка северян в Вашингтоне приказала оппоненту Ли, генералу Макклелану, отвести армию из ее расположения близ столицы мятежников, и Поуп опасался, что Ли, прознав про этот приказ, возможно, уже спешит на помощь Джексону. Он также боялся, что мятежники могут собирать войска в долине Шенандоа, и приказал Гэллоуэю произвести разведку местности у Голубого хребта.

И словно этих двух заданий было недостаточно, Поуп желал вдобавок побольше разузнать о диспозиции Джексона, так что Гэллоуэй вынужден был послать всадников на юг, запад и восток. Гэллоуэй с честью вышел из этого положения, поведя отделение под своим командованием на юг, а Билли Блайзу было приказано пересечь Голубой хребет и разнюхать расположение войск мятежников в долине Шенандоа.

Тем временем Адаму нужно было сменить навязанных ему Блайзом лошадей. Майор Гэллоуэй попытался заверить Адама в том, что Блайз купил этих дрянных лошадей без злого умысла.

– Уверен, он сделал всё возможное, – заявил майор, пытаясь сохранить сплоченность своего эскадрона.

– Не сомневаюсь в этом, – согласился с ним Адам, – и именно это меня и беспокоит.

Но Адам, по крайней мере, знал, где можно было найти лошадей, и Гэллоуэй дал ему свое согласие на рейд при условии, что на обратном пути он разведает правый фланг армии Джексона. Адам отправился исполнять оба задания через три дня после того, как далекие звуки битвы у Кедровой горы сотрясли душный летний воздух.

Адам обнаружил поджидавшее его подразделение Блайза в двух милях от фермерского дома в окрестностях Манассаса, являющегося штаб-квартирой Гэллоуэя.

– Надумал проехаться с вами, Фалконер, – сказал Блайз, – увидев, что нам в одну сторону.

– Разве? – холодно спросил Адам.

– Черт, а почему бы нет? – ответил Блайз.

– Долина Шенандоа находится в том направлении, – произнес Адам, указав на запад, – а мы едем на юг.

– Что ж, – лениво улыбнулся Блайз, – мое воспитание джентльмена не позволяет учить другого джентльмена, как в рот титьку брать. Я сам выберу путь до долины, если вы ничего не имеете против.

Адаму не оставалось ничего другого, как смириться с компанией Блайза. Сержант Хакстейбл вполголоса высказал свое подозрение, что Блайзу просто хотелось последовать за Адамом и отобрать всех лошадей, которых тот для себя найдет, но едва ли Адам мог запретить своему коллеге-офицеру сопровождать его. Не мог он и оторваться от Блайза на своих ужасных клячах, и таким образом два дня сорок всадников со скоростью черепахи ползли на юг. Блайз не выказывал никаких признаков спешки или желания повернуть к одному из перевалов через Голубой хребет. Он пропустил перевал Честера, затем перевал Торнтона, и наконец и перевал Пауэлла, намекая тем самым, что знал лучший путь через горы на юг.

– Вы глупец, если собираетесь проехать по перевалу Рокфиш, – заявил Адам. – Я достоверно знаю, что мятежники будут охранять этот проход.