Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 106 страниц)
– Тебе жаль? – в голосе полковника было что-то очень опасное.
– Как и вам должно быть жаль, – заявил Бёрд, проигнорировав тон полковника. – Старбак, вероятно, спас наши знамена и совершенно точно предотвратил пленение Адама. Разве Адам вам не рассказал?
– Отец, я пытался тебе сказать, – сказал Адам.
– Старбак исчез, – безо всякого выражения произнес полковник, – а если бы был здесь, то тебе пришлось бы арестовать его за убийство. Я видел, как он застрелил Ридли. Видел! Слышишь, Таддеус? – вообще-то полковника, выплеснувшего свое негодование, вспомнив смерть бедного Ридли, слышал весь Легион.
Боже ты мой, подумал Фалконер, но ведь ни один человек не поверил его словам о том, что он видел, как Старбак сделал выстрел, убивший Ридли! Полковник повернулся в седле и видел, как тот выстрелил!
А теперь Дятел хочет сделать из бостонца героя? Боже, подумал полковник, но ведь это он сам – герой Манассаса. Разве не так сказал генерал Джонстон?
– Говоришь, мы потеряли беднягу Розуэлла Дженкинса? – спросил он, намеренно сменив тему.
– От него практически ничего не осталось после попадания снаряда, – подтвердил Бёрд, а потом упрямо вернулся в прежней теме. – Вы и правда приказываете мне арестовать Старбака за убийство?
– Да, если найдешь его! – выкрикнул полковник и содрогнулся, когда по его руке прошла волна боли. – Бога ради, Таддеус, почему ты вокруг всего поднимаешь такую чертову суету?
– Потому что кто-то же должен, полковник, кто-то должен, – Бёрд улыбнулся и оглянулся через плечо, туда, где на окруженном огнем плато сражение подошло к поворотному моменту.
Джеймс Старбак так и не понял, что сломило ряды северян. Всё, что отложилось в памяти – отчаянная паника, охватившая войска федералистов. И вскоре, забыв про всякий порядок, армия Макдауэлла побежала.
Своими усилиями, какими бы они ни были, они не добились ничего – полки южан так и остались на плато. Ни один штурм не смог удержать завоеванные позиции, дабы позволить свежим силам закрепить успех. Северян отбрасывали снова и снова, и каждая отраженная южанами атака оставляла на поле боя мертвых и умирающих, лежащих рядами, словно принесенные приливом водоросли, обозначая крайнюю точку каждой атаки.
В некоторых полках северян заканчивались боеприпасы. Южане, отброшенные к собственному обозу, набивали свои сумки новыми патронами, но припасы северян по-прежнему располагались к востоку от Булл-Ран, и каждой телеге и повозке приходилось пересекать забитый транспортом каменный мост. Чаще же всего оказывалось, что боеприпасы, правдами и неправдами добравшиеся до вершины холма, оказывались не того калибра – так, войска, вооруженные винтовками пятьдесят восьмого калибра, получали пули шестьдесят девятого. Поэтому, как только винтовки замолкали, стрелки отступали, оставляя бреши в строю северян, которые тут же заполняли мятежники в сером.
Винтовки и ружья обеих сторон ломались или выдавали осечку. Чаще всего выходили из строя брандтрубки [30]30
Брандтрубка – запресованный в медный или латунный колпачок-капсюль воспламенитель, который помещали в полую трубку, ввинченную в казенную часть. После удара курком он взрывался, пламя по трубке перебегало в ствол и поджигало ocновной заряд.
[Закрыть], по которым били курки, поджигавшие порох. Однако южане могли пользоваться подобранным у мертвых северян оружием и продолжать убийства. И все же северяне продолжали драться.
Стволы ружей и винтовок были забиты остатками сгоревшего пороха, поэтому с каждым выстрелом становилось все тяжелее и тяжелее забивать новую пулю. День выдался жаркий, воздух наполнился едким пороховым дымом, рты и глотки усталых солдат давно пересохли, на плечах чернели синяки из-за отдачи тяжелых ружей, голоса охрипли от криков, дым вызывал резь в глазах, в ушах звенело от взрывов, руки саднило из-за усилий при перезарядке. И все же они дрались.
Они истекали кровью – и дрались. Ругались – и дрались. Молились – и дрались. Некоторые выглядели ошарашенными, они просто стояли, вытаращив глаза и открыв рот, не обращая внимания на окрики своих офицеров и нестройный хор свистящих пуль, выстрелов, снарядов и воплей.
Джеймс Старбак потерял чувство времени. Он перезаряжал револьвер, стрелял и снова перезаряжал. Едва ли он сознавал, что делает, он лишь знал, что каждый выстрел может спасти Союз. Он был в ужасе, но продолжал сражаться, и почему-то мысли о младшей сестре придавали ему мужества.
Он решил, что только Марта будет его оплакивать, и что ему не следует винить ее за проявление чувств, и именно это решение привело его на то место, где он стрелял, как простой рядовой, стрелял и заряжал, заряжал и стрелял, всё это время громко повторяя имя Марты, как талисман, который сохранит его храбрость.
Марта по характеру была очень похожа на Натаниэля, и когда Джеймс стоял посреди поля, усеянного ранеными и убитыми, он рыдал, почему Господь не наградил его отвагой Марты и Натаниэля.
Потом, когда он вставил в револьвер последний капсюль, в рядах южан возникло какое-то оживление, Джеймс поднял голову и увидел, что весь вражеский фронт ринулся вперед. Он выпрямил свою покрытую ссадинами ноющую руку, нацелив револьвер на армию, которая выглядела как огромная серая крыса с черными подпалинами от порохового огня и двигалась прямо на него.
А потом, когда он пробормотал имя сестры, прищурившись от грохота, который производил его револьвер, то заметил, что находится в полном одиночестве.
Только что здесь шло сражение, а теперь началось беспорядочное бегство.
Потому что армия федералистов была сломлена и удирала.
Она бросилась вниз по холму, всякий порядок испарился. Солдаты кидали винтовки и ружья, штыки и заплечные мешки и просто бежали. Некоторые бежали на север, в сторону брода Садли, а другие – к каменному мосту. Некоторые попытались дать отпор наступлению, крича своим товарищам, чтобы держались, но были сметены потоком бегущего большинства.
Паникующие войска наводнили поля по обе стороны основной дороги, по которой неистовым галопом лошади везли пушки, а бегущая пехота вопила, уворачиваясь от железных колес. Кто-то использовал знамена как пики, чтобы пробить себе путь через толпу.
Преследователи остановились на краю плато. Плевки ружейного огня ускорили отступление северян, но ни у кого на стороне мятежников не было сил на погоню. Вместо этого они потихоньку начали осознавать, что победили, а несущаяся внизу паникующая орда потерпела поражение.
Канониры мятежников привезли уцелевшие пушки на вершину холма, и снаряды южан наполнили теплый вечерний воздух свистом, разрываясь в клубах дыма на переполненной дороге и в дальнем лесу. Один из снарядов разорвался прямо над деревянным мостом, по которому основная дорога пересекала глубокий приток Булл-Ран, как раз в тот момент, когда по нему проезжал фургон.
Раненые лошади запаниковали и попытались понести, но роковой снаряд вырвал переднее колесо, и массивную повозку развернуло, ее сломанная ось вонзилась в древесину, так что тяжелый фургон намертво застрял в деревянном парапете моста, тем самым заблокировав отступающей армии главную дорогу, а всё больше снарядом свистело вокруг, падая на бегущих северян.
Пушки федералистов, повозки, передки и фургоны, которые еще находились на западном берегу Булл-Ран, были брошены, чтобы возницы могли сбежать в безопасное место. Снаряд разорвался прямо в реке, разбрызгивая тонны воды.
За спинами паникующей массы людей разрывались всё новые снаряды, подгоняя обезумевшую толпу вниз по скользкому берегу в быстрое течение реки.
Многие утонули под напором своих же отчаявшихся товарищей. Другим удалось кое-как перебраться через глубокий поток и выползти на берег, и они ринулись в сторону Вашингтона.
Натаниэль Старбак наблюдал, как на краю плато началось беспорядочное бегство. Поначалу он не поверил собственным глазам, а потом недоверие сменилось изумлением.
Охраняющий пленников сержант бросил взгляд на холм, а потом побежал. Раненый северянин, приходящий в себя во дворе, похромал прочь, используя ружье в качестве костыля. Рыжебородый доктор подошел к двери в своем забрызганном кровью фартуке, скептически оглядел всю сцену, покачал головой и вернулся обратно к пациентам.
– Что нам теперь делать? – спросил один из пленных Старбака, поскольку офицер мог знать, как положено вести себя в случае победы, находясь при этом в центре побежденного сброда.
– Оставаться спокойными и вежливыми, – посоветовал Старбак. Мимо дома бежали северяне, и некоторые злобно разглядывали южан.
– Сидите и не шевелитесь. Мы просто ждем, – он наблюдал, как полевое орудие северян отступало с плато. Командовавший расчетом капитан сумел каким-то образом собрать четыре лошади. Истекая кровью из-за вонзающихся шпор, с испуганными седоками в седлах, вытаращив и закатывая глаза, лошади неслись вниз по склону. Мрачные канониры, усевшиеся на передке орудия, цеплялись за металлические поручни.
Само орудие, закрепленное к передку, подпрыгивало, когда вся конструкция пересекала ручей у подножия холма. Кучер натянул поводья, и запаниковавшие лошади слишком резко повернули к дороге. Старбак в ужасе наблюдал, как сначала занесло орудие, затем передок, они перевернулись и, перелетев через дорогу, с отвратительным скрежетом влетели в деревья. Какое-то мгновение стояла тишина, которую тут же разорвали первые вопли.
– Боже, – один из раненых южан в ужасе отвернулся, не в силах смотреть на кошмарное зрелище. Одна из лошадей, переломав задние ноги, пыталась высвободиться из-под обломков; канонир, придавленный передком орудия, пронзенный осколками дерева, пытался выползти, цепляясь пальцами за землю.
Пробегавший рядом сержант-пехотинец, не обращая внимания на раненого, поймал уцелевшую лошадь, обрезал поводья, снял цепи и забрался в седло.
Через дорогу покатилось колесо от передка орудия. Лошади, как и умирающий канонир, продолжали издавать ужасные звуки.
– Боже мой, – один из пленников, собравшихся в тени деревьев во дворе, виргинец, снова и снова повторял слова молитвы.
Кошмарные вопли продолжались, пока офицер северян не подошел к раненым животным и не выстрелил им в головы. Пять выстрелов, и они затихли. Остался только задыхающийся и визжащий канонир, пронзенный насквозь обломками передка.
Офицер глубоко вздохнул:
– Солдат!
Видимо, раненый невольно отреагировал на властный голос. Он затих на какую-то секунду – всё, что требовалось офицеру. Тот прицелился, нажал на спусковой крючок, и канонир умолк навсегда.
Офицер-северянин, содрогнувшись, отбросил опустевший револьвер и, всхлипывая, ушел. Окружающий мир, казалось, погрузился в тишину. Пахло кровью, но тишину нарушил лишь виргинец, в последний раз повторив молитву, будто бы слова, произносимые снова и снова, могли спасти его душу.
– Ребята, вы в порядке? – спросил прискакавший к перекрестку офицер в сером.
– В порядке, – ответил Старбак.
– Мы дали им пинка, ребята! Задали как следует! – похвастался офицер.
– Хотите яблоко, мистер? – пленный из Южной Каролины, получив свободу, порылся в мешках, свалившихся с перевернувшегося передка пушки, и вытащил из кровавого беспорядка несколько яблок. Он бросил ликующему офицеру яркое красное яблоко. – Ну так наподдайте им еще!
Офицер поймал яблоко. За его спиной первые пехотинцы-южане продвигались в сторону Булл-Ран. Старбак понаблюдал за ними какое-то время, а потом отвернулся. Лотерея войны снова сделал его свободным, и ему нужно было выполнить еще одно обещание.
Усталые солдаты подбирали раненых, которых могли найти. Некоторые лежали в лесу и были обречены на медленную смерть, забытые в подлеске.
Мучимые жаждой люди искали воду, а некоторые просто пили грязную жидкость для банников, заглатывая вместе с теплой и соленой влагой остатки пороха. Поднялся небольшой ветерок, раздувающий костры, которые солдаты развели из сломанных прикладов и остатков изгороди.
Мятежники были не в том состоянии, чтобы преследовать войска федералистов, и потому они остались на поле битвы, уставившись в зачарованном изумлении на боевые трофеи – пушки, фургоны, зарядные ящики, кучи захваченного добра и тьму пленных.
Среди этих пленных был толстый конгрессмен из Рочестера, штат Нью-Йорк, его нашли, когда он пытался спрятать свой огромный живот за тоненьким молодым деревцем, и привели в штаб армии, где он разбушевался, заявляя о том, какой важный пост занимает, и требуя освобождения.
Солдат из Джорджии, тощий как щепка, велел ему заткнуть чертов рот до того, как придется отрезать ему чертов язык, чтобы зажарить и подать с яблочным соусом. Конгрессмен наконец-то замолчал.
В сумерках мятежники пересекли Булл-Ран и захватили тридцатифунтовое орудие Паррота, которое дало сигнал к началу атаки на рассвете.
Северяне бросили двадцать шесть других орудий, а также почти весь обоз. Солдаты-южане обнаружили полные комплекты униформы, тщательно сложенные и подготовленные к триумфальному входу в Ричмонд, и солдат из Северной Каролины гордо прошелся по округе в прекрасном генеральском мундире янки – с эполетами, саблей, кушаком и шпорами.
Карманы мертвецов обшарили, стянув из них гребни, игральные карты, библии, ножи и монеты. Некоторым повезло найти трупы богатых – один с тяжелыми часами на цепочке с золотыми безделушками, а другой – с рубином в обручальном кольце.
Дагерротипы жен и возлюбленных, родителей и детей были выброшены, потому что победители искали не воспоминания о разбитых привязанностях, а лишь монеты, сигары, золото и серебро, хорошие ботинки, рубашки тонкой работы, ремни, пряжки и оружие.
Сам по себе возник рынок для продажи награбленного, хороший офицерский бинокль продавался по доллару, сабля – за три, а пятидесятидолларовый револьвер Кольта – за пять или шесть. Самым ценным товаром были фотографии нью-йоркских дам, позирующих без одежды.
Некоторые солдаты отказывались на них смотреть, ощущая адово пламя, но большинство передавало картинки друг другу, гадая, какая же их ждет добыча, если только их призовут вторгнуться в богатый, тучный и податливый Север, который взрастил всех этих женщин в таких прекрасных комнатах.
Доктора с Севера и Юга работали вместе в полевых госпиталях на опаленном и вздыбленном поле битвы. Раненые стонали, ампутированные ноги и руки выбрасывались в кучи во дворах, а мертвых складывали как дрова, чтобы захоронить на следующее утро.
Когда настал вечер, Джеймс Старбак еще находился на свободе. Он спрятался в перелеске и теперь полз по дну глубокой канавы в сторону Булл-Ран. Его мысли были в беспорядке. Как это случилось? Как они могли потерпеть поражение? Это было так ужасно, так горько, так постыдно. Неужели Господу наплевать на правое дело, раз он наслал эту ужасную кару на Соединенные Штаты? Это не имело никакого смысла.
– На твоем месте я бы не двигался, янки, – внезапно раздался веселый голос над его головой, – потому что перед тобой ядовитый плющ, а у тебя и так уже достаточно проблем.
Джеймс поднял голову и увидел двух ухмыляющихся парней, которые, как он подозревал, наблюдали за ним уже несколько минут.
– Я офицер, – только и смог выдавить он.
– Приятно познакомиться, офицер. Я Нед Поттер, а это Джейк Спринг, и здесь еще наш пёс Эйб, – Поттер махнул в сторону маленькой лохматой дворняжки, которую держал на веревке. – И мы не офицеры, но ты наш пленник.
Джеймс встал и попытался отряхнуть мундир от прилипшей листвы и вонючей воды.
– Меня зовут, – заявил он официальным тоном, а потом остановился. Что случится с сыном Элияла Старбака, попавшим в руки южан? Может, его линчуют? Они и правда делают все эти ужасные вещи с неграми и сторонниками их освобождения, о которых рассказывал отец?
– Нам плевать на твое имя, янки, нам нужно только то, что у тебя в карманах. Мы с Джейком и Эйбом сейчас бедны. Нам удалось захватить только двух мальчишек из Пенсильвании, а у них не было ничего, кроме холодных кукурузных лепешек и трех ржавых центов, – взметнулось ружье, а ухмылка стала шире. – Для начала отдай нам револьвер.
– Бьюкенен! – наконец выпалил имя Джеймс. – Майлз Бьюкенен!
Нед Поттер и Джейк Спринг непонимающе вытаращились на пленника.
– Адвокат! – объяснил Джеймс. – Я весь день пытался вспомнить его имя! Однажды он назвал главного судью Шоу туповатым. Интеллектуально туповатым, что…, – его голос затих, когда он осознал, что бедняга Майлз Бьюкенен теперь мертв, Абигейл Бьюкенен – вдова, а сам он в плену.
– Янки, просто отдай нам револьвер.
Джеймс протянул почерневший револьвер, а потом вывернул карманы. У него было чуть больше восемнадцати долларов монетами, Новый Завет, прекрасные часы на тяжелой серебряной цепочке, складной театральный бинокль, коробка с перьями для ручек, два блокнота и чудесный льняной носовой платок, на котором мать вышила его инициалы. Нед Поттер и Джейк Спрингс обрадовались своей удаче, а Джеймс ощущал себя униженным. Он попал прямо в лапы своих злейших врагов и мог лишь оплакивать те потери, которые понесла его страна.
В миле от Джеймса Натаниэль Старбак прочесывал луг, покрытый воронками от снарядов и посеченный следами копыт. Янки давно ушли, и на пустом лугу остались только мертвые. На этом самом поле Вашингтон Фалконер ударил его хлыстом, на этом самом месте умер Ридли.
Он нашел Ридли ближе к краю леса, чем запомнил, но полагал, что все его воспоминания о сражении спутались. Тело представляло собой жуткую кашу из костей, крови, разорванной плоти и почерневшей кожи.
Птицы уже слетелись на пир, но неохотно взмахнули крыльями, когда Старбак подошел к телу, уже начинавшему вонять. Голову Ридли можно было опознать, его маленькая острая бородка осталась на удивление чистой от крови.
– Ах ты сукин сын, – устало произнес Старбак, не чувствуя гнева, но он помнил шрам на лице Салли и потерянного ею ребенка, и как ее насиловали и избивали ради того, чтобы этот человек мог от нее освободиться, поэтому ему показалось, что несколько оскорбительных слов будут кстати.
Сладкий запах смерти был таким густым, что вызвал позывы к рвоте, и Старбак скорчился около тела, пытаясь взять себя в руки. Потом он потянулся к тому, что осталось от его врага.
Вот ведь не повезло, подумал он, потянув за воротник кителя Ридли, чтобы вытащить остатки одежды из кровавой массы, и что-то в ее глубине издало булькающий звук, едва не вызвавший у Старбака рвоту.
Китель не вытаскивался из кровавой каши, и Старбак понял, что ему придется расстегнуть кожаный ремень, каким-то образом еще державшийся на своем месте в этой куче внутренностей. Он погрузил пальцы в холодный желеобразный кошмар и нащупал пряжку. Он расстегнул ее, приподняв, и часть тела откатилась, обнажив револьвер, из которого Ридли целился в Старбака.
Это было прелестное английское оружие с рукояткой из слоновой кости, которое Вашингтон Фалконер показывал Старбаку в своем кабинете в Семи Источниках. Теперь револьвер вымок в крови Ридли, но Старбак вытер его о траву, промокнул оставшуюся кровь рукавом и засунул прекрасное оружие в пустую кобуру. Потом он снял с ремня патронташ и коробку с капсюлями. В ней была дюжина долларов, которые он затолкал в один из промокших от крови карманов.
Но он явился сюда не для того, чтобы просто обокрасть тело врага, а чтобы забрать обратно кое-что действительно ценное. Он вытер пальцы о траву, еще раз глубоко вздохнул и вернулся к окровавленным остаткам серого кителя. Он нашел кожаный футляр, в котором, похоже, хранились рисунки, хотя бумага настолько пропиталась кровью, что невозможно было угадать, что на них изображено. В кармане было еще несколько серебряных долларов и мокрый кожаный мешочек. Старбак открыл его.
Кольцо было там. В закатном свете оно выглядело тусклым, но это было то самое кольцо, которое он искал, серебряное французское кольцо, принадлежавшее матери Салли. Старбак положил его в собственный карман и отошел от трупа.
– Ах ты сукин сын, – повторил он, а потом пошел дальше, мимо мертвой лошади Ридли. По всей долине вился дым от полевых костров на холме, и закат закрыла пелена.
Когда Старбак взбирался на холм, где расположилась лагерем усталая армия южан, наступила темнота. Несколько офицеров пытались приказать своим людям спуститься с вершины холма, туда, где земля не воняла кровью, но солдаты были слишком вымотаны, чтобы двигаться. Они сели вокруг костров, поедая награбленные галеты и холодную ветчину.
Один человек играл на скрипке, мелодия протяжно лилась в сумеречном свете. Дальние холмы погрузились в темноту, и первые бледные звезды резко засветились на чистом небе. Полк из Джорджии проводил богослужение, солдаты пели своими сильными голосами гимны в честь победы.
Старбаку понадобился час, чтобы найти Легион. К тому времени настала почти полная темнота, но он заметил выделяющееся лицо Дятла Бёрда в свете костра из досок от изгороди, которые теперь торчали из огня, словно пламенеющие спицы. Каждый человек вокруг костра отвечал за одну доску, подталкивая ее в огонь, когда прогорал один конец.
Все сидящие вокруг костра были офицерами и посмотрели на появившегося у костра Старбака с изумлением. Увидев бостонца, Мерфи кивнул в качестве радушного приветствия, а Бёрд улыбнулся.
– Так вы живы, Старбак?
– Похоже, что так, майор.
Бёрд прикурил сигару и бросил ее Старбаку, который поймал ее, затянулся и кивнул в знак благодарности.
– Это твоя кровь? – спросил Мерфи у Старбака, чья форма еще была в крови Ридли.
– Нет.
– Но выглядит впечатляюще, – произнес Бёрд, дружески подшучивая, а потом развернулся. – Полковник!
Полковник Фалконер, чьи китель и сорочка теперь были обернуты вокруг раненой руки, сидел перед своей палаткой. Он устроил целое светопредставление относительно пропавшего обоза Легиона и в конце концов отряд неохотно отправился на поиски, обнаружив, что Нельсон, слуга полковника, до сих пор охраняет ту часть обоза, которую смог отогнать подальше от атаки янки.
Большая часть обоза пропала, была разграблена последовательно накатывающимися волнами северян и южан, но палатка полковника была спасена, а внутри нее находилась постель из одеял. Адам лежал на постели, а его отец сидел на бочке у входа.
– Полковник! – снова позвал Бёрд, его настойчивость наконец-то заставила Вашингтона Фалконера поднять глаза. – Хорошие новости, полковник, – Бёрд едва мог удержаться от ухмылки, проделывая эту проказу. – Старбак жив.
– Нат! – Адам потянулся за импровизированным костылем, который сделали из найденной поблизости ветки, но отец оттолкнул его.
Фалконер вскочил и направился к костру. Как раз в это время с дальней стороны плато к огню подъехал штабной капитан с сообщением для полковника Фалконера, но он почувствовал какое-то напряжение у костра и придержал лошадь, чтобы посмотреть, что произойдет.
Фалконер вгляделся сквозь пламя и зажмурился от жуткого вида Старбака. Мундир северянина потемнел и торчал колом от высохшей крови, в пламени костра он выглядел черным из-за крови, пропитавшей каждую складку и шов.
Старбак выглядел как персонаж ночного кошмара, но он любезно кивнул, выпустив в ночь дым от сигары.
– Добрый вечер, полковник.
Фалконер промолчал. Бёрд тоже закурил и перевел взгляд на Старбака.
– Старбак, полковник хотел бы узнать, как умер Ридли.
– В него попал снаряд, полковник. От него не осталось ничего, кроме кучи костей и крови, – ответил Старбак беспечно.
– Именно так мне и следует записать в книгах, полковник? – спросил Таддеус Бёрд с тщательно деланной невинностью. – Что Ридли погиб от артиллерийского огня?
Но Вашингтон Фалконер по-прежнему молчал. Он смотрел на Старбака с выражением, похожим на отвращение, но не мог собраться, чтобы что-нибудь произнести.
Бёрд пожал плечами.
– Чуть раньше, полковник, вы приказывали мне арестовать Старбака за убийство. Хотите, чтобы я сделал это прямо сейчас? – Бёрд подождал ответа и, не дождавшись, снова посмотрел на Старбака. – Вы убили капитана Итана Ридли, Старбак?
– Нет, – резко ответил Старбак. Он уставился на Фалконера в жажде, что тот ему возразит. Полковник знал, что Старбак врет, но ему не хватало пороха бросить подобные обвинения в лицо. Солдаты, расположившиеся у других костров, стали подходить поближе, чтобы посмотреть на стычку.
– Но полковник видел, как вы совершили убийство, – настаивал Бёрд. – Что вы на это скажете?
Старбак вынул сигару изо рта и плюнул в огонь.
– Полагаю, что это слюноотделение означает отрицание? – весело предположил Бёрд, а потом оглянулся на столпившихся вокруг костра людей. – Кто-нибудь еще видел, как погиб Ридли? – Бёрд подождал ответа, пока от горящих досок поднялся сноп искр. – Ну и?
– Я видел, как в сукиного сына попал снаряд, – прорычал из темноты Траслоу.
– И это Старбак выпустил тот роковой снаряд, сержант? – педантичным тоном поинтересовался Бёрд, и все вокруг рассмеялись над шуткой майора. Фалконер переступил с ноги на ногу, по-прежнему сохраняя молчание.
– Таким образом, я могу заключить, полковник, что вы ошиблись, – продолжал Бёрд, – и что лейтенант Старбак невиновен в убийстве. И также полагаю, что вы захотите поблагодарить его за спасение знамен Легиона, я прав?
Но Фалконер не мог больше вынести унижения от этих людей, которые сражались, пока он прочесывал местность в поисках славы. Он молча отвернулся и увидел, что штабной капитан наблюдает за ним с седла.
– Чего вы хотите? – рявкнул он с горечью.
– Вы приглашены на ужин, полковник, – штабной капитан по понятным причинам нервничал. – Из Ричмонда прибыл президент, сэр, так что генералы будут рады вашей компании.
Фалконер моргнул, пытаясь понять смысл приглашения, затем внезапно понял, что это его шанс на спасение.
– Конечно, – он развернулся и зашагал в сторону, позвав сына. Адам, с трудом поднявшись на ноги, хромал к Старбаку, желая его поприветствовать, но отец потребовал сыновней преданности:
– Адам! Пойдешь со мной.
Адам поколебался, но потом подчинился.
– Да, отец.
Им помогли забраться в седла, и они ускакали, сопровождаемые молчанием. Легионеры Фалконера подкидывали дрова в костры и наблюдали за сверкающими искрами. Ни один из них не проронил ни слова, пока Фалконеры не превратились в пару едва различимых за пламенем костров силуэтов. Почему-то никто не ждал возвращения Вашингтона Фалконера в обозримом будущем.
Бёрд посмотрел на Старбака:
– Полагаю, теперь командую я. Спасибо вам за спасение знамен и, что еще важнее, за мое спасение. Только что мне теперь с вами делать?
– Что хотите, майор.
– Тогда, видимо, мне следует наказать вас за какой-нибудь грех, который, без сомнения, вы сегодня совершили, – Бёрд криво улыбался, – так что поставлю-ка я вас на место капитана Розуэлла Дженкинса и отдам роту сержанта Траслоу. Если только этот сержант Траслоу согласится принять в качестве командира жалкого, излишне образованного безбородого сынка священника из Бостона вроде вас.
– Полагаю, он согласится, – лаконично ответил Траслоу.
– Вот ты и накорми его, сержант, не мне же этим заниматься, – сказал Бёрд и махнул рукой.
Старбак и Траслоу пошли прочь. Когда их уже не могли услышать солдаты, собравшиеся вокруг офицерского костра, сержант сплюнул струю табака.
– Ну и каково это – убивать другого? Помните, вы спрашивали об этом. А я сказал, чтобы вы сами узнали. Так что расскажите, капитан.
Капитан? Старбак заметил это непривычное проявление уважения, но промолчал.
– Это приносит удовлетворение, сержант.
Траслоу кивнул:
– Я видел, как вы грохнули сукина сына, и мне было даже любопытно, за что.
– За это, – Старбак извлек из кармана серебряное кольцо и протянул низкорослому чернобородому Траслоу. – Всего лишь за это, – повторил он и выпустил кольцо, позволив ему упасть в протянутую почерневшую от пороха ладонь. Траслоу тут же сжал руку в кулак. Его Эмили была в раю, и теперь кольцо вернулось к своему законному владельцу.
Траслоу застыл в темноте. Сначала Старбаку показалось, что сержант всхлипнул, но потом он понял, что Траслоу просто откашлялся.
Сержант снова зашагал, молча, сжимая серебряное кольцо так, словно это был талисман на всю оставшуюся жизнь.
Он молчал, пока они не приблизились на несколько ярдов к кострам одиннадцатой роты легкой пехоты, а потом опустил руку на твердое от запекшейся крови плечо Старбака. Когда он заговорил, голос его был непривычно мягок:
– И как она там, капитан?
– Счастлива. На удивление, она счастлива. С ней плохо обходились, но она справилась и теперь счастлива. Она хотела, чтобы я отдал вам кольцо. Забрав его у Ридли.
Траслоу несколько секунд размышлял над ответом, а затем нахмурился:
– Мне следовало давно прибить засранца, да?
– Салли хотела, чтобы это сделал я, – ответил Нат. – Ну я и сделал. С большим удовольствием, – он не удержался от улыбки.
Траслоу молчал очень долго, а потом засунул кольцо в карман.
– Завтра будет дождь, – сказал он. – Я чую его в воздухе. Большинство этих мерзавцев растеряли свои одеяла и подстилки, так что поутру вы должны отпустить нас немного покопаться в мусоре, – он подвел Старбака к огню ротного костра.
– Новый капитан, – коротко представил Старбака Траслоу. – Роберт? У нас еще осталась эта жирная ветчина? Джон? Отломи ломоть того хлеба, который ты припрятал. Пирс? Как насчет виски, что ты нашел? Мы отхлебнем малость. Садитесь, капитан, садитесь.
Старбак сел и начал есть. Это была самая прекрасная еда, которую он когда-либо пробовал, а лучшей компании он и пожелать не мог. В небе над ним сияли звезды, а дым почти развеялся.
В дальнем лесу затявкала лиса и заржала раненая лошадь. Какой-то солдат затянул печальную песню, а потом где-то в темноте грохнула пушка, как финальное эхо этого сражения, во время которого сын священника, забравшийся так далеко от дома, превратился в мятежника.
