Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 106 страниц)
Люди пытались вылить серную кислоту из оплетенных бутылей в чаны, наполовину заполненные железной стружкой, а еще больше народу трудилось у гигантских помп, накачивая водород из этих чанов по прорезиненным полотняным шлангам в огромный желтый шар, медленно раздувающийся над деревьями, принимая форму луковицы.
Шар начали накачивать в темноте, так чтобы он был готов сразу после рассвета, и на заре огромному шару понадобилась команда из тридцати человек, чтобы удерживать его на земле.
Два человека взобрались в прикрепленную к воздушному шару корзину из ивовых прутьев. Одним из них был профессор Лоу, знаменитый аэронавт и воздухоплаватель, благодаря знаниям которого и было сделано это средство передвижения, а другим – генерал Хайнтцельман, собиравшийся подняться в воздух, чтобы наметанным военным глазом осмотреть причиненные пушками разрушения.
Хайнтцельман с нетерпением ожидал этой возможности. Он посмотрит пушки в действии, а потом телеграфирует Макклелану, увидев, как дрогнули ряды мятежников и в панике бегут на запад.
Профессор Лоу проверил телеграфное оборудование, а потом крикнул команде, чтобы отпустили шар. Медленно, как величавая желтая луна, восходящая над лесом, шар начал подниматься.
Полторы тысячи футов кабеля связывали воздушный шар с массивной лебедкой, которая медленно раскручивалась по мере того, как аэронавты поднимались всё выше и выше, к просвету в небе. Обычно вид такого шара вызвал бы шквалистый огонь дальнобойных орудий со стороны мятежников, но в это утро стояла полная тишина.
– Может, они молятся? – весело предположил профессор Лоу.
– А молитвы им понадобятся, – ответил генерал Хайнтцельман, барабаня пальцами по краю корзины. Он поспорил с начальником своего штаба, что оборона мятежников будет сломлена через шесть часов, а не двенадцать.
Корзина раскачивалась и скрипела, но Хайнтцельман решил, что не испытывает неприятных ощущений. Не то что во время большинства морских путешествий, это уж точно.
Когда шар поднялся на восемьсот футов, генерал направил подзорную трубу к западному горизонту, где увидел темное пятно дыма – столицу мятежников. Он даже мог разглядеть шрамы на земле, оставленные от строительства оборонительных сооружений на холмах вокруг города.
– Логово змей, профессор! – провозгласил Хайнтцельман.
– Оно самое, генерал, и очень скоро мы очистим его от гадюк.
Хейнтцельман перевел взгляд вниз, на вражеские ряды, ясно видные под ним. Он почувствовал себя неимоверно могущественным, поскольку ему, словно Богу, был дарована возможность лицезреть все секреты врага.
Он видел их батареи, окопы, ведущие из бомбоубежищ, и палатки, скрытые за земляными валами. Война никогда уже не будет прежней, подумал Хайнтцельман, теперь невозможно нигде спрятаться. Он навел подзорную трубу на одну из крупнейших батарей врага.
Ни одно из орудий янки не откроет огонь, пока Хайнтцельман не будет готов сообщить о том, какой эффект возымеет стрельба, и теперь, по его мнению, этот момент настал.
– Думаю, мы готовы послать сообщение, профессор, – сказал генерал.
– Не так уж много костров полевых кухонь, генерал, – заметил Лоу, кивнув в сторону лагеря мятежников, где среди ободранных землянок виднелась кучка потрепанных палаток.
Там дымили несколько костров, но очень мало, а из торчащих из землянок неподалеку от батарей оловянных труб дым вообще не поднимался. Хайнтцельман уставился на батарею.
На флагштоке развевалось знамя мятежников, но в поле зрения не было канониров. Неужели они ожидали бомбардировку и уже успели укрыться? Он поднял подзорную трубу, чтобы тщательно осмотреть лагерь. Он различил то место, где привязывали лошадей, и оставленные передками пушек следы колес на траве, но ни одного человека.
– Что им сказать? – спросил Лоу. Рука профессора лежала на телеграфном аппарате, связанным с землей по кабелю.
Второй телеграфный аппарат ожидал на земле, чтобы передать сообщенные аэронавтами сведения в штаб генерала Макклелана. Сам генерал еще оставался в постели, довольный тем, что может предоставить всю работу канонирам, не нуждающимся в его присутствии.
Нового Наполеона разбудил адъютант через два часа после рассвета.
– У нас есть отчет с воздушного шара, сэр.
– И? – генералу не очень-то хотелось просыпаться.
– Враг ушел, сэр.
Макклелан уставился на часы, лежащие на ночном столике, а потом потянулся и открыл ставни. Он зажмурился от яркого света и снова повернулся к адъютанту.
– Что вы сказали?
– Окопы врага покинуты, сэр.
Адъютанта звали Луи-Филипп-Альбер д'Орлеан, граф Парижский, он приехал в Америку, вдохновившись примером Лафайета, чтобы помочь вновь объединить страну, и на мгновение решил, что, может, неправильно изъясняется по-английски.
– Мятежники отступили, сэр, – заявил он со всей возможной ясностью. – Окопы пусты, сэр.
– Кто это сказал? – сердито поинтересовался Макклелан.
– Генерал Хайнтцельман из гондолы воздушного шара, сэр, вместе с профессором Лоу.
– Это им приснилось. Приснилось! – генерал не мог вынести подобной глупости. Как это мятежники отступили? Лишь прошлой ночью они огласили небо канонадой!
Всполохи от выстрелов на западном горизонте походили на летнюю грозу, снаряды пронзили воздух линиями небесного огня, а эхо от взрывов прокатывалось над мокрыми полями.
Генерал захлопнул ставни и сделал знак своему адъютанту-аристократу, чтобы тот удалился. Внизу стрекотал телеграфный аппарат, сообщая всё новые сведения от воздухоплавателей, но генерал не желал о них знать. Он хотел поспать еще часок.
– Разбудите меня в восемь, – приказал он. – И велите канонирам открыть огонь!
– Да, сэр, конечно, сэр, – граф Парижский тихо удалился, закрыв за собой дверь, а потом позволил себе вздохнуть, не веря в подобную тупость генерала.
Канониры ждали. Позади них высоко в небе дергался на веревке желтый воздушный шар. Солнце зашло за тучу, и на прорезиненную поверхность шара упали первые капли дождя.
Дюжина иностранных атташе и пара десятков газетчиков ожидали у самой большой батареи северян приказа открыть огонь, но хотя орудия были нацелены, заряжены, а запалы приготовлены, с воздушного шара не поступил приказ начать стрельбу.
Вместо этого со стороны федералистов поскакал вперед небольшой отряд кавалерии. Дюжина всадников рассеялась по окрестностям на случай, если враг выпустит в них снаряд, начиненный картечью или шрапнелью.
Они продвигались очень осторожно, каждые несколько шагов останавливаясь, и офицер осматривал вражеские укрепления в подзорную трубу. Лошади опускали головы, чтобы пощипать роскошную длинную траву, выросшую на никем не потревоженном пространстве, разделявшем две армии. Кавалерия снова тронулась в путь.
То там, то сям на вражеских редутах были заметны часовые, но они не двигались, даже когда в них попадали пули снайперов-северян.
Часовые были сделаны из соломы и охраняли покинутые оборонительные сооружения, потому что ночью генерал Джонстон приказал солдатам генерала Магрудера отступить к Ричмонду. Мятежники ушли тихо, оставив пушки, палатки, костры – всё то, что не могли унести на своих спинах.
Генерал Макклелан, наконец-то проснувшийся и понявший, что произошло, приказал устроить погоню, но в армии северян никто не был готов к подобному развитию событий. Лошади кавалерии паслись, а сами кавалеристы играли в карты, слушая, как дождь барабанит по палаткам. Единственными готовыми к действиям войсками оказалась артиллерия, но их мишени растворились в ночи.
Дождь зарядил сильнее, когда пехота северян захватила покинутые окопы. Кавалеристы наконец-то оседлали лошадей, но детальных приказов о том, как вести преследование, не поступило, поэтому всадники не сдвинулись с места.
Макклелан тем временем составлял депешу в столицу Севера. Как сообщал генерал, Йорктаун пал в результате блестящей демонстрации военного искусства янки.
Он провозгласил, что сто тысяч мятежников с пятистами орудиями были изгнаны из окопов, сделав возможным наступление на вражескую столицу. Он предупредил, что последует еще несколько отчаянных битв, но по крайней мере в этот день Господь улыбнулся Северу.
Солдаты Магрудера, которых никто не преследовал и не побеспокоил, отошли на запад, а новый Наполеон приступил к запоздалому ланчу.
– Мы одержали победу, – сказал он своим адъютантам. – Благодарение Господу всемогущему, мы одержали победу.
Ги Белль давал последние инструкции Старбаку в прихожей приходящего в упадок ричмондского дома. Дождь ручьем тек по сломанному водостоку и лился на крышу крыльца, капал с густой листвы в саду, образовывая лужи на песчаной подъездной аллее, где ожидал старинный экипаж Ги Белля.
В позолоченных осях экипажа отражался тусклый свет мерцающих на столбах фонарей.
– Экипаж доставит вас к вашим дамам, – сказал Ги Белль, кисло поморщившись при последних словах, – но не заставляйте кучера ждать дольше полуночи. К этому времени он должен отвезти вас на встречу с человеком по имени Тайлер. Это проводник, которой переправит вас через линию фронта. Это ваш пропуск на выход из города, – Ги Белль вручил Старбаку знакомый паспорт из коричневой бумаги. – Тайлер же и проведет вас обратно. Если вы вернетесь.
– Я вернусь, сэр.
– Если будет к чему возвращаться. Прислушайтесь! – старик указал на дорогу, проходившую позади высокой обрамленной камнем стены его сада, и Старбак услышал стук колес и копыт.
Движение стало оживленным после того как города достигли известия о сдаче Йорктауна, повергнув весь Ричмонд в беспорядочное бегство.
Те, у кого имелись деньги, нанимали повозки и экипажи, забивали их скарбом и отправлялись в южные округа штата, а те, кто не имел возможности перевезти свои ценности в безопасное место, закапывали их на задних дворах.
Коридоры административных зданий были до потолков забиты коробками с документацией, переправляемой в город Колумбия в Южной Каролине, который должен был стать новой столицей в случае падения Ричмонда, а на вокзале железной дороги Ричмонд-Питерсберг на Бёрд-стрит стоял под парами локомотив с составом бронированных вагонов, готовый эвакуировать золотой запас Конфедерации.
По слухам, даже жена президента готовилась увезти детей от наступавших янки.
– Думаю, так она и поступит – мрачно прокомментировал Ги Белль, когда эти известия достигли Гайд-Хауса. – У этой женщины манеры торговки рыбой.
Теперь, в дождливых сумерках, Ги Белль снабдил Старбака фальшивым письмом, состряпанным этим утром.
Письмо, написанное почерком, имитирующим печатные буквы найденного в номере отеля Уэбстера документа, сообщало о большой концентрации войск мятежников в Ричмонде. Письмо было зашито в водонепроницаемую ткань и спрятано в поясе панталон Старбака.
– Оно у меня, сэр, – сказал Старбак.
– Да пребудет с вами Господь, – отрывисто напутствовал его Ги Белль и отвернулся. Старбак предположил, что, пожалуй, ему не дождаться никаких других прощальных слов, кроме этого короткого благословения, накинул на плечи шинель Оливера Уэнделла Холмса и выбежал в дождь к ожидавшему экипажу. Он не взял с собой оружия.
Он перестал носить саблю после первого же сражения, винтовку оставил Траслоу, а его прекрасный револьвер с рукояткой из слоновой кости, который он забрал у убитого Итана Ридли при Манассасе, украли, пока он пребывал в заключении. Старбак хотел нацепить револьвер, но Ги Белль отговорил его.
– Ваша цель – пробраться через линию фронта и не быть принятым за лазутчика. Идите безоружным, держите руки высоко и врите как хороший адвокат.
– А как врет адвокат?
– Со страстью, мистер Старбак, и самовнушенной верой, хотя и временной, что излагаемые факты – и есть сама правда Господня. Вы должны поверить в ложь, и лучший способ поверить – это убедить себя в том, что ложь – самый краткий путь к добру.
Если говоря правду вы не поможете клиенту, не произносите ее. Высшее благо – спасение жизни клиента, и ложь – слуга его. Ваша ложь служит спасению Конфедерации, и молю Господа, чтобы вы так же сильно желали спасения Конфедерации, как этого желаю я.
Чернокожий кучер Ги Белля восседал на козлах, замотанный в кучу сюртуков, с головой, покрытой холщовым капюшоном.
– Куда, масса? – окликнул его кучер.
– Просто езжай вниз по Маршалл-стрит. Я скажу, где остановиться, – отозвался Старбак, запрыгнув в рванувший вперед внушительных размеров экипаж. Его сиденья были сделаны из потрескавшейся кожи, и конский волос местами торчал наружу. Старбак прикурил сигару от занавешенного фонаря, тускло освещавшего внутреннее убранство экипажа, и раздвинул кожаные шторки.
Экипаж едва двигался, потому что наступление сумерек почти не уменьшило число эвакуирующихся. Старбак дождался, пока они проедут Тринадцатую улицу, и открыв окно, велел кучеру остановиться у виргинского колледжа медицины. Он умышленно остановился на приличном расстоянии от места назначения, чтобы возница не мог донести Ги Беллю, какой именно дом он посетил.
– Просто жди здесь, – приказал он и, спрыгнув на тротуар, пробежал два квартала вниз по Маршалл-стрит, прежде чем свернуть на Двенадцатую улицу. Нужный ему дом находился в конце Клэй-стрит, это был большой особняк, один из самых роскошных в Ричмонде. Старбак замедлил шаг, приблизившись к дому, потому что не знал, как лучше подойти к делу.
Он прекрасно понимал, какую ловушку собирался устроить Ги Белль, но совершенно не желал, чтобы в ней очутился Адам. Если Адам и в самом деле был предателем.
У Старбака не было доказательств, всего лишь подозрение, что отвращение к войне, которым был преисполнен его былой друг, могло легко перейти в предательство, и что дружба Адама с Джеймсом легко могла предоставить средства для претворения этого предательства в жизнь. Если «предательство» и в самом деле было подходящим словом.
Потому что если шпионом был Адам, то он всего лишь оставался верен своей родине, так же как и Старбак оставался верен дружбе. Этой дружбе предстояло пройти испытание на прочность, она даже могла прерваться, пусть так, но Старбак не мог хладнокровно позволить капкану захлопнуться. Он предупредит Адама.
Так что он пересек улицу и взбежал по ступенькам городского особняка Фалконера. Он дернул большую медную ручку звонка и услышал звон колокольчика где-то далеко, в комнатах прислуги. Старбаку довелось жить в этом доме, когда он впервые приехал в Ричмонд и Вашингтон Фалконер был его союзником, а не врагом. Дверь открылась. Полли, одна из горничных, уставилась на промокшую до нитки фигуру на верхней ступеньке.
– Мистер Старбак?
– Здравствуй, Полли. Я надеялся, что мистер Фалконер-младший дома.
– Его здесь нет, масса, – ответила Полли, а когда Старбак собрался войти внутрь, испуганно подняла руку, чтобы остановить его.
– Всё в порядке, Полли, – попытался унять ее опасения Старбак. – Я всего лишь хочу написать записку и оставить ее здесь для мистера Адама.
– Нет, масса, – упрямо покачала головой Полли. – Вас не следует впускать. Приказ мистера Адама.
– Это Адам так сказал? – Старбак поверил бы, если бы запрет исходил от Вашингтона Фалконера, но не от Адама.
– Если вы когда-нибудь придете, вас нужно прогнать. Так велел мистер Адам, – настаивала Полли. – Простите.
– Все в порядке, Полли, – ответил Старбак. Он заглянул через ее плечо и увидел, что картины, украшавшие знаменитую изогнутую лестницу, сняты. На стене прямо перед входом раньше висел прекрасный портрет сестры Адама Анны, а теперь виднелся лишь светлый квадрат обоев. – Полли, ты можешь сказать мне, где мистер Адам? Я всего лишь хочу поговорить с ним. Ничего более.
– Его нет здесь, масса, – Полли пыталась закрыть дверь, но вдруг за ее спиной раздался голос.
– Адаму приказали вернуться в армию, – произнес он. Голос принадлежал женщине, и всмотревшись в темноту коридора, Старбак заметил высокую фигуру, выделявшуюся в дверном проеме гостиной нижнего этажа.
– Весьма обязан вам, мэм, – ответил Старбак. – Он вместе с войсками отца? Или с генералом Джонстоном?
– С генералом Джонстоном.
Собеседница вышла из тени, и Старбак увидел, что это Джулия Гордон, и снял шляпу.
– Кажется, – продолжила Джулия, – с момента сдачи Йорктауна нужна каждая пара рук. Не думаете ли вы, мистер Старбак, что нас победят мстительные северяне?
– Если честно, не знаю, мисс Гордон.
Дождь хлестал по его голове и стекал по щекам.
– И я не знаю. А Адам не пишет, чтобы мне объяснить, так что всё это большая тайна. Почему вы не заходите, а стоите под дождем?
– Потому что мне запретили входить в этот дом, мисс Гордон.
– О, сущий вздор. Впусти его, Полли. Я никому не скажу, если ты сама не проболтаешься.
Полли некоторое время колебалась, но затем, ухмыльнувшись, широко распахнула двери. Старбак переступил порог, обильно орошая водой коврик, защищающий деревянный пол перед входной дверью. Он позволил Полли взять его шинель и шляпу, которые она накинула на стремянку, использовавшуюся для снятия картин со стены.
Из холла вынесли почти всё: прекрасную европейскую мебель, картины, турецкие ковры, даже роскошный позолоченный канделябр, висевший над лестницей на пятидесятифутовой цепи.
– Всё упаковали и отправили в Фалконер, – объяснила Джулия, увидев, как Старбак разглядывает комнату. – Генерал Фалконер посчитал, что его имущество будет в большей безопасности за городом. Должно быть, всё уже действительно безнадежно, как думаете?
– Север перестал набирать солдат, – ответил Старбак, – если это вам о чём-то говорит.
– Несомненно, это указывает на то, что мы проиграли?
Старбак улыбнулся.
– А может, мы еще и не начали сражаться?
Джулии понравилась эта бравада, и она поманила его в освещенную гостиную.
– Зайдем в гостиную, чтобы Полли не было нужды бояться, что вас кто-нибудь увидит и донесет на нее генералу. – Джулия повела его в гостиную на нижнем этаже, освещенную двумя газовыми люстрами на потолке.
Большую часть мебели вынесли, хотя книжные полки были заставлены томами, а рядом с открытыми коробками стоял простой кухонный стол.
Войдя в знакомую ему комнату, Старбак подумал, что странно было услышать, как Вашингтона Фалконера называют генералом, но ведь он им и являлся и по этой же причине стал и более серьезным врагом.
– А разве не все книги представляют ценность?
Джулия пожала плечами.
– Некоторые – прекрасные экземпляры, но большая часть книг довольно обычные. – Она взяла одну наугад. – «Расцвет Голландской республики» Мотли? Едва ли редкое издание, мистер Старбак. Нет, я откладываю только лучшие экземпляры, книги с особенно превосходными иллюстрациями и некоторые другие.
– Вы разбираетесь в книгах? – спросил Старбак.
– Я разбираюсь в книгах получше генерала Фалконера, – ответила Джулия, несколько повеселев. На ней было темно-синее хлопчатобумажное платье со стоячим воротником и кринолином.
Ее руки прикрывала пара белых пыльных льняных нарукавников. Черные волосы были зачесаны наверх и заколоты шпилькой, хотя несколько прядей выбилось, свисая на лоб. Она выглядела на удивление привлекательно, подумал Старбак, почувствовав себя виноватым при этой мысли. Она была невестой Адама.
– Разве вы не переезжаете в безопасное место, мисс Гордон? – спросил её Старбак.
– А куда мы можем поехать? Родственники моей матери живут в Петерсберге, но если падет Ричмонд, то и падение Петерсберга не за горами. Генерал что-то бормотал о приглашении перебраться в Фалконер, но не позаботился о нашей мебели, а катафалки бедного мистера Сэмуорта реквизировали для нужд армии, что значит, наше имущество останется здесь.
А где мебель мамы, там и она сама, так что, кажется, нам придется остаться в Ричмонде и смириться со вторжением янки. Если это случится, – она взглянула на простые часы из белой жести, по-видимому, принесенные из комнат прислуги. – У меня не так много времени, мистер Старбак, очень скоро придет мой отец, чтобы забрать меня домой, но мне хотелось бы извиниться перед вами.
– Передо мной? – удивился Старбак.
Джулия бросила не него серьезный взгляд.
– За тот вечер в госпитале, – пояснила она.
– Сомневаюсь, что вам есть за что извиняться, – ответил Старбак.
– Думаю, есть, – настояла на своем Джулия. – Вы наверняка могли бы подумать, что в миссии помощи бедным привыкли общаться с девицами вроде вашей подруги?
Старбак улыбнулся.
– Салли нельзя назвать бедной.
Джулии понравилось это замечание, она улыбнулась в ответ.
– Но она ваш друг?
– Да.
Джулия повернулась к столу и принялась перебирать книги.
– Нам предписывают во всем подражать Христу, так ведь? Однако той ночью, полагаю, Господь был больше доволен вашим поведением, чем нашим.
– О, нет, – неловко пробормотал Старбак.
– Так мне кажется. Адам запретил мне когда-либо упоминать о том вечере. Запретил мне, мистер Старбак! – этот приказ, без сомнения, её задел. – Адам стыдится того вечера. Видите ли, он боится оскорбить мою мать. Думаю, даже больше, чем оскорбить меня, – она протерла пыль с корешка книги. – Эссе Маккаули? Думаю, нет. Ваша подруга не сильно обиделась?
– Ненадолго.
– «Жизнь Христианина» Бэйнса. Сомневаюсь, что тем вечером мы руководствовались этой книгой. Взгляните, страницы даже не разрезаны, но даже в таком виде она не представляет никакой ценности. Ну кроме духовного наставления, но сомневаюсь, что генерал поблагодарит меня за это, – она кинула книгу обратно на стол. – Ваша подруга не будет оскорблена, если я навещу ее?
Просьба поразила Старбака, но ему удалось скрыть свое удивление.
– Думаю, это доставит ей удовольствие.
– Я осмелилась предложить это и Адаму, но ему определенно не понравилась эта затея. Он заявил, что грязь оставляет пятна, я, без сомнения, благодарна ему за предоставленную информацию, но не могу противиться той мысли, что эта грязь скорее прилипнет к мужчине, чем к женщине. Вы со мной не согласны?
– Полагаю, в этом есть доля правды, – искренне ответил Старбак.
– Мама не одобрит меня, узнав, что я задумала нанести подобный визит, и я могу понять ее неодобрение. Но почему против него так возражает Адам?
– Разве жена Цезаря не должна быть вне подозрений?
Джулия рассмеялась. У нее был живой смех, оживлявший личико и ужаливший Старбака в самое сердце.
– Вы считаете Адама Цезарем? – насмешливо спросила она.
– Думаю, он желает вам добра, – тактично заметил Старбак.
– Вы полагаете, он знает, что для меня лучше? – восстала Джулия. – Уверена, я и сама не знаю, что для меня лучше. Мне хотелось бы стать сестрой милосердия, но мама говорит, что это неподходящее для меня занятие, и Адам с ней согласен, – она бросила книгу на стол, но затем, похоже, пожалела о том ожесточении, с которым это сделала.
– Я не совсем уверена, что Адам и сам знает, что для него лучше, – добавила как бы про себя Джулия, а потом взяла тонкую книгу в темно-красной обложке. – «Мировой судья» Ламбарда. Книге более двухсот лет, ее и правда стоит сохранить. Вы действительно полагаете, мистер Старбак, что Адам знает, что для меня лучше?
Старбак смутно осознавал, что вступает в глубокие и темные воды, которые лучше оставить неизведанными.
– Надеюсь, что да, раз вы собираетесь пожениться.
– А собираемся ли мы пожениться? – ее глаза дерзко засверкали. – Адам желает подождать.
– Пока не закончится война?
Джулия рассмеялась, нарушив странную близость, длившуюся несколько мгновений.
– Так он говорит, и я уверена, что он прав.
Она сдула пыль с книги, всмотрелась в название и отложила ее в одну из открытых коробок. Свет газовых светильников внезапно померк, а потом вновь ярко засиял.
– Они продолжают это делать. Разве это не признак приближающегося конца нашей цивилизации? Если я не ослышалась, вы говорили Полли, что хотели повидаться с Адамом?
– Да. И весьма срочно.
– Хотела бы я вам помочь. Генерал Джонстон потребовал его присутствия, и Адам умчался исполнять приказ. Но где сейчас генерал Джонстон, я сказать не могу, хотя подозреваю, что если вы направитесь прямо на гул пушек, то разыщете его. Могу я передать ему ваше сообщение? Уверена, он скоро вернется в город, а если нет, то я всегда могу отправить ему письмо.
Старбак на мгновение задумался. Он не мог просто отправиться в армию на поиски Адама. Его пропуск годился всего на один выезд из города, и военные полицейские ни за что не позволят ему рыскать в тылу армии в поисках штабного адъютанта. Он собирался оставить здесь записку для Адама, но потом решил, что послание легко могла передать и Джулия.
– Но только не письмо, – попросил он ее.
– Не письмо? – Джулия была заинтригована.
Письмо, понимал Старбак, могли вскрыть и прочитать, а это послание, намекавшее на предательскую переписку, не должно быть прочитано людьми вроде Гиллеспи.
– Когда вы в следующий раз его увидите, – попросил он Джулию, – не могли бы вы передать, что для него будет благоразумней прервать переписку с моей семьей? – он чуть не сказал «с братом», но решил, что нет нужды уточнять. – И если он найдет этот совет загадочным, я объясню ему, как только смогу.
Джулия некоторое время сосредоточено глядела на него.
– Я нахожу его загадочным, – вымолвила она после паузы.
– Боюсь, это должно остаться тайной.
Джулия взяла книгу и взглянула на корешок.
– Адам говорил, что вы были в тюрьме?
– Сегодня меня освободили.
– Невиновный человек.
– Невинен, как младенец.
– Правда? – рассмеялась Джулия, явно не умевшая долго оставаться серьезной.
– В газетах писали, что вы брали взятки. Рада, что это не так.
– Тем не менее, я их брал. Все берут.
Джулия отложила книгу и испытующе взглянула на Старбака.
– Что ж, по крайней мере, вы честны относительно ваших нечестных поступков. Но не в вашей дружбе. Адам говорит, что нам не следует общаться с вами и вашей подругой, а вы просите его не общаться с вашей семьей? Нам всем следует принять обет молчания? И всё же несмотря ни на что я должна поболтать с вашей подругой мисс Ройял. Когда лучше всего ее навестить?
– Думаю, поздним утром.
– А как мне следует к ней обращаться?
– Полагаю, вам лучше спросить мисс Ройял, хотя ее настоящее имя Салли Траслоу.
– Траслоу. Через У? – Джулия записала имя и адрес на Франклин-стрит. Она опять взглянула на часы. – Я должна вас проводить, прежде чем вернется мой отец и расстроится, что я осквернена нечестивым прикосновением. Может, когда-нибудь мы будем иметь удовольствие вновь увидеться?
– Мне бы этого хотелось, мисс Гордон.
В передней Старбак натянул шинель.
– Вы помните сообщение, мисс Гордон? – спросил он.
– Адаму не следует переписываться с вашей семьей.
– Прошу, не говорите это кому-либо еще. И пожалуйста, не записывайте это.
– Я перестала нуждаться в повторных объяснениях еще в детстве, мистер Старбак.
В ответ на этот упрек Старбак улыбнулся.
– Прошу простить меня, мисс Гордон. Я привык общаться с мужчинами, а не женщинами.
С этими словами он оставил ее улыбающейся и вышел в дождь с улыбкой на губах.
Перед его глазами стояло ее лицо, и этот образ был таким сильным, что он чуть не попал под колеса повозки очередного беглеца, вывозящей на восток мебель.
Правящий повозкой чернокожий предупреждающе вскрикнул, а потом взмахнул кнутом над головами непослушных лошадей. Повозка была забита мебелью, наполовину прикрытой брезентом. Старбак шел от одного освещенного светом газовых фонарей клочка мостовой к другому, охваченный чувством внезапной утраты.
Разговаривая с Джулией, он дерзко заявил, что Юг еще и не начинал сражаться, но правда была совсем другой. Война закончена, восстание подавлено, Север торжествует, и Старбак, только что начавший новую жизнь, знал, что придется переменить ее и опять начать всё заново. Он остановился и обернулся, чтобы взглянуть на дом Фалконеров.
Это было, подумал он, прощанием. Тому отрезку его жизни, что начался с дружбы в Йеле, пришел конец в ночь панического поражения, но по крайней мере, ставя точку, Старбак мог себе позволить чувство самоотверженного благородства. Его друг отверг его, он же остался ему верен.
Он доставил Адаму предупреждение, таким образом вытащив его из петли на Кэмп-Ли. Адам выживет, женится и без сомнения преуспеет в жизни.
Старбак отвернулся от дома и пошел к поджидавшему его экипажу Ги Белля. По улицам отдавались эхом крики возниц и стук обитых железом колес.
Внизу, в долине, лязгал и громыхал поезд, его паровой свисток звучал в непрекращающемся дожде траурной мелодией. Рабы и слуги взгромождали дорожные сундуки и саквояжи в вагоны, плакали дети. Где-то на востоке под покровом ночи продвигалась мстительная армия, чтобы востребовать назад город, а Старбак отправился спасать себя.
Он вошел через заднюю дверь и пошел на кухню, где Грейс и Чарити жарили оленину на темной свинцовой плите. Обе рабыни вскрикнули, когда Старбак вошел в дверь, но затем встретили его дружным хором вопросов о том, откуда он появился, и восклицаниями по поводу состояния его одежды и здоровья.
– Вы похудели! – заметила Грейс. – Взгляните на себя!
– Скучал по твоей стряпне, – признался Старбак, а потом наконец-то заявил, что ему необходимо повидаться с мисс Траслоу. – Она занята?
– Занята? Занята мертвецами! – зловеще выговорила Грейс, так ничего больше и не объяснив. Вместо этого она сняла передник, попыталась привести прическу в порядок и поднялась по лестнице. Она вернулась через пять минут и велела Старбаку воспользоваться задней лестницей, ведущей в комнату Салли.
Спальня находилась на третьем этаже и выходила на мокрый заросший сад перед конюшней, где темным прямоугольником темнело окно его прежней комнаты.
Стены спальни покрывали изысканные обои в светло-зеленую полоску, а на кровати лежало зеленое покрывало. В позолоченной вазе на каминной доске стояли засушенные цветы, а на стене висели пейзажи в лакированных рамах. Комната освещалась двумя газовыми светильниками, но на столе имелись свечи, на случай если городское газоснабжение прервется.
Мебель была начищена и отполирована, портьеры чисты, ковры отлично выбиты и проветрены. Все в этой комнате наводило на мысль о твердых американских моральных устоях, чистых и состоятельных, этой комнатой гордилась бы даже мать Старбака. Дверь с щелчком распахнулась, и в комнату ворвалась Салли.
Нат! – она пробежала через всю комнату и обвила руками его шею.
– О Господи! Я так беспокоилась за тебя! – она поцеловала его и слегка коснулась шинели. – Я пыталась тебя найти. Пошла в городскую тюрьму, потом и в тюрьму Лумпкина, просила людей о помощи, но ничего не вышло. Я не могла до тебя добраться. Я хотела, но …
– Всё в порядке. У меня все хорошо, – успокоил он ее. – Я и правда в полном порядке.
– Ты похудел.
– Я наберу вес, – ответил он улыбаясь и мотнул головой в сторону открытой двери, через которую доносился смех с нижнего этажа.
– Они воскрешают мертвеца, – устало выговорила Салли. Она сняла с волос шиньон, бережно положив его на туалетный столик. Без накладных локонов она выглядела моложе.
