Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 106 страниц)
– Он меня не узнал! – прошептала она.
– Да как бы он смог? А теперь, Бога ради, веди себя осторожней. Это религиозные люди, – после этого предупреждения Старбак придал своему лицу строгое и благопристойное выражение. Он помог Салли взойти на тротуар, вежливо отбросил огрызок сигары, а потом повернулся к миссис Гордон и ее дочери.
Адам представил их, и Старбак прикоснулся пальцами в перчатке к протянутым рукам дам. Миссис Гордон была худощавой и сварливой женщиной с длинным носом и глазами, как у голодного орла, но дочь его удивила.
Старбак ожидал увидеть робкую, как мышка, религиозную девушку, застенчивую и благочестивую, но открытый взгляд Джулии Гордон разрушил его представления о ней. У нее были темные волосы и глаза, а лицо выглядело почти вызывающе из-за силы во взгляде.
Старбак подумал, что не назвал бы ее красивой, но несомненно привлекательной. В ее взгляде чувствовался характер, сила и ум, и Старбак, встретившись с ней глазами, позавидовал Адаму.
После того, как ей представили Салли, миссис Гордон немедленно повернулась обратно к Старбаку, желая узнать, как он связан со знаменитым Элиялом Старбаком из Бостона. Он признался, что этот известный аболиционист – его отец.
– Мы с ним знакомы, – неодобрительно произнесла миссис Гордон.
– Правда, мэм? – удивился Старбак, державший в руке свою неопрятную шляпу.
– Гордон, – она имела в виду своего мужа, – миссионер АОРПБ.
– Вот как, мэм, – уважительно отозвался Старбак. Его отец был одним из попечителей Американского общества распространения Писания среди бедных, которое несло свет спасения в самые темные уголки американских городов.
Миссис Гордон оглядела плохенький мундир Старбака.
– Ваш отец врядли доволен тем, что вы носите мундир Конфедерации, мистер Старбак?
– Уверен, что не доволен, мэм.
– Мама судит о вас до того, как узнала все факты, – вмешалась Джулия с легким прикосновением, вызвав у Старбака улыбку, – но вам следует дать шанс вымолить смягчение наказания до того, как она вынесет приговор.
– Это очень долгая история, мэм, – почтительно заявил Старбак, зная, что не осмелится описать обстоятельства своей безнадежной и безответной любви к актрисе, из-за которой ему и пришлось расстаться с Севером, семьей, учебой и собственной респектабельностью.
– Смею предположить, слишком долгая, чтобы рассказывать ее прямо сейчас, – произнесла миссис Гордон голосом, огрубевшим от многолетних попыток вселить в ленивую паству хоть какое-то подобие энтузиазма. – Но всё равно мне приятно видеть вас в роли защитника прав штатов, мистер Старбак. Наше дело правое и благородное. А вы, мисс Ройял? – она повернулась к Салли, – вы из Ричмонда?
– Из округа Гринбрир, мэм, – солгала Салли, назвав округ, находящийся в самом дальней, западной части штата. – Мой отец не захотел, чтобы я оставалась там во время военных действий, и послал меня сюда к родственникам, – она прилагала все усилия, чтобы избавиться от своего грубого деревенского акцента, но кое-что всё равно осталось.
– К тёте на Франклин-стрит, – объяснила она.
– Возможно, вы ее знаете?
Миссис Гордон оценивала качество платья Салли, стоимость ее зонтика и изысканность кружевного воротничка, резко контрастировавших со штопанной и простой одеждой матери и дочери.
Миссис Гордон наверняка также отметила, что Салли пользуется пудрой и румянами – аксессуарами, которые не дозволялись в доме миссис Гордон, но, возможно, невинный вид и молодость Салли смягчили неодобрение миссис Гордон.
– Она серьезно больна, – Салли попыталась избежать дальнейших расспросов о своей воображаемой тетушке.
– В противном случае, уверена, она бы согласилась нанести нам визит, – на упоминание болезни миссис Гордон откликнулась оживленно, как старый вояка, услышавший призыв горна. – И какую церковь посещает ваша тетушка, мисс Ройял?
Старбак понял, что Салли не знает, что придумать в ответ.
– Меня представили мисс Ройял в баптистской церкви на Грейс-стрит, – сказал он, намеренно выбрав одно из самых незначительных религиозных объединений города. Старбак заметил серьезный взгляд Джулии и понял, что слишком сильно пытается произвести на нее впечатление.
– В таком случае уверена, что мы должны быть знакомы с вашей тётей, – настаивала миссис Гордон. – Думаю, мы с мистером Гордоном знакомы со всеми семьями евангелистов Ричмонда. Не так ли, Джулия?
– Уверена, что так, мама.
– Как зовут вашу тётушку, мисс Ройял? – настойчиво поинтересовалась миссис Гордон.
– Мисс Джинни Ричардсон, – ответила Салли, использовав имя совладелицы борделя на Маршалл-стрит.
– Не думаю, что знаю каких-либо Ричардсонов в Виргинии, – нахмурилась миссис Гордон, пытаясь припомнить это имя. – Баптистская церковь на Грейс-стрит, говорите? Мы не баптисты, мисс Ройял, – миссис Гордон сделала это заявление тем же тоном, каким бы заверила Салли, что она не каннибал и не католичка.
– Но, конечно же, мы знаем эту церковь. Возможно, как-нибудь вы захотите послушать проповедь моего мужа? – приглашение было сделано как Старбаку, так и Салли.
– Наверняка, – ответила Салли с энтузиазмом, происходящим от облегчения, что ей не придется больше вдаваться в детали относительно воображаемой тетушки.
– Не хотите ли выпить с нами чаю? – предложила миссис Гордон Салли.
– Приходите в пятницу. По пятницам мы читаем Писание раненым в больнице Чимборасо.
Эта больница была крупнейшим военным госпиталем в Ричмонде.
– С удовольствием, – приветливо и с готовностью отозвалась Салли, словно предложение миссис Гордон должно было оживить ее скучные вечера.
– А что касается вас, мистер Старбак, – добавила миссис Гордон, – нам всегда требуются сильные руки, помогать больным в палатах. Некоторые не могут удержать Писание.
– Конечно, мэм. Это будет честь для меня.
– Адам всё устроит. Никаких кринолинов, мисс Ройял, между койками слишком мало места для всех этих рюшей. А теперь пойдем, Джулия.
Миссис Гордон, всё-таки высказав свое неодобрение одеждой Салли, одарила ее улыбкой, а Старбака кивком, а потом удалилась вдоль по улице. Адам поспешно пообещал оставить Старбаку записку в паспортном бюро, а потом, прикоснувшись к шляпе в качестве прощания с Салли, побежал догонять Гордонов.
Салли засмеялась.
– Я наблюдала за тобой, Нат Старбак. Тебе понравилась эта церковная девчонка, так ведь?
– Чепуха, – фыркнул Старбак, но по правде говоря, он гадал, что же в этой одетой в простое платье Джулии Гордон так его привлекало. Может, то, что дочь миссионера олицетворяла мир благочестия, знаний и невинности, который он навсегда потерял из-за своего вероотступничества?
– По мне, так она выглядит какой-то гимназисткой, – заявила Салли, беря его под руку.
– Возможно, именно это и нужно Адаму, – сказал Старбак.
– Чёрт, вот и нет. Она для него слишком сильная, – язвительно заметила Салли.
– Адам всегда был размазней. Никогда не мог принять решение. И он так меня и не узнал, да?
Старбак улыбнулся довольным ноткам в ее голосе.
– Не узнал.
– Он так странно на меня смотрел, будто думает, что мы должны быть знакомы, но так и не вспомнил, кто я, – Салли сияла.
– Думаешь, они и правда пригласили нас на чай?
– Может, и так, но мы не пойдем.
– Почему это? – спросила Салли, когда они свернули на Франклин-стрит.
– Потому что я провел всю свою чертову жизнь в респектабельных домах евангелистов и теперь пытаюсь от них сбежать.
Салли захохотала.
– Не пойдешь даже ради церковной девчонки? – поддразнила она Старбака. – А я бы хотела пойти.
– Конечно же, ты не пойдешь.
– Нет, пойду. Хочу посмотреть, как эти люди живут и делают все эти правильные вещи. Меня никогда еще не приглашали в респектабельный дом. Или ты меня стыдишься?
Конечно, нет!
Салли остановилась, заставив Старбака посмотреть ей в лицо. В ее глазах стояли слезы.
– Нат Старбак! Тебе стыдно взять меня в приличный дом?
– Нет!
– Потому что я зарабатываю на жизнь, лежа на спине? В этом дело?
Он поцеловал ее руку.
– Я не стыжусь тебя, Салли Траслоу. Я просто думаю, что тебе будет скучно. Это скучный мир. Мир без кринолинов.
– А я хочу его увидеть. Хочу увидеть, как это – быть респектабельной, – заявила она с жалостливым упрямством.
Старбак полагал, что это извращенное желание у нее пройдет, и потому решил, что нет особой нужды ей возражать.
– Конечно, – сказал он, – если они нас пригласят, обещаю, что мы пойдем.
– Меня никуда еще не приглашали, – продолжала Салли, зашагав дальше, по-прежнему со слезами на глазах. – Я хочу, чтобы меня куда-нибудь пригласили. Взять выходной на один вечер.
– Значит, мы пойдем, – успокоил ее Старбак, гадая, что случится, если миссионер узнает, что его жена пригласила на чай шлюху, и эта мысль вызвала у него смех. – Конечно, пойдем, обещаю.
– Так и будет.
Джулия поддразнивала Адама относительно Салли.
– Не слишком ли она безвкусна?
– Несомненно. В самом деле.
– Но ты, похоже, ей очарован?
Прямолинейная натура Адама не позволила ему понять, что Джулия над ним подшучивает, и он вспыхнул.
– Уверяю тебя…
– Адам! – прервала его Джулия. – Я думаю, что мисс Ройял – удивительная красавица. Только мужчина из гранита мог бы ее не заметить.
– Дело не в этом, – признался Адам, – а в том, что у меня такое чувство, будто я ее уже где-то видел.
Он стоял в гостиной маленького дома преподобного Гордона на Бейкер-стрит.
Это была темная комната, наполненная тяжелым запахом мебельного воска. В застекленных книжных шкафах стояли комментарии к библии и истории из жизни миссионеров в языческих странах, а из окна можно было наблюдать благочестивые надгробия кладбища Шокоу.
Дом находился в бедном квартале Ричмонда и поблизости от богадельни, больницы для бедных, работного дома и кладбища.
И преподобный Гордон не мог позволить себе лучшего дома, потому что Американское общество распространения Писания среди бедных требовало, чтобы его миссионеры жили среди паствы, и дабы удостовериться в том, что миссионеры следуют этому правилу, попечители держали их жалование на достойном сожаления уровне.
Все эти попечители были северянами, и именно их скаредность объясняла столь живую поддержку дела Юга со стороны миссис Гордон.
– Я уверен, что знаю мисс Ройял, – нахмурился Адам.
– Но в жизни не смог бы вспомнить ее! – он ужасно досадовал на самого себя.
– Мужчина, который не может вспомнить мисс Ройял, должен быть совершенным сухарем, – сказала Джулия, а потом засмеялась, заметив смущение Адама.
– Дорогой Адам, я знаю, что ты не сухарь. Расскажи о твоем друге Старбаке. Он выглядит занятным.
– Достаточно занятным, чтобы нуждаться в наших молитвах, – и Адам объяснил, насколько мог, что Старбак учился на священника, но потом искушения заставили его бросить семинарию.
Адам не описал природу этих искушений, а Джулия была слишком умна, чтобы расспрашивать. – Он нашел убежище на Юге, – рассказал Адам, и боюсь, что изменились не только его политические предпочтения.
– Ты считаешь его вероотступником? – серьезным тоном спросила Джулия.
– Боюсь, что да.
– В таком случае я определенно помолюсь за него, – заявила Джулия. – Он зашел так далеко, что нам не следует приглашать его на чай?
– Надеюсь, что нет, – нахмурился Адам.
– Так пригласить его или нет?
Адам не был полностью уверен, но потом вспомнил, что его друг посещал молитвенные чтения в Лисберге, и решил, что Старбак, должно быть, сохранил достаточно респектабельности, чтобы заслужить приглашение от семьи миссионера.
– Полагаю, да, – со всей серьезностью ответил он.
– Тогда напиши ему и пригласи их обоих в эту пятницу. У меня такое чувство, что мисс Ройял нуждается в друге. Что ж, ты останешься на ланч? Боюсь, будет только жидкий суп, но ты всегда желанный гость. Отцу будет приятно, если ты останешься.
– У меня дела. Но благодарю.
Адам отправился обратно в город. Он никак не мог отделаться от мыслей о личности мисс Ройял, но чем больше об этом думал, тем загадочней она становилась. Наконец, когда он уже поднимался на лестнице военного департамента, ему удалось выкинуть эту загадку из головы.
Его обязанности предполагали, что Адам должен проводить в Ричмонде пару дней в неделю, откуда он информировал генерала Джонстона о точке зрения политиков и сплетнях профессионального сообщества. Он также связывал Джонстона со штабом департамента снабжения Конфедерации, который реквизировал продовольствие и указывал, куда его направить.
Именно эти обязанности предоставляли Адаму точные сведения о том, где расположены бригады и батальоны, и эти сведения он со всеми предосторожностями передавал Тимоти Уэбстеру.
Адам предполагал, что два его предыдущих письма давным-давно переданы в штаб Макклелана, и часто недоумевал, почему войска северян ждут так долго, чтобы воспользоваться слабой обороной полуострова.
Север наводнил войсками Форт Монро, и им противостояла лишь горстка мятежников, но янки так и не сделали попытки ее уничтожить.
Временами Адам сомневался, что Уэбстер передал его письма, а потом его охватывал ужас при мысли о том, что Уэбстера могли тайно арестовать, и Адам сохранял присутствие духа, лишь напомнив себе, что Уэбстер не знал и, вероятно, не мог раскрыть личность своего загадочного корреспондента.
Теперь Адам расположился в своем кабинете и писал ежедневный отчет Джонстону. Это был скучный документ о числе солдат, покинувших палаты для тяжелых больных в ричмондском госпитале, и о новых поступлениях в арсеналы и на склады столицы.
Он закончил выжимкой из последних разведданных, где говорилось, что генерал-майор Макклелан по-прежнему находится в Александрии, а войска в Форте Монро не выказывают никаких признаков готовящегося наступления. К этому он присовокупил последние выпуски газет, собрав один большой пакет, который курьер отвезет в Калпепер.
Он отправил пакет вниз и открыл письмо от отца, которое ждало его на столе. В этом письме, как предполагал Адам, содержалась очередная просьба покинуть штаб Джонстона и присоединиться к бригаде Фалконера.
«Думаю, тебе следует принять командование Легионом вместо Дятла», – писал Вашингтон Фалконер, – «или, если хочешь, можешь стать главой моего штаба. Свинерд – та еще штучка, наверняка он покажет свои лучшие качества в сражении, но до этого момента топит себя в бутылке. Мне нужна твоя помощь».
Адам скомкал письмо, подошел к окну и уставился на холм, где вечернее солнце играло на прекрасных белых колоннах Капитолия. Внезапно дверь его кабинета резко открылась, и он обернулся.
– Вам следовало добавить к отчету кой-какие новости, Фалконер, – обратился к нему офицер в мундире не по форме. Адаму пришлось скрыть охватившее его возбуждение.
– Они выдвинулись из Форта Монро? – спросил он.
– Боже ты мой, нет. Чертовы янки пустили там корни. Может, они и не собираются двигаться! Хотите кофе? Настоящий, привез из Ливерпуля один прорвавший блокаду капитан.
– Пожалуй.
Офицер, капитан Мередит из сигнального департамента, выкрикнул приказ принести кофе, а потом вошел в кабинет.
– Янки просто идиоты, Фалконер! Тупые, как пробки! Придурки!
– И что они сделали?
– Просто недоумки! Пустоголовые олухи! – Мередит сел на вращающееся кресло Адама и водрузил ноги в грязных сапогах на обитый кожей стол. Он закурил и бросил спичку в плевательницу.
– Они ни черта не соображают, болваны, просто дубы. Короче говоря, северяне. Вы знаете, кто такой Аллен Пинкертон?
– Конечно, знаю.
– Ну так слушайте, я вас повеселю. Сюда! – последнее слова относилось к ординарцу, вошедшему в комнату с двумя кружками кофе. Мередит подождал, пока ординарец уйдет, и продолжил рассказ.
– Похоже, Пинкертон решил послать кой-каких секретных агентов шпионить за нами. Их прислали, чтобы выведать наши самые потаенные желания и величайшие секреты, и кого же он отправил? Каких-нибудь ребят, тайно вынырнувших из темноты? Нет, двух придурков, которых не далее как полгода назад наняли в качестве бандитов, чтобы выкинуть из Вашингтона сочувствующих южанам. И представьте себе, один из тех, кого выпихнули из Вашингтона, наткнулся на них на Брод-стрит. «Здравствуйте, – говорит он, – я знаю этих двоих красавцев. Вы ведь Скалли и Льюис!» Наши герои это отрицают, но у придурков при себе бумаги с настоящими именами. Прайс Льюис и Джон Скалли, собственной персоной! Каким же идиотом нужно быть! И теперь два лучших шпиона Севера закованы в железо в тюрьме Хенрико. Ну разве это не восхитительно?
– Уж точно глупо, – согласился Адам.
Его сердце внезапно заколотилось от всколыхнувшегося страха. Скалли и Льюис? Не скрывался ли под одним из этих имен Уэбстер? Может, прямо сейчас из одного из них выбили правду?
Ходили чудовищные слухи о наказаниях, ожидающих предателей в тайных камерах тюрем Конфедерации, и Адам чуть не взвыл, когда у него засосало под ложечкой от очередного приступа страха.
Он заставил себя выглядеть спокойным и сделать глоток горячего кофе, напомнив себе, что не подписал ни одно из тех двух длинных писем, что послал Уэбстеру, и в обоих предпринял меры, чтобы изменить свой почерк. Но несмотря на это, он ощутил, как петля сжимается у него на шее.
– Полагаю, их повесят? – спросил он как бы невзначай.
– Эти сволочи точно заслужили веревку, но Льюис – англичанин, а Скалли – чертов ирландец, а добрая воля Лондона нам нужна больше, чем удовольствие наблюдать за двумя подданными королевы, болтающимися на конце веревки, – похоже, Мередита возмущала эта снисходительность.
– Из ублюдков даже дурь не выбьешь, потому что они подданные Британии, и они это знают, вот почему ни в чем и не признаются.
– Может, им и не в чем признаваться? – с легкостью предположил Адам.
– Конечно же есть. Уж я бы выбил из них правду, – мрачно заявил Мередит.
– Я не буду беспокоить Джонстона этими новостями, – сказал Адам. – Подожду, пока они не заговорят.
– Просто подумал, что вам будет интересно узнать, – заметил Мередит. Он ощущал, что ответ Адама какой-то расплывчатый, но майор Фалконер имел в штабе репутацию странного типа.
– Как насчет поездки в Скримерсвиль сегодня вечером? – поинтересовался Мередит. Скримерсвиль был мрачным кварталом Ричмонда, где находились самые ужасные городские бордели, игральные дома и питейные заведения.
Выпивка официально была в Ричмонде запрещена в попытке снизить уровень преступности, но патрули военной полиции не смели сунуться в Скримерсвиль, чтобы защитить закон, как и не пытались конфисковать шампанское из домов богачей.
– У меня другая встреча, – сухо отказался Адам.
– Очередное молитвенное чтение? – шутливо предположил Мередит.
– Именно.
– Помолитесь и за меня, Фалконер. Сегодня вечером мне понадобятся молитвы.
Мередит сбросил сапоги со стола.
– Пейте кофе, не торопитесь. Отнесите кружку нам обратно, когда закончите.
– Конечно. Благодарю.
Адам пил кофе и смотрел, как удлиняются тени на площади Капитолия. Клерки носились с пачками документов из правительственных кабинетов в здание Капитолия, а военный патруль с примкнутыми штыками медленно вышагивал по Девятой улице мимо колокольни, с которой звонили в случае пожара или других происшествий.
Два ребенка гуляли, взявшись за руки, в сопровождении раба, направляясь вверх по холму к статуе Джорджа Вашингтона. Адам подумал, что еще два года назад город выглядел таким же по-домашнему дружелюбным, как и Семь Источников, их семейное поместье а округе Фалконер, но теперь от него несло опасностью и интригами.
Адам поежился, думая о двери в бездну, которая разверзается под его ногами, о заглатывающей его пустоте, о жесткой веревке, затягивающейся вокруг шеи, но потом сказал себе, что беспокоиться не о чем, потому что Джеймс Старбак дал слово не выдавать его имя, а Джеймс был христианином и джентльменом, так что вероятность, что Адама выведут на чистую воду, была совершенно ничтожной.
Арест Скалли и Льюиса, кем бы они ни были, Адама не касается. И успокоившись, он сел за стол, положил перед собой лист бумаги и написал приглашение капитану Старбаку и мисс Виктории Ройял прийти на чай в дом преподобного Гордона в пятницу.
Глава шестаяДжон Скалли и Прайс Льюис ни в чем не сознались, даже когда в их одежде обнаружили вшитые документы, изобличившие бы и святого. У англичанина Льюиса нашли карту Ричмонда, на которой был набросан план новых оборонительных укреплений, сооружаемых генералом Ли, с заштрихованными отметками в местах предполагаемых редутов и штерншанцeв[44]44
Штерншанц (от нем. Stern – звезда и schcanze – вал, шанец) – бастионная система укреплений, представляющая собой земляной вал (куртину) с бастионами и равелинами, часто дополняющийся рвом (с водой или сухим). При взгляде сверху бастионная система имеет звездообразную форму.
[Закрыть].
Приложенная к набросанной карте пояснительная записка требовала подтвердить предположения и оценить состояние артиллерии, задействованной в новых укреплениях. Джон Скалли, низкорослый ирландец, имел при себе незапечатанное письмо, адресованное почетному секретарю Общества снабжения армии Конфедерации библиями и подписанное майором армии США Джеймсом Старбаком, обращавшимся в письме к неизвестному адресату как к брату во Христе.
Письмо гласило, что приложенным директивам можно верить, а эти директивы требовали полного и текущего перечня войск Конфедерации под командованием генерала Магрудера и особо тщательного доклада о количестве войск, находящихся в городах, гарнизонах и фортах между Ричмондом и Йорктауном.
Поставленный перед фактом обнаружения зашитым в подкладке его куртки письма, Джон Скалли клялся, что купил эти вещи у маркитанта за городом и понятия не имел, что это письмо означало. Он улыбнулся, ведущему допрос майору:
– Мне жаль майор, очень жаль. Я помог бы вам, если б это только было в моих силах.
– К черту твою помощь.
Майор Александер был высоким плотным мужчиной с кустистыми бакенбардами и выражением постоянного возмущения на лице.
– Если не заговоришь, – припугнул он Скалли, – мы тебя повесим.
– Вы этого не сделаете, майор, – возразил Скалли, – учитывая, что я гражданин Великобритании.
– К черту Британию.
– Обычно я бы с вами согласился, да, согласился бы, но в данную минуту, майор, я всего лишь ирландец, который на коленях благодарит Бога за то, что тот сделал его британцем, – Скалли ангельски улыбался.
– Твое британское подданство тебя не защитит. Тебя повесят! – угрожал Александер, но Скалли всё равно не заговорил. На следующий день пришли известия о прорыве янки линий обороны у Форта Монро.
На полуостров прибыл генерал Макклелан, и теперь вся Виргиния знала, откуда грянет гром небесный. Грозная армия продвигалась к слабым укреплениям, протянувшимся от Йорктауна до острова Малберри.
– Еще месяц, – заверял Прайс Льюис Джона Скалли, – и нас спасут. Мы станем героями.
– Если до этого нас не повесят, – ответил Джон Скалли, перекрестившись.
– Не повесят. Они не посмеют.
– Не слишком в этом уверен, – Скалли утрачивал свою решимость.
– Они не посмеют! – настаивал на своем Прайс Льюис. Но на следующий же день в тюрьме был созван армейский трибунал, на который представили карту ричмондских укреплений и письмо, адресованное почетному секретарю Общества снабжения армии Конфедерации библиями.
Улики перевесили все сомнения, которые трибунал испытывал из-за подданства пленников, и менее чем через час после начала заседания суда председатель приговорил узников к смерти. Скалли неожиданно задрожал от страха, а высокий англичанин просто презрительно усмехнулся судьям.
– Вы не посмеете это сделать.
– Увести их! – подполковник, председательствовавший на трибунале, ударил по столу рукой. – Вас подвесят, как собак!
Скалли вдруг почувствовал совсем рядом взмахи крыльев ангела смерти.
– Мне нужен священник! – обратился он к майору Александеру – Ради Бога, майор, приведите мне священника!
– Заткнись, Скалли! – прикрикнул на него Прайс Льюис. Англичанина быстро увели по коридору в камеру, а Джона Скалли поместили в другую комнату, куда майор Александер принес ему бутылку дешевого виски.
– Так не положено, Джон. Но я подумал, это скрасит тебе последние часы.
– Вы не посмеете! Вы не можете нас повесить!
– Послушай! – прервал его Александер, и в тишине Скалли мог различить стук молотков. – Виселицу достроят к утру, Джон, – тихо произнес Александер.
– Нет, майор, пожалуйста.
– Его зовут Линч, – продолжал Александер. – Это должно тебя порадовать, Джон.
– Порадовать меня? – поразился Скалли.
– Разве тебя не обрадует, что тебя повесит другой ирландец? Кстати, старик Линч отнюдь не мастер своего дела. Он слегка намудрил с последними двумя. Один черномазый помирал минут двадцать, и зрелище было не из приятных.
Боже мой, совсем не из приятных. Он дергался и обмочился, а при дыхании издавал такой звук, словно наждаком глотку царапало. Ужас, – покачал головой Александер.
Джон Скалли перекрестился, а потом закрыл глаза и молил Бога придать ему сил. Он будет сильным и не предаст доверия Пинкертона.
– Священник – вот всё, что мне нужно, – настаивал он.
– Если ты заговоришь, Джон, завтра утром тебя не повесят, – искушал его Александер.
– Мне нечего сказать майор, я буду говорить только со священником, – храбро держался своего Скалли.
В ту ночь в новую камеру Джона Скалли пришёл очень старый священник. Впрочем, он сохранил отличную шевелюру, и его длинные белые волосы ниспадали ниже воротника сутаны.
У него было смуглое лицо, словно он провёл всю жизнь, миссионерствуя в тропиках. Лицо аскета, доброе, не лишенное проблесков абстрактного интеллекта, наводивших на мысль, что помыслы его уже давно перешли в высший и лучший из миров. Он примостился на кровати Скалли и извлек из чемодана потертую мантию.
Поцеловав вышитую узорами полоску материи, он надел ее на свои худые плечи и перекрестил пленного.
– Мое имя отец Малруни, – представился он, – я из Голуэя. Мне сказали, ты хочешь исповедаться, сын мой?
Скалли встал на колени.
– Простите меня, отец, ибо я согрешил, – он перекрестился.
– Продолжай, сын мой, – у отца Малруни был глубокий ясный голос, как у человека, проповедующего грустные вещи в больших залах. – Продолжай, – тихо и утешающе повторил Малруни своим чудным низким голосом.
– Должно быть, лет десять прошло с момента моей последней исповеди, – начал Скалли, и затем его прорвало, он выплеснул весь список своих прегрешений.
Отец Малруни, слушая, закрыл глаза, единственным признаком того, что он не спит, было легкое постукивание одного из его длинных, костлявых пальцев по изящному распятию из слоновой кости на простой железной цепи, висящему на его шее.
Пару раз он кивнул, пока Скалли перечислял свои презренные грехи: падшие девицы, с которыми он предавался пороку, данные им клятвы, украденные безделушки, ложь, пренебрежение церковными службами.
– Моя мать всегда говорила, что я плохо кончу, да, именно так и говорила, – ирландец почти рыдал, закончив свою речь.
– Успокойся, сын мой, успокойся, – голос священника был сухим и тихим, но в то же время успокаивал. – Ты раскаиваешься в своих грехах, сын мой?
– Да отец, о Господи, да, – Скалли принялся рыдать. Он подался вперед, положив голову на руки, которые, в свою очередь, покоились на коленях у священника.
На лице отца Малруни не отразилось никакой реакции на ужас и раскаяние Скалли; он слегка поглаживал своими длинными пальцами голову ирландца и осматривал белую камеру с фонарем и зловещим решетчатым окном.
По лицу Скалли бежали слезы, образовав мокрое пятно на выцветшей и потертой сутане Малруни.
– Я не заслуживаю смерти, отец, – сказал Малруни.
– Так почему же они собираются повесить тебя, сын мой? – спросил Малруни и продолжил гладить короткие черные волосы Скалли.
– Что ты совершил, сын мой? – спросил священник своим печальным добрым голосом, и Скалли рассказал, как Аллен Пинкертон попросил Льюиса и Скалли отправиться на юг, на розыски пропавшего агента, лучшего агента северян, и как Пинкертон убедил их, что являясь британскими подданными, они будут ограждены от всех обвинений мятежников, и тем не менее, несмотря на эти заверения, их приговорили к повешению военным трибуналом.
– Конечно же, ты не заслуживаешь смерти, сын мой, – с возмущением в голосе произнес Малруни. – Всё, что ты совершил, было лишь попыткой помочь друзьям. Разве не так? – его пальцы унимали страхи Скалли.
– А ты смог найти своего друга? – ирландский акцент отца Малруни усилился во время исповеди.
– Да, отец, причиной его исчезновения оказалась болезнь. Он скверно себя чувствует, действительно скверно. У него обострился ревматизм. Он должен был жить в отеле «Баллард Хаус», но переехал, и нам понадобилось дня два, чтобы его разыскать, но бедняга теперь в отеле «Монументаль», и одна из женщин Пинкертона там за ним присматривает.
Малруни успокаивал Скалли, который ужасно коверкал слова.
– Бедняга, – сказал Малруни. – Так говоришь, он болен?
– Едва передвигается. Ужасно болен, просто ужасно.
– Назови мне его имя, сын мой, чтобы я мог за него помолиться, – мягко вымолвил Малруни, но потом священник уловил колебание Скалли и с легкой укоризной похлопал пальцами.
– Это исповедь сын мой, а тайны исповеди уходят в могилу вместе с священником. Всё, что ты здесь скажешь, сын мой, останется в тайне между нами и всемогущим Господом. Так назови мне имя, чтобы я мог помолиться за беднягу.
– Уэбстер, отец, Тимоти Уэбстер. Он всегда был настоящим разведчиком, не то что мы. Мы с Прайсом всего лишь оказали услугу Пинкертону, поехав на его поиски! Вот Уэбстер – настоящий разведчик. Он лучший из здешних агентов!
– Я помолюсь за него, – сказал Малруни. – А женщина, которая присматривает за беднягой, как ее зовут, сын мой?
– Хетти, отец, Хетти Лоутон.
– Я помолюсь и за нее, – ответил Малруни. – А майор, здесь в тюрьме, как его зовут? Александер? Он сказал, что вы везли с собой письмо?
– Мы должны были всего лишь доставить письмо, если бы не смогли найти Уэбстера, отец, – объяснил Скалли, описав доску объявлений в вестибюле церкви Святого Павла, где письмо следовало спрятать под идущей крест-накрест лентой. – Что же плохого, отец, в доставке письма в церковь?
– Абсолютно ничего, сын мой, абсолютно, – согласился Малруни, заверив испуганного заключенного, что это была хорошая исповедь.
Он мягко поднял голову Скалли, велев ирландцу искренне покаяться и четырежды прочитать Аве Марию, затем отпустил ему грехи на торжественной латыни, после этого пообещав добиться у властей Конфедерации помилования для Скалли..
– Но ты знаешь сын мой, как редко прислушиваются они к нам, католикам. Или к ирландцам. Эти южане такие же мерзавцы, как англичане, вот они кто. Совсем нас не любят.
– Но вы попытаетесь? – Скалли с отчаянием заглядывал в добрые глаза священника.
– Я постараюсь, сын мой, – ответил Малруни, а потом благословил и осенил Скалли крестным знамением.
Отец Малруни медленно вернулся в управление тюрьмы, где майор Александер ожидал его вместе с худым очкастым лейтенантом.
Ни один из офицеров не проронил ни слова, пока отец Малруни снимал с себя мантию и стягивал через голову сутану, оставшись в стареньком, но отлично скроенном темном костюме.
