Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 72 (всего у книги 106 страниц)
Взошедшая луна выбелила пыль, покрывавшую винтовки Легиона и прилипшую к коже солдат. Никто не пел, никто не разговаривал, они просто шли и шли, милю за проклятой милей под ущербной луной. Далеко в ночи, там, где коптили небо над северными округами Виргинии полевые костры янки, показалось огромное красное зарево, и Старбак, пытаясь быть начеку, понял, что армия Джексона оказалась уже к северу от этого сияния и, значит, зашла врагу с фланга, и в первый раз за все время он засомневался, что они и правда собираются повернуть на запад, в долину Шенандоа. Возможно, подумал он, вместо этого они повернут на восток, чтобы как острый кинжал полоснуть врага с тыла.
– Сюда! Сюда! Никаких костров! – прервал размышления Старбака чей-то голос, и он увидел всадника, машущего в сторону чернеющего в ночи луга. – Отдохните немного, – всадник был, очевидно, штабным офицером. – Выступаем на заре. Никаких костров! У подножия холма есть ручей, можно напиться. Никаких костров!
Старбак принял приказы и встал на краю луга, чтобы понаблюдать, как мимо ковыляет Легион.
– Молодцы! – похвалил он каждую роту. – Молодцы.
Люди едва осознавали его присутствие, просто хромали к лежащему на вершине небольшого холма лугу. Мокси держался позади своей роты, так что он мог сделать вид, что не замечает Старбака.
Рота Траслоу прошла последней.
– Есть отставшие? – спросил Старбак.
– Ни одного, о котором вам нужно было бы беспокоиться.
Старбак направился к лугу вместе с Траслоу.
– Кошмарный переход, – устало выдавил он.
– А завтра, возможно, мы его повторим, – ответил Траслоу. – Хотите, чтобы я выставил часовых?
Старбак почувствовал искушение согласиться, но он знал, что солдаты восьмой роты подумают, будто он выбрал их, потому что это его бывшая рота, поэтому специально остановил выбор на первой роте.. Майор Медликотт слишком устал, чтобы возмущаться.
Старбак похромал вокруг лагеря. Он хотел убедиться, что у них есть питьевая вода, но большинство уже погрузилось в сон. Они просто упали на траву и закрыли глаза, лежа, словно мертвецы, собранные похоронной командой после сражения. Несколько человек отправились к ручью, чтобы наполнить фляжки, некоторые закурили, некоторые грызли галеты, но основная часть солдат просто распласталась под лунным светом.
Старбак остался бодрствовать вместе с караулом. На юге сияла луна, а по дороге тащились другие солдаты, полк за полком поворачивал в поля, чтобы устроить короткий привал. Войска еще подходили, когда Старбак разбудил Медликотта, чтобы тот заступил в караул, и по-прежнему проходили, когда Нат улегся спать. Ему снился поход, боль, выжженный солнцем день, проведенный тащась по твердой как камень дороге на север, истекая потом, но не к шлюхам на белых простынях в разжиревшем городе, а в сражение.
В то утро, когда армия Джексона шла на запад, майор Гэллоуэй получил приказ прибыть в распоряжение генерала Макдауэлла, чьи войска сформировали правый фланг армии Поупа. Странные и тревожные сведения пришли с западного фланга. Один из штабных офицеров генерала Бэнкса разведывал вражеские позиции с холма к северу от Раппаханнок и заметил далекую колонну пехоты и артиллерии, марширующую по берегу реки на запад.
Дорога, по которой следовали мятежники, змеилась вверх и вниз по холмистой местности, так что штабной офицер мог разглядеть лишь отдельные части колонны, но он оценил размер подразделений, пересчитав флаги, и отрапортовал, что силы мятежников, должно быть, состоят по меньшей мере из двадцати тысяч человек. Колонна постепенно растаяла в жарком мареве, висевшем над дальними полями и лесами.
Генерал Бэнкс направил доклад генералу Макдауэллу, который, в свою очередь, переслал его генералу Поупу, добавив, что колонна, вероятно, собирается пересечь Голубой хребет и пройти на север по долине Шенандоа. Возможно, предположил Макдауэлл, силы мятежников планируют атаковать федеральный гарнизон в Харперс-Ферри, а потом пересечь реку и угрожать Вашингтону?
Поуп приложил этот доклад ко всем прочим тревожным свидетельствам активности мятежников. Кавалерия Джеба Стюарта напала на один из находящихся на передовой складов продовольствия на станции Катлетт. Целый рой всадников-южан вылетел из ночи, как дьяволы ада, и хотя налет причинил не слишком много реального ущерба, все были обеспокоены. Появились и другие сообщения об активности мятежников на восточном фланге Поупа близ Фредериксберга, а некоторые наблюдатели видели явные признаки того, что мятежники планируют высадку через реку Раппаханнок.
Генерал Поуп чувствовал себя жонглером, которому всучили слишком много предметов, и потому посылал в Военный департамент поток требовательных телеграмм, настаивая, что ему необходимо знать, когда к его силам присоединится армия Макклелана, а потом надиктовал несколько приказов, нацеленных на то, чтобы отразить сразу все угрозы. Войска Союза направлялись то туда, то сюда под жарким солнцем, и никто не знал, что они делают, или где находится враг.
Определить расположение врага было задачей кавалерии, и потому майору Гэллоуэю приказали прибыть в распоряжение генерала Макдауэлла, который, в свою очередь, велел ему направить своих людей в ту полосу пустынной земли, что лежала между армией северян и Голубым хребтом. Именно в эти туманные земли маршировала загадочная вражеская колонна, и Макдауэлл хотел, чтобы Гэллоуэй ее нашел, но как только майор был готов выехать, из штаба генерала Поупа пришел другой приказ. Похоже, отряд кавалерии мятежников недавно пересек брод Келли, и Гэллоуэю приказали разузнать, куда движется враг.
Майор потребовал предоставить карту. Ему понадобилось немало времени, чтобы обнаружить брод Келли. Он почему-то ожидал, что брод будет находиться рядом с Уоррентоном, где стояли войска Макдауэлла, но нашел его в пятидесяти милях от восточного фланга армии. Он запротестовал от глупости приказов, согласно которым один кавалерийский полк должен был находиться в двух местах одновременно, но ему объяснили, что основная часть кавалерии либо была обездвижена недостатком фуража, либо имела другие задания. Гэллоуэй уставился на карту.
– Какая задача важнее? – спросил он.
Полковник, штабной офицер Поупа, почесал бороду.
– Полагаю, если Джонни перебираются через брод Келли, то они планируют отрезать нас от ребят Макклелана, – он провел пожелтевшим от никотина пальцем от брода вверх, чтобы показать, как силы мятежников могут отрезать людей Поупа у реки Акиа-Крик, где должна высадиться армия Макклелана. – Тогда они нас разделят. Это плохо. В самом деле плохо.
– А та, другая колонна? – спросил Гэллоуэй, кивнув в сторону западной части карты.
Полковник раздавил пожелтевшим от никотина ногтем вошь. По правде говоря, он и понятия не имел, какая опасность больше, но и не хотел консультироваться со своим начальником, который и так уже был в ярости из-за постоянного потока противоречивых разведданных, спутавшего все его тщательно выстроенные планы.
– Думаю, – рискнул полковник, – хотя, заметьте, это лишь догадка, что отступники предприняли отвлекающий маневр.
Возможно, они хотят, чтобы мы ослабили себя, послав людей в долину Шенандоа. Но войну в Шенандоа не выиграть, ее можно выиграть только здесь, на берегах реки, – он похлопал по карте в том месте, где сплетение рек пересекалось несколькими дорогами, связывающими Ричмонд с Вашингтоном. – Но с другой стороны, майор... – полковник был слишком осторожен и не закончил суждение, – мы точно хотим знать, чёрт побери, что делают эти двадцать тысяч Джонни. И все говорят, что ваши ребята – лучшие для подобного задания. Говорят, вы можете пробраться в тыл врага, верно?
Итак, у Гэллоуэя не осталось другого выбора кроме как разделить свои небольшие силы. Если угроза у брода Келли представляла бо̀льшую опасность, то справедливо было послать туда два отряда, и Гэллоуэй решил отправиться туда сам вместе с отрядом Адама, а Билли Блайз со своими людьми разведает загадочную колонну на западе.
– Не вступай в драку, Билли, – предупредил Блайза Гэллоуэй. – Просто разузнай, куда, чёрт подери, они направляются, а потом доложи об этом Макдауэллу.
Похоже, Блайз обрадовался этому приказу. Его лошади устали и проголодались, но ему не пришлось ехать с Гэллоуэем, и оказавшись в седле, его люди медленно тронулись в путь. Они направились в пустынную местность, поджариваемую пылающим как топка солнцем. Блайз отвел отряд на несколько миль к западу от последних застав северян и остановился на вершине небольшого холма, чтобы оглядеть пустой пейзаж.
– Какого чёрта мы здесь делаем, Билли? – обратился к нему сержант Келли.
– Толчем воду в ступе, Сет. Просто толчем воду в нашей новой ступе.
Сержант Келли с отвращением сплюнул.
– А что если откуда ни возьмись появится враг? Чёрт, Билли, наши лошади не кормлены как следует уже три дня и вообще не отдыхали. Ты что думаешь, мы сможем сбежать от ребят Джеба Стюарта на этих клячах?
Остальные одобрительно загудели.
Блайз махнул рукой в сторону безмятежного и покрытого жарким маревом пейзажа.
– Какой еще враг, сержант? Вы видите врага?
Келли нахмурился. На севере виднелось пятно пыли, но так далеко за Раппаханнок, что ее наверняка подняли войска северян, а на западе, где, предположительно, скрылась загадочная колонна, не было ничего, кроме лесов, залитых солнцем полей и невысоких холмов.
– Так что мы здесь делаем? – снова спросил сержант.
Блайз улыбнулся.
– Я же сказал, Сет, толчем воду в ступе. Так какого дьявола не предпринять что-нибудь более полезное? Например, как следует накормить лошадей, – он дернул поводья, направив лошадь к югу. – Кажется, я припоминаю неподалеку ферму. Гнездо гадюк-мятежников, но там был фураж и, может, ее еще не сожгли к чертовой матери, так что полагаю, у нас с вами остались там незаконченные дела.
Келли ухмыльнулся.
– Ты про ту женщину с детьми, Ротуэлл?
– Ненавижу детей, – заявил Блайз. – Особенно мелких. Другое дело их матери, – улыбнулся Блайз. – Ах, до чего ж мне нравятся зрелые молодые матери.
В двадцати милях в востоку майор Гэллоуэй обнаружил брод Келли, охраняемый на южном берегу сильным гарнизоном мятежников. Южане дали безуспешный залп по всадникам Гэллоуэя, пока они исследовали северный берег реки, не обнаружив ни следов копыт, ни каких-либо других свидетельств, что мятежники переправились через реку. Местное чернокожее население, всегда являвшееся для разведчиков-северян лучшим источником информации, поведало, что конфедераты перешли реку два дня назад, но лишь для того, чтобы собрать корм для лошадей. Гэллоуэй должным образом прочесал берег на пять миль к востоку и западу, но ни он, ни Адам не обнаружили мятежников. Слухи оказались ложными, и Гэллоуэй, понимая, что день потерян зря, медленно направился обратно.
В дюжине миль от брода находился узел Уоррентон, где железнодорожная ветка из Уоррентона соединялась с линией Ориндж-Александрия. На станции царила неразбериха. Два поезда с орудиями и боеприпасами пытались проехать на юг, на станцию Билтон, а один тянул в Уоррентон двадцать четыре вагона, нагруженные галетами, военной формой, капсюлями и снарядами. В это время три пустых состава и госпиталь на колесах ожидали под безжалостным солнцем, пока освободятся пути на север. Станцию обволакивал сладкий запах сосны от приготовленных для топок паровозов дров.
Пассажирский вагон преподобного Элияла Старбака был прицеплен к передвижному госпиталю. Священник пытался спастись от жары душного вагона, расхаживая взад и вперед в длинной тени от поезда, и был вынужден наблюдать процессию, вынесшую только что умерших из вагона с красным флагом. Солдаты умерли не от ран, а от упадка сил, и их судьба рассердила преподобного Старбака.
То были хорошие, благовоспитанные юные американцы, отправившиеся сражаться за свою страну, а в награду их сбросили в кучу около рельсов, где мухи облепили тела. Если передвижной госпиталь не сдвинется с места в ближайшее время, все больные внутри умрут, и потому преподобный Старбак нашел инженера в чине полковника, который явно обладал на железной дороге некоторой властью, и потребовал у него ответа, когда поезда смогут отправиться на север.
– В Бостоне, – заверил преподобный полковника, – есть такая вещь, как расписание. Мы находим это полезным.
– В Бостоне, сэр, – откликнулся полковник, – у вас нет Джеба Стюарта.
Отсрочка отправления поездов была вызвана налетом Джеба Стюарта на станцию Катлетт, следующую на этой линии, там кавалерия мятежников захватила множество пленных, сундук с деньгами и даже стянула лучший китель генерала Поупа. Проливной дождь помешал налетчикам спалить мост, по которому железнодорожные пути пересекали Кедровый ручей, но даже с уцелевшим мостом этот рейд посеял хаос в железнодорожном расписании.
– Но ваш поезд первым отправится на север завтра днем, – пообещал полковник преподобному Старбаку. – Будете в Вашингтоне к среде, сэр.
– К тому времени я надеялся находиться уже в Ричмонде, – язвительно заметил преподобный.
Полковник воздержался от ответа, а вместо этого приказал передвинуть вагоны госпиталя в тень складов и распорядился принести воды выжившим пациентам. Нескольким беглым рабам, теперь нанятым в качестве железнодорожных рабочих, велели выкопать для покойников могилы.
Преподобный Старбак подумывал, не следует ли ему прочитать проповедь работающим чернокожим, но решил, что находится в слишком подавленном состоянии, чтобы эффективно донести слово Божие. Его мнение относительно армии всю неделю ухудшалось, но теперь достигло самого гневного дна. На протяжении всей своей жизни он никогда не сталкивался со столь хаотичной, ненадежной и медлительной организацией. Мелкая бакалейная лавка в Бостоне демонстрировала больше сообразительности, чем эти неучи в военной форме, и неудивительно, что мятежники с носившими следы деградации черепами выставляли генералов северян полными идиотами. Священник сидел на открытой платформе у края своего пассажирского вагона, и по мере того, как огромное солнце садилось на западе, стирал пот со лба и занимался приятной рутиной, делая в дневнике наброски резкого письма, которое намеревался отправить массачусетским конгрессменам.
В пяти милях, в самом Уоррентоне, майор Гэллоуэй делал доклад в штабе армии. Он нашел того же полковника, который вручил ему этим утром приказы и теперь казался разочарованным, что враг не пересекал брод Келли.
– Вы уверены? – спросил полковник.
– Уверен. Совершенно уверен.
Полковник почесал бороду, нашел в ней вошь и раздавил ногтем.
– А как насчет двадцати тысяч Джонни на западе? – спросил он.
– Я послал туда своего заместителя, но он еще не докладывал о результатах.
Полковник зевнул и потянулся.
– Отсутствие новостей – это хорошие новости, а? Если бы ваши ребята что-нибудь обнаружили, они бы, без сомнения, послали гонца. А больше никто не донес об эти двадцати тысячах мятежников, так что, может, это всё кому-то привиделось с похмелья. Кстати, о похмелье, – он повернулся и потянулся за двумя стаканами и бутылкой виски.
– Присоединитесь? – он налил виски. – Ну даже будь там двадцать тысяч Джонни, разгуливающих на свободе, какой ущерб они могут причинить? – он сделал паузу, обдумывая ответ, и засмеялся от самой мысли, что вся армия Соединенных Штатов испугалась такого малюсенького войска. – Двадцать тысяч, – пренебрежительно произнес он, – какой они могут причинить вред?
Капитан Дейвис разбудил Старбака.
– Подъем, сэр.
Старбак подумал, что, должно быть, это ему снится. Но хуже того, он понял, что ему это не снится. Мышцы сковала боль, а кости отяжелели.
– Старбак! Вставай! – сказал Дейвис.
Старбак простонал.
– Еще темно.
– Они хотят, чтобы мы выступили через двадцать минут.
– О нет, Господи Иисусе, нет, – пробормотал Старбак. Он снова застонал, а потом перевернулся на бок. Это простое движение причинило боль. Он не мог вынести мысли, что придется встать на покрытые волдырями ноги.
– Воды.
Дейвис, заступивший в караул после Медликотта, протянул Старбаку фляжку. Старбак глотнул, а потом ему захотелось закурить. У него осталось две сигары, обе были бережно спрятаны в шляпе. Он прикурил от сигары Дейвиса и вдохнул немного жизни в легкие.
– Иисусе, – повторил он, а потом вспомнил, что должен подавать пример, и с трудом встал на ноги, выругавшись.
– Болят? – спросил Дейвис.
– Почему я не вступил в кавалерию? – задал вопрос Старбак, а потом проковылял несколько шагов. Еще стояла ночная тьма без какого-либо просвета на востоке. Над головой ярко сияли звезды, а луна висела низко над Голубым хребтом, подчеркивая его покрытую лесами черноту и белоснежные пики. Старбак сел, чтобы надеть башмаки. Ноги пронзила боль от одной попытки их натянуть.
– Проснулись? – раздался голос полковника Свинерда.
– По-моему, я умер и отправился в ад, – ответил Старбак, снова заставив себя встать. – Может, так и есть, полковник. Может, всё это нереально. Мы все в аду.
– Чепуха! Мы отправимся на небеса, хвала Господу.
– Тогда надеюсь, что он поторопится, – пожаловался Старбак. Вокруг него люди со стонами поднимались, понимая, какая их ждет участь. Старбак почесал укушенное вошью место, переложил одну из сигар в карман, натянул на голову шляпу, повесил скатанное одеяло через левое плечо, а винтовку на правое, и был готов отправляться.
Завтракали на марше. У Старбака он состоял из каменной галеты, которую он грыз больным зубом. Он попытался вспомнить, когда в последний раз прилично ел. Его форменные панталоны держались на куске веревки, под которой был присборен кусок материи шириной дюймов пять, до первого сражения этой войны они плотно обтягивали тело. Потом волдыри на ногах начали ныть, как и болячка на правом плече, и он забыл о еде, просто сконцентрировавшись на том, чтобы идти, превозмогая боль.
Колонна по-прежнему двигалась на север. В тот момент, когда дорога пошла наверх, и он смог окинуть взором залитые лунным светом холмы на западе, Старбак отметил там проем, где железная дорога из Манассаса проходила по Голубому хребту в плодородную долину Шенандоа. В лунном свете этот перевал казался таким далеким, и у Старбака ёкнуло сердце при мысли о том, что придется проделать весь этот долгий путь. Его мышцы немного расслабились, но только лишь для того, чтобы заныть сильнее. Легион прошел мимо двух рядов домов, в чьих окнах горел тусклый свет. На проходящих людей залаял привязанный пес, и невидимая женщина заговорила из окна, благословляя солдат.
А потом дорога внезапно круто пошла вверх на несколько футов, и Старбак чуть не споткнулся о стальной рельс. Он выровнял шаг и понял, что Легион добрался до железной дороги из Манассаса. Здесь она разделялась, одна ветка взбиралась на запад, к Голубому хребту, а другая шла на восток, к янки. Штабной офицер восседал верхом у этого перекрестка, приказывая войскам двигаться на восток. Значит, они идут не в долину Шенандоа, а в сторону восходящего солнца, поднимающегося над широким пятном дыма, отмечающим полевые костры пробуждающейся армии. Они шли на запад, к сражению.
Солнце встало, ослепив их глаза адовым огнем. Оно туманило взор и отбрасывало длинные неровные тени на пыльной дороге за спиной. Время от времени Старбак замечал бегущие вдоль дороги рельсы железной дороги Манассаса, две полыхающие в солнечном свете полоски, но поездов на этих полосках расплавленной стали не было. Все паровозы и составы отправили на юг, а остальные забрали янки, чтобы перевозить через Манассас из Александрии припасы своим войскам.
И теперь, осознал Старбак, Каменная стена Джексон находился в тылу у этих войск. И возможно, подумал Старбак, янки знают, что он приближается, потому что как двадцать тысяч человек могут надеяться спрятаться от разведчиков армии противника? Впереди колонны лежала гряда низких холмов. В мирное время эти возвышенности были почти незаметными, но Старбак понимал, что эти безобидные склоны могут оказаться достаточно крутыми, чтобы сдержать атаку пехоты. И если федералисты поставили в темнеющем на вершине этих холмов лесу пушки, долгий переход Джексона может закончиться крахом.
Дорога и рельсы как две стрелы летели бок о бок в сторону проема в низких холмах. Кавалерия Джексона двигалась по обе стороны железнодорожной насыпи со взведенными карабинами и нервно осматривая каждую изгородь, лес и дом. Проход через неохраняемые холмы назывался Торуфэир-Гэп, и если янки следили за передвижениями Джексона, то он должен был стать тем местом, где они устроили засаду, и по мере того, как сближались крутые стены ущелья, всадники ехали всё медленней и осторожней.
Они пытались не думать ни о невидимых канонирах, ожидающих с запальными шнурами в руках, ни о прячущейся с заряженными винтовками пехоте. Каждый скрип седла, порыв ветра или цоканье копыта будоражило нервы всадников, а потом они неожиданно поняли, что перед ними открылась вершина перевала и вся местность к востоку, и она была пуста. Не было ни передков, ни орудий, ни зарядных ящиков, ни одного северянина. Не было ничего, кроме низких холмов и густого леса, простирающегося в голубой дали. Каменная стена незаметно и без потерь завершил петлю и вывел свою маленькую армию прямо в беззащитное брюхо янки.
Теперь им нужно было только замкнуть петлю и начать резню.
– Сомкнуть ряды! – прокричал офицер. – Сомкнуть ряды!
Все шли молча, слишком устав, чтобы разговаривать или петь. Время от времени кто-нибудь выходил из строя, чтобы сорвать зеленое яблоко или початок незрелой кукурузы с полей по обеим сторонам дороги, а еще кто-нибудь скорчивался за живой изгородью, но они всегда спешили за товарищами и быстро возвращались на место.
Тащивших пушки лошадей стегали хлыстами, колеса орудий проделали на дороге неровную колею, в которой подворачивали ноги солдаты, но они по-прежнему шли всё тем же быстрым шагом за кавалерийским авангардом, который чуть позже въехал в небольшой город, где на главной улице репетировал военный оркестр федералистов. Оркестр принадлежал ушедшему на целый день полку, оставив музыкантов развлекать унылых виргинских горожан. Эти унылые жители приободрились, как только оркестр внезапно замолчал.
Мелодия закончилась с последним потрясенным и похожим на кваканье хрипом саксгорна, когда музыканты поняли, что наводнившие улицу всадники нацелили ружья прямо им в головы. Музыканты были уверены, что находятся по меньшей мере в двадцати милях от вражеских сил, а теперь столкнулись лицом к лицу с ухмыляющимися людьми в серых мундирах на пыльных и покрытых потом лошадях.
– Давайте послушаем, как вы играете "Дикси", ребята, – приказал командир кавалеристов. Некоторые музыканты попятились, но офицер-кавалерист одной рукой взвел курок винтовки, и капельмейстер поспешно развернулся, поднял руки, чтобы подготовить оркестрантов, а потом они грянули нестройный ритм гимна мятежников.
После полудня, когда музыканты уже находились в качестве пленных под охраной, колонна генерала Джексона направилась на юго-восток по широкой дороге, бегущей по сжатым полям и плодоносящим садам. Теперь солдаты могли догадаться, куда направляются, потому что впереди клубился дым, показывающий то место, где по дороге Ориндж-Александрия припасы для армии северян перевозились на юг, к войскам янки. Каждая пуля, каждый патрон, каждая галета, каждый капсюль, каждый снаряд, каждая пара башмаков, каждый штык, каждая мелочь или крупная вещь, которая нужна была армии, чтобы сражаться, перевозилась по этой единственной железной дороге, и передовые части Джексона теперь уже слышали завывания и свист паровозов. Они могли даже расслышать далекое и ритмичное постукивание колес по стыкам рельс.
Поезда выезжали со станции Манассас, находящейся всего в нескольких милях к северу. Некоторое время Джексон испытывал искушение направиться прямо на станцию, но вряд ли крупнейшая складская база северян в Виргинии не охранялась полками превосходной пехоты и не была защищена земляными укреплениями с пушками, так что вместо этого генерал планировал перерезать дорогу на станции Бристоу, находящейся всего в четырех милях к югу от Манассаса. Местные рассказали, что Бристоу охраняет всего горстка кавалерии и три роты пехоты.
Сгущались сумерки, когда авангард мятежников одолел небольшой подъем и начал спускаться по длинному склону в сторону Бристоу. Кавалеристы скакали перед пехотой, но всадников не было видно, и ведущие полки пехоты могли разглядеть только два рельса, отражающие угасающие солнечные лучи, и несколько разбросанных деревянных домишек, из которых в небо струйками поднимался дым.
Маленький гарнизон не подозревал об угрожающей опасности. Обнаженный по пояс кавалерист-северянин с болтающимися по бокам подтяжками нес в лохань для лошадей брезентовую бадью с водой. Другой играл на скрипке, снова и снова старательно повторяя одну и ту же фразу.
Солдаты курили трубки на теплом ветерке или читали в последних лучах солнца привезенные из дома газеты. Несколько человек заметили на западной дороге кавалерию, но решили, что это, должно быть, приближаются войска федералистов. Над пехотой развевались знамена, но огромное красное солнце садилось за спинами мятежников, и янки не могли рассмотреть деталей приближающихся флагов или мундиров.
Первый полк мятежников был из Луизианы. Его полковник отдал приказ вставить в заряженные винтовки капсюли. До сих пор они шли с невзведенными винтовками, на случай если кто-нибудь споткнется и случайно выстрелит, вспугнув врага.
– Полагаю, мы прибыли до кавалерии, – сказал полковник своему адъютанту, вытаскивая саблю из ножен.
Лязг стали о ножны, казалось, погрузил деревушку в преисподнюю. Как только полковник обнажил саблю в багровых лучах солнца, скрытая кавалерия мятежников начала атаку из перелеска к северу от поселения. Небо прорезали звуки горна, и тяжелые копыта застучали по земле, когда шеренга всадников-южан с воплями выскочила из-за укрытия и понеслась к деревне.
Человек с бадьей воды на секунду замер, а потом уронил бадью и побежал к дому. На полпути он принял другое решение и помчался обратно к привязанной лошади. Другие северяне тоже вскакивали в седла и, побросав всё кроме оружия, ринулись на восток. Несколько всадников-янки запоздали и оказались в ловушке в маленькой деревне, когда кавалерия мятежников хлынула на ее единственную улицу. Северянин резко развернул лошадь и взмахнул саблей, но прежде чем удар был завершен, клинок южанина вошел ему в живот. Южанин поскакал дальше, выдернув саблю из удерживающей ее плоти.
Из домов, где укрылась пехота северян, затрещали и задымились винтовки. Лошадь с седоком упали, их кровь смешалась на пыльной дороге. Кавалеристы-южане открыли ответный огонь из револьверов, пока полковник не приказал им оставить в покое засевшую в укрытии пехоту и вместо этого захватить станцию.
Из домов раздался еще один залп, и одного из всадников выбросило из седла. Его товарищи поспешили к станции, где под водонапорной башней и вдоль складов с сосновыми дровами собрались разрозненные группки пехоты янки. Крупнейшая группа северян ринулась к покрашенному зеленым сараю, где спрятался под столом перепуганный телеграфист, вместо того, чтобы отбивать сообщение.
Он по-прежнему прикрывал голову руками, когда победоносные всадники-южане разделались с пехотой и распахнули дверь сарая, приказав телеграфисту убираться.
– Я ничего не сделал! – в отчаянии выкрикнул тот. Он был слишком напуган, чтобы послать сообщение, так что северяне до сих пор не знали, что жизненно важная железная дорога перерезана.
– Пошли, Билли! – всадник вытащил телеграфиста в сумерки, где в полях победоносные всадники преследовали последние остатки гарнизона северян.
Позади раздались радостные вопли луизианской пехоты, наводнившей единственную улицу Бристоу. Залп обрушился на дом, где группа янки еще пыталась отразить нападение, но потом другие защитники деревни запросили пощады. Луизианцы бегали от дома к дому, выволакивая солдат в синей форме на улицу. Последний упрямец-янки выстрелил в атакующих из сарая позади склада и в ответ получил смертоносный залп от целой роты, и стрельба затихла. Каменная стена Джексон зашел в тыл Джону Поупу и отрезал его восемьдесят тысяч человек от припасов.
Этот трюк проделали всего двадцать тысяч человек, которые теперь на кровоточащих ногах, с ноющими мышцами, пересохшими ртами и пустыми желудками вошли в Бристоу. Стоял летний вечер, и свет постепенно угасал, превращаясь в теплый и нежный полумрак. Они прошли больше пятидесяти миль, чтобы перерезать линию поставок янки, и Джексон знал, что скоро ужаленные северяне набросятся на него, как демоны.
Именно этого и хотел от северян Ли. Он желал, чтобы армия Поупа покинула отличные земляные укрепления на крутом северном берегу Раппаханнок, а задача Джексона заключалась в том, чтобы их выманить. Теперь люди Джексона стали наживкой: двадцать четыре тысячи уязвимых солдат, отрезанные и перед лицом целого моря войск северян.
Всё складывается так, что им предстоит то еще сражение, подумал Джексон.
К югу от станции свисток паровоза огласил своим траурным звуком сгущающуюся ночь. Дым покрыл небо пеленой, а потом на рельсах появились дрожащие отражения паровозного фонаря, и они затряслись под грохотом приближающихся колес. Ни о чем не подозревающий поезд на всех парах направился на север, туда, где его поджидала армия мятежников и худший кошмар янки.
